Текст книги "Дети горчичного рая"

Автор книги: Н. Кальма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Забирай свою тетрадь и ступай на место. И не задавай глупых вопросов. Если я говорю что-нибудь, значит, у меня для этого есть основания. Я поставил тебе и Майнарду «эф» («плохо»).

Нэнси начинает громко, на всю комнату рыдать. Джон Майнард стоит перед учителем согнувшись, опустив руки вдоль тела; он похож сейчас на деревянного паяца, которого Чарли видел однажды на ярмарке.

Сердце Чарли так колотится, что трудно дышать. Некоторые из ребят решили всего по два примера, и все же Хомер поставил им «удовлетворительно». Как ненавидит сейчас мальчик Хомера, как ненавидит он всех, кто издевается над его народом!

Шумит, шумит кровь в ушах! Чарли знает: Горилла ждет только случая, чтобы донести на него директору. После истории с дактилоскопированием достаточно малейшего повода, и его вышвырнут навсегда из школы. Еще три дня назад мать, его милая мать, долго плакала и умоляла Чарли, своего золотого, драгоценного мальчика, сдерживаться и не навлекать на себя гнев начальства, хотя бы в память отца, который так хотел, чтобы он стал ученым.

И Чарли обещал. А теперь вот чувствует, как трудно сдержать это обещание. Сейчас, сию минуту он встанет и скажет этому страшилищу все, что думает о нем черный парень! Чарли опирается руками о парту и облизывает пересохшие губы. О счастье! В это последнее мгновение раздается резкий, как удар, звонок, спасительный для мальчика и, быть может, для Хомера.

Чарли тяжело переводит дух.

– Выходите из кабинета, не задерживайтесь, – машинально, по привычке, говорит он школьникам.

8. В перемену

В распоряжении школьников – целые четверть часа. Моментально составляются партии в бейзбол, в салки, в «львов и тигров». Девочки прыгают через веревочку, чинно гуляют парами или стрекочут как сороки.

На взгляд, на очень беглый взгляд непосвященного человека, все дети во дворе играют и бегают вместе, все смешались в общий веселый хоровод. Но уже через несколько минут каждый мало-мальски внимательный наблюдатель начал бы различать отдельные группы, которые никак не смешиваются между собой. Он увидел бы занятых какой-то сугубо военной игрой бой– и герл-скаутов, которыми командует белесый мальчик, похожий на моль. Он заметил бы отдельную команду играющих в бейзбол мальчиков и девочек в дорогих спортивных костюмах и среди них юного денди в желтых туфлях, самого великолепного и высокомерного.

Ему бросилось бы в глаза, что поодаль от бейзбольной площадки, стараясь не подбегать к ней слишком близко, носятся «тигры» в заштопанных бумажных свитерах и заплатанных вельветовых штанишках и «львы» в ситцевых платьицах, вылинявших от бесконечных стирок.

Он заметил бы во дворе несколько темнокожих мальчиков и девочек, которые тоже держатся особняком и если затевают иногда общие игры с белыми детьми, то их партнерами почему-то всегда оказываются ребята в бедной одежде.

Но вот внезапно эта гармония нарушена, и два мальчика – черный и белый из компании «тигров» – врываются в группу бойскаутов и извлекают из нее белесого Фэйни. Джой Беннет, красный, негодующий, в расстегнутом стареньком джемпере, и его друг Чарли Робинсон допрашивают директорского сынка:

– Это из-за тебя провалились на математике Майнард и Нэнси!.. Почему ты не переправил им записку – отвечай!

Фэйни, прежде чем ответить, озирается: есть ли поблизости кто-нибудь из скаутов или вообще из «своих». Убедившись, что Рой неподалеку, он дерзко говорит:

– Не передал, потому что не желаю из-за них влипнуть.

– Врешь! – горячится Джой. – Врешь, дохлая моль! Просто тебе было приятно подвести Майнарда и Нэнси. Я тебя знаю, голубчика! Тебе хочется, чтобы Нэнси не дали выступить на майском празднике.

– Отвяжись от меня, – шипит Фэйни, – а то я вот возьму и покажу Хомеру или президенту шпаргалку Робинсона… Пусть узнают, чем занимается наш уважаемый староста! – Он насмешливо морщит нос и показывает зажатую в кулаке бумажку: – Вот она, шпаргалка-то!

– Ах ты, крысиный помет! – сжимает кулаки Джой. – Посмей только наябедничать на Чарли!

– Посмей только! – эхом откликается чей-то голос.

Это Василь Гирич. Он только что с увлечением играл в «тигров», пока не заметил, что у друзей в углу двора происходит что-то серьезное.

Фэйни, увидев подоспевшее к противнику подкрепление, потихоньку отступает к бейзбольной площадке. Вот он уже рядом с Мэйсоном и что-то азартно шепчет ему на ухо. Рой пожимает плечами.

– Удивляюсь, Мак-Магон, охота тебе опять связываться с черномазым и его дружками! – бормочет он сквозь зубы. – Бери пример с меня: настоящий джентльмен никогда не повышает голоса и не пачкает рук о всякую дрянь… Вот погоди, когда мы выгоним его вон…

– Я только пригрозил, что покажу учителю его шпаргалку, – говорит Фэйни. – Я думал – они испугаются и купят у меня эту шпаргалку за билет в цирк или еще за что-нибудь…

У Роя загораются глаза.

– Как, эта записка у тебя? Ты ее сохранил? – спрашивает он с живостью. – Дай-ка ее мне, она может пригодиться… Дай! – Он протягивает руку.

Фэйни смеется:

– Дать тебе? Дать вот так, задаром?.. Нашел тоже дурака! Нет, парень, даром я ничего никому не даю. Хочешь иметь шпаргалку – давай монету.

Рой не то с удивлением, не то с презрением смотрит на Фэйни, потом отворачивается и яростно плюет.

– Пожалуйста, поосторожнее, а то ты чуть не попал мне на платье! – раздается негодующий голос. – Какие, право, у нас грубые, невоспитанные мальчишки!

Это Пат Причард своей собственной надменной особой. Она не принимает участия в играх, а прохаживается взад и вперед с книжкой в руках.

Рой багровеет. Ни за что на свете он не хотел бы показаться этой девочке грубияном!

– Это я не нарочно, Патриция! Честное слово, не нарочно! – бормочет он извиняющимся тоном.

– Еще бы ты нарочно плюнул в меня! – насмехается Пат. – Этого еще недоставало!.. Впрочем, может, это принято на вашем Юге? – прибавляет она язвительно.

– Ну, знаешь, это уж слишком! – вскипает Рой.

Но Пат со своей презрительной усмешкой так великолепна, что Рой мгновенно переносит свое раздражение на стоящего рядом Фэйни. От его тумака Фэйни отлетает метра на три.

– Ты это что?

Секунду Моль ошалело смотрит на приятеля, потом издает вопль и кидается в драку.

Пат здесь… Пат смотрит… Пускай Пат увидит, какой он, Фэйни, неустрашимый боец!

Под насмешливым взглядом зеленых глаз два приличных мальчика молча и ожесточенно дерутся на бейзбольной площадке. Пат брезгливо отходит подальше.

– Мэйсон! Эй, Мэйсон! Вы что, с ума сошли? Что это вам вздумалось драться! – Высокий юноша со звездой на отвороте куртки направляется через двор к дерущимся. – Сейчас же прекратите! Черт возьми, перестанете вы или нет?

Рой с трудом освобождается от висящего на нем Фэйни. Он растрепан, красен и зол, зол, как тысяча чертей! Появиться в таком виде перед Пат, а главное – перед вице-президентом школы Принсом! Теперь Принс, наверно, разболтает по всей школе, как безобразно дрался во дворе молодой джентльмен с Юга…

Он говорит хриплым голосом, изо всех сил стараясь вернуть себе обычную уверенность и достоинство:

– Это несерьезно, Принс. Мы выясняли маленькое недоразумение… Так, один пустяк…

А в это время у каштанов Нэнси Гоу, уже позабывшая о плохой отметке, смеющаяся, легкая, как цветок, тормошит Василя:

– Послушай, отчего ты молчишь? О чем ты думаешь?

– Так, ни о чем, – говорит Василь, уставив на девочку чистые синие глаза и краснея. – Просто так.

– А я вот никогда не молчу, – говорит Нэнси. – Если увидишь, что я молчу, значит, я придумываю стихи… Хочешь, я прочту тебе мои новые стихи?

Василь не успевает ответить – девочка уже стоит перед ним, вытянувшись в струнку, скрестив на груди руки.

– «Тучка», стихотворение Энн Гоу, – отчеканивает она.

 
На небе тучка грозовая
У солнца нянькою была
И, утром солнце умывая,
Обильным дождиком текла.
 
 
Сегодня раньше, милый, встань-ка,
Взгляни в окно: прошла гроза,
Заботливая тучка-нянька
Промыла солнышку глаза.
 

Нэнси опускает руки и, не глядя на Василя, молча ждет одобрения.

Она так уверена в этом одобрении, что даже не очень удивляется, когда Василь говорит восторженно;

– Это… это просто замечательные стихи, Нэнси! Знаешь что? Знаешь, Нэнси, ты мне их запиши, а я… я сочиню на них музыку. Хочешь?

– Хорошо, – кивает Нэнси. – Только постарайся поскорее сочинить, чтобы я могла спеть эту песню на майском празднике. Мистер Ричардсон сказал, что я непременно буду выступать на празднике с моими стихами.

– Что ты говоришь о празднике? – спрашивает у нее за спиной Мери Смит. Она щурит близорукие глаза и придвигается ближе. – Ты узнала что-нибудь новое?

– Я говорю, что, наверно, буду читать на празднике стихи. – Нэнси дружелюбно улыбается некрасивой белой девочке. – Ты слышала мои стихи?

Мери вздыхает:

– Слышала несколько раз, когда ты их читала… Какая ты счастливая, что у тебя такой талант! А у меня вот нет никаких талантов. Я не пою, не играю, не пишу стихов, даже не танцую… – Глаза у Мери подозрительно краснеют.

Нэнси не выдерживает:

– Мери, не надо, не плачь.., Я научу тебя танцевать, это совсем-совсем просто. Вот, смотри…

Нэнси взмахивает руками над головой и несется по ровной цементной дорожке, раскачиваясь, кружась, взлетая, повинуясь какой-то неведомой, одной ей слышной мелодии.

 
О Мери Смит, иди танцуй со мной,
О Мери Смит, ты песню красивую мне спой… —
 

поет она, проносясь мимо, и вдруг, вся еще разгоряченная танцем, подбегает к Мери.

– Что с тобой? Отчего ты плачешь, Мери, дорогая?

– Ты такая талантливая, а я такая несчастная, бездарная… о-о-о!.. – рыдает Мери.

– Что тут такое? Отчего она плачет?.. Нэнси, это ты ее обидела? – сердито говорит Чарли Робинсон, появившись словно из-под земли.

Девочек тотчас же окружают набежавшие со всех сторон «малютки».

– Никто меня не обижал… Это я сама, сама… – сквозь слезы бормочет Мери.

Нэнси скороговоркой рассказывает Чарли, что произошло.

– Плюнь, не огорчайся, Мери, – успокаивает Чарли. – Я скажу мистеру Ричардсону, и тебе непременно дадут роль в спектакле или в живых картинах. И не плачь из-за чепухи: вовсе ты не бездарная, ты ведь отлично вышиваешь. Я уверен, ты будешь очень хорошо выступать в живых картинах.

Слезы постепенно высыхают на лице Мери Смит. Она благодарно смотрит на мальчика:

– О Чарли, ты такой добрый! Пат Причард тоже всегда говорит…

– Что говорит Пат Причард? – Розовое лицо Пат склоняется над плечом Мери. – Что это ты поминаешь меня?

– Я… я только хотела сказать, что… что ты всегда хорошо отзываешься о Робинсоне. Разве не правда?

Чарли оборачивается к Пат и радостно улыбается. Светлеет все его лицо. Пат щурит зеленоватые глаза:

– Хорошо отзывалась о Робинсоне? Я? Что-то не помню… Верно, тебе просто показалось, Мери Смит.

И, даже не взглянув на мгновенно понурившегося Чарли, медноволосая девочка уходит.

Под каштанами тесной кучкой стоят скауты со своим «орлом», Принс и Рой, который успел уже помириться с Фэйни. Они вполголоса о чем-то горячо говорят, поглядывая исподтишка в сторону Чарли и его друзей.

– Не позже будущего четверга, Принс, мы известим вас о результате, – говорит наконец Мэйсон. – А ты, Фэйни, подготовь со своими ребятами все, о чем мы говорили.

Фэйни моргает белесыми ресницами. Он очень взволнован.

Резкой трелью рассыпается звонок, и сразу обрываются все игры, все разговоры. «Малютки» бегут к дверям школы. Сейчас – следующий урок.

9. Сочинение на вольную тему

Ричи уже в кабинете и молча следит за тем, как рассаживаются ученики.

Если кабинет Хомера вполне отображает характер Гориллы, то в комнате, отведенной младшему учителю Ричардсону, чувствуется порядок, чистота и уют, свойственные самому Ричи. По стенам кабинета висят специально выбранные учителем портреты великих людей Америки: Авраама Линкольна. Марка Твена, Вениамина Франклина, генерала Вашингтона в пудреном парике. А рядом с ними портрет старика с вдохновенным лицом и огненным взором зовет за собой всех сторонников равенства и справедливости.

На выступах у окон – цветы.

Вплотную к одной из стен стоят шкафы с книгами. Многие из этих книг Ричи давал читать своим ученикам, и никогда не бывало, чтобы школьники оставались равнодушными к прочитанному.

После войны Ричи с радостью вернулся к своей профессии учителя. Ему казалось, что именно теперь, после такой жестокой бойни, особенно важно воспитать новое поколение в духе благородства, чести, истинного демократизма. Он считал это высокой целью своей жизни я не стеснялся говорить об этом.

Войну Ричи провел младшим офицером на транспортном судне. Осколок гитлеровской бомбы повредил ему левую руку, так что она плохо сгибалась в плече, но Ричи считал это пустяком, не стоящим внимания, и, когда его называли «инвалидом войны» или «пострадавшим на войне», он всерьез обижался.

Судно его не раз пересекало океан и доходило до самого Мурманска – русского северного порта.

В свободные минуты он охотно рассказывал ученикам о плавании в минированных водах под беспрерывной бомбежкой фашистских самолетов, о Мурманске, о русских моряках. Он говорил, что это храбрые, великодушные и прямые люди – настоящие джентльмены и верные товарищи. Ричи подружился там с одним командиром подводной лодки, по имени Майкл Микайлов. Этот Майкл Микайлов взял на воспитание маленького мальчика, у которого погибла вся семья, и мальчик так к нему привязался, что не мог ни одного дня пробыть без своего нового отца. Однажды он даже спрятался у подводной лодке и вместе с моряками ушел в рейс. За это ему сильно влетело от Майкла, и на совете моряков решено было отослать мальчика учиться в морскую школу. Так что теперь этот маленький храбрец, наверно, стал настоящим моряком.

«Малютки» затаив дыхание слушали рассказы учителя о далекой, незнакомой стране, о русских. Они забрасывали Ричи вопросами: какая форма у русских моряков; как звали мальчика; кто были его родители; на каком языке разговаривал Ричи с Майклом Микайловым.

Учитель охотно удовлетворял их любопытство, А когда дело доходило до языка, то Ричи произносил несколько русских слов: «здравствуйте», «товарищ», «очень срочно», «самолет», «хорошо». Оказывается, его приятель Майкл, как и многие советские моряки, отлично объяснялся по-английски, и Ричи говорил, что ему было стыдно не знать русский язык.

С глубоким интересом слушал учителя Чарли. Отец его тоже служил во флоте, и ему казалось, что русские моряки, в особенности этот Майкл Микайлов, чем-то напоминают отца.

Своими рассказами, мягкостью, в которой чувствовалась большая внутренняя сила, заботливостью Ричи заслужил такую любовь учеников, какой не мог похвалиться ни один преподаватель в школе.

Уже по тому, как «малютки» входили в класс, как дружно и ласково приветствовали учителя, было заметно, что Ричи – их любимец.

Тонкий, смуглый, с густыми светлыми волосами, открывающими высокий, чистый лоб, учитель внимательно смотрел на них, пока они рассаживались. Наконец наступила тишина. Все глаза устремились на Ричи, перед которым лежала стопка тетрадей.

– В прошлый раз мы с вами писали сочинение на вольную тему, – начал учитель. – Некоторые темы, как, например, «Жизнь Георга Вашингтона», «Христофор Колумб», «Цель моей жизни», я сам предложил вам, остальные же темы я предоставил выбрать каждому из вас самостоятельно. Я хотел, чтобы каждый выбрал и придумал то, что ему нравится и кажется близким.

Ричардсон легким жестом дотронулся до тетрадей.

– Многие из вас выбрали темой «Цель моей жизни», – тут Ричи улыбнулся, – и если бы я не знал вас раньше, то теперь, по этим сочинениям, мог бы отлично познакомиться со всеми вами. Я узнал, что многие мальчики хотят стать чемпионами бокса и футбола, знаменитыми сыщиками и даже знаменитыми пиратами…

В кабинете раздался смех. В особенности смеялись девочки. А у некоторых мальчиков был явно смущенный вид.

– Что касается девочек, – продолжал Ричи, – то некоторые намереваются стать звездами кино, артистками и просто знаменитыми неизвестно в какой области…

Теперь очередь краснеть была за девочками, и мальчики начали строить им насмешливые гримасы и фыркать. Но учитель строго посмотрел на них, и шум моментально прекратился.

– Если же говорить серьезно, – сказал Ричи, – то должен признаться: я недоволен вами… В вашем классе, если не ошибаюсь, два отличника.

– Да, сэр, – поспешно отозвался со своего места Фэйни: – я и… – тут он сделал крохотную паузу, – Робинсон…

– Так… – Легкая усмешка пробежала по лицу учителя. – Очевидно, Мак-Магон, вам никогда не приходилось слышать историю о Джеке и Джоне.

– Нет, сэр, – сказал Фэйни менее поспешно. – А что это за история?

– Видите ли, Джек и Джон были два товарища, совершенно непохожие друг на друга. Об их характерах судили по тому, как они говорили о себе самих. Джек постоянно говорил: «Я и Джон», а Джон всегда ставил себя на второе место. «Джек и я», говорил он…

Фэйни закусил губу.

Ричи, словно не было этого отступления, продолжал:

– Наши лучшие ученики и на этот раз написали сочинения без единой грамматической ошибки. Впрочем, несмотря на это, одно из этих сочинений мне решительно не нравится.

– Чье? Чье это сочинение? – раздались голоса.

Чарли и Фэйни продолжали сидеть спокойно, как будто слова учителя их не касались, но на самом деле оба сильно волновались.

– Написано это сочинение на тему «Цель моей жизни», – продолжал Ричи. – Я не скажу вам, чье оно, но прочту вам из него несколько строк.

Он посмотрел на класс. Кое-кто нетерпеливо задвигался. Чарли, видимо, сразу успокоился. Фэйни хотя и не смутился, но старался не встречаться глазами с учителем.

Ричи открыл одну из тетрадей и начал чуть глуховатым, но выразительным голосом:

– «Цель моей жизни – стать во что бы то ни стало богатым, как Джон Рокфеллер, или Пирпойнт Морган, или Джулиус Розенвальд, Некоторые люди говорят, что богатство – это еще не все в жизни, но они говорят эго потому, что сами никогда не владели большими деньгами. Это неправда. За деньги можно сделать все, что захочешь. Деньги дают славу, могущество, власть. Можно купить все, что тебе угодно: яхту или даже целый корабль, сколько угодно ружей и пушек, дома, автомобили, лошадей. За деньги можно даже стать графом или маркизом. Миллиардер вправе управлять целым миром, все его уважают, все его слушаются. Только богатый человек может рассчитывать на счастливое существование. Каждый умный человек должен добиваться в жизни богатства…»

Ричи остановился и поднял глаза от тетради.

– Это Мак-Магон! Это его сочинение! – раздалось сразу несколько голосов. – Фэйни только и думает о деньгах!

Фэйни сидел, опустив белесые ресницы.

– Вы правы, – сказал учитель, обращаясь к классу. – Мне не надо читать это сочинение дальше, потому что все оно написано в том же духе. И написано вполне грамотно, с соблюдением всех грамматических правил и знаков препинания, так что с этой стороны у меня возражений нет и я должен поставить Мак-Магону высший балл. Но меня очень интересует: какой балл поставили бы вы ему сами?

Несколько рук вскинулось вверх. Учитель поискал глазами, кого бы вызвать. Взгляд его упал на Василя Гирича. Тот даже чуть-чуть привстал, стараясь привлечь к себе внимание Ричи.

– Говорите, Гирич, – сказал учитель.

– Я поставил бы Мак-Магону низший балл, сэр… – начал Василь, чуть заикаясь от волнения. – Я поставил бы ему самую плохую отметку. Пускай у него все правильно с орфографией и со стилем, но то, что вы здесь читали, противно слушать…

– А разве плохо быть богатым? Что в этом дурного? Чепуха! Не слушайте его! – закричало сразу несколько учеников. – Мак-Магон хорошо написал!

– Вздор! Дайте договорить Гиричу! Он правильно говорит! – надрывались другие.

– …Многие люди так думают и говорят здесь, – продолжал Василь, не обращая внимания на крики, – но есть и другие. Эти люди знают, что не все в жизни можно купить за деньги. За деньги не купить друзей, не купить любовь, верность, честность… Музыку тоже не купишь… Нет, этого всего никто не сможет купить даже за миллионы миллионов! – убежденно докончил Василь. – Я все сказал. Можно мне сесть, сэр?

И, раскрасневшись, он опустился на свое место.

Ричи внимательно смотрел на учеников:

– Кто не согласен с Гиричем? Кому из вас кажется, что все в жизни покупается и продается?

Все затихли. Никому не хотелось отвечать на такой прямой вопрос. Мэйсон пробормотал сквозь зубы, что «джентльменства за деньги, разумеется, не купишь», однако поднять голос против приятеля не решился.

– Так вот, Мак-Магон, вы только что слышали мнение ваших товарищей, – сказал Ричи, обращаясь уже прямо к Фэйни. – Многие из них, по-видимому, не одобряют вашей цели жизни.

– Да, сэр, – встал Мак-Магон.

– Я тоже, признаться, не одобряю ее. Но вы, разумеется, можете придерживаться совсем других мыслей: ведь вы – в свободной стране. – Ричи горько усмехнулся. – А так как ваше сочинение написано вполне правильно, то, повторяю, я вынужден поставить вам «эй».

Фэйни взял из рук учителя свою тетрадь. Несмотря на старание придать себе оскорбленный и недовольный вид, он был явно рад, что получил хорошую отметку.

– Чарльз Робинсон! – вызвал Ричи.

Чарли подошел к кафедре. Ричи ласково дотронулся до его плеча.

– Я очень доволен вами, мой мальчик, – сказал он: – вы написали отличное сочинение об одном из самых замечательных людей Америки. – Он обратился к классу: – Ваш товарищ Робинсон написал вот о нем, – Ричи указал на портрет вдохновенного старика, чей взгляд, казалось, пронизывал каждого, кто на него смотрел, – о Джоне Брауне, герое борьбы за освобождение негритянского народа… Я вижу, Чарльз, вы прочли много книг о нем, – обратился он к Чарли.

Мальчик кивнул курчавой головой:

– Да, сэр, он мой любимый герой, и я всегда думаю о нем: о том, как он любил нас, черных, как сражался с южанами в Харперс-Ферри, какой он был умный и храбрый…

По выражению лица, по голосу Чарли чувствовалось, что он говорит о самом своей заветном. Рой Мэйсон наблюдал за ним, презрительно скривив рот.

– Смотри-ка, как черномазый разговорился! – наклонился он к Фэйни. – Взялся прославлять этого сумасшедшего старикана, о котором у нас на Юге слышать не могут…

– Я тоже очень люблю Джона Брауна, – говорил между тем Ричи, – и часто жалею, что в наше время нет таких людей… я хочу сказать – таких благородных и смелых, – поправился он.

– Ого, это надо запомнить! – опять шепнул Рой. – Это надо хорошо запомнить…

– Робинсону я тоже поставил «эй», – сказал учитель, отдавая тетрадь Чарли. – Можете передать вашей матери, мальчик, что я вами доволен.

Чарли, сияющий, отправился на свое место. Ричи продолжал как бы нехотя перебирать тетради.

Легкая морщина легла у него между бровями, и от этого лицо стало старше и суровее.

– Я хочу сказать вам еще кое-что, – начал он с усилием. – К моему большому огорчению, среди этих сочинений есть еще одно, которое я считаю самым злым, бессердечным и грубым из того, что я когда-либо читал. – Ричи бегло оглядел класс. – Автор этого сочинения сам выбрал тему и сам ее разработал… Я считаю это дело таким серьезным, что не скажу вам ни имени автора, ни его темы. Он присутствует здесь в классе, слышит и понимает все, что я говорю, и, надеюсь, сделает для себя в дальнейшем нужные выводы. Я очень надеюсь на это.

Семиклассники беспокойно задвигались на скамьях, подозрительно вглядываясь друг в друга. Но что угадаешь по лицам?

– Я оставляю эти тетради на столе, – сказал Ричи. – Пусть староста раздаст их вам, не заглядывая внутрь… Повторяю, я очень надеюсь, что автор упомянутого сочинения подумает о том, что я сказал.

И Ричи вышел из кабинета, оставив школьников взволнованными и смущенными.

Чарли молча роздал всем тетради. Каждый старался по выражению лица соседа угадать, не о нем ли говорил учитель.

А некоторые невинные души мучились про себя: не они ли вызвали негодование Ричи, не они ли написали то злое, грубое и низкое, о чем говорил учитель? Гадала и Нэнси – не о ней ли говорил Ричи и имела ли она право писать, что мечтает стать поэтессой? Может быть, именно это показалось учителю грубым? Но злого-то здесь уж ничего нет! Если она причинит этим зло, то только себе!

И только один мальчик взял свою тетрадь вполне равнодушно, даже не заглянув в нее. Он хорошо помнил, что в ней написано.

Отдельные слова и целые фразы из сочинения были точно оттиснуты в его памяти:

«В большинстве южных штатов и в некоторых северных негром справедливо и правильно считается всякий, в ком есть хоть одна капля негритянской крови. Негры органически, а также и биологически не способны усваивать никакие науки, кроме арифметики, стряпни и управления автомобилем. Они могут занимать должности не выше должности сторожа, швейцара или повара. Происходит это потому, что их черепные кости намного толще черепных костей белого человека. Это давно доказано медициной».

И дальше:

«Негры никогда не моются; от них идет особенный запах, свойственный только людям с черной кожей».

И еще, и еще, и еще… восемь страниц, исписанных мелким, «джентльменским» почерком южанина!

– Ребята, кто же все-таки написал это так называемое «сочинение»? – спросил Джой Беннет, обводя глазами мальчиков и девочек своего класса. – Наверно, пакость порядочная! Наш Ричи расстроился не на шутку… Признавайтесь, ребята!

Ему никто не ответил.