Текст книги "Сон разума (сборник)"

Автор книги: Наль Подольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Опомнись, Клава, – возмутилась Карина, – ты не поняла до сих пор, с какими чудовищами связалась. Чтобы тебя защищать от них, нужен батальон коммандос, а Александр всего лишь адвокат. И почему ты беспокоишься только о себе? Нам всем нужно позаботиться о своей безопасности, – она вопросительно поглядела на мужа, и тот легким движением век подтвердил ее правоту.

– Полагаю, – добавил он, – нам следует временно сменить место жительства.

Найти с помощью телефона временное жилье для троих оказалось делом недолгим, после чего Александр Петрович отправился в гараж, пообещав подогнать машину минут через двадцать.

Но увы, это обещание оказалось невыполнимым. Замок гаража заело, чего раньше никогда не случалось, и, провозившись с ним некоторое время, адвокат пришел к выводу, что замок испорчен умышленно. Кто-то захотел помешать ему воспользоваться собственным автомобилем. Кому это могло понадобиться? Ответ, и притом малоприятный, с учетом появления Клавы, напрашивался сам собой: полковник Багров снова ловил «на живца», коего на этот раз изображал сам адвокат вместе с женой и родственницей.

Поэтому, вернувшись домой не через двадцать минут, а через час с лишним, и не на машине, а пешком, Александр Петрович был не очень ошарашен тем, что увидел около своего дома. У подъезда суетилось несколько человек в штатском и пара милиционеров, на асфальте ничком лежал здоровенный детина и, несмотря на то что на его шее плотно стоял сапог парня в бронежилете, отчаянно брыкался, пока милиционеры надевали ему наручники. Из парадной вывели еще двоих молодцов, уже в наручниках, и, разместившись в четырех автомобилях, вся команда отъехала.

Не удивило адвоката и то, что дверь его квартиры была открыта нараспашку, а стекла в одном из окон выбиты и что внутри обнаружился полковник Багров собственной персоной, который беседовал с человеком в хорошо сшитом пиджачном костюме. Не очень успешно имитируя светский тон, полковник представил его как господина Ленски.

– Я из Интерпола, – с нейтрально-любезной улыбкой уточнил тот и в ответ на комплименты адвоката по поводу превосходного русского произношения пояснил: – Мой отец возглавлял контрразведку генерала Юденича.

Женщины выглядели возбужденными, особенно Карина.

– Это было великолепно, – высказалась она. – Все произошло так быстро, что мы даже не успели испугаться.

Адвокату, как правило, удавалось в любой ситуации просчитать в уме все возможные варианты развития событий, и он успел не без самодовольства подумать, что и сейчас эта способность ему не изменила, когда его взорам предстало нечто, оказавшееся для него полной и абсолютной неожиданностью.

В стене спальни зиял пролом в соседнюю квартиру, по краям его свисали клочья обоев, на полу валялись куски обрушенной штукатурки.

– Ваш сосед вовремя затеял ремонт, – с явным удовольствием давал пояснения полковник. – Он коммерсант. Когда я ему показал список его незаконных сделок, он предложил мне взятку, и я ее принял, но не деньгами, а краткосрочной арендой квартиры. Когда-то здесь был дверной проем, потом его заложили.

– Пустяки, – беспечно заявила Карина. – Мы ведь тоже собирались делать ремонт, а пока повесим портьеру.

Мысль о ремонте напомнила ей обязанности хозяйки дома:

– Почему мы все стоим? Садитесь, и давайте немного перекусим, у меня от всего этого разыгрался аппетит.

Адвокат ожидал, что интерполовец и Багров поблагодарят и откланяются, но они с готовностью откликнулись на приглашение. Значит, следует ожидать сюрприза, сделал вывод Александр Петрович.

Когда женщины удалились на кухню, полковник небрежно обронил:

– Мы вчера «Пигмалион» брали.

– И Хуареса тоже?

– Нет, – покачал головой Багров. – Баранкин, он же Хуарес, он же Меркадер – мертв.

– Сопротивление при аресте? – подозрительно нахмурился адвокат.

– Нет, – громко рассмеялся полковник.

Это было невероятно: он достаточно часто усмехался, но что он способен смеяться в голос, да еще с очевидным весельем, адвокат не предполагал.

– Два дня назад на «Пигмалион» был налет, – с трудом глотая смех, продолжал Багров, – разгромили компьютерный центр и еще кое-что. А Хуарес умер от сердечного приступа, когда… – он снова закатился смехом, – когда они с бухгалтером подсчитывали убытки.

– А кто разгромил? Эти? – Александр Петрович кивнул на выбитое окно, которое Карина успела завесить одеялом.

– Нет, не они. Пытались сработать под них, только очень неумело. На стене печатными буквами написали итальянское ругательство. Писали фломастером, там же его и бросили. Так представьте, фломастер советский, да еще наполовину израсходованный. А латинское «эн» написано наизнанку, как русское «и». Кого-то беспокоило то, что хранилось у компьютеров в памяти. Раздолбали их вдрызг, облили бензином и подожгли.

– Сколько человек вам досталось?

– Около десяти, в том числе Хаштыков с приятелем. Бухгалтер пока строит из себя дурака, валит все на Хуареса. Это понятно, его смерть всем на руку. Ничего, расколется. Да только, знаете, – с лица полковника исчезли остатки веселья, и вернулось его обычное нервозно-злое выражение, – в сеть, как обычно, попалась мелкая рыбешка. А те, кто делил с Хуаресом его счета в западных банках, по-прежнему на своих высоких постах. К ним не подкопаешься.

– Вам следует привыкнуть, – вмешался Ленски, и адвоката удивил некоторый начальственный оттенок в его голосе, – что у мафии мы всегда обрубаем лишь кончики щупалец. Управляющие центры неуязвимы.

– Возьмите за образец деятельность мусорщиков, они не пытаются искоренить мусор, а просто убирают его каждый день, – продолжал поучать интерполовец. – Полицейскому важно осмыслить свою работу, как ежедневное обрубание щупалец, иначе он сам становится опасным для общества.

– Я скоро перееду в Брюссель, – объяснил Багров, подметив недоумение во взгляде адвоката. – Им нужен специалист по русским делам. – Он мотнул головой в сторону своего будущего начальника: – Здесь мне долго не выжить, я слишком много знаю об «управляющих центрах», а не только о щупальцах. Но в Бельгию им не дотянуться.

– Интерпол умеет наказывать тех, кто поднимает руку на его сотрудников, – наставительно произнес Ленски и сделал солидную паузу. – Мне понравилось проведенное вами расследование, господин Самойлов.

Адвокат в ответ вежливо поклонился, и Ленски продолжил:

– Интеллектуальные проработки иногда бывают полезны. Возможно, мы эпизодически будем приглашать вас для совместной работы. – Не заметив на лице собеседника ожидаемого восторга, он счел нужным добавить: – Это будет для вас экономически выгодно.

Карина и Клава, тем временем управившись с кухонными делами, накрыли на стол, и разговор принял более светское направление.

– Я слышал о вашей склонности, господин Самойлов, вести «безнадежные» дела. Кого из «Пигмалиона» вы намерены защищать? Бухгалтера?

– Он не безнадежен, – подал голос полковник, – выкручивается довольно ловко. Свой срок, понятно, получит, но расстрелом тут, вроде, не пахнет.

– Бухгалтера я постараюсь утопить, а защищать возьмусь, вероятней всего, Хаштыкова. С ним, полагаю, в смысле безнадежности все в порядке?

– Да, – подтвердил Багров, – этот, по любым нормам, «вышку» себе намотал.

– И что же можно придумать в его оправдание? – с неподдельным интересом спросил Ленски.

– А я и пытаться не буду придумывать. Я буду доказывать, что вина других гораздо серьезнее.

– Но какая от этого польза подзащитному? Или вам самому?

