Текст книги "Балерина"

Автор книги: Надя Лоули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

22

Уютный гостиничный номер в интерьере девятнадцатого века был потрясающе красивым продолжением необычного вечера.

Сильные руки Зверева были нежными и умелыми. Последнее, что запомнила Алла, был потолок с витиеватой лепниной. Он вдруг закружился колесом, и она, закрыв глаза, безропотно подчинилась этим рукам, своей безумной судьбе, своим чувствам, которые ее переполняли, и обстоятельствам, приведшим ее сюда.

Настенные часы умиротворенно тикали. Сколько времени прошло, Аллочка не представляла и даже не хотела думать, что уже совсем поздно и надо возвращаться домой. «Домой? А где мой дом? У меня нет дома. Ни там, ни здесь. Нигде». Она неподвижно лежала на белоснежных простынях и не могла пошевельнуться от счастливого блаженства, переполнявшего ее. Сквозь прикрытые глаза она увидела как Борис, не стесняясь своей наготы, ходит по комнате и курит.

«Гор – могущественный бык, любимец Ра…» – вспомнив предшествующую экскурсию на площади Согласия, зашептали ее губы.

Она была так счастлива, что не заметила, как Зверев на минуту бесшумно удалился. Незаметно отодвинув дверную шторку, разъединяющую комнату с ванной, он тут же вернулся.

– Тебе хорошо? – Борис покрыл поцелуями ее живот. Потолок опять закружился.

Скрытая камера фиксировала каждое их движение. Счастливое, страстное лицо Аллы было притягательно красивым.

Потом она долго лежала в счастливом отключении от реальности. Она слышала, как Борис бесстрастным спокойным голосом вызывает такси по телефону. Ей совсем не хотелось ехать к мужу. Накинув гостиничный халат, она прошла в ванную. Безразличная камера совсем близко зафиксировала грустное и взволнованное лицо.

Свечи догорали в канделябрах прошлого столетия, золотисто-зеленые стены отражались в огромном зеркале, которое отражалось в окне, за которым осенняя ночь отражалась в беспрерывном потоке дождя.

23

Круглолицая полная луна светила в окно. Она выглядела нереально, словно копия с картины, набросанная мазками художником, имевшим на палитре два цвета: желтый и темно-лиловый. Как будто гениальный творец взял и намалевал в азарте яркий круг на темном фоне полотна, да и забросил кисти, не закончив свой шедевр. Ни тучки на спокойном осеннем небе. Только звезды мерцают в тишине.

«Вот вылупилась, красавица! А ну, хватит шпионить и подглядывать! У меня секретные бумаги!» – любуясь небесным светилом, рассмеялся Жорж и задернул шторы.

Полнолуние. Луна на него действовала магически. Он чувствовал все фазы луны, без всякого календаря, и подчинялся ее ритмам совершенно бессознательно. Сегодня спать не придется, он знал это точно. Что ж, дел скопилось – головы не поднять. Он прошел в кабинет.

Просматривая список группы агентов-резидентов для отправки в Советский Союз (внедрение на места), Жорж остановил внимание на семейной паре – Волковы Николай и Екатерина. Внимательно прочитал характеристики на них. Интересно. Проверка показала: это были люди с настоящими именами и биографиями. Кондаков неделю назад сделал запрос по своим каналам. По данным иммиграционного отдела, выдавшим паспорта Волковым, он узнал много интересного.

Николай и Екатерина познакомились летом 1945 года. Они встретились в пересылочном лагере для беженцев из Восточной Европы, где находились в основном евреи, русские, украинцы, белорусы, угнанные немцами в начале войны с оккупированной советской территории. Лагерь располагался под Фрайбургом и контролировался американцами. Волковы были отправлены во Францию, в город Нанси. В 1947 году, получив документы, позволяющие жить и работать во Франции, они поженились и перебрались в Париж. Детей у них не было. Прожив сорок лет во Франции, Николай Волков дорабатывал последние два года перед уходом на пенсию. Работал он в Министерстве торговли, в отделе импортных поставок из Восточной Европы и СССР. Владея в совершенстве тремя языками (русским, французским и английским), он занимался техническим переводом.

