Текст книги "Лейли и Меджнун"

Автор книги: Мухаммед Физули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Площадь разума раздолье предоставит ли страданью?

Физули один скрывает тайну дел своих сердечных,

Все другие в мир открыли путь любовному пыланью.

Лейли узнает Меджнуна в пустынном краю и за свиданье с ним отдает душу свою

Лейли узнала, кто пред ней стоит,

И слезы потекли с ее ланит.

'Мой друг, – сказала, слез лия потоки,

Зверям столь близкий, от меня далекий.

Я вижу, ты искомый мною друг,

Тот врач, что может исцелить недуг.

Тебя я поминаю ежечасно,

Мечта моей души, мой друг прекрасный!

Тебя узнать я сразу не могла, -

Я в сильном опьянении была!

И вот, себя не помня от смятенья.

Утратила на миг я слух и зренье.

Лишь образ твой передо мной возник.

И увидала я прекрасный лик.

Ум помутился, сердце онемело -

И в тьму страданий погрузилось тело.

Тут изумленье овладело мной,

И спутала с чужим я образ твой.

Прости меня, кумир мой ясноокий,

Не упрекай, не укоряй жестоко.

Изныла без тебя душа моя,

Но славен бог – с тобою снова я.

Цветник надежд вновь орошен водою ...

Иль вновь я околдована мечтою?

Свеча моей отрады сожжена,

Ужель судьба моя встает от сна?

Как были тяжелы твои рыданья,

О сердце! Как ты жаждало свиданья!

Свидание с любимым – вот оно,

Не плачь теперь, веселья будь полно.

А вы, глаза, вы лили слез потоки

И спрашивали: "Где Меджнун жестокий?"

Вы кипарис узрели пред собой -

Ему отдайте ценный жемчуг свой.

А ты, душа, ты так всегда страдала,

С любимым встречи вечно ожидала.

У цели ты, – из тела выходи, -

У друга, не в моей живи груди".

О жизни рассказав многострадальной,

Так начала она газель печально:

Газель Лейли

Сердце кровью истекло – я не знала исцеленья,

Не веселье – знала я неизбывное мученье.

Если только на лугу я, гуляя, улыбалась -

Мукой воздавали мне за счастливое мгновенье.

К цели я пришла своей, потеряв сперва надежду,

Но зато мне не пришлось знать любовного сомненья.

Нет недуга у людей, ибо врач – любви блаженство

Лишь увидит тот недуг, сразу даст и излеченье.

Нет терпенья у людей, ибо время постепенно

Затруднениям любым находило разрешенье.

Лик земной покрыл поток слез моих. Одно удачно,

Что они не разнесли зданье моего терпенья.

Ты счастливец, Физули, ныне ты с любимой слился.

Жизнь отдав любимой, ты ей не бросишь обвиненья.

Меджнуна тоска великая гложет, и во мраке неведения Лейли он узнать не может

Меджнун сказал: "Внимающая мне

И тайны излагающая мне -

Кто ты? Скажи свое мне имя ныне,

И почему ты бродишь здесь, в пустыне?

Душа так рада мудрости твоей

И нежной сладости твоих речей.

И сердце дивной полнится истомой,

Ты даже показалась мне знакомой.

Скажи мне, из каких пришла ты стран

И шел каким путем твой караван?

Коль ты – тюльпан, в каких горах росла ты?

Ты лилия? В каких садах цвела ты?

Приятен мне и самый голос твой,

Ты над моею сжалилась душой.

Я от чужого ждать не мог участья,

Не связаны ль незримо мы на счастье?

Ты в тягость, вижу, не сочла меня.

Своею благодатью осеня.

Когда бы спутником моим был разум,

Твои поступки понял бы я разом.

Когда бы скорбь не отняла всех сил,

Когда б я слез кровавых не точил,

Тогда, недоумения не зная,

Я сразу бы узнал, кто ты такая.

А так – мои догадки все пусты,

Сама скорей мне расскажи, кто ты!

Газель Меджнуна

Я в опьянении живу, что значит жизнь, не сознавая,

Кто я, кто кравчий, где вино, где друг, где чаша круговая.

Хотя любимую прошу душе моей безумной внять,

Но не отвечу сам, куда душа уходит кочевая.

Не тот мудрец, кто мир познал, кто знает все, что в мире есть, -

Мудрец лишь тот, кто может жить, о мире не подозревая.

О Физули, твой вздох и стон на весь распространились мир,

Ты рад страданиям любви, – зачем шуметь, людей сзывая?"

Ответ Лейли

Лейли Меджнуну: "Духом непреклонный,

Израненный и страстью полоненный!

