355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Надя Лоули » Брачный транзит Москва-Париж-Лондон » Текст книги (страница 2)
Брачный транзит Москва-Париж-Лондон
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 22:42

Текст книги "Брачный транзит Москва-Париж-Лондон"


Автор книги: Надя Лоули



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Екатерина Великая, понимая, что скандалы и запреты ни к чему, кроме отчуждения, не приведут, просила ее об одном – приходить ночевать домой.

Стефан познакомил Альку со своими земляками, студентами из Югославии. Эти милые веселые ребята и девчонки, сносно болтающие по-русски, неплохо чувствовали себя в чужой стране, чужом городе. Многие из них потихоньку занимались мелкой коммерцией (как было принято выражаться в Советском Союзе – спекуляцией). Они привозили из Югославии фирменные джинсы, обувь, сигареты, косметику, и все это улетало в считанные мгновения и за приличные деньги, ведь советский ассортимент не отличался ни изысканностью, ни разнообразием.

Иногда Стефан пропадал на два-три дня. Появляясь, никогда не рассказывал, где был и что делал. А расспрашивать Альке не позволяла гордость. Она страдала, но терпела.

Ей казалось, что она и жизнью могла бы пожертвовать, только бы опять и опять повторялись их встречи в маленькой комнате студенческого общежития на Васильевском острове, и, целиком отдаваясь своему чувству, хотела взамен только одного – чтобы ее любили.

Как-то после Нового года Стефан предложил Альке немного заработать. Она ответила, что готова попробовать. Во-первых, подходило время раздачи долгов, во-вторых, если Стефан просит, значит, это ему тоже нужно. Отказывать любимому человеку ей не хотелось.

На другой день он принес на продажу пару фирменных джинсов. Узнав их цену, Алька обомлела: да у нее и знакомых, которые могут себе такое позволить, раз-два и обчелся! Но, заметив тень разочарования в потемневших глазах Стефана, согласилась. Только действовать она решила не через подруг – это было бы малорезультативно и долго, – а через преданного и безотказного Мишеля.

Тем же вечером она договорилась с ним о встрече.

Они встретились в «Лягушатнике». Поникший вид Мишеля обеспокоил Альку, но вдаваться в чужие подробности у нее сейчас не было времени.

– Понимаешь, Мишечка, мне очень нужна твоя помощь. Ты же весь Невский знаешь. Помоги «толкнуть» пару джинсов.

Брови у Мишеля поползли вверх от удивления.

– Ну, Аля, от кого угодно мог ждать такое, но не от тебя. Это для твоего импортного хахаля, что ли?

– А ты откуда про него знаешь?

– Да видел тут вас недавно. Мимо прошла и не заметила. – Мишель опустил голову.

Теперь понятно, по крайней мере, почему у него такой расстроенный вид. Однако сдаваться так легко Алька не собиралась. Она дотронулась своей маленькой ладошкой до руки Мишеля и заставила его посмотреть ей в глаза.

– Миш, это мне надо – не ему. У меня ж долги, сам знаешь. Познакомь меня с нужными людьми.

– Еще чего не хватало. Лезешь не в свое дело. Неприятностей захотелось?

Так грубо Мишель никогда с ней не разговаривал. Алька даже подскочила на месте, едва не опрокинув вазочку с мороженым.

– Ревнуешь, да? Ну и пошел к черту. Сама справлюсь.

Она подхватила сумку, собираясь уходить.

– Постой, не надо. И не в ревности дело. Давай твои джинсы. Я помогу. А про долг забудь.

Алька передала ему непрозрачный целлофановый пакет. Тетка с ребенком за соседним столиком подозрительно покосилась на них.

– Давай, Миша, расплатимся и уйдем отсюда. Как-то мне не по себе.

– Тебе и будет не по себе, если с этим типом не развяжешься.

– С этим типом? Да как ты смеешь? – Алька почувствовала, что слезы закипают у нее в горле.

Мишель бросил на стол десятку, схватил Альку за руку, и через минуту они были уже на Невском.

– Прости меня, Алечка, только не плачь. Я все сделаю, что ты просишь. А сейчас езжай домой. Пожалуйста.

