Текст книги "ТСЖ «Золотые купола». Московский комикс"

Автор книги: Ната Хаммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

13 апреля, примерно в 14 час. 30 мин. Тимон Наколотый

Тимофей Янусович Бухтияров (тусовочное имя Тим Бухту) проснулся с первыми лучами солнца, заглянувшими в окно его спальни. Поскольку окна спальни смотрели на запад, Тимон понял, что обеденное время он уже проспал. Весеннее солнце весело играло на его ручных змеях, грудных драконах и шейном лимфадените, по поводу которого он уже записался сегодня на прием к доктору Лору.

Тимон поднялся с ложа, застланного тигрово-полосатым бельем, надел трусы в леопардовое пятнышко и зебристую майку, оставляющую открытыми большую часть его нательных фресок, натянул штаны – невысоко, чтобы видна была надпись «Рич» на его пятнистых ягодицах, прихватил куртку из кожи слона, сунул ноги в крокодильи сапоги на высоком каблуке и раскоряченной походкой – так, чтобы случайно не упали обвисшие между ног джинсы, – зашагал к лифту, натягивая на ходу мотоциклетную каску с рогами антилопы.

Страстью Тимона были мотоцацки; он коллекционировал их. У него были и рейсер «хонда», и чоппер «ямаха», и даже король дорог – «харлей», хотя ноги коротышки Тимона и не доставали до его подножки. Восемь месяцев в году мотоциклы стояли грустным строем вдоль стенки паркинга и ждали погоды. А Тимон тем временем позорно ездил в закрытом пространстве распальцованных машин. Но вот наконец в Москву возвращались перелетные птицы, и стальные красавицы Тимона, услышав сквозь вентиляционные шахты паркинга призывные крики сестер, рвались на потеплевшую волю. В этом году, однако, Тимон открыл сезон слишком рано, простудил открытые всем ветрам почки и заработал шейный лимфаденит.

Тимон был баловнем судьбы и отца. Мама, строгая и неумолимая учительница музыки Фрида Зиновьевна, все его бурное детство не оставляла попыток воспитать сына в трудовых еврейских традициях. Но его буйное татарское наследие бунтовало внутри и вырывалось наружу.

– Смотрите, что творит этот ребенок, – возмущался дедушка Зяма в пять Тимоновых лет. – Он выдернул из скрипочки струны и привязал ими инструмент к хвосту нашей кошки.

– Смотрите, что творит этот ребенок, – возмущался дедушка Зяма в десять Тимоновых лет. – Он затащил в мой гараж двух созрелых девиц и тискал их за мягкие места.

– Смотрите, что творит этот ребенок, – возмущался дедушка Зяма в пятнадцать Тимоновых лет. – Ему выпало счастье поехать в Америку и увидеть цивилизацию, а он снюхался там с обезьянами и теперь крутится юлой на собственном черепе.

В общем, с цивилизованной еврейской стороной у Тимофея не сложилось. Ему в себе больше нравилась дикая татарская. Его папа Янус тоже пытался дать ему образование, сначала в России, потом в Америке. Но к наукам Тимон был безнадежно глух. В конце концов папа отступил от изначального плана, купил сынуле квартирку в «Куполах», место на «Фабрике звезд» и позволил жить в свое удовольствие, чего Тимофей и добивался с первого младенческого крика.

Тимон спускался в лифте, делая в уме сложный выбор – какую бы из своих птичек сейчас оседлать, какая больше подойдет к его прикиду и настроению. К первому этажу он остановился на чопорном чопере – не пристало подрулить к клинике доктора Лора, что в соседнем корпусе, до которого нужно было преодолеть пять «лежачих полицейских», на скоростном рейсере. «Ласточки мои, – мысленно обращался к оставшимся без внимания мотоцацкам страстный Тимон. – Не грустите, я всех вас скоро оседлаю…»

Сердце его почувствовало неладное издалека. Он схватил двумя руками штаны у бедер и, насколько позволяли каблуки, рысью поскакал к месту парковки. Его ласточки грустно стояли у стены с открученными головками передних фар и раздавленными хвостами задних подфарников. У «харлея» к тому же было истерзано все сидение. Оценив степень надругательства, Тимон зарыдал. Когда же он заметил колотые раны на шинах своих девочек, он почувствовал, что земля уходит из-под окаблученных ног. Тимофей побледнел и упал в обморок.

