Текст книги "Первый контакт (сборник)"

Автор книги: Мюррей Лейнстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 67 страниц)

Лори сошла на берег, и он сидел неподвижно, чувствуя себя глупо. Через некоторое время он все же спустился на причал и принялся бродить по нему, пока накрывали на столы. Когда все было готово, он позволил усадить себя рядом с Лори. Она делала вид, что никакого разговора между ними не было, и весело болтала. Он впал в глубокое уныние.

Будущий детский лагерь во всех подробностях обсуждали по меньшей мере на трех языках. Обед шел своим чередом, матросы исполняли обязанности официантов и носили из корабельного камбуза горячие блюда. Хозяин участка поднялся и, потея, произнес цветистую речь в горячей надежде сбыть с рук ненужную ему землю за как можно более высокую цену. Профессор из Американского колледжа с теплотой отозвался о Мэннерде и пару раз намекнул, что его родному факультету не помешало бы дополнительное финансирование. Коглен отчетливо понимал, что каждый в этой компании стремится всеми правдами и неправдами вытянуть из Мэннерда деньги, и еще раз безжалостно напомнил себе о решении не влезать в эту крысиную возню и не пытаться жениться на Лори.

Матросы принесли кофе. Коглен взял чашку; разговоры меж тем продолжались. Мэннерд увлеченно беседовал с адвокатом и с владельцем участка. Судя по всему, судьба лагеря была практически решена. Это показалось Коглену единственным ярким пятном за весь этот безрадостный день.

Он увидел, как Мэннерд отхлебнул кофе и, прикоснувшись к чашке, отдал ее матросу, чтобы ему налили нового, погорячее. Напиток уже успел остыть.

Лори оживленно болтала с Аполлонием. Тот улыбался ей во весь рот. Вернулся матрос с кофе. Мэннерд по своей всегдашней привычке потрогал чашку. Поднес ее к губам.

Послышался громкий треск. По берегу разбежалось эхо. Голоса затихли.

Мэннерд ошеломленно смотрел на кофейную чашку, которую держал в руке. Вернее, на то, что от нее осталось. В нее угодила пуля. Все вокруг было залито кофе, а Мэннерд нелепо застыл, держа у губ ручку от чашки.

Коглен вскочил с места в тот же миг, когда перед глазами у него встала строчка, написанная его собственной рукой на пожелтевшей пергаментной странице:

«Позаботьтесь о Мэннерде. Его хотят убить».

IV

Зрелище было глупее не придумаешь. Разъяренный Мэннерд вскочил, не выпуская из рук отбитой ручки. Похоже, он не понимал, что, стоя, представляет собой куда более удобную мишень. На мгновение все словно остолбенели – все, кроме Коглена. Он бросился вперед, опрокинув на ходу шаткий столик вместе с хрупким фарфором и столовым серебром.

– Пригнитесь! – рявкнул он.

Он толкнул отца Лори обратно в кресло. Пейзаж вокруг оставался столь же безмятежным, если не принимать во внимание побледневших, скованных страхом людей, которые неловко поднимались с земли – Коглен сбил их с ног. Безмолвие зеленых холмов нарушал лишь еле слышный стрекот насекомых. Поверхность воды была гладкой, словно зеркало. С яхты на берег бросилось несколько моряков.

– Всем собраться здесь! – сердито велел Коглен,– Стреляли в Мэннерда! Подходите ближе!

Лори была единственной, кто повиновался. Лицо у нее было такое же белое, как и у всех остальных, но она сказала:

– Я тут, Томми. Что нам делать?

– Ну ты-то куда лезешь? Кто-то стрелял в твоего отца! Если мы окружим его и отведем на яхту, они не смогут прицелиться. Давай, становись в центре!

Он яростно зажестикулировал, пытаясь объяснить матросам-туркам, что делать, и они повиновались. Вместе с Лори и моряками они окружили злющего, готового вот-вот взорваться Мэннерда и повели его на пришвартованное в дальнем конце причала судно. Все остальные участники пикника засуетились. Адвокат как ошпаренный кинулся на яхту. Хозяин участка оказался еще более проворным. Один Аполлоний сидел там, где опрокинулся его стул,– с ошеломленным выражением на посеревшем лице. Профессор из Американского колледжа взбежал на палубу и куда-то исчез. Коглен вернулся на берег и помог подняться сидящему Аполлонию. Толстяк с грехом пополам встал на ноги и неуклюже поковылял на яхту.

