Текст книги "Баллада о предместье"

Автор книги: Мюриэл Спарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 6

– Совершенно поразительно, – сказал Дугал, – как это он ухитряется всюду поспеть, даром что в школе учится.

Нелли Маэни кивнула, расплющила окурок и посмотрела на пачку сигарет на столе возле Дугала.

– Одолжайтесь, – сказал Дугал и прикурил для нее сигарету.

– Ага, – сказала Нелли. Она оглядела свою комнату. – Это все чистая грязь, – сказала она.

– Поневоле подумаешь, – сказал Дугал, – что не худо бы его родителям слегка присматривать за ним.

Нелли благодарственно затянулась.

– Не иначе как торчит в «Слоне», где и остальные. Как зовут-то?

– Лесли Кру. Тринадцати лет от роду. Отец – мастер на фабрике готового платья «Беверли-Хиллз» в Брикстоне.

– А живут где?

– Дом двенадцать по Главной Парковой.

Нелли кивнула.

– И много вы ему платите?

– Первый раз дал фунт, второй – тридцать шиллингов. А теперь он просит пять фунтов в неделю, хоть ты тресни.

Нелли зашептала:

– Ясное дело, это его шайка подначивает. А вы не можете бросить какую-нибудь работу на месяц-другой?

– Чего ради? – сказал Дугал. – Разве чтоб доставить удовольствие тринадцатилетнему вымогателю?

Нелли замахала на него и яростно зашлепала губами. Она быстро показала глазами на стену соседней комнаты, напоминая, что у стен есть уши.

– Тринадцатилетнему вымогателю, – сказал Дугал чуть потише.

Но Нелли вообще не нравилось слово «вымогатель»: она заткнула Дугалу рот дряблой, пропахшей рыбой ладонью и зашептала на ухо – так, что ее длинные седые космы лезли ему в самый нос:

– В соседней комнате живет жуткий паршивец. Такой слюнтяй – ни за что не станет работать, хоть ты его золотом осыпь. Лучше попридержите язык. – Она отпустила Дугала и принялась задергивать занавески.

– Не то что я, – сказал Дугал, – я хочу работать за троих, за четверых, за пятерых, а с меня за это вымогают шантажом деньги.

Она в три прыжка с присестом подскочила к нему и больно ткнула в спину. Потом вернулась к окошку, грязно-серому, как дерюга, и ничем не отличавшемуся от занавески, которую она задернула. На полу лежали клочья истертой циновки точно такого же цвета. Тот же оттенок являла и колченогая, сбитая комьями постель в углу.

– И все ж таки как я рада, что вы зашли, – сказала Нелли уже в третий раз, – да, не хотите ли чашечку чаю?

Дугал в третий раз сказал, что, спасибо, не хочет.

Нелли поскребла в голове и, возвысив голос, заявила:

– Хвала Господу, рассыпающему награды среди тех, кто постигает истины себе в поучение.

– Мне думается, – сказал Дугал, – что я живу именно так, как велит Священное Писание.

– Еще чего, – сказала Нелли. Она содрогнулась в последнем приливе отходящего экстаза и взяла сигарету из пачки Дугала.

– Возьмите хоть историю про Моисея в тростниках. Ловко было сработано. Мать получила ребенка назад, а в придачу и расходы были оплачены. Возьмите опять же притчу о Неверном Управителе. А как насчет притчи...

– Стоп, – сказала Нелли, возложа руку на истасканную блузку. – От Священного Писания меня аж дрожь берет: боюсь, как бы снова не заполучить чахотку.

– Вы родились в Пекхэме? – спросил Дугал.

– Нет, в Голуэе. Хотя не помню, может, и не там. А в Пекхэме я с детских лет.

– Где вы работали?

– На обувной фабрике началась моя трудовая жизнь. Не хотите ли чашечку чаю?

Дугал отсчитал десять шиллингов.

– Маловато, – сказала Нелли.

Дугал прибавил еще десять.

– Ежели я за этими парнями буду таскаться до «Слона» и обратно, так на дорогу и то больше уйдет, сами понимаете, – сказала Нелли. – С одним фунтом в кармане я за такое дело не возьмусь.

– Ну, пусть будет два фунта, – сказал Дугал. – Через неделю добавим.

– Договорились, – сказала она.

– А то, глядишь, мне дешевле станет платить Лесли.

– Нет, не станет, – сказала она. – Он будет с вас тянуть все больше и больше. Но уж если я им глотки-то заткну, так вы меня, надеюсь, не обидите.

