Текст книги "Лейли и Меджнун"

Автор книги: Мухаммед Физули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Свет неба побежден был черным мраком,

И свечи звезд зажглись под зодиаком,

И жемчуга, их осветили ночь,

И дню подобно расцветили ночь.

Дев розоликих собралось немало,

И каждая в руках свечу держала.

И вот устроили веселый пир

Пятьсот красавиц – каждая кумир.

Сто Лун, сверкавших дивной красотою.

Кропили стежки розовой водою.

И розоликих сто ходили там,

Пахучей амброю кадили там...

Сто сладкоустых пели безмятежно

В лад с песней саза, сладостной и нежной.

А сто нарциссов потчевали всех

Вином – источником хмельных утех.

Сто роз держали на подносах злато,

Чтобы супругов одарить богато.

Невесту усадили в паланкин,

Как предписал старинный строгий чин.

Но мучилась, печальная, страдала, -

В пути, многострадальная, рыдала,

Веселье ей совсем на ум не шло,

Как щепку по реке ее несло.

Вот к дому жениха Лейли приводят;

Родня, подруги – все теперь уходят.

Цветник принять красавицу готов;

Одна осталась роза, без шипов[72]72
  То есть без подруг и родичей.


[Закрыть].

Осведомило счастье Ибн-Салама:

"Луна, которой жаждал ты упрямо,

Пришла сюда". Жемчужину ища,

Он к ней явился, страстью трепеща.

Увидел: светоч скрыло покрывало,

В тени лицо, что сердце зажигало.

И страсть великим вспыхнула огнем,

Неукротимо разгораясь в нем.

Хотел сорвать фату, узреть отраду -

И между ними устранить преграду.

Лейли сказала: "Слава всех времен,

О ты, могущественный вождь племен!

Твое величье мне давно известно,

О тонкости твоей молва чудесна.

По всей вселенной, истину любя,

Все справедливым признают тебя.

Ты не с богатой встретился, а с нищей,

Не гостья – пленница в твоем жилище.

Я пленница – ты не пытай меня,

Я нищая – не угнетай меня.

Измучены моя душа и тело,

Дошли страданья сердца до предела.

В дни школьного ученья моего,

А значит, и мученья моего,

Я некоего мужа повстречала,

Он дэвом был – как скоро я узнала.

Отродье сатаны, безумен, тот

Преследует меня, не отстает.

Он об одном лишь мне твердит все время:

"Ты замуж не иди в людское племя.

Когда нарушишь волю ты мою,

Тебя и мужа тотчас я убью".

Сто разных мер, одна другой хитрее.

От ига не могли избавить шею.

Поток несчастий был неотвратим,

Отец и мать не совладали с ним.

Друзья старались долго, безуспешно,

Родители терзались безутешно.

Любима стала бесноватым я.

И отвернулись от меня друзья.

Прибывши в край, где мы живем смиренно,

Ты эту повесть слышал несомненно.

Когда явился ты ко мне домой.

Решив купить бесценный жемчуг мой,

Я слова дэва вижу пред глазами,

И меч он сжал могучими руками.

Твоей женою быть мне не дано.

Иначе нам несчастье суждено.

Тебя прошу я потерпеть– немного:

Ищи лекарство, уповай на бога.

Быть может, цели, призрачной теперь,

Достигнешь – отворится счастья дверь,

Замолкнет слово ненависти вражьей,

И цель блеснет – для нас обоих даже".

Душа глупца рассказом сражена.

Он мыслит – правду говорит жена.

Боится он: "Слияние с любимой -

Душе и сану вред непоправимый".

Глупец великой страстью обуян,

Но помешали жизнь ему и сан.

Да, в мире часто, кто богатства хочет,

Нередко об убытке сам хлопочет.

Стремленье к милой нам приносит гнет,

И змей того, кто ищет клада, ждет.

Тем, что любимой о любви ты скажешь,

Ты к испытаньям сам себя обяжешь.

Коль вынесешь ты стойко гнет обид,

Она тебя немедля исцелит.

Увидит – ты к страданью неспособен, -

Ты, значит, и к слиянью неспособен...

... Страх Ибн-Саламом бедным овладел,

Ему разлуку принеся в удел.

И вот к Лейли не подходил он больше,

С ней разговор не заводил он больше.

Но горе стойко он переносил,

У всех лекарства от него просил.

Он вещунов разыскивал повсюду:

"Для бешеного цепи, – мнил, – добуду".

Верный Зейд Меджнуна посещает и о браке Лейли с Ибн-Саламом его извещает

Творец легенд, известий казначей,

Так начинал рассказ короткий сей:

Был у Меджнуна друг один примерный,

Он звался Зейд – друг искренний и верный.