Ты временем жестоким пощажен,

Вином отрады щедро напоен.

Ты к цели издалека пробивался -

С тобою та, по ком ты стосковался.

Ты счастлив: все твое, чего хотел.

Перед тобой твоей мечты предел.

Ведь я – Лейли, души твоей желанье,

Больного сердца вечное терзанье.

Мою желал ты видеть красоту,

Желал увидеть ты свою мечту.

Теперь с тобой мы вместе, друг прекрасный,

Зачем же мешкать будешь ты напрасно?

Свиданье нам дано благой судьбой,

Иди ко мне – ведь счастье пред тобой

И сердце я отдам с любовью жаркой,

Я душу сохранила для подарка.

Спеши – не упускай судьбы. Смотри,

Мои дары скорее забери!

Ты болен? Так во мне врача ты встретишь!

Влюблен? Во мне любимую приветишь!

Пусть наша встреча будет счастья пир,

С тобою мы забудем целый мир . . .

К очам-нарциссам ртом прильни-тюльпаном

И лилию скорей укрась рейханом.

Пусть яхонт с бирюзою жар сольет,

Твой попугай пусть сахар мой склюет.

На розу свежею росою брызни,

Дай жаждущему Хызру воду жизни.

А если ты не пламенно влюблен,

Мученьем, горестью не изнурен.

Тогда влюбленным и не притворяйся,

В насмешках над бедой не изощряйся.

Будь мудр и прозорлив, меня пойми, -

Не опозорь меня перед людьми.

Любимый! Тяжело мне безгранично,

Что наши жизни потекли различно.

Что лик мой – солнце – как тебя ни жег,

Согреть тебя на краткий миг не мог.

Что, хоть фиал тебе я подносила,

Твоя душа шербета не вкусила,

Что роза расцвела, а соловей

Сидит, угрюмый, скучный, перед ней.

Все мудрецы признают безусловно.

Что благородства нет в игре любовной!"

И в подкрепленье этих горьких слов

Она пропела несколько стихов:

Газель Лейли

Ты совсем лишил меня рассудка, мной пренебрегаешь почему?

Каково душе моей безумной, ты не вопрошаешь – почему?

Если на меня и не посмотришь ты при людях – я пойму тебя.

Но наедине со мною тоже холоден бываешь – почему?

Если ты безжалостен, не зная, что со мною, – можно и простить.

Но ты знаешь все и не жалеешь, как тут разгадаешь – почему?

Говорят, поешь ты постоянно, розу вспоминая, соловей,

Но теперь ты видишь рядом розу и не замечаешь – почему?

Этот периликий равнодушен ныне к опозоренной Лейли.

Физули, скажи – то равнодушье, ты предполагаешь – почему?

Меджнун Лейли пренебрегает и чистотою помыслов своих сверкает

Сказал Меджнун: "О идол периликий,

Не жги ты щепку с ревностью великой!

Один твой образ поднял столп огня,

С тобою слиться сил нет у меня.

И зеркало ланит – пусть в нем услада

Ко мне, молю я, приближать не надо.

В пылинке, у которой жизни нет,

От зеркала не вспыхнет яркий свет.

Когда еще не гаснул светоч ока,

От взоров убежала ты жестоко.

Теперь, когда я к слепоте привык,

Зачем стоит передо мной твой лик?

С тобой мы цепью связаны любовной,

Друзьями стали мы не суесловно.

Но я отныне внешним не влеком,

С томленьем этим больше не знаком.

Душа пленяется лицом любимой,

Но нет уже души, огнем палимой.

Меня душа покинула давно,

Другой души судьбою не дано ...

Теперь, Лейли, душой моей ты стала,

И кровью и огнем очей ты стала.

Ты ближе стала мне, чем был я сам.

Ты вся во мне. Кому тебя отдам?

Ты сущностью моею стала зримой.

Во мне есть место только для любимой.

Твой свет во мне горит святым огнем,

Вся жизнь моя отныне только в нем.

Я стал тобой, теперь мне это ясно,

Коль ты Лейли, то кто же я, несчастный?

И если я с тобой един вполне,

То истина повелевает мне

Считать, что я твоей души хранитель

И для тебя бессменная обитель . . .

Когда был первый камень заложен,

Я малым был учеником времен,

Тебе во власть они меня вручили

И тем меня абджеду научили.

Но совершенным стал я с бегом лет,

А совершенным нужен ли абджед?

Когда обучен я любви начаткам,

Осталось повторять лишь по тетрадкам.

Своим позором я известен всем.

Тебе на этот путь вставать зачем?

Ты под фатою разума укройся,

Пусть я приму позор, ты – успокойся.