– Десять фунтов, – сказал Дугал.

– Идет, – сказала она. – А то смотрите, вдруг какой-нибудь ваш начальничек обо всем догадается? Конкуренты, сами понимаете, дело нешуточное.

– А скажите-ка мне, – сказал Дугал, – сколько вам лет?

– Да примерно так шестьдесят четыре. Как насчет чашечки чаю? – Она оглядела комнату. – Это все чистая грязь.

– Лучше расскажите мне, – сказал Дугал, – как оно было работать на обувной фабрике.

Она подробно рассказала ему, как ей жилось, когда она работала на обувной фабрике; но наконец ей приспело время возвращаться на круги своя и пророчествовать. Дугал спустился вслед за ней по вонючим и темным винтовым лестницам «Номеров для одиноких»; они расстались у самых дверей, он прошел первым.

– Спокойной ночи, Нелли.

– Спокойной ночи, мистер Дуйвголос.

– Где мистер Дуглас? – спросил мистер Уидин.

– Он уже неделю не показывался, – ответила Мерл Кавердейл. – Хотите, я позвоню ему домой и выясню, здоров ли он?

– Да, так и сделайте, – сказал мистер Уидин. – Нет, не надо. Собственно, почему бы и нет. Хотя, может быть, лучше...

Мерл Кавердейл стояла перед мистером Уидином, постукивая карандашом по блокноту, и глядела, как его руки ерзают по столу среди бумаг.

– Спросим лучше у мистера Друса, – сказал мистер Уидин. – Он, наверно, знает, где мистер Дуглас.

– Он не знает, – сказала Мерл.

– Разве не знает?

– Нет, он не знает.

– Подождем до завтра. Посмотрим, а вдруг он придет завтра.

– Как ваше здоровье, мистер Уидин?

– Это мое-то? Ничего, а что?

Мерл пошла к мистеру Друсу.

– Дугал уже неделю и близко не показывался.

– Оставьте его в покое. Парень знает, что делает.

Она вернулась к мистеру Уидину и остановилась в дверях с приторной улыбкой на лице.

– Нам надо оставить его в покое. Парень знает, что делает.

– Зайдите и притворите дверь, – сказал мистер Уидин.

Она закрыла дверь и подошла к его столу.

– Я не такой уж суеверный, – сказал мистер Уидин, и руки его, ворошившие бумаги, затряслись. – Но тут мистер Дуглас кое-что мне сообщил, и это засело у меня в голове. – Он вытянул шею и завертел головой, глядя по сторонам сквозь стеклянные панели.

– Они все пошли пить чай, – сказала Мерл.

Мистер Уидин уткнулся лицом в ладони.

– Это вам будет странно слышать, – сказал он, – особенно от меня. Но лично я убежден, что Дугал Дуглас состоит на службе у дьявола, если он не сам дьявол.

– Мистер Уидин, – сказала мисс Кавердейл.

– Да, я знаю, что вы думаете. Да, да, вы думаете, что у меня здесь не все в порядке. – Он показал на свой правый висок и повинтил возле него пальцем. – А знаете ли вы, – сказал он, – что Дуглас сам показывал мне шишки в тех местах, где у него были рога, ампутированные путем пластической операции.

– Не надо так волноваться, мистер Уидин. Не кричите. Девушки уже идут из столовой.

– Я щупал его шишки вот этими самыми руками. Вы смотрели, вы когда-нибудь толком заглянули ему в глаза? А это его плечо...

– Успокойтесь, мистер Уидин, тише, тише, ну что вы говорите, сами подумайте.

Мистер Уидин указал трясущейся рукой в сторону кабинета управляющего.

– Заколдовали, – сказал он.

Мерл попятилась и мелкими шажками кой-как выбралась за дверь. Она снова пошла к мистеру Друсу.

– Мистеру Уидину пора идти в отпуск, – сказала она.

Мистер Друс взял разрезной нож, взвесил его в руке, замахнулся им на Мерл и положил нож обратно на стол.

– Что вы сказали? – спросил он.

Когда Дугал утром в пятницу отчитывался перед управляющим, на предприятии Дровера и Уиллиса стоял деловой гул.

– На протяжении первой недели, – сказал Дугал мистеру Уиллису, – я произвел ряд наблюдений над моралью Пекхэма. Мне кажется, что в основе неудовлетворенности персонала, ведущей к прогулам и халатности на производстве, то есть к тому, на что вы мне указали, лежит моральный фактор.

