Текст книги "Тили-тили тесто (СИ)"
Автор книги: Нара Андреева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 3
– Получи, буржуй, по мордам от великой красной сборной!!! Урааа!.. Так их!
Стас обожал такие моменты. Только что они всухую разгромили "Тре-Крунур"1. Вот и радовались, как дети, носясь по раздевалке и улюлюкая.
– Ну, Коса, – Вовка железной капитанской рукой припечатал его плечо. – Ты, натурально, кабан! Напролом пёр. Видел бы ты рожу их центрального, когда у него шайбу увёл. Он чуть не разревелся как девка!
– Некогда мне было на рожи оглядываться, – снисходительно улыбнулся Стас. – Я голы забивал.
– Нагло, но имеешь право, – хмыкнул Вовка. – Хорошо, что тебя в сборную взяли. Жаль, только тянули четыре года.
– Ну, знаешь, им там виднее, – Стас поднял глаза к потолку. – Хотя, спорить не буду, год назад я тоже был вполне готов.
– Вот люблю я тебя за честность, Коса. Никаких тебе глазок в пол, расшаркиваний. Классный ты мужик, ей-богу, – Вовка еще раз попытался вбить его в пол своей огромной лапищей, после чего переключился на Витьку Лепатова – тот сегодня сделал три голевые передачи.
Стас усмехнулся, он действительно никогда не отличался особой скромностью. "Кабаном" его прозвали еще в "Конструкторе" за нахрапистую манеру игры. Не всегда хвалили, понятно, но смирились, что его наглость на льду приносит свои плоды, так что, отыграв четыре года за ЦСКА, он получил долгожданное приглашение в сборную. И вот уже три игры доказывал, что в нём не ошиблись. Выбравшись из весёлой кучи-малы, Стас снял форму, сходил душ и, одевшись, принялся аккуратно укладывать форму в сумку.
– По-прежнему ходишь с этим старьем? – прокомментировал Витька, выбравшись из объятий капитана. – Не надоело за четыре года? Как ненормальный, блин, таскаешь везде свою старую сумку.
– Ты же знаешь, Липа, я чертовски суеверен, – привычно отмахнулся Стас. – Эта сумка принесла мне удачу, так что, пока не развалится по швам... Даже, если и развалится. Отнесу в мастерскую и велю починить, – Стас осторожно застегнул заедающую молнию, и всунул потрепанную брезентовую сумку в ярко-красную, с надписью "СССР".
– Воля твоя, – развел руками Витька. – Но по мне – это дурь.
– Липа, заткнись, – беззлобно рыкнул Стас, – я же ничего не говорю про твои трусы?
– Про какие трусы? – Витька старательно изобразил непонимание, для убедительности вытаращив глаза.
– Ой, глазки мне не строй, я не фигуристка, – Стас насмешливо посмотрел на парня. – Все знают, что ты на игру надеваешь свои счастливые трусы, кстати, ходят слухи, что ты их ни разу не стирал за три года.
– Брешут, а ты их слушаешь, – Витька нахмурился и поспешил скрыться в душевой.
– Ну, брешут, так брешут...
Такие перепалки были обычным делом. За годы, проведенные в ЦСКА, чего только не бывало. Они знали друг друга как свои пять пальцев, проводили вместе почти все свои дни. Ссорились, мирились, ненавидели, любили. Всё было. Но это и сплачивало их как команду. Это делало их роднее, чем братья, ближе, чем собственная семья.
Но даже от таких родных людей бывают тайны. И у Стаса она тоже была, и еще какая. Узнай кто об этом, засмеяли бы, как пить дать. Поэтому он и открещивался суевериями, хотя на самом деле суеверным вовсе не был. А с сумкой не хотел расставаться, потому что её подарила Вика на их предпоследний Новый Год.