Высокою известный красотой,

Духовною чудесной красотой.

Пленился он Зейнаб, кумиром дивным.

Ее любил в стремленье неизбывном.

Немало видел он любовных бед,

Был скорби в нем глубоко врезан след.

И потому страдалец этот юный

Сочувствовал несчастиям Меджнуна.

Своей любовью он делился с ним,

Считал его учителем своим.

Когда узнал бедняга достоверно.

Что замуж вышла та больная серна,

К Меджнуну он отправился тотчас,

Ручьи кровавых слез струя из глаз.

Согнулся вдвое стан его прекрасный,

Хотел сказать, – не может, – все напрасно.

Меджнун ему: "О мой любимый друг,

О мой несчастием томимый друг!

Ты кажешься сегодня очень странным:

Ты бодрым был всегда и неустанным.

Ты почему сегодня огорчен.

Расстроен, сил и бодрости лишен?

Или Луна в созвездье Скорпиона?[73]73
  То есть без подруг и родичей.


[Закрыть]

Зачем ты здесь, в степи опустошенной?

Ужели ты обижен злой судьбой?

Скорее расскажи мне, что с тобой!"

Сухую щепку Зейд зажег печальный,

Сказав ему: "Меджнун многострадальный!

Потухла счастья твоего звезда:

Тебя постигла горькая беда.

Твоей любимой Ибн-Салам владеет,

А над тобою горе тяготеет.

Она вошла свечой в постылый дом,

Довольствуйся теперь своим огнем.

Лейли врагу подругой стала ныне,

Что ж! Обрети теперь покой в пустыне!

Бесплодно оказалось рвенье все.

Вздох утренний, ночное бденье все".

Меджнун, рассказ услышав леденящий,

Взметнул до неба стон, огнем горящий.

Страдалец бедный средь своих зверей

Предался скорби и беде своей.

И птицы незнакомые рыдали,

И даже насекомые стонали.

Перу подобно, слезы лить он стал,

Подобно свитку, стан свой изгибал.

Он в руку взял перо, вздохнул глубоко

И в свитке написал слова упрека.

Меджнун Лейли послание пишет, и письмо его укоризной дышит

В письме сначала он упоминал

Творца миров, начало всех начал,

Кто людям приоткрыл завесу тайны

И создал мир красы необычайной,

Того, кто зеркало шлифует дней,

Кто завивает локоны ночей.

Посеяв семена хвалы достойной.

Стал горе излагать он лани стройной.

"От страстотерпца, пленника тоски,

Безумца, чьи страданья глубоки,

Письмо, печали полное безмерной,

И горести жестокой, беспримерной.

Красавице, чей нрав несправедлив!

Ты мучишь друга, верность позабыв.

Ты розой для врагов благоухаешь,

Меня же ты, как острый шип, терзаешь.

Зачем же ты нарушила обет?

Иль сговора меж нами больше нет?

Покоя в одиночестве лишилась?

И мужа ты приобрести решилась?

Ужели так в шатре твоем темно,

Что обойтись без свечки мудрено?

Недуг сердечный так расстроил тело,

Что ты найти лекарство захотела?

Ужели так увял твой кипарис,

Что без воды нельзя и обойтись?

Какого в сад злодея ожидаешь,

Что вход в него шипами заграждаешь?

Тебе беда какая-то грозит?

Но муж тебя, поверь, не защитит!

Ты почему меня совсем забыла?

Забыв меня, другого полюбила?

Иль слез моих кровавых бурный ток,

Всечасно льющийся на твой порог,

Хоть на мгновение иссяк, не льется,

Иль сердце у меня в груди не бьется?

Зачем же быть неверными, зачем?

Дружить с друзьями скверными зачем?

Раскрыв для друга нового объятья.

Ужели шлешь ты старому проклятья?

Иль скажешь, что измучена ты мной,

С ним веселей досуг проходит твой?

Напрасно верил я твоим обетам

И думал – ты верна святым обетам.

Но вижу – верности ты лишена.

Ущербна стала полная луна.

Со мною ты дружила постоянно,

А сердцем отдалась во власть обмана.

Ты на словах всегда была со мной,

Но, вижу я, тобой владел иной.

Я посрамлен соперником ничтожным,

Хоть не считал такой позор возможным.

И в том твоя вина, о мой кумир,

Хоть виноват и коловратный мир.

Так розовый бутон к шипам снисходит,

Раскроется – друзей других заводит.

Шипы бутон избавят от тревог[74]74
  То есть защитят его.


[Закрыть],

Из розы же – аптекарь выжмет сок.

О ты, по ком все сердце истомилось,

Чей гнев велик и чья ничтожна милость.