Голубые глаза мистера Уиллиса рассматривали рассудительного земляка, сидевшего перед ним с засаленным блокнотом на коленях.

Наконец мистер Уиллис сказал:

– Такой подход представляется мне правильным, мистер Дугал.

Дугал расселся посвободнее и продолжал свой доклад с отсутствующим и сосредоточенным взглядом, полуприкрыв глаза.

– В Пекхэме наблюдаются четыре моральных типа, – сказал он. – Во-первых, эмоциональный. Во-вторых, функциональный. В-третьих, пуританский. В-четвертых, христианский.

Мистер Уиллис раскрыл серебряную сигаретницу и протянул ее Дугалу.

– Спасибо, не курю, – сказал Дугал. – Возьмем первую, эмоциональную категорию. Среди лиц этой категории считается, например, аморальным жить с женой, к которой не питаешь сексуального влечения. Возьмем вторую, функциональную: ее основным групповым фактором является классовая солидарность, подобная той, какая в иные периоды и в иных обстоятельствах существовала среди аристократии и доминирующее проявление которой в наши дни мы наблюдаем в профсоюзном движении. Третья – пуританская, которая имеет несколько новейших разновидностей: мерилом нравственной жизни здесь служит успех в его денежном выражении. Четвертая – традиционная, которая охватывает не более одного процента населения Пекхэма и в своей простейшей форме может быть условно названа христианской. Конечно, наблюдается взаимопроникновение нравственных категорий. Зачастую признаки всех четырех могут быть обнаружены в верованиях и поведении одного индивида.

– И что же из этого следует?

– Не могу вам сказать, – сказал Дугал. – Это лишь результаты предварительного анализа.

– Будьте добры представить ваши мысли в письменном виде, мистер Дугал.

Дугал раскрыл блокнот и извлек оттуда два листа бумаги.

– Вот разработка вопроса. С приложением случаев из практики.

Мистер Уиллис криво улыбнулся и спросил:

– Который же из этих четырех моральных типов вы назвали бы наиболее привлекательным, мистер Дугал?

– Привлекательным? – переспросил Дугал, не скрывая неодобрения.

– Привлекательным для нас. То есть полезным, я хочу сказать, полезным.

Дугал весь ушел в размышления и не прерывал их до тех пор, пока мистеру Уиллису не пришлось, не роняя достоинства, незаметно убрать улыбочку с лица.

Затем мистер Уиллис услышал:

– Не могу вам сказать, не углубившись в изучение вопроса.

– Итак, вы нам представите очередной отчет на будущей неделе?

– Нет, мне понадобится месяц, – заявил Дугал. – Месяц самостоятельной работы. Если вы хотите, чтобы я продолжил изыскания по этой линии производственной психологии, то мы с вами увидимся не раньше чем через месяц.

– Вам надо держаться поближе к фабрике, – сказал мистер Уиллис. – Пекхэм велик. А нас прежде всего интересует наше собственное предприятие.

– Как раз сегодня меня и должны ознакомить с постановкой производства у вас на фабрике, – сказал Дугал. – А к концу месяца я намерен уяснить себе времяпрепровождение работников в местах отдыха и в столовых.

Мистер Уиллис молча смотрел на Дугала, и тот позволил себе выказать некоторую увлеченность. Он подался вперед.

– Обращали вы внимание, мистер Уиллис, на то, как часто ваши работники употребляют слово «аморальный»? Замечали вы, что они почти столь же часто употребляют выражение «некультурный»? В этих словах есть глубокий смысл, – сказал Дугал, – как психологический, так и социологический.

Мистер Уиллис как можно более ободряюще улыбнулся Дугалу.

– Берите месяц, и посмотрим, что у вас выйдет, – сказал он. – Но к концу месяца представьте нам подробный план действий. Дровер, мой компаньон, очень озабочен прогулами. Нам надо взять курс на моральное оздоровление, взаимоприемлемый для нас и для персонала. У вас есть здравые мысли, это я вижу. И есть метод. Мне нравится наличие метода.

Дугал кивнул и вышел из кабинета с деловым выражением на вытянутом лице.

Мисс Фрайерн сказала:

– Тут заходил такой мальчонка, Лесли Кру. Вас искал. Хотел узнать, нет ли у вас каких поручений, чтоб ему подзаработать шиллинг-другой – умница да и только. Небось у матери с деньгами туговато.

