Текст книги "Рождение мексиканского государства"
Автор книги: Моисей Альперович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Постепенно расширялась сфера применения наемного труда. Хотя мануфактуры и рудники Новой Испании начала XIX в. существовали в обществе, не пережившем еще промышленную революцию, и базировались в основном на системе принудительного труда (поэтому их вряд ли можно рассматривать как предприятия чисто капиталистического типа{16}), значительная часть персонала номинально уже считалась наемными рабочими.
На рудниках наряду с индейцами, набранными на основе репартимьенто и выполнявшими главным образом подсобные функции, трудилось немало горнорабочих, принадлежавших к разным этническим группам, которые располагали известной свободой передвижения и могли менять место работы. По мере экспроприации крестьянских земель и пауперизации неимущего населения городов предложение рабочей силы возрастало, в связи с чем пеонаж в горнодобывающей промышленности исподволь вытеснялся вольнонаемным трудом. Например, на рудниках Гуанахуато, дававших в конце XVIII в. шестую часть всей добычи золота и серебра в Америке, число индейцев, направленных туда принудительно, было невелико: в 1792 г. из 4659 занятых там горняков большинство (4536) составляли креолы, метисы и мулаты{17}.
Что касается мануфактур, то индейцы, время от времени в порядке репартимьенто посылавшиеся на короткий срок в распоряжение предпринимателей, естественно, не обладали нужной квалификацией и не успевали приобрести ее. Поэтому они использовались только для работы, не требовавшей специальных производственных навыков. Более или менее постоянные кадры рабочих рекрутировались из людей, приговоренных к каторжным работам, либо к уплате денежного штрафа, вносившегося хозяином мануфактуры. Однако промышленные предприятия не могли нормально функционировать только за счет эксплуатации труда заключенных. В поисках дополнительного контингента рабочей силы владельцы мануфактур иногда нанимали индейцев, метисов, бедняков-креолов. Условия найма фиксировались в особых контрактах, устанавливавших размер заработной платы, продолжительность рабочего дня и т. д. Но практически за их соблюдением никто не следил, и многие работники попадали в долговую кабалу к нанимателю.
Хотя, как правильно отмечают мексиканские исследователи, в Новой Испании, включая XVIII в., преобладали докапиталистические уклады, экономические сдвиги, экспроприация непосредственных производителей-индейцев, применение наемного труда и другие факторы способствовали возникновению зачатков капитализма{18}. Но их росту препятствовал колониальный режим, являвшийся тормозом для дальнейшего прогресса страны.
Мадридское правительство, исходя из интересов метрополии, продолжало проводить политику, сковывавшую развитие экономики колонии. К началу XIX в. запреты, довлевшие над ее промышленностью и сельским хозяйством, оставались в силе. В связи с крайне невыгодным для вице-королевства балансом внешней торговли (неэквивалентный обмен мексиканского серебра на гораздо более дешевые иностранные товары) возможности капиталовложений в промышленность были весьма ограниченны. Торговые сношения с иностранными государствами по-прежнему официально не разрешались. Торговля же с другими испанскими колониями в Америке строго регламентировалась и сводилась к минимуму, составляя незначительную долю всего внешнеторгового оборота Новой Испании.
Привычный ритм хозяйственной жизни нарушали эко-комические кризисы, происходившие каждое десятилетие. Они возникали обычно в связи с нехваткой и подорожанием кукурузы – основного продукта питания большинства населения.
Вследствие недостатка кормов начинался падеж скота. В результате вслед за ростом цен на кукурузу быстро повышались цены на мясо, а затем и на прочие продовольственные товары. Пользуясь благоприятной для спекуляции конъюнктурой, крупные помещики продавали зерно втридорога. Что же касается мелких и средних землевладельцев, то их небольшие запасы вскоре истощались. Многим из них приходилось распродавать свое имущество и искать работу в городах либо бродяжничать. Но поскольку рудники и мануфактуры в условиях кризиса сокращали объем производства, а некоторые совсем закрывались, бежавшие из деревни люди лишь пополняли ряды городской бедноты, обреченной на самое жалкое существование или даже голодную смерть.
