Текст книги "Cудьба"

Автор книги: Мун Чжэин

Мун Чжэин
Судьба

Санкт-Петербургский государственный университет

문

재

인

의

운

명

Научные редакторы перевода

И. В. Цой, Г. П. Новоселов

문재인의운명

문재인

Издание на русском языке осуществлено с разрешения Bookpal, Inc., Сеул.

© Мун Чжэин, 2011

© Bookpal, Inc., Сеул, первое издание, 2011

© Санкт-Петербургский государственный университет, издание на русском языке, 2021

Я хочу стать речной водой и встретиться снова

Время подобно стреле. С того момента, как мы простились с бывшим президентом Республики Корея Но Мухёном, незаметно прошло два года. И каждый человек прочувствовал это событие по-своему.

Для одних «день, когда мы проводили его в последний путь» по-прежнему остается потрясением и отзывается печалью, для других – имя Но Мухён вызывает горе и боль. А для кого-то это воспоминания о «временах, проведенных вместе» и тоска по ним.

И какими бы ни были эти чувства, нам ничего не остается, кроме как принять их. И теперь мы должны думать об ответственности перед живыми потомками. Теперь мы должны беспокоиться о том «домашнем задании», которое он оставил нам. Теперь мы должны готовить новую эпоху, которая наступит после завершения эпохи Но Мухёна.

Мы не можем постоянно ограничиваться только прошлым. Бережно храня в глубине души все воспоминания и все чувства – и потрясение, и печаль, и негодование, и горесть, и сострадание, – мы должны начать хладнокровно делать то, что должны.

Это и есть способ избавления Но Мухёна от «груза эпохи». С радостью взять на себя его ношу – это и есть самое прекрасное прощание с ним.

Перед двухлетней годовщиной со дня смерти Но Мухёна мне посоветовали написать книгу. Советы имели вескую причину. Но Мухён не оставил после себя автобиографии или мемуаров. Так как это официальный письменный документ, то он должен быть честным и откровенным, а я не был до конца уверен, что смогу написать все честно. Кроме того, мне говорили, что осилить такой труд в одиночку невозможно. И тогда я пригласил его бывших коллег поучаствовать в создании коллективного труда. Я пригласил их присоединиться к совместному написанию мемуаров. Я попросил их записать события той эпохи, которую мы создали вместе и каждый из нас по отдельности. И они согласились помочь.

Но прежде чем мы успели что-либо сделать, внезапно нам суждено было расстаться: и тому, кто просил о помощи, и тем, кто согласился ее оказать. Несмотря на это, было очевидно, что нам надо выполнить самое важное «домашнее задание» – записать события той эпохи, которую мы создавали вместе. А так как я провел много времени вместе с президентом Но Мухёном и сейчас мне выпала честь быть председателем правления его фонда, все говорили, что именно я должен начать этот труд.

Но я не решался. До того момента я смотрел только в будущее, поэтому не привык добросовестно записывать события прошлого. Когда тебе выпало пережить так много значимых и порой невыносимых событий, то воспоминания остаются живыми, даже если ты не заглядываешь в официальные документы.

Было очень много моментов, по поводу которых я колебался. Так же, как порой и президент Но Мухён был полон сомнений, я не был уверен, что все же смогу быть честным на сто процентов. Для многих, кто жил в тот период, все выглядело так, будто, не приведи господь, я приносил ему много хлопот или имел основания стать тем, кем стал.

Несмотря на это, решение написать книгу было принято окончательно по одной важной причине. Власть имеет конец. Народ ищет надежду. И не желает повторения эпохи отчаяния. Если президент Ли Мёнбак и его администрация станут для нас плохим уроком истории, то, подумал я, важно сохранить различные доказательства того, что президент Но Мухён и «Правительство участия» могут стать хорошим уроком истории.

Важнейший долг тех, кто жил в одно время с президентом Но Мухёном, тех, кто вместе с ним создавал «Правительство участия», – засвидетельствовать все то, что они видели своими глазами, что испытали и что сделали. Записать и передать потомкам то, что станет для них уроком и ценным историческим материалом.

Настало время, когда мы должны завершить эпоху президента Но Мухёна. Настало время, когда мы должны перелистнуть страницу «Правительства участия». Мы должны оставить в прошлом и моменты успеха, и периоды упадка. По этой причине я и взялся за перо.

