Текст книги "Сон разума (сборник)"

Автор книги: Наль Подольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Но, увы, попытавшись ее просмотреть на плейере Карины, они увидели лишь мелькание точек на экране. На кассете, несомненно, что-то было, однако в другой системе записи.

Тогда они спустились к нему и попробовали кассету на плейере с другим декодером – и с тем же результатом. Напрашивалась мысль, что здесь, в целях защиты информации, была применена какая-то специальная система видеозаписи.

Видя разочарование Карины, Александр Петрович решил ее утешить.

– Ты сегодня была изумительна, – заявил он торжественно, – но не всегда под руками окажется подходящая дверь. Я думаю, тебе пора иметь вот это. – Он протянул ей газовый пистолет. – Те, что с зелеными донышками, – боевые патроны, с газом, а с желтыми – холостые, только для звука. Как говорится, первый – предупредительный.

Он с удивлением заметил, что Карина смотрит на новую игрушку почти безучастно.

– Чудесный подарок, спасибо, – слабо улыбнулась она, – но я, кажется, смертельно устала. Сегодня был бесконечный день. Из меня словно воздух выпустили, я пойду.

– Да, тебе сегодня досталось, – сказал он задумчиво, – да и я приморился.

Он пошел ее проводить, и пожелание спокойной ночи завершилось долгим поцелуем. Она не противилась и не пыталась прервать его, но ее губы оставались вялыми и безразличными. Впрочем, это можно было отнести на счет усталости.

Наутро адвокат развил кипучую деятельность, имея в виду получение объявленного «Крекингом» вознаграждения за возврат документов. Он решил, что с учетом последних событий откладывать контакт с фирмой больше, чем на день, опасно, но и совать к ним нос без надлежащей разведки не менее опасно. Начал он, как обычно, с телефонных звонков, затем составил опись найденных документов, после чего настало время поездок и визуального общения. У юриста фирмы «Крекинг», путем косвенных расспросов, он выяснил, что, как он и предполагал, им ничего не известно о вчерашнем чердачном инциденте. Кроме того, ему удалось выйти на одного из психиатров, к которым обращался Холщевников, но дозвониться до него не удалось.

Карина, встав поздно, отправилась в свою галерею, но пробыла в ней недолго. Делать там было нечего, в арт-бизнесе наступил мертвый сезон. Абсурдные таможенные поборы, в несколько раз превышающие стоимость самой картины, удерживали иностранцев от покупок живописи. На внутреннем же рынке сейчас она просто была никому не нужна.

Вернувшись домой и убедившись, что адвокат отсутствует, Карина на скорую руку перекусила на кухне. Ей вдруг показалось глупым накрывать на стол для себя одной, хотя до недавнего времени она это делала с удовольствием. Вскоре она с раздражением обнаружила, что в собственном доме не находит для себя удобного места. Сначала она расположилась с чашкой кофе и только что купленным у уличного торговца романом за письменным столом, потом перекочевала в кресло, но никак не могла отделаться от ощущения скуки И беспричинного беспокойства. И, увы, происхождение трупа, выловленного из Темзы полицейскими Ист-Энда, ее совершенно не волновало.

Она решила, виной всему духота и жара. Наверное, к вечеру натянет грозу. Ну да, это нормально, начало августа, подумала она уныло.

Карина положила роман в сумку, затем, рассеянно покрутив барабан газового пистолета, сунула его туда же.

Она вышла из дома с намерением почитать часок где-нибудь на садовой скамейке и сбить дурное настроение, но вместо этого бесцельно бродила по улицам и никак не могла остановиться. Неосознанно выбрав привычный маршрут, она очутилась в сквере перед домом Квасниковых, где наконец решилась разместиться со своей книжкой. Как назло, сюжет был нудно и академично запутан, и ее к тому же то и дело отвлекали собачники, подходившие поболтать уже на правах старых знакомых.

В результате Карина все же скоротала время до начала сумерек. Она уже собралась уходить, когда к ней подсел молодой человек с нахальной, но благодушной улыбкой:

– Не узнаете?