Он довел ее до метро и, не дожидаясь, пока она войдет внутрь, махнув рукой, пошел в сторону Гостиного двора.

Через день Мишель принес Альке деньги. Триста рублей. Она держала в руках больше, чем свою двухмесячную зарплату. Боже, как все просто оказалось! Сколько проблем можно, оказывается, решить одним махом.

Обрадованная, она поехала в общежитие, к Стефану. Он вернул Альке все «заработанные» ею деньги, похвалил, назвал «своей маленькой умной девочкой» – с его акцентом это вышло особенно нежно – и кружил ее по комнате до тех пор, пока они вместе не упали на кровать. Стягивая с Альки одежду, он шептал, что если она ему поможет, то они очень скоро разбогатеют и тогда поедут вместе на его родину, где он познакомит ее со своей мамой, со своими братьями, со своими сестрами…

«Господи, сколько же их там? И вообще, какая мама? Это же все совершенно нереально! Да что со мной происходит?» – еще успела подумать Алька, пока вообще не потеряла способность думать, целиком растворяясь в своей любви.

С того дня жизнь Альки шла как в горячке. Многочисленные друзья Стефана, боявшиеся открыто торговать в общежитиях, начали приносить вещи. Горы вещей. Хранить все в комнате Стефана было невозможно. Часть пришлось отнести домой.

Екатерина Великая, все поняв, презрительно поморщилась и на какое-то время прекратила с Алькой разговаривать.

Очередной раз встретившись с Мишелем в Катькином садике, Алька стала умолять, чтобы он напрямую вывел ее на нужных людей. Тот наотрез отказался. Тогда прямо на скамеечке Алька заплакала. Сначала Мишель даже не понял, что она плачет. Просто слезы тихо и безостановочно катились по ее щекам.

Мишель внимательно посмотрел на Альку. Выражение упрямой, бесповоротной решимости на ее лице пугало.

– Ладно. Твоя воля. Но если будут проблемы, сразу звони.

Теперь Алька фактически работала передаточным звеном между Стефаном, его друзьями и известными питерскими фарцовщиками.

Денег стало много, и необходимость в ежедневном хождении на работу с ее рутиной и идеологическими заморочками отпала как бы сама собой. Но совсем не работать было нельзя. Это грозило статьей «за тунеядство» со сроком до двух лет лишения свободы.

Как-то, сев напротив Екатерины Великой, Алька сообщила, что хочет устроиться в котельную. Очень удобно. Сутки через трое. А что? Многие из ее богемных приятелей литераторов именно так и сделали.

Услыхав такие речи, Екатерина Великая стукнула по столу кулаком и сказала, что только через ее труп. Пришлось подчиниться.

На работе Володька Архангельский, нагло сев боком на ее письменный стол, однажды поинтересовался, на какие это шиши она купила себе столько фирменных шмоток и почему совершенно устранилась от общественной жизни.

Алька подняла на него прозрачные невинные глаза, улыбнулась и молча показала фигу.

После сессии Стефан засобирался домой, на каникулы. Они бегали вместе по магазинам, покупали подарки его многочисленной родне и еще товар на продажу.

– На продажу? – удивилась Алька. – Да кому это там нужно?

Стефан со снисходительной улыбкой объяснил, что на его родине очень ценятся икра, водка, янтарь, золото – те вещи, которые здесь можно купить за бесценок.

– Вы, русские, смешные люди: покупаете джинсы за сумасшедшие деньги, а золото продаете за копейки!

За русских Алька в душе обиделась, но урок запомнила.

Вскоре Стефан, нагруженный подарками и вещами для продажи, улетел в свою далекую сказочную страну. И Алька погрузилась в мрачное, изнуряющее ожидание.

А через несколько дней позвонил молодой человек и, представившись земляком и другом Стефана, попросил о встрече.

Собственно, друзей оказалось двое. Аспиранты с кафедры русской филологии университета. Встречу назначили в «Петухах».

За чашкой кофе они сообщили Альке, что, уезжая, Стефан посоветовал им обратиться к ней с выгодным деловым предложением. У Светлоша, так звали одного из молодых людей, была возможность переправить из Белграда в Ленинград большую партию спортивных костюмов и кроссовок фирмы «Адидас».