Пока я готовил материалы для книги, я вдруг осознал, как долго мы шли с ним по одному пути. Среди всех, кого я встречал в своей жизни, он был самым добрым и самым энергичным человеком. И у него, и у меня было трудное детство. Мы старались смотреть на мир доброжелательно и призывали людей, которые нас окружали, становиться добрыми. Мы хотели вместе изменить этот мир и прилагали все силы, чтобы дать новые надежды.

С таким пылким желанием он создал «Правительство участия». Многого удалось достичь, но и многого не удалось. И хотя он говорил, что работал усердно, чувство досады, что не все из задуманного было исполнено, не покидало его. Были и моменты сожаления. Были и те, кто отдалился из-за разницы во мнениях. Скорее всего, отдалились и некоторые старые друзья из круга реформаторов и прогрессистов. Мы не исключение. В лагере реформаторов и прогрессистов тоже остались раны и досады. Однако кончина президента Но Мухёна дала нам прекрасную новую возможность. Мы должны объединиться для того, чтобы подготовить новую эпоху. Только достигнув единства во взглядах, мы сможем объединить и наши силы.

Кроме того, было бы здорово, если бы президент Но Мухён и его «Правительство участия» не стали объектами пристрастных пересудов. Он покинул нас, а «Правительство участия» осталось в прошлом. И он, и оно теперь уже история. Хорошо бы взлеты и падения сами по себе стали уроком. Хорошо бы все положительное и все отрицательное получало справедливую оценку и оставалось в прошлом. Я уверен, что он тоже этого желал.

Президент Но Мухён и я встретились в устье небольшой, но бурной и опасной реки и проделали долгий путь по ней. Нас выбрасывало на мель. Но мы всегда держались вместе. А теперь физически мы разделены. Но я уверен, что в будущем мы встретимся с ним в общем потоке идей и ценностей и поплывем вместе по этому течению. Закономерно, что потоки воды встречаются в стремлении соединиться с морем. Или же, возможно, закономерность в том, что, только объединив потоки, вода достигает моря. Как бы там ни было, в любом случае это хорошо.

Я не знаю, какова природа моего такого бурлящего состояния, но, вероятно, именно отрывок из стихотворения моего любимого поэта То Чжонхвана отражает его.

 
Вода, что достигает дали,
Вода речная поначалу всегда душою чистой,
Движеньем легким к горным устремляется долинам.
Но тот поток, что в мир людей идет,
Средь мира протекая,
Невольно воду там стоячую встречает,
И загрязненную встречает воду,
И ту, что вся насквозь прогнила.
Как многие потоки, встретив эти воды мира,
Свой путь уже не продолжают!
Как много вод сбиваются с дороги,
Там оставляя тело, душу там теряя!
Но ты смотри на воду ту, что облик изначальный возвращает.
На воду, что с собой уносит даже мутное и очищает,
Смотри. И разве, все прозрачней становясь,
Не продолжают течь те воды, дали достигая?
Ведь есть такие воды, что, по пути сливаясь с грязью,
Природу изменять свою не стали
И достигают дали,
Свое лицо и душу сохраняя[1]1
  Пер. с кор. А. А. Гурьевой.


[Закрыть].
 

Как было бы хорошо, если бы все люди на земле были бы такими же. Как было бы хорошо, если бы в конце концов я сделался речной водой и мы бы встретились вновь, достигли бы русла великой реки под названием История и продолжили бы путь вместе в одном потоке. Даже если река встречает препятствие или изгибается, в итоге она все равно течет по направлению к морю. Все мы знаем пословицу: «Одна волна сменяет другую и бежит дальше», – не правда ли? Так и забвенные воды «Правительства участия» Но Мухёна должны смениться новой волной бурной реки. Бесконечный поток Истории и есть логика бытия. Если эти непричесанные записи смогут стать хоть немного полезными, то я не могу желать большего.

Вплоть до момента выхода книги в свет многие не жалели своих трудов. Сначала мне все это было не по душе, но столько людей советовало написать мне книгу, что в итоге они убедили меня. Мне передался их оптимистичный настрой. Особую благодарность я выражаю бывшему секретарю Ян Чончхолю, которому пришлось изрядно потрудиться, чтобы собрать все протоколы и свидетельства и превратить их в материалы для настоящей книги. Если бы он не проделал всю эту кропотливую работу, то, скорее всего, у меня бы так и не возникло стойкого намерения написать книгу. Также я искренне ценю помощь тех, кто всей душой поддерживал меня, читал мои рукописи и высказывал свое мнение. Я надеюсь, что труды всех этих людей были не напрасными.

Я хотел, чтобы эта книга вышла в свет к двухлетней годовщине со дня смерти президента Но Мухёна, чтобы я смог представить ее перед могилой президента, но это оказалось невыполнимой задачей. Я усердно работал над материалами, но не уверен, что все события в книге достаточно освещены и исторически достоверны. И тем не менее я желаю, чтобы настоящая книга стала отправной точкой в деле написания коллективных мемуаров, которое он так хотел завершить. Я надеюсь, что постепенно будут появляться записи и воспоминания тех людей, которые были вместе с президентом Но Мухёном.

Июнь 2011 г.

Мун Чжэин

Встреча

Утро того дня

Раздался телефонный звонок. Утренний сон как рукой сняло. «Кто бы это мог быть? В такое-то время…» Почему-то от этого неурочного звонка у меня возникло чувство тревоги.

– Господин Мун, это Кёнсу.

– Да, я узнал. Что случилось?

– Вы должны срочно приехать. Господин президент вышел на прогулку в горы и упал. Кажется, он сорвался со скалы Пуони[2]2
  Скала Пуони (кор. – Совиная скала) является частью горы Понхвасан. – Здесь и далее даются примеч. пер., если не указано иное.


[Закрыть]. Мы пока не знаем причину произошедшего. Сейчас охрана везет его в больницу, сказали, что состояние тяжелое.

– Тяжелое, сказали? Критическое?

– Мы не знаем точно. Так сказал телохранитель. Наверное, мы сможем узнать более подробную информацию, только когда они приедут в больницу.

Когда я услышал, что звонит секретарь Ким Кёнсу, который сейчас находится в деревне Понха, то подсознательно я понял, что дело касается президента. Не могу поверить, что он сорвался со скалы.

– Президент вышел на прогулку утром? Он в последнее время ходил на прогулки?

– Нет. После того как началось расследование, он даже на улицу не выходил. В этот раз он вышел впервые за долгое время.

Да, я тоже это знал. После начала расследования он не покидал стен своего дома, никуда не выходил. Он очень переживал из-за журналистов, которые его повсюду преследовали. Не могу поверить, что он отправился на прогулку на гору Понхвасан, что он упал со скалы Пуони, что вдобавок ко всему он в критическом состоянии…

Я пытался отгонять от себя дурные мысли.

Ким Кёнсу сказал, что перезвонит, после того как уточнит, можно ли перевезти президента из городской больницы «Сеён», в которой он сейчас находится, и положил трубку. Я собирался в спешке, но звонка все не было. На этот раз я решил сам позвонить Ким Кёнсу. Тот сказал, что тоже пока не получил никакой новой информации. Он добавил, что поедет следом за секретарем Мун Ёнуком и попросит его сразу же связаться с нами, если у него получится что-то узнать.

Ожидание казалось бесконечным. Я сильно нервничал. Я не мог осознать, сколько времени уже прошло.

Наконец секретарь Мун Ёнук позвонил:

– Состояние критическое. Кажется, все очень серьезно. В больнице «Сеён» сказали, что могут не справиться. Сказали, что хорошо бы перевезти его в более крупное медицинское учреждение, и теперь они едут в больницу «Янсан» Пусанского университета. Вы тоже поезжайте туда. Да, и еще: как сказал телохранитель, кажется, все же президент намеренно спрыгнул со скалы Пуони. Ким Кёнсу и Пак Ынха сказали, что нашли в его компьютере завещание.

В моей голове вертелась только одна мысль: «Не могу поверить, что он сбросился со скалы. Как же так.» Вряд ли, конечно, он это сделал, но я не мог отделаться от дурных мыслей.

Я в спешке покинул дом, оставив там обеспокоенную и растерянную жену. Дрожащими руками я сжимал руль и гнал машину, с трудом глотая воздух.

23 мая 2009 года наступил «тот самый день» – самый трагический и мучительный в моей жизни.

Я ни разу не был в больнице Пусанского университета. Кроме того, я был сильно подавлен, поэтому еле отыскал дорогу по указателям. Я даже не могу вспомнить, как добирался до места. Наконец я прибыл в больницу. Лицо секретаря Мун Ёнука, который вышел мне навстречу, было исполнено трагизма. Как будто его покинула душа.