13 апреля, 15 часов ровно. Почетный гражданин Путяну

Молдавский гастарбайтер Владимир Владимирович Путяну крадучись покидал место своего укрытия за насосной станцией. Пообедав нарезным батоном и кипятком (днем горячую пищу готовить запрещалось, чтобы бдительная общественность по запаху не обнаружила места обитания нелегальных уборщиков), он направлялся к самоходной поломойке фирмы «Керхер», чтобы продолжить ликвидацию грязевых потеков с колес помотавшихся по весенней распутице хозяйских машин.

В подземелье «Золотых куполов» Владимир Владимирович был старожилом: он прибыл сюда восемь лет назад, оставив в съемном домике кишиневского пригорода больную жену и двух замужних дочерей с детьми и безработными мужьями. Среди интернациональной обслуги, рассованной по подземельным углам, Владимир Владимирович имел большой авторитет и безмерное уважение. Во-первых, он был тезкой Президента-Премьера, а во-вторых, имел удостоверение почетного гражданина Нового Уренгоя. Это удостоверение его очень выручало, если Путяну вдруг выбирался в город за жрачкой. В «сельпо» у Гагика ассортимент сильно ограничен, да и цены… «Ты вышел за территорию. Тебя менты раз – и денег требуют. А ты им раз – удостоверение. А они тебе – купил ты это удостоверение у метро. А ты им раз – трудовую книжку советского образца. Мол, двадцать пять лет как один день. Они тебе респект и уважуху, извини, мол, отец. Один раз даже до рынка подвезли», – хвастался Владимир Владимирович сожителям по подземелью.

Володька завербовался на севера сразу по возвращении из армии. Сыграв быструю свадьбу с верно дожидавшейся его два года соседкой Томкой, они собрали нехитрые пожитки в клеенчатый чемоданчик и, расцеловав многочисленную родню, отбыли в загадочный Новый Уренгой. Володька сел там за привычную баранку, Тома пошла в маляры-штукатуры и двадцать пять лет красила новостройки, заработав хронический бронхит и стойкий артрит. Особых денег им скопить не удалось – жизнь на северах недешевая, дай болезненных девочек, появившихся одна задругой, требовалось вывозить каждый год в санаторий на большую землю. Жили они одной мечтой – когда-нибудь уехать и получить от государства за заслуги перед отечеством квартиру в родной теплой Молдавии, выращивать помидоры на дачном участке и давить домашнее вино. Знали бы они, что привычный советский строй полетит в тартарары, что не видать им государственной квартиры как своих прикрытых шапками ушей, удрали бы они из этого Уренгоя давным-давно. Уехать все равно пришлось, жена и дочери непрерывно надсадно кашляли, и доктора категорически рекомендовали сменить климат. Родительский дом Володьки был в то время уже густо заселен многочисленными племянниками и племянницами, да и Томкины родители могли предложить им для проживания разве что летнюю кухню.