– Эй, кто тут знает турецкий! – рявкнул Коглен,– Скажите матросам, чтобы помогли мне найти того, кто стрелял! У него было достаточно времени, чтобы скрыться, но это не повод его не искать!

Чей-то голос отозвался неразборчивой трескучей фразой. Матросы сошли на сушу, и Коглен повел их в сторону от берега. Они подчинились его жестам и принялись вместе с ним шарить в зарослях кустарника, тщательно и без особой опаски. Но Коглен был в ярости. Он не мог даже толком объяснить им, что делать. У него не было уверенности, что они догадаются поискать следы ног или крошечную гильзу – что-нибудь, что могло сказать хотя бы о том, где скрывался неудачливый убийца.

С яхты послышались крики. Коглен не обращал на них внимания и продолжал искать – сердито, но с нарастающим ощущением тщетности своих усилий. На берег сбежала Лори.

– Томми! Без толку искать! Он ушел! Надо возвращаться в Стамбул и идти в полицию!

Коглен сердито кивнул и снова задался вопросом, не мог ли незадачливый стрелок целиться не в Мэннерда, а в Лори. Он остановился между ней и берегом, закричал и замахал матросам. Потом велел окружить Лори кольцом и повел их к яхте.

Они в страшной спешке снялись с якоря. Яхта отошла от берега и взяла курс на Стамбул. Мэннерд с сердитым видом сидел в шезлонге, упрямо сощурив глаза. Он кивнул Коглену.

– Я не думал, что мне нужна охрана,– признался он хмуро,– раньше не думал. Но эта дикая история, которую ты рассказал вчера вечером, наводит на такие мысли...– И тут его как будто прорвало,– Черт побери, не то они собрались убить меня, даже не попросив денег, не то им все равно, убьют они меня или нет!

Коглен кивнул.

– Возможно, им действительно все равно,– сказал он холодно,– потому что, если вас убьют, у Лори будет только больше причин заплатить им. Или... возможно, они считают, что, если покажут вам свое равнодушие, вы гораздо быстрее раскошелитесь, когда они пригрозят Лори.

– О чем это ты? – резко осведомился Мэннерд.

– Я не знаю, каков их план,– сказал Коглен.– С виду он кажется совершенно безумным! Но хотя он вроде бы направлен против вас, Лори может грозить более серьезная опасность.

– Да,– мрачно согласился Мэннерд.– Надо быть начеку. Спасибо.

Яхта шла, рассекая водную гладь, в Стамбул. Синеву моря озаряло яркое солнце. Холмы по берегам пролива, казалось, плавились от жары. Но атмосфера на яхте была далека от безмятежной. Моряки, хоть и скрывали напряженный интерес под маской сдержанности, по большей части ухитрились найти себе занятия поближе к гостям-туркам, которые сбились в кучку и оживленно переговаривались.

Лори взяла Коглена под руку.

– Есть храбрость, Томми,– сказала она,– и есть безрассудство. Ты рисковал жизнью, когда обыскивал берег. Мне бы не хотелось, чтобы тебя убили.

– Возможно,– ответил он хрипло,– вся идея заключается в том, чтобы так припугнуть одного из вас – даже если ради этого придется кого-то убить,– чтобы вы без звука раскошелились на огромную сумму по первому же их требованию.

– Но как...

– Если тебя похитят, например! – горячо воскликнул он.– Будь осторожна, слышишь? Не ходи никуда одна, даже если получишь записку с такой просьбой.

Раздраженный, он отошел и в одиночестве мерил шагами палубу до тех пор, пока яхта не вошла в порт.

Снова началась толкотня. Мэннерд был полон решимости немедленно отправиться в полицию. Вместе с ним в управление поехали Коглен и Лори.

Возникло некоторое замешательство. Мэннерд не мог заставить себя рассказать о том, что в книге восьмисотлетней давности обнаружена надпись с предсказанием его убийства и что выстрел, жертвой которого он не стал лишь по чистой случайности, судя по всему, имеет к этому прямое отношение.

Он упрямо изложил лишь те факты, которые были связаны непосредственно с сегодняшним происшествием. Нет, у него нет врагов, о которых ему было бы известно. Нет, он лично не получал никакого послания, которое можно было бы истолковать как угрозу. Он понятия не имеет, что кроется за покушением на его жизнь.

Полиция была безукоризненно вежлива и серьезно обеспокоена. Они заверили его в том, что уведомят лейтенанта Галиля немедленно. Ему было поручено то дело, о котором мистер Мэннерд заявил накануне. Уведомят, как только удастся с ним связаться.

Визит в полицию, хоть и не закончился ничем определенным, отнял у них почти час. По пути обратно в отель Мэннерд едва сдерживался.

– Галиль с самого начала занимался этим делом! – мрачно заявил он,– Можно было дать ему распоряжение или еще что-нибудь.

– Я уверен, что он получил распоряжение,– коротко отозвался Коглен.– Думаю, я знаю, где он. Я разыщу его. Прямо сейчас.

Такси затормозило перед отелем «Петра». Мэннерд и Лори вышли. Коглен остался в машине.

– Береги себя, Томми,– сказала Лори,– Пожалуйста!

Такси влилось в поток машин и помчалось на улицу Хусейна с тем залихватским пренебрежением ко всем правилам дорожного движения, которое, вероятно, у всех стамбульских таксистов в крови.

При свете дня дом номер восемьдесят по улице Хусейна произвел на него еще более удручающее впечатление, чем прошлой ночью. Узкая, неимоверно извилистая улочка была вымощена щербатым булыжником, и мостовая имела чуть выпуклую форму в тщетной надежде ее создателей на то, что дождь будет смывать с нее отбросы. Из-за бесчисленных поворотов она не просматривалась больше чем на пятьдесят футов вперед. Когда они подъехали к зданию, перед ним стояла полицейская машина, а у двери на часах скучал полицейский в форме. Его аккуратный вид резко контрастировал с убогим окружением – однако вопреки всему этот район во времена Византийской империи вполне мог быть самым аристократическим кварталом города.

Коглена без слов пропустили внутрь. В доме полным ходом шла уборка. По крайней мере, пахло там далеко не так омерзительно, как накануне. Он поднялся по лестнице и вошел в заднюю комнатку, упомянутую в той записке, которую он должен был написать, но определенно не писал.

На складном стуле в углу сидел Дюваль, еще более изнуренный, чем вчера. На полу возле него были раскиданы многочисленные книги, а одна, раскрытая, лежала на коленях. Галиль задумчиво курил, сидя на подоконнике. За окном футах в шести белела стена соседнего дома. Свет, горевший в его окнах, казался серым и безрадостным. Когда Коглен вошел, Галиль поднял глаза и в них промелькнуло удовлетворение.

– Я надеялся, что после прогулки вы появитесь здесь,– сказал он радушно.– Мы с месье Дювалем как раз обмениваемся взаимными заверениями в нашем безумии.

– На Мраморном море,– без предисловия бухнул Коглен,– кто-то пытался убить Мэннерда. Поскольку покушение явно сопряжено с этим делом, может, это и безумие, но положение определенно серьезное! Вам звонили из Управления?

– Это было бы излишне,– мягко ответил Галиль.– Я присутствовал при покушении.

Коглен удивленно заморгал.

– Я с самого начала считал, что мистеру Мэннерду грозит опасность,– извиняющимся тоном пояснил Галиль,– Я, конечно, недооценивал ее. Но после вашего рассказа о том, что произошло вчера вечером – когда даже Мэннерд сам поверил в то, что споткнулся,– я принял все возможные меры, чтобы защитить его. Поэтому я, разумеется, был на яхте.

Коглен не верил своим ушам.

– Но я вас не видел!

– Я сидел под палубой,– хмуро пояснил Галиль,– Но большинство матросов были моими людьми. Вы, должно быть, заметили, что они не слишком искусные моряки?

Коглен никак не мог собраться с мыслями.

– Но...