«Меджнун» – ведь стало именем моим.

Ведь я один на свете одержим.

А ты себя не подвергай нападкам

И не учись моим дурным повадкам.

Лишь я – Меджнун, любимая моя,

Меджнунства удостоен только я!

Себе желать моей судьбы – напрасно.

В Меджнуна превратиться ты не властна!

Когда тебе сжимает жалость грудь,

То избери себе смиренья путь.

Всегда ты укрывайся за фатою.

Всегда ты одевайся той фатою.

Не солнце ты, так не являйся всем,

Пусть лик твой для других пребудет нем.

Твои поступки, о кумир прекрасный,

Все обо мне свидетельствуют ясно.

Я на стезе любовной – тонкий прах,

Я славен чистотой во всех краях.

О, пожалей меня – прошу, недужный,

Уста клеветников питать не нужно.

Когда любовь в мою вселилась грудь,

Я потерял навеки чести путь.

Ты честь оберегай, о дорогая,

Всечасно разум свой оберегая".

И, указав Лейли благую цель,

Он произнес чудесную газель:

Газель Меджнуна

Если душа не стремится к слиянью,

образ единый ее утешает,

Ибо влюбленный любимую только

в сердце живущею воображает, -

Знайте: никто порицание злое

бросить любви настоящей не смеет.

Внешний же облик красы преходящей

правдолюбивых мужей не прельщает.

Тот, кто стремится в любви к совершенству,

видимой тот красоты не взыскует.

Несовершенным влюбленным ты будешь,

если лишь облик тебя восхищает.

Признак невежества – если влюбленный

внешней красе воздает поклоненье.

Бренному телу, что скоро погибнет, -

мудрый души своей цвет не вручает.

Если любимого в сердце мы держим,

он не мелькает у нас пред глазами;

Верьте: любовь не меняет обитель,

если себя одному посвящает.

Сердца скрижаль да пребудет свободной

от отпечатка красы его внешней,

Единобожец страницу рассудка

изображением не украшает.

Истинный муж свою верность любимой

видимым образам в жертву отдаст ли?

Изображение внешнее правды

жемчугом истины кто величает?

Чтущие сущность не могут склониться

к тем, кто лишь чувственным образам предан

Коль Физули верит внешности, значит, -

к сущности взора он не обращает.

Лейли неведение Меджнуна одобряет, и его истинная любовь ее покоряет

Лейли сказала: "Муж с душой святою,

Приблизившийся к богу чистотою!

Теперь тебе скажу я, не тая:

Тебя хотела лишь проверить я,

И совершенство мне твое понятно . . .

Такое состоянье благодатно!

Хвала тебе, ты беспримерно чист,

Как прах, горящий в солнце, ты лучист.

Достиг ты, вижу, удовлетворенья -

В душе достиг стремлений утоленья.

Я думала, любовь твоя – обман,

Я видела в твоих делах изъян,

Но мне сказал владыка небосвода:

Слияние слилось с твоей природой.

Мне в горе счастие доставил ты,

И от забот меня избавил ты.

Беспечной я была, самовлюбленной,

Невежеством глубоким опьяненной.

О красоте заботилась кудрей,

О родинке заботилась своей.

Я думала: к слиянью ты стремишься

И по кудрям моим давно томишься.

Теперь блаженство вижу я твое

И совершенство вижу я твое!

Ланиты, кудри, что чернее ночи,

И эту родинку и эти очи

Не для себя всю жизнь я берегла, -

Я, сердце обжигающий, ждала,

Что взглянешь ты на них и, хоть украдкой,

Дашь мне, усталой, миг покоя краткий.

Ты жажду сможешь утолить свою,

Я в грудь твою бальзам добра пролью.

Но на меня ты не бросаешь взгляда, -

Тогда какая в красоте отрада?

В ларце телесном перл-душа горит,

Кого она блаженством подарит?

Я все рассыпать пред тобой хотела,

Отдать душевный жемчуг свой хотела.

Познать слиянье сладкое с тобой.

Навек с разлукою проститься злой.

Но если смысла нет в желанье этом,

Зачем себя позорить перед светом?

Заветов верности не зачеркнуть,

Но все ж небытия мной избран путь.

Пыль внешности доселе покрывала

Моей глубокой сущности зерцало.

Меж внутренним и внешним быть должно

Согласие. Душа и лик – одно ...

Пора моим бутонам улыбнуться -

И пред твоей зарею развернуться.

Ведь сердце кровью слез орошено,

И, как бутон, теперь цветет оно.

Мне дней ковер свернуть настало время, -

Сама себе я ныне стала в бремя.