– У меня хорошая память, – усмехнулась она, – вы поблизости торговали пивом и продали нам обрезок бутылки, – она поднялась, – мне пора.

Парень встал тоже:

– А я еще много чего об этом знаю… о чем вы тогда спрашивали. Интересуетесь?

– Да, если недолго. Что же вы об этом знаете?

– А то, что вам очень сильно дурят голову.

– Что за чепуха? Кто дурит?

– Вы так не поверите, мне надо вам показать. Я здесь рядом живу, через три дома, вон там, – он показал рукой, – зайдете?

– Нет, мне не по пути, спасибо.

– Вы только не бойтесь, я вам ничего не сделаю.

– Я не боюсь, – пожала плечами Карина, – но мне не по пути.

– Я же этого вашего… муж он вам или… так? Я его давно знаю, он адвокат, Защищал меня по одному дельцу.

– Почему же он вас не вспомнил?

– Я вот и говорю: пойдемте, все объясню, все покажу.

– Ладно, пошли.

Он привел ее в грязную однокомнатную квартиру, заваленную коробками, мешками и ящиками, – судя по всему, он не только торговал пивом, но и спекулировал чем придется, а может, сбывал краденое.

– Садитесь. – Он широким жестом пригласил Карину к столу с переполненной пепельницей и недоеденными бутербродами на клеенке.

– Не хочу, спасибо, – отказалась она, – я на одну минуту. Что вы хотели мне показать?

– Ну нет, обижать не надо. Свои дела делай, а обижать не надо. – Он потянулся к Карине, явно собираясь усадить ее насильно.

– Хорошо, хорошо, – она села на стул, – так в чем дело?

– Не гони машину, я, как-никак, с работы. – Парень тоже уселся, и Карина с некоторым опозданием заметила, что он затыкает собой единственный проход, ведущий от нее к двери. Не то чтобы она его боялась, но ни одна из героинь читанных ею романов не позволила бы усадить себя таким образом.

Парень тем временем, пошарив рукой на полу, выставил на стол бутылку с жидкостью неопределенного цвета и налил Карине и себе в плохо вымытые рюмки.

Дождавшись, когда он выпьет, Карина спросила, слегка растягивая слова, – эта манера у нее появлялась, когда ее основательно выводили из себя:

– Так вы объясните или нет, в чем дело?

– А вот в том и дело, – парень ухмыльнулся, – что твой старикан дурит тебе голову.

Он поднялся и принес из угла комнаты коробку с разрезанными на части бутылками:

– Вон сколько бутылок перепортил, пока ровный срез не получился… ну тот, что вы у меня взяли. Смотри, как делается: сначала линию намечаю напильником, потом нитку со спиртом. Поджег, под кран – и готово. Это мне твой старикан заказал.

– Я вам не верю.

– Дело хозяйское. А ты вот это тогда почитай. – Он протянул ей сложенный вчетверо замызганный лист бумаги.

Она развернула его и стала читать – это было описание эпизода с Колей Квасниковым и его бластером, изложенное этим парнем три дня назад.

– Ты что думаешь, я мог бы сам замастырить такую телегу? Я тогда удивился, а на кой это вам, спрашиваю. Так, говорит, розыгрыш.

Увы, и без его пояснений Карине было ясно: этот текст появился из пишущей машинки Самойлова.

– Это и был розыгрыш. – Она сложила листок и хотела его спрятать в сумку, но парень, с неожиданным для его расхлябанной пластики проворством, перегнулся через стол и выхватил у нее листок:

– Ну нет, я подставляться не собираюсь.

Карина поднялась, она чувствовала, что может не справиться с захлестнувшей ее яростью. Ей нужно было остаться одной.

– Да не суетись ты, давай расслабимся, – свойским тоном продолжал парень, не понимая, что с ней происходит, – твой старикан тебя надурил, и ты его подури. А я уж постараюсь, чтобы тебе в кайф было.

– Вы что, совсем рехнулись? – Карина встала.