– Как вы прагматично ко всему подходите, – улыбнулся Александр Петрович, – о подзащитном можно не беспокоиться, ему ни приобретать, ни терять нечего. А меня интересует концепция: принцип расчленения преступления. Просмотрите технологическую цепочку «Пигмалиона». Номер один: девочка в поликлинике заполняет бланк с медицинскими данными и отсылает его по почте. Преступления нет, уровень гемоглобина и группа крови пациентов не являются государственной тайной. Тем более что статистических медицинских центров предостаточно, и все они собирают подобные сведения. Номер два: накопление этой информации на компьютерах фирмы. Криминальный запах, безусловно, имеется, но состава преступления нет. Номер три: убийство будущего донора, единственное в этой цепи полноценное преступление. Номер четыре: Институт Склифосовского. «Скорая помощь» привозит умершего или умирающего человека, и его труп, в полном соответствии с действующими законами, передается медицинской фирме. Ничего криминального, и даже неэтичного, нет. Трупы спасают живых, а то, что это, как вы выразились, кому-то экономически выгодно, уже никого не касается. И наконец, номер пять: сама фирма. Залитые ярким светом операционные, современнейшее оборудование, звездные имена хирургов, и, главное, безупречная документация на каждый орган. Телекамеры, интервью, репортеры – все легально, в луче прожектора. Что еще? Замечательные законы, позволяющие разрезать на части и вывезти за границу хоть половину населения, и взятки. Взятки сейчас не опаснее насморка. В результате: единственное реальное преступление вынесено за скобки. Хаштыков наверняка и понятия не имел, кто его заказчик. К нему приходил какой-нибудь Миша или Коля, заставлял выучить наизусть адрес и фамилию жертвы и вручал пачку долларов.

– Я уже говорил, у вас опасный язык, – подал голос полковник. – Все так и есть, с той разницей, что к нему приходил Эдик.

– Насколько я понял, – задумчиво склонив голову набок, спросил Ленски, – ваша концепция предусматривает универсальность принципа расчленения преступления?

– Вы прекрасно ухватили суть дела, – поощрительно кивнул адвокат. – Большинство наших фирм имеет криминальные аспекты деятельности, и все пользуются этим принципом. Не у всех на счету убийства, но незаконные сделки – почти у каждой. Более того, сфера действия принципа расчленения катастрофически расширяется. Правительство, например, издает, мягко выражаясь, странные таможенные инструкции, и какие-то люди, пользуясь ими, мгновенно наживают миллиарды. Парламент принимает сырой и нелепый закон, но кто-то его ждет заранее и на его основе становится мультимиллионером. Так что старый добрый лозунг Римской империи «Divide et impera» теперь надо переводить не «Разделяй и властвуй», а «Расчленяй и властвуй».

– Звучит эффектно. А ваша концепция содержит какую-нибудь позитивную часть?

– Разумеется. Если преступная среда пошла по пути расчленения преступлений, правосудие должно научиться их интегрировать. У меня есть вполне конкретные идеи, и я их намерен изложить. С точки зрения юриспруденции, для нас проблема интегрирования преступлений, в которых замешано большое количество людей – проблема номер один.

– Веселое государство, где интеграция преступлений – проблема номер один. – Ленски мрачно усмехнулся, отчего кожа на его скулах натянулась, и он вдруг, несмотря на холеную внешность и элегантный костюм, сделался похож лицом на Багрова.

– Вы правы, господин Ленски, – серьезно подтвердил адвокат, – у нас очень веселое государство.

Труба архангела

Александр Петрович Самойлов не был склонен к дачной жизни и обычно проводил большую часть лета в городе, совершая за сезон одну или две короткие поездки на южные курорты, причем ухитряясь устроить их так, что они шли не в ущерб, а на пользу делам, которые он в данное время вел. Тем не менее он считал обладание недвижимостью совершенно естественным для любого солидного человека, а в частности для себя, адвоката с именем – почти гражданским долгом, и потому имел дачный участок с запущенным садом и стареньким двухэтажным домом.

