Текст книги "Империя зла"

Автор книги: Надежда Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Так вы еще сомневаетесь, что нам удастся разделить близнецов?

На это один из ассистентов с сомнением ответил:

– Маловероятно... Вряд ли нам удастся поделить на троих все их внутренние органы...

Доктора захлопнули за собой дверь и спустились в подвал. Серафина и Алик тряслись от страха, не в силах вскочить и убежать. Им казалось, что доктора вот-вот вернутся. Но они вернулись лишь через два часа. Все это время наши друзья прислушивались, и им казалось, что они слышат непонятные дикие крики, но не могли разобрать, откуда эти крики доносятся – сверху, из больницы, или из подвала.

Наконец доктора вышли, заперли дверь и стали подниматься вверх по лестнице, но тут Косицкий спросил ассистентов:

– А дверь на улицу вы заперли?

– Вы же сами запирали, ключ в вашей связке, – сказал ассистент.

– Ты слышал? – шепотом сказала Серафина. – Там есть выход.

– Только нам к нему не попасть, – буркнул Алик, выбираясь из укрытия. – Потом, не забывай о заборе.

– Подожди! – возбужденно заговорила Серафина. – Это, если я не ошибаюсь, торец здания, так? Тот самый, от которого начинается забор.

– Да, кажется, – неуверенно подтвердил Алик. – Это старый врачебный корпус, здесь больные не лежат.

– Правильно, больные в том крыле, а с этой стороны, – Серафина постучала по стене, – дверь выходит на улицу.

– Но нам от этого не легче, – вздохнул Алик. – Идем в Палаты, пока нас не хватились.

Как ни тяжело было Серафине в этом признаться, Алик оказался прав. Пользы от того, что из подвала есть выход на волю, им не было никакой. Подвал на замке, а ключи у доктора Косицкого. Отмычку сделать не из чего. Да и рискованное дело – отмычка, можно лишь испортить ею замок. Доктора не преминут это заметить, сделают свои выводы, и тогда – тогда начнется такая охота, что не спрячешься.

Серафина и Алик больше не рисковали сидеть в нише, и поговорить им теперь удавалось только на прогулках. Както раз Алик поделился с Серафиной очень интересным своим наблюдешюм.

– Ты никогда не замечала, как этот доктор Косицкий на тебя смотрит?

– Нет, а что? – удивилась Серафина.

– Ну конечно, ты так увлеклась игрой, что ничего вокруг не видишь, – сердито сказал Алик. – А ты обрати внимание, как он на тебя смотрит, когда проходит по коридору.

– Вот не замечала! – с искренним недоумением сказала Серафина. – Ты думаешь, он о чем-то догадывается?

– Догадывается он или нет, а ты очень симпатичная сумасшедшая, – заметил Алик. – Даже что там, настоящая красавица, несмотря на этот ежик у тебя на макушке.

Тут Серафина стала вспоминать, что всегда – на осмотрах в палате ли, в кабинетах – доктор Косицкий что-то слишком долго занимается с нею. Серафине почему-то всегда казалось, что доктор ее подозревает, и она старалась вовсю, валяла дурака. Так вот, значит, чем объясняется столь пристальное внимание Косицкого.

– Вот козел! – возмутилась Серафина.

– Но у него ключи, – заметил Алик.

– Господи меня помилуй! – забыв о том, что ее могут услышать, возопила Серафина.

– Если бы я мог, то занялся бы этим сам, да только он не педераст, – с сожалением сказал Алик.

– Ох! Мужчину! Но я не могу! – заскулила было Серафина.

– А тебе не все равно – гнить в психушке с невинностью или без? – грустно поинтересовался Алик. – А тут хоть малейший шанс.

"Верно, ведь это шанс и, кажется, единственный", – уныло подумала Серафина.

– Может, он брезгует сумасшедшими? – кисло заметила она.

– Вот не заметил, – усмехнулся Алик.

Теперь Серафина стала приглядываться к Косицкому. Раз в неделю доктор самолично осматривал пациентов и делал им новые назначения. Проводил прием он в кабинете терапии и в присутствии медсестры. Больных приводили по очереди. Некоторые "тихие" приходили сами.

Накануне Серафина выклянчила у медсестры карандаш и несколько листов чистой бумаги. Теперь она играла с упоением, как будто и в самом деле держала экзамен на актерский факультет. Она торжественно заявила всем, что начинает писать трактат о превращении женщины в Тарзана. При этом она на всеобщее обозрение похвалялась своими мускулами. Собрав вокруг себя сумасшедших, она говорила им:

– Мне страшно повезло, что я попала в этот прекрасный институт, – при этом она закатывала глаза и восхищенно обводила взглядом стены и потолок. – Здесь такие великолепные доктора – от их назначений мои мускулы увеличились вдвое!

Она несла несусветную чушь, а завидев кого-либо из врачей, повисала на перекладине и раскачивалась, как обезьяна. За неделю она проела всем печенки своим трактатом – настырно совала его докторам и требовала резолюции. Ученые доктора хватались за головы, грозя посадить неуемную пациентку под замок, если она не перестанет докучать занятым людям.

Но и в кабинет врача она вошла с папкой под мышкой и, выражая всем своим видом гордость и самолюбование, без приглашения уселась на стул. Она вперилась в доктора выпученными глазами фанатика и, не дожидаясь вопросов о самочувствии, разложила уже порядком потасканную диссертацию.

– Мне нужен совет компетентного человека по поводу моего трактата, – широко раскрывая шалые глаза, заявила она. Доктор, вы не могли бы мне дать такой совет?

Тут она пустилась в длинные и путаные разглагольствования. Медсестра морщилась и удивлялась про себя, отчего доктор не выгонит прочь эту сумасшедшую дуру.

– Олечка, принесите мне истории болезней, а мы с тобой, Сима, посмотрим твою диссертацию, – сказал Косицкий.

Медсестра фыркнула и вышла. Доктор велел Серафине раздеться, что та очень охотно проделала, и стала демонстративно вертеться перед зеркалом. Забыв о своих докторских обязанностях, Косицкий смотрел на нее смятенным взглядом.

– Да вы не меня осматривайте, а мою диссертацию, – важно сказала Серафина. – Я бы попросила вас, доктор, выписать мне побольше порошков – это прекрасные анаболики!..

– Разумеется... Ну, разумеется, – наконец выговорил Косицкий. – Мы сегодня обязательно посмотрим твою диссертацию, а пока одевайся, мне нужно вести прием.

– Помните, вы обещали, – капризно сказала Серафина и напоследок прихватила с докторского стола несколько чистых бланков. При этом она краем глаза заметила в кармане халата Косицкого тяжелую связку ключей.

Весь этот день и весь следующий Серафина ходила важная и сообщала всем и каждому, что сам доктор Косицкий будет смотреть ее диссертацию. На прогулке она договорилась с Аликом, что он каждую ночь будет ждать в нише под лестницей, потому что она еще не знала, когда Косицкий соблаговолит сдаться. Это было опасно, но капитуляции доктора оставалось ждать недолго. Так оно и вышло.

* * *

Так, начиная с этого вечера, события сдвинулись с мертвой точки и понеслись бешеным галопом.

Примерно раз в неделю у доктора Косицкого бывали ночные дежурства. Именно в эти свои ночные дежурства он зачем-то очень часто спускался со своими ассистентами в подвал. Но в эту ночь он вдруг отпустил обоих ассистентов по домам. С самого вечера он был задумчив и рассеян, машинально обходил больных и делал какие-то распоряжения, а потом разрешил медсестре поспать в дежурке. Та мигом исчезла.

Серафине же не спалось. Она исподтишка наблюдала за доктором, отмечая про себя, что всегда холодный и твердый его взгляд стал каким-то рассеянным. Какое-то неясное предчувствие говорило ей, что приближается решающий момент, но она еще не знала, как произойдет эта встреча и как она добудет у Косицкого ключи.

Незаметно она задремала и очнулась от того, что кто-то тронул ее за плечо.

– А? Что? – вскочила она и обнаружила у своей койки доктора в белом халате.

В течение нескольких мгновений Серафина не могла правильно оценить ситуацию и смотрела на доктора в замешательстве, но потом вдруг опомнилась и ринулась с кровати с радостным воплем:

– Диссертация!

Она схватила с тумбочки растрепанную кипу бумаг и в упоении затанцевала по коридору, не заметив, как странно смотрит не нее Косицкий. Будто бы только что доктора осенила удивительная догадка, и он закрыл рот ладонью, сдерживая изумленный возглас.

... В кабинете главного врача горела одна лампа с абажуром.

– Доктор, так вы решили посмотреть мою диссертацию? – радостно вскричала Серафина и обернулась к Косицкому.

Доктор стоял в дверях и молча смотрел на нее. И что-то было в его взгляде такое, от чего Серафину с ног до головы обдало холодом. На миг мелькнула безумная мысль стукнуть доктора по голове, схватить ключи и бежать прочь, но она усилием воли отогнала ее.

– Хватит! Сядьте, Серафина! – Косицкий подошел к столу и пододвинул ей кресло.

Ноги у Серафины подкосились, и она буквально упала в него. Ненужный уже дурацкий трактат выпал из ее рук и веером разлетелся по полу.

– Никакой вы не Тарзан и никакая вы не сумасшедшая – вот что я понял сейчас, – сказал Косицкий и опустился в противоположное кресло.

Дыхание занялось в груди Серафины – она молчала, поняв, что выдала себя невольно в тот момент, когда Косицкий разбудил ее. Вся дальнейшая игра стала бессмысленной.

– Пр-роклятие! – невольно вырвалось у нее.

– Вот так будет лучше, – Косицкий встал и достал из шкафа рюмки, коньяк и шоколад. – А ведь я до настоящего момента считал вас, Серафина, совершенно безумной, хотя... хотя, конечно, кое-какие сомнения закрадывались... Из вас бы получилась большая актриса...

– Если бы я не была здесь, – в тон докончила Серафина.

Нечеловеческое напряжение всех этих месяцев, выматывающая душу и нервы постоянная игра и удар вызванный разоблачением, сломили Серафину– она схватилась за голову, почувствовав сильную стреляющую боль в висках. Но через минуту она пришла в себя и увидела, что Косицкий подает ей рюмку коньяку.

– Выпейте, вам станет лучше. Такое напряжение сломит и слона.

Серафина послушно проглотила коньяк. Боль в голове постепенно утихла, и она снова обрела способность ясно мыслить. Косицкий снял халат и повесил его на крюк в стене, оказавшись, к удивлению Серафины, совсем не тощим, как она думала, а несколько сухопарым и стройным еще молодым мужчиной.

Она усилием воли отвела взгляд – нет, не от доктора, от кармана его халата, где звенели ключи, боясь, что он прочтет ее мысли. Теперь ее мучила лишь одна проблема любой ценой завладеть ключами – и ради этого она готова была на все. Одной рукой она нащупала в кармане порошки снотворного и, неловко повернувшись, уронила со стола свою рюмку. Звякнули осколки.

– Кажется, и в самом деле у вас сдали нервы, – сочувственно сказал и повернулся к шкафу, чтобы достать новую рюмку.

Тут Серафина вытащила из кармана склянку с порошком и опрокинула в бутылку.

– Да... вайте выпьем еще немного... что-то у меня дрожат руки... – хрипло проговорила она и стала наливать из бутылки.

При мысли о том, что сейчас должно произойти, ее бросало то в жар, то в холод.

– Совсем вы расклеились, бедняжка, – Косицкий взял у нее бутылку и сам налил коньяк.

Они выпили. Вернее, выпил один Косицкий, а Серафина выплеснула свою порцию под стол. Раза два она не смогла вылить зелье, и ей пришлось выпить – тот час же почувствовала, как закружилась голова и налились свинцом ноги... Наливая очередную рюмку, доктор Косицкий зацепил локтем и уронил графин с водой.

– Что это со мной сегодня? – удивленно проговорил он заплетающимся языком и положил руку Серафине на плечо.

Та внутренне сжалась, готовясь к самому худшему. Косицкий взял ее за руку и хотел что-то сказать, но язык ему уже не повиновался, и голова стала клониться на стол. Он делал над собой невероятные усилия, чтобы держаться прямо, но это ему не удавалось. Казалось, еще мгновение – и он догадается о том, что было в бутылке. Но не успел. Голова его упала на руки – в следующее мгновение он уже спал.

Серафина вскочила. Ее качнуло к противоположной стене, но она устояла на ногах и достала из кармана висящего на стене халата связку ключей. Ее снова зашатало, ноги позорно разъезжались, и она опрокинула на пол со стола вазу с цветами. Раздался грохот – оглушительный, как ей показалось. Страх обдал ее ледяной волной с ног до головы, и прояснил разум. Но Косицкий не проснулся. Серафина плохо помнила, как выбралась из кабинета в коридор и прошла его из конца в конец. Похоже было, что ее никто не заметил.

– Наконец-то! – метнулся из-под лестницы Алик. – Боже, да что с тобой? Ты пьяна в стельку!

– Куда там! – процедила сквозь зубы Серафина. – Хорошо еще, что вообще пришла. Думаешь, легко было выплескивать эту адскую смесь?

Алик взял у нее ключи и торопливо стал подбирать к замку. Руки у него тряслись и ключ не попадал в замочную скважину.

– Спокойно, спокойно, не гоношись, – держась за стену, шептала Серафина.

Наконец, ключ повернулся в замке. Дверь распахнулась.

Сырость и холод подвала смахнули с Серафины сонную одурь. Голова ее снова стала ясной, а походка упругой. Приближался ответственный момент.

Едва только распахнулись двери подвала, как откуда-то снизу до их слуха донесся нестройный хор разноголосых воплей, от которых у обоих друзей зашевелились волосы на затылках.

– Там кто-то есть! – шепнула Серафина.

– Все равно идем, – так же шепотом отозвался Алик, и они стали спускаться.

Чем ниже они спускались, тем громче становились крики. Воображение уже рисовало им страшные картины – представлялось, что доктор Косицкий держит здесь буйных сумасшедших. Страх невольно сжимал сердца на пороге жуткого подвала.

Наконец, ступеньки кончились, и Алик, а за ним Серафина ступили в просторное помещение с высокими сводчатыми потолками, тускло освещенное одной длинной лампой дневного света. Едва только они оказались в полосе освещения, как душераздирающие вопли раздались с удвоенной силой.

– Боже! Что это? Кто это? – пятясь назад, прошептала Серафина.

Прямо напротив них в большой железной клетке сидело нечто. Это нечто нельзя был назвать ни человеком ни животным. Вернее, оно должно было быть человеком. Но оно им не было. Широко расставив толстые кривые ноги, держась трехпалыми руками за прутья клетки, внутри стояло и смотрело на них существо о трех головах и четырех руках. Внизу до пояса у него было все как у человека, а выше тело разветвлялось на три части. Три совершенно разных человека росло из одного основания. Средний, самый большой человек, бодрствовал, два поменьше, по бокам, дремали, повесив головы. Зато среднее лицо с массивным квадратным подбородком и маленькими злыми глазками поражало своей свирепостью. Две боковые трехпалые руки висели по бокам, две же средние щелками о прутья клетки твердыми, будто железными, когтями, как кастаньетами.

Едва только незваные гости шевельнулись, как по бокам выросло еще два зверских лица – тела вспрянули мгновенно, будто змеи. Страшное существо издало грозный рык, не сравнимый ни с какими звуками, издаваемыми человеком или животным.

Словно загипнотизированные, наши друзья не имели сил отвести взглядов от ужасной клетки. Что-то большее, чем обычный страх, приковало их ноги к полу. Вокруг стояло множество клеток, и на каждой висела табличка с названием экземпляра. Наклонившись к надписи, Серафина разобрала одно слово, написанное латинскими буквами. Это было слово "тригронг" – от цифры три.

Сбоку раздался отвратительный визг – Серафина обернулась. Сквозь прутья другой клетки просовывало руку еще одно человекообразное существо с огромной головой, непомерно раздутой водянкой. Личико у этого ужасного урода было с кулачок на громадной, круглой, как шар и совершенно лысой голове, тельце хилое и тщедушное, но руки длинные и, по-видимому, необычайно сильные. Просунув лапу через прутья клетки, страшилище едва не схватило Серафину за пижаму. Когда это не удалось, оно завизжало и заверещало пронзительным тенором.

Не в силах оторваться от изумительного зрелища, Алик и Серафина, хоть и дрожа от страха, ходили от клетки к клетке, словно в диковинном зоопарке. Что открывалось их взорам!

Вот в углу одной из клеток, свернувшись в клубок, лежит человеко-зверь, прикрыв мохнатой лапой – нет, не лицо – некое подобие волчьей пасти. Тело его покрыто густой рыжевато-бурой шерстью, а длинный голый хвост свернут в кольцо. Разбуженный нежеланным вторжением, он ворчит и сонно помаргивает круглыми глазками без ресниц.

Вот лежит кусок мяса без рук, без ног, но с глазами и широко открытым ртом, изрыгающим трубные звуки.

А вот целое скопище детей-уродов, – со сросшимися ногами, раздвоенными головами, искаженными лицами. У одного из младенцев на руках и ногах меж пальцами перепонки, как у лягушки, а лицо резко заострено вперед наподобие свиного рыла. Серафина и Алик усомнились, не попали ли они случайно в ад? Но – нет! Сделав несколько шагов в соседнее помещение, отделенное лишь сводчатой аркой, они увидели первоклассно оборудованную операционную. Так вот для чего выводят здесь уродцев – специально для лаборатории доктора Косицкого. Что же за чудовище сам этот доктор! Серафина содрогнулась. И снова клетки, клетки, клетки. В одной из них спит, раскинувшись на жестком ложе, молодая девушка с длинными волосами. Она довольно миловидна, но лицо даже во сне поражает непроходимой тупостью. Это лицо идиотки. Вот она проснулась, подняла голову – господи спаси и помилуй – вместо одного у нее два лица, спереди и сзади. Волосы растут лишь на узком перешейке между этими двумя лицами. Одно лицо несчастной громко засмеялось, а другое еще не проснулось, глаза на нем были закрыты.

Тут Серафина почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд и невольно обернулась. Из клетки на нее смотрел обнаженный по пояс человек. Когда она встретилась взглядом с его маленькими рысьими глазками, то едва не лишилась чувств. Увидев ее, это страшное человекоподобное существо навалилось мускулистой грудью на клетку, вцепившись в толстые железные прутья обеими когтистыми лапами. У него было лицо людоеда низкий лоб, раскосые глаза, сплюснутый нос и огромный, усаженный острыми треугольными зубами, рот. Подбородок его странно раздваивался наподобие ягодиц, а на голове совершенно не росли волосы – голый череп блестел, как зеркальный. Зато его большие остроконечные уши тонко вибрировали, словно прислушиваясь к чему-то. "Хомозоид саблезубый зверовидный", – гласила надпись на табличке.

Серафина готова была поклясться, что при виде ее в рысьих глазах хомозоида загорелся похотливый интерес.

И снова уроды – о трех ногах, о двух головах, с огромными животами и крысиными хвостами.

– Что же это за зверинец такой? – шепотом спросил Алик, разглядывая уродливых детишек в клетке. – Слушай, неужели эти твари от людей родятся?

– Надышавшись радиацией и съев за обедом филе из собственной мамы, можно и дьявола родить, – тоном, не допускавшим возражений, заявила Серафина.

– Ну, тут уж ты не права! – с ненавистью сказал Алик. Специально их здесь выводят, для опытов. Для того и беременных женщин чем-то пичкают, чтоб таких вот плодили. Нет, консервов из мамы здесь недостаточно!

– Тем более бежим скорей отсюда! Где выход?

– Я думаю, вот эта дверь, – Алик попытался протиснуться к узкой дверце мимо клетки с головастым уродцем, но тот высунул руку и схватил его за ногу. Холодное липкое прикосновение заставило Алика содрогнуться от омерзения и отскочить прочь.

– Клетку можно подвинуть, – сказала Серафина.

Они потащили клетку в сторону, но едва приподняли, как днище выпало, и выродок упал на пол. Алик пнул урода ногой под брюхо, и он с воем побежал в угол, помогая себе обеими руками. Очевидно, бедняга начисто был лишен природой человеческой речи, потому что остановился на середине подвала и принялся нечленораздельно вопить и дразниться по-обезьяньи.

Дверца запиралась на висячий замок. Алик лихорадочно подбирал ключи – один, другой... пятый... десятый... Ни один не подошел. Чудовищный грохот позади заставил их прервать свое занятие и оглянуться. Боже, что они увидели!

Мерзкий уродец открыл несколько клеток. Страшные существа, почуяв свободу, выбрались наружу и отрезали нашим беглецам дорогу назад, в больницу, а дверь на улицу не открывалась! Кое-кто из уродцев уже лезли по лестнице вверх, другие разбегались по углам.

Вылез из своей клетки, расправляя плечи, страшный трехголовый человек. Чудовище вышло на середину, потянулось и вдруг испустило громовой клич сразу из трех глоток, при этом бия себя всеми четырьмя руками сразу в три мохнатые груди и топая короткими кривыми ногами.

По-кошачьи пригибаясь, показался хомозоид с остроконечными ушами и хищно стал принюхиваться, нагнув голову.

У Алика оставался еще один, последний, ключ, когда на лестнице послышались крики и испуганные возгласы. Санитары обнаружили либо отсутствие больных, либо усыпленного доктора. Замок щелкнул вдруг и открылся, но было уже поздно. Даже если бы пленникам и удалось выскользнуть через дверь, погоня настигнет их в два счета, не успеют они отбежать и сотни шагов.

– Алик, беги один! – шепнула Серафина, приоткрывая дверь.

В лицо пахнуло весной – таким упоительным был аромат свободы, что сердце у нее сжалось.

– Один не пойду! – воспротивился вдруг Алик, но Серафина уже торопливо толкала его в щель.

– Запомни – Советская, двенадцать, квартира сорок, Никита Романов. Ну иди же, вдвоем вы мне скорее поможете, – чуть не силой выпихав замешкавшегося друга, она снова защелкнула замок. Как раз в этот самый момент ее настигли санитары.

– Не успела, мерзавка! – крикнул один из них, злобно пиная Серафину, потом схватил ее за воротник рубашки и потащил наверх.

Грубое насилие так возмутило Серафину, что она пыталась сопротивляться, но недаром санитарами здесь служили здоровенные качки – она тут же получила несколько ударов под ребра, таких, что в голове помутилось. Доктора и санитары, увидев полнейший разгром в лаборатории, не знали, кого вначале хватать – пациентку или разбежавшихся подопытных экспонатов. Двое санитаров схватили под руки хомозоида зверовидного, который, разломав одну из клеток, с чавканьем доедал отчаянно визжавших уродливых младенцев. Людоед выпрямился, повернулся – и санитары с криками покатились в разные стороны. Спустя секунду они уже мчались прочь – один из них со стонами поддерживал зияющее страшной рваной раной плечо – след острых зубов людоеда.

Доктора, которые пытались окружить трехголового тригронга, тоже бежали, уворачиваясь от его тяжелых кулаков.

Серафина сопротивлялась, когда ее тащил санитар, поэтому они замешкались на лестнице. Вдруг санитар странно дернулся и обмяк, выпустив ее. Обрадовавшись освобождению, она хотела пуститься наутек, но, подняв голову вверх, обомлела от ужаса. Над ней стоял мускулистый, почти совершенно голый – нет, не мужчина – выродок в образе человеческом, которому название было хомозоид зверовидный. Когтистые руки людоеда были окровавлены по локти, изо рта капала свежая человеческая кровь. Он стоял, широко расставив жилистые, без малейшего следа растительности, ноги, выставив вперед непропорционально большой, с утолщением на конце, половой член, тоже совершенно безволосый, и разглядывал Серафину маленькими рысьими глазками, в которых сквозило звериное вожделение.

Санитар неподвижно лежал на ступеньках головой вниз. Мимо, по лестнице вверх то и дело пробегали. Кто-то мелкий и низкорослый проскочил у Серафины между ног – она ничего вокруг не замечала, кроме склонившегося над собой страшного лица.

Медленно, очень медленно она стала отступать по лестнице вверх. Так же медленно человек – зверь двигался за ней. Это было много страшнее, чем если бы он бросился на жертву и тут же схватил ее. Серафина скорее угадала, чем увидела приоткрытую дверь у себя за спиной. Стараясь не сделать лишнего движения, чтобы не спугнуть страшилище, она мягко шагнула за порог и вдруг с быстротой молнии захлопнула перед носом чудовища дверь.

Слыша за спиной громовой рев и толчки – мутант пытался открыть дверь не в ту сторону. Серафина хотела сначала спрятаться в знакомой нише, но поняла, что людоед обнаружит ее по запаху, и во весь дух побежала прочь. Она сунулась было к парадному выходу, но там толпились доктора и санитары, да и бесполезно пытаться выскользнуть во двор, если дальнейшего хода все равно нет. Серафина помчалась наверх, в свою палату, словно там ее ждало спасение.

Вдруг на бегу она на чем-то поскользнулась и чуть не свернула себе шею. Едва удержавшись на ногах, глянула вниз и обомлела – по коридору было разбросано разорванное на части тело человека. Страшные останки еще сочились кровью, зияли свежими рваными краями. Лужи крови на полу, забрызганные стены – Серафину замутило и она снова бросилась бежать, плохо соображая, куда сейчас мчится. Ужаснувшись увиденному, вдруг поняла, что они с Аликом наделали. Сами того не желая, они выпустили из заточения на свободу страшных выродков рода человеческого, мутантов, до сих пор в виде живой коллекции содержавшихся при сумасшедшем доме. Вырвавшись на свободу, нелюди с помраченным сознанием и зверскими инстинктами натворили больших бед. Ужас обуял Серафину – отовсюду неслись рев, вой, нечеловеческие крики, и невозможно было понять, кричат ли это больные или воют мутанты. Больница превратилась в сущий ад.

Из палат, преследуемые чудовищами, вскакивали больные. Они дико кричали и разбегались – казалось, страшная опасность прояснила их дремлющий разум, и теперь они спасались со всех ног. Мимо, отчаянно крича и выгибаясь, промчался больной. На спине у него, вцепившись когтями в горло, висело мохнатое существо с оскаленным лицом и длинным хвостом. На пол падали капли дымящейся человеческой крови.

Серафина метнулась за угол и притаилась. Она совершенно потеряла всякую ориентировку в длинных больничных коридорах, не знала, в какую сторону бежать, и теперь пыталась собрать в кучу ускользающие мысли и сосредоточиться.

Вдруг громовой рев раздался над самой ее головой. Из палаты в коридор выступил тригронг – непонятно было, как он мог оказаться здесь так быстро, когда совсем недавно находился еще внизу, в подвале. Вид чудовища внушал ужас. Среднее туловище несло в зубах человека, две его руки тащили другого, мертвой хваткой вцепившись бедняге в горло. На ходу людоед пожирал одного несчастного, но в то же время не выпускал и другого, хотя тот еще дергался. Тяжело ступая, страшилище двигалось в сторону Серафины – еще немного, и он ее заметит. Пятясь задом, Серафина стала отступать, пытаясь найти какой-нибудь уголок, чтобы спрятаться. Ей попалась дверь. Не долго думая, она толкнула ее и шагнула внутрь.

– Ой! – невольно вырвался у нее изумленный возглас.

Откинувшись на спинку кресла, перед нею сидел и смотрел на нее доктор Косицкий. Она волею судьбы попала в тот же кабинет и к тому же самому человеку, от которого убежала не более часа назад. Доктор еще не совсем пришел в себя после огненного угощения, и все реакции у него были замедленные. Нашедшие доктора санитары не успели окончательно привести его в себя. Воспользовавшись минутным замешательством, Серафина рванулась прочь из кабинета, но, едва выскочив, чуть не попала в лапы тригронгу зверовидному. Широко расставив волосатые ноги и свирепо урча, он доедал растерзанное тело несчастного больного.

Чудовище показалось ей страшнее доктора, и Серафина вернулась обратно.

– Что там... такое? – заторможенным голосом спросил Косицкий. Серафина не ответила, но ужас, написанный на ее лице, говорил яснее слов.

– Ну! – приподнимаясь в кресле, крикнул доктор.

– Ваши уроды из лаборатории разбежались! – несмотря на ужас, в голосе ее прорвались злорадные нотки.

– Хомозоид вырвался на свободу? И тригронг тоже? Зверовидные существа в больнице! – Косицкий вскочил с кресла, как подброшенный пружиной.

– Тот... ну у которого три... доедает вашего больного в коридоре, – невольно отступая в угол, сообщила Серафина,

– И его выпустила ты, безумная! – вскричал Косицкий.

– Поделом вам за чудовищные опыты над людьми! – крикнула Серафина.

– Да ты соображаешь, что натворила, дура? – вне себя закричал Косицкий, бросился к столу и стал подряд нажимать какие-то кнопки.

– Откуда уж мне соображать, я же сумасшедшая! – несмотря на весь трагизм положения Серафина не могла не удержаться, чтобы не подпустить доктору очередную шпильку. – А звоните вы напрасно, персонал давно разбежался.

Она снова метнулась к двери, потому что Косицкий хотел схватить ее за рукав.

– Стой, несчастная! Куда? – доктор все же изловчился и поймал ее. – Они же разорвут тебя в клочки!

– А как же больные? – ехидно спросила Серафина.

– Черт с ними, с больными! – проревел доктор и в ярости бросил молчавший телефон на пол.

Серафина выглянула в окно, и из груди ее вырвался возглас досады и разочарования – оба окна выходили в больничный садик.

– Телефон не работает, потому что я оторвала вам провод, – со вздохом сообщила она.

– Молодец! – зло бросил Косицкий. – Теперь наша жизнь зависит от того, как скоро мы доберемся до исправного телефона и позовем помощь.

Он выдвинул ящик стола, достал револьвер и торопливо стал его заряжать. Но когда доктор двинулся к двери, вслед за ним двинулась и Серафина.

– А ты куда? – хмуро спросил Косицкий.

– Для вас помощь означает спасение, а для меня – смертный приговор, – буркнула Серафина.

– Поздно! – сказал Косицкий. – Эти выродки запрудили все здание.

Он первым вышел в коридор, за ним – Серафина. Санитары и обслуживающий персонал больницы почти в полном составе покинули корпус, бросив больных на произвол судьбы. Около кабинета уже никого не было, но остатки кровавого пиршества тригронга зверовидного были разбросаны по всему коридору. От страшного зрелища мутилось сознание, и тошнота подкатывала к горлу. Душераздирающие крики все еще неслись со всех сторон. Время от времени мимо проносились опьяненные свободой и безнаказанностью гнусные уродцы. Не обращая на них внимания, Косицкий направился к лифту, но и лифт не работал. Видимо, где-то повредили проводку. Чертыхнувшись и велев Серафине следовать за собой. Косицкий шагнул к лестнице. Там дорогу им преградил труп. Нелепо разбросав в разные стороны голые ноги и свесившись головой со ступенек, лежала девушка с двумя лицами. В ее горле зияла громадная рваная рана, свежая, еще не свернувшаяся кровь разлилась громадной лужей. На ее истерзанном теле имелись явные следы насилия. Не сомневаясь ни на йоту. Серафина сразу могла бы сказать, чья это работа.

Опасливо она перешагнула труп. Поднялись на последний, четвертый, этаж, Косицкий пошарил по карманам и спросил:

– Где ключи?

– Потеряла, – виновато сказала Серафина, не решаясь признаться, что в спешке бегства они остались у Алика.

Не долго думая, доктор поднял пистолет и выстрелил в замок. Дверь кабинета распахнулась. Серафина замешкалась на пороге, не зная, каковы намерения доктора, но он втолкнул ее в кабинет и закрыл дверь. Она ощетинилась было, но Косицкий, не обращая на нее внимания, подошел к окну и распахнул его.