– Ты, главное, не трепыхайся. От меня все телки кипятком писают, еще сама прибежишь, просить будешь.

– Пошел прочь, скотина, – тихо, почти шепотом сказала она.

– Ишь ты, сучка, я к тебе всей душой, а ты во как заговорила! Динамить меня не выйдет, так что давай по-хорошему. – Он сделал шаг вперед.

Карина попятилась, загородилась стулом и забилась в угол – дальше отступать было некуда. Парень схватился за стул, но сделать с ним ничего не успел.

– Руки вверх и лицом к стене! – отчеканила Карина, наставив на него пистолет.

– Это ты брось, тебе за это знаешь что будет? Убери пушку. – Он снова взялся за стул и начал его отодвигать.

– Первый предупредительный, следующий боевой, – быстро, как заклинание пробормотала Карина, нажимая на спуск.

Бахнул выстрел, и она тут же ощутила отвратительный запах и жжение в горле. Парень закрыл лицо руками, сложился пополам и осел на пол, конвульсивно дергаясь и издавая утробные звуки. Его тошнило.

Карина дунула в ствол пистолета, чтобы сумка не пропахла вонью, и спрятала его.

– Извините, я не знала, что барабан прокрутился. У него слишком легкий ход, – сочла она необходимым объясниться и добавила холодно: – Но вы все равно мерзавец.

Брезгливо перешагнув через него, она удалилась.

Свежий воздух не охладил кипящую кровь помещиков и сатрапов, а скорее, наоборот, возбуждал ее ярость еще сильнее. Погода, казалось, копировала внутреннее состояние Карины: потемневшее небо обложили тучи, вспыхивали зарницы и вдалеке ворчал гром.

Она ворвалась в квартиру адвоката подобно Эринии, готовая покарать его за коварство. Глянув на нее, он понял, что выражение: «Ее глаза метали молнии» – не только литературный штамп. Но она не приготовила обличительную речь заранее и теперь задыхалась от множества обидных и гневных слов, которые хотелось сказать все сразу. Он же, осознав, что она не в себе, решил хоть ненадолго отвлечь ее, чтобы выиграть время и выведать, что случилось.

– Я хотел тебе показать одну вещь, – сказал он чуть рассеянно, словно продолжая беседу. Помня, что интеллигентная женщина неспособна начать скандал, не видя лица оппонента, на последнем слоге он повернулся и направился к открытому окну своей спальни. На подоконнике лежал добытый сегодня у Коли Квасникова бластер, изготовленный его дедом, – игрушечный пистолет, отличающийся от прочих подобных изделий тем, что при нажатии на спусковой крючок где-то внутри загоралась лампочка и из ствола вырывался довольно яркий голубой луч.

Он протянул ей игрушку на ладони, надеясь, что она хоть на секунду заинтересуется ею, но неожиданно вид этой безобидной деревяшки вызвал у нее вспышку настоящего бешенства.

– Да откуда ты взял, что я буду разглядывать всякую дрянь и слушать твои лживые речи! Ты циничный, отвратительный лгун, но меня ты больше не обманешь!

Александр Петрович начал понимать, в чем дело. Поскольку остановить эту истерику он уже не мог, лучше всего было дать ей возможность поскорее дойти до апогея и выдохнуться.

– А я, между прочим, выяснил, как эта штука работает, – объявил он невинным тоном, – нужно просто вообразить, что она стреляет, очень сильно захотеть, чтобы выстрелила. Сейчас я снесу вон ту трубу. – Он повернулся к открытому окну и прицелился в далекую заводскую трубу, высвечиваемую лиловыми эспышками молний на фоне багрово-серого горизонта. При этом, уже с чисто академическим интересом, он отметил, что Карина краем глаза наблюдает за его манипуляциями.

Выдержав приличную паузу, он положил игрушку на подоконник.

– Увы, дорогая, я недостаточно эмоционален. Его может привести в действие только пылкое детское воображение. Или твое.

От этой последней наглости она окончательно потеряла контроль над собой:

– Фигляр! – Она на секунду умолкла, подбирая слова пообиднее. – Да если эта штука, – не то простонала, не то прошептала она, тряся игрушечным пистолетом перед носом Александра Петровича, – если она выстрелит хоть в муху, я тут же признаю тебя мужчиной и сию секунду отдамся тебе! – С искренним желанием сокрушить все и вся она направила бластер на злосчастную заводскую трубу.

Предвкушая, как швырнет сейчас эту плебейскую игрушку в его бессовестную физиономию, она нажала на спуск. От деревянного ствола вдаль протянулся голубой луч, и одновременно труба озарилась ярчайшей вспышкой, – казалось, на ней отсюда, за несколько километров, можно рассмотреть каждый кирпич. Затем труба переломилась посредине, верхняя половина отделилась от нижней и начала медленно падать. Вспышка померкла, на горизонте стало темно, и видение исчезло.

Карина издала короткое всхлипывание, вцепилась в руку адвоката и прижалась к нему. Они стояли так, неподвижно и молча, пока до них не докатился ослабленный расстоянием грохот. Их глаза, ослепленные ярким светом, постепенно вновь привыкли к сумраку вечернего города, и оставшийся обрубок трубы был отчетливо виден.

– Боже, я этого не хотела, – прошептала она почти беззвучно, отступая от окна и увлекая за собой Александра Петровича. – Боже, я не хотела этого, – повторила она, тем самым настаивая на заведомой лжи.

Она не очень твердо держалась на ногах, и он усадил ее на кровать.

– Не прогоняй меня, – пролепетела она, уткнувшись в него носом, – я хочу остаться.

Это вполне соответствовало его желаниям. Он обнял ее, разгоряченную и податливую, а она положила ладонь на его руку, передвинула ее на свою грудь и крепко прижала.

На улице совсем близко полыхнула молния и раскатился гром, гроза набрала полную силу.

– Закрой окно, – попросила она, и пока он защелкивал задвижки и задергивал штору, успела раздеться и юркнуть в постель.

Он понимал, в любую секунду она может закрепоститься, и проявлял определенную осторожность, но вскоре почувствовал, что осторожность больше не требуется. Она сама тянулась к нему, подставляя его губам и рукам плечи, грудь, живот, бедра, ее тело откликалось на каждое прикосновение, благодарно и жадно впитывало любую ласку. Он ей – на всякий случай – что-то нашептывал о ее феноменальной одаренности в этом виде творчества, она же изредка бормотала:

– Боже, я этого не хотела.

Позднее, уже в рассветных сумерках, он испытывал, помимо нежных чувств, величайшее изумление, что эта женщина всю жизнь маялась сексуальными комплексами.

Проснулись они поздно. На улице моросил дождь, и в спальне было прохладно. Она прижималась к нему, чтобы согреться, но, когда он погладил ее рукой по спине и бедрам, у нее в глазах появился испуг.

– Утренний секс? – спросила она жалобно. – Боюсь, для меня это слишком. И вообще, уже светло, а мне нужно еще к тебе привыкнуть.

– Да, да, разумеется, извини, дорогая. – Он поцеловал ее нежно в висок, повернулся на спину, взял с журнального столика оставшийся там с вечера бластер и принялся его разглядывать.

Карине это крайне не понравилось.

– Милый, положи эту штуку на место, пожалуйста!

– Хорошо, сию секунду, любовь моя, – согласился он, но вместо того, чтобы убрать эту ужасную игрушку, стал целиться в потолок.

– Александр, я тебя умоляю.

– Да, да, дорогая, конечно…

Она попыталась отобрать пистолет силой, но у нее ничего не вышло, и в конце концов ей пришлось отвлечь его от этой штуки единственно доступным в сложившейся ситуации способом.

Выбравшись из постели, Карина бросилась первым делом к окну – вдруг ей вечером все померещилось? Но, увы, сквозь пелену дождя, словно укоризненно поднятый палец, темнел обрубок заводской трубы.