– С ним кто-нибудь был?

– Нет, никого. Он даже и пришел-то с черного хода.

– Да? – сказал Дугал. – И быстро вы его спровадили?

– Нет, почему, он довольно долго не уходил. Все говорил: хоть бы дождаться мистера Дугласа, вдруг бы, говорит, я бы ему чем пригодился. Очень себя вежливо держал, ничего не скажешь. Потом он спросил, сколько времени, а потом рассказал, что его папа раньше жил на нашей улице, дом номер восемь. Ну, я и провела его на кухню. Отчего, думаю, мальчика не побаловать, и дала ему пончик. Он рассказал, что его сестра только и думает о том, как они с Хамфри поженятся в сентябре. Рассказал, что она все свои заработки откладывает на книжку, а ее отец из Америки шлет деньги ей на тряпки. Он рассказал...

– Он, наверно, долго вам тут зубы заговаривал, – сказал Дугал.

– Да я была не против. Даже как-то отдохнула с ним. Он парень-то хороший. По воскресеньям ходит за город в походы с ровер-скаутами. А я тогда как раз только зашла в дом и была немного не в себе, потому что со мной на улице кое-что приключилось, так вот...

– Он не спрашивал, нельзя ли ему пойти наверх и посидеть у меня в комнате?

– Нет, зачем же так уж сразу. Да я бы и не пустила его в вашу комнату, тем более раз вы просили туда не пускать. Не беспокойтесь вы за вашу комнату. Кому она нужна, ваша комната, хотела бы я знать.

Дугал сказал:

– Вы слишком невинны для нашей грешной земли.

– Я и всегда была слишком невинная, – сказала мисс Фрайерн. – Поэтому-то я так и растерялась в тот день на Горе с шотландцем Гордоновского полка. Выпейте чашечку чаю.

– Спасибо, – сказал Дугал. – Я сначала забегу на минутку к себе наверх.

В его комнате, конечно, кто-то похозяйничал. Он выдвинул ящик туалетного столика и увидел, что два блокнотика исчезли. Его портативную пишущую машинку раскрывали и не сумели толком запереть футляр. Однако тот тип, который орудовал у него в комнате, пока Лесли занимал беседой мисс Фрайерн, не тронул десяти пятифунтовых бумажек в другом ящичке.

Он спустился на кухню, где мисс Фрайерн вздыхала над чашкой чаю.

– В следующий раз, когда Лесли явится к вам с черного хода, поглядите, кого он там оставил возле парадного, хорошо? А то мне его отец говорил, что он болтается после школы невесть с кем.

– Он только хотел узнать, нет ли у вас каких поручений. Видно, чтобы помочь матери, такой умница. Я ему сказала: что, небось бекона за завтраком мало достается? Он еще придет. Неиспорченный мальчик, это я сердцем чувствую, а сердце, оно всегда подскажет. Вот, например, сегодня со мной был один случай. – Она замолчала и отхлебнула из чашки.

Дугал тоже отхлебнул.

– Давайте, – сказал он, – вам же до смерти хочется рассказать мне, что у вас случилось.

– Вот как бог свят, – сказала она, – я повстречала сегодня в Кэмберуэлл-Грин своего брата, который ушел из дому в девятьсот девятнадцатом. И все эти годы от него не было ни слуху, ни духу. А сейчас он шел от вокзала.

– Вы подошли и заговорили с ним?

– Нет, – сказала она, – не подошла. Он был так плохо одет, у него был ужасный вид. И что-то остановило меня. Это заговорило сердце. Я не смогла к нему подойти. Он тоже меня увидел.

Она вытащила из рукава платок и вытерла глаза под очками.

– Надо было подойти, – сказал Дугал. – Надо было сказать: «Это ты...» – как его звали?

– Гарольд, – сказала она.

– Надо было сказать: «Это ты, Гарольд?» – вот что вам надо было сделать. А вы, наоборот, не подошли. Вы возвратились домой и угостили пончиком этого маленького паскудника Лесли.

– Не тычьте в меня пальцем, Дугал. В моем доме это никому не позволяется. Вы можете подыскать себе другое жилище, если вам вздумается, когда вам вздумается и как только вам вздумается.

Дугал встал и прошелся по кухне, едва волоча ноги и ссутулившись под гнетом старости и болезней.

– Похоже на вашего старшего брата? – спросил он.

Она закатилась нервическим смехом.

Дугал сунул руки в карманы и уныло посмотрел на свои туфли.

Обильные слезы заструились из-под ее очков.

– А может, это был вовсе и не ваш брат, – сказал Дугал.

– Вот я и думаю, сынок, вдруг это все-таки не он.

– Лучше пощупайте-ка мою голову, – сказал Дугал, – вот эти две небольшие шишечки.

– В Пекхэме имеется четыре типа морали, – сказал Дугал мистеру Друсу. – Первая категория...

– Дугал, – спросил тот, – вы сегодня вечером заняты?

– Как обычно, привожу в порядок свои записи. Представляете, ведь Оливер Голдсмит, оказывается, преподавал в пекхэмской школе? Он систематически прогуливал, уезжал из Пекхэма в Темпл и околачивался в кофейне. С чего бы это он?

– Мне нужен ваш совет, – сказал мистер Друс. – Есть одно местечко в Сохо...

– Терпеть не могу ездить через реку, – сказал Дугал, – на помело надо садиться.

Мистер Друс подпер рукой подбородок и с любовью посмотрел на Дугала.

– Есть одно местечко в Сохо...

– Пару часов я вам смогу уделить, – сказал Дугал. – Можем повидаться в девять вечера в Далуиче, в пивной «Дракон».

– Знаете, хотелось бы посидеть целый вечер, Дугал: пообедать в этом местечке в Сохо.

– В девять в «Драконе», – сказал Дугал.

– У миссис Друс в Далуиче масса знакомых.

– Тем лучше, – сказал Дугал.

Дугал прибыл в «Дракон» ровно в девять. В ожидании мистера Друса он выпил джина с мятным тоником. В половине десятого появились две девушки с фабрики Дровера и Уиллиса. Дугал подсел к ним. Мистера Друса все не было. В десять они поехали автобусом в «Розмариновую ветку», на Саутгэмптонское шоссе. Здесь Дугал растолковывал девушкам, что все должны через раз прогуливать утром в понедельник. Когда они вышли из пивной в одиннадцать, Нелли Маэни кинулась к ним через улицу.

– Хвала Господу, – заорала она, – ибо воистину провидит все на свете...

– Привет, Нелли, – сказала ей мимоходом одна из девиц.

Нелли повысила голос и возгласила:

– Богу нашему хвала, ибо горек ему грех, Тревор Ломас, Колли Гулд в «Слоне» с юным Лесли, и сладка епитимья, вознесет же смиренных и укрепит мышцу праведным.

– Ну-ну, Нелли, – сказал Дугал.

Глава 7

– Да, Чиз? – сказал Дугал.

– Слушайте, Дуг, по-моему, ни к чему нам с вами этот эпизод в далуичском «Драконе», он неприличный. И потом – это же неправда. Я в этом возрасте и не бывала никогда в Сохо. Я в жизни не встречалась ни с каким управляющим.

– Надо обеспечить распродажу книги, – сказал Дугал. Он подышал на дубовую панель холла мисс Фрайерн и свободной рукой нарисовал на запотевшей туманной поверхности чей-то профиль.

– И еще, Дуг, дорогой, – сказал голос из-за реки, – как вы узнали, что моя трудовая жизнь началась на обувной фабрике? Ведь я-то вам этого не рассказывала. Откуда же вы это знали?

– Я не знал, Чиз, – сказал Дугал.

– Наверняка знали. У вас расписано все, вплоть до подробностей, только это было не в Пекхэме, а в Стретхэме. Когда я читала, прошлое оживало передо мной. Прямо мороз по коже. Вы обо мне наводили справки, да, Дуг?

– Ага, – сказал Дугал. Он подышал на панель, написал какое-то слово, потом стер его.

– Дуг, так нельзя. Как подумаешь, что люди о тебе все узнают, так просто ужас берет, – сказала мисс Чизмен. – Ну зачем это все надо – про обувную фабрику и так далее. И там угадывается время. Это выдает мой возраст.

– И выходит, что вам всего-то шестьдесят восемь, Чиз.

– Но, Дуг, надо постараться, чтобы мне выходило еще меньше. Приезжайте, Дуг, умоляю вас. Мне прямо-таки нездоровится.

– Ввиду моего рокового недостатка, – сказал Дугал, – я терпеть не могу, если кому нездоровится. Кроме того, по субботам я беру отгул, и вообще – жаль губить такой прелестный летний день.

– Дорогой Дуг, я обещаю вам, что поправлюсь. Только приезжайте. Меня так волнует моя книга. Она написана как-то... как-то слишком...