В понятии Кондакова пара Волковых была идеальным вариантом для работы на его отдел. Их можно было использовать для секретной деятельности в Москве. Во-первых, как выяснилось, они были ярыми антисоветчиками. Принимали участие в сборах и собраниях журнала «Святая Русь». Затем, что привлекло Жоржа, это совершенное владение русским и французским и знание менталитета как советских людей, так и французов. Да и официальная зацепка для отправки их на постоянное жительство в Советский Союз у них имелась. Как выяснилось, престарелая мать Екатерины Волковой жила в Москве. Ей было восемьдесят восемь лет, и она осталась совсем одна. Екатерина разыскала ее в 1959 году, после смерти Сталина, и встречалась с ней, когда в 1964 году по туристической путевке ездила в Москву. В течение всех этих лет они поддерживали связь по телефону и в письмах. Этот факт сыграл основную роль в принятии положительного решения о включении Волковых в группу подготовки агентов-резидентов. Да и возраст – за шестьдесят – не привлекал к ним, пенсионерам, пристального внимания проверяющей стороны из Москвы. Встретившись пару раз с Николаем Волковым и проведя отвлеченные беседы на различные темы, в том числе о будущей жизни и работе, Кондаков понял, что выбор правильный. Все проверки подтвердили – подозрительных следов нет и Волковы положительно смотрят на сотрудничество с отделом № 7. С ними – решено. Годятся.

Жорж, закончив писать отчет о проделанной работе, набросал план на завтра: ресторан «Балалайка» – Лариса Квин.

Была поздняя ночь. Он посмотрел на часы – ничего себе как время летит за работой – два часа! Взглянул в окно, луна скрылась за темной пеленой тумана и лишь отсветами на тучах напоминала о себе. Тишина накрыла дом, и Кондаков поднялся наверх, в спальню.

Уже под утро понял – зря ложился. Глаз не сомкнул до самого утра. Вот и не верь после этого в народные приметы!

24

Сквозь дверное стекло Алла увидела, как Даниэль смотрит в спальню.

– Шери, завтрак готов!

– Я еще сплю, Даниэль…

Последние дни Алла плохо ела, мало говорила и перебралась спать в комнату для гостей. Она старалась скрыть свое волнение от пытливого взгляда мужа, который не переставал недоумевать, что случилось с его женой: серьезно больна? Так надо обратиться к врачу!

– Шери! С тобой все в порядке?

– Все нормально, дорогой… – уныло отвечала Алла.

«Наверное, действительно болеет…» – думал наивный супруг. А жена думала только об одном: ну когда же наконец позвонит Борис.

«Гор – могущественный бык, любимец Ра. Властелин Нижнего и Верхнего Египта…» – повторяла она поразившие ее слова. Сама не зная почему, Алла назвала Зверева Гором.

Прошло две недели с той памятной встречи с Борисом Александровичем, когда Алла вернулась ночью домой из отеля «Бонапарт». Помнит, как с облегчением вздохнула, обнаружив, что Даниэль уже спит в спальне, и тихонько пробралась в комнату для гостей. Да так до сих пор и осталась там.

Муж деликатно молчал и старательно делал вид, что все нормально, пытаясь добиться ее расположения. Зря старался.

– У меня болит голова…

– Выпей таблетку, шери…

Этот незатейливый диалог стал нормой их семейной жизни.

«Гор – могущественный бык, любимец Ра…» – словно молитву повторяла Алла. Но «любимец Ра» как в воду канул. Никаких обещанных звонков и известий. Сначала она держалась. Потом стала переживать, что позволила себе пойти с ним в отель. На какое-то время отвлекалась, автоматически поддерживая видимую деятельность по дому, а потом и вовсе впала в хандру. Гор не звонил.

У них был пароль для связи – телефонный звонок в любой из понедельников. «Не могу сказать, в какой точно, все будет зависеть не от меня, – предупредил ее Зверев. – Звонить буду ровно в десять утра».

Второй понедельник прошел – телефон молчал.

