Текст книги "Жила ли Дева Мария?"

Автор книги: Н. Румянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

г. Фригийская богоматерь Кибела

К числу последних принадлежала также фригийская богиня Кибела – «Великая матерь богов», культ которой был широко распространен в Малой Азии, откуда в конце III в. до христ. эры он был занесен в пределы Римской республики и занял там прочное официальное место. Про Кибелу и ее возлюбленного, «умирающего и воскресающего спасителя», Аттиса, существовало несколько сказаний, где она фигурировала под различными другими именами.

По одному из этих сказаний, Аттис родился от речной богини Наны, чудесно зачавшей его от положенной за пазуху миндалины. В юношеском возрасте он возбудил любовь к себе горной богини Агдистис (Кибелы), которая сделала его своим спутником по охоте и возлюбленным. Затем произошло несчастье: в припадке насланного ею безумия юноша бокал в горы, оскопил себя под сосной и умер, а виновница беды оплакала его, похоронила, установила в его честь ежегодное празднество и особую коллегию из оскопленных жрецов. Другое сказание рисует дело иначе: дочь фригийского царя Кибела влюбляется в юношу Аттиса и делается от него беременной, за что взбешенный отец убивает его. Кибела с дикими криками носится по горам в поисках трупа, но не находит его и исчезает сама. Местные жители устанавливают в честь их обоих, особенно – Кибелы, ежегодное празднество и почитание – культ.

Праздник этот был многодневным, охватывал собою 15–27 марта, т. е. тоже как раз те дни и числа, когда некогда справлялась христианская пасха, и, подобно ей, тоже был посвящен мотивам смерти и воскресения «спасителя». Иначе говоря, он был своего рода фригийской «пасхой», распадавшейся на множество различных обрядовых или культовых моментов. Так, 15 числа в торжественной процессии несли срезанный тростник в храм Кибелы и заклали быка в магическое обеспечение плодородия нагорных нив. Со следующего дня начинался девятидневный период покаяния, полового воздержания и сурового поста, при чем особенно запрещалось есть что либо мучное. Каковы были обряды и службы этих дней – хорошо неизвестно.

С 22 числа начинались особо торжественные дни. В этот день срубали сосну, обвивали ее погребальными бинтами, украшали цветами и другими предметами и прикрепляли к ней статую – изображение Аттиса, причем у подножия заклали барана. Сосну эту под звуки печальных, скорбных песен и грохот музыкальных инструментов вносили и помещали на поклонение в храм. Поклонение длилось три дня, сопровождаемое жалобными причитаниями, воплями, заунывными звуками флейт, ударами в грудь, нанесением ран сосновыми шишками и т. д. Следующий день проходил так же, в молитвах в храме и дома. Вспоминали трагическую участь «спасителя» и скорбь Кибелы.

24 числа скорбное богослужение со всеми его обрядами принимало особо мрачный и кровавый характер: под влиянием возбуждающей обстановки верующих охватывало безумие; многие из них, по примеру главного жреца, наносили себе глубокие раны ножами, обливаясь кровью, кружились в бешеной пляске; некоторые же при помощи каменных ножей оскопляли себя и метали свою кровавую жертву на алтарь, делая это, якобы, в подражание самооскоплению Аттиса. Совершалось все это пред сосной с распятым, повешенным на ней его изображением. Затем происходило погребение божества: сосну несли в подземную храмовую пещеру, ставили там, снимали с нее статую Аттиса, полагали в гроб, оплакивали, как погребенного, и закрывали дверь «могильного» склепа.

В ночь на 25-е богослужение возобновлялось. Сначала оно проходило в чтении молитв, скорбных песнопениях, взываниях к божеству, факельных шествиях. Затем около полуночи в святилище гасился свет, наступала темнота, и верующие замирали в трепетном ожидании. Ровно в полночь в глубине святилища внезапно блистал свет; верховный жрец провозглашал воскресение Аттиса и совершал миропомазание над присутствующими. Тогда же, вероятно, открывался могильный склеп и выносилась статуя погребенного и «воскресшего» божества. Скорбь сменялась радостью, веселием; отменялись пост и воздержание; в храме богослужение принимало противоположный предыдущему характер; верующие при встрече обменивались словами: «Аттис воскрес!». Считали, что в этот день происходит не только воскресение, но и бракосочетание Аттиса с Кибелой, почему пелись также свадебные гимны.