Одеться во что-нибудь «адидасовское» было тогдашней мечтой многих советских парней и девушек. Даже поговорка ходила: «Тот, кто носит „Адидас“, тот и Родину продаст».

Друзья сказали, что на продаже этих вещей и Алька, и они неплохо заработают. Дело за малым. Надо найти пять тысяч рублей для закупки товара.

Конечно, для Альки это была астрономическая сумма. Но ей так хотелось помочь землякам Стефана! Да и сам он, конечно, обрадуется, что ей удалось заработать.

И еще у нее была тайна. Как только в руки к ней потекли деньги, она стала откладывать на кооперативную квартиру. Пусть на самую малюсенькую, но квартиру, которая сможет стать их со Стефаном домом. Две тысячи рублей она уже отложила на это дело. Хорошо. Предположим, две тысячи у нее есть. Осталось найти три. А ее «навар» составит, как сказал Светлош, восемь. Но где взять эти три тысячи? Она попросила новых знакомых позвонить через пару дней, а сама бросилась к Мишелю.

Они встретились в субботу на Невском, во время ежедневного обхода Мишелем букинистических лавок. Видно было, что к общению он не расположен. За три недели, что они не виделись, он еще больше похудел, потемнел лицом и держался довольно-таки отчужденно. Однако Мишель был единственным человеком, который мог сейчас реально помочь ей.

Алька улыбалась, заглядывала ему в глаза, брала под руку – в общем, кокетничала, как могла. Наконец ей удалось немного растормошить Мишеля. Сказав, что ужасно замерзла и проголодалась, она затащила его в ресторан «Кавказский».

– Сегодня я тебя гуляю, Мишечка!

В это ранее время посетителей почти не было. Заманчиво пахло восточными пряностями. Скатерти были в меру чистыми. За окнами, как в немом кино, двигалась толпа.

Алька заказала двести граммов водки, бутылку «Хванчкары», лобио, шашлык.

Он посмотрел на нее с удивлением:

– Не многовато ли будет, Алечка? Зачем это тебе нужно?

Непонятно было, что он имеет в виду – заказанную выпивку или то, как беззастенчиво эксплуатировала Алька все последнее время его чувства к ней.

– Да нет, Мишечка, в самый раз.

Она понимала, что без Мишеля ей не обойтись, и, кажется, собиралась ради достижения поставленной цели зайти как угодно далеко. Она сама себе была отвратительна в эти минуты, но что-то, что было сильнее ее, заставляло Альку говорить и действовать.

Положив руку на руку, точно примерная ученица, она сидела против Мишеля, бледная, прелестная, с мрачным огнем решимости во взгляде.

Официант принес заказ и разлил по рюмкам водку. Они чокнулись, не глядя друг другу в глаза, и Алька выпила, забыв закусить.

– Знаешь, Миша, там у меня, кажется, – всё. Мы не встречаемся, – Алька подумала, что не слишком-то она и врет: учитывая, что Стефан в отъезде, они действительно не встречаются. – Я поняла, что мне нужен рядом настоящий друг.

Вторая рюмка водки теплом разлилась по животу и быстро достигла головы. С утра Алька ничего не ела.

Мишель молча и вдумчиво жевал шашлык. Похоже, он решил дать Альке полностью выговориться.

– Мне тут предложили одно клевое дело. Миш, заработаем, снимем квартиру поближе к центру, уедешь из своей халупы. Сколько можно с родителями жить-то…

Мишель перестал жевать.

– Так вот зачем ты все это затеяла, Алечка. Молодец, нечего сказать. И сколько же тебе надо?

Он почти со злостью посмотрел на разрумянившуюся от водки Альку.

Та поведала ему об авантюре с «адидасовскими» шмотками.

– Ну, знаешь ли, таких денег и у меня нет.

– Мишечка, помоги, очень прошу.

В голосе ее звучала мольба.

– Завтра принесу полторы тысячи, больше не смогу. – Отодвинув тарелку с недоеденным шашлыком, он встал. – Извини, у меня дела.