Двойная жизнь тревожила, мучила, но в тоже время, как ни странно, забавляла Аллочку. Она, словно провинившийся ребенок, который боится быть раскрытым и наказанным, замирала от страха при мысли, что муж видит ее насквозь и обо всем догадывается.

– Шери, пойдем в ресторан! – пытался развлечь ее Даниэль.

– У меня мигрень, прости…

Еще одна неделя протянулась в тревожном волнении и ожидании звонка.

Понедельник. Утро. Аллочка сидела на кухне, смотрела телевизор и без аппетита завтракала. Она старалась жить нормальной жизнью и постоянно уговаривала себя, внушала, как учил ее врач-психотерапевт: все хорошо, у меня прекрасный муж, моя дочь скоро будет со мной (Алла начала собирать бумаги на воссоединение с дочерью), через три месяца получу французский паспорт и разрешение на работу… все хорошо… Самовнушение, как ни старалась, не помогало!

Утро показалось бесконечно долгим. Она уже смирилась с мыслью, что Зверев никогда не позвонит, но сердце провалилось словно в пропасть, когда раздался звонок. Часы показывали: десять часов.

– Я слушаю…

Ровным приветствием, как ни в чем не бывало Зверев забасил в трубку. Не извинился, как она ожидала, мол, прости, занят очень был… ничего подобного. Разговор был кратким, голос сухим и сдержанным.

Алла замерла, затаив радость – наконец-то! – и разочарованно проглотила обиду – ну, конечно, так надо… вдруг телефон прослушивается…

Договорились встретиться в пятницу – в шесть часов у фонтана в Люксембургском саду.

«Гор – могущественный бык, любимец Ра. Властелин Верхнего и Нижнего Египта. Да будет имя твое незыблемо, как незыблемы небеса…»

25

Первые дни октября осветились ярким, по-летнему знойным солнцем. Все сверкало вокруг и переливалось: голубое небо – в солнечный свет, солнечный свет – в бездонное небо, и все это лучезарное сияние сплошным потоком опрокидывалось на желто-красные листья деревьев. Дух захватывало от этой золотистой кутерьмы, которая радужной мозаикой отражалась в витринах магазинов, окнах домов и в стеклах, проносящихся по бульвару машин и автобусов. В Париже наступила прекрасная осенняя пора – бабье лето.

Алла вышла на станции метро «Сен-Мишель». Жарко. Она зашла в близлежащее кафе и села на террасе под навесом.

– Кофе гляссе, пожалуйста! – заказала она себе любимый напиток. До встречи с Борисом оставалось полчаса.

Мадам Дюшен была в легком летнем платье, которое необычайно шло ей. Распущенные по плечам темные с чуть золотистым отливом волосы блестели и завивались на концах легкими локонами. Ее большие светлые глаза с пушистыми ресницами, правильной формы нос с чуть вздернутым кончиком, припухлые, хорошо очерченные губы делали ее лицо притягательным и загадочным. Мужчины оборачивались на нее, но подойти – ни-ни… Вид у нее был серьезный и недоступный. Было видно сразу – мадам богата и замужем. Обручальное кольцо она не снимала никогда!

Алла очень волновалась, вспомнив равнодушный голос Зверева по телефону: что-то не так, думалось ей. Минутная стрелка словно застыла на циферблате часов церковной башенки. Она нервно зажала в горячей руке талисман-хранитель, спадающий на цепочке по шее, и незаметно поцеловала туфельки. Алла была очень суеверной, впрочем, как многие балерины: плевала через плечо, стучала по дереву, крестилась к месту и не к месту и всегда носила, не снимая, свой оберегунчик – фарфоровые пуанты. И пусть это будет смешным для кого-то, но эти ритуалы помогали ей жить. Тьфу, тьфу…

Она заплатила за кофе и вышла на бульвар, ведущий прямо к Люксембургскому саду.

«Гор – любимец Ра… – Алла поддела туфелькой шуршащий золотистый ковер под ногами. Разноцветные сухие листья, цвета охры, взметнулись и, подхваченные ветром, понеслись по бульвару: – Властелин Нижнего и Верхнего Египта…»

У фонтана была толпа. «Да как же я найду его здесь?» – испугалась она, вглядываясь в место встречи. Разгоряченные и полураздетые парижане охлаждались под прохладными брызгами гигантских струй. Некоторые сидели, опустив ноги и руки в воду, а дети радостно визжали и плескались.

Не найдя Бориса глазами, ровно в шесть часов Алла подошла к фонтану и села на выступающий бетонный парапет. Капельки влаги, разлетающиеся холодной пылью, покрыли ее горячие руки чудесной прохладой. Она прикрыла глаза и подставила лицо под вечернее спокойное солнце.

«Гор – любимец Ра…»… – она почувствовала взгляд и повернула голову в сторону аллеи. Это был он! У Аллы сердце ухнуло вниз: Гор – любимец Ра! Она улыбнулась ему и замерла… Зверев глядел на нее сдержанно и серьезно.

«Что-то случилось!» – мелькнуло у нее в голове, и радость пропала. Борис, сделав ей знак кивком головы, мол, следуй за мной, свернул с широкой центральной аллеи на едва заметную дорожку, убегающую в глубину парка. Всю дорогу Алла, пытаясь предугадать предстоящие события, неуверенно шла за ним. На скамейке, в уединенном месте, они сели и Зверев, наконец, поздоровался с ней и поцеловал ей руку.

– Привет, дорогая. Все в порядке? – спросил он спокойным и бесстрастным голосом.

– Да, все хорошо, Борис… – она неуверенно взглянула на него и добавила: – …Александрович.

Зверев улыбнулся и взял ее за руку:

– Можешь называть меня Боб… или Зверь…

– Зверь? – испугалась Аллочка.

– Мое прозвище с институтских времен…

– А можно, я тебя буду называть Гор? – робко спросила она.

– Гор? – Борис рассмеялся и внимательно посмотрел на Аллу. И вдруг, резко оборвав смех, холодно сказал: – Никаких «горов»! Борис или Боб! – и выпустил ее ладошку из своей руки. Какое-то время они сидели молча. Шуршащим комочком на колени Аллочки упал лист каштана. Она вздрогнула от неожиданности всем телом, взяла пожухлый коричневый листочек в руки и поднесла к губам:

– Хорошо, Борис Александрович! – и отвернулась.

Зверев снял темные очки и сосредоточенно посмотрел на нее, видно было, что он начал злиться.

– Алла! Мне надо сказать тебе что-то очень важное…

«Точно что-то произошло, – содрогнулась Аллочка, – Я так и знала! Ну что еще они откопали в моих бумагах?»

Борис на какое-то время отвернулся и молча начал расчерчивать зигзагообразные линии по земле носком ботинка. Потом медленно проговорил:

– А случилось то, Алла Владимировна, что мы приступили к большой и серьезной работе. Ты поняла?

– Какой работе? Ах, да! – она опустила голову.

Увидев, что Алла расстроилась, Борис взял ее за руку и успокаивающе погладил, продолжая говорить ровным тоном:

– Не забывай, дорогая, для чего мы здесь! Будем встречаться только в отеле, где можно спокойно общаться … – он, впервые за встречу, нежно улыбнулся и поцеловал ее ладонь изнутри, задержав руку у своих губ. Алла молчала.

– И еще я хотел тебе сказать, Алла, – лицо Бориса опять стало непроницаемым, – никаких встреч в кафе и ресторанах! На публике мы – случайные знакомые. Это очень важно! Ты поняла?

– Да… – каштановый лист хрустнул и рассыпался в сжатой до боли руке.

Аллочке стало понятно, что он старается убедить ее: дело – прежде всего!

Она все поняла. И расстроилась.

Тишина в парке прерывалась звеневшими издалека детскими голосами, и лучи вечернего солнца пробивались сквозь поредевшую листву деревьев. Было так покойно, но в тоже время, несмотря на тепло, по-осеннему неуютно.

Борис Александрович совсем отстранился и начал объяснять, плохо слушавшей его Алле, схемы их связи и встреч.