Нужно ли говорить, что такой человек, как Самойлов, если уж имел дачу, то в престижном месте, в Комарово, которое называл его подлинным именем – Келомяки, и на престижной улице, хотя и с нелепым названием – улице Академиков. Как ни смешно, два или три особняка на улице действительно принадлежали именитым академическим старцам, коих здесь никто никогда не видел, но зато их внуки и правнуки превесело проводили время на пустующей дедовской жилой площади.

Каждое лето, но не более двух раз за сезон, Александр Петрович подтверждал свое владение дачей, появляясь с друзьями и устраивая небольшие пикники. С соседями был знаком ровно настолько, чтобы их опознавать и обмениваться репликами по факту дурной либо хорошей погоды.

После женитьбы modus vivendi адвоката относительно дачи, как, впрочем, и во многих других отношениях, изменился. Выросшая в Ереване Карина, хотя и прожила достаточно долго в городских квартирах Москвы и Петербурга, так и не смогла отделаться от приобретенного в детстве мнения, что наилучшая форма бытия человека – в собственном доме. К этому добавлялись ностальгические воспоминания юности об ужинах и чаепитиях в саду под деревьями.

Она сама, не обременяя мужа лишними хлопотами, организовала на даче установку телефона, и вскоре Самойловы решили сделать загородный дом своей основной летней резиденцией.

Первый выезд на дачу совершили в апреле для посадки тюльпанов, к которым Карина испытывала неодолимое влечение. Выдался яркий солнечный день, не по сезону теплый, пожалуй, даже жаркий. Карина занялась перекапыванием клумб и высадкой луковиц, адвокат же, заявив, что у него аллергия к любым разновидностям земледелия, отправился прогуляться по окрестным улицам. В каком-то смысле характером он был подобен кошке, которая, попав в новое или давно не посещаемое место, обязательно должна все вокруг обнюхать.

Лыжный сезон закончился, и дачи пустовали. Оживление было заметно лишь на одном участке, через дом от Самойловых. Двухэтажный кирпичный дом, по советским нормам, шикарный, принадлежал физику с мировой известностью, с которым адвокат был знаком не только, как сосед, но и по причине увлечения того коллекционированием граммофонных пластинок начала века. С год назад академик почил в бозе, а его сын, член-корреспондент и высококлассный специалист по математическому обеспечению компьютеров, эмигрировал в Штаты, где фирма Ай-би-эм оценила его достоинства окладом сто шестьдесят тысяч долларов в год. Вряд ли он мог прилететь из Америки, чтобы посетить дачу, и Александр Петрович с любопытством разглядывал результаты деятельности, надо думать, новых владельцев. Дом был заново окрашен, забор частично отремонтирован и надстроен, а частично заменен новым, на окнах появились столь широко рекламируемые защитные металлические решетки, и вдоль забора наметанный глаз адвоката подметил датчики охранной сигнализации.

Основательные люди, улыбнулся адвокат.

– Вам кого-нибудь надо? – раздался из-за забора голос, не то что бы нарочито хамский, но на вежливость уж никак не претендующий.

– Тут жили мои друзья, Курбатовы, – печально вздохнул Александр Петрович.

– Теперь здесь новые хозяева. Проходите, – равнодушно отрезал невидимый собеседник.

– Как жалко, какая потеря! Какие интеллигентные были соседи! – горестно запричитал адвокат, не трогаясь с места.

У заднего крыльца академического дома два человека выгружали из микробуса фанерные ящики. С одного ящика упала крышка, но Александру Петровичу не удалось разглядеть, что там внутри.

– Я ведь вам говорю: проходите, – в интонациях голоса из-за забора появились угрожающие нотки.

– Конечно, конечно, – засуетился, переминаясь с ноги на ногу, Александр Петрович, – вы, главное, не волнуйтесь.

Он не сомневался, что вступил в контакт с человеком из внешней охраны нового владельца дачи. Не могли же ему, в самом деле, дать приказ изгонять с улицы вообще всех прохожих. Ergo, агрессивную бдительность топтуна следовало увязывать с конкретной сиюминутной ситуацией, то есть с разгрузкой микробуса. Тем временем, наконец, случилось то, чего с надеждой ожидал адвокат: очередной ящик развалился в руках у грузчиков – в нем была какая-то электронная аппаратура.

