Текст книги "Баллада о предместье"

Автор книги: Мюриэл Спарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Мюриэл Спарк
Баллада о предместье

Глава 1

– Пошел вон отсюда, свинья ты пакостная, – сказала она.

– Пакостная свинья сидит в каждом человеке, – сказал он.

– Постыдился бы хоть на глаза показываться, – сказала она.

– Да ладно вам, Мэвис, – сказал он.

На глазах у людей она хлопнула дверью у него перед носом, он нажал звонок, и она опять отперла.

– Позовите Дикси на пару слов, – сказал он. – Ну, Мэвис, ну не глупите.

– Моей дочери, – сказала Мэвис, – нет дома. – Она захлопнула дверь у него перед носом.

Он, видно, решил, что разговор удался. Влез в маленький «фиат» и поехал по Главной Парковой к Пустырю, где и остановился возле отеля «Парковый». Тут он закурил, вылез из машины и зашел в бар.

Трое пенсионеров в дальнем углу разом оторвались от телевизора и посмотрели на него. Один толкнул локтем приятеля. Женщина у стойки подперлась ладонью и сделала спутнику большие глаза.

Его звали Хамфри Плейс. Это он пару недель назад сбежал со своей свадьбы. Он пошел через улицу в «Белую лошадь» и пропустил там стаканчик горького пива. Потом сходил в «Утреннюю звезду» и в «Хитонский герб». Допивал он в «Глашатае».

Дверь пивной отворилась, и вошел Тревор Ломас. На глазах у людей он подошел к Хамфри и дал ему по зубам. Буфетчица сказала: «Обои убирайтесь вон».

– В жизни бы этого не было, кабы не Дугал Дуглас, – заметила одна женщина.

Он стоял у алтаря, Тревор – шафером за его спиной. Дикси вел под руку по проходу ее отчим Артур Кру. В церкви собралось больше тридцати гостей. На другой день напечатали, будто Артур Кру сообщил репортерам: «Чуяло мое сердце, что эта свадьба добром не кончится». Но пока что он выводил из прохода Дикси, такую статную в свадебных сборках, темноглазую и чуть красноносую по случаю насморка.

Она сказала:

– Держись от меня подальше, Хамфри. А то подхватишь простуду. Достаточно, что я простудилась перед самой свадьбой.

Он возразил:

– А почему бы мне не подхватить от тебя простуду. Твои микробики перепрыгнут на меня, даже подумать приятно.

– Знаю я, где ты набрался таких мерзких мыслей. У Дугала Дугласа ты их набрался. Я хоть рада, что он уехал и не будет на свадьбе, а то как заставил бы всех щупать свою голову или еще что-нибудь.

– А мне Дугал нравился, – сказал Хамфри.

И вот они преклонили колени пред алтарем. Викарий читал над ними требник. Дикси достала из рукава кружевной платочек и тихонько высморкалась. От платочка на Хамфри пахнуло духами.

Викарий обратился к Хамфри:

– Берешь ли ты эту женщину себе в жены?

– Нет, – сказал Хамфри, – откровенно говоря, не беру.

Он поднялся с коленей и пошел напрямик к выходу. По рядам гостей пробежал шелест, как будто на скамьях сидели одни женщины. Хамфри вышел из дверей, сел в свой «фиат» и одинешенек поехал в Фолкстоун, где они собирались провести медовый месяц.

Он миновал парковую зону в объезд по Главной Парковой до Льюишема, а там мимо голландского домика к Суонли, мимо Ротхэм-Хилла по А-20-й, и остановился в Диттоне перехватить стаканчик. За Мэйдстоуном он вкруговую объехал Эшфорд и опять остановился у пивной. В Фолкстоуне он свернул влево, к мотелю «Лимпн», и на шоссе снова замелькали желтые фары французских автомобилей. Он заночевал в роскошном двухкомнатном номере, заказанном на медовый месяц, и заплатил двойную цену, не вступая в объяснения с администратором, который таращился на него и что-то бормотал.

– Убирайтесь вон, – сказала буфетчица.