И ушел, оставив Альку одну.

Весь остаток дня и часть следующего она металась по городу, «стреляя» у друзей и знакомых в долг. Кто-то дал двести рублей, кто-то триста – в общем, нужная сумма была собрана. Всем она обещала отдать долг через две недели. Мишель на углу Невского и Садовой молча сунул ей в руку пакет с деньгами, молча же повернулся и зашагал в сторону Катькиного садика.

В понедельник Алька отдала всю сумму «югославским товарищам».

Через неделю вернулся Стефан. Алька была на седьмом небе от радости. Она рассматривала подарки: несколько блузок, бижутерию и, главное, большую морскую раковину. Это была единственная вещь, о которой она просила Стефана.

Алька осторожно взяла это отливающее изнутри нежным розовым перламутром сокровище и приложила к уху. Слушая шум Адриатического моря, шум прибрежных сосен, движимого теплым адриатическим ветром песка, непостижимый шум свободы, она счастливо смеялась.

А кроме этого Стефан привез два чемодана вещей для реализации.

Прошла еще неделя. От друзей Стефана не было ни слуху ни духу. Желая сделать сюрприз любимому человеку, она все это время молчала. Но теперь стала не на шутку тревожиться. Наконец она не выдержала и рассказала Стефану о том, что отдала пять тысяч рублей людям, представившимся его друзьями.

Был одиннадцатый час вечера. Они лежали в постели. Стефан в задумчивости курил, Алька же, уткнувшись носом в его плечо, с наслаждением вдыхала запах дорогих сигарет вперемешку с запахом его пропитанной южным солнцем кожи.

Услышав новость, Стефан отстранился и с холодным изумлением посмотрел на Альку.

– О чем это ты, дорогуша?

Алька похолодела от ужаса и повторила свое сообщение.

Через секунду Стефан был на ногах. Швыряя Альке ее вещи, он кричал, что подобной идиотки в жизни не видел, что никаких таких друзей у него нет и вообще пусть убирается отсюда. Это все не его проблемы.

Идти от Третьей линии, где находилось общежитие Академии художеств, до ее Шестой было всего ничего. Но Альку, потерявшую от ужаса голову, понесло к Неве, где вовсю мела февральская метель.

Когда Алька в полночь вернулась домой, на ней лица не было. Ее, насквозь продрогшую, с блуждающим взглядом, Екатерина Великая, ни слова не говоря, уложила в постель и накрыла двумя одеялами. Всю ночь она с содроганием сердца слушала, как Алька всхлипывает и стонет во сне.

Утром Екатерина Великая попыталась напоить Альку горячим чаем. Но ту стало рвать. Алька опять легла лицом к стене и не двигаясь пролежала до ночи.

Все было кончено. Ее предали. Волшебный принц из сказки оказался подонком, а она – наивной простушкой. Ее любовь была растоптана. Надежды на другую жизнь кончились крахом. Она осталась наедине с пустотой, безнадежностью и, главное, огромным, неподъемным долгом, который надо было скоро отдавать.

Так она пролежала три дня. Ей звонили с работы, звонили знакомые, прослышавшие каким-то образом об Алькиных проблемах и, естественно, обеспокоенные судьбой своих денег. К телефону Алька не подходила.

Когда она встала с кровати, старые вещи болтались на ней, как на вешалке. Но это была уже другая Алька – собранная, сосредоточенная, с холодным блеском в глазах. Она стала звонить Мишелю, но того все время не оказывалось дома.

На другой день она продала почти за бесценок остатки югославских шмоток фарцовщику из Гостинки. Появились хоть какие-то деньги – подъемные.

Часов в шесть вечера Алька начала собирать сумку. Она решила уехать из этого города, сбежать от позора, от немыслимых долгов, от необходимости смотреть в глаза друзьям, знакомым, Екатерине Великой, наконец.

А главное, Алька твердо решила всеми мыслимыми и немыслимыми путями заработать деньги, вернуть долги, отстоять свое право жить так, как она хочет.

Сев напротив Екатерины Великой, Алька, вдохновляемая ужасом настигшей ее беды, врала на голубом глазу, что в Москве ей давно уже предложили серьезную работу в одном известном издательстве, что она раньше сомневалась, а теперь решила ехать.

Екатерина Великая выслушала всю эту ахинею, не проронив ни слова. Было непонятно, поверила она Альке или нет. Ее большие породистые руки беспомощно лежали на коленях. Алька поднялась и прижала к груди седую, с неизменным аккуратным перманентом голову Екатерины Великой:

– Не волнуйся за меня, все обойдется. Та в ответ только слабо махнула рукой.

В десять вечера она встретилась на Московском вокзале с Риткой. Милая, добрая, рассудительная Рита смотрела на Альку круглыми от страха глазами.

– Алечка, не уезжай, не надо, может, все образуется. Где ты там будешь жить-то?

– Ничего, Ритуся, не образуется. Мне надо заработать как-то кучу бабок. Наверно, я знаю, как это сделать. – Риткины глаза округлились еще больше. – А жить первое время буду у Юли. Помнишь, она до третьего курса с нами училась, а потом вышла замуж за москвича. Так вот, с москвичом она развелась, а от его двухкомнатной квартиры оттяпала себе однокомнатную. Пока у нее и буду. Дальше – посмотрим. – Алька передала Рите написанное накануне заявление об уходе с работы. – Вот, передай теткам в отдел кадров. Скажи, чтоб не поминали лихом.

На перроне они обнялись. Алька, из последних сил сдерживаясь, чтобы не разреветься, попросила Риту присматривать за Екатериной Великой. Та, глотая слезы, кивнула.

– Не бойся, Алечка, мы-то здесь как-нибудь. Сейчас главное, чтобы у тебя все получилось.

Когда одиннадцатичасовой скорый тронулся, Алька долго махала идущей вдоль перрона подруге. Потом поезд прибавил ходу, перрон внезапно оборвался, и за окнами началась сплошная беспросветная ночь.

Проснулись они с Риткой поздно. За окном моросил не то дождь, не то снег. Состояние было непонятным, таким, которое всегда бывает, когда ложишься далеко за полночь.

Немного послонявшись по квартире без всякой цели, они опять уселись за стол. Вынутые из холодильника вчерашние яства показались еще вкуснее. Потом посмотрели телевизор. Такое законное послепраздничное безделье доставляло им обеим какую-то тихую радость.

После четырех Александра засобиралась. Ей надо было заскочить в гостиницу, сложить вещи и около одиннадцати быть на Московском вокзале. Тем же поездом, что и двадцать лет назад, она уезжала в Москву.

Ритка метко окрестила ее приезд на родину «путешествием по местам боевой славы».

В гостинице, уже собрав сумку и собираясь выходить, она вспомнила про загадочное письмо.

Поставив сумку на пол, подсела к телефону. Опять автоответчик. А ну его к лешему, в самом деле. Она вышла из номера и через двадцать минут была уже на вокзале.

* * *

Комсомольская площадь в это промозглое утро последней зимней недели выглядела как-то особенно тоскливо. Слякоть, грязь, огромная очередь на стоянке такси, снующие тут же частники, толпы мешочников – в Москву из близлежащих регионов один за другим шли так называемые «колбасные поезда». Это голодные соседние области рвались в столицу, чтобы отовариться всем самым необходимым.

И все же Алька любила Москву. Может быть, даже больше Питера. Здесь не было чопорности, больше было домашнего, почти провинциального уюта. Даже названия улиц были по-домашнему ласковые, какие-то свои в доску: Варварка, Ордынка, Маросейка, Стромынка, Божедомка. И сокращениями москвичи пользовались больше питерских: Воробьевка, Преображенка…

Вот туда-то, на Преображенскую площадь, и направилась Алька с вокзала, благо ехать было по радиальной несколько остановок.

Юле Алька сказала, что приехала в длительную командировку собирать материал о молодежных театрах, что поживет у нее с неделю, пока не снимет квартиру, и попросила сделать ей временную полугодовую прописку. Без соответствующего штампа в паспорте жить в Москве было опасно.