– Вразброс, – сказал Дуглас.

– Да, вот именно.

– Буду у вас к четырем, – сказал Дугал.

В закусочной «Слон» к Залу холлисовских шницелей сзади примыкала комнатка, застланная синтетическим ковром серого цвета и обставленная современной мебелью в красных тонах. Здесь были тахта, два кубических кресла, телевизор на светлой деревянной подставке, низенький кофейный столик со стеклянной крышкой, столик с портативным проигрывателем и магнитофоном, секретер светлого дерева, торшер и несколько пепельниц на треножниках. Две стены были оклеены обоями в серую полоску. Две других были выкрашены под накат: золотые звезды по красному полю. К стенам крепились многочисленные кронштейны, а на них – кашпо с «бабьими сплетнями». Полосатые красно-белые шторы были задернуты. Два темно-красных стенных светильника озаряли этот веселенький интерьер. В одном кресле сидел Лесли Кру, чья шея как бы одеревенела от напряженного внимания. На нем были темно-синий костюм стандартного покроя и персиковый галстук, и выглядел он куда старше своих тринадцати лет. В другом кресле развалился восемнадцатилетний Колли Гулд, признанный негодным к несению воинской службы: у Колли были не в порядке легкие, и он состоял под медицинским наблюдением. В настоящее время он обвинялся в краже автомобильных моторов и был условно освобожден на поруки. Он был в темно-сером двубортном пиджаке и узких черных брюках. Тревор Ломас, весь в серо-голубом, возлежал на тахте посредине. Все трое курили американские сигареты. У всех троих был плаксивый вид, но не потому, что они собирались плакать: так у них выражалась инстинктивная готовность к чему угодно и на что угодно.

Тревор держал в руке тонкий черновой блокнотик, один из тех двух, которые он стащил из дугаловского столика. Другой блокнотик лежал возле него на ковре.

– Послушайте, – сказал Тревор. – Называется «Фразы для Чиз».

– Для чего? – спросил Колли.

– Тут сказано «для Чиз». Шифровка, это ясно. Послушайте, может, что поймете. Читаю подряд.

«От его прикосновения меня охватил трепет.

В то время я была еще так молода, что даже не понимала, отчего плачет моя мать.

Когда он вошел в комнату, дрожь пронизала все мое существо.

Этот безмолвный миг обновил наше пошатнувшееся взаимопонимание.

Ей суждено было сыграть роковую роль в моей жизни.

Память не солгала мне.

Он всегда был неизлечимым романтиком.

Я стала горделивой обладательницей велосипеда.

Он говорил со мной безжизненным голосом.

И снова осень. Осень. И в парке жгут листья.

Он был для меня предвестником катастрофы.

Я упивалась своей первой трагической ролью.

Я не могла смотреть на других мужчин.

В нашу жизнь закралась ложь.

Она явилась неоценимым источником сведений.

Судьба еще раз вмешалась в нашу жизнь.

Щедрость была заложена в его натуре.

Я испытала злорадное удовлетворение.

Их разъединяла пропасть.

Я погрузилась в прерывистую дремоту».

– Прочти нам еще раз, Трев, – сказал Лесли. – Похоже на диктовку. Может, он вдобавок еще и учитель.

Тревор пропустил его слова мимо ушей. Он постучал по блокнотику и обратился к Колли.

– Шифровка, – сказал он. – Стоило повозиться.

Несчастное выражение лица Колли показало, что он согласен.

– У него своя шайка, это ясно. Птица покрупнее, чем я думал. Теперь вопрос в том, чтобы разузнать, чего ему надо.

– Секса, – сказал Лесли.

– Да что ты говоришь? – сказал Тревор. – Да ты у нас сообразительный, сынок. Но мы об этом и сами чисто случайно догадались. Какого секса? – вот весь вопрос. Вопрос в том, национального или интернационального?

Колли выпустил изо рта дым так медленно, как будто изрыгнул яд.

– Надо найти ключ и расшифровать, – сказал он больным голосом. – Ключ здесь осень. Что там было насчет осени?

– Вы что, совсем отупели? – вопросил Тревор через ноздри. – Это же шифровка. Осень тут совсем в другом смысле. Тут все в другом смысле.

Он уронил блокнотик и с болезненной гримасой поднял с пола другой. Он прочел:

«Пекхэм. Способы общения.

Действия эффективнее слов. Все обыгрывать. Изображать.