Так справлялась фригийская «пасха». Весь следующий ее день отдыхали и веселились, а 27 числа происходило омовение в ручье статуи Кибелы и ее вещей, как новобрачной, недавно проведшей свою первую брачную ночь и потому осквернившейся. Рассмотрим теперь кратко подкладку и смысл главных, основных обрядов данного праздника.

Имевшее место в первый день его срезание и несение тростника преследовало целью магически обеспечить поля дождями и речной влагой, т. е. носило магически-сельскохозяйственный, земледельческий характер. В параллель к этому можно привести, хотя бы, пример древних лидийцев и дорян, у которых девушки с целью магически вызвать на поля дождь украшали себя венками из тростника на время обрядовых танцев. Магический смысл заклания в тот же день шестилетнего, т. е. сильного в половом отношении, быка – желание обеспечить плодородие полей, – отметили еще сами древние авторы. Таким образом, обряды первого дня фригийской пасхи выдают нам ее производственную, земледельческую подкладку.

Последующий длительный пост с запретом есть мучное и иметь половые сношения, с одной стороны, выдает нам, что праздник этот стоял некогда в связи с началом жатвы и обрядовым вкушением первого хлеба из новой муки от нового урожая. С другой, – он показывает, что в самый день «пасхи» происходило массовое половое схождение участников и участниц, носившее, помимо всего прочего, тоже магический характер: массовым пролитием семени желали магически обеспечить себе все то же плодородие почвы, полей, земли и вообще природы. Чтобы акт этот прошел бурно, напряженно, магически-действенно, требовалось длительное воздержание до него, накапливание половой энергии. Следовательно, и здесь преследовались хозяйственные цели.

Характерный обряд срубания, украшения и выставления священной сосны с изображением Аттиса выдает нам еще одну сторону его природы. Если предыдущие обряды выявили его связь с хлебом, нивами, земледелием, то этот вскрывает его былую связь с деревьями, его древесную природу.

Украшенная различными принадлежностями культа сосна Аттиса, выдающая его древесную природу.

Поскольку первобытные люди до занятия земледелием питались, главным образом, кореньями, травами, семенами и плодами деревьев, данная природа Аттиса древнее его «хлебной» стороны. Фигурирующая в мифах о нем и обрядах сосна со своими шишками показывает, что он некогда был божеством сосны, при чем здесь имеется в виду, так называемая, каменная сосна, которая распространена во Фригии и дает много шишек со съедобными семенами в виде орехов, до сих пор употребляющихся местным населением, особенно – беднотой, в пищу.

Созревание, срывание и поедание первых орехов, падавшее на начало весны, должно было во Фригии некогда отмечаться соответствующим праздником и магическими обрядами, как это мы находим, например, у индийцев Британской Колумбии и племени Шесуапа. Таким образом, в обрядах весеннего праздника Аттиса переплетались его хлебная и древесная стороны, при чем это сплетение позднее, быть может, было облегчено еще тем, что древние в сосновых шишках видели орудия и символ плодородия вообще, почему на некоторых праздниках эти шишки употреблялись в качестве магического средства для вызова и поддержания плодородия почвы, полей и даже женщин. Все это подводит нас к рассмотрению «дня крови» с его кровавыми обрядами самоистязания и самооскопления, что жрецами и верующими объяснялось, как подражание таковому же деянию самого Аттиса.

Характерно, что мотив оскопления резко подчеркивается в мифах и культе этого «спасителя» и его божественной возлюбленной. Так, помимо Аттиса и его жрецов, оскопляется двуполая Агдистис, из соответствующего органа которой вырастает миндальное дерево; самооскопляются некоторые из поклонников и мечут свои окровавленные органы на жертвенник божеству. Данный мотив вместе с деталью привязывания изображения Аттиса к сосне дает нам еще ряд элементов, позволяющих восстановить первоначальный характер праздника. Не вдаваясь в детальный исторический и этнологический разбор, скажем только, что здесь мы имеем дело со следами былого обрядового умерщвления людей.

Чтобы магически поддержать плодородие во всем растительном, животном и человеческом мире, фригийцы некогда на своем весеннем празднике распинали-вешали на сосне человека, отрезали у него половой орган и бросали в землю, труп затем снимали, серпом обезглавливали, завертывали в колосья и бросали в воду, а ранее поедали (взамен тотемного животного). Бросание жертвы в воду должно было магически обеспечить впредь необходимую для нив влагу; отрезание и зарытие в землю полового органа имело целью магически поддержать в земле, в почве производительную силу, плодородие; повешение-распятие жертвы на сосне должно было сделать то же самое в отношении плодородия сосен с их питательными орехами.

Позднее этот кровавый магический обряд был несколько смягчен: человеческая жертва не умерщвлялась, а оскоплялась или самооскоплялась с последующим зарыванием соответствующих частей ее полового органа в землю с той же магической целью.

Глава жрецов-скопцов Аттиса и Кибелы со священными предметами культа.

На этой почве постепенно сложился миф о самооскопляющемся и умирающем Аттисе, а с развитием культа этого божества оскопляющие себя жертвы стали превращаться в его постоянных служителей-скопцов. Однако, с установлением постоянной жреческой организации потребность в ежегодном магическом возобновлении производительных сил природы и божества т. е. в самооскоплении, не исчезла и она покрывалась тем добровольным актом его, который мы наблюдали при рассмотрении соответствующих обрядов «дня крови».

Что касается обрядов погребения и воскрешения Аттиса, то они– позднейшего происхождения и в конечном итоге воспроизводили мотив роста и жатвы хлебов, как и в аналогичных обрядах Озириса, Таммуза, Адониса. Мотив бракосочетания воскресшего божества стоял в связи с былым половым общением участников празднества для поддержания существования кланов и магического воздействия на плодородие почвы. Наконец, омовение статуи богини являлось отражением древнего обычая: новобрачная после первой брачной ночи должна была обмываться водой, ибо пролитая ею кровь, якобы, привлекала демонов, злых духов и делала ее нечистой, а от нее нечистота магически переходила и на все ее предметы, вещи. Кроме того, таким путем тоже старались обеспечить влагой поля, нивы.

Таковы основные моменты фригийской пасхи в отношении их происхождения и смысла. Взятые вместе, они позволяют нам дать теперь общий ответ на вопрос, – кто же скрывается в лице ее главных мифологических героев – Аттиса и Кибелы. Первый из них в своем обычном виде – божество растительности: вообще, хлеба, полевых злаков – в особенности. Кибела, фигурирующая в мифах также под именами Наны и Агдистис, т. е. считавшаяся первоначально матерью и возлюбленной «спасителя», – богиня женского начала, плодородия, земли и природы, родственная тем же Изиде, Иштар и Астарте.

Кибелой мы заканчиваем краткое ознакомление с рядом древневосточных богинь, бывших наиболее чтимыми в свое время и послуживших одними из главных первообразов для христианской богородицы и девы Марии. В заключение нам следует несколько остановиться на некоторых, еще не разобранных нами, их общих мифологических мотивах, сделать небольшое обобщение и посмотреть, что же произошло с этими божествами и их культами к эпохе зарождения и начального развития христианства.

д. Девственная богоматерь и религиозный синкретизм

Присматриваясь ко всем этим богиням, мы находим у них ряд характерных общих мифологических черт, сторон, мотивов, придающих им своеобразную физиономию. Одной из таких черт является то, что все они считались богоматерями, при том девственными, девами. Их поклонники верили, что они как до своего разрешения от бремени, так и после него были и продолжали оставаться девами, – непорочными, зачавшими чудесным образом от божественного семени, без участия земного, мужчины. Одним обстоятельством, сыгравшим здесь свою роль, было то, что первобытным народам долго не был известен механизм зачатия и половому акту в нем они или не придавали никакого значения, или отводили второстепенное место.

Они считали, что зачатие женщиной происходит от того, что в ее тело проникает в том или ином виде и тем или иным путем дух предка, при чем для его проникновения туда нужно лишь отверстие. Поэтому существовал обычай лишать девушку девственности искусственным путем, с помощью какого-либо предмета, чтобы она могла после того стать матерью без помощи мужчины и, все же, считаться девой, а дети ее непорочно зачатыми. К этому надо присоединить еще то обстоятельство, что ранее девой, девственницей считалась всякая незамужняя женщина, хотя бы и бывшая уже матерью; звания этого она лишалась лишь после того, как выходила замуж, юридически становилась чьей-либо женой.

Наконец, рано также сложился взгляд, что все, более или менее выдающиеся в каком-либо отношении, лица не могли произойти, родиться естественным путем: в них видели сыновей, зачатых девственными матерями от небесных отцов-богов, а не от смертных мужей. Так, например, про египетских царей-фараонов рассказывали, что матери рождали их «непорочно» – девами и от верховного божества Амона или Ра, который для схождения с ними принимал образ их земных мужей. Такое же происхождение приписывали себе древние ассиро– вавилонские цари. Масса подобных сказаний существовала также о различных отдельных героях древности, при чем не только на Востоке, но и на Западе, в частности – в Греции и Риме.

После всего этого становится понятным мифологический мотив, общий сказаниям о всех вышеназванных богинях, что они до и после непорочного рождения ими сыновей были и оставались девами, – девственными богоматерями: мотив этот, земной по происхождению, был перенесен на «небо», в мир богов, и занял соответствующее место в их мифах и культах. Этому способствовало то, что названных богинь в мифах рисовали обычно земными женщинами, девами, якобы, жившими некогда на земле и здесь проходившими свой жизненный путь.

Другим таким общим мотивом является кровосмешение. В разобранных нами мифах (и многих других) мы наблюдали, казалось бы, странное явление: богоматери-девы выводятся также в качестве возлюбленных или жен своих сыновей и братьев, причем некоторые из этих сыновей рисуются еще плодом кровосмесительной связи их матерей со своими отцами. Мотив этот сложился на почве и в условиях матриархата, – такого социального уклада, где главную роль играла мать, женщина, а не мужчина и где потому наследование тех или иных прав происходило по женской линии. Это вело к тому, что местами, например, сложился такой порядок: царская власть хранилась и передавалась по женской линии, и чтобы получить ее, мужчина должен был жениться на царственной женщине.

Если эта царственная жена умирала, муж, дабы удержать власть, должен был вторично жениться на ее и своей дочери; если умирал отец, сын, дабы вступить во власть на его место, должен был жениться на своей матери; брат женился на сестре, примеры чего мы видим в истории Египта даже около начала христианской эры, когда на его престоле там сидели одновременно сестра и брат, вступившие в брак друг с другом. Система этих, связанных с матриархатом, брачных норм мало помалу отмирала и дольше всего удерживалась в царственных родах из стремления удержать царскую власть внутри определенной родственной группы Все это нашло свое отражение в соответствующем мифологическом мотиве сказаний о знакомых нам богинях, не раз выводимых там также лицами царского происхождения.

Итак, все эти Изиды, Иштары, Астарты, Кибелы считались одновременно девственными матерями и возлюбленными соответствующих «спасителей» древневосточных религий и их мифологий. Однако, это еще не все: помимо этого, все они были еще также «матерями скорбящими». Эту сторону их мы видим в мифологическом мотиве сетований и скорби богинь по случаю трагической смерти, гибели своих сыновей и возлюбленных. Она выступала перед нами в разыгрываемых жрецами или поклонницами-женщинами обрядовых, сценических изображениях скорби этих богинь, а также в «плачах» женщин в праздничные дни смерти, погребения и воскресения «спасителей», что мы встречали в описании различных «пасх».

Изида и Нефтис оплакивают умершего Озириса.

Здесь, в этих плачах женщин, кроется подкладка, основа данного скорбного мотива. Последний сложился на почве тех обрядовых плачей, сетований, скорби, воплей, которыми сопровождалось некогда праздничное умерщвление тотемного божества, тотема, священного животного для предстоящего поедания его «плоти и крови», – первоосновы позднейшего таинства причащения. Мы не можем здесь останавливаться дольше на этом культовом моменте, скажем только, что в эпоху разложения тотемизма и дальше – произошло многократное замещение: умерщвление тотемного животного было заменено умерщвлением магически замещавшего божество человека, каковым был вначале царь, потом его сын, затем кто-либо из знатных и простого народа, наконец, преступник, раб или пленный. Замещение пошло еще дальше: вместо человеческой жертвы стали умерщвлять какое-либо животное или же производить символическое умерщвление и погребение статуи – изображения божества.

Это обрядовое умерщвление и т. д. носило магический характер, сопровождалось, между прочим, оплакиванием умерщвляемого «божества» или его заместителя женщинами, всячески выражавшими свою действительную или мнимую скорбь по нем, и совершалось обычно на главном годовом празднике – «пасхе». И вот, пережитком всего этого было обрядовое оплакивание божества женщинами в праздничные дни его смерти и погребения, а отражением – мифологический мотив плача, оплакивания, сетований, скорби девственной богоматери по своем, мученически погибшем, сыне и возлюбленном. Так знакомые нам богини приняли еще черты «матерей скорбящих», каковые черты выступали, подчеркивались в разобранных нами мифах и праздниках.

Подводя итоги всему вышенайденному относительно этих первообразов христианской богородицы, богоматери, приснодевы Марии, мы получаем: все эти богини были божествами женского начала, плодородия, земли, произрастающей из своего, оплодотворяемого небесными водами или речными разливами, материнского лона растительность, и природы вообще. В этом отношении они стояли в теснейшей связи с сельским хозяйством, земледелием и считались женскими божествами – покровительницами его, имея мужским соответствием себе своих «сыновей и возлюбленных» – растительных богов: Озириса, Таммуза, Адониса, Аттиса, в виде зерен, семян, погребаемых в землю, в виде срезаемых колосьев умирающих мученической смертью и воскресающих в виде молодой зелени на полях.

Но это еще не все: с течением времени, под влиянием новых социальных условий, в новой обстановке, представления об этих богинях, конечно, менялись, расширялись и обобщались. В этом отношении мы наблюдаем любопытную картину. С развитием городской и общегосударственной жизни богоматери, удерживая в сельских местностях свои исконные земледельческие черты, в городах принимают также черты и характер божеств всей природы вообще, той высшей, основной, всеобъемлющей ее силы, которая, якобы, незримо царит над жизнью и судьбами отдельного человека, общества, государства и всей вселенной. Стали думать, что нет ничего в мире, – ни существа, ни предмета, ни явления, над которыми бы не царили они, которыми бы не ведали эти божества.

Но божества ли?

Нет, божество! Все эти богини постепенно слились вместе, в один образ, в одно божество, чтившееся в различных местностях под различными именами и различавшееся только последними. Выработался слитный образ единой многоименной богоматери, которая, якобы, царит над всем миром и управляет всеми сторонами его жизни. Слиянию этому способствовали многие причины. Одной из них была бросающаяся сама в глаза общность и родственность природ и характеров всех этих древневосточных богоматерей, различавшихся между собой фактически лишь именами. Другой – процесс религиозного синкретизма, смешения, протекавший на почве экономического, политического и культурного сближения различных народов античного мира и начавшийся еще за несколько веков до начала христианской эры.

Процесс этот длился веками, протекал широко, захватывал собою религии и мифологии многих народов тогдашнего Востока и Запада и всюду подводил к одному знаменателю их божества. В результате к началу христианской эры, к эпохе зарождения христианства, широко господствовали вера и представление, что наибольшего почитания, поклонения заслуживают многоименная богиня – богоматерь-дева и многоименный ее сын возлюбленный, в едином образе которого слились образы знакомых нам «умирающих и воскресающих спасителей» и ряда других богов. Хорошее изображение того, как же представляли себе эту богиню теперь, в эпоху синкретизма, дает нам римский писатель Апулей в своем произведении «Золотой осел», выводя Изиду.

В этом произведении он влагает в уста ей такие слова по адресу героя: «Я явилась к тебе, Люций, тронутая твоими мольбами. Я – природа, мать всего существующего, начало всех элементов, начало веков; я – высшее божество, царица подземных теней, первая между небожителями, вмещающая в себе качества богов и богинь. Моей воле подчинены сияющие небесные своды, ветры океана и мрачная преисподня. Я – великая, единственная сила, которой поклоняется вся вселенная и которую чтут под различными именами».

Читая эти и другие, не приведенные нами строки, можно подумать, что читаешь молитвенный гимн, составленный каким-то, не в меру восторженным, поклонником христианской богоматери, Марии, а не «языческой», дохристианской богородицы – многоименной богини. И это совпадение, конечно, не случайно; оно объясняется тем, что, – как мы уже сказали в начале главы, – названная Мария является лишь простой разновидностью и плодом позднейшей обработки образа этой богини. Отмечая последнее, мы тем самым говорим, что богиня эта попала в ранее христианство не прямо и не в своем чистом, первоначальном виде, а косвенно и со следами переработки. Но как и чьей? Если мы. учтем, что христианство вышло из недр еврейского народа и его религии, то сам собою напрашивается ответ на эти вопросы, что дохристианская многоименная богомать превратилась в христианскую Марию чрез посредство этого народа и юдаизма. Чтобы понять это посредство, обратимся к рассмотрению последних в интересующей нас части и области.