Стас ещё удивлялся тогда, чего это Вика допытывается, какая должна быть сумка для экипировки, но честно отвечал про объем, сколько хотел бы карманов, какие должны быть лямки. Ему и в голову не могло прийти, что Вика со своей мамой откопали где-то кусок брезента и целый месяц выкраивали детали согласно его пожеланиям. А сейчас именно эта сумка была единственным материальным напоминанием о Вике, не считая жемчужной нитки, которую он спрятал в самом тайном кармашке. И хоть Стас не видел Вику уже четыре года, он ни на секунду не забывал её. Он пытался, старался даже. Заводил отношения с девушками: иногда очень быстрые, иногда более длительные. Навещая родителей, ни разу не зашел к ней, хотя временами ноги сами несли к знакомому дому. Он действительно старался исключить из жизни всё, что связано с Викой, всё кроме этой сумки. Даже попросил маму убрать все Викины фотографии из его комнаты и ни разу не спросил где они. Ему это было и не надо. Улыбчивое личико Вики всегда представало перед ним, стоило закрыть глаза. Но сегодня её улыбка почему-то была очень грустной, а в глазах стояли слёзы.
– Атас, мужики! Полкан идет! – громко прошипел кто-то.
Парни махом стихли, напустив на себя меланхоличный вид. Хотя получилось не у всех: Леха с Киром как раз оттачивали мастерство боя на мокрых полотенцах и предстали пред светлые очи главного тренера в чём мать родила.
– Вот скажите мне, олухи, – тренер осмотрел всех со скептической улыбкой, – если я – Полкан, вы тогда кто? Полканята? Или Полкалушки?
– Мы подполканы, Виктр Василич, – басом отрапортовал Вовка, вызывая смешки у ребят.
– Ну-ну... – тренер поморщился, хотя по его глазам было понятно – он находится в отменном настроении. – Хрен с вами, празднуйте сегодня, но без излишеств. Через две недели у нас финны... Их тоже надо приложить.
– Приложим, не сомневайтесь, – за всех ответил капитан. – Вон Косу на них напустим... и кирдык!
Тренер взглянул на Стаса и помрачнел:
– Косогоров, а ну-ка выйди. Поговорить надо.
– Надеюсь, хвалить будете? – полюбопытствовал Витька. – Ругать-то вроде не за что.
– Ругать всегда есть за что, – отозвался тренер. – И, вообще, не лезь, тебя наш разговор не касается...
***
– Тёть Лен, вы как? Может, чайку сделать?
– Нет, Викуся, ничего не надо. Присядь со мной, отдохни, а то весь день бегаешь.
Вика глубоко вздохнула и присела на табуреточку. "Только не реви, – приказала она себе. – Тёте Лене и так фигово, и твои слёзы ей уж точно не нужны".
Сегодня схоронили дядю Виталика, мужа тети Лены. О его смерти Вика узнала случайно, трясясь в переполненном троллейбусе, когда ехала в институт. Она, как обычно, полудремала на галерке, уцепившись за поручень, как вдруг услышала речь двух женщин:
– Слыхала, профессор Косогоров помер! Прям на работе, говорят, за сердце схватился и упал. Инфаркт.
– Да что ты! Вот горе, так горе. Какой человек был золотой, а какой врач!..
– Да уж, беда. Ему ведь и сорока пяти еще не было, совсем молодой... Сегодня хоронить будут...
Дальше Вика не слушала. Словно ужаленная она бросилась пробираться через толпу, вызывая гневные замечания и оскорбления:
– Куда прёшь, ненормальная...
– Поаккуратнее, девушка...
– Сдурела, что ли! Все ноги мне отдавила...
Будучи по жизни очень вежливой, в этот раз Вика изменила своим принципам. В ответ она шипела, ругалась на всех, пока, наконец, не добралась до двери. Как раз вовремя: троллейбус остановился, и Вика вылетела в мрачное октябрьское утро.
Она толком не помнила, как добралась до квартиры Косогоровых, не помнила, как зашла. В памяти отсталость только черное от горя лицо тёти Лены. Та сидела на диване у гроба покойного супруга, не обращая внимания на людей, которые что-то ей говорили, пожимая руку.
Не сдерживая слез, Вика бросилась к женщине, обняла её, расцеловала, шепча слова сожаления и призывая крепиться. Тётя Лена некоторое время молчала, никак не реагируя, но потом, обняв Вику, всхлипнула:
– Дочка, как хорошо, что ты пришла. Как будто Стасик приехал. Вы для меня всегда были одним целым...
– А что же... Стаса нет? Он не приехал? – удивилась Вика.
– Нет, милая, – горько вздохнула тётя Лена, вытирая слёзы платочком. – Я звонила в клуб, просила передать, что отец... – женщина запнулась, – отец... Но Стас сейчас в Стокгольме. Игра у него будет вечером... Не знаю... – она замолчала, с болью посмотрев на Вику.
– Ну, что поделать, – Вика попыталась оправдать Стаса. – Он человек подневольный, армеец. Значит, не сказали или не отпустили. Ничего... Я с вами, я вам помогу.
В течение всего дня: пока собирались люди, пока были на кладбище, пока поминали, Вика не отходила от тёти Лены ни на шаг. Та с благодарностью принимала её помощь, приговаривая, что если бы не Вика, она бы сейчас совсем растерялась.
И было от чего теряться. Виталия Семеновича Косогорова в городе уважали. Ценили как очень хорошего гинеколога. Он подарил многим женщинам возможность стать матерями, был человеком порядочным и добрым. Кроме того, был далек от карьеризма. Несмотря на то, что ездил по научным конференциям по всем странам мира, так и остался работать в городской больнице, отклонив все приглашения из столицы.
Так что, чуть ли не полгорода пришли проводить его в последний путь. Люди искреннее сожалели об уходе такого человека, сетуя на несправедливость судьбы. Вика принимала людей, рассаживала, предлагала чай, несколько раз бегала в магазин за хлебом, нарезала бутерброды...
Так весь день. Последними ушли коллеги дяди Виталика, напоследок вручив тёте Лене конверт:
– Вот, Елена Петровна, мы тут скинулись, – мягко проговорил высокий усатый мужчина, которого звали Вениамином Павловичем, кажется. – Траты-то у тебя сегодня большие были. Надеемся хоть так помочь. Ты крепись, тяжело, я знаю, сам жену схоронил. Но живым жить...
– Давайте, всё-таки, чайку, тёть Лен? Я же видела, вы весь день ничего не кушали, нельзя так, – тихонько спросила Вика, наблюдая, как женщина уже несколько минут сидит на кухне замерев, будто статуя, и молча смотрит в окно, сжав в руках полученный от коллег конверт.
– Да не смогу я, Викуся, ни пить, ни есть сегодня не смогу. Не волнуйся, я врач, не пропаду, – она грустно улыбнулась. – Спасибо тебе, дочка. Спасибо, что пришла и поддержала. Ты же мне как родная... Сама-то попей чаю, весь день же суетилась, вон бледная какая. Может, приляжешь? Тебе поспать бы надо.
Вика почувствовала, как на неё вдруг навалилась огромная усталость:
– Да, сон мне сейчас не помешает. Пойду я домой, тёть Лен. И вы ложитесь, я вас завтра обязательно навещу.
– Может, у меня останешься?
– Да я бы с радостью, только вот мамка вчера ещё уехала в деревню к бабуле. Дома нет никого, а в нашем районе воры объявились, по ночам по пустым квартирам ходят. Брать-то у нас нечего, да не хочется с последним расставаться.
– Ну, раз так, иди домой, конечно, – согласилась тётя Лена. – И не забывай меня, заходи... У нас тут нет никого, мы ж с Виталиком оба из Осиновки, деревенские. Вся родня там, а здесь только ты и есть...
Домой Вика добралась уже затемно и без сил рухнула в кровать. Она так устала, что заснула прежде, чем закрыла глаза, а когда открыла – оказалось, что уже утро. И совсем не раннее, часы показывали начало девятого.
"Хорошо, что сегодня воскресенье, на лекции не надо, – подумала Вика. – Два пропущенных дня подряд мне бы боком вышли, хоть и отличница".
Умывшись и позавтракав, она решила позвонить тёте Лене. Номер она помнила наизусть, хотя не пользовалась им уже четыре года.
Трубку подняли, и только Вика собралась спросить у женщины о самочувствии, как прозвучал знакомый до боли в сердце низкий голос:
– Слушаю...
