Текст книги "Ожидание забвение"

Автор книги: Морис Бланшо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

* * *

Мысль, что она там, хотя своей речью некоторым образом и отрицает все время собственное присутствие, утверждая его сокровенное с нею самой отношение.

* * *

Неисчислимое население пустоты.

* * *

Прошел тот же день.

* * *

Он видел ее раз, другой, бесконечное число раз. Он проходил мимо и не изгладил ее присутствия. Никогда не усомнился, что она ничего о нем не знает. Она его не знала, он принимал ее неведение. Поначалу – какой порыв, какая глубокая по причине этого удвоенного одиночества жизнь; в конце – какой груз обманов и заблуждений. Единожды принявший все это должен упорствовать без конца.

Она его не знает, хотя и внимательней, чем кто бы то ни было, ко всему, что он делает и говорит.

Ему кажется, что она больше не сомневается в своем присутствии, не прикладывает к этому веру. Возможно, потому что не сомневается, она не верит.

* * *

Она вложила всю свою веру в то, во что не верила.

* * *

Она не уделяет внимания ни тому, что он делает, – он не делает ничего; ни, тем паче, тому, что говорит, – говорит он меньше, чем слушает; ну разве что ему самому, тому исторгаемому из него ожиданием местоимению, каковое – внимательное безразличие места.

То были биения сердца, волнение надежды, тревога иллюзий.

* * *

Он выдержал ожидание. Ожидание сделало его вечным, и теперь ему только и остается, что вечно ждать.

Ожидание ждет. Через ожидание тот, кто ждет, умирает в ожидании. Он привносит ожидание в смерть и, похоже, превращает смерть в ожидание того, чего все еще ждешь, когда умираешь.

Смерть, рассматриваемая как ожидаемое событие, неспособна положить ожиданию конец. Ожидание превращает факт умирания в нечто, достигнуть чего, чтобы перестать ждать, недостаточно. Именно ожидание и позволяет нам знать, что смерть не может быть ожидаемой.

Тот, кто живет в ожидании, видит, что жизнь приходит к нему как пустота ожидания, а ожидание – как пустота по ту сторону жизни. Переменчивая зыбкость этих двух движений есть отныне пространство ожидания. На каждом шагу ты здесь и, однако, по ту сторону. Но поскольку достигаешь этого потусторонья не посредством смерти, его ждешь и не достигаешь, не зная о его существенной черте: его можно достичь только в ожидании.

Когда есть ожидание, ничто не ждется. В движении ожидания смерть уже не может быть ожидаемой. Ожидание, в интимной безмятежности недр которого все, что происходит, искажается ожиданием, не дает случиться смерти как тому, чего могло бы хватить ожиданию, но удерживает ее в подвешенном состоянии, распадающейся и в каждый миг превзойденной пустым постоянством ожидания.

Странное противостояние ожидания и смерти. Он ждет смерти в некоем безразличном к смерти ожидании. И точно так же смерть ожиданию не подпадает.

* * *

Мертвые воскрешали умирающих.

* * *

«Вы отвечаете моими вопросами». – «Я превращаю ваши вопросы в ответ».

* * *

Когда она начала подбирать выражения, чтобы сказать ему: «Вы этого никогда не узнаете. Вы никогда не заставите меня говорить. Никогда не узнаете, почему я здесь с вами», вот тогда-то в неистовом движении, которое позволяло ей быть страстным голосом, оставаясь в то же время неподвижным и безучастным телом, он и услышал, как она вдруг спрашивает у него, не меняя даже тона и, возможно, даже не меняя самих слов: «Сделай так, чтобы я могла с тобой говорить». Он так никогда и не сможет уже забыть эту мольбу.

Целыми днями он боролся против нее – словами, молчанием: «Нет, я не тот, кем бы вы хотели, чтобы я был». На это она заметно позже откликнулась: «И кем бы вы были, будь вы им?» Поскольку из своего рода сдержанности, если не из-за более существенных затруднений, он не хотел этого уточнять, она торжествующе заключила: «Вот видите, вы не можете этого сказать и еще менее – от этого отпираться».