Теперь мне место в тьме небытия,

В той тьме свой лик укрыть хотела б я.

Когда любимый зреть мой лик не жаждет,

Пусть лик от взоров, чуждых мне, не страждет.

Ведь лик мой нужен только для того.

Чтоб мог любимый созерцать его.

Когда же безобразную не любят.

Пусть рок ее безжалостно погубит!"

Ее глаза застлал туман и мрак,

И вот газель она пропела так:

Газель Лейли

Красавица – та, кем любуется милый,

иную красавицей мы не зовем.

Любимого взоры дают совершенство,

тех взоров целебных пусть ищет тайком.

А та, что любимого не привлекает,

она недостойна любимою быть,

Коль внешняя прелесть для мудрых ничтожна,

то пользу какую мы в ней обретем?

Любимой лицо пусть пребудет укрыто

от тех, кто не знает божественных тайн,

Кто сущность возлюбленной знать пожелает,

тот должен владеть совершенным умом.

Бессмысленно будешь стремиться к слиянью -

таким вожделением стыдно пылать.

Коль подлинно любим, какое различье

слиянья с разлукой тогда мы найдем?

Сокровище жизни монетою веской

влюбленный возлюбленной должен отдать, -

И плохо, когда не полна эта жертва

и скупость ее сократила объем.

Кто любит мирское – тех нежность красавиц,

причуды, приманки влекут за собой,

А тот, кто вкусил от божественных истин, -

ужели он родинкой будет влеком?

Напрасно аскет в мире внешности бродит,

ты это заметишь легко, Физули!

О, как он беспечен: подумать не может,

что страсть лишь к стыду заведет его в дом.

Конец главы

Едва произнесла последний слог,

И видит – на верблюде мчит ездок:

Какой-то всадник скачет одинокий,

Как ветер, мчится тропкой недалекой.

Зачем в пустыне рыщет всадник тот?

Кого в пустыне ищет всадник тот?

И поняла; он едет с мыслью злою

И горе тяжкое везет с собою.

Увидел он, что луноликой нет,

Помчался, торопясь за нею вслед.

Колючка к саду только приближалась,

Как роза с вешним садом распрощалась.

Чтобы никто не ведал ни о чем,

Лейли гнала верблюдицу бегом.

Но всадник, видя Солнце издалека,

Тревожился уже не столь жестоко.

Увидевши красавицу вдали,

Не отставал он больше от Лейли.

Орлицу он вернул в гнездо родное,

Обрел садовник древо молодое.

Меджнун опять остался средь песков, -

Друг змей и собеседник муравьев.

Он встать не мог, так ослабело тело,

А сердце вовсе биться не хотело.

О достоинствах Меджнуна речь ведется ныне и о том, как он жил в пустыне

Страны мучений горьких царь царей -

Меджнун, отец бесчисленных скорбей.

Таким был чистым, что земные дали

Подобного ему и не видали.

Он рядом с горней истиною жил,

Ему служивший – ангелу служил.

Гонимый людской злобою великой,

Избрал себе он образ жизни дикий.

Но ангелы в обличий зверей

Дружили с этим духом средь людей.

Казалось, звери вкруг него сидели, -

То были ангелы на самом деле.

Лишь высота духовной красоты

Его спасла от дольней суеты.

Ни холод, ни жара не причиняли

Меджнуну ни заботы, ни печали.

Непостоянным он наш мир нашел,

Именье отдал и ничто обрел...

Он шел за ищущими единенья,

Достигши высей самоотреченья.

Исполнив светом существо свое,

Он про еду не думал, про питье.

Он, дух в огне сжигая нестерпимом,

Постигнул истину в покрове зримом.

Но внешности пустой не верил он,

К творцу высокой мыслью устремлен.

Слог у него был ясный, мерный, плавный, -

Глубоких мыслей был он царь державный.

Он тонкую беседу мог вести,

К Познанью знал он верные пути.

Когда читал он вслух свои страницы, -

То в воздухе над ним витали птицы.

Страдалец этот в горечи обид

Сложил газелей много и касыд.

И всюду пел он их в тоске безмерной,

Его друзья ему служили верно.

Они, стихи чуть записать успев,

Слова их повторяли и напев.

Измученный, покинутый в кручине,

Стал в мире знаменит по той причине,

Его слова и красота чела

Пленяли всех, в ком истина жила.

Достигнув этих совершенств нетленных,

Причислен к лику сердцем совершенных.

Сложил стихи он эти о себе,

Своих стремленьях и своей судьбе:

Газель Меджнуна

Развалин груды – вот мы чем весь этот мир земной считаем,

Но скрыт среди развалин клад – богатый и благой – считаем.

Поклонник внешности пустой пусть мудрецом сочтет себя,

Но там, где истина царит, он лишь невежда злой – считаем.

Невежды мнят – в вине покой, но мы, пророки наших дней,

Мы вылили его давно, – в нем кровь, а не покой – считаем.

Мы поняли, что бренный мир неверен никому из нас,

Пусть им владеет Сулейман, обманщик он дурной – считаем.

Ты думал, Физули: мечеть и винный погребок – одно,

Выходит, что напрасно мы великим разум твой считаем.

Весна жизни Лейли превращается в осень

О кравчий, велико блаженство наше, -

Скорей подай две-три-четыре чаши.

Коль ты желаешь веселить сердца,

Пои людей блаженством до конца.

Дай, друг мой, чашу каждому хмельную,

Но мне подай ты самую большую.

Я до сих пор лишь полуопьянен, -

Я тяжкою печалью побежден.

Приятен пир людей, приятна радость,

Но удаляться с пиршества – не в сладость..

...Тот летописец состоянья дней

Такой конец дал повести скорбей:

К слиянию не утолив влеченья

И от Меджнуна снова в отдаленье,

Лейли решила не смотреть на мир:

Своей душой не дорожил кумир.

Пришла зима. И месяц дей – грабитель,

Утехи все из цветника похитил.

Стал храмом скорби сад, а был, что рай,

И горестью звучал вороний грай,

Стал кипарис Меджнуном обнаженным,

И, как Лейли, тюльпан исчез со стоном.

И ветер бушевал. Стволы дерев

Качались и ломались, ослабев.

Погас тюльпана блеск и светоч розы,

И сад Зулматом сделали морозы.

Тюльпан, боясь внезапных холодов,

И роза, опасаясь злых ветров, -

Тот в горы яхонты снес на продажу,

Та – в сад сложила лепестков поклажу.

Все реки превратились в длинных змей -

И яд с собою каждый нес ручей.

И небо разверзалось над землею,

И ливень каплей ранил, как стрелою.

А ветер, изо всех напавши сил.

Над садом злобно чудеса творил:

В железо воду превращали вьюги

И делали для цветников кольчуги.

Меж тем недуг Лейли вершин достиг,

И отдохнуть она пошла в цветник.

Тюльпаны, розы – где? Их и следа нет,

Вид голых веток больно сердце ранит.

Нет и цветнике бывалой красоты,

Достигло безобразье высоты.

Поникли травы гордые печально,

Листки поникли в скорби погребальной.

И сад кладбищем показался ей,

И на душе ей стало тяжелей.

Тогда она, тосклива и уныла,

Свою тоску пред цветником открыла:

"Печален ты и холоден, мой сад,

Какие горести тебя томят?

Я так же, как и ты, больна, вздыхаю,

Без розана истомлена, страдаю.

Не быть с Меджнуном мне в его краю,

Не повидаться с ним в его раю.

Хоть осень сорвала твои одежды,

Ты на весну еще хранишь надежды.

Но мне надежды па слиянье нет,

Насколько больше тяжесть этих бед!"

Все больше каждый миг она страдала,

И небо, ей сочувствуя, рыдало . . .

Лейли оставляет матери свой завет и с именем любимого на устах уходит от дольних бед

И к богу вознесла она мольбу,

Пожаловалась богу на судьбу:

"О в судный день единственный владыка,

Султан престола вечности великий,

Горю я в безнадежности огне.

Клянусь тобой, жизнь надоела мне!

Моим возлюбленным я не любима,

Меня тоска долит неумолимо.

Свеча в ночи разлуки с милым я,

Вовек неизлечима скорбь моя.

Меня насилье времени сжигает,

Моя мольба тебя не достигает.

Я думала, мне жизнь еще нужна, -

Еще с любимым слиться я должна,

Но, солнце света в высоте небесной,

Жизнь – лишь завеса пред мечтой чудесной.

Так приобщи меня к небытию,

Я в нем познаю истину твою".

И проявил господь к несчастной жалость -

Ей овладела тяжкая усталость.

Холодный ветер дул и дул все злей,

И слабость одержала верх над ней.

Болезнь одолевала в страшной схватке -

Душа изнемогала в лихорадке.

Красавица, подобная луне,

Горела, как свеча горит в огне.

И кинула краса и борьбе жестокой.

Как вянет роза, сети нет в ней сока.

И до того была худа она,

Что и глазам была едва видна.

И тот, кто подходил к ее постели,

Не замечал дыханья в слабом теле.

Исчез здоровья и малейший след,

А смерти были тысячи примет.