Ты, что забыла верность прежних дней,

О ты, опора тела, свет очей.

О ты, бальзам моих душевных бедствий,

О ты, товар на торге сумасшествий!

Ты, красоты звезда, в ночи луна,

Стройна, горда, изящна и нежна.

Я в прах самой природой предназначен,

Я злоязычен, обликом я мрачен.

Ты от меня испуганно бежишь,

Как будто мной поругана бежишь.

И я готов с тобою согласиться -

Тебя я недостоин, о царица.

Мне б видеть хоть в мечтах твои черты,

Пусть будут о другом твои мечты.

Но много есть людей, – то помнить надо,

Которым разговор о нас отрада.

И, видя слез обилие мое

И надо мной насилие твое,

Кого они неверной называют

И на кого презренье изливают?

Ты хочешь, чтоб об имени твоем

Никто и слова не сказал добром?

Отвергла давний ты людской обычай,

Любви к другому стала ты добычей:

Ведь много есть влюбленных, как и я,

Ты взглянешь – вырастает их семья.

Хотел бы я тебя совсем не видеть

И, отомстив тебе, тебя обидеть,

Найти себе любимую, как ты,

Но суетны об этом все мечты.

Меня твой брак, Лейли, привел в смятенье,

Не помню я себя от изумленья:

Ведь ты источник жизнь дающих вод,

В моей душе твоя душа живет.

В моей душе твой образ – вечный житель,

Зачем же у тебя другой властитель?

Но может быть, обманут Ибн-Салам,

Лишь блеск доходит твой к его глазам?

Он лишь мечту, лишь образ твой лелеет,

К тебе напрасно страстью пламенеет?

Пусть им владеет гордость, суета:

С ним рядом не Лейли, но сон, мечта.

Ужель Лейли любимого забудет?

Ужель она дружить с другими будет?

Жемчужина в венце! Иль нет, венец!

Достигла цели ты! Пути конец!

Дойдя до совершенного предела,

За пиршеством с друзьями ты сидела.

Блаженно трепеща, я долго ждал,

Что вспомнишь ты того, кто так страдал.

Ты не сказала: "Я рабом владею,

Мое ярмо ему согнуло шею".

Пусть так! Но почему же, мой кумир,

Меня не пригласила ты на пир?

Мне сетовать на бедность – святотатство:

В душе моей – несметные богатства.

Но если ты решила: "Беден он,

Заботами всегда обременен!" -

То и тогда -сказала бы хоть слово,

Зачем молчать так долго и сурово?

Но от тебя вестей не слышу я,

Ужель так холодна душа твоя?

Живущая во мне, со мной враждуя,

Пусть для тебя хоть недругом слыву я,

Привычек ты не забывай своих,

Не забывай своих друзей былых.

И, радуясь и веселясь с другими,

Хоть изредка мое припомни имя.

Прослушай песню о моей судьбе,

Ее почаще напевай себе:

Песня

Объясни, почему, если в сад ты выходишь,

то с тобой постоянно бывает другой?

С ним сидишь на пиру, говоришь с ним любезно,

у меня отнимая душевный покой!

Неужель это честно: дворец обещаний,

не смущаясь, разрушить своей же рукой?

О жестокая, где же святые обеты,

где любовный союз, что связал нас с тобой?

Беспрестанно внимая чужим уговорам,

наконец, ослабев, поддалась ты на них,

И, внимая наветам соперников злобных,

осушила любовную чашу других.

Так забыла ты сговор, свои обещанья,

голос совести, прежде столь громкий, затих.

О жестокая, где же святые обеты,

где любовный союз, что связал нас с тобой?

Ты к другому теперь воспылала любовью

и забыла высокую нашу любовь.

А меня разлюбив, предалась ты насилью

и готова теперь проливать мою кровь,

Ты забыла наш сговор и все обещанья

и теперь не желаешь припомнить их вновь:

О жестокая, где же святые обеты,

где любовный союз, что связал нас с тобой?

Без вины я оставлен, покинут тобою,

берегись! Ведь такая дорога крива!

Все заботы твои я делил неизменно,

ты ж другим понесла утешенья слова.

О скажи, неужели таков твой обычай,

неужели приязнь у тебя такова?

О жестокая, где же святые обеты,

где любовный союз, что связал нас с тобой?

Ты, подобно врагу моему – небосводу,

положила начало жестокой вражде,

Честь и доброе имя, известное людям,

ты теперь предала поруганью везде.

Веселила других, а меня бессердечно

предала ты тяжелой, суровой беде ...

О жестокая, где же святые обеты,

где любовный союз, что связал нас с тобой?

Ныне духом окреп я – и больше не буду

горевать и стонать о душистых кудрях,

Сердце алою кровью не будет сочиться,

если вспомню о сладких рубинах-губах.