– Пуля не причинила бы ему никакого вреда,– заверил его Галиль.– Меня больше беспокоил обед. Когда мы думали о грозящем ему убийстве, то опасались не только ножей и пистолетов, но и яда. Я старался предотвратить возможность отравления любым путем. Повар на яхте перепробовал все, что должны были подавать, а у него талант распознавать даже самые мельчайшие следы всех распространенных ядов. Забавный талант, верно?

– Но ведь в Мэннерда стреляли! – возразил Коглен.

Лейтенант Галиль кивнул. И невозмутимо затянулся.

– Я – великолепный стрелок,– скромно сообщил он.– Я наблюдал за вами. В самый последний миг – и, к стыду моему, должен признать, что по чистой случайности,– мы обнаружили, что кофе отравлен.

Коглен ощутил, что в душе его подозрительность борется с замешательством.

– Если вы помните,– осторожно сказал Галиль,– мистер Мэннерд был всецело поглощен разговором. Когда он вспомнил о своем кофе, напиток уже остыл. Он послал матроса налить ему нового. Что неприятно,– добавил лейтенант с досадой,– так это то, что он остался в живых совершенно случайно! Повар – мой талантливый подчиненный – вылил остывший кофе и налил в чашку мистера Мэннерда горячий. А он, то есть повар, любит чуть теплый кофе – до чего же странные иной раз у людей бывают вкусы! Он решил выпить тот кофе, который вернул мистер Мэннерд, и оказалось, что в него что-то подмешали. Возможно, весь кофе был отравлен. Повар немедленно доложил мне. Предупредить мистера Мэннерда времени не оставалось. Он уже держал чашку в руке. Необходимо было какое-то эффектное действие. А я наблюдал за вашим обедом, готовый вмешаться в случае необходимости. Как я уже говорил, я великолепный стрелок, и мне не оставалось ничего иного, как выбить чашку у него из руки.

Коглен открыл рот, потом снова закрыл его.

– Вы... стреляли в чашку... Но кто пытался отравить его?

Галиль вытащил из кармана стеклянный пузырек. Он не был закупорен, но изнутри его покрывала пленка из крохотных кристалликов, как будто там засохла какая-то жидкость.

– Это,– отметил он,– выпало из вашего кармана, когда вы рыскали по кустам в поисках стрелка, который на самом деле находился на яхте. Один из моих людей увидел, как этот флакон вывалился, и принес его мне. Это яд.

Коглен уставился на пузырек.

– Пожалуй, я уже немного подустал от мистификаций. Я арестован?

– Отпечатки пальцев на нем смазаны,– сказал Галиль,– Но я точно знаю, как выглядят ваши. Эти принадлежат не вам. Флакон подсунули вам в карман – не очень аккуратно, вот он и выпал. Вы не арестованы.

– Большое вам спасибо,– с иронией сказал Коглен.

Он отодвинул ногой одну из книг на полу у стула Дюваля. Они были всех возможных размеров.. Некоторые имели основательный вид немецких справочников, одна или две были изданы во Франции. Подавляющее большинство было на современном греческом.

– Месье Дюваль ищет в исторических книгах что-нибудь, что может пролить свет на нашу загадку,– пояснил турок.– Я считаю это дело крайне важным. В особенности важным мне кажется вот это.– Он указал на мокрое пятно на стене,– Я очень рад, что вы со своими профессиональными знаниями пришли сюда.

– Почему? Что я, по-вашему, должен делать?

– Осмотрите его,– попросил Галиль.– Найдите объяснение. Помогите мне понять, что это значит. У меня есть совершенно безумное подозрение, которое мне не хотелось бы произносить вслух, потому что оно основано только на логике.

– Если вы можете найти в этой неразберихе хоть малейшую логику, значит, от вас куда больше пользы, чем от меня. Это все просто в голове не укладывается!

Галиль с надеждой смотрел на него. Коглен подошел к влажному пятну. Оно представляло собой почти правильный квадрат, и ни над ним, ни по сторонам от него не было никаких следов сырости. Под ним по стене сбегало несколько тонких струек, но по-настоящему влажным был только этот квадрат. Коглен ощупал стену над ним. Повсюду, за исключением мокрого пятна, стена имела нормальную комнатную температуру. Разница в температуре между обычной штука-гуркой и пятном была в точности такой, как если бы в стену был вмурован морозильный аппарат. От постоянной влажности штукатурка сгнила. Коглен вытащил перочинный ножик и начал осторожно ковырять ее.