И вот она перед дорогой дальней,

И вот настал последний час прощальный.

И, сбросив, наконец, фату стыда,

Она сказала матери тогда:

"О мать, бальзам мучительной печали,

Твои лучи всю жизнь мне освещали!

Невыносимой скорбь моя была,

Но я скрывала все, пока могла.

Теперь, перед последнею дорогой,

Открою тайну, что хранила строго,

В последний раз вниманье прояви:

Знай, я поражена мечом любви.

Лишь от одной причины я страдаю;

Измучена любовью, я рыдаю.

О горе, я бедняжка, влюблена,

Я неким луноликим пленена.

Я за любовь свою платила кровью,

Вся жизнь моя отмечена любовью!..

К любимому стремилась я всегда,

Но слиться с ним мне не дала беда.

Полна любви, я ухожу далеко -

Что делать, если это воля рока!..

Не только я тоской изнурена,

В разлуке я страдаю не одна.

И он, страдалец, мной пленен, несчастной;

Долиной скорби бродит он, несчастный.

Меня безумней и печальней он,

Меджнуном за безумье наречен.

Все дни свои он проводил в страданье,

И сердца он не утолил желанья.

Из-за меня его позор постиг -

Его порочит всякий злой язык.

Но и Меджнун страдает не напрасно, -

Я гибну от своей вины ужасной.

Из мира удаляюсь я, больна,

Весь мой недуг – моя пред ним вина.

О мать, несчастных дней моих начало,

Что нежила меня и утешала!

Когда я в свой последний путь пущусь

И с этим дольним миром распрощусь,

А ты пойдешь, страдая, по пустыням,

А ты пойдешь, рыдая, по пустыням

И попадешь в его далекий край, -

Страдальцу весть о тяжком горе дай.

Увидишь – бродит он, тоской палимый,

Не проходи, я умоляю, мимо.

Не отпускай его полу, держи,

Пусть молится за грешную, скажи.

Скажи ему: "Друг истинный и верный!

Лейли погибла от любви безмерной.

Итак, Лейли сдержала свой обет,

Он нерушим остался с бегом лет".

И передай от имени печальной:

"О гордый верностью своей хрустальной!

В обитель дружбы я свой путь держу,

Свободой, счастьем вечным дорожу.

И ты приди в небесные чертоги,

Я жду тебя, не мешкай по дороге.

Когда ты впрямь товарищ верный мой,

Не надо ждать, покинь же мир чужой,

И заключим навек союз с тобою,

Как велено и сердцем и судьбою.

С тобою там уединимся, друг,

Откуда к миру не дойдет и звук.

Я удаляюсь в вечную обитель,

Где враг бессилен, где молчит хулитель.

Я рассказала все, тебя любя,

Предупредить хотела я тебя".

Закончив этот свой завет прощальный,

Она пустилась в дальний путь печальный.

Любимого призвав в последний раз,

Лейли, о встрече мысля, ввысь неслась.

Кто на земле в ничто не превратится?

Ужели злобе неба есть граница?

Ведь что наш мир? – Семиголовый змей.

Его любви нет ничего страшней!

Все милости его с бедою слиты,

Его и мед и сахар – ядовиты.

Всегда, всегда в движенье небосвод, -

Тот, кто пришел – известно нам – уйдет.

Давая людям мира наставленья.

Мудрец был прав в своем стихотворенье:

Газель

Мир заботой тебя отягчает, о сердце,

и гнетет тебя вечно его кривизна,

Только в смерти найдешь ты покой от мучений,

смерть – блаженства и радости вечной страна.

Правда, будешь лежать одиноко в могиле, -

но зачем же ты смерть ненавидеть решил?

Нет, могилу люби, ибо в горсточку праха

человека частица всегда вобрана.

Что бы в мире ни клал ты в основу строений,

та основа пребудет непрочной, поверь.

Нужно в вечном жить мире – спокойнее это,

ибо вечного мира основа прочна.

Смерть спасет твою душу от сора и грязи -

опасенья и страхи отнимет навек,

В той жемчужине скрыт эликсир чудотворный -

той алхимией будет душа спасена.

Совершенства любви человек достигает,

если к смерти ведет его мудрости путь.

Исполняющий волю любви – умирает,

ибо сила любви только в смерти ясна.

Если будешь весной в цветнике, попирая

легкий прах, что у ног разостлался ковром.

Ты его возлюби, ибо в каждой былинке -

в ней Джамшид, в ней Джамшидова чаша видна.

Люди мира у жизни в плену пребывают

и не знают всей ценности небытия.

Физули, отказаться от гнета явлений -

лишь тебе одному эта сила дана.