Юля сделала все, как просила Алька, ни во что особенно не вникая, поскольку находилась в ответственном и всепоглощающем процессе очередного устройства личной жизни.

Через неделю и квартира нашлась, светлая, однокомнатная, на пересечении Мосфильмовской и Университетского. Заплатив хозяйке вперед за шесть месяцев пятьсот рублей и въехав на двенадцатый этаж точечного дома, Алька почти исчерпала всю свою наличность. Надо было думать, как жить дальше.

Каждые три-четыре дня она ходила на переговорный пункт в начале Калининского проспекта, чтобы позвонить Екатерине Великой. Бодреньким голосом Алька рапортовала, что все у нее в порядке, работа движется, ест и спит нормально. Потом звонила Ритке.

Подруга сообщала, что поначалу был, конечно, большой шухер, Алькины кредиторы возбухли, но потом все поутихло. Алькиных фотографий с надписью «Объявлена в розыск» по городу не видать. (Ха-ха! Шутка.)

Выходя из переговорного пункта, нависавшего прямо над Мерзляковским переулком, она шла бродить по арбатским дворам и улочкам, опять и опять умиляясь домашности названий: Скатертный, Хлебный…

В восьмом часу темнело, зажигались окна, и с тротуара можно было подглядеть кусочек чужой налаженной жизни под уютным оранжевым абажуром.

Алька сглатывала подступающие слезы, упрямо сжимала губы и думала, думала…

Было совершенно понятно, что быстро большую сумму денег можно заработать тремя путями: проституцией с иностранцами, фарцовкой и обменом валюты. Других путей не было.

Похоже, фарцовка была самым реальным выходом, тем более что кое-какие навыки у Альки уже имелись. Надо было продумать все: с чего начать, где, с кем…

Несколько дней подряд Алька гуляла по центру. Надо было не только узнать места, где больше всего иностранцев, но где удобнее и безопаснее вступать с ними в контакт. В центре ее внимания была Красная площадь и все интуристовские гостиницы.

Пока она только присматривалась и прислушивалась, взвешивая все «за» и «против». Она видела, что большинство иностранцев – доброжелательные улыбчивые люди, с которыми можно запросто вступить в разговор. Главное, не попасться на глаза милиции и шныряющим всюду гэбистам.

С улыбкой Алька вспомнила байки Женьки, знакомого Мишеля, который занимался своими фарцовочными делами не где-нибудь, а в Эрмитаже.

Так вот, этот Женька рассказывал со смехом, что за копейки закупает советскую военную атрибутику – солдатские кожаные ремни, шапки-ушанки, армейские значки (кто-то из его дальних родственников работал в военном училище), – а потом, где-нибудь в Греческом зале или возле Рембрандта, раскручивает иностранцев. Милиция дежурила в основном у входа, а бабушки смотрительницы принимали Женьку за интуриста, благо одет он был во все импортное и сносно лопотал по-английски.

Рембрандт не Рембрандт, но вот у мавзолея, например, отлавливать иностранцев довольно-таки удобно, особенно во время смены почетного караула. Подойти эдак невзначай и осведомиться о том, какая сейчас погода в Лондоне или, например, в Берлине. Но пока Алька только теоретизировала, собиралась с духом.

Она купила вузовский учебник английского, пластинки, пособия и неделю, почти не выходя из дома, восстанавливала свой разговорный.

Нынешняя московская Алька разительно отличалась от ленинградской окончившей Университет сотрудницы газеты «Смена», умеренно сентиментальной барышни, пописывающей стихи в тайную тетрадку, а в своей газетной колонке старающейся если уж не говорить правду, то хотя бы не врать.

Сейчас она дала себе жесткую установку: выжить во что бы то ни стало, выжить и победить.

За решением этой нелегкой задачи Альку настигла весна. С тротуаров и газонов сошел снег, похоронили очередного генсека, у метро бабки стали продавать подснежники, пришел март, помахивая веткой мимозы, и Алька почувствовала, что ледяной ком в ее душе начал таять. У нее словно открылось второе дыхание.

