Текст книги "Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы"

Автор книги: Н. Греков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Начальники жандармских управлений и их помощники ревниво следили за каждым шагом своих коллег из контрразведки. Непременным атрибутом межгруппового соперничества в жандармской среде были интриги, что вполне отражало специфику деятельности политической полиции.

Весной 1912 года , офицер Иркутской контрразведки ротмистр Попов приехал на несколько дней в Томск для встречи с агентом. Ротмистр был в штатском ради соблюдения конспирации. Именно в таком виде он и явился для служебных переговоров к начальнику Томского ГЖУ полковнику Мазурину. Тот факт, что ротмистр был не в жандармском мундире, при официальном представлении младшего офицера старшему, как предписывал устав, полковник принял за личное оскорбление и служебную распущенность. Об этом он немедленно донес в Петербург, в штаб корпуса. Жалобу встретили сочувственно, поскольку в это время командующий корпусом генерал Джунковский энергично взялся за укрепление дисциплины среди жандармов и рапорт полковника Мазурина пришелся как нельзя кстати{243}.

Эти мелочные придирки сами но себе выглядели нелепо, и, быть может, недостойны упоминания, но они являлись свидетельством неприятия жандармами нового родственного учреждения. В нем начальники жандармских управлений видели нежелательного конкурента. Ведь контрразведка получала право вести розыск, создавать агентурную сеть и осуществлять перлюстрацию, то есть выполнять те функции, которые извечно были прерогативой охранных отделений губернских жандармских управлений. Жандармы чувствовали себя очень неуютно, сознавая, что где-то рядом существует секретная агентура контрразведки, которая, несмотря на иные конечные цели, способна была попутно вести сбор информации об общественно-политическом положении в регионах, коррупции и т. д., иными словами, – дублировать работу жандармов.

Отсюда проистекали многочисленные конфликты между жандармскими органами и контрразведкой. Для устранения самых энергичных соперников использовали, традиционный в этих кругах, метод очернительства Начальник Томского ГЖУ серией рапортов командиру Корпуса жандармов представил деятельность ротмистра Попова в столь отвратительном виде, что последнему было приказано немедленно "подать прошение" об увольнении в запас, так как командующий "не признает более возможным оставление его в рядах жандармов"{244}. Только горячее заступничество начальника штаба Иркутского военного округа, не желавшего терять ценного работника из-за прихоти спесивых интригантов, позволило ротмистру Попову остаться в контрразведке и даже получить повышение.

Специальное расследование штаба корпуса установило, что все обвинения, выдвинутые против него, "не соответствуют действительности"{245}.

Подобные склоки отвлекали сотрудников контрразведки от их прямых обязанностей. На выяснение отношений с коллегами по жандармскому ведомству приходилось тратить столько же времени и сил, что и на борьбу со шпионажем. Жандармское начальство заботилось прежде всего, о том, чтобы ненароком не уступить образованной структуре каких-либо своих традиционных прав, а борьба со шпионажем при этом отходила на дальний план.

20 февраля 1913 г. директор Департамента полиции С.П. Белецкий в письме помощнику 1 обер-квартирмейстера ГУГШ генералу Монкевицу описывал случай, когда все в то же Томское ГЖУ явился наблюдательный агент контрразведки с просьбой "оказать содействие просмотром двух писем на японском языке, добытых агентурным путем". На расспросы жандармов агент отвечал, что начальник контрразведывательного отделения приказал ему "озаботиться постановкой цензуры" в Томске. Агенту жандармы указали на дверь, зато поспешили донести в Петербург о нарушении контрразведкой основных правил организации и проведения цензуры.

Белецкий официально уведомил военных, что признает "самостоятельное ведение цензуры низшими агентами контрразведывательного бюро весьма рискованным... и могущим вредно отразиться на постановке цензуры в Томском охранном отделении"{246}. 2 марта генерал ответил, что им сделаны распоряжения о запрещении низшим агентам контрразведки "ведения почтовой цензуры". Специальным циркуляром ГУГШ известило всех окружных генерал-квартирмейстеров о том, что почтовую цензуру "для надобностей" контрразведки могут вести только офицеры и чиновники отделений{247}.

Однако малочисленность сотрудников этого ранга на практике ставила под сомнение эффективность цензуры. Например, в Иркутском отделении лишь четверо имели право цензуры, между тем как район, обслуживавшийся ими, простирался на тысячи верст от Урала до Забайкалья. Другие контрразведывательные отделения страны были не в лучшем положении. На территории Санкт-Петербургского военного округа цензуру имели право осуществлять два офицера контрразведки, в Одесской, Кавказском и Туркестанском – по три. Без помощи жандармских управлений, естественно, обойтись было невозможно, а жандармы с полнейшим равнодушием взирали на страдания своих коллег. И в то же время формально жандармские управления от участия в борьбе со шпионажем не отказывались. Так, в примечании к инструкции "Указания по разработке перлюстрированных писем" от 2 января 1914 г. начальник Омского жандармского управления полковник Козлов требовал "изучать" все письма японских, китайских и корейских подданных проживавших в Омске{248}. Однако если и была получена какая-либо информация о шпионаже, то вряд ли она попала бы в Иркутскую контрразведку. Управление обязано было бы сообщить об этом, прежде всего в Департамент полиции, ну а там, оповестили бы военных, если бы сочли нужным.

Недостаток собственных агентов заставлял контрразведку постоянно просить о помощи начальников жандармских управлений и охранных отделений при осуществлении наружного наблюдения за подозреваемыми в шпионаже. МВД не поощряло подобного "смешения жанров". Циркуляром от 22 июля 1912 г. Департамент полиции предупредил всех начальников губернских жандармских управлений и охранных отделений о том, что содействие контрразведывательным отделениям "отнюдь не должно отражаться на успешном выполнении прямых обязанностей по ведению политического розыска, и потому наружное наблюдение должно устанавливаться лишь в случае экстренной надобности..."{249}. Фактически этот циркуляр дозволял руководителям местных жандармских органов игнорировать просьбы контрразведки о помощи.

Штаб Отдельного корпуса жандармов и ГУГШ, сознавая пагубность существовавшего, и постепенно увеличивавшегося отчуждения жандармских и контрразведывательных структур, пытались выправить положение. В 1913 году вновь было созвано совещание представителей МВД и Военного министерства для урегулирования "некоторых вопросов по службе, состоящих в контрразведывательных отделениях офицеров Отдельного корпуса жандармов и взаимоотношениях их к начальникам губернских жандармских управлений"{250}.

Временным подчинением жандармов-контрразведчиков военным штабам был нарушен традиционный порядок документального отражения служебной деятельности каждого из этих офицеров. Неожиданно возник целый ряд спорных вопросов, от решения которых, в конечном счете, зависело, какому ведомству будет принадлежать реальное право распоряжаться жандармскими офицерами, состоявшими в контрразведке. Например, какое ведомство будет составлять аттестации на офицеров контрразведки, каков порядок их награждения и на какие должности они смогут претендовать при обратном переходе в корпус?

Совещание, видимо, не найдя разумного выхода из тупиков формалистики, признало "желательным" зачислить начальников ГЖУ, что немедленно превратило бы контрразведку в одно из обычных подразделений местных жандармских органов, выведя ее из-под власти военных{251}.

К счастью, проект не был реализован и ГУГШ отстояло независимость военной контрразведки от жандармских органов. Дальше следовало как можно быстрее внести в вопросы субординации. Соответствующий документ появился 10 декабря 1913 года. С обоюдного согласия Генштаба и штаба Корпуса жандармов были "преподаны" военным и жандармским властям "Указания о порядке подчиненности состоящих в контрразведывательных отделениях офицеров Отдельного корпуса жандармов". Однако этот документ не упорядочил, а скорее – еще больше спутал нити управления контрразведкой. Как гласил первый пункт, состоящие в контрразведке жандармские офицеры "числятся в списках соответствующих губернских жандармских управлений и считаются откомандированными для несения службы в распоряжение штабов военных округов, в ведении которых они всецело состоят". При этом подчеркивалось, что начальники офицеров контрразведки являются чины Генштаба и соответствующих штабов военных округов{252}.

Это вполне ясное положение теряло свою четкость при детализации. Фактическая двойственность подчинения контрразведывательных отделений сохранилась. Например. Состоявшие в контрразведывательных отделениях жандармы подчинялись военным, но их послужные списки вели начальники жандармских управлений. Офицеры-контрразведчики увольнялись в отпуск военным начальством, но при этом отпускной балет получали в жандармском управлении после его начальника{253}.

Между военным и жандармским ведомствами были разделены также и сферы дисциплинарной власти над офицерами контрразведки. Однако нужно признать, что авторы противоречивого документа главное внимание сосредоточили на закреплении обособленных интересов двух ведомств вместо того, чтобы ликвидировать формальности, мешавшие нормальной работе контрразведки.

Чем усерднее все эти годы военные и жандармы старались предусмотреть и разграничить свои права и обязанности по отношению к контрразведке, тем запутаннее все выходило. Очевидная никчемность "Указаний о порядке подчиненности..." побудила генерала Джунковского 17 января 1914 г. отдать приказ по корпусу "О порядке подчиненности жандармских офицеров контрразведывательных отделений"{254}. Генерал подчеркнул, что успех работы зависит во многом от помощи, которую она сможет получить от жандармских органов. Он в категоричной форме потребовал от всех офицеров губернских и железнодорожных жандармских управлений "беззамедлительно" оказывать полное содействие обратившимся к ним за помощью сотрудникам контрразведки. Джунковский попытался решить проблему самым простым и, вероятно, единственно возможным в тех условиях способом – отдав не допускающий возражений приказ, поскольку все другие способы положительного результата не дали.

Решительное пресечение генералом В.Ф. Джунковским нескончаемых споров вполне соответствовало требованиям укрепления безопасности России на фоне нараставшей политической напряженности в мире. Однако потребовалось еще несколько месяцев на то, чтобы этот приказ не содержавший, к слову, привычной жандармам конкретизации, начали выполнять на местах, а заодно приступили к поиску формы оперативного взаимодействия жандармских органов с контрразведкой. Например, лишь в апреле 1914 г. начальник жандармского полицейского управления Сибирской железной дороги предписал начальникам отделений разъяснить на занятиях своим унтер-офицерам "дабы они, в случае обращения к ним за помощью" офицера контрразведки, оказывали бы ему по его распоряжению полное содействие"{255}.

А между тем, с момента образования контрразведывательных отделений прошло уже более двух с половиной лет, в течение которых у жандармских начальников в провинции даже не возникала мысль о столь тесном сотрудничестве.

Непосредственно в Сибири складыванию единой системы контршпионажа, кроме названных выше причин, мешала полная разобщенность действий штабов Иркутского и Омского военных округов. Она была вызвана двумя обстоятельствами. Первое недооценка Иркутским штабом и его контрразведывательным отделением интереса иностранных государств к Западной Сибири (Омскому военному округу). Второе недостаток сил и средств, которыми располагало Иркутское контрразведывательное отделение для надежного прикрытия обоих округов. Поэтому штаб Омского военного округа и жандармские управления Западной Сибири вели, как умели, борьбу со шпионажем обособленно от Иркутской контрразведки.

Все доступные штабу Омского округа способы пресечения, скорее ограничения, шпионажа, сводились к осуществлению простейших мер пассивной защиты. Начальник штаба Омского округа генерал Н.А. Ходорович причислял к ним "усиление надзора за иностранцами", охрану "секретной и мобилизационной переписок, а также "устранение излишней откровенности "чиновников и офицеров в отношении вопросов "военно-секретного характера"{256}.

Как бы признавая неспособность Иркутской контрразведки охватить контролем всю Сибирь, ГУГШ, в случае необходимости установления слежки за подозреваемыми на территории Омского округа, обращался не в Иркутскую контрразведку, а местным властями в штаб Омского округа. Надзор за проездом по территории Западной Сибири иностранных офицеров также оставался в ведении жандармских управлений и штаба Омского округа, действовавших без каких-либо контактов с Иркутской контрразведкой{257}. Так, начальник отдела Военных сообщений ГУГШ 10 февраля 1914 года поставил в известность жандармов о том, что владелец Томского пивоваренного завода прусский подданный Роберт Крюгер получил от начальника Сибирской железной дороги разрешение на перевозку пива в трех специальных вагонах, обслуживаемых сотрудниками завода. По мнению генерала, Крюгер затеял это для того, чтобы "под видом развозки пива производить самую тщательную разведку как Сибирской, так и связанных с ней железных дорог"{258}. С просьбой установить наблюдение за проводниками вагонов Крюгера, генерал обратился не в соответствующий отдел ГУГШ, не в контрразведку, а к жандармам. Наблюдение было установлено по приказу начальника штаба корпуса жандармов, но опять же без согласования с контрразведкой{259}.

Вероятно, между Омским и Иркутским штабами какой-нибудь, хотя бы минимальный обмен информацией существовал, но обнаружить в архивных документах указания на него не удалось. С уверенностью можно предположить, что никаких контактов между штабами по вопросам координации контрразведывательных мероприятий не существовало. Порой это приводило к провалу агентуры.

2 сентября 1913 года полиция Семипалатинска (Омский округ) задержала китайца Хо Тян Цзя, прибывшего из Омска. У него были поддельные документы. В участке китаец заявил, что служит секретным сотрудником у начальника Иркутской контрразведки ротмистра Попова и командирован с заданием в Западный Китай. Жандармы запросили по телеграфу Иркутск. Ротмистр Попов подтвердил заявление китайца и просил его не задерживать. Стоит ли говорить, что всякая секретность поездки была уничтожена. Десятки семипалатинских чиновников, полицейских и даже гостиничная прислуга теперь знали, кому служит и чем занимается арестованный Хо Тян Цзя. Это было грубейшим нарушением конспирации, влекущим за собой срыв намеченной операции.

"Инструкция начальникам контрразведывательных отделений" требовала принимать все меры к тому, чтобы агенты "ни в коем случае не обнаруживали бы своего участия в работе отделения". Данный случай послужил причиной появления циркуляра ГУГШ от 24 октября 1913 года, в котором начальникам контрразведывательных отделений рекомендовалось при командировках секретных агентов "во избежание недоразумений" извещать об их проезде местные власти{260}. Это, в свою очередь, стало еще одним нарушением правил конспирации, но посредством этого циркуляра ГУГШ попытался толкнуть контрразведывательные отделения к сотрудничеству с другими военными и полицейскими органами хотя бы в малом.

Сколько-нибудь успешной борьбы со шпионажем на территории Западной Сибири омские военные, лишенные собственной контрразведки, проводить не могли. Осенью, 1913 года штаб Омского округа был обеспокоен поступавшими из различных источников сведениями о том, что германская разведка "развила усиленную деятельность" в Сибири вообще, и в Западной – особенно. Начальник штаба Омского округа генерал Ходорович нарушил традицию взаимного игнорирования и обратился к начальнику штаба Иркутского округа с просьбой о помощи. Впрочем, генерал Ходорович прекрасно понимал, что помощи не будет. В письме генерал-квартирмейстеру ГУГШ Ю.Н. Данилову он пояснил причину скепсиса: "Нахожу, что при громадных расстояниях Сибири успешная активная борьба со шпионством на территории Иркутского и Омского округов, Иркутскому контрразведывательному отделению вряд ли посильна"{261}.

Неведение рождает страх. К началу 1914 года омские военные были уверены, что Западная Сибирь наводнена германскими и австрийскими агентами, которые под видом служащих размещенных здесь иностранных фирм "беспрестанно вращаются в обществе... и без особых затруднений ведут свои разведки"{262}. "Гнездами шпионства" в Западной Сибири, по мнению генерала Ходоровича, стали "центры молочного кожевенного и мукомольного производств" а также крупные торговые города. Внимание Иркутской контрразведки было преимущественно направлено на японских и китайских агентов. Успешно бороться с германским шпионажем на территории Западной Сибири, как писал генерал Ходорович в рапорте генерал-квартирмейстеру ГУГШ 4 января 1914 г., штаб Омского округа смог бы только располагая собственным контрразведывательным отделением{263}. Однако в ГУГШ так не считали. Не было весомых доказательств реального существования германского шпионажа в Западной Сибири для того, чтобы иметь основания открыть там контрразведывательное отделение. На рапорт Ходоровича начальник Генерального штаба, наложив резолюцию: "Должно отказать", а генерал Данилов тактично объяснил Ходоровичу причину отказа "недостатком денежных средств"{264}. Западная Сибирь по-прежнему оставалась зоной недосягаемости если не для иностранных разведок, то, безусловно, для русской контрразведки.

Видимо , до начала мировой войны 1914 г. штаб Омского даже не был осведомлен об основных направлениях работы контрразведки штаба Иркутского военного округа.

Подведем некоторые итоги. После войны с Японией в правительственных кругах России никто не отрицал необходимость усиления борьбы с иностранным шпионажем в мирное время. Разработка проектов совершенствования организационных форм контрразведки проводилась в рамках военного ведомства. Главное управление Генерального штаба привлекло к этой работе все штабы военных округов России. Штабы высказались за создание на территории каждого округа региональной системы контрразведки. В нее должны были войти исполнительные органы жандармские управления, охранные отделения, пограничная стража и общая полиция, а также руководящий орган – штаб местного военного округа. Подготовленный ГУГШ окончательный вариант проекта отразил интересы армии, но не учел мнение других ведомств.

МВД, в свою очередь, предложило использовать опыт организации охранных отделений Департамента полиции и под его началом создать контрразведывательные отделения, практически не связанные с военными властями. В итоге зимой 1908 г. Межведомственная комиссия согласилась с этим вариантом. Впрочем, из-за отсутствия свободных средств в бюджете, формирование контрразведки было отложено.

В 1910 г. руководители Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов пришли к выводу о том, что планируемые контрразведывательные отделения не смогут работать в отрыве от военной разведки. Поэтому летом 1911 г. контрразведывательные отделения были сформированы при штабах военных округов с полным подчинением последним.

Военная контрразведка была построена на принципе независимости отделений от центра и относительной их самостоятельности в оперативно-розыскной работе. Децентрализация в данном случае была полезна тем, что каждому отделению предоставлялась возможность проявлять инициативу в борьбе со шпионажем, строить свою работу с учетом специфики конкретного региона. В то же время, отрицательной стороной независимости местных органов от центра стало отсутствие возможностей для маневра силами отделений контрразведки в рамках империи и потеря окружными штабами надежды на оперативную помощь ГУГШ и МВД при необходимости объединить усилия органов двух ведомств в провинции.

Контрразведывательные отделения сосредоточили внимание на организации борьбы с разведками преимущественно тех государств, которые граничили с территорией соответствующего военного округа. В этой борьбе главная роль отводилась негласной агентуре отделений. Пример работы Иркутского контрразведывательного отделения в 1911-1914 гг. демонстрирует зависимость успеха в противодействии заранее обозначенному противнику от умелого использования зарубежной агентуры. Между тем, именно в Сибири метод "специализации" контрразведки показал свою несостоятельность. Контрразведывательный орган штаба Иркутского округа в одиночку не мог поставить эффективный заслон всей Сибири. Для этого требовалась постоянная и широкая помощь структур МВД, но в силу иной ведомственной принадлежности контрразведывательное отделение не получало помощь в нужном объеме. Подобная ситуация складывалась по всей империи.

Конечно, борьба со шпионажем в России после создания специальных отделений в целом стала более эффективной. По результативности работы лидировали отделения штабов западных военных округов империи" На их фоне редкие успехи сибирской контрразведки выглядели малозначительными. Объясняется это, в первую очередь, более низкой степенью интенсивности (точнее – вероятно более низкой) работы иностранных разведок в Сибири и, еще более слабой координацией взаимодействия органов МВД и военной контрразведки.

Нейтрализовать разностороннюю деятельность иностранных разведок в России могли только объединенные усилия органов военного и полицейских ведомств, а не разрозненное сопротивление нескольких контрразведывательных подразделений. Вопреки усилиям высшего руководства МВД и Военного министерства в стране к 1914 г. не сложилась единая общегосударственная система борьбы со шпионажем. Широкое применение русскими властями в 1911-1914 гг. активных и превентивных (в т.ч. изменение законодательства) мер борьбы со шпионажем стало известным ограничителем масштабов деятельности иностранных разведок, но не остановили сам процесс проникновения спецслужб потенциальных противников на территорию империи.

Глава III. Реализация мероприятий государственных органов России по выявлению и пресечению разведывательной деятельности противника на территории тыловых военных округов в период Первой Мировой войны. 1914-1917 гг.

1. Контрразведывательные мероприятия первого этапа войны

19 июля (1 августа) 1914 г. Германия объявила России войну, 24 июля (6 августа) примеру союзницы последовала Австро-Венгрия.

Главной целью контрразведывательных мероприятий в первые недели войны было обеспечение скрытности проведения мобилизации. Важно было не дать противнику проследить темпы мобилизации, выяснить сроки отправки частей на фронт, степень их укомплектованности и т. д. На этом этапе действия русских властей, включая направленные на борьбу со шпионажем, были предопределены рядом документов, разработанных задолго до начала войны.

17 февраля 1913 г. было Высочайше утверждено "Положение о подготовительном к войне периоде". Наряду с планами мобилизации вооруженных сил и железных дорог, в России был разработан комплекс общегосударственных мероприятий по подготовке к войне, который предстояло выполнять всем военным и гражданским ведомствам.

В первом параграфе "Положения" разъяснялось, что подготовительным к войне периодом называется "предшествующий открытий военных действий период дипломатических осложнений, в течение коего все ведомства должны принять необходимые меры для подготовки обеспечения мобилизации армии". Мероприятия были определены Советом министров и делились на 2 "очереди". К первой относились меры, "приводимые в исполнение за счет обыкновенных смет соответствующих ведомств", т. е. первый этап подготовки к проведению мобилизации, не нарушавший обычного ритма работы государственного аппарата. Эти мероприятия проводились не на всей территории империи, а лишь в военных округах, "объявленных на положении подготовительного к войне периода". Военный и Морской министры, согласно "Положению", руководили исполнением гражданскими ведомствами намеченных мероприятий и определяли, в зависимости от "вероятного противника и ожидаемого театра войны", подлежат ли эти мероприятия проведению "во всей совокупности", или частично{1}.

Мероприятия второй очереди осуществлялись за счет так называемых "чрезвычайных кредитов" и непосредственно предшествовали началу мобилизации армии. В "Положении" было сказано: "Начало провидения в жизнь мероприятий второй очереди определяется, в зависимости от хода дипломатических переговоров. Советом Министров с указанием районов империи, в коих должны осуществляться эти мероприятия"{2}.

Все меры были детализированы и "распределены по степени нарастания военной напряженности для каждого ведомства отдельным списком. Было также предусмотрено разграничение ответственности за их исполнение центра (министерств и департаментов) и местных властей.

По "перечню No 1" распоряжением военного министра все "технические заведения" военного "ведомства должны были "развить полную производительность". Распоряжением окружных штабов на узловые железнодорожные станции одновременно должны быть направлены офицеры, "предназначенные на должности комендантов станций в военное время, а на продовольственные пункты офицеры, предназначенные на должности заведующих этими пунктами{3}.

Уездным воинским начальникам предлагалось произвести осмотр сборных пунктов "совместно с гражданскими властями"{4}.

Распоряжением Департамента полиции прекращалась выдача военнообязанным заграничных паспортов и т.д.

Управление железных дорог МПС отдавало приказ об "окончании в кратчайший срок всех работ по ремонту пути и подвижного состава". Каждому министерству предстояло осуществить большую программу, состоявшую из 12 – 15 пунктов.

Мероприятия 2-го списка представляли собой завершающей фазу подготовки к непосредственному началу мобилизации и массовой перевозки и сосредоточения войск.

Все указания о необходимых мерах передавались из центра на места шифрованными телеграммами за подписью руководителей соответствующих министерств и департаментов.

Мероприятия, которые предусматривали борьбу со шпионажем, обеспечение безопасности железных дорог, военных заводов и складов, должны были осуществляться в рамках выполнения задач первой очереди, то есть уже на начальном этапе приведения страны в состояние боевой готовности Это было, конечно же, весьма разумно, поскольку таким образом могла быть сразу парализована (во всяком случае на это рассчитывали в ГУГШ деятельность агентуры противника). Антишпионские меры не были выделены особо, а водили в общий список обязательных мероприятий различных министерств. При этом главная роль отводилась Департаменту полиции МВД. Согласно девятому параграфу перечня мер, осуществляемых МВД в подготовительный к войне период, на начальников жандармских управлений, исправников и начальников уездов возлагались обязанности" с соблюдением правил Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, задерживать лиц, подозреваемых в шпионаже и доносить об этом в штаб округа, а затем "возбуждать перед МВД ходатайства о высылке задержанных". Десятый параграф того же Положения "снимал" противоречия между военными и органами МВД: все чины полиции и жандармских управлений обязаны принимать к немедленному выполнению все требования командующих войсками округов по охране подчиненных им районов{5}. Министерство путей сообщения вводило "чрезвычайные" меры охраны на железных дорогах.

Правда, с оговоркой: "где это будет признано нужным". Главному управлению почт и телеграфов МВД предстояло проследить за тем, чтобы был прекращен прием от частных лиц телеграмм "на секретном языке". В это же время Военное и Морское министерства по согласованию с МВД отдавали приказ о начале функционирования органов военной цензуры. На МВД также возлагалась обязанность принять все меры к предотвращению забастовок и "покушений на целость заводов, выделывающих предметы военного снабжения"{6}.

Таким образом, в общую массу необходимых первоочередных мероприятий были включены предусматривавшие борьбу с диверсиями, саботажем и разведкой противника. Для того чтобы эти меры произвели должный эффект, необходимо было их провести своевременно.

На практике это сделать было непросто. Опасаясь спровоцировать своими приготовлениями противника, правительство стремилось максимально оттянуть введение подготовительных к войне мероприятий. Оба описанных в "Положении о подготовительном к войне периоде" комплекса мер требовали для осуществления минимум по одной неделе. Но фактически все меры, без разделения на 1 и 2 очередь, были скомканы и осуществлены разом.

После убийства в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда 15 июня 1914 г., в европейских дипломатических кругах возникла тревога, но вскоре улеглась. Австро-Венгрия заверила Россию, что не намерена предпринять против Сербии военных акций. Германия начала скрытую подготовку к мобилизации в 20-х числах июня. В России следили за событиями на Балканах, но не предпринимали конкретных шагов по подготовке к вооруженной борьбе. 10 июля правительство Австро-Венгрии предъявило Сербии ультиматум, содержавший заведомо неприемлемые требования. Австрия отвела на выполнение условий ультиматума 48 часов.

11 июля на экстренном заседании Совета министров С.Д. Сазонов предложил выступить в защиту Сербии. Вместе с тем совет постановил приложить все усилия для мирного урегулирования конфликта. 12 июля на проведенном царем Военном совете по вопросу об австро-сербском конфликте было решено "объявить на следующий день, а именно 13 июля, о принятии мер предосторожности...". 13 июля царь утвердил решение Совета министров "О приведении в действие "Положения о подготовительном к войне периоде". То есть, лишь за 5 дней до начала войны, а не за 2 недели, как того требовало реальное осуществление намеченных (поэтапное) мер. Тем самым была предопределена их неэффективность. Ведь все меры можно было (во всяком случае, 1 очередь) осуществить намного раньше. Они не касались вооруженных сил, не были связаны с перемещением войск и внешне были практически незаметны, поэтому не могли дать повода к обвинению России в агрессии, не требовали дополнительных финансовых затрат и в то же время позволили бы без лишней суеты и неизбежной путаницы военным и гражданским властям подготовку к возможной войне. Однако излишняя осторожность, боязнь спровоцировать Германию даже этими сугубо внутренними действиями привели к тому, что у правительства России практически не осталось времени на приведение в действие запланированных мер.