Сделав шаг в направлении своего дома, Александр Петрович счел своевременным слегка повысить голос:

– Да отчего же вы так агрессивны? Я ваш сосед и независимо от ваших грубостей буду ходить по этой улице, сколько вздумается. Можно подумать, у вас есть причины опасаться прохожих.

– В чем дело, Гарри? – вмешался в беседу новый голос, вальяжный начальственный баритон.

Если бы не грузчики у микробуса, продолжавшие свою муравьиную работу, можно было бы заключить, что здесь обосновалась некая оригинальная цивилизация, где при общении предъявлять себя взорам собеседника считалось категорически неприличным.

– Тут на улице человек, – последовал безэмо-циональный ответ, – утверждает, что сосед.

– Соседи – великая сила, Гарри. С соседями надо ладить, – назидательно отреагировал баритон, судя по изменению громкости и тональности, самолично приближавшийся к калитке.

Адвокат успел уже отойти на некоторое расстояние, когда на улице показался человек средних лет с ухоженной курчавой бородкой и в фирменном спортивном костюме.

– Здравствуйте, сосед! – произнес он с активным радушием, исключающим возможность отказа от общения, и Александр Петрович остановился.

Лицо нового хозяина академической дачи являло образец полного довольства собой и окружающим миром и, соответственно этому мироощущению, излучало благодушие. Но что-то в этом человеке настораживало, возможно, излишняя мягкость движений, при ходьбе он, подобно кошачьим хищникам, словно переливался из одной формы в другую.

– Я вам прихожусь, так сказать, двоюродным соседом, – сдержанно улыбнулся Александр Петрович, – через участок.

С первых же слов адвоката его собеседник почувствовал, что Самойлов наверняка относится к категории людей, с которыми нужно ладить.

– Ну что же, раз соседи; значит, соседи. Прошу ко мне на чашечку кофе. Да, да, отказываться и не думайте.

– Жена беспокоиться будет, она тюльпаны сажает… Разве что на минутку…

– Разумеется, на минутку. Рюмка кофе – дело недолгое, – жизнерадостно хохотнул бородач. Он повел гостя по вымощенной каменными плитами дорожке к парадному крыльцу, таким образом, что ни с одной точки маршрута разгружаемый микробус не просматривался.

Под тихий шелест филипсовской кофеварки состоялось взаимное представление. Адвоката позабавило, что у хозяина дома визитная карточка обнаружилась в кармане спортивного костюма. Это подтверждало первое мимолетное впечатление: бородач попал в привилегированное сословие совсем недавно. На его карточке значилось: Щетенко Аркадий Степанович, председатель правления акционерного общества «Нейтрино». Визитная карточка Самойлова, в свою очередь, произвела должное впечатление.

– Как же я вас не узнал! Я ведь следил за делом Джелепова, вы его, можно сказать, вытащили с того света… Значит, у меня сегодня удачный день, что я познакомился с вами. А в газетах писали, будто вы уехали в Румынию в качестве эксперта Интерпола.

– Мало ли что газетчики выдумают, на них у нас нет управы, – обронил адвокат небрежно, хотя его весьма и весьма раздражали проникшие в прессу сведения о его связях с Интерполом.

Несмотря на благодушие и радушие, в хозяине ощущалась определенная нервозность, заметно снизившаяся после идентификации личности адвоката, и Александр Петрович не сомневался, что его пригласили в гости именно с целью прощупывания и что вся возникшая ситуация есть следствия совпадения во времени его прогулки по улице с разгрузкой злополучного микробуса.

Провожая адвоката к калитке, бородач решил извиниться за грубость своего топтуна:

– Вы на Гарри не обижайтесь, он раньше служил в спецназе, как говорится, университетов не кончал, – и добавил, обращаясь к самому охраннику: – Запомни, Гарри, Александр Петрович всегда желанный гость в нашем доме. Если, не приведи Бог, тебе или мне потребуется защитник в суде, лучшего адвоката нам не сыскать.