* * *

«Вы обращаетесь не ко мне, вы обращаетесь к кому-то, кого тут, чтобы вас слушать, нет». – «Но вы-то тут?» – «Я тут».

* * *

Она никогда ему не снилась. Он никогда не снился ей. Оба они только и снились тому, кем хотели бы быть друг для друга.

* * *

Распростертая, полуотвернувшаяся. Стол придвинут к постели; он пишет, издавая нескончаемый звук, от которого тишина становится почти прозрачной. Вдруг она обращается к нему с вопросом: «Кто ты на самом деле? Тобою ты быть не можешь, но ты же кто-то. Кто?» Он прервал свою работу, он опускает голову. «Я тебя спрашиваю». Спрашивает себя и он. «Не сомневайся, – мягко говорит он. – Я выбрал быть тем, кем меня находят. Я как раз то, о чем ты только что сказала». – «Кто?» Она почти кричит. «Да, то, о чем ты только что сказала».

* * *

Мы-то вдвоем это знаем.

* * *

Нагноение ожидания, скука. Застойное ожидание, ожидание, которое сразу же сочло себя своим предметом, которое проникнуто к себе снисходительностью и в конечном счете ненавистью. Ожидание, спокойная тоска ожидания; ожидание, ставшее спокойной протяженностью, где мысль представлена в ожидании.

* * *

Она сидела, застыв в неподвижности, у стола; лежала рядом с ним на постели; порой стояла рядом с дверью – придя тогда очень и очень издалека. Такой он ее вначале и увидел. Стоящей, вошедшей без единого слова и даже не оглядывающейся вокруг, будто она давным-давно вобрала в себя все наличие это-го места; и уж конечно, не будь между ним и любой женской фигурой длительного и тесного знакомства, сблизившего его с каждой из них, он должен был бы тут же почувствовать себя в этой комнате чужаком; но с непоколебимой уверенностью молодости он не видел в ее приходе ничего необыкновенного, точно так же, как и не колебался, когда только что подавал ей знаки: она была там, он ее больше не отпустит. Он был там, она его больше не отпустит.

* * *

«Когда ты вспоминаешь, что я тебя покинул, это правда. Когда с грустью говоришь, что я тебя даже и не покидал, это правда. Но если ты думаешь, что я был покинут самим собою, то кто же тогда сейчас рядом с тобой?»

* * *

«Подойдите». Она приблизилась медленно, не вопреки себе, но с какой-то глубокой рассеянностью, которая сделала его, уже его, на диво внимательным.

Она заговорила, но он ее не слушал. Он слушал ее только для того, чтобы привлечь к себе своим вниманием.

* * *

Тесно присутствие, просторно место.

* * *

«А, наконец-то вы говорите об этом откровенно». – «Почему? Разве я не всегда была откровенна?» – «Вы были очень откровенны, слишком, может быть, откровенны для столь неоткровенной истины, которая пытается через вас себя выразить».

Он знал, что ни в ней, ни в нем самом не было ничего, кроме усилия дойти до той мысли, которая поджидала извне, чтобы наставить их на путь или сбить с него.

Если он и вынудил ее заговорить, то никогда на нее не давил, чтобы войти в ее мысль. Он не ссужал ей мыслей. Слово «мысль» не заключало в себе достаточно прозрачности, достаточно затемненности. Она только говорила, только молчала.

* * *

Он ее привлекал, и как же он ее привлек? Он привлекал ее постоянно – недвижимой, неощутимой силой. Она была просто фокусом того влечения, которое он у нее вызывал и которое обратной силой влечения вызывала у него она: задержанная здесь, но не удерживаемая, неподвижная некой блуждающей неподвижностью.

Бродяжничающая вне себя – вплоть до него вне его.

* * *

Что же она забыла? Очень ли это было важно? О, нет, напротив, не играло особой роли. Она говорила это с какой-то яростной умиротворенностью, омытой слезами безмятежностью, пронизанной светом, тяжелой от темноты.

* * *

«Почему вы так думаете?» – «Я так думаю, так всегда буду думать. Это мысль, которой не положишь конца». Он содрогнулся, услышав подобный приговор.

* * *

«Не думаете ли вы, что они вспоминают?» – «Нет, они забывают». – «Не думаете ли, что забвение – их способ помнить?» – «Нет, они забывают и ничего в забвении не хранят». – «Не думаете ли, что утраченное в забвении предохраняется в нем от забвения?» – «Нет, забвение безразлично к забвению». – «Значит, мы будем чудесно, глубоко, навечно забыты?» – «Забыты без чуда, без глубины, без вечности».

* * *

Они вместе проходили в комнату, медленно, легко, искусно обходя каждое препятствие, на секунду выглядывая из окна: вместе, того не зная, разговаривая, тщетно отвечая друг другу; и все же продолжая разговаривать друг с другом со спокойствием и лаской.

* * *

(Двое отсюда же, двое древних богов. Они были 58 в моей комнате, я с ними жил.

На мгновение я вмешался в их диалог. Их это не удивило. «Кто вы? Один из новых богов?» – «Нет-нет, всего-навсего человек». Но мои протесты их не остановили. «А, новые боги! наконец-то они явились».

Их любопытство было легким, непостоянным, чудесным. «Что вы здесь делаете?» Я им ответил. Они меня не слушали. Они все знали каким-то легким знанием, которое не могло отяготиться никакой частной истиной вроде той, какую я им предоставил.

Они были прекрасны, но внимание, которое я уделял ей, именно ей, привело к тому, что для меня она почти постоянно оставалась одна, и красота ее становилась от этого только более поразительной. Я сразу заметил, что тоже привлекаю ее, несмотря на то, что она, казалось, пребывает обо мне, особенно обо мне, в неведении. Она действительно являлась мне, это была рослая девушка, и я восхищался, что могу ее разглядывать, хотя и не был способен ее описать, а когда я ей сказал: «Подойдите», она тут же и приблизилась – в глубокой рассеянности, из-за которой я стал предельно внимателен. Тут он окончательно исчез. По меньшей мере, я так счел ради удобства. Исчезает ли бог?

С тех пор мы живем вместе. И я больше почти не сопротивляюсь идее, что в один прекрасный день окажусь новым богом.)

Сон одной бессонной ночи.

* * *

Ей до крайности хотелось забыться: «Не погрузились ли мы здесь в забвение?» – «Еще нет». – «Почему?» – «Мы ждем». – «Да, мы ждем».

Забвение, ожидание. Ожидание, которое собирает, рассеивает; забвение, которое рассеивает, собирает. Ожидание, забвение. «Вы меня забудете?» – «Да, я вас забуду». – «А как вы уверитесь, что меня забыли?» – «Когда вспомню о другой». – «Но вы вспомните опять же обо мне; мне нужно больше». – «Вы и получите больше – когда я уже и о себе не вспомню». Она обдумала эту мысль, которая, по-видимому, ей понравилась. «Забытые вместе. И кто же тогда нас забудет? Кто удостоверится, что мы канули в забвение?» – «Другие, все остальные!» – «Но они же не в счет. Мне наплевать, что меня забудут другие. Я хочу быть забытой вами, только вами». – «Ну да, когда ты меня забудешь». – «Но, – грустно сказала она, – я отчетливо чувствую, что тебя уже забыла».

Она его забывала, она вспоминала все подряд, но во всем его забывала: медленно, страстно. Когда она вошла – не подал ли он ей знак? не воспользовался ли своей способностью привлекать? – она уже пребывала в том движении забвения, которое стремилось все сказать, чтобы все оказалось забыто, доверяя преходящему субъекту нетленное. Она забывала, она была почти что забвением и зримой красотой того, что позабылось.

* * *

Одни только боги преуспели в забвении: древние – чтобы удалиться, новые – вернуться.

* * *

Она не забывала его, она забывала. Он все еще был для нее – в забвении, в котором в ней исчез, – всем, чем был. И тоже ее забывал: невозможно вспомнить, о ком не вспоминаешь.

Все, однако, оставалось неизменным.