Президент находился в палате со строгим контролем посещения. Но я должен был собственными глазами увидеть, насколько серьезно обстояло дело. Я зашел в палату и сразу зажмурился. Зрелище было настолько ужасным, что даже сложно описать.

Он был подключен к аппарату искусственного кровообращения. Я взглянул на приборы и увидел кардиограмму, которая показывала, что его сердце еще бьется. Промелькнула мысль: «Надежда еще есть». Но это было не так.

Медсестры открыли мне правду. Они сказали, что сигналы улавливаются, так как его жизнь поддерживается искусственно. Они сказали, что если убрать аппарат, то сердцебиение сразу прекратится. Они увидели в моих глазах закравшуюся надежду «а вдруг…», и тогда пришел врач и объяснил мне еще более ясно. Он сказал, что, когда президент прибыл в больницу, он с медицинской точки зрения уже был мертв. Такую же оценку дали и в больнице «Сеён», куда он был изначально доставлен. Врач добавил, что, судя по состоянию президента, он скончался непосредственно на месте происшествия. Он сказал, что аппарат искусственного кровообращения нужен, чтобы члены семьи могли убедиться: было сделано все возможное. И добавил, что, таким образом, окончательное решение остается за членами семьи. Земля ушла у меня из-под ног.

Мун Ёнук пересказал суть услышанного телохранителю. Через некоторое время Ким Кёнсу принес завещание, напечатанное президентом на компьютере. И стало очевидно, что это не было случайностью, этот поступок был осознанным выбором президента. Я не мог вымолвить ни слова, в глазах помутнело.

Заговорил врач:

– Кода приедет супруга президента, мы будем вынуждены сказать ей, что его состояние безнадежно, и отключить аппарат искусственного кровообращения после ее согласия. Нам будет очень непросто это сделать, поэтому, господин Мун, пожалуйста, попробуйте первым поговорить с ней.

Эти слова привели меня в чувство. «Да, конечно. Нельзя, чтобы произошедшее шокировало ее так же, как меня. Я должен подумать, как поступить. Я должен принять решение, после того как оценю ситуацию и пойму, что необходимо сделать в первую очередь. Надо сохранять самообладание. Быть хладнокровным».

На тот момент я размышлял именно так и поначалу сильно заволновался: как же мы покажем президента его супруге, которая вот-вот приедет? Я поделился своими переживаниями с врачами. Они поняли, что я имею в виду, и пошли мне навстречу. Врачам удалось на некоторое время задержать приехавшую вскоре супругу президента, пока медсестры принимали оперативные меры: они зашили все раны и смыли кровь.

Врачи встретили супругу президента, которой, видно, все движения давались с большим трудом, у входа в больницу, и она вошла в палату, опираясь на руки санитаров. Его вид был настолько аккуратным, что казался неправдоподобным. На лице практически не было ран, а его выражение было почти благостным. Супруга президента, увидев эту картину, лишилась чувств. Безусловно, она не могла принять случившееся – увидеть своего супруга, с которым была вместе всего каких-то пару часов назад, в таком состоянии…

Еще более мучительным было сказать ей о реальном положении вещей. Она торопилась в больницу, зная только, что «президент сорвался со скалы и его состояние очень тяжелое». Она слышала, что в больнице «Сеён» врачи оказались бессильны, поэтому президента перевезли в больницу Пусанского университета, и могла лишь только предполагать, насколько плохо обстоят дела. Секретарям не хватило духу рассказать ей, как все на самом деле ужасно.

Я сказал ей правду. Я сказал, что он сам сбросился со скалы Пуони. Она не поверила. Я показал завещание. И супруга президента совсем побледнела.

Но затем я должен был сказать еще более тяжелые слова:

– Его жизнеспособность поддерживается только благодаря аппарату искусственного кровообращения, с медицинской точки зрения он уже умер. Врачи говорят, что надежд нет. Придется отказаться от искусственного жизнеобеспечения. Госпожа Квон, вы должны решиться. Давайте позволим ему покинуть нас…

Врачи подтвердили мои слова.

Видя горький плач супруги президента, я тоже с трудом сдерживался. Это был мучительный день. Супруга президента, очнувшись после повторной потери сознания и постаравшись взять себя в руки, согласилась. Аппарат искусственного кровообращения отключили.

Это было 23 мая 2009 года, в 9.30 утра. Мы простились с президентом.