Ничего похожего на питерскую слякоть в Москве не было. Сухой морозец щипал за щеки, под ноги попадались остатки новогодней мишуры, пахло мандариновой коркой, Святками и Рождеством.

Александра огляделась. Площадь Трех вокзалов не слишком отличалась от той, двадцатилетней давности. Кое-что даже прибавилось. Нищие из Средней Азии, грязные бомжи, полулежащие у входа в метро. Зато фасады вокзалов радовали глаз свежей штукатуркой. И конечно, гораздо больше освещения.

Стоянка такси была там же, где двадцать лет назад. Рядом стояли фирменные автобусы, и экскурсоводы, несмотря на раннее время, через мегафоны зазывали гостей столицы на экскурсии.

Кроме обычных такси с шашечками появилось и много подержанных иномарок, чьи хозяева занимались частным извозом.

Александра села в одну из таких машин.

– Пожалуйста, на улицу Горького, к «Интуристу», – обратилась она к симпатичному круглолицему мужчине с коротким седым ежиком.

Тот изумленно развернулся и с любопытством посмотрел на Александру:

– Куда-куда?!

Она повторила адрес.

– Дорогая мадам, давно же, видать, вас не было в столице. Нынче нет ни улицы Горького, ни «Интуриста», примите мои соболезнования.

– Ах ты, боже мой! Улицу-то я по привычке, а гостиница куда ж подевалась? – ахнула Александра: Ритка ни о чем таком ее предупредить не успела.

– Тверская она и есть Тверская. А вот «Интурист», извините, – под корень.

– Закрыли, что ли?

– Да нет, снесли, как и весь наш СССР. Или вы об этом тоже не в курсе? Так куда едем?

– А «Метрополь» случайно не снесли?

– «Метрополь» на месте.

– Ну и поехали!

Когда они вырулили на Садовое кольцо, у Александры аж дух захватило: в несколько рядов на большой скорости мчались сплошь «лендроверы», «шевроле», «бентли», «мерседесы», слегка разбавленные «фордами», «пежо» и «опелями». Да и само Садовое кольцо, украшенное рекламными щитами, что твоя новогодняя елка игрушками, как бы раздалось вширь, уступая потоку машин.

Через десять минут они уже ехали по Тверской. «Как много купеческой роскоши», – подумала Александра и на повороте к забранной зеленой строительной сеткой гостинице «Москва» краем глаза успела зацепить какие-то «ручейки и пригорки» на Манежной. Уф! Со всем этим надо будет потом разобраться.

Наконец машина притормозила у «Метрополя».

* * *

Как и следовало ожидать, Алькино ежедневное хождение по Красной площади привлекло внимание дежурного милиционера. Молодой бдительный сержантик, чьи часы дежурства совпали с Алькиными «пристрелочными полетами», несколько раз подходил к ней почти вплотную и вглядывался в ее лицо. Видимо, никак не мог взять в толк – иностранка она или местная. Выходя на разведку, Алька надевала светло-голубые фирменные джинсы, короткую меховую курточку и яркий шарф. Ей надо было максимально канать за интуристку.

Испугавшись, что ее возьмут на заметку и трудовая деятельность прервется, не начавшись, она ретировалась в здание ГУМа.

Проходя по универмагу и как бы разглядывая витрины, она заприметила возле пресловутого фонтана симпатичную молодую пару. Улыбчивые, с рюкзаками за плечами – Алька почему-то сразу решила, что они молодожены.

Она сосчитала до трех, набрала в грудь побольше воздуха и с максимально беззаботным и независимым видом подошла к ним у витрины с подарками.

– Do you speek English? – Ее английский прозвучал, видимо, вполне убедительно, потому что «молодожены» разом обратили к ней чем-то неуловимо похожие приветливые лица и радостно закивали головами.

Ребята, Моника и Клаус, оказались туристами из ФРГ. Их английский был не многим лучше Алькиного, поэтому общались они практически без проблем.

Выйдя из ГУМа и болтая о каких-то общих вещах, вроде какой красивый город Москва, здесь столько русской старины, они прошли немного по Петровке, свернули на улицу Горького и поднялись к памятнику Пушкину.