– Надеюсь, мы до этого не скоро доедем, – хмуро проворчал Гарри, держась так, чтобы посетитель не мог разглядеть его лица.

– Я тоже надеюсь, – широко улыбнулся адвокат, – но жизнь иногда мчится быстрее поезда.

Пожимая на прощание руку новому знакомому, он одобрительно оглядел реконструированный участок ограды:

– Английская пословица гласит: чем выше забор, тем лучше сосед. Я думаю, Аркадий Степанович, вы будете превосходным соседом.

По пути домой он не мог отделаться от странной мысли, что окажись сегодня на его месте незаметный случайный человек, не имеющий ни визитной карточки, ни его, Самойлова, известности, ни жены, готовой в случае чего поднять на поиски мужа все полиции мира, то еще неизвестно, когда и как ему удалось бы покинуть этот дом. У своей калитки он даже слегка мотнул головой, отгоняя разыгравшуюся фантазию. Но все-таки любопытно, что за аппаратура была в микробусе…

За время его прогулки Карина успела покончить с тюльпанами, протереть мебель от пыли и затопить печку. Поленья в топке потрескивали, и в доме было тепло и уютно. Настолько уютно, что за обедом возник вопрос, не остаться ли здесь ночевать.

Адвокат колебался: особо срочных дел в городе не было, в конце концов здесь имелся под рукой телефон, и он сам толком не мог понять, что же его подталкивает к отъезду. Скорее всего виной тому был новый сосед, свежеиспеченный предприниматель, внушавший Александру Петровичу определенную антипатию. Не то что бы он почувствовал потенциальную опасность – тогда бы и его самого, и жены здесь уже и духу не было, – ему казалось, этот человек может стать источником беспокойства.

Как часто случалось с адвокатом, когда он колебался в принятии решений, это сделала за него судьба. С улицы донеслось урчание автомобильного двигателя, и, подойдя к окну, Александр Петрович опознал машину соседа, жившего через дорогу, точно напротив Самойловых. Знал о нем адвокат немногое. Его фамилия была Зильберштейн, и он всю жизнь простоял в СКБ за кульманом, конструируя подъемные столы для морских ракет. От этого занятия его спина сгорбилась, глаза выцвели, а лицо стало безразличным и пепельно-серым. У него была больная жена и красивая дочь. Со временем, соответственно законам природы, жена умерла, дочь вышла замуж и уехала за границу, а сам он, став пенсионером и с трудом сводя концы с концами, поддерживал, как умел, порядок в городской квартире и на даче, где еще витали смутные воспоминания о том времени, когда он чего-то хотел и чувствовал себя живым человеком. Подобно старой цирковой лошади, которая и на лугу ходит по кругу диаметром тринадцать метров, Зильберштейн, будучи ничем не занятым человеком, приезжал проведать свое имение исключительно по пятницам.

Открыв дверцу автомобиля, он выдержал паузу, словно оценивая качество наружного воздуха, медленно подошел к воротам, отворил их, вернулся к машине и, выдержав еще одну паузу, въехал на свою территорию.

С этого момента, до появления Зильберштейна в доме адвоката, прошло минут десять, потому что Самойловы успели выпить по бокалу красного сухого вина и съесть искусно приготовленный Кариной лангет, когда услышали громкий и нервный стук в дверь.

На Зильберштейне, как говорится, лица не было. Из его речи, состоявшей в основном из междометий и приступов кашля, следовало, что у него в доме, точнее, под домом, в подполе, труп.

– Вы уверены, что это именно труп? А не пьяный, к примеру?

– А?.. Так как же… Конечно, труп… Он давно там лежит, то есть я так думаю… И люк в подпол был закрыт…

– Закрыт? А почему вам пришло в голову его открыть? Не успели приехать – и сразу в люк?