Они уехали в Кишинев, сняли худой домишко, посадили помидоры и стали жить. Томкин бронхит прошел, в отличие от артрита. Руки ее с трудом справлялись с плошками-поварешками, и вскоре в доме вывелась вся бьющаяся посуда. Окрепшие в тепле девицы расцвели и быстро, не раздумывая, выскочили замуж за таких же зеленых и глупых – как будто боялись опоздать расплодить нищету. Володька помаялся-помаялся и завербовался в Москву. За руль сесть опасался – город большой, машины дорогие, водители наглые, зацепишь кого – до смерти не расплатишься. А вот самоходка-поломойка в теплом паркинге – другое дело. И ночлежка рядом. Владимир Владимирович работой дорожил. Опять же, какая красота вокруг – просто автомобильная выставка премьер-класса. Иногда тайком он гладил этих породистых коней, тихонечко, чтобы ненароком не сработала сигнализация. Очень хотелось ему рассмотреть и кабриолеты – но эти стояли вечно зачехленными сиротами, покрытые пылью, как Спящая красавица в ожидании принца. Хозяева иногда выгуливали их в летнюю пору, но не часто и не все.

Выйдя на яркий свет паркинга, он споткнулся о невесть откуда взявшуюся здесь метлу. Путяну потер глаза. Сегодня он не выспался – насосный агрегат как-то по-особому натужно гремел, как будто возмущался чем. Агрегат этот выполнял жизненно важную функцию – качал помои и фекалии жильцов наверх, на горку, туда, где тридцатью метрами выше располагался городской канализационный коллектор. На днях главный инженер ТСЖ – бывший главврач Грозненской горбольницы – приводил с собой консилиум, то есть спецов из техбюро, и Путяну лично слышал вердикт, вынесенный агрегату: «Пациент скорее жив, чем мертв, но прогноз неблагоприятный». Скорее бы уж отремонтировали – спать же совершенно невозможно.

Он включил поломойку и погнал ее в девятую секцию – восьмую он закончил до обеда. Распростертого Тимона он увидел сразу, как только завернул за угол. Сердце его ушло в пятки – он был один на один с бездыханной знаменитостью. Что делать? Скрыться и подождать, пока не появится охранник на велике, делающий объезд паркинга каждый час? Или самому бежать к охране? А вдруг обвинят, что это он на Тимона наехал своей поломойкой? А тут ведь доктор нужен. Путяну подбежал к телефону на стене и набрал номер инженерной службы.

– Султаныч, уважаемый, извините, тут беда в девятой. Нет, насос еще скрипит. Вы тут нужны как доктор. Нет, резать никого не надо. Что случилось? Звездун этот наш, ну, который весь в наколках, похоже, залезал на мотоцикл, зацепился мотней о руль, ну и звезданулся. Лежит недвижно.

Нет, как звезданулся, я сам не видел. Нет, охрану не вызывал. Вы же знаете мое щекотливое положение – я вроде как здесь работаю, но в списках не значусь. А если вдруг менты? Кто обнаружил? На каком основании находился в паркинге возле немереных материальных ценностей? Упекут, и поминай как звали. Нет, я к нему не подходил. А вдруг на нем мои отпечатки найдут? Покушение пришьют. А вы вроде как мимо в насосную по делу шли, мотор послушать, бац – и наткнулись. А я в этот момент въеду в секцию на своем «керхере», мы его погрузим и на свежий воздух. Только вы уж, пожалуйста, быстрее. А я тут за уголком подожду, вроде как проезд между секциями мою.

13 апреля, 15 час. 20 мин. Главврач Султаныч

Шахмар Султанович Казбеков служил главным инженером ТСЖ последние шесть месяцев, придя на этот пост с честно заслуженного отдыха. У подчиненных сантехников, электриков, дворников и плотников был в большом почете, хотя слабо знал профессиональную терминологию и, описывая любой аппарат, называл его «эта штука». Зато если живот сильно прихватит или грипп скосит, Султаныч всегда давал квалифицированный совет, и при этом бесплатно.

По профессии Казбеков был хирургом, хотя в детстве мечтал стать инженером-электриком – хотел нести людям свет и электрифицировать отдаленный горный аул, в котором жили его дедушка и бабушка. Но его папа-хирург настоял на мединституте, а против отца уважительный Шахмар пойти не смел. К четвертому курсу преподаватели переименовали имя Шахмар в Кошмар и предрекали ему тюрьму после первой же самостоятельно проведенной операции. В тюрьму Шахмар не хотел, поэтому стал комсомольским активистом. Он сделал блестящую партийно-административную карьеру и стал главным врачом Грозненской горбольницы. Теперь он вполне соответствовал значению своего имени – справедливый правитель. Дело свое любил, и персонал его обожал. И даже когда в девяностые над Грозным сгустились военные тучи, ни о каких переездах слышать не хотел. До бомбежки 1998 года.

