Текст книги "Один на один с Севером"

Автор книги: Наоми Уэмура

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

В одной упряжке мои собаки оказались, собственно говоря, случайно, поэтому они не ладили друг с другом с самого начала. Драки случались очень часто. На этот раз они передрались особенно жестоко из-за сучки, у которой, очевидно, началась течка.

Вечером я прикрепил антенну к стойке, на которой держится палатка, и по рации вызвал базу в Алерте. Двадцатиминутный сеанс радиопередачи прошел успешно, и я несколько приободрился. «По крайней мере хоть связь налажена», – думал я.

Здесь, пожалуй, уместно сказать несколько слов о той системе связи, которой я пользовался. У меня было три радиопередатчика, на которых я работал позывным «Аврора». Один из них мне был нужен для связи с моей базой Аврора, расположенной примерно в 90 километрах к западу от меня, совсем недалеко от самой северной канадской базы Алерт, координаты которой 82°30 северной широты и 62°30 западной долготы. Этот канал связи я использовал в тех случаях, когда мне надо было пополнить запасы продовольствия или доставить что-либо из оборудования.

На базе Аврора в крошечном домике, построенном некогда Министерством горной промышленности Канады для своих нужд, обосновались на время моего путешествия два моих коллеги, оба японцы. Вот они-то и поддерживали со мной непосредственную связь, и на них лежала ответственность за обеспечение моей экспедиции всем необходимым. Один из них – Тадо Юко – яхтсмен, страстно увлеченный этим видом спорта, другой – Судзуки Кикудзи – был еще студентом. Оба они являлись членами исполнительного комитета Общества содействия, организованного при поддержке моих друзей специально для осуществления задуманной мной экспедиции. Эти ребята не только держали связь со мной. В их обязанности входило систематически держать в курсе событий аэродром Кэмбрэк, который находился примерно в тысяче километров от базы Аврора в населенном пункте Ризольют.

Если от меня поступала просьба прислать самолет, то, прежде чем направиться ко мне, он должен был приземлиться в Алерте, где получал все, о чем я просил.

Другой мой радиопередатчик представляет собой специальный прибор для приема и передачи информации; его разработали специально для меня в Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства США (НАСА). Принцип его действия заключался в следующем. Посылаемые им радиоволны принимаются американским метеоспутником «Нимбус-6», который делает один оборот вокруг Земли за 1 час 55 минут. Как только я включаю установку, на спутник поступают данные о моем местоположении, температуре воздуха, силе ветра и другие сведения о погоде. Затем все это со спутника передается в один из научно-исследовательских центров Вашингтона. Далее, через Смитсоновский научно-исследовательский институт мои координаты – с отставанием на одни сутки – поступают на базу Аврора. О существовании подобного устройства я знал еще задолго до того, как начал снаряжать экспедицию, но появилось оно у меня лишь недавно благодаря неутомимым стараниям организатора Общества содействия Ёсиды Хироси и помощи профессора Смитсоновского института Хаутинза.

Третий радиопередатчик представляет собой портативный прибор, специально приспособленный для постоянного ношения при себе. Это маленький радиомаяк. Достаточно было нажать кнопку, и он начинал посылать в эфир троекратный сигнал «Мэй дэй», известный по международным правилам авиационной радиосвязи как сигнал бедствия. Любой находящийся в Арктике самолет мог услышать и принять его.

Взяв с собой так много радиоаппаратуры, я надеялся с ее помощью обеспечить максимум безопасности своей экспедиции. Однако все это оборудование было эффективным лишь при нормальных условиях прохождения радиоволн. В период же, например, магнитных бурь, несмотря на мою «вооруженность» радиоаппаратурой, я был совершенно отрезан от всего мира. Нередко случалось и так, что во время сеансов радиосвязи на Солнце появлялись какие-нибудь пятна или случалось еще что-нибудь. И связь безнадежно нарушалась. Приходилось ждать следующего радиосеанса.

И кроме того, как ни совершенны системы радиосвязи, возможности любой из них не безграничны. Чем, например, она сможет помочь мне, если со мной случится что-либо непредвиденное – ну скажем, нападет медведь или я упаду в полынью? Даже после моего экстренного сообщения об опасности спасательный самолет прилетит самое меньшее через 12 часов и, конечно, опоздает. Моя вечная зависимость от состояния связи прямо сидела у меня в печенках. То, что я мог надеяться на помощь лишь извне, и то не наверняка, еще более усугубляло рискованность моего путешествия.

…В три часа дня я уже был в полном изнеможении и решил устроить стоянку. Неудача угнетала меня. Я старался не смотреть в ту сторону, откуда, полный надежд, начал свой путь. Это было совсем рядом – не далее чем в двух километрах по прямой.

Поставил палатку, но тратить время на отдых не мог и вскоре вновь отправился, на разведку. Взобравшись на высокую ледяную глыбу, я не увидел ничего нового. Опять долго смотрел на льды и чувствовал, как на плечи мне наваливается усталость, прижимает к земле, валит с ног.

8 марта

Пурга. Температура минус 31 градус. Ветер западный, 15 метров в секунду. Из-за сильного ветра продвигаться вперед нельзя, и я задерживаюсь на месте на целый день. Со времени моего отправления нарты были в деле фактически не более одного дня. Весь тот путь, который был на них проделан, можно пройти часа за два. Берег все еще был у меня под носом.

Я много читал и слышал от очевидцев о льдах Северного Ледовитого океана. Кроме того, и сам проводил разведку на самолете в этих местах в январе прошлого года и поэтому был уверен, что обстановка, с которой я здесь встречусь, мне в общих чертах известна. Однако уверенность моя тут же исчезла, как только я столкнулся лицом к лицу с этой ледяной стихией. Оказывается, я не до конца представлял себе всей меры трудностей, с которыми придется столкнуться. Ни такого снега, ни таких льдов я не видел во время своего прошлого путешествия.

Среди ледяных глыб, надвинувшихся на берег, возвышались громадины весом в две-три тонны, своим видом напоминавшие моренные валуны. У берега льдины налетали друг на друга, дробились, вздыбливались и тут же смерзались, образуя горы.

Повсюду торчали взъерошенные пики столкнувшихся и вставших на дыбы льдин. И сейчас льды не прекращали своего движения ни на минуту. Они продолжали жить своей жизнью, постоянно перемещаясь и меняя свое положение. Вечером в своей палатке я вслушивался в дыхание этой жизни: льды непрерывно трещали.

А наутро я увидел результаты их неутомимой деятельности: весь проход, проделанный мной накануне и доставшийся мне такой дорогой ценой, исчез – он был сплошь завален глыбами льда. Труды мои пропали даром. Провести здесь упряжку опять стало невозможным.

Однако, взирая на результаты ночной деятельности ледяной стихии, я невольно был захвачен невероятной красотой увиденного. Поминутно меняя свой облик, предо мной предстала необычная картина фантастических нагромождений неправдоподобно голубых льдин. Я любовался этой красотой и не переставал досадовать. Вновь досадовал и не мог отвести от нее взора.

9 марта

Погода ясная. Температура воздуха минус 39 градусов. Ветер северо-восточный. Скорость его – один метр в секунду.

…Не верится, что я жив.

Час назад я думал, что все уже кончено.

Было уже за полночь. Вдруг сквозь сон слышу собачий лай. «Опять дерутся из-за сучки. Паршивцы, поспать не дадут», – думаю я и продолжаю спать. Под утро, когда сон уже был некрепкий, я обратил внимание, что лай прекратился. «Как странно они лают!» – запаздывает моя мысль. «Совсем не так, когда дерутся», – сознание лениво плывет в моем мозгу сквозь сон.

Лая не слышно совсем, а до слуха доносятся какие-то непривычные звуки. Я весь напрягся и даже не заметил, когда проснулся. В то самое мгновение, как я открыл глаза, послышалось чье-то непривычное сопение.

«Медведь!»

Это был, конечно, белый медведь. Его шаги слышны не более чем в 10 метрах от моего изголовья. Чувствую, что от ужаса у меня замирает сердце. «Черт побери, как же я мог поступить так опрометчиво!» Ружье, лежащее у меня под спальником, не заряжено. Расстегнуть спальник, вылезти из него и зарядить ружье уже невозможно. Этим можно только привлечь внимание медведя. Да и ружье я не осмотрел как следует. Прицел не установлен, смазка наверняка замерзла. Так что даже если бы я смог вставить патрон, то вряд ли оно выстрелило бы.

Что там с собаками? Их лая совершенно не слышно, зато сопение медведя уже совсем рядом. Теперь он уже с другой стороны, там, где стоят нарты. Пожалуй, вот-вот доберется до палатки. Уже ничего не поделаешь. Я весь сжимаюсь в своем спальнике и вверяю свою судьбу провидению. Весь дрожа от страха, соображаю, что теперь единственная моя возможность уцелеть заключается в том, чтобы лежать не шевелясь. Слышу, как медведь разрывает лежавшую на нартах картонную коробку с провизией для собак. Ее содержимое падает с таким грохотом, словно из нее сыплются камни.

«Съешь ты это», – заклинаю я медведя, но похоже, что он есть не собирается. Только слышно его громкое сопение. Что-то переворачивает. Кажется, полиэтиленовое ведро с китовым жиром, который я держу вместо приправы. Хрустит в медвежьих лапах раздираемое ведро. Потом слышится чавканье. «Лижет китовый жир», – догадываюсь я. «Прошу тебя, не ходи ты сюда!» Но звуки его неторопливо приближающихся шагов говорят, что он идет прямо на меня. С треском рвется палаточная ткань. Меня обдает вонючим дыханием, и огромная лапа наступает мне на висок.

«Ну, всё, крышка мне, – мелькает в голове. – Настал мой конец. Съест он меня сейчас». В моем сознании промелькнул образ жены. «Кимитян, я умираю». Получаю резкий пинок, переворачиваюсь вместе со спальником и теперь лежу вниз лицом. Стоявшая на ящике печка падает на меня. Теперь двинуться невозможно. Ртом и носом я уперся в пол. Пытаюсь дышать – не могу. А шевельнуться нельзя. Вдруг палатка перестала сотрясаться. Но не успел я даже обрадоваться, как с громким сопением медведь вновь набросился на нее. Мало-помалу мною овладевает какое-то безразличие к собственной судьбе. «В конце концов, будь что будет», – думаю я.

Наконец, медведь оставил палатку в покое. Теперь слышу, он с хрустом грызет что-то около нарт. Наверно, мороженое тюленье мясо. Мой мозг ведет лихорадочный подсчет: на нартах у меня половина тюленя, 170 банок собачьего корма (десятидневный запас), полное ведро китового жира… «Может, набьет брюхо всем этим и успокоится? Нет, все-таки свежая человечина для него соблазнительнее собачьего корма», – прихожу я к выводу.

Теперь терпение. Нельзя даже пальцем пошевелить. Дышу еле-еле, боюсь привлечь внимание своего врага. Но чем более отчаянно я подавляю вздох, тем громче он в конце концов получается. Мне казалось, что спальный мешок вздымался от моего дыхания. Я весь покрылся испариной. Поджатые ноги ныли.

А медведь тем временем принялся за собачий корм. Громко шуршат разгрызаемые полиэтиленовые пакеты. Этот звук меня несколько успокаивает.

«Что же все-таки с собаками? Если убежали, их уже не найдешь. А без собак какое путешествие? Придется возвращаться».

Время идет. Да нет, оно еле тащится. Как оно тянется, когда приходится ждать!

Звуки медвежьей трапезы прекратились. Теперь слышно, как он ходит по снегу вокруг моей стоянки… Все еще ходит… Опять идет ко мне! В голову лезут мысли одна страшнее другой. Волосы на моей голове шевелятся от ужаса. Липкий пот покрывает все тело. Я не могу унять дрожь. «Заметил! Неужели заметил? Теперь я пропал. Сомнений нет – пропал. Господи, помоги мне, помоги!»

Я уже не сдерживаю эти свои последние предсмертные стоны. Медведь бушует совсем рядом. Палатка сотрясается.

Совсем неожиданно звуки медвежьих шагов начинают удаляться. Медленно, очень медленно. Все тише, тише. «Спасен? Спасен! Неужели действительно спасен?…» Я не переставал благодарить судьбу.

На душе сделалось сразу легко. Наконец-то можно было свободно вздохнуть. «Пронесло! Ей-богу, пронесло!» Но двигаться еще рано. Он еще очень близко, может заметить и вернуться. Вспотевшее тело чесалось, ноги ныли от долгого пребывания в одном положении. Постепенно, по мере того как стихали медвежьи шаги, мое тело принимало нормальное положение. Так прошло минут двадцать. Послышалось слабое потявкивание собак. Значит, они не убежали и находятся рядом. Ну, тогда поймаю, и можно продолжать путь. На душе становится легко и радостно. В прошлые мои путешествия и по Канаде, и по Аляске мне не раз приходилось встречаться с медведем. Но такое внезапное нападение на стоянку для меня было внове. Уж очень агрессивен был этот медведь! Да и собаки оказались нерадивыми. Прежние мои собаки, увидев медведя, начинали дружно и грозно лаять. Этот лай звучал совершенно особенно; он был настолько характерен, что я всегда заранее знал о приближении медведя. На этот же раз собаки сорвались с привязи и убежали. Не лежало у меня к ним сердце. Впрочем, может быть, я был несправедлив к этим собакам: в гренландском поселке Каннак, где я их набрал, они никогда не пробовали медвежьего мяса и не знали его вкуса. Но прежние мои собаки были все-таки лучше. А какой в той упряжке был вожак! Было бы куда лучше, если бы я и в путешествие к Северному полюсу взял с собой эту собаку – мою Анну. Уж она-то смогла бы возглавить всю теперешнюю свору и заставить ее делать то, что хочу я. Сейчас, же среди моих собак ни одна не выделялась, поэтому управлять упряжкой было очень трудно.

Ну, теперь, наверное, уже все в порядке. Осторожно, стараясь не произвести шума, я расстегнул застежку спального мешка, сбросил с себя вкладыш, встал и выглянул из разоренной палатки. Медведя не видно. Подпорка, на которой держалась палатка, упала и лежала совершенно невероятно изогнутая. Ну и силища у этого медведя! Нарты перевернуты набок, на них валяется то, что когда-то было ведром из-под китового жира. Побывав в зубах зверя, оно превратилось в клочки полиэтилена. Коробка с собачьим провиантом перевернута, повсюду разбросаны куски ее содержимого.

Все мои запасы были или уничтожены, или разорены.

Чуть в стороне от палатки хорошо видна цепочка медвежьих следов. Огромные, величиной с кандзики, они были широкими у когтей и сужались к пятке.

Надеваю самую теплую свою одежду, заряжаю ружье и выбираюсь из палатки. По следам видно: медведь пришел из торосов на западе, что в 100 метрах от моей стоянки. Туда же он и ушел.

«Погоди, приятель, увижу тебя еще раз – застрелю. Как пить дать – застрелю. Будешь знать!» – бурчу я себе под нос, идя по следам. Не пройдя и 50 метров, вдруг замечаю, что среди торосов кто-то движется. Мой медведь!

Он уходил, а я даже не знал, стреляет мое ружье или нет. И оптический прицел я тоже еще не отрегулировал. Медведь уже в 100 метрах от меня, и я нажал на спусковой крючок. Подумал, что пуля даже не вылетела, но через 10–15 секунд услышал звук выстрела. Промахнулся. Прицелился в медвежью грудь и выстрелил еще раз. Медведь услышал выстрелы и быстро побежал вглубь торосов. Если бы мое ружье было в порядке, я бы последовал за ним.

Вернувшись, я позвал собак, а затем, как смог, поправил палатку. К счастью, не все четыре ее слоя были порваны. Но в двух верхних я насчитал не менее десяти внушительных дыр. Глядя на них, я не переставал радоваться, что чудом избежал медвежьих когтей.

В десятом часу я связался с Авророй и попросил прислать новое снаряжение, прежде всего палатку и провиант. Завтра прилетит спасательный самолет.

10 марта

Прекрасная погода. Температура – минус 35 градусов.

В своей поврежденной палатке я провел всю ночь без сна, пытаясь согреться у печки.

Вдруг собаки подняли необычный лай. Я схватил приготовленное ружье и выглянул из своего покосившегося убежища. Все собаки стояли с настороженным видом, прижавшись друг к другу, и глухо рычали. Я посмотрел в ту сторону, куда был направлен их взгляд. Как и следовало ожидать, в 100 метрах от меня среди торосов пробирался наш вчерашний знакомец. Я быстро выскочил из палатки с ружьем, едва успев надеть варежки и шапку. Уж сегодня-то я должен его убить. Не может быть и речи о каком-то относительно спокойном путешествии, пока меня постоянно подстерегает опасность в образе этого зверя.

Я предвкушал победу.

Тем временем медведь шел прямым ходом к моей стоянке. Очевидно, он оценил качество моих припасов и теперь возвращался сюда, как к себе домой.

Я стоял не двигаясь, держа палец на спусковом крючке.

Расстояние между нами неумолимо сокращалось.

Я невольно попятился. «А что, если ружье замерзло и не выстрелит?» – пришло мне в голову. Вчера вечером я накапал на спусковой крючок бензина, чтобы он не замерз, и попробовал проверить. Вроде бы все было в порядке.

Медведь уже был в 80 метрах. Я прицелился, нажал на курок. Легкий удар в плечо. Смотрю вдаль уже не через прицел. Никого. Потом начинаю различать среди торосов очертания распластавшейся медвежьей туши. Через несколько секунд стало различимым красное пятно крови, разливавшейся вокруг его головы. Он был убит. Ни чувства жалости, ни радости я не испытал в тот миг. Была только одна мысль – «иначе я поступить не мог».

Глава II. Зона торосов

11 марта

Ясно, временами метет поземка, температура – минус 33 градуса.

Встал в 6.30, с 9.40 в пути.

Жилье у меня сейчас более удобное – просторная, двухслойная палатка. Но к сожалению, в ней холодно, даже когда зажигаю сразу обе конфорки.

Продвигаться вперед по-прежнему ужасно трудно. Непрерывно орудую ломом, но дело идет очень медленно. В полдень подул холодный восточный ветер – метров 10 в секунду. Лицо тут же обморозилось. Опять единственный, способ продвижения вперед – прорубание льда.

До 17.30 прокладывал дорогу собачьей упряжке. Пешком это расстояние можно пройти за час. К тому же на нарты нельзя положить весь груз. Он весит, наверное, около 500 килограммов, а для моих семнадцати собак это тяжело. Приходится преодолевать расстояние дважды. Так прохожу два километра.

Собаки меня все еще не слушаются. Сколько я ни кричу «яя, яя», они меня не понимают. Это еще больше ухудшает мое настроение. К тому же у сучки течка. Два пса уже не могут тянуть упряжку из-за ран, они хромают; пришлось их отстегнуть.

Ветер сильный, от него болят руки и лицо. Даю собакам корм, ставлю палатку, заползаю внутрь и облегченно вздыхаю. Зажигаю две конфорки, ем мясо, сушу промокшие вещи, ремонтирую порванные медведем брюки.

Глубокая ночь. Меня охватывают мрачные мысли. С начала пути я прошел только четыре километра. Гляжу на огонь в печке и думаю о том, что же будет дальше. Мне уже пришлось столкнуться со многими трудностями. Доводящие до безумия торосы! Медведь! Непослушные собаки, которые, вместо того чтобы тащить нарты, только и знают, что дерутся за сучку! Затрудняющий движение неподъемный груз! Кругом одни заботы и проблемы.

Я всерьез испугался своих мыслей. Неужели ищу оправдания для возвращения домой? Надо взять себя в руки! Надо вернуть присутствие духа! Пусть мне сейчас и тяжело, но надо правильно оценить создавшееся положение! Необходимо хорошенько продумать свои действия. А потом восстановить свое мужество. Не является ли создавшееся положение следствием какого-либо упущения при подготовке? Прихожу к выводу, что в случае с медведем и в непослушании собак виноват я сам.