* * *

Он полностью осознавал, что потихоньку подталкивает ее к забвению. Привлекая к себе, он привлекал ее к кому-то, кого она все глубже и глубже, все поверхностнее и поверхностнее забывала. Слова были сказаны, речи прогорели; по безмолвию прошелся огонь. Они еще прижимались друг к другу, лишенные, и тот и другой, самих себя. «Почему мне нужно вас забыть?» Являлось ли забвение конечной целью? Ожидание, забвение.

«Я узнала вас только для того, чтобы ничего о вас не знать и утратить в вас все свое».

* * *

Не так ли и живут боги? Одинокие, странные, чуждые свету, которым они блещут. Они меня слегка беспокоили, это правда. Я привык к их присутствию. Наслаждался, что они обо мне не знают, не имея возможности увериться, проистекает ли это неведение от их предельной скромности или от божественного безразличия. Древние боги, древние боги, как они нам близки.

* * *

Забвение, согласие на забвение в не забывающем ничего воспоминании.

* * *

«Это же вы подтолкнули меня к забвению». – «Согласитесь, осторожно и мягко». – «Да, осторожно, нежно, мягче некуда». – «Это была сама кротость забвения во всей своей привлекательности». – «Так зачем же тогда было заставлять меня вспоминать?» – «Чтобы заставить вас забыть». – «Но мною по необходимости уже все забыто». – «По необходимости, не связанной с забвением».

Он ждет, она забывает – одним и тем же движением, которое могло бы связать их друг с другом. Но ожидание, он знает, запрещает ему эту встречу, которая может свершиться только мгновенно. Ожидание же ни на миг мгновения не сподобляется.

«Вы заставили меня говорить – зачем? Зачем передали мне все эти речи?» – «Я их скорее получил, чем передал». – «Их привело ко мне ваше ожидание; вы же отлично это знаете, и в них, мне кажется, я все забыла». – «Забвение тоже хорошая вещь». – «Ну да, этими словами о забвении вы хотите сделать меня все более и более отсутствующей». – «Дело в том, что забвение – это еще и ваше присутствие в каждой фразе».

* * *

Как бы далеко ты ни сумел забыть, тебе не отыскать пределов забвения.

* * *

«Но если бы я вспоминала обо всем и все бы вам говорила, на нас осталась бы только одна память». – «Общая память? Нет, – торжественно сказал он, – никогда не будем мы сообща принадлежать памяти». – «Ну ладно, тогда забвению». – «Быть может, забвению». – «Да, забывая, я чувствую себя к вам уже ближе». – «По соседству, но, однако, без приближения». – «Да, так и есть, – пылко подхватила она, – без сближения». – «И без истины, без секрета». – «Без истины, без секрета». – «Словно в конечном счете на месте всякой встречи окажется отход в сторону. Забвение медленно, неторопливо отодвинет нас точно таким же чуждым движением от того, что между нами еще есть общего». Она задумчиво выслушала это и подхватила, понизив голос: «При условии, что забвение пребывает в речи». – «В речи забвения». – «В один прекрасный момент все, стало быть, забудется?» – «Все во всем». – «А то мгновение, когда все забудется, как забудется оно?» – «Забвение канет в забвение».

* * *

Ждать означало ждать случая. Случай же приходил только в похищенное у ожидания мгновение, мгновение, когда вопрос об ожидании уже не стоит.

* * *

Бытие – еще одно имя для забвения.

* * *

«Разве я не сказала вам все с самого начала?» – «Да, это правда, вы были великолепны». Он смолк. «Но, может быть, нам на несчастье». И, поскольку она ничего не сказала: «Нам на несчастье. С первого же мгновения вы разговаривали со мной так великолепно, так задушевно. Никогда не забуду эти первые мгновения, когда между нами все уже было сказано. Но меня подвело незнание. Я всегда мог узнать только то, что знал». – «Я вам доверяла, говорила с вами, как сама с собой». – «Да, но вы-то знали, я не знал». – «Почему вы меня не предупредили? Нужно было меня прервать». – «Слишком силен был эффект, я не желал ничего больше, ничем больше не мог владеть». Она задумалась и вдруг, будто решившись, повернулась к нему со странной серьезностью: «Я и в самом деле с первого же мгновения говорила с вами, как с кем-то, кому уже все, вроде бы, сказала, все то, что хотела сказать?» – «Да, мне так кажется; так оно и есть». – «Ну да, в этом и состоял секрет: я же вам уже все сказала». И, поскольку он не отвечал: «Вы разочарованы. Вы ждали иного». – «Нет-нет, – сказал он, покачав головой. – Это было великолепно».

* * *

Он знал, каким было его собственное первое слово, он пребывал в уверенности, что сказав ей «Подойдите» – и она тут же приблизилась, – он завлек ее в тот круг влечения, где начинаешь говорить только потому, что все уже сказано. Не слишком ли он к ней был близок? Может, между ними уже не осталось нужного расстояния? А она в самой своей чуждости оказалась слишком привычной?

Он завлек ее, вот его волшебство, его ошибка. «Вы меня не завлекали, вы меня еще не завлекли».

* * *

Чем больше она его забывала, тем сильнее чувствовала себя влекомой ожиданием к тому месту, где с ним находилась.

«Почему вас так интересует эта комната?» – «Она меня интересует?» – «Положим, она вас привлекает». – «Просто вы меня в нее завлекли».

Он позвал ее, она пришла. Пришла по зову, призывая своим приходом его.

«В том, что вы говорите, чего доброго, слишком много смысла, какой-то исключающий все остальные смысл. Словно это можно выразить только здесь и нигде больше». – «Не правда ли, так и нужно?» – «Я хочу сказать не только, что в другом месте все имело бы другой смысл, но и что в ваших словах присутствует нечто, постоянно говорящее о том, где мы с вами находимся. Почему? Что же здесь происходит? Вот что нужно сказать». – «Кому об этом знать, как не вам, ведь все это в уже мною сказанном, в том, что, кроме вас, некому слушать». Больше некому слушать. Это обязывает его к строгости внимания, которая не должна ограничиваться одним постоянством.

«Что здесь происходит? В данный момент мы разговариваем». – «Ну, да, разговариваем». – «Но пришли сюда не для того, чтобы говорить». – «Но все же пришли, разговаривая».

* * *

Верно, она была там. Взглядом он охватывал ее всю, собранную в самой себе, от себя в самой себе отвлеченную. И видел ее постоянно, без помех и все же как бы случайно. У нее не было другого лица, кроме этой великолепной, этой смущающей уверенности.

Зримая, но, однако, из-за этой зримости не видимая.

Не зримая и не незримая, утверждающая свое право быть для него видимой неким всегда предшествующим свету светом, а может быть, это и не был настоящий свет, а только ясность, которой они вместе располагали, исходившая из их собственного секрета и возвращенная неведению самих себя. Ясность без ясности, далекое утверждение влечения, меланхолическое и счастливое знание, проистекавшее из того, что он в нее еще не всматривался. Лицо, высшее утверждение ее права быть им видимой, даже если она и не была зримой.

* * *

«Вы меня видите?» – «Конечно же, я вас вижу, только вас я и вижу – хотя еще нет».

* * *

То, что ты написал, хранит секрет. Она – она им уже больше не владеет, она передала его тебе, а ты, только потому, что он от тебя ускользнул, ты и смог его записать.

* * *

Язык влечения, тяжелый, темный язык, говорящий все там, где все сказано, язык содрогания и пространства без пространности. Она ему все сказала, потому что он привлек ее и она к нему привязалась. Но влечение – это привлечение к месту, где, стоит туда вступить, все сказано.

