Текст книги "Медвежий душ"

Автор книги: Н. Лабковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Я против! – поднялся с места Пятеркин. – Скверно работали не мы, а завод-поставщик. Его переключатели никуда не годятся. Вот его и вставляйте в резолюцию.

Что правда, то правда – у этих переключателей характер попринципиальнее, чем у нашего Пятеркина. Те из них, которые включаются, потом не выключаются. А те, которые выключаются, потом не включаются. И даже если весь заводской треугольник упадет перед ними на колени, они своего порядка не изменят.

– Как это так – поставщика – в резолюцию? – удивился заведующий снабжением. – Поставщик в другом городе, в другой республике, наконец вообще в другой системе. Ему чихать на наши резолюции. Это все равно что показывать кукиш в кармане!

– Это правильно! – сказал Пятеркин. – Кукиш, в кармане он или не в кармане, мера воздействия устаревшая и не эффективная. На поставщиков-бракоделов куда лучше действуют арбитраж и народный контроль. Но это уж ваша забота. А я бракованные детали принимать не буду. Трудящиеся покупают нашу продукцию не для того, чтобы таскаться по гарантийным мастерским.

– Точно! – воскликнул начальник отдела сбыта. – От гарантийщиков бегать у меня лично просто ног не хватает. Только на пятеркинской продукции и отдыхаю. Извините, но оценивать его работу как скверную я отказываюсь.

Поступило предложение слово «скверная» заменить словом «плохая».

– Кто «за», кто «против»? – спросил председательствующий.

– Я против! – выкрикнул с места Пятеркин. – Не вижу ничего плохого в том, что моя бригада не допускает брака!

Поступило предложение слово «плохая» заменить словом «недостаточная».

– Возражаю! – сказал главный бухгалтер. – Термин «недостаточная» имеет значение чисто количественное. И в данном аспекте не отражает правильную картину, поскольку, как здесь уже было сказано, Пятеркин дает продукцию качественную. Предлагаю применить термин «неудовлетворительная».

– Товарищи! – закричал секретарь заводской многотиражки. – Когда мы отучимся от обтекаемых формулировок! Что такое «удовлетворительная»? Ни плохая, ни хорошая! Ни то ни се! Нечего, товарищи, смазывать оценки! Я предлагаю признать работу Пятеркина хорошей.

– Не хорошей, а отличной! – воскликнула симпатичная сборщица, метнув в Пятеркина восхищенный взгляд. – И вынести ему благодарность в приказе.

– За что?! – возопил принципиальный Пятеркин. – За что благодарность? Мы же план не выполнили!

Решили отметить принципиальность Пятеркина и остановиться на характеристике «хорошая».

– Хорошая? – запротестовал начальник планового отдела. – Чего же тут хорошего, если его бригада игнорирует требования плана?

Заменили слово «хорошая» на «удовлетворительная».

– Не знаю как кого, – сказал директор завода, – но меня такая работа не удовлетворяет.

Заменили слово «удовлетворительная» на «плохая».

– Не плохая, а скверная! – крикнул Пятеркин. – Скверная эта работа, если она никого из вас не убедила, что нынешнее положение на заводе терпеть больше нельзя!

– Скверная так скверная, – сказал председательствующий, в отчаянии посмотрев на часы. – Пятеркину виднее. Кто «за», кто «против»?

– Я против! – крикнул принципиальный Пятеркин.

Но его уже никто не слушал. Часы на стене показывали, что рабочий день кончился…

Медвежий душ

Все считали, что у Моти трудный характер. Все, кроме Гриши.

Когда на конюшне раздавалось пронзительное жужжание пылесоса, звери забивались в углы клеток, лошади били копытами, дрессированные собачки поднимали лай, несовместимый с их образованием, даже сам царь зверей – красавец лев, забывая о величии, морщился и скулил под стать дворовому щенку.

И только медведь Мотя чувствовал себя отлично. Он поднимался на задние лапы и, щурясь от удовольствия, подставлял под щетку пылесоса то спину, то грудь. Все его существо сияло, а шкура лоснилась и отливала шоколадным блеском.

Служитель Гриша, придумавший для Моти это ежедневное удовольствие, медленно водил шлангом и приговаривал:

– Хорошая штука, верно! Я тоже люблю утром под душем попрыгать. Ну, правда, твой медвежий душ особенный. Шумит сильно. Но зато ты, брат, у нас на конюшне чище всех.

Гриша, коренастый мужчина в летах, всю жизнь провел в цирках при зверях. Яркие огни манежа не светили Грише. На манеж он выходил либо ранним утром, либо поздней ночью, когда цирк освещался тусклыми «репетиционными» лампочками. За ним на поводу лениво плелся Мотя.

– Але-оп! – командовал Гриша, дирижерским жестом вскидывая руки, и Мотя вставал на задние лапы. Мотя понимал Гришу с полуслова, и, может, поэтому на репетициях у него все получалось немного лучше, чем на представлениях. Дрессировщику это не нравилось. Он придирался к Грише. А Гриша от обиды выпивал.

Однажды, хватанув лишнего без закуски, Гриша забыл выключить пылесос, и тот всю ночь гудел, вызывая беспокойство в конюшне. К утру пылесос замолк: сгорела обмотка в моторе. Гриша пришел утром в цирк, как всегда, взялся приводить в порядок Мотю, повертел рычажки, туда-сюда – никакого впечатления. А Мотя между тем уже встал на задние лапы в ожидании любимой процедуры и с нетерпением поглядывал на приятеля: дескать, довольно возиться, пора умываться.

– Ничего не поделаешь, – сказал Гриша. – Машина испортилась. Будем чиститься, как прежде, щетками.

Мотя недовольно зарычал.

Конечно, медведь не человек, его убедить не так просто. Если в квартире выключают на две недели горячую воду, человек вздыхает и отправляется в баню. Медведь Мотя не желал возвращаться к прошлому. И когда Гриша притащил из гардеробной щетки, Мотя лягнул приятеля далеко не по-приятельски.

Тогда Гриша завернул пылесос в холстину и понес его в мастерскую.

– Ремонт производим в течение двух недель, – сказала приемщица.

– Никак невозможно, – возразил Гриша. – Мотя лягается, он не может жить без душа.

– Гражданин, – сказала приемщица, – если вы выпили, так проспитесь. В нетрезвом виде мы не обслуживаем. – И она захлопнула окошко перед носом у Гриши.

На окраине города оказалась мастерская срочного ремонта.

Мастер, повертев пылесос, установил диагноз:

– Намотка сгорела.

И пообещал сделать через неделю.

Неделя эта была для Гриши сплошной пыткой. Мотя капризничал, своевольничал. Дрессировщика он совсем не слушал. Когда тот приказывал кружиться в вальсе, Мотя ложился на спину и перекатывался с боку на бок, когда предлагал пройтись по бревну на передних лапах, начинал чесаться о бревно спиной. Когда же вконец осерчавший дрессировщик стукал Мотю палкой, из побуревшей шкуры поднималось облако пыли. Мотя чихал, чихали зрители в первом ряду, галерка свистела…

Пришел долгожданный понедельник, и Гриша чуть свет помчался в мастерскую срочного ремонта. Обратный его путь был вдвое длиннее. Крутыми зигзагами вел он от одного пивного киоска к другому. Но как ни петлял Гриша, он не мог уйти от преследовавшей его фразы: «Пылесосик-то ваш не готов. Зайдите через недельку…»

Поздно ночью Гриша прокрался на конюшню пьяный и грязный. С трудом отпер клетку, подполз к медведю и уткнулся лицом в его шкуру.

– Ешь меня, грызи, рви на части, – бормотал он, всхлипывая, – это я, пьяная скотина, сжег твой любимый душ.

Мотя деликатно отвернулся, поскольку не переносил запаха спиртного, и, добродушно урча, поглядывал на Гришу одним глазом, дескать: «Что это с ним происходит? Наверное, затосковал старик по родным лесам…»

Проснулся Гриша на рассвете, натянул на Мотю прочный намордник и вывел его из цирка.

Заведующий мастерской срочного ремонта был страшно удивлен, когда к прилавку, переваливаясь, подошел огромный медведь.

– Вы не пугайтесь, – пояснил Гриша. – Этот товарищ – владелец пылесоса. И он сказал, что не уйдет отсюда, пока пылесос не будет отремонтирован. Ничего не поделаешь – трудный характер. Верно, Мотя?

Мотя утвердительно кивнул головой.

Работы оказалось сущий пустяк. Не прошло и часа, как Грише возвратили пылесос, жужжавший еще веселее, чем до ремонта.

– Все-таки хорошо, что ты зверь, – сказал Гриша, хлопнув Мотю по спине, – а то сидеть бы тебе еще недели две без душа.

Мотя понимающе ткнул Гришу лапой в бок.

Точные люди

Недавно я переехал на новую квартиру. Взял месячный отпуск и стал устраиваться.

В хлопотах по преодолению строительных недоделок время пролетело незаметно, и однажды у меня раздался телефонный звонок.

– Ты что же это! – прогудел в трубке бас одного из товарищей по работе. – Оказывается, уже месяц как переехал на новую квартиру, а нам ни слова! Не выйдет! В субботу мы нагрянем к тебе всем отделом. Ничего не готовь, все приволокем. Будем точно в семь.

Какие они все-таки милые, мои сослуживцы. А я? Совсем забыл о друзьях. Ознакомившись со справочником «Служба быта», я понял, что если все разумно организовать, все точно рассчитать, то…

До субботы оставалось четыре дня.

На вторник я вызвал из ЖЭКа электриков, чтобы они повесили люстры.

На среду вызвал из фирмы «Заря» полотеров.

На четверг – из Бюро добрых услуг мастеров по мытью окон.

На пятницу – из ресторана 1-й категории повара и кулинара.

На субботу оттуда же официантов.

Ну, а на воскресенье, так сказать, для восстановления статус-кво, судомоек и уборщиц.

Дальше все пошло как по маслу.

Во вторник явились судомойки и уборщицы, тщательно перемыли чистую посуду и прибрали прибранную квартиру.

В среду прибыли шеф-повар и кулинар с целой батареей кухонных принадлежностей и двумя корзинками со снедью. Быстро и отлично приготовили изысканные блюда.

В четверг появились два ловких официанта. С высокохудожественным вкусом сервировали стол на двадцать персон.

В пятницу пришли полотеры из фирмы «Заря». Это были настоящие мастера своего дела. После их ухода пол блестел как зеркало, а на столе нельзя было разобрать, что к чему.

Проработав всю ночь, я кое-как пересервировал стол на десять персон.

Но в субботу чуть свет пришли электрики ЖЭКа и мастера окон из Бюро добрых услуг. Кто бы мог подумать, что они так умело справятся с оставшимися закусками и напитками.

В семь часов вечера, точно по радиосигналу, прибыли гости.

Полы сверкали, стекла сияли небесной голубизной, гардины ниспадали шелковыми складками.

Гости засучили рукава и принялись за мытье посуды. Потом они развернули принесенные пакеты и выложили содержимое авосек. Ужин удался на славу.

Какие они все-таки милые люди, мои сослуживцы, и какие точные! Никто не явился вместо субботы в четверг (см. официанты), вместо воскресенья во вторник (судомойки и уборщицы), вместо пятницы в среду (шеф-повар и кулинар) и в субботу вместо вторника и четверга (электрики и мойщики окон).

Мои сослуживцы явились точно в назначенное время: в субботу, в девятнадцать ноль-ноль. По-настоящему точные люди! А руководство ими всегда недовольно.

Я поделился этими мыслями с руководителем нашего отдела.

Он поглядел на меня как-то странно.

– Ну, точные. Чего вы удивляетесь? Это же не на работе!

Зоосувенир

Прочитал я в газете, что в нашем городе открывается зоомагазин самообслуживания. В нем к услугам покупателей всегда будет широкий ассортимент домашних животных и хищных зверей. Подходи, выбирай и плати в кассу.

Тут как раз приближались именины Ивана Кузьмича, и я просто терялся в догадках, что ему преподнести.

– Зоосувенир – вот это вещь! – решил я и отправился в зоомагазин.

Уже снаружи новая торговая точка внушала доверие. Огромные витрины сразу вводили потребителя в курс. В одной витрине был организован уголок подводного царства, в другой – завал дремучей тайги, в третьей – вольер обезьяньего питомника. Я чувствовал, как у меня разбегаются глаза.

У прилавков толпились учащиеся от ноля до восьми классов. Кому нужно было канарейку, кому дрозда, кому красных рыбок. Продавцы прохаживались между прилавков и только поглядывали, чтобы кто-нибудь не сунул малька в карман, минуя кассу.

Я долго ходил взад-вперед, пока какой-то гражданин не обратил на меня внимания.

– Как я погляжу, вы уже довольно много времени прохаживаетесь по торговому помещению без определенной цели, – сказал он с отеческой улыбкой. – Интересно бы узнать, из какой вы организации? Из народного контроля? Или из милиции?

Я объяснил ему насчет именин Ивана Кузьмича.

Гражданин облегченно вздохнул и взялся показать мне товар лицом.

В живописных клетках полулежали и полувисели зоосувениры разного калибра – от кобры до колибри. Замков на клетках не было, чтобы потребитель мог сам взять, что ему полюбится.

– Вот, пожалуйста, – предложил гражданин, оказавшийся дежурным администратором, – сиамский кот, вполне подходящий подарок. Или, допустим, домашняя болонка, чистый вес – четыреста тридцать шесть граммов.

– Нет, – возразил я, – коты и собаки имеются бесплатно в каждом дворе. Нельзя ли что-нибудь пооригинальнее?

– Имеется кобра обезвреженная. Жало у нее удалено хирургическим методом. Правда, если в доме маленькие дети, мы кобру не рекомендуем, так как она не выносит, когда ее щекочут в ноздрях шариковой ручкой, и вполне может набезобразничать.

– Не подходит, – сказал я. – У Ивана Кузьмича, правда, маленьких детей нету, но у него имеются две шариковые ручки.

– Тогда возьмите жирафа. Красавец! Рост – два метра девяносто сантиметров.

– Не подходит, – сказал я, – у Ивана Кузьмича потолки два метра шестьдесят пять.

– А что, если вам взять верблюда! Оригинальное животное. Непьющее.

– Непьющее! – вздохнул я. – Поживет у Ивана Кузьмича – запьет.

Звери смотрели на меня тоскливо. Особенно лев. Ведь царь зверей, а глаза у него были жалкие, как у щенка, и светилась в них немая просьба:

«Ну, купи меня! Купи, товарищ!»

Было больно смотреть, как первосортный товар теряет кондицию из-за отсутствия спроса у населения.

– Методы торговли у вас устаревшие, – сочувственно сказал я. – Несовременные методы. Зверей надо продавать в заранее расфасованном виде, в специальных наборах: «Туристском», «Рыболовном» и т. д. К примеру: один лев и два кило живой рыбы или: один бегемот и две бутылки кукурузного масла.

– Это идея! – оживился администратор. – Учтем ваши пожелания в самом ближайшем будущем.

Я ушел из магазина с пустыми руками, но червь сомнения точил меня. Правильно ли я сделал, что не купил сиамского кота? Все-таки не простой кот, а импортный.

На следующий день я возвратился в зоомагазин.

– Уговорили! – сказал я администратору. – Беру сиамского кота. Заверните.

– Пожалуйста! – обрадовался администратор. – Платите в кассу семьсот шестьдесят семь рублей.

– Семьсот шестьдесят семь? За кота!

– Нет, за кота только семь рублей, а семьсот шестьдесят – за слона. Теперь мы продаем их в наборе: один слон – один кот; одна кобра – одна болонка; один верблюд – четыре банки растворимого кофе; два льва – два кило воблы. Согласно желанию покупателей!..

Мощные профессии Коти

Диктор местного значения

Я не видел Котю несколько лет. Я не узнал его. Он основательно вырос. Но еще больше выросла его шевелюра. Волосы волнами спускались до плеч. Он стал неуклюжий и длинный, но еще более длинными и неуклюжими показались мне его брюки. От колен они спускались колоколами и при каждом шаге всасывали наподобие пылесоса всю пыль с тротуара.

Я не узнал его, но он узнал меня. Люди моего возраста редко меняются до неузнаваемости.

– Здррясьте! – сказал он, хлопнув меня по плечу. – Что? Не узнали? Я Котя.

– А, Котя! Но почему ты говоришь «здррясьте!»? Надо говорить «здравствуйте».

– Извиняюсь, – сказал Котя.

– «Извиняюсь» – это значит, что ты извиняешь сам себя. Надо говорить «извините».

– Лады! – сказал Котя.

– Не «лады», а «ладно» или, вежливее, «хорошо».

Котя попытался улизнуть.

– Общий привет! – сказал он.

– Видимо, ты хотел сказать «до свиданья»?

– Язык предков! – сказал Котя. – Средневековый треп!

И еще раз хлопнув меня по плечу, добавил:

– Я потопал в институт.

– А зачем тебе в институт? – поинтересовался я.

– У родителя заела шестеренка, – сказал Котя.

– В машине?

– Чудило! В мозговой коре. Завинчивает гайки. Чтобы я пошел в институт. На инженера! Но это же не для интеллигентного человека.

– А ты интеллигентный?

– Факт!

– Так, может быть, пойдешь на медицинский?

– Еще чего?

– На геологический?

– Здря-сьте!

– Опять «здрясьте»? Кем же ты хочешь стать?

– Диктором! – сказал Котя. – Мощная профессия!

– Здесь нужны особые способности.

– Налицо! Редкий талант.

– Какой именно?

– Красноречие. Стильно загибаю по любому вапресу. Хиппики дохнут от зависти.

Котя по-деловому посмотрел на часы.

– Привет, времени нет! Пошел наниматься в дикторы.

– А как же «родитель» с его «шестеренкой»?

Котя помрачнел.

– А вы не стукнете?

Я покачал головой.

– Слово джентльмена?

Я дал слово джентльмена.

– Дружок обещал достать студенческий билет. Подчистим имя-фамилие, и родитель отвалится.

Он хихикнул, хлопнул меня по плечу и ушел, напевая:

В нашем городе все мини-юбки

Без ума будут топать за мной…

…Спустя некоторое время я встречал на вокзале дальнюю родственницу. Поезд опаздывал, и я прогуливался по перрону, как вдруг из репродуктора послышался хриплый голос:

– Грряждане пассяжирры! На плятформу номер три пррибывает поизд номер пиять. Пафтаряю: на плятформу номер три…

Я прислушался. Ну, конечно же, это был Котя. Его голос и его неповторимое умение «стильно загибать»…

Значит, он все-таки стал «диктором», правда, весьма местного значения…

Теплое место

На днях Коте пришлось распрощаться с должностью диктора на вокзале. Он путал время отправления и прибытия поездов, что вызывало неудобства для отъезжающих и встречающих. Котя вынужден был покинуть место не по собственному желанию.

Папа и мама из воспитательных соображений отказали ему в трехразовом питании, ни о каких карманных деньгах, разумеется, не могло быть и речи. Котя дошел до такого финансового кризиса, что ему нечем было заплатить даже за билет на танцплощадку. У него образовалось много свободного времени.

Он лежал на пляже, тревожно прислушиваясь к тому, как урчанье в пустом желудке заглушало рокот волн, и размышлял о своем несладком будущем. Инстинкт самосохранения подсказывал, что надо срочно чем-то заняться. Чем-нибудь сносно оплачиваемым и не очень утомительным.

Невдалеке, на сколоченной из досок вышке, с достоинством прохаживался спасатель. Молодой, мускулистый, загорелый, в фуражке с белым накрахмаленным верхом и золотым крабом над лакированным козырьком. Он посматривал в большой морской бинокль и время от времени выкрикивал в мегафон руководящие указания купающимся.

– Вот это работа! – вздохнул Котя, чуть не захлебнувшись от зависти. – Мощная профессия! Шикарная и не пыльная…

Утром он явился в Общество спасения на водах. На ушах у него лежала фуражка с крабом, которую он выклянчил у соседа-пенсионера. На ногах трепыхались псевдоматросские штаны, одолженные знакомым гитаристом из ресторана «Якорь». Той морской походкой он прошелся перед руководством и положил на стол заявление.

Посмотрели анкету. Окончил восемь классов школы. Последнее место работы – диктор. Уволился по собственному нежеланию. Папа – потомственный бухгалтер, мама – потомственная домохозяйка… Коте предоставили мегафон и вышку на одном из пляжей.

Теперь он целый день разгуливал по спасательной вышке и выкрикивал в мегафон разные пункты из инструкции голосом, поставленным на дикторской работе на вокзале:

– Грряждане пассяжиры!.. – извиняюсь – отдыхающие! Не тоните без предупреждения! При появлении признаков утопления, принимайте меры, согласно инструкции от десятого июня…

Папа не мог нарадоваться: наконец-то Котя нашел теплое место в жизни. Мама перевела его на четырехразовое питание санаторного типа, с доставкой судков и термосов непосредственно к месту работы. Котя округлился, загорел и даже стал нравиться девушкам…

И надо же было, чтобы в воскресный день какой-то гражданин на сто двадцать килограммов живого веса и сто пятьдесят граммов жидкого, вошел в воду, а обратно не вышел… Вошел он в воду, надо думать, потому, что погода выдалась жаркая, а почему он из воды не вышел, можно будет узнать после того, как его оттуда вытащат.

Котя забегал по вышке, хватаясь то за часы на руке, то за бинокль, то за веревку пожарного колокола, висящего на вышке. И так он бегал до тех пор, пока несколько молодых и пожилых купальщиков, не состоя в членах Освода, все же выволокли из воды сто двадцать килограммов и сто пятьдесят граммов еле живого веса и вернули его к нашей повседневной жизни.

Но к этому моменту Котю уже сняли с вышки и с должности.

За что – спрашивается? Окончил 8 классов школы, последнее место работы – диктор. Уволился по собственному нежеланию. Папа – потомственный бухгалтер, мама – потомственная домохозяйка…

– А что он не умел плавать!

Так об этом его никто и не спрашивал…

Бедный Степа

Не те данные

Из классов доносились звуки различных инструментов. Каждый из них в отдельности, наверное, играл очень красивую мелодию, но здесь, в холле музыкального училища, все это представлялось не более мелодичным, чем настраиваемый оркестр.

Полная женщина в лиловато-малиновом крепдешине, свидетельствовавшем о том, что его владелица умеет одеваться одновременно дорого и дешево, остановилась на пороге и подтолкнула вперед мальчика лет шести. Мальчик был наряжен в вельветовые штанишки и такую же куртку с большим белым бантом а-ля Козьма Прутков. В руке он держал деревянный футляр со скрипкой.

– Осторожно, не размахивай, – внушала мальчику мама, – помни, что это стоит денег. Не смотри по сторонам. Не спотыкайся.

Мальчик делал все наоборот. Он размахивал футляром, смотрел по сторонам и на каждом шагу спотыкался.

Женщина прошла к двери с табличкой: «заведующий», проскользнула в нее, втянув за собой мальчика.

Седой старичок, сидевший за письменным столом, посмотрел поверх очков.

– Здравствуйте, – сказала посетительница, улыбнувшись со всей обаятельностью, на которую способна женщина после сорока лет. – Простите, если не ошибаюсь, вы заведующий музыкальным училищем?

– Да, я, – старичок поднялся из-за стола. – Чем могу служить?

– Я привела к вам своего мальчика.

– Очень приятно. Разрешите полюбопытствовать на какой предмет?

– Учиться на Ойстраха.

Старичок улыбнулся.

– Обязательно на Ойстраха?

– Не обязательно. В крайнем случае можно на Галину Баринову.

– Простите, – сказал старичок, – ваше лицо мне знакомо. Вы, кажется, у нас уже были?

– Была. Я – Сидоркина Агния Васильевна. У меня сын – вундеркинд.

– Да, да! Припоминаю! Сидоркина… Так вот, Агния Васильевна, ваш мальчик уже один раз экзаменовался, и вам сказали, что у него нет данных.

– Совершенно верно. Тогда у него не было данных. Это моя вина. А теперь…

– Теперь у него данные появились?

– Само собой разумеется. Разве я осмелилась бы привести к вам мальчика второй раз без данных? Степа! Дай сюда скрипку.

Мальчик протянул матери футляр, который она положила на письменный стол заведующего.

– Вот, пожалуйста! – женщина раскрыла футляр и достала из него отрез темно-синего материала.

– Что это? – не понял старичок.

– Дакрон.

– Дакрон?

– Да. Чистый нейлон пополам с перлоном. Это на костюм для вас. А это… – из футляра появились дамские сапоги на меху, – это вашей жене.

– Моей жене?! – удивился старичок.

– Ну если у вас нет жены, это может пригодиться вашей знакомой…

– Что это такое! – теряя от волнения голос и словно обращаясь к кому-то за помощью, воскликнул заведующий училищем. – Что это такое, я вас спрашиваю!

– Данные, – невозмутимо ответила женщина и улыбнулась еще с большей обольстительностью.

Наконец старичок понял.

– Забирайте все это и сейчас же уходите отсюда! – закричал он. – У вашего «вундеркинда» не те данные.

– Не те данные? – женщина изобразила на лице крайнюю степень удивления. – Если это не те данные, тогда я не знаю, что вам еще нужно!

Побросав вещи в футляр из-под скрипки, она толкнула сына в спину.

– Пойдем отсюда, Степа! Пойдем в медицинский институт?

Заведующий не вытерпел:

– Такого маленького мальчика в медицинский институт? Зачем?

– Учиться на профессора Вишневского! – гордо сказала женщина.

Дверь громко хлопнула. В коридоре послышалось капризное хныканье.

– Не хочу на Вишневского – хочу на Льва Яшина!

Требуется мальчик

С тех пор как Агния Васильевна потерпела фиаско в музыкальном училище, атмосфера в доме накалилась, как в доменной печи.

Сергей Викторович норовил улизнуть из-за обеденного стола на секунду раньше, чем его супруга успевала придумать очередной повод для ссоры. Виновник события – шестилетний Степа тоже старался как можно реже попадаться на глаза маме.

– Представьте себе, – изливала душу Агния Васильевна каждому, кто необдуманно заглядывал в гости, – эти музыковеды заявили, что у нашего Степы нет слуха. Смешно! Зачем ему слух, когда у него есть голос. Слух должны иметь члены приемной комиссии. А у них одни только звания. У вас есть слух? Так послушайте, как наш Степа поет.

После этого следовал властный окрик:

– Сте-па!..

И перед смущенным гостем появлялся пузыреобразный Степа, весь измазанный вареньем, которое он, судя по всему, ел без ложки и без маминого разрешения.

– Спой «травы-травы», – приказывала Агния Васильевна, и Степа, торопливо облизываясь и сопя, затягивал:

– «Тлавы, тлавы, тлавы не успели от лосы пледутленней согнуться…»

– Ну? – победоносно спрашивала мать, когда Степа заканчивал пение и отвешивал поясной поклон, как он это видел по телевиденью на концерте Клавдии Шульженко. – И они смеют утверждать, что у нашего Степы нет музыкальных способностей.

Но на этом испытания не заканчивались.

– Возьми скрипку, – приказывала мама.

Степа брал скрипку и начинал дотошно и фальшиво пилить гаммы, после чего даже самый выносливый гость вспоминал, что у него в городе неотложное дело.

На днях Агнию Васильевну словно подменили.

В вечерней газете было напечатано объявление о том, что киностудии на главную роль в цветном широкоформатном фильме требуется худенький мальчик четырех лет со светлыми локонами и голубыми глазами.

Агния Васильевна почувствовала, как в ней закипает жажда деятельности.

– Читай! – крикнула она мужу, швырнув в него газетой. – На последней странице. Я отчеркнула красным карандашом.

Сергей Викторович прочитал.

– Ну! Что ты молчишь? – возмутилась Агния Васильевна. – На главную роль в цветном широкоформатном фильме требуется мальчик!

– Ну и что из этого? – осторожно спросил муж.

– Он ничего не понимает! Ведь это же наша мечта! Степа будет киноактером.

– Степа? – поперхнулся Сергей Викторович. – Но в объявлении сказано, что требуется мальчик четырех лет, а нашему Степе скоро семь.

– Какое это имеет значение! Слава богу, в таком возрасте детям еще не выдают паспортов. Скажем, что ему четыре, но он жертва акселерации.

– Но здесь написано, что требуется очень худенький мальчик. А нашего Степу ты так раскормила, что в нем уже больше сорока килограммов чистого веса.

– Я его раскормила, я его и похудею. У Софьи Мироновны есть голливудская диета. Специально для киноактеров. Незаменимая штука: две недели, – и человек становится как палка.

– И ты собираешься две недели морить Степу голодом?

– Не беспокойся! Я уложусь в пять дней. Он у меня станет худеньким мальчиком.

– Но это бесчеловечно! – заволновался Сергей Викторович, зная возможности своей супруги. – Это же вредно для здоровья.

– Ничего страшного. Софья Мироновна применяет эту диету уже второй месяц, и ничего с ней не случилось.

– По-моему, она прибавила за это время десять килограммов.

– Прибавила. У нее слабая воля и хороший аппетит.

– По-твоему, у нашего Степы плохой аппетит?

– Хороший. Но у меня сильная воля.

Сергей Викторович попробовал другой аргумент.

– Допустим, тебе удастся довести мальчика до того, что он станет как палка. Но как быть с волосами? Требуются светлые локоны, а наш мальчик брюнет.

– Поразительно! – пожала плечами Агния Васильевна. – Ты, кажется, взрослый мужчина! Кандидат! А не знаешь самых простых вещей. Я тоже в детстве была брюнеткой. А в восемнадцать уже стала огненно-рыжей. В двадцать четыре – серебристо-седой, в тридцать – голубой, в тридцать три – лиловой, а теперь я золотистая блондинка.

– И Степе придется пройти через все эти этапы? – испугался Сергей Викторович.

– Для этого у нас нет времени. Он сразу станет блондином. Я покрашу его перекисью водорода.

– А глаза!.. – Сергей Викторович попытался ухватиться за последний шанс. – В объявлении сказано, что требуется мальчик с голубыми глазами. У Степы глаза черные. Может, ты их тоже перекрасишь…

Агния Васильевна задумалась.

Сергей Викторович затаил дыхание. Кажется, довод оказался достаточно сильным.

– Ерунда! – вдруг сказала Агния Васильевна. – Найди-ка мне телефон киностудии!

– Зачем? – не понял Сергей Викторович.

– Как зачем? Надо срочно переделать сценарий…

Сергей Викторович облегченно вздохнул. Кажется, Степа был опять спасен. Надолго ли? Этого никто не мог знать.

СРЕДИ ПРОФЕССИОНАЛОВ

Тезка императора

В ложе Цезаря на покосившихся камнях сидели два молодых итальянца.

Солнце, склонившееся к западу, освещало развалины Колизея красноватыми косыми лучами, словно подготавливая прохожих к причудливой картине вечернего освещения, придуманного для древнего римского цирка электрической компанией «Филипс». Конечно, солнце не могло и мечтать об оранжевых софитах, устроенных инженерами. Оно освещало Колизей примитивно, по старинке, чуть наискосок, на просвет, и, может быть, именно от этого полуразрушенный амфитеатр приобретал черты прежнего своего величия.

Один из двух друзей, тот, что был помоложе, сказал после долгой паузы:

– Солнце скоро зайдет, а мы опять ничего не заработали.

– День на день не приходится, – спокойно ответил второй, разгрызая травинку.

– Я бы сказал, что день на день приходится. – На узком загорелом лице первого остро блеснули черные глаза. – Вчера ничего, сегодня ничего. А все твой характер! Филиберто уже две недели работает.

Товарищ выплюнул травинку и нарочито лениво перевернулся на другой бок.

– Работа? – презрительно сказал он. – Целый день протискиваться между рядами на трибунах и орать до хрипоты: «Кока-кола, бира, аранчата!» И получать за это десять лир с бутылки! На шее ящик со льдом, а с самого пот льет в три ручья. На поле стадиона интереснейшие схватки, а ты только и видишь что горлышки бутылок. А окончится сезон – отправляйся туда, откуда пришел, с тем же шишом в кармане. Нет, это не для меня. Нет работы, и это не работа…

Друг, что был помоложе, понурил голову. Видимо, железная логика подавила его.

– Поедем в Неаполь, – сказал он с надеждой, – может, там найдется что-нибудь в порту?

– Что-нибудь непременно найдется, – согласился товарищ. – Американские подводные лодки найдутся, американские миноносцы найдутся. Только они в грузчиках не нуждаются…

Опять наступила томительная пауза.