За кофе она включила радио и настроилась на местную станцию: ее интересовало, как будет подана информация о случившемся. Им пришлось долго слушать всякую чепуху, пока диктор не сообщил, что вчера во время грозы молния разрушила дымовую трубу теплоцентрали.

Лицо Карины вытянулось.

– С тобой можно с ума сойти, я уже ничему не верю. Неужели ты и это подстроил?

– Ты полагаешь, я умею управлять молниями? Что же, это может быть неплохой основой семейной жизни.

После завтрака Александр Петрович стал деловит и серьезен.

– Пора завершать эту эпопею, – заявил он, складывая бумаги фирмы «Крекинг» в полиэтиленовую сумку, которую положил в свой «атташе».

– Ты хочешь к ним сунуться?

– Должен же кто-то оплатить наше свадебное путешествие, – пожал он плечами.

– И ты не боишься, – засмеялась Карина, – что они с нами поступят не просто, а очень просто?

– У них к этому нет оснований, кроме естественной жадности. Но ее мы нейтрализуем.

– А если они уже знают о позавчерашних событиях? От милиции или через Николаева?

– Николаев будет нем как рыба. К тому же он на пару дней исчезнет – ему не следует показывать свою битую физиономию ни милиции, ни своим шефам. А милиция… сама понимаешь. Вчера они составили протокол и сдали находки в лабораторию. Сегодня получат фотографии отпечатков пальцев и будут изучать происхождение пистолета, а завтра, быть может, кого-нибудь пошлют опрашивать жильцов. Ведь для них это пока – мелкий проходной эпизод.

Покопавшись в столе, он нашел подходящую визитную карточку: «Аристархов Иван Константинович, маклер, торгово-посредническое предприятие МОМ».

– Мом, бог насмешки… Ну и шуточки у тебя. Вдруг обратят внимание?

– Ни в коем случае, дорогая. Они мыслят аббревиатурами. Но вот что меня всерьез беспокоит, так это твоя эффектная внешность. Можно с ней сделать что-нибудь?

– С легкостью, мэтр. – Она убежала к себе, возбужденная атмосферой предстоящего приключения.

Адвокат облачился в мешковатый серый костюм и соломенную шляпу. Выпуклые толстые линзы очков и резиновые прокладки, заложенные за щеки, изменили лицо, сделав его сонным и флегматичным.

Увидев его, Карина в первый момент даже попятилась. Впрочем, на нее тоже стоило посмотреть. Черные ажурные чулки и мини-юбка задавали общую тональность образа, а густой макияж, исказив форму губ и рисунок глаз, придал ее чертам агрессивное, даже несколько демоническое выражение. Наиболее удачной находкой Александр Петрович счел родинку на шее – она концентрировала на себе внимание зрителя, отвлекая его от лица.

– Да, – поцокал он языком, – такую леди они запомнят надолго.

– А ты похож на Мичурина и Циолковского, вместе взятых, – не осталась в долгу Карина.

Все еще с интересом косясь друг на друга, они вышли из дома, и окончательные инструкции Карина получила в пути.

Покончив с инструктажем, адвокат остановился около уличного таксофона, позвонил в «Крекинг» и получил подтверждение, что вчерашняя телефонная договоренность остается в силе и его ждут. Затем он позвонил Шошину и в свою очередь подтвердил, что вчерашняя договоренность остается в силе.

О договоренности с Шошиным Карина ничего не знала и потому умирала от любопытства, но, соблюдая дисциплину, вопросов не задавала.

Александр Петрович припарковался за квартал от здания фирмы и направился дальше пешком, Карина следовала за ним на солидной дистанции.

В «Крекинге» его действительно ждали, и как только он подал свою визитную карточку, его провели на второй этаж в кабинет финансового директора. Тот оказался улыбчивым старичком с пухлым подбородком и чопорной манерой общения.

– Прежде всего я просил бы вас ознакомиться с описью документов. – Адвокат извлек из своего «атташе» скрепленные листки бумаги.