Хамфри встал, единым духом допил стакан, осмотрел свою приятную, даром что помятую физиономию в зеркале за спиной буфетчицы и скрылся вслед за Тревором Ломасом в осенних сумерках, а какая-то женщина вдогонку ему заметила:

– В жизни бы этого не было, кабы не Дугал Дуглас.

Тревор приготовился к драке, но Хамфри не пожелал сквитаться; он двинул к отелю «Парковый», где стояла его машина, а рядом – мотороллер Тревора.

Тревор Ломас догнал его.

– И чтоб я тебя здесь больше не видел, – сказал он.

Хамфри остановился. Он спросил:

– Хочешь за Дикси приударить?

– А тебе-то что?

Хамфри врезал Тревору. Тревор врезал Хамфри. Завязалась драка. Две парочки, нагулявшиеся в интимной обстановке парковых сумерек, отошли к противоположному тротуару, склонились на перила у плавательного бассейна и пристроились поглазеть. Противники одинаково, хоть и на разный лад, попортили друг другу внешность, пока их не разняли зеваки, чтобы не мешать в дело полицию.

Хамфри дали от ворот поворот, осудили его нахальное поведение, и теперь семнадцатилетняя Дикси Морз – та самая, чья мать в свое время первой из пекхэмских девиц вышла замуж за американского солдата и первой вернулась из Штатов, – стояла у себя в комнатке на втором этаже № 12 по Главной Парковой и просматривала сберегательную книжку. За подсчетами она упражняла свои стройненькие бедра в такт песенке «Сцапали цыпку», которую напевала себе под нос.

Ее мать поднялась на второй этаж. Дикси спрятала книжку и сказала из-за прикрытой двери:

– Между прочим, я вовсе не нуждалась возобновлять с ним отношения. Я себя ронять не стану.

– И правильно, – сказала Мэвис из соседней комнаты.

– Он сам не свой стал с тех пор, как связался с Дугалом Дугласом, – сказала Дикси из-за стены.

– А мне Дугал нравился, – возразила Мэвис.

– А мне он не нравился. И Тревору не нравился, – сказала Дикси.

У входной двери позвонили, и Дикси насторожилась. Ее мать сошла вниз и что-то сказала отчиму. Они препирались, кому идти открывать. Дикси подошла к перилам и увидела, как ее сводный брат Лесли неторопливо удаляется по коридору от входной двери.

– Лесли, пойди отопри, – сказала Дикси.

Мальчик глянул на Дикси снизу вверх. Звонок раздался снова. Мэвис выскочила из полумрака гостиной.

– Ну, на этот раз он меня попомнит, – сказала она и отперла дверь. – А-а, Тревор, это ты, Тревор, – сказала она.

– Добрый вечер, Мэвис, – сказал Тревор.

Дикси быстро заскочила к себе, расчесала свои черные пряди и подкрасила губы. Когда она спустилась в гостиную, Тревор уже сидел под торшером между матерью и отчимом, и все вместе досматривали телевизионную пьесу. У Тревора возле рта была наклеена полоска пластыря.

Пьеса кончилась. Мэвис вскочила и быстро – она все делала наспех – зажгла верхний свет. Муж ее, Артур Кру, улыбнулся всем по очереди, одернул пиджак и предложил Тревору сигарету. Дикси сидела нога за ногу и разглядывала кончик туфельки.

– Нипочем не догадаешься, кто к нам заявился нынче вечером.

– Хамфри Плейс, – сказал Тревор.

– Ты его разве видел?

– Как не видеть. Я его только что избил до полусмерти.

Отчим Дикси выключил телевизор и вместе со стулом повернулся к Тревору.

– По-моему, – сказал он, – так и следует поступать.

– Сле-ду-ет, – сказала Дикси.

– А никто и не говорил «сле-до-ва-ет». Я сказал «сле-ду-ет». Так что не лезь зазря в бутылку, девочка.