Речь зашла о поэзии. Алька сообщила, что замечательный русский поэт Тютчев, современник, между прочим, Пушкина, почти двадцать лет прожил в Мюнхене и его жены (тут Алька немного запуталась в их количестве) были немками. Так что мы, кажется, почти родственники. Моника и Клаус о чем-то радостно переговорили по-немецки и пригласили Альку в гостиницу «Белград», где они остановились.

Они сказали, что хотят сделать их такой очаровательной русской знакомой подарок, ведь они наслышаны, как трудно в России достать хорошие вещи, и сложили в большой фирменный пластиковый пакет новые американские джинсы, яркую пуховую курточку («У нас уже совсем тепло, не пригодится!»), пару кроссовок «Адидас». И еще много всякой мелочи вроде шампуней, губной помады и кремов для лица.

В ответ Алька пригласила их в ресторан «Славянский базар» отведать блюда русской кухни. Все прошло просто отлично. На прощанье они обнялись, пожелав друг другу удачи.

Вечером дома Алька разглядывала трофеи. Это были хорошие классные вещи, которые пользуются у советской молодежи спросом. Прекрасно. К этому следовало добавить сто немецких марок. Их Алька поменяла немцам на рубли по государственному курсу. Значит, на «черном» рынке они уйдут в четыре раза дороже.

Алька ликовала: все же она смогла, пересилила себя и одержала первую победу. Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

На другой день она по курсу за рубли купила у высокого рыжеволосого англичанина (ирландца, наверно) еще две пары джинсов. С рук этот дефицитный товар стоил сто рублей, то есть в пять раз дороже, чем в магазине, где его, впрочем, не было.

Первые успехи вдохнули в нее силы и уверенность. Самое главное сейчас – определиться с рынком сбыта. Ничего себе лексикончик – «рынок», «сбыт»… Слышали бы Екатерина Великая, Ритка и Мишель, то-то удивились бы! И все-таки – рынок сбыта, мать его разэтак.

Полученный в Ленинграде опыт (спасибо, Стефан, хоть тут ты пригодился) подсказывал, что таким рынком являются студенческие общежития. Значит, надо выходить на студентов.

Алька купила телефонный справочник и начала составлять списки нужных ей заведений: общежитий, гостиниц, ресторанов.

Усталая, возвращалась она к концу дня на съемную квартиру, и ей все больше казалось, что она возвращается к себе домой. С балкона открывался потрясающий вид на вечереющий город: Поклонная гора, изгиб Москвы-реки, широкие зеленые (весна выдалась ранней) массивы, золотые купола Новодевичьего монастыря и над всем этим величественные, огнедышащие закаты… «Настоящий булгаковский город, – думала Алька, – вот только Мастер вряд ли здесь живет. Да и вообще, есть ли он где-нибудь на свете, этот Мастер…» А еще хозяйка сказала, что летом под окнами поют соловьи. Господи, да неужели такое возможно?..

Многолюдная толпа гудела возле центрального входа в ГУМ. В десять утра заветные двери распахнулись, и передние ряды, едва не падая под натиском задних, ринулись внутрь, сметая все на своем пути. И каждое утро продавцы занимали оборонительную позицию за своими прилавками, готовые принять на себя удар жаждущей толпы. Они-то хорошо знали, что все равно на всех этих благ земных не хватит.

Уже в который раз этой взрывной волной Альку отнесло совсем не в тот отдел, который был ей нужен. Она сначала разозлилась, одергивая юбку и джемпер, чуть было не сорванные с нее довольно агрессивными в этот час дня гражданами, а потом рассмеялась. Что поделать, на войне как на войне. Со своей новой деловой ипостасью Алька свыклась, казалось бы, совершенно.

Бочком и по стеночке она пробралась на второй этаж, в отдел «Подарки». С неделю назад у нее образовались две хорошие покупательницы из Италии, которые интересовались янтарными украшениями. Сейчас Алька, склонившись над витриной, рассматривала бусы и кулоны из золотой светящейся прозрачной смолы.

Цифры на ценниках привели бы в неописуемое удивление этих милых итальянских теточек с оливковой кожей и аккуратной, какой-то несминаемой укладкой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю