Текст книги "Путь Абая. Том 2"

Автор книги: Мухтар Ауэзов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 50 страниц)

– Мои знакомые – это деньги за перевоз! – отвечал Сеиль со скрытой насмешкой. – Сеиль через Иртыш тысячи людей перевозит. Он им не смотрит в лицо, – ему все равно, кто едет. Я и не заметил в темноте, кто сидел в лодке, городские люди или приезжие.

И Сеиль направился к воротам своего дома.

Корабай и Даир не стали его останавливать, пусть уходит. Зато они привязались к гребцу Тусипу, надеясь, что он окажется сговорчивее. Они долго толковали с ним то сурово, то ласково и в конце концов добились своего: Тусип сознался, что Сеиль переправил на городской берег трех жигитов и женщину. Должно быть, это были степные люди, из их разговора Тусип понял, что они держат путь в Затон. В лодке они везли с собой серую лошадь под женским седлом.

Даиру теперь все стало ясно. Когда он гнался по караванному пути из далекого Чингиза по следам беглецов, местные жители рассказали ему, какой масти были кони, на которых те скакали в сторону Иртыша. Сейчас он установил, что всадники добрались до берега и здесь два человека отвели пять лошадей в слободку, а четверо взяли одну лошадь с собой. След был найден, теперь надо было действовать не мешкая.

– Ну, поехали! Накроем сегодня же ночью! – воскликнул Даир.

– Лодку надо! – отозвался Корабай. И они отправились искать лодочника.

Пока Дармен с товарищами, сойдя на берег в центре Семипалатинска возле белой паровой мельницы, добирались до Затона, прошло немало времени. Беглецы долго брели по Казачьей слободе к дальней окраине города, идти было трудно – ноги тонули в глубоком песке. За городом начинался пустырь, и дорога шла то вдоль обрывистого берега Иртыша, то спускалась к лесу. Временами она круто поднималась вверх и далеко отходила от реки. Изредка на пути встречались тесно сбитые в кучу строения: это были кустарные заводы – овчинный, кожевенный, пимокатный, пивоваренный, водочный. Начинался Затон – обширная рабочая окраина Семипалатинска. К каждому заводу примыкало несколько темных тесных улиц.

Иртыш делает здесь большую излучину, образуя широкий залив, очень удобный для зимней стоянки многочисленных пароходов и барж. Рабочие Затона настроили себе лачуги на узких уличках поближе к Иртышу, так и образовался небольшой поселок.

Среди здешнего трудового люда больше всего было грузчиков. Во время навигации они перетаскивали на спине тысячи пудов клади, а как только кончалась летняя страда, переходили на поденную черную работу. Казахская беднота, покинувшая разоренные аулы в поисках куска хлеба, находила в Затоне спасение от голодной смерти – работу, пусть изнурительную, тяжелую, но все же она давала возможность прокормить жену, детей и престарелых родителей. И люди, прибывшие в Затон из аулов, радовались, что могли существовать, не протягивая руки за подаянием.

Рабочих Затона легко можно было отличить от жителей торгового Семипалатинска и слободки. Жили они особняком, и это накладывало свою печать на их поведение. Они редко покидали свой речной поселок, и только во время мусульманских праздников рамазана и курбана, когда на просторных площадях города устраивались состязания борцов, слава о затонских грузчиках гремела среди казахского и татарского населения. Грузчики выходили на круг – по три человека, по пять и по десять зараз – и всегда оставались победителями. Прославленные городские борцы, не выдержав мертвой поясной хватки грузчиков, грохались на землю, словно подкошенные. Малоречивые, широкоплечие, толстоногие силачи, схватив противника за воротник, легко перекидывали его через плечо. Это опрокидывание на обе лопатки, именовалось «затонским приемом», – праздничная толпа зрителей складывала целые легенды об этой борьбе.

Когда Дармен и Абды обдумывали план побега, они рассчитывали не только на Абая, но и на помощь затонских рабочих. Абды сам в свое время проработал в Затоне почти два года, у него там остались закадычные друзья-приятели и добрые знакомые. Дармен тоже частенько бывал здесь, когда ему приходилось подолгу жить в Семипалатинске. Посещая дома рабочих со своей домброй, он тешил и удивлял хозяев своим уменьем слагать стихи.

Сейчас Абды и Дармен решили остановиться у самого надежного своего друга Абена, жившего в домике из двух маленьких комнатушек. Когда прибыли усталые путники, семья Абена спала. Ворота им открыла высокая тонкая женщина – жена хозяина Айша. Сначала Абды, оставив своих спутников во дворе, вошел в дом один. Через минуту в обеих комнатках приветливо засветились огоньки, а из дома вышел хозяин – белолицый, черноусый жигит.

Гостей провели в дальнюю комнату, а в передней Айша захлопотала возле медного самовара и кухонного котла.

В присутствии Макен жигиты не хотели посвящать хозяев дома во все подробности своих дел, а лишь дали понять, что Дармену и Макен нужно скрываться, поэтому необходимо зорко наблюдать за соседями: посторонних глаз кругом множество, а болтливых уст еще больше.

Абен одобрительно кивнул, он уже понял все. Какитай решил, не дожидаясь чая, ехать к Абишу, чтобы поскорее написать прошение, о котором говорил Абай, и немедленно сдать его в канцелярию уездного начальника и в окружной суд.

Дармен передал Какитаю запечатанный конверт.

– Это письмо от Абая-ага к Абишу. Видимо, советы ему дает. Отвези.

Какитай молча кивнул головой и положил письмо в карман.

Дармен и Абды, посовещавшись, решили, что связь с домом Абена должна, поддерживаться только по ночам, и лишь в исключительных случаях можно прийти днем Абен, слушая этот разговор, одобрительно кивал головой, а когда Какитай направился к двери, посоветовал:

– Даже ночью не ходите по нашей улице. В каждом доме есть собака, они поднимут такой лай, что разбудят весь поселок. Да и соседи наши очень любопытны, начнутся ненужные разговоры, подозрения. Я покажу вам сейчас безопасный путь, который сразу от ворот выведет вас в безлюдное место.

Серый иноходец Макен стоял, возвышаясь над низенькой изгородью дворика, словно живая улика. Какитай вскочил на него, и Абен, выведя жигита на безопасный путь, почти целую версту шагал рядом с конем, провожая гостя.

Хотя уже близился рассвет, когда прискакал Какитай, в доме Данияра еще не спали. Не снимая чапана, он поспешил рассказать о причине своего необычного посещения и передал Абишу письмо Абая. Взволнованный, он то садился, то вскакивал, его звучный голос поминутно срывался.

Слушая его, Абиш быстро пробегал ровные крупные строчки, написанные знакомым отцовским почерком.

По словам Какитая, в ауле оставалось немало любителей раздоров, готовых учинить любое буйство, лишь бы был повод к чему-нибудь придраться. С часу на час может нагрянуть погоня. Бегство Макен с Дарменом привело в ярость самого лютого хищника степи– Уразбая, а этот бай никогда и никому не давал спуску. Какитай слышал, что Уразбай находится в городе, положение создавалось серьезное, и люди, помогающие Дармену и Макен, должны быть готовы ко всему, а главное – не терять золотого времени…

Абиш на мгновение задумался, а затем молча протянул исписанный крупным отцовским почерком листок Какитаю.

Тот, сдвинув брови, быстро пробежал глазами строчку за строчкой:

«…Ты знаешь, кем стал для меня Дармен. С каждым годом его все больше и больше любят в народе. Мне приятно, что ты всегда относился к нему дружески, ну вот и докажи теперь, что ты его друг, истинный и неизменный. Плохой друг – это тень: в ясный день беги от него – не убежишь, а в ненастье ищи его – и не сыщешь. Я старался уберечь тебя от степных тяжеб и до сих пор боролся один, заступаясь за беззащитных, теперь наступил и твой черед. Дармен и Макен правильно поступили, убежав в город, ибо русские законы все же лучше защищают личность человека, чем законы шариата в степи. А с судьями и начальниками ты разговаривать сумеешь, ты вращаешься среди них; но все же помни – предстоит жестокая борьба, приготовься к ней».

Какитай и Абиш переглянулись, они поняли друг друга без слов, им было ясно, что надо делать.

Абиш велел Данияру побыстрее заложить пролетку, а сам стал одеваться. Чтобы в ночную пору сойти за городского торговца, офицер натянул на плечи тонкий чапан и надел татарскую шапку.

Пока Данияр и Какитай закладывали коляску, Абиш, присев к письменному столу, написал от имени Макен Азимовой два прошения: одно семипалатинскому уездному начальнику и другое – председателю окружного суда. В них казахская девушка, бежавшая из степи, просила защиты и свободы.

Сложив прошения, Абиш уже собрался было ехать, как вдруг Магиш неожиданно для всех заявила, что она тоже отправится в Затон. Мужчины, ссылаясь на позднее ночное время, принялись ее отговаривать, но Магиш настаивала на своем:

– Макен – самая близкая моя подруга, я люблю ее больше, чем своих родных. Сейчас, когда она в такой беде, я должна ее повидать. Я не успокоюсь до тех пор, пока не встречусь с ней. Возьмите меня с собою! Каждый день я не буду с вами ездить, но сегодня я должна ее навестить… Может быть, больше мы и совсем не увидимся…

Решение поехать вместе с мужем родилось в душе Магиш сразу же, как только она узнала, что Макен в Затоне. Волнуясь, она выжидающе и в то же время ласково смотрела на Абиша своими большими серыми глазами, умоляя его исполнить ее страстное желание.

Абиш понял, что творилось в душе жены, он бережно обнял ее и сказал:

– Поедем!

Магиш поспешно оделась, и они вышли во двор. Какитаю пришлось сесть на козлы. Резвый вороной иноходец быстро мчался по безмолвным улицам спящего города.

Все в доме Абена спали. Один Дармен, не раздеваясь, лежал в полудремоте возле утомленной, крепко уснувшей Макен. Он первым выбежал во двор, когда Какитай остановил коляску у ворот.

Чуткая Макен пробудилась сейчас же, как только поднялся Дармен. Увидев вбежавшую Магиш, она молча бросилась к ней в объятия и замерла, не произнося ни слова и не разжимая сомкнутых рук. Души подруг были переполнены предчувствием грядущей опасности и жгучей обиды, и, целуя друг друга в глаза, они ощущали на губах горькие, солоноватые слезы.

Появившийся в комнате Абиш прервал их безмолвную беседу, вынул заготовленные прошения и попросил Макен подписать их. Девушка послюнила карандаш и тщательно вывела крупными буквами свою фамилию: «Азимова».

Пряча подписанные бумаги, Абиш сказал:

– Хотя вас и подстерегает на каждом шагу опасность, все-таки я доволен, что вы приехали менно сейчас, пока я в городе. Для вас, Дармен и Макен, я сделаю все, что в моих силах. Завтра я сам передам эти бумаги по начальству. Живите себе тихонько и не беспокойтесь ни о чем. Вы сделали все, что смогли. Об остальном позаботимся мы с Какитаем. Кроме нас у вас есть и другие защитники – Абды и Абен. У них руки такие же сильные, как сердца, они сумеют постоять за вашу честь и никому не дадут спуску. Мы имеем дело с опасным врагом, но рано или поздно, а с ним нужно было схватиться. Эту схватку начали вы, жалеть об этом не приходится. Нас не много, но, дорогие друзья, давайте вместе твердо стоять до конца. Кажется, Магиш со мной вполне согласна?

Абиш закончил свою речь шуткой, в которой, однако, звучала тревога.

Не только Абды и Дармен, но и Абен почувствовал в Абише надежного друга. Никто из них ничего не сказал, только Макен, на глазах которой выступили горячие слезы, прошептала:

– Что бы со мной ни случилось, Абиш, я все вытерплю.

Гордая словами подруги, Магиш воскликнула:

– Душа моя, Макен! – и бросилась вновь ее обнимать. – Ты вынесешь, ты вытерпишь! – шептала она, целуя глаза Макен.