Мой путь начался в Токио. Пролетев через Ванкувер – Иель – Найф, я попал в Резольют. Оттуда направился в поселок эскимосов Каннак в Гренландии. Каннак расположен рядом с Сиорапалуком, где я был во время первой поездки в Заполярье. У меня там осталось много друзей и знакомых среди эскимосов. В Каннаке я приобрел нарты и собак, необходимых для путешествия к Северному полюсу, и опять вернулся в Резольют. Потом отправился на базу Алерт и занялся последними приготовлениями.

Когда я сейчас вспоминаю об этом, то понимаю, что у меня совершенно не было времени спокойно все продумать, не спеша проконтролировать всю подготовку к путешествию.

Взять, например, хотя бы нападение медведя прошлой ночью. Если бы мои собаки были хорошо обучены и сплоченны, то, несомненно, они намного раньше почувствовали бы его появление. И тогда я с ружьем наизготове наверняка смог бы отразить нападение медведя.

А ружье? Если бы я тут же, в Алерте, проверил его, то все бы обошлось без того жуткого страха, который буквально раздавил меня. И почему я не почувствовал приближения медведя до тех пор, пока он не подошел ко мне совсем близко! Не является ли все это доказательством того, что я не способен вынести тяжелую жизнь в полярном крае? Вероятно, я должен был значительно раньше начать подготовку к жизни в Арктике.

С собаками своя история. Незадолго до моего приезда в Каннак английские исследователи Уолли Херберт и Аллан Джилл, намеревавшиеся обойти Гренландию, купили в эскимосском поселке более 30 собак. Кроме того, сотню собак из Каннака и окрестных селений взяли с собой охотники-эскимосы, отправившиеся с группой ученых японских университетов, решивших, как и я, достичь Северного полюса.

Население района Туле в северной части Гренландии, где находится поселок Каннак, составляет всего 600 человек, а упряжных собак имеют самое большее сто эскимосов. И при таких обстоятельствах почти 150 собак было продано буквально перед моим приездом! Какие же надежды я мог возлагать на оставшихся собак! Лучшие охотники этих мест, имеющие самых хороших собак, участвуют в экспедиции японских ученых и ведут собачьи упряжки. Среди этих охотников братья Тарирянгоа – Кари и Каукка (внуки американца Роберта Пири, ступившего первым на Северный полюс).

В Каннаке я мог пробыть не более семи дней. За этот короткий срок мне нужно было переделать массу дел: купить 20 собак, организовать постройку нарт, заказать поясные ремни и всю упряжь для собак и прочее. В результате я безумно устал.

Сначала я обошел поселок и осмотрел всех оставшихся в нем собак. Выделил заслуживающих какого-либо внимания и начал переговоры с их хозяевами-эскимосами. Вести переговоры оказалось очень трудно. О любой собаке хозяева говорили: «Продать не могу». И действительно, эскимосу нелегко расстаться с хорошей собакой: ему без нее не прожить. К тому же у меня совершенно не было времени, чтобы выбирать и торговаться.

Когда я объявил, что покупаю собак, то предложение поступило только от двух человек. Хозяева собак без всякого стеснения твердили одно: «Хорошие собаки! Работники!» А на них только глянешь, и сразу становится понятно, что они не годятся для работы.

Но у меня не было времени. Пришлось покупать собак подряд, без выбора. Я отказывался только от самых плохих.

За три дня пребывания в Каннаке я набрал лишь 16 собак. И тут на мое имя пришла телеграмма от Тома Гроха, менеджера авиационной компании «Кэмбрэк»: «140 собак из группы японских ученых погибли во время авиационной катастрофы. Группа намерена немедленно прибыть в Каннак для укомплектования, поэтому целесообразно опередить их в покупке собак…» Погибло сразу 140 собак! Я не мог в это поверить! Но ошибки быть не может, ведь мне об этом специально сообщает Том.

