Текст книги "Лейли и Меджнун"

Автор книги: Мухаммед Физули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

О дивный светоч, продолжай светить!

Когда сражен я был мирским недугом.

Заботясь обо мне, ты был мне другом.

Ты бедствиям сопутствовал моим,

Ты горестям сочувствовал моим, -

Что ж ты не перенес моей кручины?

Иль страшной испугался ты пучины?

Зачем из мира ты ушел, скорбя?

Иль я так тяжко оскорбил тебя?

О ты, источник дней моих теченья!

Лишь в счастии твоем – мое спасенье.

Я осознал – на мне вина лежит,

И я пришел: меня терзает стыд.

Вверг в зло тебя я в мире быстротечном, -

Ужель меня презришь ты в мире вечном?

Я жертва негасимого огня,

В пучину скорби бросил ты меня.

Покоя, воли пожелав, достойный,

Ты удалился в уголок покойный.

Кто затрудненья все твои решил,

От горя спас, печали облегчил?"

И так всю ночь тот пленник злой разлуки

Скорбел, рыдал в своей сердечной муке.

Когда на мускус села камфара[78]78
  То есть когда ночь (черный мускус) сменялась днем (белой камфарой).


[Закрыть]

И свет проник в глубь мрачного шатра.

Он вновь обрядам скорбным предавался

И на кладбище недждском убивался.

Конец главы

Великие открыли мудрецы:

Любовь и красота – суть близнецы.

Мир отраженье в красоте находит,

Любовь на то зерцало блеск наводит.

Любовь без красоты для нас темна,

Но лишь с любовью красота нежна.

Нет красоты – любовь немного стоит,

Лишь в красоте она себя раскроет.

Коль нет любви – не ценят красоты,

А есть – тогда о ней лишь все мечты.

И если был Меджнун свечой собранья,

Лейли была источником пыланья.

Меджнун был чашей, радующей взгляд,

Лейли – вином, усладою услад.

Меджнун взял у Лейли все совершенство,

От красоты росло любви блаженство.

А красота Лейли – Меджнуна дар,

Лелеял красоту любовный жар...

... Бродил Меджнун однажды, изнуренный,

В пустыне, долгим плачем утомленный.

На камне два рисунка встретил он -

Меджнуна и Лейли заметил он.

Тогда он очерк стер своей любимой.

Оставив свой, пустынею хранимый.

Спросили: "Что тобой совершено,

Зачем из двух оставил ты одно?"

Ответил: "Мы с Лейли одно созданье,

Единому зачем два начертанья?

Разумный человек найдет ответ:

В нас двойственности больше нет примет".

Спросили: "Разве поступил ты честно?

Остался ты, любимая – безвестна!

Зачем ты здесь, когда любимой нет?

Ее рисуй, а свой ты стер бы след!"

Ответил: "Было бы не объяснимо,

Когда влюбленный был бы скрыт любимой!

Влюбленный – тело. А она – душа,

Когда же в теле нам видна душа?

Пусть будет лик возлюбленной за скрытым,

Влюбленный же пусть будет знаменитым:

Когда влюбленный слез потоки льет,

Он миру о любимой весть дает".

Меджнуна совершенные черты и достоинства его чистоты

Меджнун был царь страны земных печалей,

Меджнуна войско звери составляли.

С газели в дань он мускус получал,

А соболь шкуру в дань ему вручал.

Меджнун был справедливым государем,

Великодушен был ко всем он тварям.

Тот, чья всегда верна была любовь,

Свою зверям кровавым отдал кровь.

Тек из его очей поток багряный,

И всех зверей кормил он неустанно.

И хищники покорною толпой

С ним жили, не воюя меж собой.

Там тигры и онагры мирно жили,

И волки там с оленями дружили.

Козленок молоко, не оробев,

У львицы пил; дружил с косулей лев!

А муравьи дома себе лепили.

Не ели зерен – слезный дождик пили ...

Но очень часто слезы из очей

Лились потоком, унося зверей.

Горел он иногда, скорбя жестоко,

И звери обжигались издалека .. .

На голову себе он сыпал прах, -

Лопата – каждый ноготь на руках.

И слезы перемешанные с пылью,

Служили почвой дивному обилью.

Для ланей был он как цветущий луг,

Коль не хватало им лугов вокруг.

Когда он ощущал к оленю жалость,

То столько слез, бывало, проливалось.

Что много сочных листьев и плодов

Рождалось, будто в зелени садов.

С улыбкой брал змею нередко в руки

И говорил тот мученик разлуки:

"Я пряди – непокорные нашел,

Я гиацинты черные нашел".

И, словно смелый барс, пятнистым был он

И, как могучий лев, когтистым был он.

Так львов путеводителем он стал,

Так барсов покровителем он стал.

Меджнун всевышнему молится чистосердечно, и стрела его молитвы попадает в цель милости предвечной

Когда ночной закрыло темнотою

Прекрасный день, как свет лица фатою.

А небо, в недрах алый скрыв рубин,

Рассыпало жемчужный свой кувшин

И край вверх дном перевернуло целый,

Рой подданных светил явивши смело.

Когда небесный врач, взяв алый мак,

По зернышку готовил свой тирьяк,

Невеста-небо, оробев сначала,

Жемчужины на платье пришивала.

Луны корабль, попав в водоворот,

По Млечному Пути пошел вперед.

А Утарид чернилами своими,

Вписал свое в тетрадку неба имя.

Зухра, рассыпав чернь своих кудрей,

Свой ясный лик укрыла быстро в ней,

И солнце закатилось; звезды-свечи,

Открыв глаза, искали место встречи.

Копьем своим едва блеснул Бахрам,

И сразу покорилась область Шам.

Оделся в черное Бурджейс печальный:

Свершить обряд над солнцем погребальный.

Круг неба зеркалом блестящим стал -

И начал в зеркало смотреть Зухал.

Мисмар на небосводе укрепился -

Стелить ковер свой черный торопился

Овен у горних стал гулять дорог,

Стал на лугу резвиться Козерог.

Телец стал мускусным быком отважным,

Наполнив луг благоуханьем влажным.

Сиял в алмазах пояс Близнецов,

А пояс неба – в тысячах цветов.

Не вынес ветер нападенья Рака,

Бежал он; укрепилось царство мрака.

От солнца удалился Лев, урча,

Дымя, как догоревшая свеча.

Изящно Девы кудри умастили.

Как будто мускус амброй навощили.

И небо, коромысло взяв Весов,

Отвесило земле горсть жемчугов.

И Скорпион, схватив конец аркана,

Душил Ночного дэва[79]79
  Ночной дэв – название созвездия


[Закрыть] неустанно.

Небесный Чародей[80]80
  Чародей – название созвездия.


[Закрыть], схватив свой лук,

Стрельнул падучею звездою вдруг.

И Козерог, обросши черной шерстью,

Покрыл страницы книги неба перстью.

Ведром, пронзенным тысячью скорбей,

На мир лил капли света Водолей.

Иону-солнце Рыба проглотила,

И молния все небо осветила.

Ахбаш повсюду разложил товар,

А Джабха – свет чела давала в дар.

В своем сиянье Хака красовалась.

Венцом алмазным Хана любовалась,

Шартейн, Бутейн, Самак, Аклил – чредой

Вручали небу свет свой золотой

Для Вариды, Садира, Нааима -

Чтоб тратили они неутомимо.

Жемчужный приготовили наряд,

Альдебаран и звездочки Плеяд.

Горели среди звездного пожара

Законы Мукаддама – Муаххара.

Меджнун расстроен был и потрясен, -

Делам небесным поражался он.

На небо глядя жадными глазами,

Он полнил землю звездами-слезами.

Просил совета он у алых роз,

Ему являлись сотни странных грез.

Сперва он к Утариду обратился

И все поведал, чем он тяготился:

"Владыка мощный преданных сердец,

Вождь разума, мышления венец!

Ты, книгу мысли пишущий глубокой,

Стоящий у небесных тайн истока!

Желанья, цели ты установил,

Царей, владык на власть благословил.

Как много тяжких бед меня тревожит!

Их счесть твое искусство только может!

В письме к царице плач мой изложи,

Вручив письмо, мне милость окажи.

Пусть твой калам низвергнет все напасти

И исцелит безумного от страсти".

Когда Меджнун увидел: Утарид

Не может горьких   исцелить обид.

От Утарида взор отвел упрямо,

Стал ожидать удачи от Бахрама:

"О славный на просторе боевом!

Ты, одолевший мир своим мечом.

Ты, в стольких славных битвах победитель

И в мире совершеннейший воитель!

Я слаб, а враг мой – крепок и силен,

Я одинок, а враг – души лишен!

Будь милостив, несчастным помогая,

От одиноких горе устраняя!

Моих врагов безжалостно рази,

Чтоб от любимой мог я быть вблизи".

Но Утарид с Бахрамом не внимали -

Им были чужды беды п печали.

Он верить перестал в перо и в меч -

И к богу обратил смиренно речь,

Вперив свой взор в небесную обитель:

"Меча владыка и пера властитель!

Бахрам – твой раб, а Утарид – гонец.

Лишь ты один – создания венец.

О хлеба нам насущного податель.

Ты сжалься над измученным, создатель!

Прошу я: сострадай моим слезам,

Дай сердцу гной живительный бальзам!

Лейли ты создал гурией прекрасной -

И вот ее красой сожжен несчастный,

Ты миру сотворил ее на плач, -

Она – и мой безжалостный палач.

Хотел ты, чтоб она мирам светила,

Она – огнем всю землю охватила!

Ты тяжким горем истерзал меня,

Лейли вонзает злой кинжал в меня.

Из за Лейли меня объяло горе,

Я погрузился в беспокойства море.

Но у нее нет чары колдовской,

Чтоб мне вернуть утраченный покой. .

Лишь ты, небесного владыка царства,

От ран моих мне можешь дать лекарство.

Лишь твой бальзам унес бы всю беду,

Целителя другого не найду.

О скорбью полонящий повелитель,

Где у меня другой есть попечитель?

О горе мудрецам поведал я,

Никто не знает, в чем болезнь моя!

И лишь в одном тебе я вижу друга,

Один лишь ты излечишь от недуга.

Болезнью поразив, ты лечишь сам;

Ты дал недуг, так дай теперь бальзам.

Мое блаженство совершенным сделай

И страсть мою навек лиши предела.

Чтоб мог я видеть лал небесный твой[81]81
  Небесный лал – солнце.


[Закрыть] -

И чистым стать, как этот лал, душой . . .

И пусть во мне Лейли увидит всякий -

Твой отблеск в нас пусть не блестит двояко[82]82
  То есть Лейли и Меджнун одинаково отражают бога, так что нет надобности видеть одновременно их обоих.


[Закрыть].

Пусть вечно возрастает скорбь моя,

Питая вечно горечь бытия.

Пусть больше всех томят меня страданья:

Большая честь – такие испытанья.

Коль милой не увижу я моей,

Пусть гаснет свет измученных очей.

Коль не смогу я наслаждаться, мучась,

Пусть горькая меня постигнет участь . . .

Газель печального Меджнуна

Боже мой, ради правды, открытой великим пророком,

Ради светлых пророков, живущих на небе высоком;

Ради тех, что послал ты, чтоб истины свет возвестили,

Ради мира, что ты озираешь недремлющим оком;

Ради храма, в который чужие не смеют проникнуть,

Ради тех, что приходят подсводы в волненье глубоком;

Ради страха благого пред гневом господним ужасным,

Ради той благодати, что ты изливаешь потоком;

Ради гнета безжалостных дев, что терзают влюбленных,

Ради верности юношей, даже в страданье жестоком;

Ради той красоты, что вложил ты в Лейли благодатно,

Ради горя, терзаний Меджнуна, согбенного роком;

Награди Физули счастьем бедной и горестной жизни,

За несчастья тебе он хвалою воздаст – не упреком!"

Продолжение главы

Так скорбно он молитвы возносил,

За муки воздаяния просил . . .

Раскрылась роза утреннего сада,

Явилось солнце, для людей отрада.

Запели птицы утренний напев,

И ворон мрака сгинул, улетев.

Сначала на востоке заалело,

Потом страница мира стала белой

И небо, взяв зерцало из огня,

Метало жемчуг на дорогу дня.

Об искренности утро говорило,

И роза радости – бутон раскрыла.

От щедрой чаши солнца в краткий миг

Джамшида пиром стал небес цветник.

Меджнун тюльпаном поднялся на горы

И, горько плача, оглядел просторы:

И видит – Зейд подходит, давний друг, -

Поверенный его сердечных мук.

Улыбка на лице была такая,

Что красотой он озарял, сверкая,

Лицо изображало торжество,

И удивил Меджнуна вид его.

Сказал Меджнун: "Ты весел безгранично,

Но для тебя веселье необычно.

Или конец мучениям твоим?

С любимой дышишь воздухом одним?

Скажи, какую ты изведал сладость,

Откуда у тебя такая радость?"

Рассыпал жемчуг Зейд: "Внемли, Меджнун,

О счастье всем несущий гамаюн!

Вчера пошел я в дом твоей любимой -

Увидеть кипарис, судьбой хранимый.

Сказал, молитву надо передать,

А сам успел кумир твой повидать.

Увидел я ланиты без сиянья

И красоты зерцало без сверканья.

Нет влаги на рубиновых устах,

Нет лунного блистания в чертах,

Жемчужинами лалы украшает[83]83
  То есть льет слезы (жемчужины) на щеки (лалы.)


[Закрыть].

Росою розы лика орошает.

Меня узрев, заплакала сильней

И мне сказала: "О венец друзей!

Быть может, ты пройдешь пустыней Неджда,

Того увидишь, в ком моя надежда.

И, если с ним ты встретишься в пути, -

Страдалицу о том оповести!

Как жизнь его печальная проходит,

Здоров ли он, и с кем он дружбу водит?

И если только будешь в тех краях,

То помоги измученной в скорбях!

Скажи ему, как я живу, рыдая,

Спроси про все, что знать хочу, страдая.

Спроси, как сносит он несчастий спор,

Гнет жизни и мучений заговор.

Он по отцу скорбит? И я немало -

Меджнуну передай – о нем рыдала.

Скажи ему: "Покинув этот луг,

Тот кипарис меня покинул, друг!

Мечтал отец твой, не смыкая веки,

Чтоб мне твоей подругой быть навеки.

И небо отняло у нас его -

Средь вражьих тысяч друга одного.

Насилье это страшно и жестоко,

Но можем ли сломить мы волю рока?

И как ни тяжела бывает скорбь, -

Терпи, спины в отчаянье не горбь.

Ты знаешь – я томлюсь в глухой темнице

Моя же честь велит мне так томиться.

Когда свече открою тайну я,

То мне страшна бывает тень моя.

А если тени сердце я открою,

Боюсь, что буду предана свечою

Предлога для письма я не найду, -

Подруге не могу раскрыть беду.

Я – что бутон, уста мои закрыты,

Кровь бьет из сердца. Нет нигде защиты.

А ты в стране свободы царь царей,

Свободно выбираешь ты друзей.

Вслед за рукой, ты как перо, не ходишь,

И где душе угодно, там и бродишь.

Так что ж молчанью твоему виной?

Сказать бы нам ты должен, что с тобой?

Стихи твои прекрасны и волшебны,

А речи упоительно целебны.

Так почему же мне не пишешь ты?

Иль жалобы моей не слышишь ты?

Свою ошибку должен ты исправить,

От горя тяжкого меня избавить.

Про жизнь свою мне расскажи в стихах

И о кровавых расскажи слезах.

Письмо пришли мне, мученик унылый,

Чтоб я его, как жемчуг, сохранила.

Чтоб тем письмом гордиться я могла,

Чтоб на него молиться я могла;

И чтоб стихи все муки и печали.

Как в верном, зеркале, отображали".

Так, жалуясь на боль свою и грусть,

Газель она твердила наизусть:

Газель нежной Лейли

Когда же мускус благовонье прольет над бледною свечой?

Ах, сколько счастья мог он дать мне одной лишь весточкой скупой!

Мой друг ко мне немилосерден, враги клевещут на меня,

А был бы милостив – унял бы он этот вражий ропот злой.

Глаза мои, не наслаждаться вам друга красотой в письме,-

Ведь не смягчит красивый почерк разлуку с милой красотой!

Ждала я голубя с известьем, но он, несчастный, услыхав,

Как я вздыхаю, испугался, – сюда полет не правит свой.

О Физули, любимых письма – для нас волшебный талисман.

И без него сердца больные никак не обретут покой.

Конец главы

Услышав строки нежного упрека,

Меджнун уже не стал страшиться рока.

Уверился он в счастии своем,

Узнав, что милая скорбит о нем.

Кровавых слез потоком орошенный,

Расцвел цветник его души влюбленной.

Лицо его свечою занялось,

Горой его довольство поднялось.

И он сказал: "Мой друг благословенный,

Мне, дикарю, союзник неизменный.

Доставил ты, мой друг, благую весть,

От милой сердцу дорогую весть,

Ей передай мое благословенье,

Мое приветствие, мое моленье.

Доставь мою молитву ей в чертог

И расскажи ей, как я изнемог:

"О ты, чьи губы дарят другу радость,

Свеча очей, души несчастной сладость,

Подруга, бог тебя благослови,

Всегда достойна ты моей любви.

Ты, наконец, сдержала обещанье -

Мне облегчила горькое страданье.

Любовь твою воочью вижу я,

Благословенна будь душа твоя!

И я теперь забыл пути к покою,

Лишен теперь я власти над собою.

Душа моя горит все горячей, -

Не вынести мне сладостных речей.

Молю я бога, чтоб, утратив жалость.

Ты никогда уж больше не менялась,

Чтоб горечь не сменяла сладость слов,

Чтоб гнев исчез, – жила одна любовь.

Красавицам знаком лишь гнет безмерный,

А ты душою засияла верной.

Красавицы лишь прах у ног твоих, -

Ты совершенней тысячи других.

Кто в верности с тобой сравниться может?

Кто вверился тебе – тех страх не гложет.

Ты верность проявляешь вновь и вновь

И не стыдишься за свою любовь.

Меня «влюбленным» все зовут напрасно:

И это слово с правдой не согласно.

И совершенным звать меня нельзя:

Лишь для тебя любовная стезя.

Подобной нет тебе – то непреложно.

Тебе – душе – отдать и душу можно.

Другой такая нежность не дана,

Таких, как ты, не знают времена.

Когда б тебе была другая равной,

На весь бы мир ты не могла быть славной,

Я счастлив тем, что помнишь ты меня,

Будь счастлива, меня в душе храня.

Меня, страдальца, вспоминай почаще -

И жизнь тогда мне будет много слаще.

О стройный кипарис, о роза роз,

Кому сгубить покой мой удалось!

Владычица прекрасного цветенья.

Луна в ночи веселья и забвенья!

Когда ко мне ты милостива так

И мне любви моей вручаешь знак, -

Иди и дальше по стезе любовной

И о дороге позабудь греховной.

Душе моей уйти не позволяй,

Пусть стон и плач не льются через край.

Склонись к тому, кто бедами терзаем,

Зачем пренебрегаешь этим краем?

Коль ты мне друг, то близкой будь со мной,

А недруг – то пройди хоть стороной!

Ведь ты в блаженстве пребываешь нежном, -

Я предан горю и скорбям мятежным.

Ты веселишься в радостном кругу,

А я снести мученье не могу.

Но на стезе любви возможно ль это?

Ужели в том есть верности примета?

О верности ты правду ль говоришь?

Тогда зачем ты от меня бежишь?

Пусть канут в омут бедствия разлуки,

Причины и последствия разлуки!

Должна ты днем и ночью быть со мной;

Я – твой; другому ли владеть тобой?

Но если Ибн-Салам мешать нам будет

И путь свиданья преграждать нам будет,

То дай мне знать, и мы с тобой вдвоем

Трон злого рока вздохами сожжем".

Когда он клад раскрыл, в душе таимый,

Зейд снова в путь пошел к его любимой.

Свече он молвил слово мотылька.

Весть соловья прочел средь цветника

Ибн-Салам из мира уходит своей чередой, и Лейли прощается с бедой

О кравчий, как вертится небо наше!

Как пузырьки вина крутятся в чаше!

Чудесная алхимия – вино:

Из праха золото творит оно.

Вино спасает, – и того довольно, -

Когда нас мир терзает очень больно.

С вином – наш мир считай пустой мечтой;

Души не услаждай пустой мечтой.

Природа времени непостоянна,

Боятся мудрецы его обмана . . .

. . . Печалью по усопшим заболев,

Глашатай неба начал так напев.

Что Ибн-Салама небосвода сила

В мишень для стрел Меджнуна превратила.

Чтоб меж друзьями не было преград,

Лить слезы каждый из двоих был рад.

Так Ибн-Салам, бессильный раб несчастий,

Страдал в своей неразделенной страсти.

Тоска любви, которой нет страшней,

Доводит до небытия людей.

И сила этой страсти без предела

В кольцо согнула Ибн-Салама тело.

Не мог ему дать силы талисман, -

От горя пожелтел он, как шафран.

И предан неизбывному томленью,

Лежал он, сходный с собственною тенью.

Здоровье ухудшалось каждый день,

Благих надежд исчезла даже тень.

Лекарства не нашлось для Ибн-Салама,

От горьких бедствий не нашлось бальзама.

Нить жизни мученика порвалась

Душа страдальца с вечностью слилась.

Кто, в мир придя, его не покидает?

Кто, совершенный, тленности не знает?

Уж так решило время издавна,

Что осенью сменяется весна.

Теперь предлог был у Лейли законный,

Чтоб вопли слышали ее и стоны.

И вот, скорбя о злой своей судьбе,

Лицо она царапала себе.

Она свои одежды раздирала,

Пред знатным и простым равно рыдала;

Сломала трон, сожгла свой дом в слезах,

Свои наряды превратила в прах,

И мускусные кудри разметала;

Слыхало небо, как она рыдала.

Дало цвет скорби синий небо ей,

А пламя – пепел для ее кудрей.

Есть у арабов, говорят, обычай:

Коль муж становится судьбы добычей,

Год или два должна скорбеть жена,

Во власть рыдании тяжких отдана.

Лейли признала правильность обряда, -

Ведь были вздохи для нее отрада.

Как будто бы прощалась с мертвецом,

Рыдала ночью и стонала днем.

Скорбя и день и ночь неутомимо,

Она вернулась вскоре в дом родимый

Но у родных она скорбела вновь,

Лилась из сердца беспрестанно кровь.

В душе своей она не раз упрямо,

Рыдая, поминала Ибн-Салама:

"Да будет Ибн-Салам превознесен, -

Любовь мою еще возвысил он.

Он с уст моих печать сорвал кончиной,

И мир теперь знаком с моей судьбиной"[84]84
  Скромность Лейли не позволяла ей при жизни Ибн-Салама открыто горевать – его смерть дала ей эту возможность.


[Закрыть] .

Узнав, как неба повернулся круг,

В пустыню Зейд пошел, как верный друг.

Увидел он: Меджнун многострадальный

Среди зверей стоит один, печальный.

И рассказал Меджнуну верный тот,

Что сделал с Ибн-Саламом небосвод,

И добрую ему поведал новость:

"Соперник твой познал времен суровость.

Да, уничтожен Ибн-Салам судьбой, -

Лейли вернулась радостно домой".

Меджнуна поразила весть такая,

Ее стеня он принял и рыдая.

Был Зейд его печалью изумлен,

И поразился плачу друга он.

Что значит смерть соперника? Удача!

Ее смеясь встречают, а не плача.

Тогда об этом он решил спросить.

На свет извлечь искомой правды нить.

Ответствовал Меджнун: "О друг мой верный,

Ведь эта смерть позор мне беспримерный.

Отдавший душу дорогой – блажен,

А не отдавший – взят пустыней в плен.

И дружба у меня к нему – не злоба,

Мы пламенно ее любили оба.

Но он, отдав ей душу, слился с ней,

Стал совершенным на стезе своей.

Я, грешный, не достиг того удела -

Тоска моей душою овладела".

Газель

Влюблен лишь тот, кто душу любимой отдает, -

Любви совсем не знает, кто душу бережет.

Вручить любимой душу – вот высший долг любви,

А кто не отдал душу – не совершенен тот.

Кто отдал душу милой – и вечный мир вкусил,

Не лучше ль тех, чью душу разлуки скорбь гнетет -

У мотылька влюбленный пусть учится любви, -

Ведь мотылька лишь пламя смертельное влечет.

Ничтожен тот, чья вечно блаженная любовь

Походит на источник живых, блаженных вод.

Недуг любви лекарством никто не исцелит,

И, лишь отдавши душу, спасешься от невзгод.

Не хвастай, будто душу вручил любимой ты, -

Тем Физули лишь славен – и горд им небосвод.

После кончины Ибн-Салама Лейли страдает и по юдоли вдовьего горя блуждает

Когда Лейли вступила в дом отца,

Она все поминала мертвеца.

Все горше делались ее рыданья,

Все множила она свои терзанья.

Она звала страдающих людей,

Невольников печали и скорбей.

И с ними пела свой напев печальный,

Обряд возобновляя поминальный.

По Ибн-Саламу плакала она,

Печалью о Меджнуне лишь полна.

В честь одного напев ее угрюмый,

Вознесена к другому скорбной думой

Хоть Ибн-Салама имя на устах,

Другое имя в пламенных мечтах,

И потому в печали безысходной

Красавица могла рыдать свободно.

И ужас пред такой бедой тая,

Недолго с нею пробыли друзья,

И лишь свеча осталась с ней, бедняжкой,

Но и свечу задул вздох боли тяжкой.

"Зачем хранить мне, – думает, – свечу,

И вздохами я молнии мечу?"

И, одинока, предана рыданью,

Так обратилась к горю и страданью:

"Страданье, горе! Прочих бременя,

Одну оставьте в эту ночь меня!

Я к одиночеству легко привыкну,

А вам двоим других друзей я кликну!"

Но, увидав, что бедам нет границ,

Лейли упала перед ночью ниц:

"Ты, черная, судьбе моей подобна:

Меня, твою рабу, гнетешь ты злобно!

Тебе неведом раньше был покой,

Поспешно путь ты совершала свой.

Теперь покоя стала ты добычей.

Зачем ты изменила свой обычай?

Или в пути ты до конца дошла?

Или тебя с дороги сбила мгла?

Иль плакальщица ты в одежде черной,

По ком, скажи, ты плачешь столь упорно?

Дух гибнет в мире бедствии и тревог.

Несчастий затопил меня поток.

Стрела небес разит меня жестоко,

Меня сурово мелет жернов рока.

Стал мир жилищем ночи в эту ночь,

А я в беде. Кто может мне помочь?

Исчез покой мой, я терплю мученья,

Не знаю я моей судьбы решенья.

Как скорпионы, в жалах яд храня,

Терзают звезды, бедную, меня.

Покрыто ржавчиной зари зерцало,

И благодати утренней не стало.

Иль, утро, список бед твоих велик,

Что ты не хвастаешь, не кажешь лик?

Коль радо ты – засмейся, не печалься,

Коль есть в тебе любовь – помилуй, сжалься.

Пусть вторит мне петух, от скорби пьян,

Пусть вторит скорбной песне барабан;

Пусть защебечет утренняя птица,

Пусть мир твоей зарей озолотится!"

И долго длился неумолчный стон -

Повествовал о тяжком горе он ...

Но и заря помочь ей не хотела,

Дать утешенье ночь ей не хотела.

И обратилась бедная к тому,

Кто создал утра свет и ночи тьму.

И так она про свои недуг сказала:

"О знающий всех тайн земных начало!

Бескрайно море этих тяжких бед,

Но нет мне помощи, защиты нет!

Бессильна я, а мой недуг – безмерен.

Кто может в исцеленье быть уверен?

Иль дай мне стойкость в этих муках злых,

Иль дай мученье в меру сил моих,

Когда я разорву подол терпенья,

Боюсь, что заслужу твое презренье . . .

Веленья сердца сделавши законом,

Погибну сразу в море бед бездонном.

Когда я стыд девический забуду,

Когда Меджнуну верным другом буду.

Утратить целомудрие страшусь,

Боюсь, что милости твоей лишусь.

А если честь я сохраню в страданье

И воздержусь от радости слиянья,

Меджнун опять опасен для меня,

Боюсь стенаний горестных огня.

Ведь стоны верных так сильны у бога,

Что их презреть – к несчастию дорога.

И я теперь не знаю, как мне быть,

Как горе и тоску мою избыть.

Никто на свете мне помочь не может.

Что день – меня тоска сильнее гложет.

Я в дом покоя потеряла путь,

С мольбой сердечной не к кому прильнуть.

Так напои меня вином забвенья

И скрой великодушно прегрешенья.

Меджнун мной околдован – говорят,

Цепями страсти скован – говорят.

Но я лишь только жалкая калека.

Меня любить – достойно ль человека?

Ведь я не больше, чем ничтожный прах,

Пылинка я на жизненных путях!

И страсть моя, что мне всего дороже,

И разум мой – твои созданья, боже.

Тобой лишь красота моя жива,

Тобой дана мне сила волшебства.

На судный день свой клад невинной жизни

Хочу нести, не внемля укоризне.

Позволь явиться в твой небесный дом

С лицом спокойным, с поднятым челом".

Газель Лейли

О господи! Твоей великой славы

святым, нетленным зданьем заклинаю.

И лика Мухаммедова гореньем

и неземным сияньем заклинаю.

Корабль моей души, печали полный,

в любовном море потопи глубоком,

Тебя чрез Моисея, данным Хызру

высоким назиданьем, заклинаю.

Глухую ночь разлуки с милым сердцу

ты сделай утром сладкого свиданья,

Зарею лучезарной, благодатной

ее благим дыханьем заклинаю.

Пусть бесконечно множатся страданья,

что на стезе любовной мне достались,

Мученьем, на пути к тебе лежащим,

и горестным страданьем заклинаю.

Я, помощи не зная, заблудилась;

мне укажи к спасению дорогу,

Пророком, что людей на путь выводит,

его благодеяньем – заклинаю.

Всели в меня, о господи, терпенье,

позволь снести мне скорби и недуги -

Святыми, что тебе угодны были,

и печным их терзаньем заклинаю.

Прими мои молитвы благосклонно

и внемли мне, как Физули ты внемлешь,

Молитвами достойнейших, которых

ты слушаешь с вниманьем, заклинаю!

Конец главы

Так длился этот стон Лейли печальной ...

Вдруг слышит звон она, негромкий, дальний,

Потом все ближе колокольцев звон:

Шел караван. Стремился в Мекку он.

Шел караван священною дорогой,

А в паланкинах – луноликих много.

Лейли в свободный села паланкин,

Взяла с собой лишь горький стон один ...

Ее любовь была вина хмельнее,

И тихо шла верблюдица, пьянея.

Лейли рассказывает верблюдице о своей судьбе и к ее ногам припадает в мольбе

Верблюдица была опьянена;

Лейли сказала, горести полна:

"Ты, с шерстью мускусной, благоуханной,

Ты, добронравная, с душой медвяной.

Босая, с непокрытой головой,

Давно ль тропою ходишь кочевой?

На путь страданий кто тебя направил,

Кто на твоей груди клеймо поставил?

Кто над тобой насилие творит?

Что ты все время стонешь от обид?

Мне кажется, что ты любви причастна,

Коль так – твоим я другом быть согласна.

Ты плачешь о возлюбленном своем, -

Так, значит, плакать можем мы вдвоем,

Как я, своею ты не правишь долей,

Как я, чужой подчинена ты воле.

Раз мы, подруги, встретились в пути.

Узнай, что к другу я хочу идти.

Ах, сотвори добро, меня жалея,

К Меджнуну отвези меня скорее.

К нему доставь добычу горьких мук,

Доставь к бальзаму поскорей недуг!"

И вдруг замолкла. Ослабело тело -

И забытье бедняжкой овладело.

И скоро колокольцев звон утих, -

Лейли отстала от друзей своих.

А ночь была печальна и туманна,

Ушел вперед погонщик каравана.

Когда к Лейли сознание пришло,

Ей стало безнадежно тяжело.