– Какая рационально объяснимая связь может существовать между этим пятном, надписью в книге и попытками убить Мэннерда? – спросил он, не переставая орудовать ножом.

– Рационально объяснимой – никакой,– признал Галиль.– Существует логическая связь. В полицейской работе приходится пользоваться здравым смыслом, но не приходится ожидать его от происходящих событий.

Пласт штукатурки откололся и полетел на пол. Коглен взглянул на него и вздрогнул.

– Лед! – отрывисто сказал он.– Здесь должна быть ка-кая-то машина!

Участок, от которого откололся этот кусок, побелел от инея. Коглен поскреб его ножиком. Тонкая корочка льда, тончайшая. За ним снова влажная штукатурка, но не промерзшая. Коглен нахмурился. Сначала лед, потом его нет – и ничего, чем можно объяснить это явление. Морозильная камера не может работать подобным образом. Холод не образуется ни слоями, ни тонкими полосами. Не образуется, и все тут.

Коглен сердито расковыривал штукатурку, поддевая ее кончиком ножа. Нож стал ледяным. Коглен обмотал рукоять носовым платком и продолжил работу. Влажная гнилая штукатурка оказалась толщиной примерно в дюйм. Под ней находилась грубая каменная кладка.

– Вот черт,– выругался он сердито. Отошел назад и принялся разглядывать отверстие.

Никто не произнес ни слова. Он проковырял штукатурку насквозь, но не нашел ничего, кроме тонкого слоя льда, за которым находился еще один слой краски. Коглен тупо смотрел на стену. Потом заметил, что в том месте, где он соскреб изморозь, проделанная им дыра затуманилась. Он подышал в отверстие. И ахнул.

– Мое дыхание превратилось в туман, когда проходило через то место, где соединяются два слоя штукатурки!

В его голосе звучало недоверие.

– Там есть что-нибудь такое, что может замораживать? – спросил Галиль.

– Ничего там нет! – ответил Коглен.– Нет никакого объяснения этому холодному участку!

– А! – с удовлетворением протянул турок,– Значит, мы продвигаемся вперед! Две вещи, связанные с какой-то третьей вещью, связаны друг с другом. Это имеет отношение и к невероятности ваших отпечатков, и к надписи в книге, которая сделана вашей рукой, и к угрозе мистеру Мэннерду!

– Хотел бы я знать, как получается этот фокус! – сказал Коглен, глядя на отверстие в стене,– Тепло исчезает, но здесь нет ничего, что могло бы его поглотить!

Он размотал платок, которым обернул ручку ножа, и принялся тереть ткань о стену, пока ее уголок не пропитался влагой. Тогда он затолкал мокрый платок в отверстие. Секунду спустя он его вытащил. На влажной ткани блестела узенькая, безукоризненно прямая полоска льда.

– Ничего подобного я никогда не видел! – поразился он,– Это что-то совершенно новое!

– Или очень старое,– поправил Галиль.– А почему бы и нет?

– Этого не может быть! – отрезал Коглен,– Мы не умеем делать такое! Готов поклясться, что и древние не умели! Это может быть какое-то силовое поле, но я не слышал, чтобы они поглощали энергию! Такого поля просто не существует! И вообще, как можно создать поле, которое представляло бы собой плоскость?

Он снова принялся лихорадочно ковырять край сырого пятна. Там штукатурка была плотнее.

– Но какое отношение это поле может иметь к истории Византийской империи, отпечаткам пальцев и мистеру Мэннерду?..– с отчаянием в голосе начал Дюваль.

Коглен ткнул в стену ножом.

Внезапно раздался хруст, лезвие треснуло. Отколотый кончик со звоном упал на пол.

Коглен стоял столбом и таращился на свой большой палец. Отлетевший кусочек лезвия задел его. В комнате повисла мертвая тишина.

– В чем дело?

– Я порезал палец,– отрывисто проговорил он.

Галиль с озадаченным видом поспешил к нему.

– Я хотел бы взглянуть...

– Ничего страшного,– отмахнулся Коглен.

Себе самому он решительно сказал, что два и два дают четыре и что две вещи, которые совпадают с третьей, совпадают друг с другом, и вообще...

Он свел края пореза вместе, зажал палец в кулаке и решительно сунул руку в карман.

– Все это дело со стеной мне не нравится,– проговорил он небрежно, слишком уж небрежно.– Я еду домой, кое-что захвачу, чтобы провести пару тестов.

– У входа стоит полицейская машина,– быстро сказал Галиль,– Я распоряжусь, чтобы водитель отвез вас туда и привез обратно.

– Спасибо,– ответил Коглен.

В голове у него вертелось: два и два всегда четыре, и никак иначе. Пять и пять – десять. Шесть и шесть – двенадцать. Не может быть отпечатков пальцев, на которых был бы виден шрам, которого не существует, а если потом этот шрам появляется...

Они спустились по лестнице вместе. Галиль отдал распоряжения водителю. Время от времени он бросал на лицо Коглена очень задумчивые взгляды. Коглен уселся в машину. Она тронулась и поехала к его дому.

Он неподвижно сидел, пока нарядная машинка петляла по узким улочкам и огибала острые углы, рассчитанные лишь на езду на осликах. Шофер был занят исключительно дорогой. Коглен рассеянно смотрел на него. Два и два...

Он вытащил руку из кармана и принялся внимательно разглядывать порез на большом пальце. Это, пожалуй, будет самый выдающийся порез в истории человечества. Совсем неглубокий, ничего серьезного, но от него останется шрам – Коглен не сомневался в этом,– шрам, в точности совпадающий с отпечатком на пергаментном листе, химическое и спектрографическое исследование которого свидетельствовало, что ему восемьсот лет.

Коглен спрятал свою злополучную руку обратно в карман.

– Я в это не верю,– сказал он мрачно.– Я в это не верю.

V

Водитель, похоже, получил распоряжение ждать. Когда Коглен вышел из машины, он вежливо улыбнулся, поставил автомобиль на ручной тормоз и заглушил мотор. Коглен кивнул и вошел во дворик. Он чувствовал странный упрямый гнев, но не понимал толком, на что именно злится.

Он двинулся к лестнице, ведущей в квартиру. На другом конце вымощенного каменными плитами дворика показалась пухлая фигура, вынырнувшая с лестницы. Аполлоний Великий. На этот раз он не улыбался. Он казался отчаянно встревоженным. Но при виде Коглена выражение его лица изменилось.

– А, мистер Коглен,– обрадовался он,– Я уже думал, что где-то разминулся с вами.

– К счастью, это не так,– вежливо отозвался Коглен,– Но я заскочил сюда только по делу.

– Мне хватит минутки,—сказал Аполлоний со своей ослепительной улыбкой.– Я должен рассказать вам нечто такое, что может оказаться полезным.

– Идемте,– бросил Коглен.

Он зашагал по лестнице. Всего несколько часов назад иллюзионист был сам не свой от волнения. Теперь он куда больше походил на себя прежнего. Но все равно в его облике не было обычной елейности. Пыхтя, он взбирался по лестнице, и его неизменную улыбку как будто выключили. Однако едва Коглен распахнул дверь, как она вспыхнула вновь, словно повинуясь повороту незримого рычага. У Коглена возникло внезапное тревожное чувство, что Аполлоний может быть опасен.

– Подождите минуточку,– попросил он.

Отправившись в ванную, он промыл порез на большом

пальце и обработал его антисептиком. Рана была совсем неглубокой, обычная царапина, но ему хотелось по возможности обойтись без шрама. Шрам означал бы, что отпечатки пальцев на том старинном листе пергамента были подлинными, принадлежали ему. А Коглен не хотел, чтобы это оказалось правдой. Он вернулся в гостиную и обнаружил, что Аполлоний сидит в кресле в дальнем от окна углу.

– Теперь я полностью к вашим услугам,– сказал Коглен.– Неладно сегодня получилось с Мэннердом.

Аполлоний пристально взглянул на него, с решительностью и прямотой, которые поразительно не вязались с его всегдашним поведением.

– У меня есть информация,– сообщил он ровно,– Можно мне изложить ее вам?

Коглен ждал.

– Я – профессиональный иллюзионист,– продолжал Аполлоний с необычной силой в голосе.– Обман – моя работа. Моя известность велика.

– Я слышал об этом,– кивнул Коглен.

– Разумеется,– продолжал Аполлоний,– на сцене я применяю далеко не все, что знаю об иллюзиях. Всего зрители бы не поняли,– Его голос изменился, стал нарочито саркастическим.– На моей родине существуют предания о злых духах. Маги-жрецы, хранители традиций и знаний... э-э... неоплатонизма, пользуются этой наивной верой. Они укрепляют ее, отгоняя многочисленных духов. Этот процесс можно увидеть. Представьте, что я стал бы уверять вас, будто здесь, в этой самой комнате, находится злой дух, который подслушивает наш разговор.

– Я бы несколько усомнился,– мягко ответил Коглен.

– Позвольте мне продемонстрировать вам кое-что.

Он обвел взглядом гостиную, как будто искал какой-то знак, видимый только ему. Потом указал пухлой ручкой на другой конец комнаты, на стол у открытого окна. Коглену снова бросились в глаза его часы, врезающиеся в пухлое запястье. Он раскатистым и властным голосом произнес ряд загадочных слов.

Внезапно раздался рев. Из стола повалил дым. Он образовал призрачную грушевидную фигуру. Она на миг застыла в воздухе, живая и угрожающая, потом стремительно шмыгнула в окно. Выглядело на редкость убедительно.

Коглен немного поразмыслил. Потом сказал задумчиво:

– Вчера вы объясняли нам принципы магии. Вы заранее делаете нечто, о чем мне неизвестно. Затем, спустя некоторое время, вы совершаете что-то знаковое, и получается поразительный эффект. И я склонен думать, что действие, которое вы произвели при мне, и привело к заранее подготовленному результату.

– Все так. Но как вы объясните это представление?

– Я бы сказал,– предположил Коглен,– что вы положили на стол небольшую дымовую шашку – надеюсь, в пепельницу. У нее был запал, который вы подожгли сигаретой. Все это вы сделали, пока я в ванной перевязывал себе палец. Вы знали, сколько времени запал будет тлеть. А на руке у вас часы с секундной стрелкой. И все-таки вам, должно быть, пришлось долго тренироваться, чтобы научиться подводить разговор к нужной теме ровно к той секунде, когда огонек подожжет шашку.

Взгляд Аполлония стал напряженным. Коглен добавил:

– А стол стоит у окна, на сквозняке. Вот и получилось, что злой дух сначала выскочил из моей пепельницы, а потом вылетел в окно и исчез. Остроумно!

– Комплимент из ваших уст, мистер Коглен,– воистину комплимент,– без улыбки сказал Аполлоний.– Но я разоблачу иллюзию, которую навели вы, с той же легкостью, с какой вы раскрыли мою.

Коглен оглядел свой забинтованный палец, вскинул глаза.

– И что вы хотите этим сказать?

– Я думаю, вам неплохо было бы знать,– резко сказал Аполлоний,– что я в любую минуту могу сорвать с вас маску.

– Вот как? – с живейшим интересом отозвался Коглен,– Вы что, считаете, что мы с Дювалем и лейтенантом Галилем сговорились и пытаемся обманом вытянуть из мистера Мэннерда деньги?

– Да,– ответил Аполлоний,– Я могу разоблачить вас перед мистером Мэннердом. Хотите?

Коглену стало смешно.

– Значит, вам все известно! Вот что я скажу вам, Аполлоний. Если вы сможете объяснить фокус с заморозкой, я раскрою вам и остальное.– Он предусмотрительно пояснил: – Я имею в виду холодное пятно в доме восемьдесят по улице Хусейна, где мы были вчера вечером. Пролейте свет на эту загадку, и я расскажу вам все, что знаю.

У Аполлония забегали глазки.

– Я не из тех, кто клюет на такую приманку! – высокомерно уронил он.– Это плевый вопрос!

– Так попытайтесь на него ответить! – Коглен с холодным терпением ждал.– Что, не можете? Аполлоний, дорогой мой! Вы понятия не имеете, о чем я говорю. Вы – жулик, пытающийся при помощи блефа примазаться к афере. Выметайтесь!

Со двора послышался шум. Шаги. Вид у Аполлония стал еще более угрожающим.

Коглен рявкнул:

– А ну, проваливайте! Вы мне надоели. Вон отсюда!

Он распахнул дверь. По лестнице кто-то поднимался.

– Я принял меры предосторожности,– злобно предупредил Аполлоний,– Если со мной что-нибудь случится, вы очень пожалеете!

– Я умру от горя! – выходя из себя, прошипел Коглен,– Пшел!

Он вытолкал Аполлония за порог и захлопнул дверь. Потом отправился в маленькую комнатку, где держал оборудование для экспериментов. Он работал простым преподавателем и потому был ограничен в средствах. Многие приборы для опытов его ученики смастерили сами: это позволяло сберечь деньги и в то же время многому их учило. Но кое-что ему пришлось делать самому – опять же ради экономии, и потом, это доставляло ему удовольствие. Теперь он принялся собирать разрозненные приборы. Пара термометров, батареи, пара соленоидов и наушники, из которых он соберет мост для измерения индуктивности. Электроскоп с золотыми листками. Потом он нашел большой магнит из альнико [31]31
  Альнико – сплав железа, алюминия, никеля, меди, титана и кобальта, обладающий высокими магнитными свойствами. (Прим. перев.)


[Закрыть], без которого было бы невозможно огромное количество точных измерений. Он упаковывал сцинтилляционный счетчик, когда в дверь позвонили.

Нахмурившись, он пошел открывать. На площадке стояли Мэннерд и Лори, смотревшие прямо в его озабоченное лицо. Они вошли, и Мэннерд весело сказал:

– Наш маленький друг Аполлоний расстроен, Томми. Прямо сам не свой. Что ты ему наговорил?

– Он думает, что все произошедшее за последние тридцать часов – часть мошеннического плана с целью выудить у вас деньги, плана, который осуществляется через четвертое измерение. Потребовал, чтобы мы поделились с ним, а не то грозился все рассказать вам. Я выставил его. Он уже сообщил, что я проходимец и вымогатель?

Мэннерд покачал головой. Потом сказал:

– Я увезу Лори домой. Сам я не стал бы убегать, но не исключено, что ты прав и истинная цель этой аферы – именно она. Так что я увожу ее. Не хочешь с нами? – И добавил: – Выбрал бы оборудование для физической лаборатории колледжа. Оно ей необходимо, а я заплачу.

Все было шито белыми нитками. Коглен взглянул на Лори. Та возмутилась:

– Это не я, Томми! Я не стала бы соблазнять тебя циклотронами!

– Если вы хотите сделать подарок лаборатории, я дам вам список необходимого,– сказал Коглен.– Но в доме на улице Хусейна есть устройство, суть которого я должен разгадать. Оно создает в воздухе тонкую прослойку холода. Мне кажется, там какое-то силовое поле, но оно совершенно плоское. Я должен выяснить, что его создает и как оно действует. Это будет новое слово в физике!

Лори что-то пробормотала себе под нос. Коглен добавил:

– Галиль сейчас там, дожидается меня. Он и Дюваль.

– Я хочу поговорить с этим лейтенантом Галилем,– решительно сказал Мэннерд.– В полиции пообещали сообщить ему о сегодняшнем происшествии, но, похоже, это не слишком его заботит! Он даже не попытался связаться со мной!

Коглен раскрыл было рот – но промолчал. Было бы не очень тактично открыть Мэннерду, кто выбил чашку у него из руки. Если он узнает об этом прежде, чем услышит всю историю, это может вызвать у него негодование. А рассказывать об этом по праву следует Галилю. Поэтому Коглен предложил:

– Я сейчас вместе со всем этим добром еду назад. Можете поехать вместе со мной на полицейской машине, заодно сами с ним и потолкуете. Он позаботится, чтобы вас отвезли обратно в гостиницу.

Мэннерд кивнул:

– Поехали.

Коглен уложил свое снаряжение в чемоданчик и двинулся к двери. Когда они выходили, Лори поймала его за руку и сказала испуганно:

– Томми! Ты поранил палец! Это было... будет...