Обеспокоенный, я в тот же вечер опять обошел все дома в поселке эскимосов и купил еще трех собак. Мой приемный отец Инутосоа добавил еще одну собаку – Микисё, присланную из соседней деревни Опару-Ху. Я считал, что Микисё сможет быть вожаком. С превеликим трудом я набрал наконец 20 собак.

Но этим дело не кончилось. На следующий день на местную почту пришла телеграмма от группы японских Ученых: «Купим собак по 850 крон за голову». Во время моего позапрошлогоднего путешествия по Заполярью собака стоила 100 крон. В этом году из-за покупок собак группами Херберта и японских ученых цена на них поднялась до 500 крон.

Я рассчитывал купить собак по 500 крон. Однако когда пришла такая телеграмма от японцев и вся деревня узнала ее содержание, ко мне тут же пришли бывшие хозяева собак с требованием вернуть их обратно. Я наотрез отказывался, но эскимосы не уходили. Они повторяли одно и то же: «Мы просим отдать собак. Наши дети плачут, они просят вернуть любимых собак».

В результате изматывающего торга я вынужден был заплатить еще по 100 с лишним крои за каждую собаку.

После катастрофы группа японских ученых приняла мудрое решение: эскимосы, участвующие в экспедиции, возвращаются в Каннак и покупают собак по 850 крон за голову. Эскимос с эскимосом договорится быстрее. Это и помогло им купить снова хороших, опытных собак.

Но теперь не стоит плакаться. Я же получил телеграфное предупреждение о покупке собак. Надо было заключать сделки без промедления, тогда, может быть, я смог бы собрать более управляемую упряжку.

Пока же Нуссоа, которого я пытаюсь использовать как вожака, силен только в драке и совсем не слышит моих команд. Еще более осложняют путешествие бесконечные торосы.

Но довольно оправданий! Во что бы то ни стало надо идти вперед! Если я не буду продвигаться, моя жалость к себе станет еще больше и мне, в конце концов, может прийти в голову мысль вернуться обратно.

Если все, что поставило меня в такие тяжелые условия, является следствием моих серьезных упущений при подготовке экспедиции, то самому и надо найти выход из создавшегося положения.

Стрелки часов уже показывают два часа ночи. Слышно, как ветер треплет палатку. Мне невыносимо хочется спать, но я думаю о предстоящей завтра тяжелой работе. Смогу ли хоть на сколько-нибудь продвинуться вперед?

12 марта

Ясно. Температура – минус 38 градусов. Ветер западный. Три дня назад начало появляться полярное солнце, но я заметил его только сегодня, когда вышел из палатки. Странно, что я раньше не обратил на это внимания. Солнце, кажется, уже значительно выше поднялось над горизонтом, чем в день нападения медведя. Белое солнце, отражающееся в белом льду, повышает мое настроение. Сегодня я буду видеть солнце уже несколько часов. С каждым днем оно будет светить все дольше и дольше, и наконец наступит полярный день.

Отправился в 10.30 по ровному льду, повел нарты точно на север, но скоро попал в торосы. Поднялся на ледяную глыбу, осмотрелся и увидел, что вдали расстилается довольно-таки ровная ледяная поверхности. Долблю ломом глыбы, делаю дорогу. Задыхаюсь, обливаюсь потом, работаю минут тридцать. Дорогу, сделанную с такими нечеловеческими усилиями, собаки проходят в мгновение ока. Надо опять взбираться на торос и высматривать ровную поверхность. Но на этот раз ничего подобного не видно. Настроение тут же падает. Я опять без передышки бью ломом, прокладывая небольшой кусочек пути. Приходится бесконечно проделывать одну и ту же работу. Я трачу значительно больше времени на поиск наилучшего пути и прорубание дороги, чем на проведение по ней упряжки. Убеждаю себя, повторяя: «Если я хоть немного, продвинусь вперед, то на столько же приближусь к Северному полюсу». И молча продолжаю бить ломом.

Усложняет продвижение и то, что нарты слишком тяжелы. Надо от чего-то избавиться. Разбиваю массивный деревянный ящик для радиопередатчика и выбрасываю его. Радиопередатчик кладу в чемодан. Хоть на три-четыре килограмма нарты станут легче, даже я это сейчас неплохо.