Когда начались «контртеррористические» операции, в больницу хлынул поток раненых. В первую очередь оперировали детей и женщин. Хирурги и операционные сестры валились с ног, но не прекращали работать даже во время бомбежек. Шахмар вошел в операционную, намереваясь подменить одну из сестер, молоденькую девочку, которая от изнеможения роняла инструменты. «Что-то мне нехорошо», – произнес хирург Михайлов, положил скальпель, шатаясь, вышел в коридор и побрел к ординаторской. Через пару минут из-за закрытой двери операционной Казбеков услышал взрыв, дверь сорвалась с петель и полетела прямо на него. Лампы над операционным столом погасли. Зато из дверного проема хлынул солнечный свет – за дверью зияла пустота… Такая же пустота зияла на месте фамильного дома Казбековых, до которого Шахмар Султанович добрался после эвакуации уцелевших больных и медперсонала. Хорошо, что сыновья к тому времени уже прочно осели в Москве…

Так вот, в три часа двадцать минут после полудня Шахмар Султаныч появился в девятой секции со стороны лифтов с аптечкой в руках. Навстречу ему ехал на своей поломойке Владимир Владимирович. Встретились они у тела Тимона.

– Тривиальный обморок, – констатировал Султаныч после беглого осмотра. – Давай, тащи его вот сюда, на лавочку, – скомандовал он полотеру.

Уложив легковесную звезду на дерматиновую обивку лавки и сняв с него мотоциклетную каску с рогами антилопы, главврач смочил нашатырем ватку и сунул ее под нос пострадавшего. Тимон очнулся и тут же впал в истерику, изрыгая проклятия в адрес вандала. Султаныч протянул ему пузырек с валерьянкой. Бухтияров выпил его одним махом и моментально успокоился.

– Я знаю, кто это сделал, – твердо сказал он.

– Ну, по-моему, моя миссия закончена, – пришел к выводу главврач. – Вызывай ментов, – посоветовал он Тимону.

– Нет, я лучше сначала сделаю звонок другу, – решил тот.

– Хозяин – барин, – пожал плечами Султаныч и удалился в сторону насосной.

Путяновская поломойка хвостиком последовала за ним, оставляя за собой на полу влажный след.

13 апреля, 15 час. 30 мин. Следопыт Загребчук

Леонид Сергеевич Загребчук был ментом, то есть когда-то был ментом на службе у государства. В молодые годы. Ушел по собственному желанию. Создал фирму по безопасности и контрбезопасности. Успешно оказывает соответствующие услуги заинтересованным гражданам. Именно его номер набирал сейчас сильно расстроенный, но собравший всю волю в разрисованный кулак Тимофей Бахтияров. «Леня, это я. Кто я? Я, Тимон. Не узнал? Плохо слышно? Я из паркинга звоню. Дело есть. Ты дома? Можешь спуститься? Я тут на твоей лавочке сижу».

Леня не заставил себя ждать. Он выскочил перед Тимоном из бокового прохода, как черт из мешка достопочтенной Солохи, в свитере на голое тело и шлепанцах на босу ногу. «Вот, пригодился мой кухонный уголок, – удовлетворенно сказал он. – А то достали меня эти общественники из ТСЖ: убери эти дрова советского покроя, пожарная безопасность, предписание. А где вот присесть, поговорить? Так что случилось?»

Ничего не ответил ему Тимофей, лишь рукой махнул в сторону раскуроченных мотоцацок. Слезы вновь подступили к горлу. Леня осмотрел место преступления, сделал подробные фото на мобильный телефон и присел рядом с Бухтияровым.