А жигиты уже вели деловой разговор, намечая план действий. Они условились одну из лошадей, которых утром Муха и Альмагамбет должны были переправить через реку, пасти стреноженной в лесу. В случае неожиданной тревоги на ней можно прискакать в город к Данияру, где Абиш и Какитай тоже будут держать наготове лошадей. Договорились, что Альмагамбет и Муха день и ночь будут находиться возле Макен и Дармена.

Чтобы не разбудить жителей Затона, Абиш, Какитай и Магаш покатили обратно в Семипалатинск тем же обходным путем, каким и приехали. В то самое время, как они пересекли городскую площадь у белой паровой мельницы, к безлюдному берегу Иртыша причалили три большие лодки, переправившие шесть лошадей, телегу и десяток жигитов Даира, которых отказывался перевезти Сеиль. Знакомые Корабаю лодочники высадили жигитов как раз в том месте, где ночью причалил Дармен со своими друзьями.

После отъезда Абиша Дармен и Макен снова улеглись спать в задней комнате Абена, но заснуть не могли. Они лежали рядом, стараясь не шевелиться, – каждый с нежностью и жалостью думал о другом: «Пусть отдохнет!»

Прислушиваясь к дыханию лежавшей рядом Макен, Дармен отчетливо вспоминал все дни своей любви и словно переживал их снова. В их любви были такие прекрасные минуты, что – он знал – они не забудутся до самой смерти.

Дармену, когда он встретил Макен, было двадцать пять лет, но ни один луч любви еще не коснулся его сердца, не обжег его своим пламенем. Он всегда радовался, когда узнавал о страстной любви, загоравшейся между друзьями сверстниками и сверстницами, и охотно бывал посредником между влюбленными. С восторгом наблюдал он светлое чувство Абиша и Магиш, возникшее при неожиданных обстоятельствах, он радовался их пылкому счастью, как мог радоваться младший брат. Душой поэта он понимал их, и его собственное чувство к Абишу, казалось, в те дни растворилось во взаимной страсти влюбленых.

В середине лета, когда Абиш поехал за невестой, Дармен сопровождал жениха в татарский аул. Двадцать дней он провел вместе со своими друзьями на живописном жайляу Керегетас и в эти незабываемые дни нашел свое счастье, встретив подругу Магиш – Макен.

Любовь их родилась под благотворными лучами светлого чувства, какое питали друг к Другу Абиш и Магиш, хотя те ни словом, ни делом не способствовали сближению молодых людей. Они лишь проявляли дружеское участие к ним. Но, вероятно, самое общение с влюбленными зажгло целомудренные сердца Макен и Дармена огнем чистой любви. Пламя рождает пламя, но когда вспыхнуло это пламя в сердце Дармена, в какой из двадцати проведенных в ауле невесты дней, он теперь и сам не знал, скорее всего в ту лунную ночь, когда они по просьбе Абиша впервые пели дуэтом, а возможно, на другой день, когда, отправившись вчетвером гулять далеко за аул, вдруг как-то незаметно очутились наедине; а может быть, и во время выступления Дармена на многолюдном сборе, когда он пел свои звучные песни, радуя сердца восхищенных слушателей. Наверное, тогда Макен заметила, что у Дармена какие-то особенные, не такие как у других жигитов, черные, с нежной искоркой глаза и что небольшие усы прекрасно оттеняют его яркое, смуглое лицо.

Макен жила вдвоем с матерью в ветхой юрте бедного аула. Когда Дармен однажды вечером появился у них вместе с Абишем и Магиш, мать насторожилась, почуяв в нем возможного жениха для дочери. Молодой акын понравился ей мягкостью характера, она похвалила его трогательные, идущие от сердца песни и в душе благословила счастливый час его первого посещения. Дай бог, чтобы оно было не последним!

На другой день имя Дармена было на устах всех жителей аула, юный акын покорил и старых и молодых. С каждым днем чувство Макен к Дармену росло, она с нетерпением ждала новых встреч. Таинственную тропинку к сердцу возлюбленной поэт проложил песнями, которые она слышала и днем, и ночью, и на улицах, и на сборах, а чаще всего – оставаясь с молодым жигитом наедине. И еще одна сокровенная, тайная связь возникла между сердцами влюбленных: это были стихи и мелодии Абая.