Думаю, что сегодня прошел несколько километров. Устал ужасно. Падаю камнем и тут же засыпаю.

13 марта

Ясно. Температура минус 33 градуса. Ветер западный. Сила ветра – один метр в секунду. Отправляюсь в путь в восемь утра. По-прежнему прорубаюсь сквозь торосы. Иногда думаю, не быстрее ли добраться до Северного полюса пешком?

Я и раньше представлял себе, что Северный Ледовитый океан – страшное место, но увиденное превосходит все, что мне довелось слышать о нем. Основная трудность в том, что здесь совсем нет ровного льда, по которому можно провести нарты. А в торосах собачья упряжка совсем не нужна, она только мешает.

Встречаются самые разнообразные глыбы льда – и большие (до двух-трех метров), и маленькие. Иногда попадаются огромные ледяные блоки весом до 20 тонн. Беспорядочное нагромождение льдин тянется то на 5, а то и на 10 километров.

Среди ледяного хаоса пытаюсь как-то найти дорогу и зигзагами иду вперед. Но найти ровное место трудно, в основном колю лед и прорубаю дорогу.

Паковый лед еще называют голубым. Кое-где он напоминает матовое стекло. Встречается и совсем прозрачный лед. Бесполезно бить ломом по этому льду где попало; надо найти границу между слоями. Различие во времени замерзания морской воды ясно проявляется в слоях льда; каждый из них имеет свой оттенок. Заметив границу между слоями, упорно бью по одному и тому же месту несколько раз. Бью неотступно, настойчиво, и наконец с шумом появляется трещина, откалывается большой кусок льда.

Когда я вижу нагромождения торосов, то вспоминаю кальки (каменные заборы), сложенные вокруг домов шерпов в Гималаях. Но кальки не преграждают дорогу, а торосам нет конца, они тянутся далеко, мешая моему продвижению.

Я продолжаю бить ломом, делаю проход шириной полтора метра, что только немного шире саней. Моих сил хватает на дорогу длиной 500-1000 метров. Вырубив такой отрезок, провожу нарты. Потом пью налитый утром в термос чай, немного отдыхаю и снова вгрызаюсь в лед. Моя работа на Северном Ледовитом океане похожа на труд рабочего-землекопа: «А ну, взяли». Орудуя ломом, думаю: «Смогу ли добраться до Северного полюса?» И в голове опять теснятся предательские мысли о том, что невозможно двигаться вперед, что путешествие необходимо прекратить. Тут же сам себя ловлю на них, и мне становится стыдно. Беру себя в руки и снова работаю ломом. И опять все повторяется сначала.

Целый день занят однообразной тяжелой работой, сегодня на пути ужасные торосы, поэтому приходится прокладывать дорогу сначала «вчерне». Потом, сбросив весь груз, проезжаю туда и обратно на пустых нартах. Получается след, по которому ехать уже немного легче. Накладываю груз и снова еду до конца. Не думаю, что значительно повышается эффективность, но уверен, что легче выдержать и психологически, и физически все нагрузки, меняя как-то вид работы.

Колю лед и буквально обливаюсь потом. Пот замерзает между свитером и рубашкой, примерзает к коритте. Я двигаюсь, и льдинки с шумом падают со спины. И на шапке тоже льдинки пота. Я совершенно белый от покрывшего меня инея.

Сегодня снова работал 11 часов (с восьми утра до семи вечера); большую часть времени бил ломом, но продвинулся всего на пять километров. Северный полюс далеко. Слишком далеко.

Собаки с сегодняшнего дня наконец-то начали понимать «вперед» и «стой». Но вожак Нуссоа совсем не понимает еще «направо» и «налево». Братья Нуссоа, отморозившие поврежденные в драке задние лапы, отстегнуты от упряжки. Они пытаются влезть в нее и бежать рядом с Нуссоа, но, хромая, только сбивают строй. А если спутать упряжку, то собаки не будут бежать дружно. Хлыстом прогоняю отстегнутых. Через какое-то время они опять влезают. Теперь я еще должен следить за тем, чтобы братья были порознь, а это очень хлопотно.