Конец главы

И на Лейли – на розу сада нег -

Осенний ветер совершил набег.

Жестоко налетела злая осень

И завершила счет коротких весен.

Мать, сняв фату с своих седых волос,

И день и ночь лила потоки слез.

И, щек шафран осыпав камфарою,

Над дочерью рыдала молодою.

И долго продолжался горький стон:

Кто не заплачет, горем уязвлен?

Она блюла обычаи печали,

И с нею люди дальних стран рыдали..

И, схоронив останки, все в слезах,

Насыпали на них могильный прах.

Взял дольний прах остынувшее тело;

Душа к пределам горним полетела . . .

Познав любовь, до бога поднялась

И каплей в море божества влилась.

Меджнун о смерти Лейли весть получает и с именем любимой на устах богу душу вручает

Срыватели цветов в садах страданий,

Хранители всех горестных преданий,

Решив закончить летопись скорбей,

Так начинали в горести своей:

Прошло немного времени, и вскоре

Страдалец Зейд узнал о тяжком горе.

Он в путь тотчас отправился, чтоб снесть

Меджнуну эту горестную весть:

"Сраженный горем и судьбой ужасной!

Как жаль, что в жизни ты страдал напрасно!

Ничтожен твой заветный талисман,

И от него не польза, а изъян.

Сверни ковры, пришел конец товару,

Осталось подвести итог базару.

Лейли всю жизнь Меджнуну отдала.

Ты будь живым, она в ничто ушла.

Та, что была причиной злоключений,

Из-за тебя погибла от мучений. . .

Прекрасная ушла в далекий край, -

Теперь ее обитель вечный рай.. ."

Услышав эту весть, Меджнун несчастный

Исторг из глуби сердца стон ужасный,

И этот стон его, печальный крик,

Лейли любимой в небесах достиг.

В стенаниях была такая сила,

Что чуть ее от сна не разбудила!

Стон поразил Меджнуна самого,

Ума, сознания лишил его.

Придя в себя, он зарыдал бессильно,

На лик осенний сыпал град обильный.

И Зейду горестный он дал ответ:

"О кравчий пира зол и горьких бед!

Зачем тебе нужна душа страдальца,

Зачем и сердце слабое скитальца?

Меня, беднягу, не жалеешь ты

И жжешь огнем, не зная доброты.

Ты, вижу, чашу с ядом мне подносишь

И у суда небес мне смерти просишь.

Ужели муравья тебе не жаль?

Стеклу конец, когда ударит сталь!

Ужели гнет творить не надоело?

Грех искупи, сверши благое дело!

К обители любимой я хочу,

Я превращусь в надгробную свечу!"

И вот за Зейдом шел он, с миром в ссоре,

Не дай нам бог такое ведать горе!

Едва лишь на могилу он взглянул, -

К печальным плитам плача он прильнул.

На голову, как на курган могильный,

Он сыпал прах и слезы лил обильно.

Без устали он горько слезы лил, -

Могильный камень в яхонт превратил.

И слезы, землю пропитав собою,

Текли ручьем под рыхлою землею.

И жемчуга своих бесценных слез,

Рассыпав, в дар любимой он принес.

И так, скорбя, свои призвал он очи:

"О звезды черной беспокойной ночи!

Глаза! Пора подняться в небеса, -

Ведь скрылась солнца светлая краса!

Луна теперь в созвездии далеком,

И спутник не дан ей жестоким роком.

Коль совесть есть у вас, не стойте тут, -

Летите к праху – там давно вас ждут!

Хочу, чтоб там вы жемчуг[85]85
  То есть Лейли


[Закрыть] отыскали,

Ах, что с ним злые сделали печали!

Прах ног облобызайте вы ее

И расскажите бедствие мое:

"Зачем, свеча, от нас ты удалилась,

Завесой от страдальца отделилась?

Мир налил чашу, полную вином, -

Из этой чаши пили мы вдвоем.

Иль одурманена ты чашей мира,

Что не могла уже продолжить пира?

Свечою ты была, горя в ночи,

Но страсть пришла – и вот уж нет свечи.

Хотя совсем недолго ты горела,

Горения не выдержало тело.

Недолгим бдением утомлена,

Сомкнула очи ты под гнетом сна.

Я шел с тобой; не знал, что время минет -

И мой сердечный друг меня покинет.

Гордись, ты небо превзошел, о прах,

Чистейший жемчуг у тебя в руках.

Змея, счастливей ты кудрей: страдая,

В кудрях живет ее душа больная.

Склонись пред родинкою, муравей,

Ты жизнь разбитую увидишь в ней.

