Текст книги "Дочь Шидзуко"

Автор книги: Мори Киоко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– А вашим детям приходится в школе драться, когда их дразнят за то, что они говорят не как все? – поинтересовалась Юки.

– Не думаю. В Кобе живет только мой сын, но он уже в средней школе. В этом возрасте если дерутся, и то не по таким пустяковым поводам. А моя дочь живет в Токио со своей матерью.

– Отдельно от вас?

– Да. Мы разведены.

Юки задумалась. У себя в школе она знала лишь одну девочку, чьи родители были разведены. Ее звали Марико, она жила с отцом и его родителями. Девочка говорила, что почти не помнит матери: та уехала в деревню к своим родителям, когда Марико была еще совсем маленькая. Однажды в мае, когда в Японии отмечается День Матери, их учитель, господин Ямасаки, попросил учеников написать небольшое сочинение о своей маме. Марико выскочила из класса. Учитель ее вернул, посадил на место. «У меня нет мамы», – сказала девочка. «Тогда напиши о бабушке», – предложил учитель. Марико просидела целый урок, уставившись на чистый лист бумаги, хлюпая носом, но так ничего и не написала. За это господин Ямасаки оставил ее после уроков.

Возвращаясь в тот день из школы, Юки все время думала о бедной Марико. Дома она уже с порога закричала:

– Мама, знаешь, что сегодня случилось с Марико! Господин Ямасаки довел ее до слез. Нельзя так!

Шидзуко, выслушав рассказ дочери, согласилась:

– Ваш учитель слишком строго отнесся к этой несчастной девочке.

– А почему Марико живет не с мамой? По– моему, лучше жить без отца, чем без матери.

– Когда муж с женой разводятся, дети обычно остаются с отцом, а их мать уезжает к своим родителям. Если детей двое или трое, кто-то из них может жить и у матери. Но если ребенок единственный, мать почти всегда его теряет.

Произнеся это, Шидзуко как-то странно и очень серьезно посмотрела на Юки. На лице – ни тени улыбки. Юки поняла, какого «единственного ребенка» имела в виду мама. «Меня!» – подумала она, но не сказала.

Юки смотрела на удлиненное тонкое лицо господина Кимуры и пыталась представить себе его дочь. Интересно, скучает ли она по нему? Сама Юки даже вообразить не могла, как бы она жила, если бы ей позволяли видеть маму лишь раз в месяц.

Между тем Шидзуко и господин Кимура стали вспоминать о какой-то школьной экскурсии в храм. Рядом с храмом был пруд, где плавали сотни карпов – красных, черных, серебристых, оранжевых, желтых, розовых.

– Когда мы с твоей мамой шли мимо пруда, – рассказывал господин Кимура, – из воды выпрыгнул маленький карп и упал на каменную дорожку прямо к нам под ноги. Он был величиной с твою ладошку и ярко– желтый. Можно сказать, даже золотой. Он бился на дорожке, хватал ртом воздух. Никто к нему почему-то не подходил, а жить ему оставалось, видно, совсем недолго. Тогда твоя мама схватила его за хвост и бросила обратно в пруд. Он радостно поплыл. Так она спасла ему жизнь.

– Какая мелочь, – Шидзуко покраснела от смущения.

Юки не поняла, что именно она подразумевала под словом «мелочь»: спасенную ею мелкую рыбешку или свой поступок. Если бы дело происходило не в жизни, а в сказке, золотой карп, брошенный в воду, потом подплыл бы к берегу пруда и как-нибудь отблагодарил маму. В народных сказках, которые мама читала ей на ночь, животные часто приходят к людям, однажды спасшим их, приносят с собой дары или исполняют их заветные желания. Интересно, чего бы пожелала мама, если бы она очутилась на месте сказочной героини? Уж точно не денег и не сокровищ.

Шидзуко и господин Кимура пили чай, очень оживленно разговаривали и без конца смеялись. Смех у мамы звонкий, как колокольчик.

В девять часов, отправляясь спать, Юки попрощалась с господином Кимурой. Он поднялся из-за стола и тоже стал собираться домой. Шидзуко пошла его проводить. Еще несколько минут они беседовали у ворот, а потом Юки услышала удаляющийся шум мотора.