– Почему?.. Почему… Мне показалось, запах… будто странный какой-то…

– Запах тления? Зимой… маловероятно.

– Нет… я же говорю, показалось… нет запаха, нет. – Он резко дернул головой, и очки с его носа упали на пол, после чего, неловко скособочившись на стуле, он стал беспомощно шарить рукой по полу, пока Карина, сжалившись над ним, не помогла ему в поисках.

– Это все, что вы хотели мне рассказать? – как показалось Карине, суховато спросил адвокат.

– Ну да… а что же еще… на что вы, собственно, намекаете? – Зильберштейн совсем разволновался и, уже надев было очки, снял их и стал протирать платком.

– Вам следует, прежде всего, успокоиться. – Налив в фужер основательную дозу коньяка, Александр Петрович поставил его перед гостем.

– Что вы, что вы, я вообще не пью, – затрепыхался тот, но, внезапно смирившись, выпил содержимое бокала залпом. Закусив и откашлявшись, он и вправду несколько успокоился.

– Может быть… может, мы вместе пойдем и посмотрим?

– Нет, – решительно отказался адвокат, – лишние следы около трупа – всегда помеха для следствия, и к тому же… знаете ли… ведь я юрист, – он любезно улыбнулся, – мне трудно понять, как можно смотреть на труп бесплатно, без служебной необходимости.

Карина с трудом удержалась от удивленного возгласа, ибо любопытство было одним из главных свойств ее мужа.

– Я… я понимаю, – съежился Зильберштейн, – но что же мне делать?

– Как, что делать? Немедленно сообщить в милицию.

– По «ноль-два»?

– Именно так. Наш телефон в вашем распоряжении.

Как только гость удалился в соседнюю комнату к телефону, Карина спросила шепотом:

– Почему ты отказался пойти к нему? В чем дело?

– Он темнит. Что-то недоговаривает. А я «в темную» не играю. – Чувствуя, что у нее на языке еще целая серия вопросов, он положил свою ладонь на ее руку, давая понять, что сейчас следует воздержаться от обмена мнениями.

Зильберштейн вернулся от телефона с обескураженным видом. Он был уверен, что при слове «труп» с места сорвется целая стая расторопных детективов и с воем полицейских сирен помчится к нему. Вместо этого ему сказали:

– Ждите. Соединяем с Зеленогорском.

Он стал добросовестно ждать, но дождался только сигнала «занято». Со второго захода его соединили с местным отделением милиции, где долго не снимали трубку. Наконец, ему удалось изложить свое заявление дежурному, который раздраженным голосом сообщил, что сейчас все бригады заняты и его трупом – ему так и сказали: «вашим трупом» – займутся в семь утра.

Управление дальнейшим ходом событий Карина взяла в свои руки:

– Ну что же, все ясно. Мы остаемся здесь до завтра. Вы, – она повернулась к Зильберштейну, – будете ночевать у нас.

У адвоката вызвало чуть заметное, ему самому непонятное беспокойство то, что свою речь она завершила фразой, уже слышанной им сегодня:

– С соседями надо ладить.

Зильберштейн, помявшись, сказал:

– Я не знаю… может, это неважно… я не запер дом, и люк остался открытым. Мне бы не хотелось идти туда одному.

– Вы боитесь, что вашего постояльца украдут? Или, что он сам убежит? – засмеялся адвокат. – С первым вариантом я сталкивался, но о втором не слыхал ни разу.

– У меня и машина не заперта…

– Вот об угонах автомобилей я слышу постоянно. Могу сходить с вами.