И так она подумала с тревогой:

"Все без меня ушли своей дорогой".

Еще одной бедой удручена,

Решает гнать верблюдицу она.

И мечется пустыней необъятной,

Пройдет немного – повернет обратно.

И не найти среди песков пути,

Потерянных следов ей не найти.

И наугад бежит, тоской объята,

Луна, пришедшая в предел Зулмата.

Зашла Лейли небесная – луна,

Путь потеряв, томлением полна.

Но солнце, как Лейли, взошло в сиянье,

И залило верблюдицу сверканье.

И вот Лейли попала невзначай

В излюбленный Меджнуном дикий край.

Она, бродя, дороги ищет дальной,

И видит вдруг – там человек печальный.

"Скажу ему, что сбилась я с пути,

Спрошу, как до селения дойти!"

Она и нему подходит торопливо,

"Кто ты, скажи мне!" – говорит учтиво.

Поднявши голову, тот пленник бед

Словами "Я – Меджнун" ей дал ответ.

Ему Лейли: "Ужель так хвастать можно:

Не станет змеем муравей ничтожный!

Ворона назовется ль соловьем,

Ужель шиповник розой назовем?

Меджнун спросил Лейли: "О гордость света,

Скажи, Меджнуна какова примета?

Как ты узнаешь скорбного того?

Могла бы мне ты описать его?

Лейли сказала: "Пери он достоин,

Прекрасен, горделив, высок и строен.

А ты простое детище скорбен,

Урод лицом; горб – на спине твоей.

Ты нищий, а Меджнун – султан вселенной,

Презренный ты, а он – благословенный".

"Влюбленным униженье только – честь,

Величье только у красавиц есть".

Лейли сказала: "Чародей, готовый

На сердце бедное надеть оковы!

Пусть горем будет согнут стройный стан,

Лик исказит несчастий ураган;

Но ведь Меджнун – он мыслью совершенен,

А стих его своей отделкой ценен.

А твой обычай – разве он высок?

И в чем достиг величия твой слог?

Меджнун сказал: "Кто страстен – нем невольно,

О нем гласят потоки слез довольно.

Коль ты речист и словом овладел, -

В любви успокоенье – твой удел.

А ты молчишь – ты, значит, неспокоен,

Ужель ты осуждения достоин?"

Лейли Меджнуну: "Веру оживи,

Коль ты Меджнун, скажи мне о любви.

Пока тебе поверить тяжело мне:

Прочти стихи мне. о былом напомни!"

Меджнун излагает свое горестное состояние Лейли

Меджнун печальный понял с первых слов,

Что нужно от него Лейли: стихов.

Он рассказал о горести великой

И о своей печали многоликой:

"По лугу всех скорбей текущий ключ,

К сердечным тайнам вход дающий ключ!

Не спрашивай о тягостях несчастий

И о любви, о всемогущей страсти.

Как я томлюсь любовью, рассказать?

Как отдан суесловью, рассказать?

Я много дней терпел мученья в школе,

Не зная облегченья горькой доле.

Укоры злых клеветников росли, -

Покинула несчастного Лейли!

Когда узнали обо мне все царства,

Родители пошли искать лекарства.

Врачам не поддалась болезнь моя -.

Тогда в Каабу устремился я.

Но не открылись мне врата здоровья, -

Искусство врачеванья – празднословье.

Я от Ноуфала помощи желал,

Но скуповат на помощь был Ноуфал.

Любимая усугубила горе,

За Ибн-Салама выйдя замуж вскоре.

Но я коварства рока не постиг,

Поверил в помощь Зейда я на миг.

И в ожиданьях я погиб до срока,

Рок надо мною подшутил жестоко.

Так я на ветер бросил жизнь свою,

Обижен небом, вечно слезы лью".

И, вспоминая злой недуг разлуки,

Газель сложил он о сердечной муке:

Газель

Небо, что же не вертишься ты по моему желанью?

Почему же ты пределы ставишь нашему слиянью?

От любимой много бедствий претерпел я; всех больнее

То, что милая не хочет положить конец терзанью.

Я в юдоли злой разлуки умирал, не та царица

Не открыла мне дорогу к лицезренью и свиданью.

Если ворот разорву я на себе, не упрекайте:

Я стремлюсь к моей любимой и к ее очарованью!

В царство бедности вступай ты, если ищешь совершенства.

Все цари земли не могут взять то царство мощной дланью.

Почему мечом насилья кровь мою ты проливаешь?

Тот, кто любит и страдает, не стремится к злодеянью!

«Я люблю тебя!» – сказала, обещая быть мне верной,

Но, твои дела увидев, я не верю обещанью!

Тот, кто страны сумасшествий посетил, не верит в разум, -