На следующий день должны были состояться ответственные соревнования по легкой атлетике. Каждый год городские власти учреждали призы для лучших спортсменов– школьников, с учетом возраста. Юки представляла четвероклассников своей школы. Завтра в программе – плавание. Юки слегка волновалась. Брасс ей всегда давался легко, в вольном стиле она за последний год тоже немало преуспела. А вот в плавании на спине изъяны были. Ей никак не удавалось плыть прямо как стрела – все время виляла влево– вправо. Сейчас она думала об этом и не могла заснуть. Только закроет глаза – и ей кажется, что она тонет или врезается головой в бортик бассейна. Едва удается задремать – через несколько минут словно что-то ее толкает, она вновь просыпается и мечется в постели, ей то становится жарко, то начинает знобить. Наконец, часов в одиннадцать, устав бороться с бессонницей, Юки в пижаме направилась на кухню, где горел свет. Мать, как обычно, поджидала отца, чтобы напоить его чаем. Юки вошла в тот момент, когда Шидзуко опускала на рычаг телефонную трубку. Лицо ее было непривычно бледным.

– Никак не могу заснуть, – сказала Юки, садясь на стул. – Ты с папой говорила?

Отец часто звонил в позднее время и предупреждал, что ночевать не придет.

Мать медленно подошла к столу, села напротив Юки и лишь потом произнесла:

– Нет, это был господин Кимура.

– Он что-нибудь забыл у нас?

– Нет, это я звонила ему. Он дал мне номер своего телефона и сказал, что я всегда могу позвонить ему в трудную минуту, когда нужен друг, с которым можно поделиться своими проблемами.

Юки заметила в руке матери белую визитную карточку.

– Вот, возьми ее, – Шидзуко протянула визитку Юки. – Она мне больше не нужна. – Мать, перегнувшись через стол, взяла дочь за руки. – Я не буду больше звонить господину Кимуре.

– Почему? Ведь он твой друг.

Мать покачала головой.

– У меня уже есть друг, с которым можно отвести душу. Этот друг – ты, Юки. Зачем мне кому-то звонить?

Хотя Шидзуко улыбалась, глаза у нее были грустными.

– Но ведь господин Кимура будет ждать твоего звонка.

Юки терпеть не могла, если кто-нибудь из ее подруг что-то обещал ей, а потом забывал об этом.

– Он не будет ждать. Я только что все ему объяснила, и он меня отлично понял.

Какое-то время они просидели в полном молчании. Потом мать сказала:

– Ладно, тебе надо выспаться перед завтрашними соревнованиями. Иди к себе, а я поставлю чайник: вдруг отец сейчас вернется. А потом приду к тебе и расскажу чего-нибудь такое, от чего ты сразу уснешь.

Юки вернулась в свою комнату. Она толком не поняла, на что ей визитная карточка господина Кимуры, но решила все же ее сохранить и спрятала в ящик шкафчика, под чистые носовые платки. А мама пришла и рассказала ей сказку про девочку, которая была дочкой огромного персикового дерева. Когда она выросла, она отправилась на далекий остров воевать со злыми духами. Этот сюжет с вариантами известен в Японии каждому ребенку. Но в оригинале сказка несколько иная. Там герой – мальчик, а его верные друзья —

Фазан, Собака и Обезьяна. В мамином пересказе девочке помогали Кошка, Павлин и Кит, который и привез их на остров, населенный злыми духами. Юки уснула в тот момент, когда дружная компания, победив страшилищ, плыла на спине Кита обратно к дому девочки.

На следующий день Юки завоевала на соревнованиях по плаванию второе место. О карточке господина Кимуры она вскоре напрочь забыла.

Прошло три года, прежде чем Юки вновь увиделась с господином Кимурой. Произошла их встреча, когда она жила в Токио у тети Айи. Был конец февраля. Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как умерла мама. Отец уже готовился к свадьбе с новой женой, а Юки после этого события должна была вернуться в его дом.

Как-то раз холодным вечером, когда Айя и Юки заканчивали ужинать, кто-то постучал в дверь дома. Айя пошла открыть. Юки последовала за ней.

На пороге стоял высокий худощавый мужчина, держа в руке черную шляпу.

– Я был другом вашей сестры, – сказал он Айе. – Ваш адрес сообщила мне ваша матушка. Я узнал эту печальную новость две недели назад от приятеля и сразу же поехал к вашей маме. Она сказала мне, что дочь Шиздуко

живет у вас. Я приезжаю в Токио раз в месяц, вот я и захотелось ее увидеть. – Он положил руку на дверной косяк. – Даже не могу представить, насколько сейчас тяжело вашей племяннице.

Юки показалась из-за тетиной спины.

Господин Кимура взглянул на нее. Глаза у него были красными.

– Привет! Ты меня не помнишь?

– Помню, – сказала Юки. – Вы учились вместе с мамой в начальной школе.

Господин Кимура положил ей руку на плечо и обнял ее.

– Мне очень жаль твою маму. Так жаль! Как же она тебя любила!

Юки встала из-за письменного стола и легла на кровать. За окном почти стемнело, но она не стала зажигать свет. Внизу отец с мачехой опять затеяли спор. Голоса доносились из спальни – она находилась прямо под комнатой Юки. Потом резко хлопнула дверь – мачеха, должно быть, пребывает в ярости. Юки затаила дыхание, прислушиваясь. Еще раз хлопнула дверь – видимо мачеха прошла в гостиную. Теперь она будет сидеть на кушетке, пока отец не прибежит на задних лапках и не попросит прощения.

Последний раз мачеха проделывала этот номер – запиралась в гостиной – несколько месяцев назад. Тогда отец ввалился в комнату дочери без стука и заявил, что они оба должны извиниться перед Ханаэ, хотя именно она, Юки, проявила к ней неуважение.

– Ты невыносима, – сказал он, – и когда– нибудь своим характером сломаешь мне жизнь. Если она оставит меня из-за твоего отвратительного поведения, ты – я тебе это обещаю – бросишь школу и будешь вести хозяйство. Для этого ты вполне созрела. Ладно, пошли к ней.

Юки вынуждена была спуститься вниз. Мачеха долго распространялась о том, какая эгоистичная особа ее падчерица. Прошлась и по адресу Шидзуко: избаловала, мол, дочку, ничему толком ее не научила.

Вспомнив этот случай, Юки перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Она слышала, как отец вышел из кухни и зашагал по коридору. Сейчас, должно быть, щелкнет замок двери в гостиную, и она откроется. Но этого не случилось. Тяжелые шаги застучали на лестнице, приближались.

Юки перевернулась на спину, готовясь в любой момент вскочить. В ее двери не было замка. Сейчас заявится отец, а радости от этого мало. Юки поднялась, сделала шаг, но остановилась – от резких движений перед глазами замелькали желтые точки, она увидела сотни золотых рыбок, выпрыгивающих из воды и плюхающихся обратно.

Если бы золотой карп вернулся, чтобы отблагодарить маму, она должна была бы попросить его найти человека, которого сумеет по– настоящему полюбить.

Юки зажгла свет. Шаги отца приблизились к двери ее комнаты и стихли. Юки замерла на месте, внутренне сжавшись в комок и ожидая, когда отец распахнет дверь.

Глава 11

ЗИМНЕЕ НЕБО (февраль 1975)

Поскольку и у жениха, и у невесты брак был повторный, церемония не заняла много времени. На тете Айе было светло-серое кимоно, а на господине Кимуре – строгий темный костюм. Они сидели в гостиной, в доме дедушки и бабушки, перед буддийским алтарем.

Дедушка с бабушкой, дядя Сабуро с женой Эцуко и Юки расселись кружком вокруг виновников торжества. Священник в белом облачении размахивал зеленой веткой над головами новобрачных и гнусаво пел.

Под его пение Юки вспомнилась сказка, давным-давно рассказанная матерью. Восемь детей садились в кружок, пели и играли на разных инструментах. А иногда появлялся девятый ребенок – то ли мальчик, то ли девочка – и тут же исчезал. Заметив его, дети затягивали песню: «Кто-то приходит и кто-то уходит», а девятое дитя продолжало появляться и исчезать.

Под пение священника, прикрыв глаза, Юки видела голые ветки деревьев, мелькавшие за окном поезда, на котором она ехала сюда ранним утром. Во второй раз после смерти матери и повторной женитьбы отца она видела эти рисовые чеки и речушки. Они с мамой бывали здесь каждое лето, но теперь, зимой, окрестный пейзаж выглядел неузнаваемо. «Дело не в пейзаже, – думала Юки. – Главное, что я еду домой. А дом тот же самый – дом моей мамы».

После официальной церемонии священник тут же удалился. Юки пошла в кухню, чтобы помочь Эцуко приготовить праздничный обед. Меню было традиционное и бесхитростное: рис с красной фасолью, зелень, морской лещ. Эцуко чистила рыбу. Меньше чем через месяц она должна была родить. Выпирающий живот не позволял стоять вплотную к столу, и ей приходилось нагибаться над разделочной доской.

– Давайте я почищу, – предложила Юки, хотя не была уверена, что справится должным образом с этим нехитрым делом.

– Не надо, я люблю готовить рыбу, – ответила Эцуко.

Почистив леща, она одним взмахом ножа вспорола ему живот и вытащила темно-крас– ные внутренности. Юки отвернулась. Лещ будет запекаться целиком. Его кожа превратится в блестящую оранжевую корочку, а мясо станет розовато-белым и будет слоиться, напоминая сложенные вместе опавшие лепестки пионов. Юки не станет есть эту рыбу, и дядя Сабуро будет над ней подшучивать. Брезгливость Юки была постоянной темой его шуток, а поводов находилось много. Например, отправится он на рыбалку и принесет окуня или щуку. Все радуются его добыче. Одна Юки нос воротит.

Последний раз Юки видела Сабуро, когда он приезжал на третью годовщину смерти Шидзуко. А с его женой Эцуко она познакомилась лишь сегодня утром. Эцуко тоже, наверное, будет подшучивать над ней, а она пока не знала, как ей реагировать на шутки – посмеятся ли вместе со всеми или надуться. Юки всегда была разборчива в еде. Мама, конечно, знала ее странности и учитывала их. Мачеха же часто готовила то, что Юки не заставить съесть даже под угрозой смертной казни (не специально ли, назло ей!). Например, варила розовые кревеьси или перепелиные яйца. Юки в подобных случаях сидит за столом, не прикасаясь к еде, и потягивает воду. Мачеха молчит. Как только Юки встает из-за стола, Ханаэ демонстративно сбрасывает ее нетронутую еду в мусорное ведро, выразительно глядя на падчерицу, но по-прежнему не говоря ни слова.

– С рыбой я управлюсь сама, – сказала Эцуко, – а ты можешь помыть зелень и рис.

Зелень состояла из китайской капусты, а также из листьев и бутончиков «кикун» – съедобных весенних хризантем. Эти цветочки напомнили Юки о маргаритках и настурциях, которые ее мать рвала в своем саду и клала в салат, – душистых, а на вкус – горьковато– сладких.

Юки сложила зелень в дуршлаг, стала вынимать из буфета тарелки и плошки. Она хорошо знала, где что лежит. Вот прекрасный белый фарфоровый сервиз бабушки с рельефным растительным орнаментом, вот палочки для еды, покрытые красным лаком. Ничего не изменилось с далеких дней ее детства. Каждое лето она приезжала дом своей матери, и каждый раз все в буфете стояло в том же порядке. Сейчас у дедушки и бабушки она чувствовала себя как дома – ведь в доме отца мачеха многое переделала и переставила на свой вкус. По утрам в воскресные дни перед тем, как отправиться на соревнования по легкой атлетике, Юки обычно заходила в кухню попить апельсинового сока и всегда жалела, что нет больше в буфете маминых белых керамических стаканов – сок в них напоминал полную луну. Хорошо хоть, что она зарисовала исчезнувшие мамины вещи. Теперь, когда разбиваются хрупкие стаканы или тарелки, мачеха идет и покупает новые – без всякого вкуса и системы: предметы совершенно не гармонируют друг с другом.

Юки поставила фарфоровый сервиз на поднос и пошла в гостиную, где перед алтарем стоял черный лакированный стол.

