Текст книги "В безднах Земли"

Автор книги: Мишель Сифр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Заключение

Итак, я достиг цели своей экспедиции. Однако я еще некоторое время оставался в Шри-Ланке, чтобы осмотреть прекрасные коралловые гроты на полуострове Джафна.

После этого я присоединился в Непале к Клоду Соважо, а затем вернулся во Францию, чтобы руководить десятой французской спелеологической экспедицией на массив Маргуарейс. Во время этих исследований мы обнаружили подземный ледник в пропасти Скарассон и это открытие коренным образом изменило весь ход моей жизни более чем на десять лет.

Один в пропасти

Подземный ледник на дне пропасти. Убеждаю товарищей. Спуск. Один во мраке. Разведка ледника. Обвал. Вне времени. Единственный товарищ в одиночестве – паук. Последний день. Подъем. Большое научное открытие

16 июля 1962 года я спустился в пропасть Скарассон, расположенную на высоте 2050 метров, в глухом уголке Приморских Альп. Там, вдали от солнечного света, при температуре ниже нуля, я решил провести два месяца, или шестьдесят дней, или полторы тысячи часов, один на подземном леднике, ярусами спускающемся на глубину от 104 до 130 метров.

Шестьдесят дней без часов, без радиоприемника, не имея никакой возможности измерять время; самое понятие его отсутствовало. Так начался продолжительный эксперимент жизни в пещере "вне времени". Чтобы пребывание в пещере стало научным опытом, я решил сохранять связь с "поверхностью": два или три человека должны были постоянно дежурить у входа в пропасть, с тем чтобы отмечать естественный ритм моей жизни. Не давая никакой информации о том, сколько прошло времени, товарищи регистрировали все мои сигналы, подаваемые при пробуждении, приеме пищи или отходе ко сну, и фиксировали их истинное время.

Так в течение двух месяцев мы смогли впервые в мире изучить естественную эволюцию ритма бодрствования и сна у человека, лишенного каких-либо природных и искусственных ориентиров, позволяющих судить о времени. До сих пор такой эксперимент проводился, и то лишь в течение двух недель, только в лучших лабораториях аэрокосмических исследований.

Независимо от полученных научных результатов этот опыт одиночного, столь длительного пребывания человека в безднах Земли – я сказал бы "в спелеологических условиях" – осложнялся тем, что, кроме страданий, причиняемых совместным воздействием одиночества, холода, сырости и мрака, моя жизнь постоянно подвергалась опасности из-за падения камней и глыб льда. Обвалы, возможность которых мы заподозрили лишь за несколько дней до того, как я спустился под землю, держали меня в крайнем напряжении и порой приводили на грань депрессии. Как же я туда попал?

Подземный ледник на дне пропасти

В 1961 году мои товарищи из клуба Мартеля в Ницце, членом которого я состоял с 1952 года, ободренные успехом экспедиции в Шри-Ланку (впрочем, «экспедиция» – слишком громкое слово, если ее совершил один человек, хотя и в сопровождении десятка аборигенов-носильщиков), доверили мне, как я упомянул, руководство десятой французской спелеологической экспедицией на массив Маргуарейс.

Со спелеологической точки зрения этот массив, расположенный всего в шестидесяти километрах по прямой линии к северо-востоку от Ниццы, на высоте свыше 2000 метров близ франко-итальянской границы, является одной из самых больших карстовых областей планеты.

Представляя собой бесплодные известняковые пустоши, изборожденные карстовыми воронками и пропастями, с торчащими межкарровыми гребнями самых различных размеров, Маргуарейс с магической силой притягивал к себе (и притягивает до сих пор) исследователей подземного мира.

Первыми в 1949 году его посетили итальянцы, но необычайный интерес спелеологов к этому массиву, просверленному пропастями и подземными реками, пробудил главным образом геолог Жак Руир из Косского спелеоклуба.

После первой разведки в 1951 году он в течение ряда лет, преимущественно в сотрудничестве с парижским спелеоклубом и ниццским клубом Мартеля (Французским альпийским клубом), а также со многими другими клубами и отдельными присоединившимися спелеологами организовывал крупные экспедиции. В результате были покорены пропасть Пиаджа-Белла (457 метров глубиной) и сообщающиеся с нею пропасти Каракас и Жан Нуар, в совокупности образующие гидрогеологическую сеть, в которую удалось проникнуть на глубину 689 метров [8]8
  После проверки топографических данных в 1974 году Клодом Фигьером (Средиземноморский спелеологический центр в Ницце), недавно трагически погибшим, глубина сети была уменьшена до 647 метров


[Закрыть], а также пропасть Гаше.

Кульминационный пункт покорения Маргуарейса наступил в 1958 году, затем последовали экспедиции меньшего размаха, проводившиеся вплоть до 1960 года, и вот результат: обнаружены новые пропасти, правда неглубокие, но подающие большие надежды.

В такой обстановке я и руководил экспедицией 1961 года. 22 августа 1961 года я послал отряд на разведку пропасти, обнаруженной в 1960 году на каменистых склонах Конка-делле-Карсене в Италии. Это исследование было прервано перед вертикальным лазом, где ощущался сильный поток воздуха – верный признак того, что у пещеры есть продолжение.

16 июля 1962 года, 13 часов. Я спускаюсь в пропасть

Одновременно мои товарищи спускают снаряжение в сорокаметровый колодец пропасти

По возвращении в лагерь отряд, полный энтузиазма, сообщил мне, что на глубине более ста метров залегают пласты льда [9]9
  Пещерный лед на значительно большей глубине (до 230 метров) залегает в пропасти Снежной на Кавказе, в Абхазии. – Прим. ред.


[Закрыть].

Посещение этой пропасти на следующий день и наблюдения за состоянием льда, его структурой, морфологией и т. д. позволили мне предположить, что перед нами – исключительное явление: самый глубокий в мире подземный ледник, быть может сохранившийся со времен последней ледниковой эпохи (двадцать тысяч лет тому назад) или, во всяком случае, возраст которого насчитывал несколько тысяч лет. В самом деле, толщина льда (около тридцати метров), топографические и геоморфологические условия образования исключали возможность его более позднего происхождения.

На следующий год я наметил большую экспедицию ученых-спелеологов, единственно с целью раскрыть эту удивительную геологическую загадку. Чтобы серьезно исследовать подземный ледник, мы решили разбить лагерь недели на две на горизонтальном его участке, на глубине 110 метров. Это было связано с некоторыми техническими, но вполне преодолимыми трудностями, тем более что группа итальянцев в 1961 году впервые прожила под землей целый месяц, выполняя обширную программу биологических исследований организма людей и животных.

Этот эксперимент "семьсот часов под землей" и натолкнул меня на мысль провести на леднике по крайней мере месяц, чтобы изучить его и добавить к моим работам по гляциологии изыскания в области физиологии.

Убеждаю товарищей

Идея о проведении моего эксперимента вначале была воспринята довольно прохладно. Он казался неосуществимым, полным опасностей и риска, в частности для моей психики. Это было главное возражение: боязнь, как бы я не сошел с ума под влиянием одиночества, холода, сырости, страха, отсутствия общения. Эксперимент к тому же предполагал, чтобы клуб направил все свои усилия на достижение этой цели, несколько пренебрегая чисто спелеологическими задачами. Но настоящие трудности были чисто технического порядка, ибо массив, засыпанный снегом в течение большей части года, был связан с миром лишь старой, заброшенной «стратегической» дорогой военных лет, находившейся в крайне плачевном состоянии, и сообщение по ней прерывалось то в результате образования фирна, который держался до самого лета, то из-за обвалов, вызванных частыми ливнями; таким образом, доступ к нему был возможен лишь несколько месяцев в году.

Следовательно, каждый день был на счету. Клуб Мартеля решил мне помочь, так же, как и горная секция 6-го Республиканского отряда безопасности, возглавляемого майором Риолле, которого побудил к этому его начальник, господин Мир. Префект департамента Приморских Альп Пьер-Жан Моатти и командующий гражданской обороной согласились предоставить в наше распоряжение вертолет, базировавшийся в Ницце.

Покоритель Аннапурны Морис Герцог, министр по делам молодежи и спорта, обещал взять надо мной шефство, а в Париже после ряда неудач я получил различные препараты и медикаменты, в частности от Военно-воздушных сил и Университетской клиники, где доктор Персево и профессор Плас составили для меня полный биологический рацион.

Скептиков было немало, но многие мне помогали и стали моими друзьями.

Понадобилось оборудование для лагеря, одежда, осветительные средства. Денег у меня не было. Некоторые члены клуба Мартеля сделали пожертвования, другие предоставили кредит, правда небольшой, в размерах, какие позволяли их скромные средства. Кое-кто поставил мне снаряжение бесплатно, например Жильбер Мерлен, директор " La Cordee", где изготовили для меня спальные мешки; впрочем, он постоянно оказывал мне значительную помощь и во многом другом.

Наконец в июне все снаряжение было собрано в Ницце у Кошонов и доставлено на вертолете к базовому лагерю, который разбили в том месте, где была вода: на плато Амбруаз, в часе ходьбы от пропасти Скарассон.

Оттуда одни группы перенесли на себе снаряжение до пропасти (что было нелегко), а другие оборудовали мой подземный лагерь – работа и трудная, и опасная из-за климатических условий в пропасти в это время года: стены были покрыты льдом, всюду струились ручейки.

Тогда же, в июне и июле, группа по устройству лагеря стала свидетелем обвалов скалистых пород в пещере. В частности, Креак, выполнивший в 1961 году топографическую съемку, обнаружил изменения в сорокаметровом колодце, а Марсель Кан слышал грохот, произведенный падающими камнями.

Антуан Сенни, Жерар Каппа и Жан-Пьер Мерете, установив палатку на самом леднике, на деревянном настиле, обнаружили, что вода просачивается и сквозь мат, покрывавший этот настил.

Но отступать было уже поздно, жребий брошен! Единственное, что предстояло решить, – это организация работы на поверхности – смена дежурных. Интервалы не должны были быть одинаковыми, чтобы не давать мне никаких, даже косвенных, указаний о течении времени. Одному горному стрелку поручили нести постоянную вахту в базовом лагере на плато Амбруаз, чтобы снабжать водой и пищей двух добровольцев-дежурных, разместившихся в крохотных палатках у входа в пропасть; один из них был из Республиканского отряда безопасности, а другой – представитель только что основанного мною Французского института спелеологии [10]10
  См. Приложение I


[Закрыть], член клуба Мартеля или другого клуба.

Были приглашены все желавшие дежурить под наблюдением руководителей групп: Лафлёра, Каковы и Спренжера, которым было поручено контролировать условия эксперимента. Среди дежуривших у края пропасти наиболее отличились своей исполнительностью Жерар Каппа, Марк Мишо, Жан-Пьер Мерете, Серж Примар, Клод Шабер и многие другие, кого я не могу здесь перечислить; но они тоже способствовали успеху этого первого опыта длительного пребывания под землей, поставленного под научный контроль.

Слоистый подземный ледник пропасти Скарассон. Темные и светлые слои отличаются друг от друга кристаллографически и содержат много цветочной пыльцы и спор грибов. Граница таяния – на глубине от 104 до 110 метров

Наконец все было готово, и после многочисленных отсрочек, вызванных различными осложнениями или завершением последних вспомогательных работ Пьером Амелем и «Радио Монте-Карло», которые передали группе, дежурящей на поверхности, магнитофон «Натра», подключенный к находящемуся в моей палатке микрофону, 16 июля, после последней неспокойной ночи в лагере на плато Амбруаз, я под «обстрелом» моего друга, фотографа Клода Соважо, направился к пропасти, где должен был провести полторы тысячи часов в полном одиночестве.

Спуск

Вот я с товарищами по группе, которые помогут мне добраться до подземного ледника, подошел к входу в пропасть. Хотя до спуска оставались считанные минуты, но мне все еще в это не верилось. Голоса друзей казались мне нереальными, доносящимися из иного мира. Я не мог представить себе, что проникну в этот колодец, и действовал автоматически. С помощью двух товарищей натянул комбинезон, потом сапоги. Вскоре я был готов. Нервы напряжены до предела, мои действия не согласуются с мыслями. Я рассеян и в то же время перевозбужден. Не без волнения надеваю каску и отдаю свои часы сержанту Канове. Для успешного выполнения эксперимента я не должен иметь при себе никаких приборов, показывающих время. Наступает момент прощания. Да простится мне, что едва не поддался приступу панического страха. И тем не менее даю последние интервью, последний раз обнимаю товарищей, последний раз пожимаю им руки и наконец ступаю на металлическую висячую лестницу, по которой доберусь до моей новой микровселенной.

16 июля, 14 часов

Страхуемый товарищем, спускаюсь вдоль отвесной стены, бросив последний взгляд на встревоженные лица провожавших меня друзей. Через несколько десятков метров натыкаюсь на слежавшийся снег, заполняющий все дно первого колодца. Этого фирна в прошлом году не было, и я начинаю понимать, с какими невероятными трудностями встретились спелеологи, чтобы спустить вниз тонну снаряжения, необходимого для моего пребывания под землей. Достигаю "кошачьего лаза", так окрестили спелеологи подобные места за узость прохода, – который окончательно отрежет меня от дневного света. Это нечто вроде вертикальной горловины длиной несколько метров, выходящей в огромный тридцатиметровый колодец с обледенелыми стенами. За ним следует ряд подземных галерей, пройти которые легче, а затем – большой сорокаметровый колодец.

На этот раз я твердо решил, что поднимусь наверх не ранее, чем через два месяца. Отступать слишком поздно,

и, по мере спуска, мне удается отогнать страх и даже сделать интересные геологические наблюдения. Кончики пальцев у меня окоченели, так как во многих местах лестница примерзла к стене, покрытой слоем льда толщиной несколько дециметров. Наконец, добравшись до морены, которая нависает над ледником, где мне предстоит жить, я увидел палатку, сконструированную специально для этого эксперимента моим другом Жильбером Мерленом. Вся красная, она производила странное впечатление.

Как могла родиться эта идея? Содрогаюсь при мысли, что мне придется провести два месяца в этом ненадежном убежище – два с половиной метра в ширину и четыре с половиной в длину, в двух шагах от ледяной стены, на которой отчетливо проступают горизонтальные слои. Замечаю вехи на леднике, иду по ним и различаю следы группы, прокладывавшей неделю назад эту трассу в пропасти [11]11
  Гляциологи Клод Лориус и Марсель Кан


[Закрыть]. Они потрудились на совесть! Моя любовь к геологии берет верх, и я с энтузиазмом говорю себе, что работы у меня будет хоть отбавляй. Эта мысль приходит как нельзя кстати, иначе я бы думал о том, что еще не поздно подняться наверх.

18 часов

Вскоре ко мне присоединилась вся группа, добравшаяся по морене ледника. Время летит быстро. Несмотря на холод, все усердно помогают мне устраиваться в подземном лагере, так как спущенные вниз мешки со снаряжением находятся еще на скалистой площадке, довольно далеко от моей палатки. Пока одни таскают мешки на горизонтальный настил, другие принимаются за сборку походной койки, кресла, складного стола, за установку аккумуляторов, бутанового обогревателя и трех телефонов, которые будут связывать меня с поверхностью.

Я не участвую в этих работах, так как сейчас отберу пробы льда и помещу их в тщательно закупоренные пластмассовые бидоны, которые мои товарищи отправят прямо в Париж гляциологам Клоду Лориусу и Марселю Кану, уже уехавшим туда.

Мне холодно. Готовлю горячий напиток и угощаю им товарищей. Пьют с удовольствием: ледяная сырость уже начала сковывать движения.

Запасы пищи и воды были помещены на камнях морены, на дне сорокаметрового колодца

Время идет слишком быстро, и друзьям, сопровождавшим меня, пора возвращаться. Волнуясь, пожимаем друг другу руки. Вот уже все поднялись наверх, и лишь один еще со мной. Обмениваемся последними взглядами, и он также исчезает во мраке. Наблюдаю за огоньком его фонаря, который скользит вверх по стене, и до меня доносится голос страхующего его спелеолога: «Осталось три метра… Осталось два… Ну-ка, нажми! Вот и добрался!»

Разделенные теперь расстоянием в сорок метров, мы прощаемся в последний раз. Сердце мое сжимается, когда слышу позвякивание лестницы, которую по моему желанию вытягивают наверх. Теперь я не могу вернуться без помощи группы, оставшейся на поверхности…

Меня охватывает страх.

22 часа

Я долго остаюсь на дне колодца, вглядываясь в светящуюся наверху точку – последний признак присутствия людей.

Некоторое время доносится шум, затем прекращается. Я один, совсем один. Еще не могу привыкнуть к своему положению, но ведь я сам к этому стремился, добивался этого! Мрак ужасен. Слабый свет моего фонаря не может пронизать это безжизненное, мертвое пространство, где полностью господствует камень. Чувствую себя совсем ничтожным. Мое положение трагично, но я еще не хочу в этом признаться. Продолжаю стоять, устремив взор в темноту. Безмолвие наваливается на меня невыносимым грузом. Но холод прерывает мои одинокие раздумья на дне сорокаметрового колодца. Карабкаюсь по глыбам морены и возвращаюсь к своей палатке. Хаос неописуемый, который даже превосходит то, что было в последние месяцы в моей комнате в США.

Первая моя забота – отыскать спальный мешок и вынуть из нейлоновых чехлов одежду, а затем найти для нее в палатке место, недоступное для сырости. Затем делаю несколько рейсов к площадке, где сложены мои вещи.

Усталость быстро одолела меня. Решаю лечь спать. Снимаю мокрый, холодный комбинезон и бросаю его посреди палатки. Постепенно раздеваюсь и залезаю в спальный мешок, где относительно тепло. Едва улегшись, измученный, засыпаю, не успев осознать столь разительную перемену в моей жизни.

Один во мраке

17 июля, утро

Первая ночь под землей прошла хорошо: без тревог и сновидений. И все же проснулся разбитый, не имея ни малейшего представления о том, который час. Но сегодня я еще имею право спрашивать об этом: период акклиматизации будет продолжаться до вечера, причем мне будут ежечасно сообщать точное время. На 22 часа я назначил нулевой час, то есть момент, начиная с которого у меня не будет никаких ориентиров времени.

Сквозь мат, покрывающий настил, просачивается ледяная вода, пропитавшая мою обувь, и я дрожу от холода. Накануне благоразумно положил одежду возле койки. Встав, без промедления натягиваю брюки, грубошерстную рубашку и пуловер из верблюжьей шерсти. От ледяного и влажного воздуха захватывает дух, и я первым делом разогреваю воду, в которой развожу немного сахара и какао. Мало-помалу приятное тепло разливается по телу и немного взбадривает меня, но не успеваю я сделать последний глоток, как холод опять дает о себе знать.

Снова принимаюсь за приведение своего имущества порядок и иду на морену, чтобы перенести к палатке необходимые вещи. Мой складной красный стол (я выбрал преимущественно все красное, так как это теплый, приятный для глаз цвет, и пишу красными чернилами) весь завален кучей разнообразных предметов: ножи, бумага, книги, электролампочки, зажигалки, аптечка. Для этого же приспособил и другой столик в правом углу палатки, загромоздив его коробками с пленками, папками и блокнотами с записями геологической разведки, проведенной мной во время экспедиции на остров Шри-Ланка в 1960 году. Несколько раз спотыкаюсь на каменных глыбах, перенося второй комплект электрических батарей, и ставлю его в изголовье койки, чтобы иметь возможность зажигать свет, не вставая. Наконец, нахожу место для подаренного мне проигрывателя и сразу же ставлю пластинку, выбрав "Концерт № 3 для фортепиано с оркестром до-минор" Бетховена. Слушая эту музыку, странно звучащую в пещере, я испытал незабываемое, чрезвычайно сильное, почти трагическое впечатление.

Представьте себе на миг человека, затерянного во мраке, который сидит на брезентовом стуле и в полном одиночестве слушает необыкновенную музыку – единственное, что связывает его с духовным миром людей.

С поверхности мне сообщили, что уже 20 часов. Я удивлен, узнав, что день промелькнул так быстро. Поглощенный устройством на новом месте, я пропустил полуденный завтрак и в конце концов решил лишь подогреть себе суп, да поджарить несколько помидоров (я взял с собой двухнедельный запас свежих овощей и фруктов). Закончив трапезу, осматриваю свои владения и с горечью убеждаюсь, что на ледниковой морене осталось еще много мешков с весьма нужным мне снаряжением, особенно с продуктами. Их количество было рассчитано на трехмесячное пребывание в пещере на тот случай, если, повинуясь своему жизненному ритму, я буду есть чаще обычного. Нечего сказать, приятная перспектива на завтра!

Забираюсь в палатку, предусмотрительно зажигаю обогреватель, чтобы не очень страдать ночью от холода. Потом ложусь в постель, столь же поспешно, как накануне, и ставлю пластинку, ибо испытываю большую потребность что-нибудь слышать: полное безмолвие ужасно.

Вскоре раздается телефонный звонок. Дежурная группа сообщает: 22 часа, нулевой час, эксперимент "Время" начался! "Спокойной ночи и удачи тебе, Мишель!"

Тут я мысленно выругал себя на все лады за то, что не догадался заранее измерить продолжительность звучания пластинки.

Так началось это путешествие вне времени в подземном мраке.

Этой ночью я часто просыпался. Потом наступил момент, когда, почувствовав себя отдохнувшим, я решил, что спал достаточно. Думаю, что уже 8 часов утра, но уверенности в этом у меня нет; может быть, уже 9 или 10 часов. Прослушав пластинку с записью Мариано, встаю, опрокинув при этом ящик с минеральной водой в ногах возле койки. Одеваюсь потеплее: красные брюки на пуху и две куртки, надетые одна на другую…

Среда, 18 июля

Продолжаю приводить всё в порядок, как вчера, устал

и не имею ни малейшего представления о времени. Голод

дает себя чувствовать: должно быть около 13 часов. Первый опыт стряпни: макароны с сыром. Не бог весть как вкусно, но я собой доволен. После еды занялся всякой мелкой работой, читаю, и, хотя, по моему представлению, 16 часов, мне уже хочется спать.

Проснувшись, четыре или пять раз вызываю поверхность, но мне не отвечают; из этого заключаю, что Жан-Пьер и Канова (один – спелеолог, другой – из Республиканского отряда безопасности), дежурящие у входа в пропасть, спят. Очевидно, сейчас 22 часа, хотя мне кажется, что наступило утро. Замечаю, что сверху внешняя оболочка спального мешка влажная; по внешней стенке внутренней палатки скатываются капли сконденсировавшейся воды. Пол тоже мокрый.

Четверг, 19 июля

Телефон, соединяющий меня с внешним миром, работает плохо, наушники надо все время встряхивать. Думаю, что проснулся не в 22 часа, как мне казалось, а в 2 или 3 часа утра. Я свеж и бодр; во всяком случае, время для меня вовсе не тянется долго, а, напротив, летит стрелой.

Снова навожу порядок… Проголодался. Вероятно, уже 11 часов утра. Во всяком случае, отмечаю это в своем графике; любопытно будет сравнить его с тем, который ведут на поверхности. На завтрак – опять макароны с сыром, яйцо, горячий напиток с печеньем. После этого несколько часов читаю и ложусь, думается, часов в 16.

Пятница, 20 июля

Просыпаюсь; по-моему, сегодня пятница, 20 июля, 3 часа утра.

Приступаю к геологическим изысканиям: надо исследовать циркуляцию подземных вод массива Маргуарейс… Это не так-то просто. Вычерчиваю карту гидрографической сети в горизонтальном разрезе, затем решаю зафиксировать формы кристаллов льда. Удается зарисовать кое-какие, но холод пронизывает насквозь так, что продолжать невозможно; предпочитаю попытаться их сфотографировать… Чуть не выронил аппарат, так как беспрерывно скольжу, хотя на мне резиновые сапоги. А за палаткой – отвесный ледяной обрыв высотой пятнадцать метров. Исследую ледник и на глубине 102 метров обнаруживаю небольшую галерею, куда и проникаю после трудного перехода через груды камней, покрытых шестигранными кристаллами льда; наконец добираюсь до дна колодца глубиной в три или четыре метра.

Возвращаюсь в палатку и неожиданно нахожу затерявшиеся электролампочки в 4,5 вольт, необходимые для освещения. Вот они! Вздыхаю с облегчением. Должно быть, уже 11 часов, так как хочется есть… Читаю до 16 часов, по моему расчету. Тишина нарушается лишь звоном редкой капели да грохотом ледяных обвалов в сорокаметровом колодце. Вдруг слышу грохот: обрушилась скала, а не кусок льда, я в этом уверен, рядом с тем местом, где сложили мои вещи, главным образом продукты… Вечер провожу, слушая музыку.

Суббота, 21 июля

Проснулся, как мне кажется, около часа ночи. Не знаю, окончательное ли это пробуждение или краткий перерыв во сне? Звоню наверх и чувствую, что мое пробуждение вызывает веселое оживление. Вылезать из постели не хочется, остаюсь в тепле и пишу дневник.

Этим утром меня одолевает лень. Выключаю свет и вновь слушаю музыку. Вдоволь намечтавшись, решаю позавтракать. Внимательно изучаю поваренную книгу, подарок Ноэли Шошон (генеральный секретарь клуба Мартеля). Результат: яичница, жареный в масле лук, помидоры и тушенка. Для питья – талая вода, набранная в котелок, куда я выливаю банку ананасового сока, а затем кипячу эту смесь…

Чтобы скоротать время, я читал, но, как оказалось, прочел лишь несколько книг

Пока я это пишу – опять грохот ледопада. Я подскочил, но скорее от неожиданности, чем от страха… Начинаю зевать, хотя по моему графику лишь 18 или 19 часов. Быть не может! Сдвиг во времени – уже чуть ли не на полдня! Ведь всякий раз, когда я просыпаюсь, мне кажется, что еще очень рано – 2 или 3 часа утра. Когда хочется есть – думаю, что 11 часов. Но интервал между этими двумя моментами весьма непродолжителен, не более восьми часов. Тем не менее вскоре после еды меня клонит ко сну и кажется, что уже 16 часов. Значит, я много сплю, и мои физиологические сутки весьма непродолжительны, чем и объясняется это явление.

Вчера ночью мне снилось, будто в доме нечаянно открыли ставни и мне пришлось прервать эксперимент. Я очень рассердился во сне и потребовал закрыть ставни, так как эксперимент должен быть возобновлен, но уже только через шесть дней. Могу ли я предположить, что этот срок соответствует действительности?

Время отныне утратило для меня всякий смысл.