Дармен очень часто пел песни Абая, а Макен и Магиш старательно их заучивали. Девушки нередко пели их на сборах и дома. Когда в присутствии Макен Дармен запевал «Ты свет очей моих», или изливал горестные чувства в песне «Угнетена душа моя», или встречал ее словами «Привет тебе, Каламкас», – сердце ее замирало от сладостного восторга. В устах Дармена абаевские стихи приобретали особую прелесть и звучность, она без конца могла слушать, как он поет «Не просветлеет в разбитом сердце моем», бросая на Макен нежные взгляды.

Так песни Абая помогли разгореться пламени любви в сердцах юноши и девушки, они оба переживали это чувство впервые и не осознавали в полной мере, что с ними происходит, как обычно не сознают этого молодые люди с чистой душой. Они не обменялись ни одним словом, которое могло бы открыть их переживания, каждый бережно хранил в своем сердце сокровенную тайну. По своей наивности Макен и Дармен даже не подозревали, что друзья и близкие, раньше чем они сами, распознали их сердечные тайны.

Первыми заметили зарождающуюся любовь Абиш и Магиш. Они нарочно заставляли Дармена петь любимые песни Макен и наблюдали за влюбленной парой, незаметно обмениваясь радостными, понимающими взглядами.

Наблюдая за Макен, на смуглом лице которой теперь то и дело вспыхивал едва заметный румянец, Абиш вспомнил героинь прочитанных им романов. Эти хрупкие женщины с тонким станом и нежными чертами лица обладали всесильным чувством любви и умели не только страдать, но и бороться за свое счастье. Стройная, как молодой тополек, Макен даже внешне казалась Абишу похожей на этих необыкновенных женщин, и он радовался, что его друг, которого он любил за душевную чистоту, поэтический дар и доблесть жигита, нашел себе достойную пару.

Абиш с нетерпением ждал, когда же наконец Дармен и Макен объяснятся и их любовь перестанет быть секретом для близких. Конечно, если бы они обратились к нему, он обязательно посоветовал бы им без всяких колебаний связать свою судьбу и не отступать ни перед какими препятствиями, пусть даже впереди пылает пожар.

А пожар и в самом деле вспыхнул на дороге к счастью влюбленных.

За три дня до проводов Магиш молодежь отправилась на обычную вечернюю прогулку за аул. Накинув на плечи шелковый чапан, Магиш прикрыла им тоненькую Макен, и подруги, обнявшись, медленно пошли рядом с жигитами, слушая веселые песни Дармена.

Когда взошла луна, Абиш разделил девушек и увлек Магиш за собой, а Дармен остался с Альмагамбетом и Макен. В эту минуту, подгоняя плеткой темно-серую норовистую лошадь, к молодежи подскакал пожилой толстяк с черной козлиной бородкой и крупным носом. Не ответив на приветствие жигитов, он грубо крикнул:

– Есть здесь Макен? Это ты будешь? Подойди-ка ко мне!

Дармен и Альмагамбет в недоумении переглянулись, им не понравилось грубое поведение незнакомого толстяка. Но Макен знала его и послушно приблизилась к коню. Это был ее аменгер, звали его Даир.

Пять лет назад, еще при жизни покойного отца девушки, Азима, близкий родственник бая Уразбая Даир засватал Макен за своего младшего брата Каира. После смерти Азима его вдова, оставшись с дочкой-сиротой на руках, окончательно обеднела и попала в полную зависимость к родственникам жениха, которые кое-какими подачками подкармливали ее и Макен.

Хотя девочка-невеста и в глаза не видела суженого, она покорилась своей судьбе. В прошлом году Каир, упав с лошади, разбился и умер, а его старший брат, сорокалетний Даир, у которого была сварливая и невзрачная жена, через несколько месяцев явился к матери Макен и предъявил на девушку права аменгера.

– Брат мой умер, на Макен женюсь я сам. Не позднее осени приведите ее в мой дом.

Когда в татарском ауле появился жених Магрифы Абиш с другом Дарменом, родственники Даира, уехавшего на ярмарку, забеспокоились. На жайляу между Дарменом и Макен завязался такой узел, который, по их мнению, мог благополучно развязать только сам Даир.

Когда он вернулся с ярмарки, два сплетника, тайно посланные старыми женге в татарский аул, принесли ему сведения, что Макен, забыв всякий стыд, веселится с молодежью из аула Абая.

Даир, смотревший на все глазами Уразбая, считал Абая и окружавших его людей своими заклятыми врагами. Недолго думая он вскочил в седло и помчался в татарский аул, решив застать Макен на месте преступления. Ему сразу же повезло: он увидел свою невесту в обществе жигитов.

Когда девушка спокойно подошла к Даиру, он зашипел:

– Сейчас же уходи отсюда к своей матери. Скажи ей, что я приеду на днях и увезу тебя к себе.

Макен густо покраснела, она еще не примирилась с мыслью стать женой Даира. Грубый окрик Даира возмутил ее до глубины души.

– Что с вами? Почему вы кричите на меня?..

– Замолчи! – по-собачьи оскалил зубы Даир. – Сейчас же уходи домой!

– Я еще не ваша жена… И не буду ею… Этого Даир не мог снести, со всего размаху он ударил плеткой Макен.

– Не будешь?!

– Подлый человек! – закричала Макен, отпрянув назад под защиту товарищей, и в ее голосе прозвенела мольба о помощи.

Дармен первым бросился на выручку и мгновенно оказался между девушкой и Даиром. Ловким движением жигит вырвал из рук аменгера занесенную над головою Макен плетку.

– Стой! Бессовестный зверь!

– Прочь с моего пути! – завопил Даир. – Я тебе заступлюсь! Я вас всех в землю вгоню!..

Тут он заметил приближавшегося Абиша и нарочито громко добавил:

– На Абая надеешься! Думаешь, он тебя защитит? Даже сам господь бог тебе не поможет… Все равно вгоню живьем в землю!..

И, повернув коня, Даир ускакал.

Молодежь долго не возвращалась домой, проведя полночи в степи, залитой серебряным лунным светом. Абиш, Магиш и Альмагамбет ходили втроем, а Дармен и Макен не покидали друг друга ни на мгновение. Что творилось в их сердцах, было понятно всем, и друзья молчаливо выражали им свое сочувствие.

И в эту-то ночь Макен и Дармен неожиданно для самих себя открылись друг другу в любви, за скупыми словами последовали первые робкие объятия, а затем пламенные поцелуи, от которых трепетало и таяло сердце молодого жигита.

В ту ночь определилась их общая судьба, а сейчас она висела черной тучей над беглецами, нашедшими прибежище в доме гостеприимного Абена.

Дармен тихо лежал возле Макен в тяжелом раздумье, вспоминая утреннюю зарю своей любви на жайляу Керегетас. Сколько она принесла беспокойства и смуты близким ему людям! Особенно волновала Дармена мысль, что он нарушил покой Абая, каждый час которого дорог. Но что мог сделать Дармен, как не бежать в город? В степи ему грозил суд биев, который отдал бы Макен в жены Даиру, а у Дармена отобрал бы весь скот и нищим прогнал из родного аула. Могло быть и хуже: их и действительно вогнали бы живьем в землю, как пригрозил Даир. Дармен тяжело вздохнул, подумав о том, что опасность далеко не миновала. Будущее рисовалось ему в мрачном свете, и если бы не надежда на верных друзей, он пришел бы в отчаяние. И тут ему вспомнился Абиш, самый верный и близкий друг, примчавшийся в Затон, чтобы подать ему руку помощи. Еще в тот незабываемый вечер на жайляу Керегетас, когда он впервые поделился с Абишем своей сердечной тайной, Абиш, предвидя тяжкий путь страданий, ожидающий влюбленных, сказал:

– Не смущайся, Дармен! Я знаю, ты боишься впутать в раздоры своих друзей, огорчить Абая-ага. Разумеется, твоим защитникам придется нелегко. Но пусть тебя это не смущает. За такого человека, как ты, и пострадать не обидно. Мы с отцом постоим за твою судьбу и, чего бы нам это ни стоило, никогда не укорим тебя. Я твердо уверен, что Магиш и Какитай думают так же. Поэтому оставь колебания и действуй смело!