Вика вздрогнула и осела на пол:
– Я слушаю, говорите! – устало повторил Стас.
Рука затряслась, и трубка упала Вике на колени.
– Перезвоните, вас не слышно, – раздалось из трубки, и послышались короткие гудки.
– Ты всё-таки приехал, Стас, – прошептала Вика. – Ты приехал... и теперь я об этом узнала. Боже, дай мне сил!
Глава 4
Через некоторое время, измаявшись от бессмысленного метания по квартире, Вика признала, что напрасно попросила у бога сил. Надо было просить бессилия, чтобы сесть спокойно и ничего не делать. А лучше безумия, чтобы вообще ни о чём не думать.
Желание увидеть Стаса было непреодолимым. Как будто не было этих четырех лет, прожитых без него. Как будто не пыталась она каждый день его забыть, невзирая на газеты, пестрившие его фотографиями и регулярно транслируемые хоккейные матчи по телевизору.
В их городе о Стасе говорили, пожалуй, больше, чем во всем Союзе вместе взятом. Ведь Стас был воспитанником местного клуба и его достижениями гордились. Да и почти каждый горожанин утверждал, что знаком с Косогоровым лично. Ничего удивительного, что все её попытки не увенчались успехом. Он по-прежнему снился ей по ночам, иногда она замечала, что стоит у окна и смотрит на дорогу, выискивая знакомую фигуру. Часто бежала вприпрыжку к почтовому ящику, если видела почтальона, в надежде получить письмо. Но Стас ни разу не написал, не навестил. Наверное, за эти четыре года он забыл о ней, что вполне объяснимо. Он был знаменитостью, чемпионом, а она просто студенткой из провинциального города.
Чтобы забыть тот злосчастный разговор в парке и не думать о Стасе, Вика ударилась в учебу с таким рвением, что даже самые вредные и придирчивые преподаватели не находили никаких прорех в её знаниях. Она сидела по ночам в библиотеке, писала реферат за рефератом, участвовала во всех дискуссионных клубах. От клейма зубрилки-отличницы Вику спасало то, что она с удовольствием помогала всем сокурсникам. Но вот от клейма недотроги спастись не удалось. Все перешептывались у неё за спиной, мол, Вика-то Науменкова королеву из себя строит. Тот ей не такой, этот не этакий. Всех кавалеров отшивает. И чего ей, спрашивается, надо? Так ведь и останется в девках на всю жизнь. Все вон по парам давно, даже самые страшненькие замуж собираются. А она всё нос воротит.
Вика это понимала. Но даже когда она с этим пониманием пыталась сходить на дискотеку или погулять с подружками по парку, всё заканчивалось в тот момент, когда какой-нибудь парень пытался с ней познакомиться. Вся её сущность начинала протестовать: "Это не он, не он, не он...". И так каждый раз. И ведь ребята были хорошие, умные, приятные, некоторые так просто красавцы, но ни один из них не был Стасом Косогоровым...
Когда часы показали полдень, Вика не выдержала: "Я только поздороваюсь с ним и всё. Посмотрю на него и сразу уйду, – убеждала она себя. – Скажу, что пришла проведать тёть Лену, скажу, что не знала, что он там..." С такими мыслями она надела пальто, обулась и, открыв дверь, застыла, позабыв как дышать...
Когда их дружба только началась, Стасик очень стеснялся заходить в гости к своей воспитательнице, поэтому всегда ждал Вику, тогда еще Викусю, сидя на ступеньках, прямо напротив их двери. Потом, став школьником, Стас на этом месте ждал её по утрам, чтобы лишний раз не разбудить маму, которая любила подольше поспать в те дни, когда работала во вторую смену. Ну, а когда Стас начал уезжать на сборы, он никогда не предупреждал Вику о возвращении, а вот так потихоньку усаживался на лестничной клетке и ждал пока она куда-то пойдет, чтобы улыбнуться и сказать "вот и я".
Сейчас Стас сидел на лестнице, сжавшись в комок. Некоторое время он словно не замечал её. Потом, вздрогнув всем телом, поднял голову:
– Викаааа... – его глаза странно блеснули, а голос звучал незнакомо. – Такая нара...дная, каааккан...фетка. В гости идёшь?
Вика с недоумением оглядела свое ношеное не первую осень пальто и довольно потертые польские сапожки, что достались ей от дочки маминой подружки. Стас по сравнению с ней всегда был одет куда наряднее. А сейчас, так вообще, был в модной дутой куртке, джинсах и кроссовках.
– Чёоорасте... рялсь? Н-не поним-машь, дааа? До сих пор? Ты ум... умудряшся быть нарядной во всём, даж в шкльной форме. Неужель ник-кто тебе этого не обснил? Так воооот – грош им всем цена...
Стас поднялся, и тут Вика чуть не подпрыгнула от удивления. Он всегда был высоким и мускулистым, но сейчас возвышался над ней как гора. Чтобы заглянуть ему в глаза, пришлось высоко запрокинуть голову...
– Стас, ты вырос...
– А ты – нет, – с такой же странной интонацией заметил он, шагнув навстречу.
– И ты выпил!
Стас подошел к ней и осторожно, словно она была фарфоровой, сжал её плечи:
– Н-ну, д-да, прпыстилрюма... шку... Одну...чесслово! Вика, не пргоняй меня, пж... пжласта... – окатив водочным амбре, он умоляюще заглянул ей в глаза. – Не п-пргоняааай, а!
– Да бог с тобой, заходи. Куда я прогоню тебя, в таком-то состоянии.
Стас криво ухмыльнулся:
– Камсмлка Науменква, мне не паслышлсь, ты упомя ... нула бога? А как ж т-твой воин...воен...ик... ат-теизм?
– Может быть, я и не выросла физически, лейтенант Косогоров, но ума у меня, определенно, прибавилось. Еще вопросы есть?
– Есть, – Стас перешел на шепот. – А мамк не буит руга..ик...са, если я зайду?
– Думаю, нет. Она никогда не была против тебя, а сейчас мамы и вовсе нет дома, она у бабули. Вернется, как обычно, завтра в...
– Девять срк семь? – закончил Стас. – Пооомню... Мы встреча...ли её с эт-того авто...бса лет-том. Она т-тогда мешк-ками яблоки воз... ик ...ила.
– Да-да... Ну, заходи уже. А то соседи уши греют.
Вика усадила Стаса на кухне, поставила чайник и достала из буфета баночку с вареньем.
– В-вишнёооовое, – расплылся в улыбке Стас, – без ко...стчк.
– Твоё любимое, – Вика дала ему ложку. – Ешь, я помню, ты всегда хомячил прямо из банки.
Стас протянул руку, обхватил огромной рукой её запястье и потянул к себе. Мягко, как будто давая возможность вырваться. Но Вика без сопротивления уселась ему на колени и прижалась щекой к груди. Может быть, Стас и вырос, подумалось ей, но пах он точно так же, как тогда. Теплом и сдобной булкой. Конечно, в палитре ароматов сегодня ощущались сильные нотки спиртного, но они не отталкивали Вику. Нисколько.
Стас обнял её, ласково прижал к себе, и так они сидели, пока не закипел чайник. Молча, но казалось, будто разговаривают их сердца и души. Чай пили тоже молча, чинно рассевшись по разные стороны стола. Только пожирали друг друга глазами, будто заново изучая.
Но потом Стаса словно прорвало. Он сполз к её ногам, положил голову ей на колени и разрыдался. Не смущаясь, не сдерживаясь, выплескивая из себя всю боль, он плакал так, как никогда не позволял себе, даже в детстве, размазывал по щекам слезы, давился, выл. Он горевал по отцу, винил себя в том, что не смог проводить его, благодарил Вику за помощь. А ей только и оставалось, что гладить его по голове, перебирая непослушные русые пряди пальцами, и шептать какие-то жизнеутверждающие слова. Когда он выдохся, когда слезы иссякли, а боль, выплеснувшись наружу, стихла, Вика умыла его, отвела в свою комнату, уложила на софу и, откинув любые сомнения, примостилась в его объятиях. Потому что это был Стас, потому что ему сейчас было плохо.
***
Стас открыл глаза и некоторое время просто разглядывал потолок. Вот эта трещинка ему в детстве всегда напоминала собаку, а эта – птицу... Стас моргнул, однако собака и птица остались на своих местах. Когда он, не веря себе, опустил взгляд, то увидел, что на его груди лежит белокурая головка... Вика? Всё было в самом деле? Так это был не сон!
Он действительно здесь, а Вика... она сейчас сладко спит, прижавшись к нему. Стас трясущейся рукой осторожно провел по золотистым волосам, упиваясь их мягкостью и шелковистостью. Господи, как же он по ней скучал. Как же ему не хватало её! Вика вздохнула и потерлась щекой о его ладонь. И всё... Его разум взорвался.
Стас схватил её за плечи, уложил на спину и принялся целовать, как ненормальный, позволяя своим ладоням поглаживать её крепкую грудь, плоский живот, округлые ягодицы. Он сорвал с Вики водолазку, стащил лифчик, не прекращая целовать, снял с себя свитер и, желая слиться ней, прижался обнаженной грудью к её теплому телу. Вика застонала, попыталась что-то сказать, но он, не желая слышать её отказа, впился ей в губы. Понуждая открыться ему, впустить его язык, дать ему насладиться её вкусом.
– Не прогоняй меня, Вика... – прохрипел он, оторвавшись от неё. – Умоляю, сладкая моя, не прогоняй. Ты же моя единственная радость, только ты...
Вика раскрасневшаяся, потерянная, с распухшими от его жесткой ласки губами, смотрела на него огромными, как блюдца, глазами. Её губы дрогнули, словно она хотела что-то сказать, но вместо этого, она обняла и притянула его к себе.
Одежда слетела с обоих за считанные секунды, комната наполнилась скрипом софы, стонами Вики и его сдавленным дыханием. Он обезумел от страсти, целуя её грудь, поглаживая бедра, пробираясь пальцами в самое теплое и сокровенное. Стас хотел туда, очень хотел. Больше всего на свете. Он раздвинул её ноги, накрыл изящное тело своим и резко вошёл, полностью потеряв контроль. Стаса не остановили ни Викин жалобный вскрик, ни её попытка оттолкнуть его. Краем сознания он понял, что причинил ей боль, но был не в состоянии промолвить ни одного слова, пока не достигнет долгожданной разрядки. Он толкнулся в неё: раз, ещё раз и ещё... Дыхание стало прерывистым, в голове не осталось ни одной мысли, а из всех звуков Стас слышал только грохот собственного сердца. Глубоко вздохнув, он вновь принялся терзать губы Вики поцелуем, ощущая в сладком карамельном вкусе солёные нотки.
Никогда раньше он не испытывал ничего подобного, никогда раньше не ощущал свое тело таким напряженным, словно сжатая пружина, и никогда раньше не желал получить облегчения, как сейчас. Когда по позвоночнику пробежали горячие мурашки, а низ живота наполнился огнем, он протяжным стоном рухнул на Вику, полностью растворившись в сильнейшем за всю жизнь наслаждении.
Сознание возвращалось кусками. Сначала он услышал тяжелое дыхание Вики, потом почувствовал, как она пытается выбраться из-под него. А потом сердце сжали стальные тиски... Господи, что же он натворил! Как он мог... Он столько раз представлял себе близость с Викой, но никогда не думал, что это произойдет так... Грубо... Отчаянно. И так не вовремя.
Стас выругался и скатился с неё.
– Ты меня ненавидишь, да? – спросил он, закрыв лицо ладонями, потому что не было сил смотреть на Вику, и было страшно увидеть укор в её глазах.
Она ничего не ответила, только скрипнула софа, и через какое-то время он услышал шум воды из ванной.
Стас быстро оделся и, дожидаясь Вику, принялся метаться по комнате, точно раненый тигр в клетке. Инстинкты подсказывали ему исчезнуть, бежать прочь от своего позора. Но он не мог, потому что уйти сейчас означало не вернуться к ней никогда. А именно сегодня Стас наконец-то понял, что любит Вику и больше не сможет без неё жить.