– Кого подозреваешь?

– Кислицкий это. Точно он.

– Откуда знаешь?

– Мы с ним вчера вместе работали на корпоративе «Воч-ойла», в их клубе, ну, в «Фасизе». Договорились с организаторами, что заплатят наликом. А эти дебилы приходят в конце за сцену и прямо прилюдно выдают: ему – три пачки, а мне – пять. Его аж перекосило: как это так! Крутиться, говорю, дорогой, надо шустрее, и у тебя пять будет. Я ж не виноват, что у меня рейтинг выше.

– От меня чего хочешь?

– Кислицкий сейчас в аэропорт едет со своей Ксюхой, на Маврикий собрался, пузо погреть. Вчера хвастался. Платили нам деревянными, рублями то есть; вряд ли он успел их в банк отнести. Дома в сейф положил, скорее всего. Сейф у него в спальне, за зеркалом. Ты ведь знаешь людей, которые в деньгах нуждаются. Так расскажи им – пусть возьмут.

– Ну, допустим, знаю. Что заплатишь?

– Ну ты, Леня, не наглей. Долю тебе нуждающиеся заплатят.

– А если не выгорит? А я усилия прилагал! Тебе ж пять пачек заплатили – полпачечки мне, десять агентских процентов! Ну и предоплатой браслетик твой с инициалами, я дочке отдам, она в классе будет хвастаться, что это ты лично с руки снял и подарил. А ты, если что, подтвердишь. В ее классе все от тебя прутся.

– А от Кислицкого?

– От Кислицкого не прутся. Старпер, говорят, не катит…

Тимон просиял.

– Вот я и говорю – за молодыми правда!

Он снял с руки браслет, положил его в протянутую руку Загребчука и пошкандыбал петляющей походкой в сторону своих автомобилей, размышляя, на какой же машине ехать к доктору Лору.

Загребчук выждал, пока Тимон сядет в траурно-черную гоночную «ауди» и отчалит с места действия. И тут же набрал номер Кислицкого.

– Волик? Это Леня. Какой Леня? Загребчук! Плохо слышно? Ну так напряги слух. Ты сейчас где? В аэропорту? Ну, сдавай билеты и к ночи будь дома. Мне тут мои ребята подсказали – квартирку твою почистить хотят. Вчера тебе отбашляли, так? Заплатили деревянными. А сегодня ты выспался и в аэропорт, так? Младенцу ясно – деньги должны быть в доме. Понятно, что они в сейфе. И где сейф понятно – за зеркалом. Откуда знаю? Я, Волик, знаю. Так что ты уж подумай – может, лучше вернуться, деньги пристроить, а потом загорать? Заодно и цацки по квартире собери. В ячейку в банке сдай и езжай себе загорать. Ну, от тебя благодарность жду. Да сколько не жалко. Пять процентов от возможных потерь – по-моему, было бы по-пацански. Ну, обнимаю.

Отключившись, Загребчук снял шлепки и с удовольствием почесал пятки о ножку скамейки. Потом встал, подошел к своему «бумеру» и похлопал его по блестящему корпусу. «Ну что, дружок, заработал тебе на новые колеса. Ну и себе кое-что останется». И отправился восвояси, довольно насвистывая: «Не кочегары мы, не плотники, но сожалений горьких нет как нет…».

13 апреля, 15 час. 45 мин. Вещунья Пелагея

Пелагея смирно сидела в зиндане под днищем быстроногого, но годами бездвижного «феррари». Она ждала своего назначенного спасителя. Он должен был вскорости подъехать к месту ее заточения на маленькой проворной машинке, и тогда главное будет громко кричать, чтобы он услышал ее сквозь шум мотора. Он отбуксирует «феррари» и вызволит ее из зиндана. Ждать оставалось совсем недолго. Что-то заурчало, и Пелагея напрягла слух. Но это был ее желудок, который очень хотел кушать. Нужно было отвлечься на что-нибудь приятное. Помечтать, например.