Мэвис приоткрыла дверь и крикнула:

– Лесли, поставь чайник. – Она просеменила обратно к своему стулу. – С ума сойти, что делается, – сказала она. – Я тут как раз наливаю Дикси чай, а было так минут двадцать шестого, не больше, слышу – звонят. Я говорю Дикси: «Здрасте пожалуйста». Ну, иду к двери, а он собственной персоной стоит на крыльце. Он говорит: «Хэлло, – говорит, – Мэвис». Я ему говорю: «А ну-ка пошел вон». А он говорит: «Дикси можно повидать?» Я говорю: «Конечно, – говорю, – нельзя. Ты, – говорю, – пакостная свинья. Пошел, – говорю, – вон отсюда и не имей нахальства на глаза показываться», – это я-то ему. А он говорит: «Ну-ну, Мэвис». Я говорю: «Кому Мэвис, а тебе миссис Кру», и хлоп дверью прямо у него перед носом! – Она повернулась к Дикси и сказала: – А не выпить ли нам чайку?

Дикси сказала:

– Я с ним, между прочим, и разговаривать-то не стану, пусть не думает. А что он тебе сказал, Тревор?

Мэвис встала и вышла из комнаты, заметив:

– Уж где-где, а в этом доме ни от кого помощи не жди.

– Помоги матери, – рассеянно посоветовал Дикси Артур Кру.

– Он не говорил тебе, вернется он на прежнюю работу? – спросила Дикси у Тревора.

Тревор уперся ладонями в колени и хохотнул.

Дикси посмотрела на толстомордого Тревора, потом на добродушную лысину отчима и заплакала.

– Вот он и вернулся, – сказал Артур. – Чего же плакать-то?

– Не плачь, Дикси, – сказал Тревор.

Дикси перестала плакать. Вошла Мэвис с чаем.

Дикси сказала:

– Он жутко некультурный. Посмотреть только на его сестру. Знаете, что Элси вытворила в первый раз на танцах?

– Нет, – сказала Мэвис.

– Ну, один парень к ней подошел и пригласил ее. А Элси: «Не могу, – говорит, – я вспотела».

– Что-то я от тебя раньше про это не слышала, – сказала Мэвис.

– Мне самой только что Конни Уидин рассказала.

Тревор коротко хохотнул.

– Он у нас вылетит из Пекхэма так же, как Дугал Дуглас.

– А по-моему, Дугал уехал сам, – сказал Артур.

– С подбитым глазом, – сказал Тревор.

А у старомодной стойки «Глашатая» несколько свидетелей драки восстанавливали всю историю. Буфетчица сказала:

– Да еще месяца не прошло. В газетах небось читали. Ну, тот малый, что бросил девушку перед алтарем, он самый и есть. А она с Главной Парковой, фамилия – Кру.

Одна из трех домовладелиц сказала:

– Нет, ее зовут Дикси Морз. А Кру – это ее отчим. Уж я-то знаю, потому что она работает на «Мидоуз, Мид», в машинописном бюро, где бедняжка мисс Кавердейл заведовала. Мне про нее рассказывала мисс Кавердейл. А у парня место неплохое, он техник по холодильникам.

– А что за парень ему двинул?

– Сынишка старого Ломаса. Тревор его зовут. Электромонтер. Он на свадьбе шафером был.

– А я уж тут как тут, – вдруг запел старик, который обретался со своей женой где-то сбоку за стойкой, – в церквушке поджидал, в церквушке поджидал.

Его старуха ничего не сказала и не улыбнулась.

– Ну-ну, папаша, – сказала буфетчица.

Старик поднес ко рту трясущейся рукой стакан горького.

Еще до закрытия бара история разошлась по окрестным пивным; там дополнили, что Хамфри тем же вечером звонил в дом № 12 по Главной Парковой.

И даже мисс Конни Уидин в баре одного из ресторанов прослышала, что Хамфри Плейс вернулся и что была драка; позже она имела об этом беседу со своим отцом, заведующим отделом кадров в фирме «Мидоуз, Мид и Грайндли», который в это время оправлялся от нервного потрясения.

– Жених Дикси вернулся, – сказала она.

– А шотландец вернулся? – сказал он.

– Нет, о нем не слышно.

Перед закрытием на свой пост у пивной заступила Нелли Маэни, та самая, которая на религиозной почве отошла от религии отцов. Ее седые космы развевал августовский ветерок. Она во всеуслышание заметила:

– Хвала господу, который сподобил руки слабых сокрушить сильных и чьим чудесам немеркнущим мы свидетели и в наши дни.