Ты ведь мне не верна, и при мысли о прежнем

не появятся слезы в печальных глазах ...

О жестокая, где же святые обеты,

где любовный союз, что связал нас с тобой?

Ты терпенья меня и покоя лишила

обещанием новых пленительных встреч,

Жажду глаз моих ты утолить не желала

и решила меня на разлуку обречь.

Словно я – Физули, озлобленное время

не устанет меня злою мукою жечь.

О жестокая, где же святые обеты,

где любовный союз, что связал нас с тобой?"

Конец главы

Когда закончились пера страданья.

Вручил он Зейду горькое посланье.

И, окрыленный скорбным тем письмом,

Зейд полетел обратно голубком.

Вот у высокого порога храма

Он вызвал, скрыв свой облик, Ибн-Салама.

«Я маг, – сказал, – гадаю по рукам».

Его радушно встретил Ибн-Салам.

Когда сказал он Зейду про печали,

Что жизнь Лейли несчастной омрачали,

Зейд молвил: "Исцелить ее могу

И для нее молитву берегу".

Поддавшись на обман, его поспешно

К Лейли препроводили безутешной.

И вот когда увидел Зейд Лейли,

Цветы высоких целей расцвели.

Зейд на Лейли свой взгляд безмолвно вскинул

И, с хместа встав, к Лейли посланье вынул.

Письмо Меджнуна он облобызал,

"Молитва здесь", – склонившись, он сказал.

Лишь передал письмо волшебник мнимый,

Лейли узнала: пишет ей любимый!

Увидела она: записка та

Молитвам Амра с Зейдом не чета.

Взглянула на письмо, поднявши вежды,

Изорвала своей души одежды.

Решила: «Это бог послал мне сам!» -

И приложила письмецо к глазам[75]75
  Приложить письмо к глазам – знак почтения и повиновения.


[Закрыть]

Чтоб жемчуга из моря глаз вобрало,

Рубины сердца влажные[76]76
  Рубины сердце – слезы.


[Закрыть] впитало.

Чтоб этих драгоценных камней клад

Его умножил цену во сто крат.

Рассыпав жемчуг, в глуби глаз укрытый.

Она прочла листок, слезой облитый,

И каждый поняла она намек

И каждый скрытый поняла упрек.

Ей причинило боль посланье это -

И вот приспело время для ответа.

От Лейли к Меджнуну ответные строки, ее просьбы, мольбы и упреки

И так она вела своим пером:

"Письмо во имя бога мы начнем,

Воздвигшего союзов брачных зданье,

Дарящего детей и достоянье,

Творца вселенной в древние года,

Кем начата явлений череда,

Владыки на престоле небосвода.

Кем вечно украшается природа!

Письмо несчастной женщины одной,

Письмо Лейли, утратившей покой,

Высоко вознесенному Меджнуну,

Несчастьем изнуренному Меджнуну.

Шипы – твоя постель, ковер твой – прах,

Ты счастием забыт, глаза – в слезах.

Меня ты укоряешь справедливо,

Сношу я все укоры терпеливо.

Но разве мало мучит горький стыд

И совесть, что мгновенья не молчит?

Себя признала я давно виновной, -

Так пусть меня простит твой суд верховный.

Вед покупают, продают Лейли,

Купцы меня жемчужиной сочли.

И этот торг мне небом был навязан, -

Мой покупатель не был мне показан.

Когда б я над собой была властна,

Я лишь с тобой была б обручена.

Да, я достойна горького укора,

Все ж от меня не отвращай ты взора!

Ведь я не жемчуг, чтобы ювелир

Спешил меня купить, забыв весь мир.

Пред Ибн-Саламом, плача и горюя,

Ночной свечой и солнцем дня горю я.

Но он издалека мой видит свет, -

Меж нами близости супругов нет.

Лишь издали лучи мои сверкают,

Вблизи мои лучи его сжигают.

И ты не думай, что довольна я, -

В тенетах бед живет душа моя.

Я даже выйти из дому не смею,

Себя ударить силы не имею.

А если вдруг расплачусь, то должна

Предлог придумать, чем огорчена.

Тоскуя по родителям, стенаю,

Друзей и родичей я вспоминаю.

То будто рассердилась на швею,

Хочу одежду, мол, порвать свою:

Подол-де плохо сшит, малы карманы,

Тут недостатки есть и тут изъяны!

Когда тебя хочу увидеть вновь,

Увидеть, как живет моя любовь.

То к роднику тогда я отправляюсь.

Как будто в омовении нуждаюсь, -

Снимаю там одежды, а потом

Я спутываю волосы над лбом,

И, глядя на свое же отраженье,

Я вижу в нем твое изображенье.

Я не ношу чужие жемчуга

И не лобзаю своего врага.

От ветра только шея ждет касанья,

А губы ждут от воздуха лобьзанья.

Как душу а горе сохраню моем?

Я сражена страдания мечом!

Мне саван – красный полог тот постылый

Не замуж вышла я – взята могилой!

Приди, могилу вздохом освети,

Мою могилу прахом замети.

Я – скорбный соловей в саду разлуки,

Но в клетке я, и не избуду муки.

Сломило горе крылья мне в плену,

И как теперь из клетки упорхну?

Хотя со мною дикаря ты видел,

Несправедливо ты меня обидел.

Тебя ведь звери приняли в семью, -

Моя семья похожа на твою.

Любимый истомленный и несчастный.

Прости же мне, влюбленный и несчастный.

Ты потерпи хотя б немного дней, -

А вдруг изменится дорога дней . . .

Но не считай, что ты один унижен,

Что временем один лишь ты обижен.

Когда прочтешь написанное мной.

Поймешь, как я измучена судьбой:

Песня Лейли

Я горюю! Разорван подол беспошадной рукой клеветы!

И друзья и враги говорят, что все мысли мои нечисты.

Я – добыча любовных скорбей, я попала во власть немоты...

Разве мало мне бед от судьбы, чтобы мучил меня даже ты?

Как мне скрыть свою скорбь по тебе, если сил у меня больше нет,

И кому рассказать о скорбях, коль не слушают повести бед,

Я горюю в темнице, в цепях, и свободы исчез всякий след-

Разве мало мне бед от судьбы, чтобы мучил меня даже ты?

Загорелось, как роза, лицо: кровь из глаз неустанно течет,

И тоскою исходит душа – то разлука с возлюбленным жжет;

Сотни горестей мне причинил и в беде закружил небосвод-

Разве мало мне бед от судьбы, чтобы мучил меня даже ты?

О свиданье мечтаю, томясь, – но разлуки безжалостно власть;

Я не знаю, что ныне со мной, приключилась какая напасть;

И нельзя излечить мне любовь, и нельзя мне забыть злую страсть. -

Разве мало мне бед от судьбы, чтобы мучил меня даже ты?

Я страдаю, с тобой разлучась, жизнь полна неизбывных скорбей

Нестерпим и телесный недуг, но душевная боль тяжелей;

Боль и скорбь – вот и вся моя жизнь, вот весь смысл моих горестных дней. -

Разве мало мне бед от судьбы, чтобы мучил меня даже ты?

Я сказала врачу: «Я скорблю». Я просила его: «Излечи!» -

"Нет лекарств", – мне ответил тот врач. – "Что же делать?" "Терпи и молчи!"

Ведь с тех пор как живу, я больна, и не могут помочь мне врачи.-

Разве мало мне бед от судьбы, чтобы мучил меня даже ты?

День и ночь от укоров твоих горько плакала я, Физули;

Но и слезы и вздохи мои уничтожить любовь не могли, -

И лекарства от скорби моей не найдется в пределах земли .-

Разве мало мне бед от судьбы, чтобы мучил меня даже ты?"

Конец главы

Поведав слово скорби сокровенной,

Она сказала: "Лекарь совершенный!

Ты спас меня молитвою от мук,

Печаль исчезла, кончился недуг.

Что предписал ты – мне всего полезней.

Молитва исцеляет от болезней.

Свою молитву каждый день пиши,

Чтобы сберечь мне тело для души.

И у себя письмо нашла я тоже -

Возьми его и просмотри построже.

Ошибок не содержит ли оно,

Ведь мне самой заметить мудрено.

Его улучшить приложи старанье,

Исправь погрешности правописанья".

Письмо с почтеньем Зейду подала, -

Теперь его завершены дела .. .

Меджнуна охватил восторг великий.

Он жемчуг получил за сердолики!

О, как он рад был этому письму.

Подарку от его Лейли ему!

Отец Меджнуна дает ему совет, но не может избавить его от бед

Муж, сей рассказ нам изложивший славный

Такой дал очерк буквице заглавной:

Отца, чьей скорби не было конца,

Меджнуна изнуренного отца,

День ото дня тоска все жгла жесточе,

И дня не мог он отличить от ночи.

Всю власть старик утратил над собой,

Утратил радость днем, а в ночь – покой.

Не находя в печали утешенья,

Не мог принять он ясного решенья.

Однажды рассказали старику,

Поникшему в печали старику:

"Вчера отец Лейли – богач презренный,

Невежественный, черствый и надменный.

Так пред главою рода, что есть сил,

Несчастного Меджнуна поносил:

"Безумный тел Меджнун перед другими

Позорит наше племя, наше имя.

Он нам беду несет который раз!

Так он навлек Ноуфала гнев на нас.

Пока Меджнуна рок не уничтожит,

Он нашу честь легко похитить может.

В природе злой всегда живет беда,

Должны мы быть настороже всегда.

Ведь дело здесь в твоей, не нашей чести,

Он враг – его ты опасайся мести.

В твоем несчастье – польза для врагов, -

И ты к их нападенью будь готов.

Сын – не чужой тебе; его жалея,

Предупреди намеренья злодея".

Старик, в пучину горя погружен,

Был этой страшной вестью поражен.

И вот побрел он, одинок, в пустыню.

Нет, побежал он, как поток, в пустыню;

Хоть вел его ручей кровавых слез,

Нигде следов Меджнуна не нашлось.

Когда же свет дневной сменен был ночью,

Когда весь мир земной пленен был ночью.

Примет не мог он различить сквозь тьму,

И стало тяжело идти ему.

Он брел, кружил, немало сделал петель, -

И вдруг он огонек вдали заметил!

И старец к огоньку смелей побрел.

Как будто ночью светлый день обрел.

Решил: "Там, верно, родственное племя

Костры разложены в ночное время ..."

Как мотылек, он на огонь летел,

Все пристальней и пристальней глядел ..

И видит: тот огонь любовь раздула,

От вздохов он, а не от саксаула.

И оказалось, то Меджнун вздыхал,

И пламень вздохов тот не затухал.

Отрекся от земного он предела,

От головы и глаз, души и тела.

Он власти и богатств не стал искать, -

Совсем забыл он и отца и мать...

Умчали ветры листья доброй славы,

Он от судьбы последней ждал расправы,

Старик, увидев сына своего,

Кровавою слезой омыл его.

Сел, плача, и, терзаем злой тоскою,

Стер пыль с его лица своей рукою.

Тот околдованный взглянул в слезах,

Спросил: "Ты кто? Не вижу я впотьмах.

Ты от нее? Тогда давай посланье,

Луны прекрасной доброе сиянье.

А если ты прохожий человек.

Тогда ищи себе другой ночлег".

И начал так старик свои советы:

"О ты, кем дни мои всегда согреты!

Ты – светлый жемчуг ночи, я – ларец,

Измученный страдалец, твой отец.

О урожай посева жизни зрелый,

Отрада и услада жизни целой!

Ты – воздух, а душа моя – алмаз,

Алмаза блеск без воздуха погас . . .

О свет очей родительского счастья,

Светящий мне и в вёдро и в ненастье!

В тебе найду опору – так я мнил,

Источник чести, гордости и сил.

Когда престол наш опустеет славный,

Все припадут к твоей руке державной.

Тебя увидев, вспомнят облик мой,

Навек прославлен буду я тобой.

Но с детства, опьяненный, безрассудный,

Ты по пустыне стал бродить безлюдной.

Ты по пути любовному бродил,

И мир тебя простил, не осудил..

Ведь в каждом возрасте свои веленья,

И не всегда на все есть позволенье.

В любви и благо можно почерпнуть,

Любовь для юных – к совершенству путь.

Теперь твой разум стал острей и строже,

Способен жить ты, совершенства множа.

Пора покончить с этою бедой,

Чтоб слухи не чернили образ твой.

Ты нерадив был – будь же ныне дельным.

Не предавайся странствиям бесцельным.

Скажи – зачем ты дружишь со зверьми,

Ужели не приятней жить с людьми?

Зверь зверю брат, а птице родич – птица.

Друг с другом им и свойственно водиться.

О, пожалей несчастного отца.

Которого страданьям нет конца.

И так мой мускус камфарой стал белой[77]77
  То есть я поседел.


[Закрыть],

О солнце утра, мне вреда не делай!

Мой стан согбен, о сын любимый мой,

И, значит, мне пора уж на покой.

Я времени раздавлен игом злобным

И скоро с миром подружусь загробным.

Тебя хочу я в сане утвердить

И на ковер узорный усадить.

Не нужно постоянно опьяняться,

Сын, идолам не нужно поклоняться.

Сверх меры опьянение любя,

Ты, сын мой, изуродовал себя.

Когда к тебе на миг вернется разум,

Своей ты жизни устыдишься разом.

О мой кумир, поклонник суеты,

Когда же кончишь опьяняться ты?

Неправедно живешь ты, неприглядно,

Постыдно, бесприютно, безотрадно.

Себя красавице отдать сумей,

Известной всюду верностью своей.

Чтоб, если на дороге горы пыли,

Ее одежды все же чисты были ...

Та соколица сядет поутру

К тебе на перст, к другому – ввечеру.