Тяжелым бременем являлись для жителей колонии многочисленные налоги. Подушная подать, десятина, алькабала, всевозможные поборы значительно уменьшали покупательную способность населения, что сильно тормозило рост внутреннего рынка. Экономическому развитию препятствовали высокие таможенные пошлины, государственные монополии, обязательные отчисления в казну десятой доли добываемых благородных металлов.
Широкое распространение пеонажа и других докапиталистических форм эксплуатации мешало повышению производительности труда. Фактическое прикрепление большинства индейцев к земле, их зависимость от помещиков и колониальных властей ставили в затруднительное положение владельцев рудников и мануфактур, нуждавшихся в рабочей силе.
Лишь небольшая часть доходов, поступавших в казначейство Новой Испании, расходовалась на развитие ее производительных сил, образование, здравоохранение и прочие местные нужды. Зато огромные средства шли на содержание административного аппарата, армии, духовенства. Львиная доля денежных поступлений отправлялась в метрополию. В 1809 г. почти 60 % всех доходов колонии получила королевская казна, а из остальных 6,1 млн. песо только 400 тыс. были истрачены на нужды населения. В то же время свыше двух третей этой суммы поглотили военно-административные расходы, жалованье чиновников и духовенства{19}.
Больше всего страдали от колониального гнета индейцы – крестьяне, рабочие рудников и мануфактур, лишенные всяких прав и подвергавшиеся жестокой эксплуатации. Тяжесть гнета испытывали и другие группы трудящегося населения: мелкие землевладельцы, ремесленники, городская беднота. Вместе с тем экономическая политика метрополии, дискриминация и политическое бесправие вызывали сильное недовольство креольских помещиков, владельцев рудников и промышленных предприятий, купцов, колониальной интеллигенции, вышедшей в большинстве своем из помещичье-буржуазной среды (в условиях колониального режима процесс формирования буржуазий шел чрезвычайно медленно: не обладая достаточной экономической мощью и независимостью, буржуазные элементы не могли выступать самостоятельно).
К числу недовольных принадлежала и большая часть духовенства. Начиная с правления Карла III (1759–1788) испанское правительство, стремясь укрепить экономические и политические позиции государства, пыталось урезать привилегии церкви. Королевский указ 1795 г. предусматривал в случае серьезных уголовных преступлений, совершенных духовными лицами, совместное разбирательство дела церковными и светскими судьями. От подобного ограничения судебного иммунитета страдали прежде всего рядовые священники и монахи, ибо едва ли епископу, канонику или другому прелату, обвиненному в тяжком преступлении, реально грозили арест и суд. Вместе с тем всякое нарушение фуэро наносило удар по корпоративному престижу духовного сословия, основанному на его особых правах.
* * *
Наряду с теми причинами, о которых говорилось выше, рост оппозиционных настроений был обусловлен и обстоятельствами внешнего порядка. Борьба английских колоний в Северной Америке за независимость, Великая французская революция, проникновение в Латинскую Америку прогрессивных идей благоприятствовали развитию антиколониальных тенденций в Новой Испании. Большое влияние на мировоззрение передовой части мексиканского общества оказали взгляды французских просветителей и других европейских мыслителей. Во второй половине XVIII в. в стране пользовались популярностью сочинения Вольтера, Руссо, Монтескьё, Рейналя, Ламетри, Д’Аламбера, Декарта, Лейбница, Мабли, Локка, Адама Смита, Кондильяка и др. Но внешние факторы лишь стимулировали процессы, происходившие в колонии, где уже давно зрели идеологические предпосылки освободительного движения.
В последней трети XVIII в. в общественной мысли Новой Испании возникло течение, виднейшими представителями которого были философы-просветители Хосе Игнасио Бартолаче, Хосе Антонио Альсате, Хуан Бенито Диас де Гамарра-и-Давалос. Их произведения, направленные против официальной схоластики и содержавшие критику колониального режима, отражали новые веяния, связанные с пробуждением национального самосознания. Они употребляли термины и выражения «нация», «родина», «наша нация», «наша Америка», «мы, американцы», а в 1788 г. на страницах издававшейся в Мехико «Гасета де литература» появилась даже формула «наша испаноамериканская нация». Воззрения этих выдающихся ученых-гуманистов являлись идейным выражением стремления широких слоев мексиканского общества к освобождению от испанского владычества.
На рубеже XVIII и XIX вв. сторонники независимости активизировались. Этому в немалой степени способствовали революционные события в различных районах Латинской Америки: грандиозное восстание Тупак Амару, охватившее в начале 80-х годов значительную часть Южной Америки, движение комунерос Новой Гранады, «заговор трех Антонио» в Чили, заговор Тирадентиса в Бразилии, революция негров-рабов Сан-Доминго.
В 1794 г. в Мехико возник заговор против колониальных властей, во главе которого стоял корабельный казначей Хуан Герреро. В 1799 г. мелкий торговец Педро де ла Портилья и его друзья, вооруженные в основном мачете (ножами для рубки сахарного тростника), организовали в столице заговор («заговор мачете») с целью свергнуть вице-короля и провозгласить независимость от Испании. Продолжались и выступления индейского крестьянства. Одно из наиболее крупных (1800–1801) зародилось в районе Тепик, а в дальнейшем распространилось и на другие области интендантства Гвадалахара.
Антииспанские настроения усилились в начале XIX в., когда экономическое и политическое положение Новой Испании существенно ухудшилось. Это было прежде всего вызвано участием метрополии в разорительных для нее войнах с Францией и Англией.
Торговля колонии с Испанией резко сократилась, а уничтожение испанского флота при Трафальгаре и в дальнейшем английская блокада окончательно подорвали ее. Среди различных слоев населения росло недовольство в связи с тем, что испанская монархия в поисках средств для покрытия огромных военных расходов увеличивала налоги и пыталась изыскивать всякие иные методы пополнения казны, затрагивая порой даже интересы привилегированной колониальной верхушки.
Так, 26 декабря 1804 г. Карл IV издал указ об отчуждении недвижимого имущества и капиталов благотворительных учреждений, через которые церковь проводила ипотечные и кредитные операции. Поскольку церковные займы являлись важным источником финансирования сельского хозяйства, промышленности и торговли, указ вызвал резкий протест со стороны не только духовенства, но и многих светских землевладельцев, горнопромышленников, купцов{20}.
Непосредственным толчком к подъему освободительного движения в Новой Испании, как и в других испанских колониях, послужили события 1808 г. в метрополии. В марте этого года французские войска вторглись в Испанию. Пассивность правящей клики вызвала взрыв народного возмущения. В стране началась революция, и Карл IV вынужден был 19 марта отречься от престола; королем стал его сын Фердинанд VIL Но под давлением Наполеона, обманным путем завлекшего всю королевскую семью на территорию Франции, Фердинанду пришлось уже 10 мая отказаться от своих прав. Меньше чем через месяц королем Испании был объявлен брат императора Жозеф Бонапарт.
В связи с событиями на Пиренейском полуострове в Новой Испании создалась крайне сложная политическая ситуация. 15 июля аудиенсия Мехико приняла решение о том, что признаёт лишь Фердинанда VII, являвшегося пленником Наполеона. Но в конце месяца поступили сообщения о вооруженном сопротивлении испанского парода чужеземным захватчикам и о том, что в Испании образовались провинциальные хунты (среди которых номинально главную роль играла Севильская), действовавшие от имени Фердинанда VII.
30 августа в Мехико приехали уполномоченные Севильской хунты, потребовавшие признания ее суверенитета, а следующей ночью было получено послание от Астурийской хунты, содержавшее аналогичное требование. Тогда вице-король Хосе де Итурригарай заявил, что Испания находится в состоянии анархии, так как все провинциальные хунты претендуют на верховную власть, и отказался впредь до получения дополнительной информации признавать какую-либо из них.
Считая, что Итурригарай намерен осуществить отделение от метрополии и стать правителем Новой Испании, испанские купцы, помещики и колониальные чиновники решили устранить его. В ночь с 15 на 16 сентября группа заговорщиков во главе с богатым землевладельцем Габриэлем де Ермо ворвалась, почти не встречая сопротивления, во дворец вице-короля и арестовала его.
Немедленно собрались члены аудиенсии и другие высшие должностные лица, принявшие решение сместить Итурригарая и назначить его преемником престарелого фельдмаршала Педро Гарибая. Затем последовали аресты ближайших приспешников бывшего вице-короля. Одновременно в тюрьму были брошены лидеры креольской помещичье-буржуазной оппозиции Мельчор де Таламантес, Франсиско Примо де Вердад, Хуан Франсиско Аскарате, требовавшие созыва национального конгресса, провозглашения независимости и проведения реформ. 29 марта 1809 г. Гарибай и члены аудиенсии присягнули Центральной хунте, созданной в Испании еще в сентябре.
Однако брожение в стране продолжало усиливаться. На стенах домов расклеивались листовки с карикатурами, высмеивавшими руководителей колониальной администрации и представителей испанской верхушки, в церквах разбрасывались антииспанские прокламации.
Сторонники независимости основали тайное общество «Рыцари разума» с отделениями в Мехико, Веракрусе и Халапе. Среди его членов встречались выходцы из различных слоев населения – адвокаты, военные, духовенство, ремесленники, лавочники. Рост революционных настроений был связан с событиями, происходившими в то время в южноамериканских колониях Испании, где в отдельных случаях дело доходило даже до вооруженных выступлений (восстания в Чукисаке, Ла-Пасе и некоторых других районах Верхнего Перу, а также в Кито).
В сентябре 1809 г. заговор, направленный против колониальных властей, возник в Вальядолиде. В нем участвовали офицеры, некоторые представители низшего духовенства и др. Заручившись поддержкой местного гарнизона, организаторы заговора разослали эмиссаров для вербовки приверженцев в Пацкуаро, Керетаро, Ситакуаро и другие города. Чтобы привлечь на свою сторону индейцев, они обещали им отмену подушной подати. Восстание было назначено на 21 декабря, но за неделю до намеченного срока один из заговорщиков донес властям. Немедленно последовали аресты.
Вести о серьезных поражениях испанских войск в метрополии и оккупации большей части страны французскими интервентами стали сигналом к началу революции в различных районах Испанской Америки. 19 апреля 1810 г. народное восстание вспыхнуло в столице Венесуэлы – Каракасе. 25 мая кабильдо Буэнос-Айреса под давлением масс отстранил вице-короля Рио-де-ла-Платы и передал власть Временной правительственной хунте. 20 июля патриоты подняли восстание в столице Новой Гранады – Боготе. В течение нескольких месяцев в ряде крупнейших колониальных центров, а вслед за тем и во многих других городах к власти пришли патриотические хунты.
Революционные события в Южной Америке получили вскоре отклик в Новой Испании, где уже с начала года велась подготовка к новому выступлению.
Глава 2
СВЯЩЕННИК ИЗ ДОЛОРЕС
На рассвете 16 сентября 1810 г., когда жители Долорес, расположенного к северо-востоку от Гуанахуато, мирно спали, внезапно раздался громкий колокольный звон. Все поняли, что только событие исключительной важности могло заставить ударить в набат в столь неурочный час. Взволнованно спрашивая на ходу друг друга, что случилось, люди отовсюду спешили на площадь, к церкви. Вскоре здесь собрались многие горожане, а также крестьяне, приехавшие из ближних деревень на рынок.
На паперть вышел пожилой, сутуловатый человек среднего роста, одетый в черную сутану. На его выразительном смуглом лице выделялись живые зеленоватые глаза. Он обвел внимательным взглядом притихшую толпу и, не повышая голоса, заговорил. Слова отчетливо звучали в наступившей тишине. Призвав своих слушателей начать борьбу за свободу и возврат земель, отнятых испанскими завоевателями, выступить в защиту исконных прав и католической религии, попираемой колонизаторами, оратор сказал: «Друзья мои и соотечественники, для нас не существуют больше ни король, ни подать. Этот позорный налог, который должен распространяться лишь на рабов, тяготел над нами в течение трех веков как символ тирании и порабощения… Настало время освобождения, пробил час нашей свободы»{21}. В конце своей короткой речи он воскликнул: «Да здравствует независимость! Да здравствует Америка! Долой дурное правительство!» Эти слова были встречены дружными криками одобрения и возгласами «Смерть гачупинам!»
Человек, которому ранним сентябрьским утром, затаив дыхание, внимали сотни людей, был местным приходским священником Мигелем Идальго. Он родился 8 мая 1753 г. в семье управляющего асьендой Сан-Диего-Корралехо. Кристобаль Идальго-и-Костилья принадлежал к многочисленной разночинной прослойке креольского населения. Уже в довольно зрелом возрасте он женился на племяннице своего арендатора – 19-летней креолке Ане Марии де Гальяга, которая, оставшись круглой сиротой, воспитывалась у дяди. Через год после свадьбы молодая жена родила сына Хосе Хоакина, а вскоре появился на свет второй ребенок, которому при крещении дали, как тогда было принято в состоятельных креольских семьях, несколько имен: Мигель Грегорио Антонио Игнасио. За ним последовали сыновья Мариано и Хосе Мария.
Первые 12 лет своей жизни Мигель провел на родной асьенде, расположенной в районе Бахио – обширной области в долине реки Лермы и к северу от нее.
В описываемую эпоху большая часть Бахио входила в состав провинции Гуанахуато, славившейся богатейшими серебряными рудниками. Самым крупным из них был знаменитый рудник «Валенсиана», дававший значительную долю добычи серебра в колонии. Для развития горнодобывающей промышленности Гуанахуато немалое значение имело то, что асьенды, ранчо, индейские селения Бахио в изобилии снабжали горняцкие поселки хлебом, мясом и другими продуктами. Земля в этих местах исключительно плодородна. Из окрестных лесов доставлялись строительные материалы и топливо. Многолюдное население обеспечивало постоянный приток рабочей силы на рудники. Провинция Гуанахуато являлась в то время наиболее густо заселенной частью вице-королевства и одной из самых «индейских» провинций Новой Испании. Все здесь создавалось подневольным трудом индейцев.
Товарищами игр Мигеля были братья и индейские ребятишки – дети пеонов, работавших на асьенде. Постоянно соприкасаясь с индейцами, мальчик рано узнал об их тяжкой доле, полном бесправии, повседневных заботах и нуждах, о невыносимых условиях изнурительного труда на полях и рудниках. Он видел вопиющий произвол помещиков, надсмотрщиков, королевских чиновников.
Мигелю не исполнилось и десяти лет, когда после очередных родов умерла мать, оставив мужа с четырьмя малолетними сыновьями на руках. Заботу о сиротах взяла на себя одна из теток, а вскоре дон Кристобаль привел в дом вторую жену. Отец уделял большое внимание воспитанию детей и, не жалея времени, много занимался с ними. Но самое большее, что было ему под силу, это научить мальчиков читать и писать. Стремясь продолжить образование Мигеля и его братьев, он решил определить их в какое-нибудь учебное заведение. Можно было с этой целью отправить сыновей в провинциальную столицу Гуанахуато, но дона Кристобаля смущало то обстоятельство, что Гуанахуато являлся преимущественно экономическим и административным, а не культурным центром. Поэтому он предпочел старинный Вальядолид главный город соседней провинции Мичоакан, где имелось несколько учебных заведений, славившихся по всей Новой Испании.
В 1765 г. Мигель и Хосе Хоакин поступили в вальядолидскую иезуитскую семинарию Сан Франсиско Хавьер. Там на протяжении ряда лет преподавал известный своей просветительской деятельностью историк-иезуит Франсиско Хавьер Клавихеро. Правда, братья Идальго уже не застали его в Вальядолиде, но традиции, заложенные Клавихеро, в семинарии продолжали сохраняться.
Мигель и Хосе Хоакин учились с увлечением. Однако их занятия вскоре прервались. В связи с изгнанием иезуитов из Испании и ее владений в июне 1767 г. были закрыты и учебные заведения иезуитского ордена в Новой Испании. Юношам пришлось вернуться домой, в Сан-Диего-Корралехо. Но уже в октябре того же года отец отвез старших сыновей в вальядолидский колехио (училище) Сан Николас, основанный еще в первой половине XVI в. епископом Васко де Кирогой.
Вскоре по возвращении в Вальядолид братья оказались очевидцами кровавой расправы с восставшими индейцами. 85 человек были публично казнены на городской площади, сотни подверглись телесному наказанию. Это жестокое зрелище произвело ужасное впечатление на 14-летнего Мигеля.
В колехио Сан Николас изучались риторика, логика, этика, латинская грамматика и литература, сочинения Аристотеля и Фомы Аквинского. Сверх обязательной программы Мигель занимался иностранными языками – итальянским, французским, а также индейскими – нахуа и тарасканским. Впрочем, усиленные учебные занятия и строгие правила внутреннего распорядка не мешали ему весело проводить время, как и полагалось школяру. В ученические годы он стал увлекаться музыкой. Товарищи любили способного, общительного юношу.
По окончании курса обучения Мигель вместе с Хосе Хоакином и группой сверстников в марте 1770 г. отправился для сдачи экзаменов в Мехико. Этот город, выросший на месте разрушенной и сожженной испанскими завоевателями древней столицы ацтеков Теночтитлана, показался 17-летнему юноше, привыкшему к провинциальной тиши, частицей какого-то неведомого мира. Пышное великолепие старинного кафедрального собора и роскошного дворца вице-короля, пестрые толпы людей на шумных улицах и площадях, разнообразные заморские товары в многочисленных торговых рядах и лавках – все поразило воображение юного провинциала. К тому же Мехико являлся крупнейшим культурным центром страны. Местный университет, основанный в середине XVI в., был древнейшим на Американском континенте. Еще раньше здесь возникла первая в Западном полушарии типография и было положено начало книгопечатанию.
Братья Идальго успешно сдали экзамены при столичном университете и получили степень бакалавра искусств. Затем они вернулись в Вальядолид и занялись изучением теологии. В 1773 г. Мигель и Хосе Хоакин снова отправились в Мехико и, сдав еще по одному экзамену, удостоились второй ученой степени – бакалавра теологии. Теперь надо было решать, что делать дальше. Любящий отец давно мечтал о почетной и материально обеспеченной духовной карьере для старших сыновей. И они не возражали.
На протяжении нескольких лет Мигель Идальго-и-Костилья последовательно поднимался по ступеням церковной иерархической лестницы, и в 1778 г. его возвели в сан священника. Еще раньше он начал преподавать в своей alma mater – колехио Сан Николас. Идальго не только учил грамматике, философии, теологии, но добивался изменения системы и методов обучения, решительно выступал против схоластики, требовал исторического подхода при изучении предметов учебной программы. Его стремления были вполне естественны. Они отражали настроения передовой части мексиканского общества, обусловленные кризисом колониального режима и воздействием ряда внешних факторов.
Идеи европейского Просвещения, революции в Северной Америке и Франции, волнения 80-х годов в южноамериканских колониях не могли не оказать серьезного влияния на формирование взглядов молодого священника.
Как ни старались колонизаторы, невозможно было изолировать страну от внешнего мира и воспрепятствовать распространению сведений, которые способствовали активизации борьбы против испанского ига. В частности, Идальго знал, вероятно, и о восстании Тупак Амару, поскольку его младший брат Мариано, адвокат по профессии, выступал на суде в качестве защитника одного из участников этого движения. Знание французского языка также позволяло Идальго получать печатную и устную информацию, которой не располагали многие его соотечественники.
Он все чаще задумывался над окружающей действительностью, но это до поры до времени не мешало его успешной карьере. Педагогическую деятельность Идальго совмещал с административной. Он был назначен казначеем, затем заместителем ректора, а потом секретарем училища. И, наконец, в январе 1790 г. занял должность ректора колехио.
Однако ректором Идальго оставался недолго – всего два года. Уже в феврале 1792 г. он подал в отставку – предпочел этот важный и «перспективный» пост скромному положению приходского священника.
Чем вызван был столь крутой поворот в его жизни и судьбе? Что заставило Идальго в расцвете сил отказаться от блестящей карьеры, сулившей почет и если но богатство, то во всяком случае вполне обеспеченное существование? Причины и обстоятельства этого шага неясны, о них можно лишь догадываться и строить предположения{22}.
Разумеется, церковному начальству был неугоден в качестве руководителя крупного учебного заведения и воспитателя молодого поколения человек критического склада ума, пользовавшийся непререкаемым авторитетом среди учащихся. Ведь раньше Идальго остерегался открыто высказывать свои взгляды и не имел возможности проводить их в жизнь. Став же ректором, он, видимо, пытался кое-что сделать, в частности перестроить систему преподавания, а это вызвало недовольство высшего духовенства. Оно усугублялось тем, что политическая обстановка в стране заметно обострилась.
Идеи Просвещения и революционные события в Европе все больше привлекали внимание передовой части мексиканского общества. В начале 90-х годов учащиеся столичной духовной семинарии организовали кружок, где изучали французскую философию. Это, с точки зрения властей, было бы еще полбеды: молодежь можно наставить на путь истинный, и вообще увлечения молодости с годами, как известно, часто проходят. Гораздо более опасным казалось то, что вредным свободомыслием заражены те, кто призван воспитывать юношество в духе безоговорочного повиновения католической церкви и испанской монархии. Какие мысли способен, например, внушать своим ученикам преподаватель теологии Хосе Антонио де Ларреа-и-Тронкосо, если он сам разделяет воззрения французских просветителей, поддерживает принцип народного суверенитета, подвергает сомнению действия святой инквизиции? По сведениям инквизиционного трибунала, некоторые духовные лица хранили у себя гравюры с изображением штурма Бастилии и других эпизодов французской революции, экземпляры конституции Франции и прочие запрещенные в колонии материалы.
Значительную роль в пропаганде крамольных взглядов играли проживавшие в Новой Испании французы. Некоторые из них собирались в столичной книжной лавке Лароша, куда приходили также прогрессивно настроенные испанцы и мексиканцы. Здесь тайком читали и обсуждали произведения энциклопедистов, французские революционные памфлеты, иностранные газеты. Некоторые французы получали письма с родины, имели тексты выступлений деятелей французской революции и было довольно хорошо информированы о событиях во Франции.
В условиях усилившегося брожения умов пребывание Идальго на посту ректора, судя по всему, казалось крайне нежелательным, и от него стремились избавиться любой ценой. Конечно, епископ Мичоакана, которому по службе подчинялся дон Мигель, не имел формальных оснований для его отстранения. Но на Идальго можно было оказать давление, используя весьма веский аргумент: давнишнюю любовную связь священника с молодой вальядолидской креолкой Мануэлой Рамос Пичардо. Правда, нарушение целибата – обязательного безбрачия католического духовенства – было тогда обычным и широко распространенным явлением. Не удивительно, что запрет вступать в брак ставил многих духовных лиц в тяжелое положение и нередко толкал их к внебрачным отношениям с женщинами. Однако, хотя случаи отклонения служителей церкви от предписанных ею норм поведения были весьма частыми, при желании к Идальго всегда могли придраться.
В сложившейся ситуации он и сам наверняка тяготился своим двусмысленным положением. Происходившие в мире события заставляли о многом задуматься. Трудно было постоянно скрывать свои мысли, не делиться ими с окружающими. А любой откровенный разговор означал огромный риск. Как ректор дон Мигель был постоянно на виду. Вальядолид крупный административный и культурный центр, главный город епархии – всегда кишел тайными агентами и осведомителями инквизиции. Ну, и его отношения с Мануэлой, несомненно, не первый год являлись предметом досужих сплетен и пересудов. Хотя Вальядолид по мексиканским масштабам большой город, в нем не наберется и 20 тысяч жителей. Так что все друг друга знают. И уж бесспорно не только в городе, но и во всей округе хорошо известен отец Идальго, ректор старейшего колехио Сан Николас.
Выйдя в отставку, Идальго получил церковный приход Колима на юго-западе Новой Испании, в том же интендантстве Мичоакан, что и Вальядолид, но в глухой провинции, в стороне от крупных центров и дорожных магистралей. Однако Идальго пробыл там недолго. В январе следующего года его перевели в Сан-Фелипе (в 80 с лишним километрах севернее Гуанахуато), где он оставался на протяжении целого десятилетия.
Вскоре интеллигентный, остроумный священник стал душой местного общества. Оптимист по натуре, чрезвычайно подвижный человек, он любил веселье и развлечения, умел ценить радости жизни и пользоваться ими. По вечерам у него часто собирались друзья, устраивались игры и танцы, звучала музыка. Тут же велась непринужденная беседа на литературные и научные темы, обсуждались текущие события и газетные новости. Идальго критически отзывался об испанских колониальных властях, выражал возмущение деспотизмом монархов. Он любил повторять: «Если Францией управляют французы, а Англией – англичане, то почему Мексикой не должны управлять мексиканцы?» На сцене организованного им домашнего театра под руководством самого хозяина дома ставились пьесы Мольера и Расина. Небольшой любительский оркестр исполнял симфонические произведения и танцевальные мелодии.