Остаток недели про Хамфри с Дикси говорили повсюду. Рассказали о возвращении жениха и негодному к несению воинской службы восемнадцатилетнему Колли Гулду, а тот поведал об этом местной шпане в закусочной «Слон». Наконец наутро, еще до перерыва, новости знал весь нижний этаж на «Мидоуз, Мид»: и прядильщица Доун Уэгорн, и ученица швеи Аннет Рен, и контролер качества Элен Кент, и мотальщица Одетта Хилл, и упаковщик Раймонд Лаузер, и шлихтовальщица Люсиль Поттер; оповещены были также учетчики, многие укладчики, сортировщики и работники конторы.

Но ни о чем не услышала мисс Мерл Кавердейл, недавняя заведующая машинописным бюро. Ни о чем не услышал мистер Друс, недавний управляющий. Не услышал ни о чем ни Дугал Дуглас, недавний специалист-гуманитарник, ни его квартирная хозяйка мисс Белла Фрайерн, которая смолоду знала всех в Пекхэме.

Однако через неделю все подробности перезабыли. Историю припоминали, если речь заходила о чьей-нибудь свадьбе. Одни говорили, что жених вернулся, покаялся и свадьбу все-таки сыграли. Иные говорили, что нет, он женился на другой, а невеста вышла за шафера. Интересовались тоже, не было ли прежде у невесты шашней с шафером. Иногда рассказывали, что невеста с горя сошла с ума, а жених застрелился в парке. Но все сходились на том, что он сказал «нет» в церкви, уехал со свадьбы одинешенек, а потом заявился к невесте.

Глава 2

Дикси с Хамфри только-только обручились, когда Дугал Дуглас поступил на службу в фирму «Мидоуз, Мид и Грайндли, фабриканты нейлонового текстиля» – небольшое, но растущее предприятие, как охарактеризовал его мистер Друс.

В ходе беседы мистер Друс сказал Дугалу:

– Мы чувствуем, что настало время специалисту-гуманитарнику внедрить у нас культуру. Индустрия должна идти рука об руку с культурой.

Мистер Друс, мужчина массивный, до облысения был блондином. Дугал, бывший исполнитель роли Риццо в студенческой постановке пьесы о Марии, королеве шотландской, изо всех сил постарался принять подобающий вид: он угрюмо и страстно воззрился на мистера Друса, выставил правое плечо, и без того весьма искривленное от природы, и уперся локтем в стол, устрашающе скрючившись. Дугал в полной мере одарил мистера Друса своей улыбкой: он ухмылялся все шире, показывая оба ряда молодых белых зубов, и помахал кистями рук. Мистер Друс глаз от него не мог оторвать, и Дугал это понимал.

– Я чувствую, что без меня вам не обойтись, – сказал Дугал. – Что-то подсказало мне это нынче утром, не успел я проснуться.

– Так ли это? – сказал мистер Друс. – Так ли это?

– Так мне кажется, – сказал Дугал, – но я могу и обмануться.

– Видите ли, – сказал мистер Друс, – предупреждаю вас, что мы должны ознакомиться с другими кандидатурами и не можем в данный момент принять окончательное решение.

– Вот именно, – сказал Дугал.

При второй встрече мистер Друс прохаживался по кабинету, а Дугал сидел раскидисто, как араукария, и только глазами всюду следовал за мистером Друсом.

– Законы индустриального мира покажутся вам жестокими, – сказал мистер Друс.

Дугал изменился в лице и принял вид профессора. Он положил локоть на спинку стула и доброжелательно посмотрел на мистера Друса.

– Мы учреждаем для вас новую должность, – сказал мистер Друс. – Собственно, кадрами у нас уже заведует мистер Уидин. Ему нужен помощник. Чувствуется, что у нас не хватает человека с кругозором. Мы чувствуем, что вас надо отдать под начало Уидину. Но большей частью вам придется работать самостоятельно, на свой страх и риск, – так мы чувствуем. Но, разумеется, вы будете под началом у Уидина.

Дугал подался вперед и стал телерепортером. Мистер Друс остановился и посмотрел на него с удивлением.

– Скажите, – промурлыкал Дугал, – а вы не могли бы в общих чертах определить круг моих обязанностей?

– Целиком и полностью на ваше усмотрение. Мы чувствуем, что у нас найдется дело для специалиста-гуманитарника, который расширит кругозор нашим рабочим. Отличные люди, но чувствуется, что им не хватает кругозора. Расчет движений сделал на фабрике чудеса. Был тут у нас аспирант из Кембриджа, консультант по динамике труда. Выпуск продукции возрос на тридцать процентов. Он детально рассчитал движения, необходимые для выполнения того или иного производственного процесса, и разработал простейшие схемы, предполагающие минимальную затрату времени и энергии.

– Минимальную затрату времени и энергии! – подчеркнул Дугал.

– Минимальную затрату времени и энергии, – сказал мистер Друс. – Любое движение нашего рабочего теперь экономит время и силы, необходимые для работы на конвейере. Сами увидите – на фабрике всюду висит лозунг: «Силы и время сэкономишь – и конвейер не остановишь».

– И конвейер не остановишь! – сказал Дугал.

– И конвейер не остановишь, – сказал мистер Друс. – Как я уже сказал, эксперт был из Кембриджа. И чувствовалось, что кембриджскому выпускнику не место в отделе кадров. Мы чувствуем, что лично вам надо теснее связаться с рабочими или, выражаясь по-нашему, с персоналом; вам надо, знаете, быть в курсе. Но, конечно, законы индустриального мира покажутся вам жестокими.

Дугал скособочился на стуле и уставился в окно на железнодорожный мост: теперь это был кривобокий деятель с кругозором.

– В сердце индустриального мира, – сказал Дугал, – бурлит людская жизнь. И я стану деловито щупать массовый пульс и проникать в индустриальные глубины Пекхэма.

Мистер Друс сказал:

– Именно. Вы должны перекинуть мост через пропасть и протянуть руку помощи. Прогулы, – сказал он, – вот одна из наших проблем.

– Наверное, им надоело работать, – сказал Дугал, на мгновение рассредоточившись.

– Я бы не сказал, что надоело, – сказал мистер Друс. – Надоело – это не то слово. «Мидоуз, Мид» славится своим умением обращаться с рабочим персоналом. У нас уже имеется план повышения квалификации, план досуга и план наградных. Правда, у нас еще нет плана пенсионного обеспечения, плана браков или плана похорон, но это придет со временем. Мы представляем собой сравнительно небольшое предприятие, согласен, но мы растем.

– Мне предстоит, – мыслил вслух Дугал, – исследовать их внутреннюю жизнь. Исследовать истинный Пекхэм. Надо раскопать духовный родник местности, ее величественную историю, прежде чем я смогу предложить нечто конструктивное.

Мистер Друс выказал некоторое волнение.

– Но только никаких гуманитарных лекций, – сказал он, собираясь с силами. – Мы это опробовали. Лекции имели мало успеха. Работники, то есть персонал, не любят возвращаться на фабрику после рабочего дня. Слишком много развлечений на стороне. А наша цель – стать единой счастливой семьей.

– Индустрия, – возвестил Дугал, – имеет у нас славные традиции. Не так ли? И персонал должен осознать эти традиции.

– Славные традиции, – сказал мистер Друс. – Да, это так, мистер Дуглас. Пожелаю вам успеха, и теперь мне хочется, раз уж вы здесь, свести вас с мистером Уидином. – Он нажал на столе кнопку и попросил в микрофон вызвать к нему мистера Уидина.

– Мистер Уидин, – сказал он Дугалу, – не специалист по гуманитарной части. Но свое дело он знает вдоль и поперек. Отличные люди у нас в отделе кадров. Вы прекрасно поладите с кадровиками, если не будете наступать им на мозоли. Разумеется, есть еще Отдел благосостояния. Вам волей-неволей надо будет соприкасаться с благосостоянием. Но мы чувствуем, что вам надо самому изыскать свои пути и работать на свой страх и риск. Да, войдите, мистер Уидин, и познакомьтесь с мистером Дугласом, магистром искусств, – он у нас человек новый. Мистер Дуглас окончил Эдинбургский университет и займется изучением персонала.

Одно дело – покупать провизию в центре, другое – в Кенсингтоне или Вест-Энде, и уж совсем третье – в пекхэмских переулочках, особенно если вы с виду молоды или неопытны. Завсегдатаи лавчонок Пекхэма кровно заинтересованы в том, что вы купите. Они заботятся, чтоб вас не надули. Иной раз задаются вежливые вопросы, как то: где вы работаете? Что у вас за должность? Как вы устроились? Сколько с вас берут за квартиру? Только ответьте – и вас оповестят, что платят вам прилично или что за квартиру с вас дерут втридорога, как оно иной раз бывает. Дугал зашел субботним утром в бакалейную лавочку и спросил кусок сыра. Рядом с ним перед прилавком стояли молодая женщина с детской коляской и женщина постарше, а за его спиной откуда ни возьмись обнаружился старик. Бакалейщик положил сыр на весы.

– Не подсовывайте ему этот кусок, – сказала молодая женщина, – он запотел.

– Смотри, сынок, что тебе подсовывают, – сказал старик.

Бакалейщик убрал с весов кусок сыра и взял другой.

– Вам так много совсем не нужно, – сказала женщина постарше. – Вам ведь только для себя?

– Только для себя, – сказал Дугал.

– Значит, вам надо спросить две унции. Отвесьте ему две унции, – сказала она. – Из Ирландии приехал, сынок?

– Нет, из Шотландии, – сказал Дугал.

– А я по говору думал, что он ирландец, – заметил старик.

– И я тоже, – сказала молодая женщина. – А так на слух ирландцы вроде шотландцев.

Женщина постарше сказала:

– Век живи – век учись, сынок. Ты где устроился?

– Да пока что снял комнату в Брикстоне. Вот ищу, нет ли чего поближе.

Бакалейщик забыл свои огорчения и показал пальцем на Дугала.

– Тут подальше, на Парковой улице, живет одна леди, фамилия Фрайерн; к ней вам и надо. У нее славные комнатки, вам подойдут. Сдает только джентльменам. А леди ни за что не сдаст, это уж нет.

– Кто такая? – спросила молодая женщина. – Что-то я ее не знаю.

– Не знаете мисс Фрайерн? – сказал старик.

Женщина постарше сказала:

– Она тут всю жизнь прожила. Этот дом ей от отца остался. Раньше они перевозкой мебели промышляли.

– Дайте мне адрес, – сказал Дугал, – и я буду вам весьма обязан.

– Берет она, по-моему, недешево, – сказала женщина постарше. – Как у тебя с работой, сынок?

Дугал облокотился на прилавок так, что его кривое плечо искривилось еще больше. Он повернул к ней свою тощую физиономию.

– Я поступил на службу в «Мидоуз, Мид и Грайндли».

– Слыхали про таких, – сказала молодая женщина. – Приличная фирма. У Уэгорнов девчонка там работает.

– Мисс Фрайерн берет за комнату шиллингов тридцать – тридцать пять, не меньше, – сообщила бакалейщику женщина постарше.

– Включая плату за отопление и свет, – сказал бакалейщик.

– Нет, уж извините, – сказала женщина постарше. – У нее счетчики висят по всем комнатам, я это точно знаю. Скажете тоже – включая плату! Не те сейчас времена, чтобы включать.

Бакалейщик зажмурился, отвернулся от нее и открыл глаза, обратившись к Дугалу.

– В общем, если у мисс Фрайерн есть свободная комната, то вам просто здорово повезло, – сказал он. – Сошлитесь ей на меня.

– Кем работаешь-то? – спросил у Дугала старик.

– В конторе, – сказал Дугал.

– В конторе невелики заработки, – сказал старик.

– Смотря у кого, – сказал бакалейщик.

– Есть надежды на будущее? – спросила у Дугала женщина постарше.

– Конечно, есть, – сказал Дугал.

– Пусть идет к мисс Фрайерн, – сказал старик.

– Ты не с военной службы? – спросила женщина постарше.

– Нет, забраковали меня.

– Куда ж ему с его увечьем, – сказал старик, показывая на плечо Дугала.

Дугал кивнул и потрепал себя по плечу.

– Это вам повезло, – сказала молодая женщина и расхохоталась.

– Нельзя ли позвать мисс Фергюсон? – сказал Дугал.

Голос на другом конце провода сказал:

– Подождите. Сейчас посмотрю.

Дугал стоял с трубкой возле уха и обозревал темные панели холла мисс Фрайерн.

Наконец она подошла.

– Джинни, – сказал Дугал.

– Ах, это ты.

– Нашел комнату в Пекхэме. Могу подъехать повидаться с тобой, если хочешь. Как?..

– Слушай, у меня тут молоко на плите. Я тебе перезвоню.

– Джинни, ты как себя чувствуешь? Мария Чизмен хочет, чтобы я написал ее автобиографию.

– Оно сбежит. Я тебе перезвоню.

– Ты же не знаешь номера.

Но она повесила трубку.

Дугал оставил четырехпенсовик на телефонном столике и поднялся на самый верхний этаж дома мисс Фрайерн, в свою новую комнату.

Здесь он уселся на пол среди пожитков, наполовину вываленных из саквояжа. Комнату украшала великолепная медная кровать. Такие кровати снова входили в моду. Но мисс Фрайерн этого не знала. Именно и только за этот предмет обстановки она принесла извинения; она пояснила, что кровать тут стоит временно и что скоро ее заменит односпальный диван. Дугал понял, что об этом ее благом намерении слыхивал не один новичок. Он заверил ее, что медная кровать с шишечками и балдахином ему как раз по душе. Только вот нельзя ли снять занавесочку? Мисс Фрайерн сказала, что нет, без занавесочки будет плохо, а скоро она поставит вместо кровати односпальный диван. Да нет же, сказал Дугал, кровать мне нравится. Мисс Фрайерн про себя порадовалась, что ей попался такой обходительный постоялец.

– Она мне в самом деле нравится, – сказал Дугал, – даже больше, чем все остальное.

Ему понравилось, что из двух окон виден небесный простор, а внизу – продолговатая лужайка у дома мисс Фрайерн и такие же лужайки у соседей; поодаль теснились садики при домах на другой улице, но эти уже заброшенные, заросшие, с кучами хлама и сарайчиками для мотоциклов; не то что у мисс Фрайерн и ее соседей – опрятненькие, с бордюрами, а иные и со шпалерными беседками.

Он увидел дверцу высотой фута в четыре там, где стена сходилась с чердачным потолком. Он открыл ее и обнаружил глубокий стенной шкаф длиной во весь отсек. Пригнувшись, Дугал забрался в шкаф и выяснил, что он может там гулять почти в полный рост. Он обрадовался, хотя пещера была ему ни к чему, и начал раскладывать рубашки по ящикам темного комода. Он погладил скос потолка на уровне своей головы. Побелка осыпалась под его пальцами. Он спустился позвонить Джинни. У нее было занято.

Линолеум в его комнате был сделан под паркет и глянцевито лоснился. На обширном пространстве пола островками располагались три вышитых коврика – два маленьких и один побольше. Дугал набросал понемногу одежды на каждый островок и протащил их по сияющему полу к гардеробу. Он отомкнул свою пишущую машинку и прибрал все вещи так, как это делала для него Джинни в его студенческие годы в Эдинбурге. Однажды, на последнем году тамошней жизни, они любовались на корабли в Литских доках, и она сказала: «Я, пожалуй, перегнусь через перила. Опять у меня с желудком не в порядке». Ее болезнь только начиналась, но он и тогда не выказал никакого сочувствия. «Джинни, все подумают, что ты пьяная. Выпрямись». Проболев немного, она прекратила называть его «кривуленком», озлобилась и стала называть «свиньей бесчувственной» и «гаденышем». «Тебя я люблю, а болезней терпеть не могу», – говорил он. Но в то время он иногда еще кое-как навещал ее в больнице. Он защитил диплом и прослыл в пивных легкомысленным, ибо не был националистом. Джинни на год перенесли защиту, и он провел этот год во Франции, а потом в Лондоне, где жил в Эрлс-Корте и вконец растратился, поджидая Джинни.

Почти месяц он изо дня в день бывал в Челси, обхаживая бывшую актрису и певицу Марию Чизмен, которая в свое время выступала на пару с теткой Джинни.

Наконец он поехал встречать Джинни на Кингс-Кросс и различил еще издали ее румяное скуластое лицо и прямые каштановые волосы. Они спокойно могли бы пожениться месяцев через шесть.

– Мне снова придется лечь в больницу, – сказала Джинни. – На этот раз на операцию. Мне дали письмо к одному хирургу в Миддлсекской клинике. Ты меня будешь там навещать? – спросила она.

– Нет, честно говоря, не буду, – сказал Дугал. – Ты же знаешь, меня к больным силком не затащить. Я. буду тебе писать каждый день.

Она сняла комнату в Кенсингтоне, через две недели легла на операцию, выписалась в субботу и перед этим написала Дугалу, что ему незачем приходить к больнице ее встречать, и она рада, что он нашел работу в Пекхэме и занялся жизнеописанием Марии Чизмен, и надеется, что он многого добьется в жизни.

– Джинни, я нашел комнату в Пекхэме. Могу подъехать повидаться с тобой, если хочешь.

– У меня молоко на плите. Я тебе перезвоню.

Дугал примерил новую рубашку и наклонил зеркало на туалетном столике, чтобы лучше себя рассмотреть. По-видимому, Пекхэм уже выявил в нем такое, что Эрлс-Корту и не снилось. Он вышел из комнаты и спустился по лестнице. Мисс Фрайерн вышла из своей гостиной.

– Все ли у вас есть, что нужно, мистер Дуглас?

– Мы с вами, – сказал Дугал, – заживем душа в душу.

– У вас хорошо пойдут дела в «Мидоуз, Мид», мистер Дуглас. У меня бывали жильцы из «Мидоуз, Мид».

– Зовите меня просто Дугал, – сказал Дугал.

– Дуглас, – сказала она. У нее выходило «Доуглас».

– Нет. Дугал.Дуглас – моя фамилия.

– Ах, Дугал Дуглас. Зовут, значит, Дугал.

– Правильно, мисс Фрайерн. Каким автобусом ехать от вас в Кенсингтон?

– Это моя единственная тайная слабость, – сказал он Джинни.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – До смерти ненавижу болезни.

– Будь великодушнее, – сказал он, – будь сильнее. Будь настоящей женщиной, Джинни.

– Пойми меня, – сказал он, – попытайся понять мой роковой недостаток. Он есть у всех.

– Сейчас мне нужно прилечь, – сказала она. – Я позвоню тебе, когда буду себя получше чувствовать.

– Позвони мне завтра.

– Хорошо, завтра.

– В какое время?

– Я не знаю. Как-нибудь.

– Послушать тебя – так можно подумать, будто ты со мной не жила, – сказал он. – Позвони мне завтра в одиннадцать утра. Ты к этому времени проснешься?

– Хорошо, в одиннадцать.

Он облокотился на спинку стула. Она не шелохнулась. Он томно улыбнулся. Она закрыла глаза.

– Ты не спросила моего номера, – сказал он.

– Хорошо, оставь свой номер.

Он написал номер на клочке бумаги и возвратился на южный берег реки, в Пекхэм. Здесь, перед входом в распивочную «Утренняя звезда», дорогу ему пересекла облаченная в лохмотья Нелли Маэни. Она вопила: «Хвала господу предвечному и всемогущему, мудро распределившему дары свои, славному во праведниках и взыскующему справедливых». Когда Дугал заказал выпивку, к нему подошел Хамфри Плейс. Дугал вспомнил, что Хамфри Плейс, техник по холодильникам из «Морозильщика», – его сосед с нижнего этажа и что этим утром мисс Фрайерн представила их друг другу. Потом она сказала Дугалу: «Парень опрятный и на хорошем счету».