Перед отъездом с жайляу в город Абиш, уже знавший, что Дармен и Макен решили соединить свои жизни, обещал обо всем рассказать отцу.

Дармен вспомнил вчерашнюю беседу с Абаем и понял, что Абиш сдержал свое обещание. Абай знал все и готов был оказать Дармену и Макен защиту и помощь. Хотя он и не говорил об этом прямо, но его советы переправиться на лодке Сеиля, найти укромный уголок на городском берегу и обратиться к Абишу для составления прошения лучше всяких длинных заверений свидетельствовали о том, что он готов нести ответственность за судьбу беглецов. «Абай-ага и Абиш сумеют защитить нас», – подумал Дармен, и в сердце его вошло успокоение.

На следующий день случилось то, чего больше всего боялись в доме Абена, – Корабай и Даир, пробравшиеся в Затон, уже рыскали по всем улицам, с подозрением оглядывали каждый дом. Они уже нашли себе пристанище в знакомой семье, жившей как раз по соседству с домом Абена, в небольшой халупе с плоской крышей, огороженной дырявым плетнем.

В минувшую ночь хозяйка этой халупы, любопытная старушка, долго не могла заснуть и, услышав шум у соседей, вышла во двор. Тихая, как мышка, она притаилась, стараясь разглядеть ночных гостей Абена; кое-что, несмотря на темноту, заметила и рассказала приехавшим спозаранок Корабаю и Даиру. Сомнений быть не могло – след беглецов отыскался. Корабай и Даир оповестили своих сообщников, хоронившихся в укромных закоулках Затона, а сами заняли наблюдательные посты и стали следить за небольшим двориком Абена.

Час шел за часом. Корабай и Даир сидели у изгороди, не спуская глаз с дверей абеновского домика. Но вот вышла Айша и направилась к огороду, а через несколько минут в ворота въехали Муха и Альмагамбет, привязали лошадей и вслед за Айшой вошли в дом.

Гости Абена заканчивали утренний чай, когда чуткая Айша, сидевшая в передней у самовара, почти возле самых дверей, услышала шум.

– Родные мои! Уже добрались злодеи! – воскликнула она и, бросившись к наружным дверям, быстро накинула крючок.

И в ту же секунду в дверь неистово забарабанили кулаками, заколотили ногами. Айша отставила самовар к печке, обняла и заслонила собою испуганную Макен. Мужчины вооружились чем попало.

– Отворяй, пока жив! – загремел голос взбешенного Даира. – Все равно пощады не будет!

– Вырежем всех! – неистово заорал Корабай. Нападавшие навалились на ветхую дверь, она жалобно заскрипела на ржавых петлях.

Абды сжимал в руках березовый шокпар, давно привезенный из аула. Еще вчера этим незаменимым оружием пешего боя он толок насыбай,[108]108
  Н а с ы б а й – жевательный табак.


[Закрыть] до которого был большой охотник, а сейчас рассчитывал применить его для обороны – проломить голову любому, кто попытается ворваться в дом. Абен тоже вооружился неплохо; он держал наготове железный сердечник от телеги. Силач Муха примеривался бить нападающих обухом топора, а Дармен нашел, что медный пестик от ступки – неплохое оружие в тесном домике Абена. Один лишь Альмагамбет, тщедушный и трусливый, больше рассчитывал на помощь аллаха, нежели на свои слабые силы. В глазах его застыл ужас. Он метался от мужчин к женщинам и шептал молитвы.

А нападающие все нажимали и нажимали на дверь, нижняя петля уже лопнула, – было ясно, что через минуту-другую враги ворвутся в дом. Абен решил от обороны перейти к нападению. Когда не выдержала и верхняя петля, он скинул крючок и сам отбросил дверь в сторону.

С яростными воплями Корабай и Даир заработали плеткой и соилом. Но плетку Даира встретил железный сердечник Абена, а тяжелый шокпар Абды, с размаха опущенный на плечо Корабая, сразил торговца. Изогнувшись в три погибели, он выполз из сеней первым, за ним последовал Даир, здоровой рукой поддерживая перебитую, оглашая воздух отборной бранью и пустыми угрозами: «Уничтожу!», «Истреблю!», «В землю втопчу!» Пять остальных жигитов, вооруженных только плетками, растерялись, увидев в руках противников топор, шокпар и железный сердечник. Абен, Абды и Муха, осмелевшие от первой победы, без труда вытолкнули их за ворота. Жигиты бросились вдоль по улице. У самых ворот Абды ловким ударом ногой в зад сшиб Даира, и тот, застонав от боли, уткнулся в пыльную землю.

Дармен приволок трясущегося от страха Альмагамбета к лошади и подсадил в седло.

– Скачи быстрее к Данияру за Абишем и Какитаем! Все равно от тебя здесь никакой пользы нет! – И, приоткрыв ворота, он выпустил Альмагамбета со двора.

Итак, первое нападение было с честью отбито. Одержанная победа влила в сердца защитников веру в свои силы, они смело готовились отразить и второе нападение, хорошо зная, что враги не успокоятся. Крупный, атлетического телосложения Муха оказался достойным товарищем Абды и Абена, он легко подбрасывал топор, подхватывая его сильными ловкими пальцами за рукоятку.

Но хотя чувство боязни исчезло у жигитов окончательно, меры предосторожности все же следовало принять. Ставни окон, выходящих на улицу, были заблаговременно закрыты на болты, закрепленные железными клиньями. Враги во время первого нападения совсем забыли про эти окна, сосредоточив все свое внимание на воротах и дверях, которые находились под надежной охраной защитников.

Когда наступило затишье, Абен отправил Дармена в дом и сказал:

– Успокой женщин, скажи им, чтобы они не пугались! И следи хорошенько за окном на улицу.

Вручая Дармену остро наточенный топор, он добавил:

– Когда жизнь висит на волоске, отступать нельзя! Иначе погибнешь!

В то самое время, когда в доме Абена происходила первая схватка, Абиш и Какитай побывали с прошением Макен в канцелярии уездного начальника – ояза и теперь направлялись в окружной суд. К председателю суда офицер решил зайти один, оставив Какитая на ступеньках каменного подъезда. Здесь его и нашел Альмагамбет, узнавший от Данияра, где следует искать Абиша.

– Ойбай, что же ты тут стоишь?! – закричал он во весь голос. – Наших там убивают в Затоне! Скорее туда, может, они еще живы!..

Какитай побледнел.

– Жди меня здесь, никуда не уходи! – крикнул он и, не переводя дыхания, кинулся вверх по широкой лестнице на второй этаж. Альмагамбет проводил глазами Какитая и, обернувшись, неожиданно увидел подошедшего к нему Баймагамбета. По суровому лицу и насупленным бровям рыжебородого он сразу понял, что человек привез недобрую весть. Ярко-синие глаза Баймагамбета тревожно сверкали и от этого казались еще синее.

– Неважные новости! – буркнул Баймагамбет. – Очень неважные! Я был у Данияра, он велел искать вас в суде.

От природы замкнутый Баймагамбет был невероятно скуп на слова, он-то умел держать язык за зубами! Недаром Айгерим прозвала его «секретным сундуком» Абая. Он привык молчаливо выполнять все поручения и даже Айгерим никогда не передавал ничего, что слышал от хозяина. Альмагамбет понял, что из Баймагамбета слова клещами не вытянешь, и расспрашивать его не стал.

Через несколько минут из окружного суда торопливо вышли Абиш и Какитай, они кинулись к Баймагамбету и забросали его вопросами:

– Бака, какие новости?

– Что привез от отца?

Лицо Баймагамбета стало еще более строгим, он вынул из нагрудного кармана сложенное вдвое письмо и молча протянул Абишу. Какитай стал рядом с офицером, и они вдвоем прочитали короткую записку, в которой Абай сообщал о своей ссоре с Уразбаем и предупреждал о необходимости быть осторожными. Словно предвидя грядущие события, он спрашивал Абиша:

«Где устроились молодые? В казахском доме их легче найти. Не поискать ли им пристанища в русской семье, и как можно скорее? Долг дружбы, о котором я писал тебе во вчерашнем письме, обязывает нас приложить все усилия, чтобы сохранить жизнь Дармена и Макен…»