– Вы – наш благодетель! Здесь почти все, что утеряно, – объявил старичок, бегло просмотрев список, – вы даже не представляете, какую радость доставили мне своим визитом.

– В таком случае мы можем приступить к обмену. Мой клиент – человек простой и, как я уже сообщил по телефону, предпочитает получить оговоренную сумму в размере трех тысяч долларов наличными.

– Вы, наверное, ошиблись, почтеннейший. Вы хотели сказать: трехсот долларов.

– Нет, именно три тысячи, в соответствии с договоренностью.

– Что вы, что вы, – замахал старичок руками, – у меня нет таких денег! Я могу предложить только триста.

– Простите, ведь вы сами назвали вчера число три тысячи.

– Ах, как вы меня неправильно поняли! Я сказал, что совет директоров утвердил эту ни с чем не сообразную сумму на случай выкупа у преступных элементов. Но ведь вы – не преступный элемент! У меня нет таких денег, и я не могу поощрять расточительство. Вы получите триста.

– Мой клиент на это не согласится, – адвокат посмотрел на часы, – мне остается только выразить сожаление.

– Ваш клиент – неразумный человек, – всплеснул старичок руками, – нельзя быть таким несговорчивым. – И он выбежал из комнаты.

Вместо него тотчас появились двое громил, один из которых прижал плечи адвоката к спинке кресла, а второй вырвал у него из рук портфель. Его крышка при этом откинулась, и портфель оказался наглядно пуст.

– Ты смотри, он пришел сюда пошутить, – проворчал парень, бросая портфель на пол, и повернулся к адвокату.

Тот понял, что сейчас его начнут избивать, просто так, без конкретной дели, чтобы показать начальству свое усердие. Он чувствовал, как на лбу у него выступает предательский липкий пот. Нет, только не это, не надо этого, уговаривал он свой организм, ведь они как собаки: бросаются на того, кто боится. В солнечном сплетении возникла ноющая боль, – наверное, они отсюда и начнут, чтобы не пачкать ковер в кабинете шефа кровью. Одновременно с этими мыслями-паразитами дисциплинированная часть его разума работала четко и мгновенно нашла нужное решение.

Он снял шляпу и стал ею обмахиваться, тем самым обыгрывая пот на лбу и заняв их внимание отслеживанием движущегося предмета.

– Я не собираюсь шутить, – сказал он вялым тоном, чтобы притушить их агрессию, – и вам не советую. На твоем месте, – он ткнул наугад пальцем в одного из них, – я бы глянул вон в то окно, а на твоем, – кивнул он другому, – вызвал бы сюда босса.

Они выполнили его совет неточно: подошли к окну сразу вдвоем и увидели то, что должны были увидеть, – четыре милицейские машины, подъехавшие ко входу в здание.

Парни пулей вылетели из кабинета, и сразу же вернулся финансовый директор, он радостно сообщил, что в кассе нашлись три тысячи.

– Вам понадобится теперь три тысячи триста, вы ввели и меня лично в расходы, – обиженно сказал адвокат, – а ваши люди уронили мой портфель и были невежливы.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – согласился старичок хлопотливо и, самолично подняв портфель с пола, подул на него и подал адвокату, – деньги есть, но где же бумаги?

– Они появятся через двадцать секунд после того, как вся сумма будет здесь. – Он похлопал по крышке «атташе».

Деньги принесли уже знакомые адвокату молодчики, и он, церемонно попросив разрешения позвонить, набрал номер автомобильного телефона Шошина.

Карина вошла в кабинет с видом человека, выбирающего на людном пляже свободное место. Подойдя к столу, она небрежно вывалила из полиэтиленовой сумки ворох столь драгоценных для фирмы бумаг.

Через десять минут они уже были в своей машине, и еще через пять к ним подъехал Шошин, один, сидя сам за рулем. Он притормозил у «Жигулей» адвоката, чтобы получить через окошко бумажный конверт.

– Триста? – деловито спросил страж закона.

– Триста, – подтвердил адвокат.