Жизнь, ныне путь свой завершай устало, -

Глаза мои отныне тьма застлала.

С моей любимой был прекрасен мир,

А без нее он бесприютно сир.

Душа, скажи: "Прощай, больное тело,

С недугом мне бороться надоело".

Приди, о смерть, прекрасна и добра,

Печаль и горе устранить пора!

О помоги – ведь я живу, страдая,

В небытие зови меня, благая.

Сотри с зерцала ржу, полна любви,

Завесу заблуждений разорви.

О, не препятствуй мне уйти из мира,

Туда, где встречу милого кумира.

Любимая моя ждет вдалеке,

В прекрасном, безопасном уголке.

Я должен с ней скорей соединиться,

О, помоги мне с милой сердцу слиться!

Избавь меня от этих злых тревог:

Ведь, наконец, мне улыбнулся рок.

О боже, я в кумире лишь нуждаюсь,

В душе и в жизни, в мире – не нуждаюсь.

Молю – ты с ней меня не разлучай.

И жизни вновь меня ты не вручай".

Не зная ни мгновения покоя,

Невольно слово он сложил такое:

Газель

Душа в разлуке истомилась – любимого дыханья жажду,

Бальзама встречи с ясноликой в печали расставанья жажду.

Я соловей печальных стонов, и я не попусту вздыхаю -

Стремлюсь я в сад, устав от клетки, я цветника в рыданье жажду.

На рынке наших дней нет спроса на мой товар – зачем им мысли?

Другого рынка для товара я в вечном ожиданье жажду.

Хочу в небытие укрыться от бедствий наших дней тяжелых,

Душе и телу избавленья от тяжкого страданья жажду.

И вовсе не случайно смерти желаю я в ночи разлуки -

Я утолителя мученья, свершителя желанья жажду.

Любимая теперь на вечном пиру – ужели я отстану?

Я в этом бренном храме счастья с любимою свиданья жажду.

Небытия никто не хочет, о Физули, по вольной воле -

По что же делать: против воли небытия, сгоранья жажду.

Конец главы

Лищь горем поделился он своим

Как провиденье согласилось с ним

И пролилась божественная милость -

Душа его с Лейли соединилась.

В саду деяний он цветы собрал

И выпил смертного вина фиал.

Он в забытьи склонился над могилой -

И отдал душу у надгробья милой.

Сказал: «Лейли!» – и отдал душу ей,

Влюбленный тот, прообраз всех друзей.

Любовь такой должна быть, без сомненья,

Вся жизнь его достойна изумленья.

Подумать можно – властью обладал

Он над душой и только часа ждал.

Когда, вращаясь, наступило время,

Он снял с души существованья бремя.

Пока на свете жил его кумир,

Еще умел ценить он этот мир.

Когда кумир наш бренный мир покинул,

Он тоже сразу этот мир отринул.

Печальный Зейд, увидев ту беду,

Со стоном ворот разорвал в бреду.

Он начал громко вопиять в печали -

И до зенита вопли достигали.

Немедля тяжкий вздох его привлек

Всех – юг и север, запад и восток.

Людей великое собралось море,

Чтоб видеть тяжкое Меджнуна горе.

Лежал Меджнун могилы на краю,

Любимой душу отдал он свою.

Рыдали тяжко над его судьбою,

Кончиною безвременной и злою.

Потом, омыв, в могиле погребли -

В той самой, где лежала и Лейли.

И вместе были слиты – горемыка

И утешений сладостных владыка.

На небе души их теперь сошлись.

Тела их в прахе, как друзья, слились.

Теперь исчезла видимость пустая,

Искатель к цели подошел, страдая.

Два государя на пиру вдвоем,

И две лупы с созвездии одном.

Поставили плиту на той могиле -

И в мире эту повесть разгласили.

Могила дорогой для всех была -

Желаний исполнение несла.

Могила верных стала чудотворной,

Святыней мира стала необорной.

Здесь видишь следствие святой любви,

Пойми! На помощь разум призови!

Зейд видит Меджнуна и Лейли во сне

3ейд по соседству жил к святыне этой,

Своей великой верностью согретый,

Он на гробницу много внес даров,

Построил много вкруг нее дворцов.

Огонь в его душе воспламененной

Свечу могилы сохранял зажженной.

Ресницами с могилы пыль сметал.

Слезами поливать ее он стал.

Он в постоянной пребывал печали,

Его рыдания не утихали.

Сидел он у могилы как-то раз

И задремал под утро, утомясь.

Невзгоды силы Зейда подточили -

И он заснул, простершись на могиле.

И дивный сон увидел он в тоске

Увидел две луны он в цветнике,