– Ты слушаешь меня или нет, Алла?

– Да, да, конечно…

Она все поняла: звонить он ей больше не будет – ну что же, значит так надо… Объяснил, дескать, на тот случай, если телефон прослушивается. Раз в две недели встреча в «Гранд-Отеле», в три часа, после обеда – в голове мелькнуло: «А если не приду? – и вздохнула: – Приду…»

Конечно, приду! А куда деваться? Или, может, и правда послать все к черту и прямо сейчас?

– …номер в «Гранд-отеле» не хуже, чем в «Бонапарте». Даже лучше – кровати шире! – Борис засмеялся и взял ее за руку.

Алла прервала свои скачущие мысли и промолчала. Намек ей не понравился. Она желала услышать совсем другое, что он любит ее и хочет увидеть. Наивная дурочка! Алла ничего не ответила и тихонько высвободила руку. «Не приду!» – опять подумала она.

– Алла! Да что с тобой? Ты меня слушаешь?

– Да, конечно, Борис!

– Здесь адреса, которые ты должна изучить и запомнить!

Он посмотрел на нее серьезно:

– Узнай обстановку в русском ресторане «Балалайка». Кто постоянные клиенты? Войди в доверие к работникам и официантам.

Аллочка удивилась:

– Почему «Балалайка»?

– Там собирается интересная публика. Много русских эмигрантов, да и французов, интересующихся Советским Союзом, хватает.

Зверев протянул ей конверт:

– Ходи почаще, раза два в неделю. Не скупись на чаевые. Денег будет достаточно.

Алла взяла увесистый конверт.

– Борис, это деньги? Я не возьму! Я еще те не потратила! А в остальном не волнуйся, сделаю, как надо!

Зверев спокойно посмотрел на нее, снисходительно улыбаясь уголками рта:

– Я не сомневаюсь, Алла Владимировна, что ты все сделаешь, как надо, а деньги еще пригодятся. Работы будет много, я обещаю!

Он встал.

– Ровно через две недели я жду тебя в отеле, как договорились, в три часа. Отчитаешься о посещении ресторана «Балалайка» и общества дружбы «Франция – СССР». И пожалуйста, ничего не записывай! Все запоминай до мелочей.

Зверев нагнулся и приблизил свое лицо совсем близко так, что она подумала для поцелуя и прикрыла глаза, ожидая прикосновения его губ. Но вместо нежного прощания она услышала сухое предостережение:

– Алла, я надеюсь, ты понимаешь, что говорить никому ничего не надо. Даже мужу!

Она приоткрыла глаза, все еще не понимая – о чем это он? – а когда встретилась с его пытливым и холодным взглядом и смысл сказанного дошел до ее сознания, она ужаснулась…

Пугает! Боже мой!

Алла тихо, как будто сама себе, сказала:

– Я все поняла, Борис Александрович…

Борис резко выпрямился и удовлетворенно, как показалось ей, ухмыльнулся, дескать, еще бы ты не поняла!

Он еще раз поцеловал ей руку:

– Через пятницу, в три часа! – И так же, как в ту первую, роковую для нее встречу, Борис исчез за ветвями деревьев так быстро, что она опять изумилась: а был ли он?

Она осталась сидеть на скамейке со странной блуждающей улыбкой на губах, словно застывшей в прощальных словах – через две недели, в три часа, «Гранд-отель»(!), ресторан «Балалайка»(?)…

«И мне это надо?» – разочарованно подумала она. Идти никуда не хотелось. Стало все ясно: связь со Зверевым – всего лишь небольшой эпизод в деловых отношениях. И не больше того!

Алла сидела, опустив голову, и румянец стыда и неловкости за себя проявился на хорошо загорелом лице. Вечер опустился над парком. Земля впитала дневную жару как губка, и ночная прохлада возвращала траве и деревьям их свежее дыхание. Она встала и медленно побрела по аллее к выходу парка. Радостное предчувствие встречи, как ей казалось, с «властелином» ее души, переросло в легкую меланхолию обманутой женщины. Впереди были две недели, которые надо было прожить в делах далеких и совершенно ей не интересных.