* * *

«Вы меня видите?» – «Естественно, вижу». – «Это мелочь, меня может увидеть каждый». – «Но, может быть, не так, как вижу вас я». – «Мне бы хотелось чего-то другого, я хочу другого. Это очень важно. Сумели бы вы меня увидеть, даже если бы видеть меня не могли?» – «Если бы вы были невидимы?» Он задумался: «Наверняка: внутри себя». – «Я не хочу сказать, невидимой на самом деле, такого я не требую. Но мне бы не хотелось, чтобы вы меня видели по той простой причине, что я видима». – «Так пусть никто, кроме меня, вас не видит!» – «Нет, нет, видна – так для всех, мне все равно, но только вами и видимой – по причине куда более весомой, понимаете ли, и…» – «Более неоспоримой?» – «Более неоспоримой, но на самом деле и не неоспоримой, без той гарантии, что делает видимые предметы видимыми». – «Так, значит, всегда?» – «Всегда, всегда, хотя еще нет».

Ему казалось, что он выхватил этот диалог прямо из того, какою ее видел; как некое предостережение, которое понял только позднее.

Если мы видимы благодаря некой предшествующей нам самим способности, тогда он видел ее помимо этой способности, по праву, на которое не пролит свет, которое навевало идею ошибки, чудесной ошибки.

* * *

Лицо, крайний и жестокий предел, где то, что собиралось было сделать ее предельно зримой, рассеивается в исходящей от нее спокойной ясности.

* * *

Она говорит ему, он ее не слышит. Однако именно в нем она становится мне внятна.

Я ничего о нем не знаю, не способен найти ему места ни в себе, ни вне себя. Но если она с ним говорит, я слышу ее в нем, ее не слышащем.

* * *

Он оставался, чтобы она была забыта, он присматривал за забвением, в которое она увлекала его спокойным, из забвения же и пришедшим движением. Забывая, забытые. «Если я вас забуду, вспомните ли вы о себе?» – «О себе – в вашем обо мне забвении». – «Но я ли вас забуду, вы ли себя вспомните?» – «Не вы, не я: в вас меня забудет забвение, а безличное воспоминание сотрет меня из того, что вспоминается». – «Если я вас забуду, забвение, стало быть, будет вечно влечь вас из себя наружу?» – «Вечно вне себя в прельщении забвением». – «Такими мы отныне вместе и будем?» – «Такими мы отныне и будем, хотя еще нет». – «Вместе?» – «Вместе, хотя еще нет».

* * *

Она говорит ему, он ее не слышит, я слышу ее в нем.

* * *

Тот, кто, забывая, из нас в этом забвении стирается, стирает к тому же в нас и нашу личную способность о себе помнить; тут-то и пробуждается безличное воспоминание, воспоминание, лишенное какой бы то ни было личности, которое заменяет нам забвение.

* * *

Он вспоминал в ней о дне, о ночи, о том, что длилось, что кончило длиться, но не о ней самой.

Он забыл бы, если бы вспомнил.

Он не знал, забывает ли слова теперь он или же неспешно и незаметно забывают сами слова.

Ясное забвение, приятное воспоминание о словах, пройти в них от воспоминания до забвения. В их прозрачности или, за неимением, в их абстрактной бедности он узнавал покорное просветление забвения. Покорное появление в них забвения, покорность, которая требует величайшей покорности.

Мы бы забыли, если бы могли покориться забвению, которым наделяют нас – ежеминутно и по меньшей мере один раз – предназначенные забвению слова.

* * *

Поспешный, вечный шаг.

Они жалуются на вечность; как будто в них жалуется сама вечность. «Чего вы еще хотите?» Они несут в себе странное желание умереть, которое не утолить, умирая.

Забвение, ничего, кроме забвения, образ забвения, образ, преданный ожиданием забвению.

«Ну а теперь, забыты ли мы?» – «Если ты можешь сказать „мы“, мы забыты». – «Нет еще, прошу тебя, еще нет». Безмолвное продвижение, некое замкнутое пространство, где без конца скитается желание.

Он шел впереди, прокладывая ей к себе дорогу, а она – вплотную к нему, смешиваясь с ним в движении, ступая за ним шаг в шаг, только поспешно, вечно.

«У вас будут еще и другие спутники». – «Возможно, но спутницей им буду уже не я». – «Может быть и другая, и, однако, никого другого». – «Кто-то и никто другой».

Он жил в неизбежности мысли, которая не более чем мысль о вечной неизбежности.