Пелагея очень хотела выйти замуж. Лучше за миллионера. Но при этом не извращенца, не алкоголика и не бабника. Миллионеров через ее руки прошло много. Миллионеров-чиновников, миллионеров-нефтяников, миллионеров-строителей, миллионеров-воров и миллионеров по случаю. И все сплошь с пороками развития. То есть, разглядывая их жизнь до первого миллиона, она находила незапятнанные экземпляры, но вместе с обретением капитала они непременно обзаводились пороками. Иногда она проклинала свой дар, из-за которого не могла слепо следовать сиюминутным чувствам, как это делали нормальные люди. Вроде вот он, симпатичный, еще не лысый, лишь однажды разведенный, с едва намечающимся брюшком. Бери обнаженными руками. Но подсознание вдруг начинает рисовать картинки: он же в женском белье и с накрашенными губами над небритым подбородком. Тьфу! Или вот: высокий, стройный, немного косящий брюнет с обволакивающим бархатным баритоном. Но был трижды женат, последний раз на собственной домработнице. И впереди еще вереница браков. Долго ли, коротко ли, Пелагея пришла к выводу о том, что большие деньги наводят на людей порчу. И стала искать жениха среди экземпляров среднего класса. Но эти все норовили вскарабкаться ей на шею и устроиться у нее менеджерами, поголовно страдали бесплодием от восемнадцатичасового беспрерывного сидения на тазовых костях и размягчением мозгов от компьютерных игр.

Вещунья уже было отчаялась найти свое женское счастье. Но вот сегодня… Этот мужчина среднеазиатской наружности не на шутку ее взволновал. Его личное прошлое было чисто, как арктический снег вдали от Норильска и Воркуты.

Гордый профиль, твердый шаг, со спины – так чистый шах. Грудь развернутая, рельефная – к ней так и хотелось припасть и забыться. И руки такие властные, сильные, манящие. Этим рукам хотелось отдаться без остатка. Даже если пришлось бы надеть паранджу. Это ничего. На улице – паранджа, а дома – соблазнительная мини-юбка. Нет, не случайна их сегодняшняя встреча, не случайна. Ей надо только дождаться, когда он сам придет наведаться, и пасть в его объятия. Но придет он только к вечеру, а кушать хотелось сейчас. Ну и переодеться было бы неплохо во что-то более эротическое. И Пелагея решила выбраться, сходить в избушку, поесть, надеть черно-красное белье со стразами и потом уже залезть обратно в зиндан.

…Почетный гражданин Путяну был несказанно удивлен, когда сквозь гул мотора услышал слабые женские крики. Кричала красавица «феррари». Он заглушил поломойку и был еще более удивлен тем, что крик доносился из-под машины, ни разу на его памяти не сходившей со своего почетного места. А дальше все было так, как предвидела Пелагея. Путяну откатил «феррари» и вытащил девицу за косицу из темницы.

На крыльях ветра счастливая наперед Пелагея усвистала в свою избушку, строго-настрого наказав Владимиру Владимировичу не трогаться с места и «феррари» назад не заталкивать. Путяну так и остолбенел от открывшихся обстоятельств, от переживаний сегодняшнего дня и от опасений за день будущий. За время получасового ожидания возвращения добровольной пленницы Владимир Владимирович чуть не поседел в подмышечных впадинах. Голова его, давно уже лысая, покрылась испариной. Когда же Пелагея вновь предстала перед ним, Путяну невольно стал осенять себя крестным знамением: уходила карга каргою, а вернулась писаной красавишной. Сиганула в подземелье и велела машину на место поставить. Путяну подчинился. А напоследок услышал он приглушенный голос: «Слышь, дедуля, ты этой ночью в подвале не оставайся. Тут вся нечисть соберется. Сам Вий пожалует. Собери пожитки и дуй отсюда».