– Когда стану королевой земного шара, – мечтательно сказала Карина, провожая взглядом милицейский автомобиль, – прикажу изъять из арифметики числа тридцать и триста.

– Бодливой корове Бог рог не дает, – галантно улыбнулся Александр Петрович, включая зажигание, – без этих чисел государство наше окончательно придет в упадок, и настанет конец света.

– Я была там всего две минуты, – сменила тему Карина, – и испытываю потребность вымыться. Представляю, каково тебе.

– У меня тоже есть такая потребность, – согласился он, вытирая лоб платком.

Едва они успели вернуться домой, как позвонил Квасников-сын, завершивший очередной рейс. Александру Петровичу до того не хотелось сейчас с ним встречаться, что он рассказал о результатах расследования по телефону, а гонорар попросил выслать почтой.

Отдышавшись, отмывшись и пообедав, они лениво болтали, обсуждая события последней недели. Оба чувствовали некоторый нервный спад.

– Смотри, – удивилась Карина, считая на пальцах дни и события, – получается ровно семь дней. Представляешь? Вся эта история длилась всего семь дней, а кажется, что семь месяцев. И еще, знаешь, у меня такое странное ощущение – все, что связано с этим делом, сейчас уходит в прошлое, и очень стремительно. Ведь это хорошо, правда? Значит, все действительно кончено.

– Ну, в общем, да… я думаю, ты права.

Уловив неуверенные нотки в его голосе, она насторожилась:

– Ты о чем? Затеял еще что-нибудь?

– Нет, не пугайся. Просто я на сегодня назначил встречу с врачом-психиатром, из тех, к кому обращался Холщевников. Могу отменить.

– Ни в коем случае. Ты его видел?

– Заезжал к нему на службу – он работает в платной консультации. У него смешная фамилия: Кропф. Вроде бы человек симпатичный. По крайней мере не монстр.

– Да, уж монстров мы насмотрелись… Отлично, пригласим его в какое-нибудь кафе и попробуем разговорить. И еще, пойдем пешком, чтобы почувствовать, что никуда не спешим.

Пригласить Кропфа удалось без труда, но разговорить оказалось весьма сложно. Он явился в назначенное время, минута в минуту, застегнутый на все пуговицы, и заявил, что готов в качестве консультанта содействовать любому расследованию, проводимому в интересах справедливости. На вид ему было лет сорок.

Да, он помнит Холщевникова, тот приходил месяца полтора назад. Зачем приходил? А вот это, извините, врачебная тайна. Нет, он не знал, что Холщевников покончил с собой. Но врачебная тайна, как и тайна исповеди, не погибает одновременно с пациентом.

Далее разговор зашел в тупик. Сдвинуть Кропфа с его позиции не удавалось, хотя адвокат пустил в ход весь арсенал испытанных приемов и уловок. Вот ведь черт, ругался про себя Александр Петрович, вылезет такой из пыльного томика Бехтерева, и поди-ка докажи ему, что существует реальная жизнь.

Карина, молчавшая до сих пор, тоже начала сердиться:

– У нас есть подозрение, и вполне обоснованное, что он выбросился не по своей воле, что его заставили. И знаем, кто это сделал. Было насилие, но не физическое, а психологическое, и, возможно, с помощью вашей многоуважаемой науки. Это – ненаказуемое убийство, и мы хотим выяснить его механизм, а вы не хотите нам помочь.

– У вас что, семейное сыскное бюро? – позволил себе пошутить Кропф.

– Пока нет, – улыбнулся адвокат, – а вообще, как знать… Но по этому делу мы работаем вместе.

– Мы же не спрашиваем вас о его личных делах, – продолжала атаку Карина, – нам нужно знать, что может заставить человека в собственной комфортабельной квартире открыть окно и выйти наружу? Он обошел нескольких психиатров. Он считал себя душевнобольным? Или кто-то внушал ему, что он сумасшедший?

– У него были опасения, что он закодирован, – сказал Кропф после долгой паузы.

– Закодирован? Что это значит?

– Это значит, что в мозгу человека, под гипнозом, устанавливается жесткая связь между некоторым информационным ключом и последующим поступком. Ключ может быть любым – цифры, буквы, слова. Услышав их, человек немедленно выполняет, независимо от своей воли, определенную несложную программу действий. Я не знаю подробностей, это не относится к нашей науке, – он коротко глянул в глаза Карине, – это лежит в области гипноза, чисто практической. Но теоретически такое возможно.

– Дикость какая-то, – нахмурилась Карина, – как это можно осмыслить? Человек что, когда слышит код, теряет разум?

– На какой-то момент – да. Код инициирует непосредственную моторную реакцию, минуя разум. Наподобие условного рефлекса.

– И человек не понимает, что сам себя уничтожает?

– Может даже и понимать, но его действия независимы от этого понимания.

– Но если он понимает, что делает, неужели не может остановиться?

– Только некоторые люди способны на это, большинство – нет. Вот вам простой пример. В механизмах управления лифтами в современных домах бывает очень неприятная поломка: двери шахты раздвигаются не только на том этаже, где остановилась кабина, а сразу на всех этажах. И при этом время от времени кто-нибудь гибнет, падая в шахту. За много лет пользования лифтом у человека вырабатывается условный рефлекс. Информационный ключ – раздвигание дверей. Моторная реакция – шаг вперед. Человек может начать кричать от ужаса, еще только поднимая ногу, но остановиться не в состоянии. В случае же кодирования условный рефлекс не вырабатывается обычным образом, а, образно выражаясь, имплантируется.

– А может один человек носить в себе два кода? – спросил адвокат.

– Почему нет? Мозг велик.

– Это кое-что проясняет. По первому коду он унес домой содержимое служебного сейфа, по второму – покончил с собой. Возможно такое?

– Не берусь судить, это вне моей компетенции.

Через несколько минут, сославшись на занятость, Кропф откланялся, и Карина могла дать волю своему любопытству:

– Но кому и зачем понадобилось кодировать этого несчастного человека? Делец средней руки из вороватой фирмы…

– Он не всегда был таковым. Когда-то, лет пятнадцать назад, он отвечал за снабжение секретных подземных объектов в окрестностях Смольного, такая версия бытует в «Крекинге». Тогда-то, вероятно, из него и сделали зомби.

– Что еще? – продолжала она размышлять вслух. – Нам теперь понятнее поведение Николаева. Его выдумка с распусканием слухов уже не кажется столь наивной, как вначале. Он, видимо, знал, что Холщевников ходил по врачам, и опасался снижения эффективности кодирования. Он хотел, чтобы сама атмосфера дома постоянно напоминала о самоубийстве.

Когда они вышли на улицу, Карина неожиданно спросила:

– Хочешь, скажу, о чем сейчас думаешь?.. Что если бы Николаев мог сам запустить лапу в тот самый сейф, он взял бы всего одну вещь – видеокассету.

– Ошибаешься, дорогая. Я об этом думал в кафе все время, а не только сейчас… Но пока ничего умного не придумал.

К вечеру погода наладилась, стало тепло, и они медленно брели по бульвару под темной зеленью тополей.

– А я вот о чем думаю… – начала она фразу и сама себя перебила скороговоркой, – сейчас скажу, и больше об этом не будем… Я пытаюсь представить, каково это – знать, что в любую секунду тебя могут выключить, как пылесос. Унизительно, правда? Ты уже не человек, а Кощей, и у кого-то в кармане яйцо с твоей смертью… Послушай, ты заметил, что в этой истории с каждым персонажем связана своя сказка? С безумным стариком – список кораблей, Илиада, с Николаевым – Али-Баба и сорок разбойников, а с Холщевниковым – Кощеева смерть. Не жизнь, а прямо сказка за сказкой. Жаль только, каждая следующая страшнее предыдущей.

– Не нужно обобщать, дорогая. Следующая сказка будет про Микки Мауса.

– Да, хорошо бы, чтоб не про упырей.