* * *

Когда она попросила у него, чужака, то, что дать ей был бы все еще недостаточно близок и кто-либо ей близкий, он понял, что этой своей просьбой она приблизила его к себе больше, чем кого бы то ни было. Почему он сразу же принял подобную близость?

«Вы все еще желаете, чтобы я это сделал?» – «Просьбой, чтобы вы это сделали, я доверила вам и это желание».

Он отказался, но то, от чего он отказался, по-прежнему оставалось перед ним, чуждое его согласию, чтобы быть чуждым его отказу. «Когда у вас появилась эта идея?» – «Когда я понял, что она появилась, она уже давно стала для меня привычной». – «На самом деле вы никогда не должны были так думать; вы думали об этом лишь для того, чтобы отказаться об этом думать». – «Но отказ составлял часть самой мысли».

Он понял: то, что от него требовалось, не сводилось к простому действию, которое, как могло бы показаться, отвечает просьбе, особенно когда она с провоцирующей покорностью ему намекнула: «Это же ведь все-таки легко?» – «Может, и легко, но не осуществимо». На что она нашла ответ чуть позже: «Дело в том, что это можно сделать всего один раз».

* * *

«То, чего вы у меня просите…» – «Я у вас этого не прошу». – «Это ничего не меняет, вы ведь хотели бы этого у меня попросить». – «Не верится, что я могу этого хотеть, мне, может, быть, этого еще никогда и не хотелось». – «Это, значит, шире любого желания? И вы никоим образом этого не хотели?» – «Мне было разве что страшно, мне было страшно этого хотеть».

* * *

Чего она просит? Почему эта просьба до него не доходит?

«Как будто вы просите то, что помешало бы вам об этом просить. Так что вы этого и не просите». – «Я и не прошу, я вручаю все вам».

И тут же впечатление: его рука сжимает истину, та самая рука, которая вдали от него открывает ему глаза.

* * *

Она ничего не просила, только говорила что-то, что он мог выдержать лишь в связи с этой просьбой.

Она ничего не просила, просила, только и всего. Просьба, которую она, должно быть, высказала ему с самых первых мгновений и которая с тех пор, по крайней мере, так он себя в этом убеждал, своенравно прокладывала к нему дорогу сквозь все, что она говорила.

* * *

То, что он думал, уклонялось от его мысли, предоставляя ему только об этом отклонении и думать.

* * *

То, что у него и было, и не могло быть спрошено; то, что, единожды свершившись, оставалось, однако, подлежащим свершению: он жил и думал в точке, где встречались эти два движения, которые не противостояли одно другому, но попарно друг друга вопрошали.

«Дай мне это». Словно, прося его об этом, она ждала полноты единственного дара, который он не мог ей преподнести.

* * *

Спокойное отклонение мысли, которая сама по себе возвращается в ожидании к себе самой.

Посредством ожидания то, что отклоняется от мысли, возвращается к мысли, ставшей от себя же отклонением.

Ожидание, пространство отклонения без отступления, блуждания без заблуждения.

* * *

«Почему вы просите об этом меня?» – «Вы тот, кто мне нужен; я всегда это знала». – «И откуда у вас эта идея?» Размышляла она недолго: «От вас. Вы же отлично это знаете. Этой идеей вы меня и привлекли». – «Не хотите ли вы признать, что, знать о том не зная и ведать не ведая, я вряд ли смог бы ее выразить?» – «Это доказывает, что в вас она глубже, чем во мне». – «Нет, поверьте, я этого не знаю». – «Но вдвоем-то мы знаем».

Он чувствовал, что в действительности эта мысль не была для них общей, но, кроме как в ней, они сообща нигде не будут.

* * *

То, что скрывается безо всякого сокрытия.

* * *

«Вы меня об этом попросили, потому что это невозможно». – «Невозможно, но возможно, если я смогла вас об этом попросить». – «Все, стало быть, зависит от того, в самом ли деле вы меня об этом попросили?» – «Все зависит от этого».

* * *

«Предположите, что вы попросили то, о чем меня просите, потому что я это уже сделал». – «Но вы бы об этом знали». – «Не более, чем вы. Вот как все могло произойти: вы меня об этом попросили, я так и сделал, но нам, ни тому, ни другому, не известно соотношение этих двух поступков; мы, я хочу сказать, знаем только о привычном их отношении, которое все еще скрывает их для нас друг от друга и по-прежнему представляет их нам неосуществимыми и недоступными. Как мог бы я сделать то, о чем без вашей просьбы не смог бы даже и догадаться? Но и как смогли бы попросить у меня такое вы, если бы это уже не вызнали, в это не проникли – свершив в самой себе?»

* * *

«Каждый раз, когда ты отказываешься, ты отвергаешь неотвратимое». – «Невозможное». – «Делаешь невозможное неотвратимым».

* * *

То, что скрывается безо всякого сокрытия, что утверждается, но остается невыраженным, что остается здесь – и забытым. В том, что все еще и все время она оказывалась присутствием, в этом-то изумлении и вершилась, оставаясь вне подозрений, мысль.

* * *

Присутствующая, уже свой собственный образ, и образ образа, не воспоминание, забвение самой себя. Видя ее, он видел ее такой, какой она будет: забытой.

Подчас он ее забывал, подчас вспоминал, вспоминая подчас о забвении и обо всем в этом воспоминании забывая.

«Может быть, нас разделяет только наше присутствие. В забвении же – что нас разлучит?» – «Да, что смогло бы в самом деле нас разлучить?» —

«Ничто, разве что забвение, которое нас снова и соединит». – «А если это и вправду забвение?»

Возможно ли, что она распознала в нем, а он в ней, возможность оказаться забытым соразмерно ожиданию?

* * *

«Мы не встретились». – «Примем, что пересеклись наши пути, это еще лучше». – «Как это мучительно, такая встреча на перекрестье».

* * *

Уже давно он стремился не говорить ничего, что отягчало бы пространство, о пространстве рассуждая, исчерпывая конечное и беспредельное пространство.

* * *

«Вы не хотели на самом деле знать, я всегда это чувствовала». Он этого не хотел. Когда хочешь знать, ничего не знаешь.

* * *

Никто не любит оставаться лицом к лицу с тем, что скрыто. «Лицом к лицу было бы легко, а вот когда отношения косвенны…»

* * *

«Все эти ваши взгляды, которые на меня даже толком и не взглянули». – «Все те речи, что вы произнесли и которые мне ничего не сказали». – «И ваше присутствие, которое затягивается и противится». – «И вы, уже отсутствующая».

Где это было? Где этого не было?

Зная, что она была там, и забыв ее столь полно, зная, что она могла быть там только забытой, сам по себе это зная, забывая.

«Осталось ли еще хоть мгновение?» – «Миг, который между воспоминанием и забвением». – «Краткий миг». – «Который не кончается». – «Ни вспоминаемые, ни забытые». – «Вспоминая нас от имени забвения».

«Откуда это счастье забывать?» – «Которое тоже забыто».

Это смерть, говорила она, забвение умирания, каковым является смерть. Наконец-то присутствующее грядущее. «Сделай так, чтобы я могла с тобой говорить». – «Да, говори теперь мне». – «Не могу». – «Говори через не могу». – «Ты так спокойно просишь у меня невозможного».

Что же это за боль, что за боязнь, что это за свет? Света в свете забвение.

II

Забвение, нераскрытый дар.

Принять забвение как согласие с тем, что сокровенно, как нераскрытый дар.

Мы не идем к забвению, как не приходит к нам и оно, но внезапно оказывается, что забвение всегда уже здесь и было, и, забывая, мы всегда уже все забыли: в движении к забвению мы оказываемся в присутствии его неподвижности.

Забвение – отношение с тем, что себя забывает, отношение, которое превращает в секрет то, с чем имеется отношение, хранит власть и смысл секрета.

В забвении имеется то, что отклоняется, и само отклонение, каковое приходит от забвения, каковое и есть забвение.

* * *

Позже он проснулся – спокойно, осторожно, перед лицом возможности, что уже все забыл.

Забывая слово, забывая в этом слове все слова.