Считая ложь особою заслугой,

Она чужой теперь слывет подругой.

Ты у страданья тяжкого в плену;

Она твоим врагам несет весну.

Ты лучше этот бред оставь любовный,

И душу ты в печи не плавь любовной.

К тому же не навек   нам жизнь дана.

Представь: любимая – твоя жена, -

Придет разлука – рано или поздно, -

Нет, лучше, не сливаясь, жить с ней розно.

Оставь же ты бродяжничества путь,

О боге помни, о другом забудь.

В конце концов душа пребудет с богом.

Бог – слово, будь же с ним ты каждым слогом.

Непослушанья богу нет страшней.

Бог создал время, мастерскую дней,

И тем, кому на то пора приспела,

В той вечной мастерской найдется дело.

И каждому из смертных по делам

Воздаст награду старший мастер там.

Входящий в мировую мастерскую,

Потрать лишь на добро ты жизнь земную!

Сын! Мне из мира уходить пора, -

От бренной жизни уж не жду добра.

Пора времен оставить быстротечность,

Достойно отнести пожитки в вечность!

Прислушайся, мой сын, к словам моим,

Богатств моих не отдавай чужим:

Я собирал их, рук не покладая -

Ужели все возьмет рука чужая?

Твоя любовь, поверь, не навсегда,

Настанет день – и кончится беда.

Когда твоя судьба от сна проснется

И пыл от долгих поисков уймется,

Боюсь, в другом я буду бытии,

Исчезнут и богатства все мои,

А ты, несчастьем угнетен жестоким,

Останешься навеки одиноким.

Итак, будь дальновидней и умней,

Предвиденье – опора наших дней".

Мудрец умолк. Недаром он старался, -

Меджнун его словам на миг поддался,

И, чтоб его не смели упрекнуть,

Решил вступить он на разумный путь.

Порвать все путы гибельной напасти,

Не быть рабом своей безумной страсти.

«Мечты любовные, – решил он, – тлен».

Решил любви покинуть вечный плен.

Но стран любви безжалостный владыка

Смирил Меджнуна силою великой.

"О мне принадлежащий целиком!

Что твоего в имуществе твоем?

Души не тронь – она мое владенье,

Не тронь и тела – то мое именье.

Теперь мне душу с телом дай твоим

И поступай как хочешь с остальным".

Кровь у Меджнуна в жилах закипела,

Душа в нем соловьиная запела:

"О ты, вещатель истины святой,

Ты, что изгнать недуг желаешь мой!

С твоею речью я вполне согласен,

Я вижу – каждый твой совет прекрасен.

Была бы мне твоя полезна речь,

Когда б я ею мог не пренебречь!

Мне б слушаться тебя всегда и всюду, -

Но я, что ни услышу, то забуду.

Как речи я запомню существо,

Коль я себя не помню самого?!

Любовь всецело овладела мною,

Теперь не знаю я пути к покою.

Хотел бы разума признать я власть, -

Став на пути, мне заявляет страсть:

"Меджнун! Не можешь ты любовь отринуть -

Извечную любовь нельзя покинуть!"

Я угнетен, отец, моей виной – .

Оставь меня, раз ты оставлен мной.

Давай свои благие наставленья,

Но знай, что мне не надо исцеленья!

Любовь моя поднимется – лишь тронь! -

Как ветром раздуваемый огонь.

Ведь мы всегда разбить стекло сумеем,

Однако же разбитого не склеим.

Зачем меня зовешь обратно в дом?

Взгляни, как мчится время колесом!

Коль ты уйти от времени желаешь,

Зачем меня на свете оставляешь?

Даешь богатство мне, меня любя,

Представь, что сын твой заменил тебя,

Стал твоему богатству он радетель;

Но он уйдет – придет чужой владетель".

Царь, кем горда любовная страна,

Зенит страданий, горестей луна,

Вздыхая, умоляя о прощенье,

Отцу поведал про свои мученья.

Вдруг тело сына скорчилось от мук,

И засочилась кровь из тонких рук.

Отец смущенный с рук не сводит взгляда,

Меджнун ему: "Отец, скорбеть не надо:

Пустили кровь кумиру моему,

Ножом разрезал руки врач ему.

Но боль любимой и меня задела,

У нас душа одна лишь на два тела.

Двоичности сердец исчез и след,

У каждого – души особой нет.

Ведь я – Лейли. Она – одно со мною:

Живут два тела лишь одной душою.

Любимой хорошо – доволен я,

Любимая страдает – болен я".

Старик, сыновье увидав упорство,

Решил: здесь не простое непокорство.

Он понял – не простая прихоть тут,

С любовью хитрым быть – напрасный труд.

Итак, отец оставил уговоры,

Упреки он оставил и у коры.

И сыну, плача и скорбя, сказал,

Ему, лишь истину любя, сказал.

Отец Меджнуна от спора отвращается и, полон тоски, с сыном прощается

Счастливой нашей доли жемчуг чистый!

О ты, зерцало нашей веры истой!

Лишь об одном мечтает твой отец:

Чтоб выслушал его ты наконец.

О сиром позаботься хоть немного -

Ведь ждет меня неблизкая дорога.

Нарушил я блаженный твой покой,

Так счастлив будь – расстанусь я с тобой.

Но только на меня не надо жалоб,

Обид твоя душа не вспоминала б.

Пока был-жив я, был упорен ты,

Умчался в степь, был непокорен ты.

Прошу, великодушен будь отныне

И старика оплачь хоть по кончине.

Хотел бы я, чтоб в горе и слезах

Хоть иногда ты навещал мой прах.

Тебе, мой сын, веселье неизвестно,

И звать к веселью было б неуместно.

Но жизнь твоя – ведь это вечный плач,

Так скорбь по мертвом плачем обозначь!

Плачь, как велело прежнее страданье,

Но думай – это обо мне рыданье.

Пусть и враги узнают и друзья.

Что смерть тобой оплакана моя,

Чтобы меня оставленным не звали,

Чтоб о моем наследнике все знали".

Наследнику оставив свой завет,

Ушел, согнувшийся под ношей бед.

Его тоска и горе сокрушили,

Источник света жизни иссушили.

Бальзам для скорби не был обретен,

И вот, сказав: "Меджнун", скончался он.

На мир наш бренный уповать не нужно,

Живым о смерти забывать не нужно.

Наш мир – для радостей удобный дом,

Непрочно только основанье в нем.

Меджнун узнает, что скорби отца сломили, и горюет на его могиле

О кравчий, где вино под цвет тюльпана,

Похмелья чад утонет в чаше пьяной ...

Где, где, скажи, пурпурное вино?

От горя тайного спасет оно!

Спаси меня от гнета дней унылых,

Мне помоги, пока помочь ты в силах.

Бесценная красавица – наш мир,

Но берегись – изменчив тот кумир.

Бывает, к ней стремишься ты влюбленно,

Она – к тебе стремится неуклонно.

От глупости пылание твое,

От разума желание ее.

Пока ты у нее в гостях бываешь,

Ты радостен, забывши страх, бываешь.

Когда ты от нее решишь уйти,

Чтоб истину навеки обрести,

Она, сурьмою сделав прах твой тленный,

Чтоб мог ты встретить Страшный суд смиренно,

Пребудет бренной средь своих забот,-

Тебя же вечной жизни отдает.

Кто дел земных вполне постиг теченье,

Тот не хулит небес круговращенье:

При жизни он избегнет злых обид,

И смерть спокойного не оскорбит.

* * *

Меджнун, рыдая в горести жестокой,

Бродил в пустыне Неджда одиноко.

И некий злобный ловчив на него

Обрушил тяжесть гнета своего.

Сказав: "О, чести и стыда лишенный,

В одних лишь преступленьях закаленный!

О доброй славе ты забыл печаль,

Лишился чести ты; тебя мне жаль.

Жестокую забыл бы ты спесивость.

Хоть поздно – проявил бы справедливость.

При жизни ты не радовал отца,

Так вспомнил бы хотя бы мертвеца.

Старик скончался, поминая сына,

А ты о нем забыл – в чем тут причина?

Иль ты лишен природного стыда,

Пред богом не краснеешь никогда?"

Меджнун, словами этими сожженный,

Печальные свои умножил стоны.

Как дождь, он бился об уступы скал,

И слезы лились, как вино в фиал.

Узнал он, где лежит отец несчастный,

Пошел туда, влекомый силой властной ...

И вот перед могилой он родной,

Измученный, пред ней он стал свечой.

Скорбь фитилем скрутила стан жестоко,

Огонь родило сердце, слезы – око.

Плиту он сделал из груди своей,

Ногтями надпись начертал на ней.

Прильнувши лбом к плите могильной, хладной,

Он стал вдыхать могильный воздух жадно.

Со стоном он молитву прочитал,

С поклоном он печально прошептал:

"О дней моих начало и основа,

Твой гнев – урон, барыш – благое слово.

Не счел за благодать я твой совет,

Теперь что делать, коль потух твой свет?

Как жаль, что я не шел твоей дорогой,

Совсем не знал твоей опеки строгой.

Теперь я не могу поднять чело, -

Ты вел меня к добру, я делал зло.

Ты был моей жестокостью измучен,

А я блуждал, тобою не научен.

О счастие, не нужно уходить,