Необходимо было сообщить гражданам о произошедшем. Посовещавшись с врачами, мы приняли решение, что я сделаю заявление о смерти президента и о ее причинах. Затем врачи представят медицинское заключение. Подготовив небольшой текст речи, я вышел к журналистам. И хотя вокруг засверкали десятки вспышек и стало ярко, как при взрыве, я ничего не чувствовал. Несмотря на шум журналистов, до отказа заполнивших зал пресс-конференции, я вдруг почувствовал страшную тишину. Будто все вокруг было неподвижной картиной.

Необходимо было сообщить гражданам о произошедшем.

Посовещавшись с врачами, мы приняли решение, что я сделаю заявление о смерти президента и о ее причинах.

– Сегодня произошло шокирующее и очень печальное событие. В 9.30 утра бывший президент Республики Корея Но Мухён скончался здесь, в больнице Пусанского университета. Все указывает на то, что сегодня, примерно в 5.45 утра, президент вышел из своей резиденции и отправился в горы Понхвасан, а примерно в 6.40 утра спрыгнул с одной из скал. В это время на службе находился один телохранитель. Сразу после того, как президента удалось обнаружить, в критическом состоянии он был отправлен в ближайшую больницу, а после перевезен в больницу Пусанского университета, однако некоторое время назад, в 9.30 утра, президент скончался. Он оставил короткое завещание для своей семьи.

Мое сообщение об этом страшном происшествии не заняло, наверное, и минуты. Но мне больше нечего было добавить. У журналистов тоже не возникло вопросов.

Необходимо было сконцентрироваться на насущных делах. «Где будет проходить церемония прощания с президентом? Необходимо ли здесь подготовить временный морг? Или же Вы считаете, что надо сразу переехать в Понха на прощание?» Я отдал распоряжение о скорейшей подготовке места прощания в Понха.

В больнице было настоящее столпотворение. Все знакомые лица, залитые слезами, были там. Сколько им еще понадобится времени, чтобы, как и ко мне, к ним пришло осознание, что он покинул нас навсегда? А еще нахлынули политики: и из правящей, и из оппозиционных партий. Приехал и глава администрации президента Ли Мёнбака, а ведь он даже не поздравлял Но Мухёна с инаугурацией. Наряду с приходом тех, кто искренне соболезновал, кого хотелось прижать к груди и плакать вместе с ними, были и формальные визиты.

Тем не менее мне хотелось побыть одному хотя бы несколько минут. Кто-то принес мне кружку чая. Я растерянно глядел на нее, и вдруг в памяти у меня всплыла наша первая встреча с Но Мухёном. В тот день, когда он поставил передо мной чашку чая и начал разговор, мы были так ослепительно молоды.

Первая встреча

Август 1982 года. По завершении обучения в Юридическом учебном центре* при Верховном суде Республики Корея я хотел стать судьей. Так как мои оценки были очень хорошими – только один студент на курсе учился лучше меня, – на выпускной церемонии я получил награду от министра юстиции. Успешно сдавших экзамен на госслужащего было немного, и после окончания практики в Учебном центре все могли устроиться судьями или прокурорами.

Поэтому я был абсолютно уверен, что смогу поступить на службу в качестве судьи. Но дело в том, что я попал в список арестованных как руководитель студенческой демонстрации. Эта демонстрация проводилась против режима Юсин*, когда несовершенства и значительные недостатки новой системы, изменившей ход истории, уже были очевидны. Я считал, что причин, по которым участники могли быть осуждены, не было. И, конечно, я даже не предполагал, что это может стать основанием для моей дисквалификации и что я не смогу устроиться на работу.

Тем не менее в последний момент я узнал, что мое трудоустройство в качестве судьи невозможно. И даже сейчас сцена собеседования на должность судьи свежа в памяти. Порядок предполагал, что претенденты на должность судьи проходят собеседования с заместителем главы управления Верховного суда*. Большинство проходило его за одну-две минуты – в целом это была формальность. И только у меня собеседование длилось полчаса. Не то чтобы ко мне было много вопросов… По правде говоря, их всего было два: «Почему Вы принимали участие в демонстрации?» и «Когда это было?». Мой собеседник понимал, о чем идет речь.

Тем временем на дворе был 1982 год. А с 1975 года, когда я был арестован за участие в демонстрации, прошло всего лишь семь лет. Если быть честным, то после моих слов о том, что я принимал участие в демонстрации против режима Юсин в апреле 1975 года, никаких дополнительных объяснений не требовалось. Однако, призывая меня к ответу, заместитель начальника задал встречный вопрос: «Тогда было объявлено чрезвычайное положение*?» Я сказал, что гарнизонный декрет был введен за несколько лет до этого, в 1971 году. И тогда он спросил меня: «Это было время создания Конституции Юсин?» И мне пришлось рассказать по порядку о событиях 1970-х годов, в том числе о провозглашении Юсин, принятии Конституции Юсин и введении чрезвычайных мер*. В судебных кругах мой интервьюер был широко известен добросовестным вынесением приговоров, впоследствии он даже стал членом Верховного суда. Я не мог поверить, что человек, который занимает высокий пост в суде, не знает совсем недавней истории своей страны, когда люди страдали и пытались сопротивляться, и по этой причине были арестованы и осуждены за государственные преступления. Я увидел, насколько судьи оторваны от реальности. Это было очень печально. В итоге на работу меня не взяли.

Стоит сказать, что, когда я был студентом и учился в академии, глава управления Верховного суда преподавал нам Гражданский процессуальный кодекс. Во время следствия он сказал, что понимает меня, и даже посоветовал мне сначала устроиться прокурором. Дело в том, что после двух-трех лет работы прокурором с меня были бы сняты ограничения по трудоустройству и я мог бы перевестись и стать судьей. Но я не хотел так делать.

От безысходности мне ничего не оставалось, кроме как сменить направление и начать работать в частной адвокатской конторе. В то время почти все студенты Учебного центра устраивались работать судьями или прокурорами, случаи, когда выпускники начинали частную адвокатскую практику, были единичными. И здесь мне помог эффект сарафанного радио: многие стали узнавать обо мне благодаря моим высоким оценкам в Учебном центре. В то время юридических фирм было немного, и мне поступали предложения от разных адвокатских контор, в том числе и от «Ким и Чан». Я несколько раз натыкался на это объявление и в конце концов решил послушать, что же они предлагают. Условия были хорошими. Зарплата была очень высокой. Кроме того, в конторе мне сказали, что даже предоставят в пользование личный автомобиль. Еще они пообещали, что после трех лет работы отправят меня на стажировку в американскую юридическую академию. Однако стиль этой конторы очень разнился с моими представлениями о том, что значит быть адвокатом. И не только потому, что в университетские годы я участвовал в студенческом движении. Образ юриста, который я нарисовал в своем воображении, представлял собой того, кто, даже не будучи адвокатом в области защиты прав человека, приносит пользу и помогает простым людям, столкнувшимся с несправедливостью и преодолевающим трудности. Казалось, что то, что мне обрисовали, было совсем из другой области. Я думаю, что если бы принял тогда предложение рекрутера упомянутой адвокатской конторы, то моя жизнь сложилась бы совсем иначе. Я был бы юристом в области международного права или корпоративным юристом. Внешне все выглядело первоклассным, но мне тем не менее не нравилось.

И я решил идти путем обычного адвоката. И как я уже сказал, переезд в Пусан казался мне хорошей идеей, потому что я заодно смог бы ухаживать за мамой. В целом особых колебаний у меня не возникло, минутное сомнение было вызвано чувством неловкости перед женой. Супруга, которая окончила музыкальный факультет, в то время стала петь в Сеульском городском хоре и вела активную светскую жизнь с коллегами в Сеуле. Моя супруга, которая в студенческие годы навещала меня в тюрьме и ждала моего освобождения, не относится к женщинам, которые мечтают о богатстве. Она была безмерно благодарна уже за то, что я сдал юридический экзамен. Однако я испытывал вину перед столичной девушкой, которая занимается любимым делом в Сеуле, за то, что решил перевезти ее в Пусан. Но она меня всецело поддержала.

Результатом этого решения стала встреча с адвокатом Но Мухёном. Свел нас Пак Чонгю, с которым мы в одно время сдавали юридический экзамен и который станет потом старшим секретарем президента по гражданским делам. Сам факт нашей встречи был удивительным.

Пак Чонгю поздно сдал юридический экзамен. Он был старше всех моих однокурсников. Поэтому фактически все сложилось так, как он и наметил заранее: пойти по пути адвоката, после того как закончит практику в Учебном центре. Он знал адвоката Но с тех пор, когда они вместе учились и в буддийском монастыре Чанюам в городе Кимхэ готовились к сдаче юридического экзамена. Поначалу он намеревался принять предложение совместной работы от адвоката Но Мухёна, который после успешной сдачи государственного экзамена уже прошел государственную службу в качестве судьи, а потом начал частную адвокатскую практику в Пусане. Адвокат Но даже решил отдать Пак Чонгю, который должен был присоединиться к нему по окончании обучения, свой кабинет и стол в офисе.

В то время адвокаты обычно управляли конторами в одиночку, так как тогда существовало множество стереотипов о том, что юристы не могут вести общее дело. Было всего несколько коллективных юридических фирм в Сеуле и некоторых других городах, в провинции же все работали сами на себя по принципу «сам себе начальник». Но адвокат Но был человеком с уникальным передовым мышлением. Он считал, что юристы, работая сообща, должны подходить к юридической практике с точки зрения специализации и разделения труда.

В 1978 году адвокат Но, у которого за плечами была работа судьей, начал частную юридическую практику. Некоторое время он проработал один, а с 1979 года и до конца 1980, то есть почти два года, он имел опыт совместного ведения юридической фирмы совместно с двумя другими адвокатами. Это была «Совместная юридическая фирма Кая» – пожалуй, первая коллективная адвокатская контора в Пусане. Однако все пошло не так, как было задумано.

Причиной было отсутствие у обычных людей понимания, что такое специализация и разделение труда юристов. Изначально в конторе планировалось консультировать клиентов и оказывать им услуги в соответствии со специализацией адвокатов, но клиентам это совсем не нравилось. Они хотели доверить свое дело знакомому юристу, вне зависимости от его специализации. Стремления адвоката Но были высокими, но оказалось, что они не соответствуют сложившимся реалиям. Тем не менее он хотел еще раз попробовать открыть уже свою частную адвокатскую контору с практикой разделения труда на основе специализации, несмотря на предыдущую неудачу. На этот раз вместе с Пак Чонгю.

Но внезапно возникла проблема: Пак Чонгю, который должен был приехать, устроился работать прокурором. Планы адвоката Но разрушились на первом этапе. И Пак Чонгю, чувствуя вину перед Но Мухёном, посоветовал вместо себя мою кандидатуру, а я в тот момент как раз решил стать адвокатом. И я поехал повидать адвоката Но. До того момента я никогда с ним не пересекался и ничего о нем не знал. Это действительно была наша первая встреча.

Комментарии

* Юридический учебный центр (the Judicial Research and Training Institute). 사법연수원. Образовательно-практическое учреждение, относящееся к Верховному суду. Желающие стать прокурорами, судьями или адвокатами должны пройти обучение в Центре и успешно сдать юридический экзамен. Продолжительность обучения – два года.

* Юсин. 유신 （維新）. Чрезвычайные конституционные меры, принятые 17 октября 1972 года президентом Пак Чонхи в целях обеспечения своего долгосрочного нахождения у власти. Фундаментальные действия, которые заморозили все существующие институты демократии и установили длительный режим диктатуры под названием «корейская демократия».

* Управление Верховного суда. 법원행정처. Учреждение, ответственное за ведение дел суда, связанных с бюджетом, бухгалтерией, оборудованием, и состоящее из работников суда. В нем есть начальник администрации, находящийся в подчинении председателя Верховного суда, и заместитель начальника администрации.

* Чрезвычайное положение. 위수령 （衛戍令）. Чрезвычайная мера, на правленная на поддержание общественного порядка, а также защиту и обеспечение общественного спокойствия путем размещения в определенном регионе военных сил. Когда во время режима диктатуры Пак Чонхи во всех университетах участились антиправительственные демонстрации, в соответствующих регионах начал действовать гарнизонный декрет. Следующая ступень после гарнизонного декрета – приказ о введении военного положения. В соответствии с этим приказом все властные полномочия переходят к военному руководству.

* Чрезвычайные меры. 긴급조치. Особые меры, которые согласно Конституции Юсин могли быть приняты в соответствии с полномочиями президента. Президент Пак Чонхи был уполномочен временно ограничивать права и свободы граждан, прописанные в Конституции, посредством введения этих мер. В основном они использовались для подавления требований демократизации и репрессирования студентов и оппозиционных политических деятелей. Пак Чонхи обнародовал чрезвычайные меры в общей сложности девять раз. Были отменены в 1980 году с пересмотром Конституции.