Мораль. Функциональная. Эмоциональная. Пуританская. Классическая.

Нелли Маэни. «Номера для одиноких».

Подземный ход. Раскопки в Квакерском переулке, двор полицейского участка. Орден св. Бригитты. Наутро монахинь как не бывало».

Тревор перелистнул блокнотик.

«Запись в приходской книге от мая 5, 1658

Роза, мужняя жена У-ма Хэтэуэя

Захоронена на 103 году жизни

Сыну же раждила 63 лет от роду».

Тревор сказал:

– Определенно шифровка. Видите: написано «раждила». Кому это надо – рожать сыновей в 63 года.

Колли и Лесли пододвинулись и заглянули в блокнотик.

– Вот он, ключ-то, – сказал Колли, – давайте расшифровывать.

– Да ну, – сказал Тревор, – да что ты говоришь? Айда, ребятишки, надо повидаться с Нелли Маэни.

– Раз мы собираемся ругаться, – сказала Мэвис, – так включи приемник погромче.

– Мы не собираемся ругаться, – сказал ее муж Артур Кру, сдерживаясь что есть мочи. – Я тебя попросту спрашиваю, как это ты отпускаешь его и не можешь спросить, куда он пошел?

Мэвис включила приемник на полную громкость. Потом она переорала приемник:

– Хочешь узнать, куда он пошел, так спрашивай его сам.

– Почему это я могу его спросить, а ты не можешь? – спросил Артур, соревнуясь в громкости с музыкальной радиопередачей.

– Да какое тебе дело, куда он пошел? Что он, дитя малое, чтоб за ним бегать? Ему тринадцать исполнилось.

– Ты должна за ним хоть как-то присматривать. Конечно, теперь уже поздно...

– Вот и присматривай за ним, раз ты...

– Что мне, работу бросить и за детьми смотреть? Не будь ты такая...

– Нечего тут на меня ругаться, – сказала Мэвис.

– Я и не ругался. Но захочу – и буду ругаться, чтоб я сдох, и нечего тут на меня орать. – Он выключил приемник, и наступившая тишина отдалась звоном в ушах.

– Включи приемник. Раз мы собираемся ругаться, так пусть хоть соседи не слышат, – сказала Мэвис.

– Ладно, оставь, – сказал Артур, мучительно сдерживаясь. – Никто не собирается ругаться.

Спустилась Дикси.

– Что за крик? – сказала она.

– Твой отчим завелся насчет Лесли. Я у него перед уходом, видите ли, не спрашиваю, куда он пошел. А я ему говорю, пусть сам спрашивает, раз ему так интересно. У меня что, глаза на затылке?

– Ш-ш-ш. Не повышай голос, – сказал Артур.

– Да он Лесли слово боится сказать, – сказала Дикси.

– В чем все и дело, – сказала ее мать.

– Кто боится? – заорал Артур.

– Ты боишься, – заорала Мэвис.

– Это не я боюсь. Это ты боишься...

– Выдержка, – сказал Тревор. – Главное – выдержка. Расчет на психологию.

Все трое размеренно поднимались по каменным лестницам «Номеров для одиноких». Два раза на площадках приоткрывались двери, выглядывали головы, и двери тут же снова захлопывались. Возле двери Нелли Маэни Тревор и его подручные затопали громче. Тревор постучал три раза на полицейский манер и приложил ухо к трещине двери.

Кто-то прошаркал в переднюю, щелкнул выключатель, и воцарилось молчание.

Тревор постучал еще раз.

– Кто там? – сказала Нелли из-за самой двери.

– Полиция, – сказал Тревор.

Снова щелкнул выключатель, и Нелли чуть приоткрыла дверь.

Тревор распахнул ее настежь и вошел, за ним последовали Колли и Лесли.

Лесли сказал:

– Меня не заманишь в эту грязную дыру, – и попробовал улизнуть.

Тревор остановил его, ухвативши за пиджак.

– Это все чистая грязь, – сказала Нелли.

– Садись вон туда, – сказал Тревор Нелли, указывая на стул возле столика. Она подчинилась.

Сам он примостился на краешке стола и указал Лесли на край кровати, а Колли – на хромоногое кресло.

– Мы пришли, – сказал Тревор, – потолковать насчет мистера Дугала Дугласа.

– В жизни о нем не слыхивала, – сказала Нелли.

– Да ну? – сказал Тревор, сложив руки на груди.

– Это вы, значит, и есть полиция? А ну-ка убирайтесь, если не хотите иметь неприятности. Тут за стенкой спит один джентльмен, и стоит мне повысить голос...

Колли и Лесли посмотрели на указанную стенку.

– Ври больше, – сказал Тревор. – Он сегодня ушел на футбол. Так вот, насчет мистера Дугала Дугласа...

– В жизни о нем не слыхала, – сказала Нелли.

Тревор слегка наклонился к ней, ухватил прядь ее длинных волос и сильно дернул за нее.

– Помогите! Убивают! Полиция! – сказала Нелли.

Тревор заткнул ей рот своей широкой ладонью и принялся увещевать:

– Слушай, Нелли, мы тебя не обидим. Мы тебе хорошо заплатим.

Нелли вырывалась, ее желтые зрачки расширились.

– Мои ребята могут тебе и всыпать, если ты не будешь меня слушаться, Нелли. Верно, ребята?

– Это точно, – сказал Колли.

– Верно, ребята? – сказал Тревор, глядя на Лесли.

– Конечно, – сказал Лесли.

Тревор отлепил ладонь от рта Нелли и вытер ее о штанину. Он достал из кармана большой бумажник и пошелестел кредитками.

– Он живет на Парковой у мисс Фрайерн, – сказала Нелли.

Тревор положил бумажник на стол и, скрестив руки, сурово посмотрел на Нелли.

– Он служит в фирме «Мидоуз, Мид», – сказала Нелли.

Тревор ждал.

– Он устроился к Дроверу и Уиллису под другой фамилией. Да нет в нем ничего особенного, сынок.

Тревор ждал.

– Вот и все, сынок, – сказала Нелли.

– Что значит «чиз»? – спросил Тревор.

– Чего что значит?

Тревор так рванул ее за волосы, что она чуть не свалилась со стула.

– Я разузнаю. Я с ним всего один раз виделась, – сказала Нелли.

– Чего ему от тебя надо?

– А?

– Ты меня слышала.

Нелли перевела взгляд на приятелей Тревора, потом снова посмотрела на него.

– Мальчикам рановато про это знать, – заметила она, и по ее глазам было видно, что она размышляет и прикидывает.

– Я тебя спрашиваю, – сказал Тревор, – зачем к тебе приходил мистер Дугал Дуглас?

– Насчет девушки, – сказала она.

– Насчет какой девушки?

– Бьюти ему приглянулась, – сказала она. – Он хотел, чтоб я разузнала, где она живет и так далее. Пошли бы лучше посмотрели, что он сейчас делает. Может, он как раз с ней прохлаждается.

– Кто с ним в одной шайке? – поинтересовался Тревор, потянувшись к волосам Нелли.

Она отпрянула. Нервы Лесли не выдержали, он подскочил к Нелли и ударил ее по лицу.

– Убивают! – завопила Нелли.

Тревор заткнул ей рот и сделал Колли знак глазами: тот подошел к двери, приоткрыл ее, прислушался и снова захлопнул. Потом Колли ударил Лесли, а тот свалился на постель.

Не отнимая широкой ладони от рта Нелли, Тревор тихо зашептал ей на ухо:

– Кто с ним в одной шайке, Нелли? Где ключ к шифру? С меня десять фунтов, Нелли.

Она покрутила головой, и Тревор убрал мокрую руку с ее рта.

– Кто с ним в одной шайке?

– Он иногда прогуливается с мисс Кавердейл. Гуляет с той белобрысой контролершей, которая ушла к Дроверу и Уиллису. Больше из его шайки никого не знаю.

– А кто из мужиков?

– Я узнаю, – сказала она. – Я разузнаю, сынок. Потерпите.

– Кто такая Роза Хэтэуэй?

– В жизни о ней не слыхала.

Тревор достал из внутреннего кармана свернутый в трубочку черновой блокнотик Дугала, отыскал и прочел вслух запись о Розе Хэтэуэй, захороненной на сто третьем году жизни.

– А на это что скажешь? – спросил Тревор.

– Чудно что-то. Я у него спрошу.

– Ты у него не спросишь. Ты все у него выведаешь окольным путем. И ни слова о том, что мы у тебя были, ясно?

– Да он просто дурачится. У него не все дома, сынок.

– Он случайно не приводил с собой Хамфри Плейса?

– Кого?

Тревор вывернул ей руку.

– Нет, в жизни с ним не встречалась, один только раз – в «Гроздьях».