Карина вызвалась пойти с ними – отчего не прогуляться перед ужином, и они, заперев машину, еще прошлись по своей улице, демонстративно остановившись и обмениваясь громкими репликами около бывшей академической дачи, которую упорно продолжали называть в разговоре домом Курбатова. Но хотя дом был освещен, никто не поддался на их наивную провокацию, и бдительный Гарри никак себя не проявил. Да, дело было исключительно в микробусе…

После ужина, чтобы скоротать время, включили телевизор. Шла программа новостей: показывали захват террористов в южном аэропорту, затем выступление американского президента. Александр Петрович смотрел вполглаза, рассеянно, помешивая в стакане чай, но внезапно заинтересовался репортажем о прибытии в Москву делегации немецких, голландских и бельгийских полицейских. Группа высокопоставленных чинов полиции – их оператор взял крупным планом – деловито направлялась от трапа самолета к поджидавшим их машинам, а позади скромно двигалась стайка людей неприметных, одетых в штатское. И вот в этой группе адвокат обнаружил своих старых знакомых – полковника Багрова и человека, которого он знал как господина Ленски. Оба были сотрудниками Интерпола, и Александр Петрович недоумевал, как и зачем они затесались в эту делегацию. Чего доброго, опять впрягут его, Самойлова, в какую-нибудь работу. Он почувствовал легкий, но неприятный холодок в спине, и в его памяти возник занудно-назидательный голос Ленского:

– Интерпол хорошо платит и взамен требует хорошей работы.

Первая часть этой сентенции не казалась адвокату бесспорной, но зато вторая не вызывала сомнений – требовать работу они умели.

После новостей начался кинофильм, который, по замыслу Карины, должен был отвлечь гостя от мрачных мыслей. Но куда там – фильм оказался полицейским боевиком, где комиссару каждые пять минут предъявляли разнообразно изуродованные трупы. На счастье Зильберштейна, ленту досмотреть не удалось: начались телевизионные помехи. Причем очень странные, ничего похожего никто из троих раньше не видел: экран делился на очень четкие черные и белые полосы, ритмически сопровождаемые ослепительными короткими вспышками.

– Говорят, они иногда взрываются, – опасливо заметил адвокат.

– Да, да, лучше выключить, – поддержал его гость.

Будильник, заведенный на «семь», поставили в его комнате, ибо ни Карина, ни адвокат в такое время не вставали.

Проснувшись около десяти, они застали гостя на кухне в глубоком унынии. Он был совершенно деморализован. Как выяснилось, он добросовестно встал по звонку и начиная с семи часов маршировал вдоль своего забора на улице.

Они приехали в половине девятого, и Зильберштейн сразу провел их в дом, но ни в подполе, ни вообще в доме никакого трупа не нашлось. Хозяину пришлось выслушать целый ряд нелестных замечаний в свой адрес, и даже угроз, однако, когда он предложил «возместить расходы за истраченный зря бензин», с ним стали разговаривать по-человечески. Они даже залезли в подпол и установили, что там действительно кто-то лежал. В протоколе записали, что в доме устроился на ночевку, предположительно, бомж, а хозяин, по неопытности, принял пьяного за труп.

Первым, не в силах сдержаться, фыркнул от смеха адвокат, а вслед за ним начала хохотать и Карина. Столь бессовестное веселье супругов Самойловых окончательно повергло беднягу в меланхолию.

Отсмеявшись, Карина попыталась его утешить:

– Отчего вы так убиваетесь? Ведь это гораздо лучше, что он был пьяница, а не труп. Неужто вам хотелось бы иметь в доме труп?

– Это вы мне говорите? Это я хотел труп? – вскинулся он неожиданно. – Но он был, был, я вам отвечаю за труп! – Эта вспышка возмущения истощила его силы, и он снова впал в апатию. – Я вам говорю, это еще не конец, – завершил он свою речь, горестно поджав губы.

Чтобы помочь ему заново вступить во владение домом, временно оккупированным действительным или мнимым трупом, адвокат милостиво согласился осмотреть место происшествия. Карина, разумеется, отправилась вместе с ними.

Люк располагался в прихожей около кухни и все еще был открыт. В свете мощного аккумуляторного фонаря, прихваченного адвокатом, они увидели внизу земляной пол и беспорядочно разбросанные дощатые щиты, по-видимому, имитировавшие когда-то деревянный настил, а также отдельные доски и рейки. Все это покрывал густой слой пыли, в которой у них под ногами, под люком, просматривался отпечаток, размерами и формой соответствующий человеческому телу.