Дядя уже накрыл его, все сидели вокруг на своих местах и пили чай, заваренный Эцуко. Айя и господин Кимура – рядышком, дедушка, бабушка и дядя Сабуро – по одну сторону стола. За последние три года бабушка сильно похудела, а дедушка заметно набрал вес. Бабушка говорила в своей привычной манере – очень быстро и на повышенных тонах, дедушка же останавливался, не находя подходящих слов. Трудно было предугадать, чем закончится его очередная тирада и закончится ли. В этот свой приезд Юки сразу же заметила, как сильно он изменился. Ноги его уже плохо слушались, и он опирался на трость. Каждый шаг давался с трудом. Лицо приобрело багровый оттенок, и он тяжело дышал. Глаза его слезились и он часто мигал, и нельзя было понять, плачет он или глаза его раздражает солнечный свет. Вообще-то дедушке была чужда эта слабость – плакать. Даже на похоронах своей дочери он не проронил ни слезинки. Он тогда сказал, что Шидзуко ушла с миром и воссоединится с духами своих предков, а мы за это должны быть благодарны судьбе. Но Юки понимала, насколько велико его горе. Деда выдавал голос: время от времени он дрожал.

Юки опустилась на колени рядом с бабушкой, поставила поднос на пол, устланный татами, и стала раздавать тарелки и плошки – на семь персон. За столом шел общий разговор о работе господина Кимуры в государственном университете в Кобе. Только дедушка не участвовал в беседе и молча смотрел на внучку.

– Надо, наверное, поставить еще один прибор, – вдруг сказал он, – для твоей мамы.

Все замолчали.

– Надумал тоже, – бабушка натужно улыбнулась. – Это будет дурным знаком. Зачем омрачать наш праздник?

Дедушка промолчал. Кимура вновь завел разговор о своем университете. Юки приподняла крышку чайника – он опустел лишь наполовину. Но все таки она встала и пошла на кухню.

– Оставь, посиди с нами, – сказал Сабуро.

Все согласно закивали. Юки села рядом с

бабушкой.

– Господин Кимура рассказывал нам об университете, – продолжил Сабуро. – С твоей стороны глупо не попробовать туда поступить.

– Поздно об этом говорить. Вступительные экзамены уже закончились.

Юки уже объявила всем, что после окончания школы – а это случится в марте – она собирается поступать в колледж в Нагасаки, где будет учиться живописи.

– Но ведь у тебя в аттестате будут прекрасные оценки, – сказала тетя Айя, многозначительно посмотрев на мужа. – Господин Кимура на следующей неделе может устроить для тебя отдельные экзамены. Если хорошо сдашь их, поступишь в университет. Перед самым началом учебного года, как всегда, произойдет отсев: кто-то в последний момент уйдет – и ты займешь его место.

Новоиспеченный дядюшка, господин Кимура, тоже повернулся к Юки.

– Я уверен, ты хорошо сдашь экзамены. И не думай, что тебя устраивают по протекции, что я оказываю тебе любезность. Наоборот – ты окажешь честь нашему университету. Не так уж много у нас способных студентов.

– Спасибо, но я уже решила. Поеду в Нагасаки. Я давно это планировала.

– Но почему Нагасаки? – заволновалась I бабушка. – Это так далеко, на другом острове.

Мы не сможем с тобой видеться. И вообще, университет есть университет. Тем более такой престижный.

– О престижности я меньше всего думаю, – отрезала Юки. – Колледж в Нагасаки малоизвестен, но в нем прекрасное преподавание рисунка и живописи. Я буду счастлива там учиться. Университеты – для людей с амбициями. Там учатся люди, которые хотят работать в крупных корпорациях. А это не для меня.

Я другой человек. Школьные учителя согласились со мной. Я, если хотите, не впишусь в государственный университет. Да и вообще я не собираюсь никуда вписываться.

Бабушка нахмурилась. Ее карие глаза посветлели, взгляд стал каким-то беззащитным.

– Поймите же одну вещь, – Юки попыталась быть мягче. – Я хочу учиться в другом городе, потому что не хочу жить с отцом и мачехой. Если я поступлю в университет Кобе или любой колледж в нашем городе, они не разрешат мне жить в студенческом общежитии. Не из любви ко мне – им просто будет неудобно перед людьми. Все, мол, подумают: что за ерунда? От ее дома до университета – всего двадцать минут поездом, а она переехала в общежитие. Хороши папаша с мачехой! А если я уеду в Нагасаки, им не нужно будет ни перед кем оправдываться. Да, уехала, но там, в колледже, очень солидная школа живописи.

– Ты им уже сообщила об этом? – поинтересовался Сабуро.

– Нет, – проговорилась Юки. Все удивленные взгляды обратились на нее. Ну, что же, придется выложить всю правду.

– Пока я еще не рассказывала им о своих планах, но, думаю, они о них догадываются. Как-то месяц назад сказала мачехе, что собираюсь уехать в Нагасаки, но она никак не отреагировала. Может, и не слышала. Даже не посмотрела в мою сторону. Мы вообще редко с ней разговариваем – только когда она ко мне придирается. Мелет всякую ерунду, а я вынуждена все терпеть.

Наступило молчание. Сабуро перебирал палочки для еды. Бабушка налила себе еще чаю. Айя и господин Кимура словно окаменели. Дедушка уставился в тарелку. Одна Эцуко невозмутимо резала на кухне зелень, только слышно было, как ритмично постукивает ее нож.

– Я вообще не понимаю, в чем проблема, – не сдавалась Юки. – Через месяц уеду в Нагасаки и забуду о них. Писать им не собираюсь, да и они вряд ли будут засыпать меня письмами. Никаких денег от них не возьму. Я каждый вечер работала в библиотеке и кое-что скопила. На учение хватит. Буду жить одна и делать, что захочу. Смогу каждое лето приезжать сюда, как раньше.

Да, подумала Юки, все действительно будет, как когда-то – а последние тягостные шесть лет она вычеркнет из памяти...

– Но все же они – твои родители, пусть даже Ханаэ и мачеха, – сказала бабушка, поднеся чашку ко рту, но тут же поставила ее на стол. – Ты должна проявлять к ним уважение. Я, конечно, всегда рада тебя видеть здесь, но и перед ними у тебя есть обязательства.

– За что мне их уважать? Они не проявляли уважения ни ко мне, ни к вам с дедушкой, ни к памяти мамы. Поженились всего лишь через год после ее смерти. И, еще когда мама была жива, за ее спиной крутили роман. Может,.они даже ждали, когда она умрет.

– Откуда тебе знать, что было между ними в прошлом? – спросил Сабуро. – Не надо делать поспешных выводов. То, что они работали в одном офисе, еще ничего не значит.

– Я все прекрасно знаю. А живу с ними пока, временно. И вообще, что я о них думаю и как к ним отношусь, вас абсолютно не касается.

Бабушка открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала. Ее худые плечи вздрагивали, она безутешно качала головой. Юки обняла бабушку за плечи.

– Прости меня. Пожалуйста, не расстраивайся, не надо.

Старушка отвернулась, пытаясь сдержать слезы.

– Иногда нужно в первую очередь самой выказать уважение к людям, а не ожидать, когда они проявят уважение к тебе, – неожиданно без всяких запинок, складно высказался дедушка.

Произнося это, дед даже не повернулся в сторону Юки. Она остолбенела, не поняв смысла его сентенции. А дедушка взял трость, оперся на нее и, попытался встать. Безуспешно. Тогда он на коленях стал передвигаться в сторону Юки и бабушки. Лицо его покраснело от усилий, он замер на месте, тяжело дыша.

Юки еще раз отметила, что за последние три года он заметно сдал. Сабуро положил руку на спину отца, то ли поддерживая его, то ли останавливая. Теперь печальное лицо деда стало уже не красным, а серым. Юки больно было на него смотреть. Из кухни доносился запах запекаемой рыбы – соленый запах моря и подгорающего мяса. Юки встала.

– Мне нужен свежий воздух. Пойду подышу немного. Я не хотела никого обидеть. Простите меня, пожалуйста.

Выйдя на улицу, она ускорила шаг, а потом перешла на бег. Обогнув дом, очутилась на заднем дворе и побежала к растущему в отдалении дереву хурмы.

Без куртки ей было холодно, она прислонилась к стволу и закрыла глаза. Как одинаково священник размахивает веткой над головами Айи и господина Кимуры и всех, у кого свадьба. Все повторяется. Один и тот же обряд совершался на свадьбе отца и мачехи, а раньше – на свадьбе отца и матери Юки, на свадьбе тети Айи и ее первого мужа, а совсем уж в незапамятные времена – на свадьбе господина Кимуры и его первой жены. Так же мелькала в воздухе ветка, а священник в белом одеянии произносил нараспев одни и те же слова. И старики тоже через это проходили больше пятидесяти лет назад. А сегодня она их огорчила. Бабушка сердито отвернулась от нее, дедушка хотел выйти из-за стола, но у него не хватило сил подняться. Давно ли, всего каких– то десять лет назад он подолгу ходил с ней по здешним горам, его ноги в черных походных ботинках ступали размеренно и твердо. Порой она даже не могла угнаться за дедом, и ему приходилось ее поджидать. А одолев последний холм, они спускались с него бегом. У подножия холма стояла Шидзуко, держа в руках белые пионы, которые она всегда приносила к могилам на их фамильном кладбище.

На минуту мысли Юки переключились на Эцуко, жену дяди Сабуро, – она стоит с огромным животом, где шевелится младенец, и вспарывает брюхо рыбы, и вынимает из него красные внутренности. Уже дрожа от холода, Юки открыла глаза. Голые ветки хурмы выглядели, как сеть, натянутая на небо стальной синевы, – в конце зимы оно часто приобретает этот характерный оттенок. Сейчас земля во дворе насквозь промерзла, а весной между домом и деревом хурмы повсюду распустятся бабушкины цветы. Летом под деревом поставят скамейку, которая сейчас пылится в каморке вместе с садовым инвентарем.

Когда Юки была ребенком, дедушка часто летними вечерами сидел с ней на скамейке под деревом и рассказывал о созвездиях. Маленькие сверкающие точки превращались у него в людей и животных, и с ними происходили забавные истории. Густая зеленая листва осенью становилась розовато-оранжевой и опадала, а на голых ветках оставались лишь ярко-крас– ные плоды. Юки, правда, видела их лишь на фотографиях, которые присылал дедушка; к тому времени, когда они появлялись, школьные каникулы кончались, и надо было возвращаться в Кобе. Сорванные с дерева плоды хурмы горчат, но дедушка их сушил на кухне, нанизывая на специальные вертела, и они становились очень сладкими.

В декабре они с мамой регулярно получали большой ящик с сушеной хурмой и ели ее целую зиму, вспоминая чудесные деревенские дни. Вот уже шесть лет как нет мамы – как давно это было, думала Юки. Бабушка требует от нее уважения к отцу. Ну, не глупость ли с ее стороны? Ведь прекрасно знает, как недостойно он обходился с ее дочерью. Юки горестно вздохнула.

Задняя дверь дома открылась, и показался господин Кимура, держа что-то в руках. Когда он приблизился, Юки разглядела: это была ее куртка цвета морской волны. Она купила ее прошлой зимой на деньги, заработанные в библиотеке, – долго искала, выбирала, пока не нашла именно такую куртку, какую, ей казалось, выбрала бы для нее мама.

– Ты, должно быть, замерзла, – господин Кимура накинул куртку ей на плечи.

Юки застегнулась на все пуговицы. Новый дядюшка молча разглядывал голые ветки хурмы.

– Мне жаль, что я столько всего наговорила за столом. Я не хотела никого обидеть. Наверное, мне вообще не стоило приезжать.

– Помнить ту сосну, которая, по словам мамы, напоминала тебе лисичку в пышном наряде? В последний раз, когда мы виделись с твоей мамой, мы ездили посмотреть на эту сосну, подошли к ней вплотную, но никакого сходства с лисой не было. Все дело в расстоянии, с которого смотреть. Надо отойти подальше – тогда образ становится понятней. Ну а потом я отвез твою маму домой, и мы втроем пили чай у вас на кухне – так?

Юки словно наяву увидела эту сосну – зеленое пятно среди зимних снегов. Она по– прежнему там, у самого моря. Интересно, люди, которые живут в их бывшем доме, заметили ее?

– Вчера я снова вспомнил тот день. Твоя мама позвонила мне поздно вечером и сказала, что больше не будет звонить и видеться со мной. Объяснила: она так несчастна, что наша дружба будет мне в тягость, что мне придется постоянно утешать ее и все такое. Я пытался переубедить ее, но напрасно. Она твердо настояла на своем.

– Я знаю, что она вам звонила.

– В самом деле? Впрочем, я догадывался, что вы были близки с ней.

– Да. И вы не стали ее другом из-за меня.

Кимура кивнул.

– Я хотел, чтобы ты приехала на нашу свадьбу, – ведь именно благодаря тебе я познакомился с Айей. Ты свела нас, и это один из немногих проблесков в мире горя. В общем, я очень рад, что ты приехала.

Юки хотелось кое о чем спросить господина Кимуру. Утром в поезде она размышляла над тем, как облечь свой вопрос в наиболее деликатную форму. Ничего путного в голову так и не пришло, но сейчас она все же решилась:

– Вы женились на тете Айе, потому что она похожа на мою маму?

Кимура пристально посмотрел ей в глаза:

– Да. Ты считаешь это нелепостью?

– Не знаю даже.

– Но это вовсе не значит, что я не люблю Айю. Такое случается: мы любим человека, который смутно напоминает нам другого, кого мы любили раньше. Я не думаю, что в этом есть какая-то несуразица.

– Мне трудно судить. Лично я никогда никого не любила, кроме, конечно, мамы, дедушки с бабушкой, тети Айи и других родственников мамы.

– Но были, наверное, мальчики, которые тебе нравились? – Дядя спросил об этом серьезно, без улыбки.

Юки перебрала в памяти ребят из своей школы: ничего интересного. Соберутся в кучу и глупо хихикают по дурацким поводам: то у одной девчонки из-под юбки вылезла комби-

1 гсл

нация, то другая, с пышной грудью, надела обтягивающую майку, то третья, высокая, как каланча, по-стариковски сутулится. Были, конечно, среди них и умники, на них девчонки обращали внимание. Они обычно расхаживали по двое, или по трое, часто в компании с двумя-тремя девушками. Эти девушки приходили в школу в элегантных платьях, от них пахло пудрой. Во время перерыва на ланч, когда «рядовые» мальчишки толпились в коридорах, серенькие девчонки-мышки сидели в кафетерии, а школьный «высший свет» прогуливался по двору, Юки выходила на беговую дорожку. После, быстро приняв душ, она спешила на пятый урок, а там – тренировки, в спортзале или на стадионе. Дома, садясь обедать с отцом и мачехой, она чувствовала себя такой уставшей, что у нее гудело в ушах, ноги и плечи болели. А потом в библиотеку – расставлять по полкам книги, заполнять формуляры. Приходила домой в одиннадцать, и только тут – за уроки. Какие уж там мальчики! Даже думать о них не хотелось. Единственное, о чем она мечтала – это о встрече с Сачико. После их летних пробежек Юки несколько раз видела ее мельком. Сачико иногда приходила на соревнования поболеть за своих бывших подруг по команде – сама заниматься бегом перестала. К Юки она подходила, поздравляла ее с очередной победой, но потом возвращалась к своим приятельницам. Сейчас

Сачико учится в колледже. Наверное, уже делает макияж и бегает на свидания.

– Нет, – наконец ответила Юки. – Не думаю, что мне нравился какой-то мальчик. А что, – вы находите это странным?

– Вовсе нет. Может быть, когда-нибудь это случится, но зачем торопить события.

– Не надо, конечно. Мне вообще не хотелось бы влюбляться. Насколько я знаю, половина любовных историй оканчивается плачевно.

Господин Кимура, не выразив удивления, продолжал молча смотреть ей в глаза.

– Я, конечно, не имела в виду вас и тетю Айю, – поспешно добавила Юки. – Я скорее думала об отце с матерью. Ведь когда-то они тоже любили друг друга.