26

Жара, продолжавшаяся целую неделю и побившая рекорды температуры октября, уступила место запоздалой осени. Душный и пыльный Париж наконец умылся и освежился долгожданной непогодой.

Вера шла пешком в универмаг «Прантэн» после занятий и, несмотря на ненастье, получала огромное наслаждение от мокрого тумана, от шума дождя, монотонно стучавшего по зонту, от поблекнувшей и умиротворенной природы. Верочка любила осень. Когда жила в Москве, то всегда в конце сентября – начале октября ездила на дачу родителей под Абрамцево, подышать прохладным осенним воздухом и побродить по аллеям знаменитого парка, в этот период времени словно объятого пламенем от медленно кружащихся в воздухе красных листьев. «Да, здесь, конечно, не Абрамцево!» – она ностальгически вздохнула. Но оглядев Марсово поле в обрамлении золотых, а сейчас от дождя – коричневых деревьев, скрыть не могла – тоже красиво!

В последнее время она была почти счастлива. Наконец ее мечта сбылась, она – студентка знаменитых курсов. Почему же почти, а не совсем? Вот Верочка и пыталась в этом разобраться. Казалось, вот уже неделю она ходит на лекции в класс синхронного перевода, как того хотела. Так? Так! Да и занятия были насыщенными и интересными для специалистов переводчиков, и она старалась не упустить ни минуты от уроков. Так в чем же дело? Верочка качнула головой от назойливых мыслей. Она знала в чем. Ее отвлекала от учебного процесса, как оказалось, еще более важная обязанность, чем профессиональный перевод, – секретная деятельность. Где уж там концентрироваться на уроках, когда приходилось все время смотреть во все глаза, прислушиваться и наблюдать за Элизабет Вайт, отмечая для вечернего отчета: сидела за первым столом – одна; пропустила последнюю лекцию; опоздала… Какие уж тут лингвистические экзерсисы, черт возьми!

Дождь прихватил сильнее, и Вера прибавила шаг. Но мысли в голове не отпускали. Ей надо было подружиться и войти в доверие к американской студентке Элизабет Вайт. Почему Вайт? Вера пожала плечами, ей не доложили – почему! Со стороны ничего особенного – молодая симпатичная женщина, лет двадцати пяти – тридцати. Типичная американка: полненькая, невысокая. Вера вспомнила смеющееся лицо своей однокурсницы. У нее были небрежно распущенные светло-рыжие волосы, вьющиеся крутыми колечками. Курносый, что называют, пуговкой нос и большие круглые глаза делали ее лицо по-детски наивно-простодушным. «Поглядишь, ну чистая простофиля! – подумала Вера, опять припомнив бесхитростную улыбку девушки. – Простофиля или нет, не знаю! Вон как по-французски чешет… правда…» – тут Вера с гордостью отметила, в отличие от нее, у Элизабет Вайт был очень заметный американский акцент. Удивительным для Веры было то, что американка ничего не стеснялась: ни полноты, которая, согласитесь, большой недостаток для любой француженки, ни веснушек, рассеянных по лицу и рукам, ни ярко выраженного акцента. Вера, приглядываясь к ней, завидовала ее открытости и уверенности в себе.

«Вот бы мне так!» – думала Вера, высокая, стройная и красивая девушка, но по какой-то внутренней причине зажатая и сдержанная с посторонними людьми. И это с ее-то внешностью! Светлая шатенка с одухотворенным бледным лицом, на котором выделялись большие, зеленовато-серые, яркие глаза.

В классе Вера быстро оценила обстановку и выбрала место за соседним столом от Элизабет. Как оказалось, была права, правильно рассчитав тактику сближения естественным и ненавязчивым способом, как бы случайно. Общительная Вайт сразу обратила внимание на свою соседку и первая заговорила с ней:

– Русская? Ух, как интересно! Из Москвы? Вот это да!

В перерыве они уже вместе пили кофе на третьем этаже огромного здания, где находился кафетерий для служащих ЮНЕСКО. Элизабет, узнав, что Вера приехала из Советского Союза, восторженно смотрела на нее и тараторила на русском языке.

– Здорово! Какая практика для меня! Как ты интересно говоришь – Масква-а!..

Чуть позже она объяснила своей не скрывающей удивления новой знакомой, почему она так хорошо говорит по-русски: ее родители – американцы русского происхождения.

«Так, так, вот это действительно любопытно!» – теперь уже ликовала Верочка. Русская! Родилась в Вашингтоне! Петрович будет доволен! С этого времени девушки, связанные русским языком, который больше никто не понимал в их группе, подружились и сели за один стол. Это было то, чего Верочка добивалась. «Умница!» – скажет потом Петрович.

Вот так под мысли о работе Вера вошла в универмаг.

На первом этаже прошлась по отделу косметики, брызнула на себя ароматной пылью пробных духов: «Стефани»? – «Принцесса Монако!» – «Очень нежные!» Она еще немного покрутилась в душистом благоухании, нанесла на веки золотисто-зеленые тени от Диора: «Цвет мой! Надо купить!» – и поднялась выше по бегущему открытому эскалатору. На втором этаже находился отдел женской одежды. Здесь было все, чего душа пожелает, на любой вкус и кошелек. Вера целенаправленно искала себе осеннюю куртку или демисезонный плащ. Она равнодушно прошла мимо рядов дизайнерской легкой одежды: неизвестно, что будет модным в следующем году… А это лето, как ни жаль, – тут Верочка посмотрела в окно, по стеклу которого струился настоящий водопад, – и думать нечего – закончилось! Вот время летит! Кажется, вечность назад она приехала в Париж в начале июня и, конечно, привезла с собой только летние вещи. Так, глядишь, зима скоро нагрянет!

Вера разглядывала и перебирала плащи и куртки, развешанные к осеннему сезону длинными рядами. Через час начала злиться на себя: ну никак не могла выбрать себе то, что хотела! А хотела она светлый классический плащ с контрастной в яркую клетку подкладкой или кожаную коричневую куртку – мягкую и хорошего качества. После пятой – десятой примерки взмокла и устала. Прикинула очередное пальто и рассмеялась, глядя на себя в зеркало – как тетя Мотя из колхоза «Светлый путь»! Вот тебе и Париж – центр мировой моды!

«В Москве было проще, – вздохнула своим мыслям она. – Что подвернулось, то и хватаешь!» Этот факт развеселил ее. Еще раз приложив к себе куртку на утепленной подкладке, она пошла платить в кассу. Довольная своей покупкой, с большим шуршащим пакетом в руках она заспешила к выходу. Был шестой час, и Петр Петрович ждал ее.

По дороге домой она прикидывала, что рассказать Петренко: во-первых, пригласила Элизабет на выставку, но Вайт отказалась, сославшись на занятость. Что еще? Пили вместе кофе… Она вспомнила хитрые, всевидящие глаза соседа, и тут ее словно пронзила мысль: интересно, а почему ее поселили рядом с Петренко, на одну лестничную площадку? И опять разволновалась от этих мыслей. Ой, девочка, все это неспроста! Вера припомнила, как перед самым отъездом отец наставлял ее на дорогу:

«Слушайся начальство, дочь! Это самое главное в любой карьере. Соглашайся во всем, не перечь, даже если очень хочется! – И добавил, посмотрев внимательно: – Но делай то, что тебе позволяет долг и совесть».

К сожалению, совесть ей ничего не говорила, ну а долг – не давил на ее сознание. Слишком была молода для этого. На данный момент единственное, что волновало Веру – оправдать доверие Петра Петровича и не потерять работу в Париже. Очень уж ей хотелось зацепиться здесь как можно дольше. Себе – не лгала. Верочка обожала Францию, а еще больше она была в восторге от того, что занималась любимым делом – переводом, и за это согласна была пойти на все… «На все?.. – она коротко вздохнула. – Ну, если не на все, то на многое уж точно, только бы не возвращаться в Москву!» Вот так. И к бабушке ходить не надо!