Текст книги "Дети горчичного рая"

Автор книги: Н. Кальма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

5. Разговор под каштанами

Взлетели вверх красные флажки: стоп! Внимание! Проезд закрыт!

Но вот появились синие кружки и замелькали перед школьниками, как бабочки: вперед! Можете двигаться!

Направляясь к школе, ребята пересекали шоссе, а школьные регулировщики, выпятив грудь и замерев в позе настоящих полицейских, удерживали поток автомобилей.

Во дворе и в коридорах школы распоряжались школьные патрули из восьмиклассников:

– Курильщики, третий этаж – кабинет истории! Персики – на пятый, в кабинет математики! Не бегать по лестницам! Не орать! Эй ты, конопатый, сейчас же отдай свой мяч! Вымой руки, чумазый, а то потеряешь свои ленточки отличника![4]4
  В некоторых американских школах ученики носят на поясе ленточки за отличные успехи и поведение.


[Закрыть]

Так, подгоняя, покрикивая, а кое-кому просто раздавая тумаки, школьные патрули водворяли наконец порядок, и до уроков в коридорах и на лестницах наступала сравнительная тишина.

Только у «малюток» в седьмом классе вот уже который день патрульные не могли добиться порядка. И что только не делали патрули! Упрашивали, уговаривали, штрафовали крикунов, отбирая у них ленточки, угрожали пожаловаться сначала в совет старост, потом вице-президенту Принсу, наконец, самому Бобу Коллинзу – президенту школы, – ничто не помогало: «малютки» продолжали волноваться.

В ноябре, когда обычно в Америке выбирают президента, в школе тоже происходили выборы школьного президента, его помощников и классных старост. Все было как на всамделишных выборах: предвыборная агитация, вербовка сторонников любыми способами, вплоть до подкупа сластями и билетами на матчи, деление на демократов и республиканцев, предвыборные речи кандидатов. В последний раз президентом школы был выбран ставленник демократов Боб Коллинз. Это был довольно вялый рослый старшеклассник, озабоченный больше своими успехами на ринге в качестве боксера, чем делами школы. Впрочем, именно эта боксерская слава принесла Коллинзу место школьного президента. Ведь каждому школьнику было лестно иметь президентом человека, выступающего на настоящих состязаниях. Однако ко всему, что волновало школу, Коллинз относился довольно равнодушно. Только из-за его безразличия к школьным делам «малютки» смогли провалить на выборах старост кандидата бойскаутов, «орла» Мак-Магона, и выбрать старостой негра Робинсона – случай редкий, в особенности после войны.

Фэйни в классе не любили: он был заносчив со слабыми и младшими, лебезил перед учителями, и «малютки» подозревали, что он наушничает обо всем, что происходит в школе, отцу. Зато к Чарли Робинсону большинство относилось хорошо: на гонках «табачных ящиков» машина Чарли обогнала даже Мэрфи, бывшего трижды победителем; у Чарли был открытый, веселый характер, он всегда, при всех обстоятельствах был готов помочь товарищам, и даже те, которые не желали иметь дело с темнокожими, говорили, что Робинсон «такой парень, что даже нисколько не похож на негра».

Когда тайным голосованием старостой класса был избран Чарли, Мак-Магон младший чуть не заболел от злости. Досталось от него тогда скаутским «неженкам»! Он их замучил придирками, сверхочередными нарядами, и они так и ходили с развязанными скаутскими галстуками, потому что «орел» не находил в их поступках ничего такого, за что стоило бы завязать галстук[5]5
  По правилам скаутов, завязать галстук может только тот, кто совершил в этот день какой-нибудь достойный поступок.


[Закрыть].

Но дело было сделано: Чарли Робинсон отныне был старостой класса, он входил полноправным членом в совет старост, он совещался с президентом школы. И Фэйни мог сколько угодно злиться и вымещать свою досаду на скаутах, ему все равно не удалось бы сместить Чарли до следующих выборов.

Другое дело теперь, когда произошла эта история с отпечатками. Фэйни тотчас же смекнул, что, сыграв на этом, можно настроить совет старост и «малюток» против Чарли. Да и дружок Мэйсон обещал ему подговорить ребят.

Во вторник, до уроков, произошел знаменательный разговор Фэйни и Роя.

– А ты, может, тоже метишь в старосты? – подозрительно спросил Роя сын директора. – Что-то ты уж очень хлопочешь…

– Не беспокойся, глупая голова! – отвечал ему Рой. – Я только не могу вынести, чтобы мне что-то указывал черномазый. Вообще, хорошо было бы всех цветных убрать из школы… Удивляюсь я старому Милларду: зачем ему понадобилось набивать школу всякой дрянью!

– А газеты? Ты про газеты забыл? – с важностью сказал Фэйни. – Большой Босс метит в сенаторы, и ему во что бы то ни стало нужно хоть чем-нибудь привлечь к себе рабочих и негров. Вот он и сунул к нам в школу всю эту рвань и постарался, чтобы газеты раструбили погромче о его «добром сердце». Он моему па всю эту механику выложил, как на блюдечке. Я об этом знаю не со вчерашнего дня.

– Вот оно что!.. – протянул Рой. – Теперь понятно, почему твой старик так нянчился с нашим негритосом. После разговора с сыщиком Робинсону следовало бы просто дать в зубы и вышвырнуть его из школы, а твой отец еще усовещивал его.

– Угу! – Фэйни кивнул. – После, уже дома, мой старик бесился целый час и кричал, что он с удовольствием исключил бы всех цветных, но что у него связаны руки…

– Гм… Боюсь, что нам нелегко будет вышибить негра из старост и провести тебя, – сказал Рой, критически оглядывая Фэйни. – Уж очень ты… гм… липнешь к своему старику, перед Гориллой выслуживаешься. Ребята этого не любят… А Робинсон на прошлых гонках заработал хорошую славу. Я не видел, но ребята говорят – у него был замечательный автомобиль. И все сам сделал, своими руками…

– Н-да… Он на эти дела мастак, – неохотно признал Фэйни. – Он и сейчас новую машину делает, какую-то особенную, всю из алюминия, и название ей уже придумал – «Серебряная свирель»… Хвалится, что на майских гонках непременно опять победит Мэрфи. Мэрфи прямо рвет и мечет – так он ненавидит Робинсона, – добавил Фэйни.

– Вот как!.. Надо нам повидать этого Мэрфи, – оживился Рой. – Может быть, вместе что-нибудь обмозгуем.

Он задумался. Фэйни грыз ногти и нетерпеливо ждал.

– Придется узнать, как будут вести себя президент и совет старост, если мы поднимем ребят против Робинсона, – сказал наконец Рой.

…Вечером того же дня на школьном дворе, под каштанами стояли две фигуры: щеголеватый южанин и худощавый, бледный ученик в поношенной куртке защитного цвета, на которой блестела серебряная звезда – знак его звания. Это и был вице-президент школы – восьмиклассник Принс, очень осторожный, миролюбивый и сдержанный юноша.

– Значит, вы, Принс, считаете вполне нормальным, чтобы какой-то негритянский мальчишка командовал нами – белыми? – раздраженно спрашивал Рой, стоя перед восьмиклассником.

– О, вы опять о своем?.. – скучливо протянул Принс. – Что вы так горячитесь, Мэйсон? Разве вам неизвестно, что у нас в армии во время войны негры были даже офицерами?

– Да, но они командовали только своими черномазыми. – Рой закусил губу. – А как они сражались! Они оказались трусливее зайцев – при первых звуках выстрелов бежали прятаться… Мне мой отец рассказывал.

– Не знаю, не слыхал ничего такого, – сдержанно возразил Принс. – Мой отец говорил мне, наоборот, об одном негритянском танковом соединении, которое прославилось на весь восточный фронт.

– Ваш отец говорил?.. – недоверчиво протянул Рой. – А где был ваш отец во время войны?

– Он был механиком в лётных частях, а сейчас работает на компрессорной станции Милларда.

Рой пренебрежительно фыркнул:

– Механиком?.. Что может знать простой механик! Мой отец служил при штабе, так ему все и обо всех известно…

Принс покраснел.

– У моего отца две медали за храбрость, и, наверно, он знает о войне побольше вашего, – перебил он Роя. – Впрочем, я говорил президенту о вашей затее. Коллинз считает, что до ноября перевыборов устраивать нельзя. Кроме того, он сказал, что сам старик Миллард поместил Робинсона в школу и покровительствует ему… Как бы нам всем не нажить неприятностей…

Рой засмеялся.

– Здорово же устарели ваши новости! – сказал он. – Старик, наоборот, просил передать нам, чтобы мы постарались утихомирить черномазого… Негр сильно досадил попечителям этой стычкой с полицией.

– Вот как!.. – протянул Принс. – Сам мистер Миллард сказал?.. – Он покачал головой. – Не знаю, как быть. У нас еще ни разу не было, чтобы посреди года мы кого-то переизбирали. И потом, Робинсон – очень толковый парень, он на совете старост всегда выступает с дельными предложениями.

Рой начинал терять терпение:

– Послушайте, Принс: вы сами сейчас сказали, что ваш отец работает на заводе Милларда. – Он многозначительно взглянул на вице-президента. – Представьте себе: вдруг мистер Миллард узнает, что сын механика Принса горой стоит за того негра, которого он, Миллард, хотел бы вышибить из школы… Я думаю, неудобно это получится и для вас и для вашего отца… А? – Он пристально посмотрел на покрасневшего юношу. – Сейчас, мне кажется, не так-то легко найти работу, э?..

– Но я же ничего не говорю, – поспешно перебил его Принс, – я передавал вам только мнение президента Коллинза. Конечно, если весь класс возмущен нынешним старостой, вы можете сами заменить его другим, не вмешивая ни президента, ни меня, ни совет в это дело.

– Мы так и сделаем! – обрадовался Рой. – Мы уже разговаривали, и все согласны, что нам нужен другой староста, белый.

– Кем же вы хотите заменить Робинсона? – спросил Принс.

– Да вот… класс выдвигает Мак-Магона, – отвел глаза Рой.

Принс поморщился:

– Директорского сынка? Этого подлизу? Ведь его же провалили на прошлых выборах. Кажется, раньше «малютки» его недолюбливали. Значит, теперь класс переменил свое мнение?

– Переменил, переменил! – поспешно сказал Рой. – В будущий четверг назначается собрание класса, и его единогласно выберут, я уверен.

Принс вздохнул. Его как будто что-то мучило, но он не решался это высказать.

– Делайте как знаете, только помните: ни я, ни президент в это не вмешиваемся, – напомнил он еще раз и направился к школе.

Дойдя почти до самых дверей, Принс вдруг обернулся. Теперь его бледное лицо горело.

– А все-таки, если говорить честно, нехорошее вы дело затеяли, – сказал он. – Робинсон – славный товарищ. И мой отец, если бы узнал об этом, очень рассердился бы.

Он стоял и ждал ответа, но Рой сделал вид, что не слышал. Принс постоял минутку, вздохнул и вошел в здание школы.

6. Записная книжка

Она лежала в кармане плисовых штанов вместе с плоскогубцами, куском алюминиевой проволоки, ножом, слитком олова, жевательной резинкой, обрывком скрипичной струны и другими чрезвычайно нужными мелочами, даже не имеющими названия.

Ах, эти мальчишечьи карманы! Как-то раз ученый-психолог, хорошо понимавший юношество, предложил одной редакции написать об этих карманах и даже определить характер того или иного мальчика только по содержимому его карманов Но даже он, знаток молодежи, не представлял себе, какой трудной будет его задача. Как запутался он в этом нагромождении свистулек, штепселей, ножей, напильников, рогаток, козьих ножек, марок, рыболовных крючков, пистонов, спичечных коробок, конфетных «фантиков», черепков, старинных монет, бечевы, гвоздей, клещей, засушенных жуков, кремней, кнопок, бертолетовой соли, красок, гаек, переводных картинок, мелков, угля, оловянных солдатиков, ляписа и прочих химических, технических, географических, столярных, слесарных, археологических и военно-тактических напластований, только в малой степени отражающих многочисленные интересы и увлечения обладателей карманов!

Ученый сперва подошел к делу весьма уверенно и принялся за психологический разбор на основании кучки вещей, извлеченных из такого кармана. Однако вскоре на лице ученого появилось недоумение и даже некоторая растерянность С одной стороны, как будто явствовало, что обладатель акварельных красок, угля и карандашей – человек, поглощенный искусством, увлеченный живописью, вероятно любитель природы, спокойный созерцатель лирических пейзажей. С другой стороны, тут же вместе с красками лежали дробь, мексиканский нож «мачете», рогатка и бертолетовая соль, что резко противоречило такой мирной характеристике.

Моток провода, штепсель и плоскогубцы были предметами, указывавшими на склонность к электротехнике. Однако с ними соседствовали наивные «фантики», переводные картинки и даже розовая ленточка – явно из косы девочки Получалось что-то до того противоречивое и психологически запутанное, что ученый был вынужден заговорить о «чрезвычайно сложном внутреннем мире» современной молодежи.

Белый свитер охватывал тонкую, сильную фигуру Чарли, оттенял черное лицо и живые блестящие глаза

Но как раз в этот решающий момент один из служащих редакции сознался, что накануне он торопился на футбольный матч, а потому, в спешке, свалил в одну кучу содержимое нескольких карманов, и что именно в этом следует искать корни противоречий.

Служащего долго и с наслаждением отчитывали за то, что он «сорвал научный опыт психологического анализа», а ученый был так смущен и рассержен неудачей, что от возобновления опыта отказался.

Мы с вами, читатель, в лучшем положении: между нами и карманом в плисовых штанах нет никаких промежуточных инстанций, мы можем вполне свободно распоряжаться его содержимым и строить свои предположения.

По найденным предметам мы свободно можем определить, что обладатель плисовых штанов интересуется техникой и в то же время музыкой. Вероятно, играет сам на одном из струнных инструментов: иначе к чему бы ему держать в кармане кусок струны и канифоль.

Но зачем нам строить такие шаткие предположения, когда мы можем просто-напросто заглянуть в записною книжку, лежащую в кармане, переплетенную довольно потрепанной коричневой кожей и исписанную мелким, ровным, аккуратным почерком владельца, инициалы которого красуются в виде изящно нарисованного вензеля на первой странице:

«В» и «Г»

Вслед за вензелем идет короткая надпись:

«Книжка подарена на Новый год моим другом Ч. Робинсоном».

Следующие страницы испещрены настолько разнообразными записями, что мы с трудом можем уловить в них основные линии, о которых говорилось выше. Вот они, эти записи:

«Клеммы надо проверять на массу. Свечи рекоменд. прожигать на неб. огне. С 15/III отец в гараже Сноукина – на дополнит, работе – 8 дол. в нед. Я – бесплатно помощи.

Проба пера. Проба пера.

Канифоль в большом колич. вредна.

Вчера Мак-Магон уверял своих ребят, что русский самовар – это чайник, который вешается над огнем, и что русские разводят у себя в домах костры и вешают над ними самовары, а дым выходит из отверстия в крыше. Тогда я сказал, что слушать противно такую чепуху, и рассказал, что такое самовар, и даже нарисовал на доске, и тогда мак-магоновские парни начали звать меня «самоварным специалистом». Тут подскочил Лори Миллс и начал орать:

– Он специалист не только по русским самоварам, но и по русским большевикам! Он, наверно, сам большевик! Я видел у него книгу с красной звездой на переплете, а все вы знаете, что такое эта красная звезда.

Тогда все эти ребята замолчали и стали смотреть на меня, как волки. Но мне наплевать на них и на всю их компанию. А книжку со звездой мне принес отец, а ему дал, кажется, мистер Ричардсон, и мы читали ее две ночи подряд. Это история одного русского летчика, которого подбили фашисты зимой; он обморозил ноги, и ему их отрезали. Но он так хотел летать, что научился ходить и танцевать на деревянных ногах, и опять стал летчиком. Почитали бы скауты про этого летчика, такпоняли бы, что такое русские и какая у них сильная воля! Да разве эти мак-магоновцы что-нибудь читают! Им бы только драться, да выпивать, да ходить на матчи!

Мой вес – 38 кг. Это очень мало для моего возраста, и я даю здесь слово с сегодняшнего дня больше есть, и закаляться холодной водой, и не отлынивать от гимнастики.

«Стрела Чиппева». «Лунная соната». «Небесный полет». «Алмазная праща». «Лассо ковбоя». «Серебряная свирель» (предложено Ч. Робинсоном; оставлено как название новой модели),

Сегодня Э. Г. читала в коридоре девочкам свои стихи. Я потихоньку подслушал, а потом попросил у головастой Бетси Крук списать.

 
Я б хотела иметь миллион пирожков,
Миллионы бутылок крем-соды,
Орехов поджаренных сотни мешков
И сколько угодно свободы,
Ходить не в школу, а только в кино,
А после на лодке кататься…
Девчонке цветной все равно суждено
Навек неученой остаться.
 

По-моему, Э. Г. будет знаменитой поэтессой. Наши дуры-девчонки стали сразу смеяться и дразнить ее «жадиной», а потом я слышал, как они между собой называли ее «негритоской» и «цветной выскочкой». Если бы они были мальчишками, я бы их с удовольствием вздул!

Ходили с Чарли в Слоун на автокладбище, приволокли оттуда вполне пригодную камеру и моток проволоки.

Длина – 2 м 30 см.

Для памяти: трапеция Жанто. В коробке скоростей – фиксаторы.

Разговаривал с Робинсоном. Его хобби[6]6
  Хобби – любимое занятие, увлечение.


[Закрыть] – автомобиль и вообще техника и негритянский вопрос. Когда вырастет, хочет быть вождем всех негров и добиться, чтобы белые их признали во всем равноправными. Я обещал ему помогать, и вообще мы с ним заключили договор о дружбе на всю жизнь.

Степень сжатия. Клиренс у автомобилей.

У Чарли и Беннета неприятности. Вызваны директором по поводу отказа от дактилоскопирования. Все, кто не хотел давать отпечатки, переписаны, и директор добивался, чтобы Чарли и Беннет подтвердили их имена по списку, но ребята ни за что не хотели. Наверно, Моль наябедничал отцу про то, что они агитировали в классе против полиции. Ух, терпеть не могу всю эту мак-магоновскую компанию! Прямо руки чешутся с ними подраться!

Директор очень ласково объяснил Робинсону, что вышибет его из школы при первой же провинности. А вчера я слышал, как Горилла говорил мисс Вендикс, что пора освободить школу от негров и вообще от всех смутьянов. Горилла сказал, что может их пересчитать по пальцам. Мисс Вендикс, по обыкновению, только пищала да вскидывала руки к потолку.

Выучил нашу карпатскую песню. Отец говорил, что покойная мама пела мне ее, когда я был совсем еще маленьким. Сыграл ее сегодня отцу.

 
В чужиноньце пребываю, марно час иде.
За родину погибаю… де ж она, о де?
О боже мой, милостивой, верни мя домой,
Да увижу, да увижу дом родимый мой!
 

Кажется, отец плакал. Потом спросил меня:

– А ты еще помнишь родину?

Я сказал, что, кажется, помню горы и буковый лес возле нашей хаты и Тиссу – такую голубую и чистую. Тогда отец сказал:

– Хоть бы еще разок повидать все это… Будь проклят час, когда я вздумал сюда поехать! Если бы панне отнял у меня землю, никогда бы я не покинул свой край!

И мне хотелось бы поехать на родину, посмотреть горы, леса… Если бы можно было взять с собой Чарли, и Джоя, и мистера Ричардсона, и Цезаря, и, конечно, Э. Г., я бы сейчас же согласился уехать. Вчера Долговязый сказал мне:

– Охота тебе возиться с черномазыми! Ведь ты хоть и не настоящий янки, а все-таки белый! И болван же этот Лори!»

* * *

Затем в книжке нарисовано пронзенное стрелой сердце и раз десять тщательно вычерченный вензель «Э» и «Г».

Кого скрывает этот вензель, мы не смогли установить, тем более что дальше идут чистые, не заполненные еще страницы.

7. Горилла Хомер

На пятом этаже, в кабинете Хомера, стояла мертвая тишина. Под насупленным взором учителя седьмой класс решал письменные примеры по математике.

Кабинет Хомера был, кажется, самой холодной и мрачной комнатой во всей школе. Высоченные потолки, голые стены, выкрашенные, по выражению школьников, в «нежно-крысиный» цвет, и унылый вид из окон на трубы миллардовских заводов были очень подходящим фоном для учителя математики.

Хомер был мрачен, так сказать, по убеждению. Он искренне считал, что только суровый, замкнутый характер помогает человеку добиться в жизни чего-нибудь выдающегося. Однако самому Хомеру это плохо помогало. Он чувствовал себя неудачником и от этого становился все более злобным и раздражительным.

В молодости Хомер был подающим надежды боксером, и его выступления приносили ему немалый доход. Но как-то раз всплыло одно некрасивое дельце с подкупом. Хомера ославили в газетах, и с тех пор ему пришлось бросить ринг и заняться математикой.

Во время войны Хомер побывал в Эль-Аламейне, но в армии его тоже невзлюбили. Он твердил каждому, что войну затеяли негры и коммунисты, в пьяном и трезвом виде лез в драку с офицерами-неграми и так надоел товарищам, что все очень обрадовались, когда его перевели в интендантскую часть.

Из армии Хомер вернулся еще более озлобленным. По рекомендации одного из приятелей Мак-Магона ему удалось получить место учителя в школе, и теперь он считал себя конченым человеком и вымещал на учениках все свои неудачи.

В этот день сербе, дождливое небо еще усиливало обычную раздражительность учителя, а в учениках вызывало тоскливую скуку.

Со своей третьей парты Чарли Робинсон видит, как сидящая впереди Пат Причард кусает губы и чуть не плачет.

Сам Чарли уже давно решил первые три задачи и теперь кончает четвертую, самую легкую. Он поднимает курчавую голову от тетради и оглядывает класс. Ага, Джой Беннет, его сосед, тоже кончил примеры и теперь делает вид, что проверяет решение. Однако Чарли виден из-под его тетради кончик пестрой обложки: Джой преспокойно читает приключения сыщика Тома Баркера.

А дальше, за Джоем, виднеется торжествующая физиономия Фэйни Мак-Магона. Этот, наверно, думает, что обскакал всех, и за билет в кино или за порцию земляничного мороженого уже решил задачки и своему дружку – Мэйсону: неспроста Мэйсон так спокойно ковыряет перочинным ножичком в зубах.

Позади двух приятелей – Минору Сано; «потомок самураев» что-то высчитывает на пальцах и быстро-быстро пишет, не глядя по сторонам. А вон Мери Смит, самая старательная из девочек, что-то стирает в тетради – должно быть, кляксу, – но и у нее, по-видимому, все в порядке.

Зато на самой задней парте у мулата Джона Майнарда вид испуганного кролика, и каждому ясно: он еще не решил ни одного примера. Этот Майнард – сын владельца танцевального клуба, и, говорят, у них очень богатый дом. Майнард непременно хочет выдать себя за белого и смачивает волосы специальной жидкостью, чтобы они не курчавились. Чарли однажды слышал, как Джон говорил девочкам из восьмого, будто он – испанец, как Де-Минго. А тут вдруг прибежали «малютки» и стали его звать:

– Эй, Ложка Дегтя, идем играть в бейзбол!

И тогда сразу открылось, что Джон – просто-напросто цветной, и девочки начали смеяться, а Майнард заплакал и убежал.

Чарли вспоминает, как ему тогда противно было смотреть на Майнарда – противно потому, что парень подделывался под белого и гнушался своей цветной кожи, а потом ему стало жалко этого дуралея, и он увел Джона с собой. Чарли и теперь жаль Майнарда: не везет бедняге с математикой! Опять Хомер будет бранить его «тупицей», а белые ребята издеваться над тем, что Ложка Дегтя способен только бить в барабан.

Но чьи это там два блестящих темных глаза, устремленных на Чарли? Нэнси Гоу, соседка Майнарда, видно, тоже «плавает»!.. Ох, надо выручать ребят, честное слово!

Чарли ёрзает на парте, следит за Хомером, Учитель шагает вдоль кабинета, изредка бросая угрюмый взгляд на склоненные головы учеников. Вот он повернулся спиной.

– Не зевай, Чарльз, – беззвучно шепчет Джой: он уже угадал намерение друга.

Теперь надо оторвать два крохотных клочка бумаги – оторвать так ловко и неслышно, чтобы острый слух Гориллы не уловил ничего подозрительного. «Валяй, валяй, Чарли!» – говорят нетерпеливые глаза Джоя. Он уже забыл о приключениях знаменитого сыщика и весь поглощен предприятием друга.

Чарли с непостижимой ловкостью отделяет от тетради два лоскута. Теперь скорее, скорее, пока Горилла стоит спиной, написать на каждом клочке решение всех четырех примеров!

Чарли пишет молниеносно, как стенограф. Готово! Джой Беннет выхватывает у него под партой обе бумажки, осторожно перегибается вперед и кончиком пера подцепляет одну из медных прядей, лежащих на плечах Пат. Она оборачивается, негодующая: кто смеет! Джой показывает ей кончик зажатой в кулаке бумажки, и Пат мгновенно понимает. Лицо ее розовеет; как благонравнейшая ученица, она закладывает руки за спину, и в ладонь ей немедленно попадает исписанная мельчайшими цифрами бумажка. «Ура! Ура!» – мысленно восклицает Чарли. Он в восторге – он видит кончик светлого глаза и розовую от волнения щеку Пат: спасена! Теперь надо выручить тех двух, на последней парте. Пока Чарли осматривает «посадочную площадку», Джой ухитряется перебросить Фэйни вторую бумажку. Он кивает на Майнарда и требует, чтобы Фэйни переслал шпаргалку мулату. Однако Фэйни, этот дрянной мальчишка, делает вид, что до смерти боится Хомера. На самом деле он будет очень рад, если Майнард провалится с примерами и получит от Гориллы нагоняй.

Джой выразительно показывает ему из-под парты кулак, но Моль отворачивается, будто не заметил, и шепчет что-то своему соседу Рою; тот ухмыляется во весь рот.

– Конец, леди и джентльмены, – говорит Хомер, взглянув на часы. – Мак-Магон, соберите тетради.

Собирать тетради – обязанность Чарли, однако Хомер постоянно делает вид, что это ему неизвестно. Каждый раз, как Чарли подходит к нему, подает ему ручку или мелок, Хомер всей своей физиономией выражает брезгливость. Зато перед Фэйни он явно заискивает, стараясь через сына заслужить расположение отца. Это понимают все в классе; поэтому никто не удивляется, когда Хомер объявляет, что раньше и лучше всех решил примеры Фэниан Мак-Магон и он, Хомер, ставит ему «эй» – высший балл, то есть «отлично».

– Правильно решил примеры и Робинсон, – неохотно мямлит он затем, – но у него на тетради какое-то пятно, поэтому я ставлю ему не «эй», а «би» («хорошо»).

– Это, наверно, мать капнула ему соусом на тетрадку, сэр! – радостно подхватывает Фэйни. – Его мать – стряпуха, сэр… Ха-ха-ха!

Чарли сереет.

– Не надо так говорить, Фэниан, – отечески журит директорского сынка Хомер. – Профессия стряпухи столь же почтенна, как и всякая другая.

Пат получает «отлично». Чарли, забыв обо всем, кивает ей, улыбается радостно; она отвечает смущенной гримаской.

– Минору Сано я ставлю «си» («удовлетворительно»), – говорит Хомер, насмешливо поглядывая поверх тетради на японца. – Мистер Сано больше любит писать свои иероглифы, чем решать примеры по алгебре.

Минору Сано улыбается и кланяется, хотя глаза у него совсем не веселые. Он получает от Хомера свою тетрадь, прижимает ее к груди, снова улыбается, снова кланяется и садится на свое место у окна.

– Мэйсон, подойдите ко мне, – говорит Хомер.

Рой Мэйсон, красивый и щеголеватый, как всегда, неторопливо поднимается и идет к учителю. Одна щека у него подозрительно припухла. И Чарли готов поклясться, что во рту у Мэйсона резинка, хотя в школе строжайше запрещается жевать резинку на уроках.

Хомер как будто ничего не замечает, вернее – не хочет замечать. К Мэйсону учитель относится с видимым подобострастием и никогда не забывает спросить, как здоровье его уважаемых родителей.

– Вы заслужили отличную отметку, дитя мое, – говорит Хомер, посылая Рою нежнейшую улыбку. – Если вы и впредь будете так же старательно заниматься, вы сможете когда-нибудь стать губернатором штата. Я надеюсь на вас, дитя мое.

«Дитя» стоит с оттопыренной щекой и упорно молчит, потому что первое сказанное им слово обнаружит приклеенную к нёбу резинку.

Хомер умилен:

– Садитесь, Мэйсон. Можете прибавить себе еще одну ленточку за отличное знание математики.

Рой идет к своей парте, и почти тотчас же оттуда раздается разгоряченный шепот: Фэйни хочет заработать на отличной отметке Роя и требует прибавки, а Мэйсон сердито торгуется.

Между тем Хомер долго рассматривает две оставшиеся тетради, две обычные тетради для математики, но Чарли видит, как на задней парте два орехово-смуглых лица сереют и становятся испуганными. Джон и Нэнси – два жалких зверька – не сводят завороженных глаз с Хомера. Молчание учителя нависает, как туча. Но вот наконец он откидывается на спинку стула.

– Передо мной лежат еще две тетради, – говорит он напыщенно, – две грязные, неряшливые, затасканные, небрежные, забрызганные чернилами, захватанные грязными руками тетради. Хуже этих тетрадок я никогда ничего не видел. Отвратительней этих тетрадей я никогда ничего не держал в руках. Чьи это тетрадки? Кто мне скажет?

Это только вступление к издевательству. И класс это понимает. Кое-кто уже хихикает, иные мрачнеют, опускают головы.

– Это тетради Джона Майнарда и Энн Гоу, сэр! – вскакивает Фэйни. На лице директорского сынка написано величайшее удовольствие.

Мальчик и девочка на последней парте съеживаются. Пробил их час!

– Правильно, Мак-Магон, – кивает Хомер, – это действительно тетради названных тобой учеников… Подойдите сюда, Майнард и Гоу.

Нэнси первая поднимается с места и медленно идет к учителю. Губы ее обиженно вздрагивают. Тетрадка Майнарда ничуть не грязнее, чем у любого из мальчиков, а уж у нее, Нэнси, тетрадка всегда совсем чистая, самая чистая в классе, пожалуй…

Тоненькая, с лицом цвета полированного ореха и пышной шапкой волос, Нэнси похожа на гвоздику в высокой рюмочке. Мать Нэнси – танцовщица в местном театре, и Нэнси унаследовала от нее грациозность и пластичность движений.

Покачивая кудрявой головкой на длинной шейке, девочка подходит к учителю. За ней, волоча ноги, следует Джон Майнард – насупленный и неловкий с виду подросток. У Джона – кожа цвета загара, никто не заподозрил бы в нем темнокожего.

Скосив глаза, Ложка Дегтя смотрит на Чарли, и у того начинает щемить от жалости сердце.

– Так… – говорит Хомер, критически разглядывая мальчика и девочку. – Скажите, о чем вы думали, когда пытались решать примеры? О жареной курице с тыквой? О кукурузных зернах? О прошлогоднем снеге? Об игре на барабане?

В каждом его вопросе – издевка, и у Чарли холодеют руки. Он чувствует сухой жар, поднимающийся к щекам, слышит, как кровь шумит в ушах.

– Вам нечего мне ответить, потому что вы ни о чем таком не думали, – продолжает Хомер. – А не думали вы попросту оттого, что вам вообще не свойственно думать. Я вам скажу, Майнард и Гоу… я скажу вам искренне, потому что я желаю вам обоим добра. – Тут голос Хомера становится почти ласковым. – Видите ли, дети мои, вам изучать алгебру – просто потеря времени. Гораздо целесообразнее вам учиться, как приготовлять соус для жаркого.

Глаза смуглой девочки наполняются слезами – огромные темные глаза, похожие на глаза лани. Приготовлять соус ей, Нэнси, мечтающей о великой славе поэта, ей, сочиняющей стихи, известные всей школе, одобренные самим мистером Ричардсоном!

– А как же, сэр… я про себя не говорю, сэр, я сама знаю, что я решила только две задачи из четырех, – говорит она дрожащим голосом, – но Чарли Робинсон, сэр? Он ведь такой же, как мы, сэр, а ведь лучше всех у нас в классе знает алгебру!..

Шепот проносится по кабинету. Фэйни, Рой и несколько ребят из их компании презрительно фыркают. Хомер отмахивается от девочки: