Текст книги "Золото муравьев"

Автор книги: Мишель Пессель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Нордруп, Мисси и я начали обход разбросанных по центральной части Заскара селений. Ночевали у многочисленных друзей Нордрупа, ложась спать на полу после долгих вечерних разговоров за ужином, который Мисси готовила на очаге, где горели ячьи кизяки. Мы пили чай с маслом и ели сдобренный пряностями рис.

Нам удалось обнаружить множество изображений горных козлов, а также многочисленные менгиры – вертикально поставленные камни. Наиболее примечательными были менгиры в окрестностях монастыря Суру, одного из самых древних в округе. Камни установлены там по кругу. Высота самого большого из них (не считая врытой в землю части) добрых три метра. После их установки прошло очень много времени, прежде чем камни были покрыты изображениями, относящимися к буддийскому культу. Эти грубо выполненные рисунки имели неправильную форму – очевидно, исполнителю пришлось приспосабливаться к форме монолитов, выбранных не им самим.

Менгиры Заскара указывали на весьма отдаленную связь, которая когда-то могла существовать между Европой и районом Гималаев. Первым ученым, обнаружившим эту связь, был Николай Рерих. Этот удивительный человек, ученый и художник, в 1925 году совершил со своим сыном научную экспедицию по степям Центральной Азии.

В ходе этой экспедиции Рерих установил, что значительная часть Азии, традиционно считавшаяся исконной землей монголов и тибетцев, была до их прихода населена другим народом. Рерих нашел несколько захоронений с останками людей, имевших удлиненную форму черепа. Он считал, что захоронения принадлежат представителям скифских племен, о поселениях которых в Северном Причерноморье мы знаем от античных историков. Широкое представление о скифском искусстве дают золотые предметы с изображениями животных из знаменитой сокровищницы ленинградского Эрмитажа. Рерих во время своей экспедиции обнаружил черты скифской культуры в отделке предметов (например, рукояток ножей, мешочков для хранения кремня и огнива), изготовленных уже в новое время некоторыми тибетскими народами.

Еще удивительнее другое открытие Рериха – менгиры, подобные тем, что создавались в Европе в эпоху неолита. В До-Ринге, возле соленого озера Пангонг, Рерих и его сын обнаружили значительный по размерам комплекс: восемнадцать параллельных рядов менгиров и каменных плит, ориентированных с запада на восток и ведущих к двум полукружиям менгиров. В центре высились еще три каменные колонны и алтарный стол. По словам Рериха, этот грандиозный комплекс в самом центре Тибета имел точно такую же структуру, как Карнакский комплекс во Франции. Ученый обнаружил также несколько других подобных комплексов и множество менгиров, разбросанных по всему Тибету.

Именно изыскания Рериха навели меня на мысль, что в Тибете и Гималаях могло сохраниться еще немало свидетельств культуры далеких предков. Если в других местах древние традиции исчезли, вытесненные новыми культурами, то здесь благодаря терпимости буддизма к прежним верованиям они, может быть, сохранились.

В этом поселке менгиры расположены кольцом.

За годы, проведенные мною в экспедициях по Гималаям, мне удалось обнаружить множество памятников прежних культур: менгиры в Бутане, пещерные жилища в Мустанге, сохранившиеся до наших дней ритуалы добуддийских верований в Гималаях и теперь – менгиры и наскальные изображения в Заскаре. Действительно, в Заскаре нам посчастливилось обнаружить около тридцати менгиров – одиночных и сгруппированных по три. Они напоминали мегалитические менгиры Европы, а также аналогичные сооружения, обнаруженные Рерихом в различных районах Тибета. Любопытный факт: в Заскаре существовала традиция перед Новым годом рисовать в домах на стенах кухонь горных козлов. По местному поверью, это должно было принести в дом счастье. Рисунки делаются на закопченных стенах ячменной мукой и по своим очертаниям удивительно напоминают древние наскальные изображения! В Заскаре существует также обычай изображать горных козлов по всему пути следования похоронных процессий, сопровождающих тела умерших. Покойников затем сжигают за пределами поселка для того, чтобы «душа усопшего не беспокоила жителей селения».

Все это были чрезвычайно интересные факты, но они мало что давали для исследования первоначальных причин изображения горных козлов. Профессор Петех считал, что когда-то существовал культ, связанный с горным козлом. Осмотренные же нами рисунки нисколько не походили на культовые изображения. Горные козлы изображались без всякого божественного ореола, их размер не был увеличен, рисовалось обычно сразу целое стадо, за которым охотились люди с луком и стрелами. Мисси обнаружила рисунок, на котором за козлами охотятся с пращой – не вполне приемлемый способ обращения с божеством.

Мы все еще задавались вопросом, чем все эти наскальные рисунки могли помочь нам в решении задач экспедиции, когда дорога привела нас в поселок Кончет, возвышающийся, подобно крепости, над центральной частью Заскара. Посреди поселка находился рассеченный камень, служивший местным жителям объектом божественного поклонения. Как известно, в старые времена в Европе также поклонялись подобным камням. Во многих европейских странах по ним были названы города и поселки. Каковы истоки этого культа? Некоторые предания утверждают, что камни трескались не от мороза, а от удара молнии. Вспоминаются в этой связи каменные топоры и наконечники стрел, упавшие, по верованиям жителей Ладакха (а также и европейских народов), с неба во время грозы.

Рассеченный камень в Кончете был покрыт изображениями охотничьих сцен. И здесь фигурировали горные козлы! Значит, все-таки эти рисунки имеют культовое значение?

Культ рассеченных камней – один из древнейших в мире.

Еще небезынтересный факт: над камнем был сооружен алтарь, посвященный «обитавшему» на ближайшей горной вершине божеству. В Гималаях часто можно встретить следы очень древней, мало изученной добуддийской религии. О ней говорят обычно как о «вере людей» в отличие от буддийской «божественной веры». Ее истоки, по всей видимости, восходят к эпохе неолита. Основу религии составляет поклонение местным божествам, «обитающим» на вершинах гор. Земля, согласно этой вере, принадлежит горным божествам, они же – божества войны и помимо этого ведают отношениями людей с землей: защищают посевы, вызывают дождь. В их честь воздвигают пирамидальные груды камней или менгиры, которые часто украшают рогами горных козлов и баранов, реже – рогами яка, а также можжевеловыми ветками.

Существует ли какая-либо связь между наскальными изображениями горного козла и его рогами, венчающими святилища божеств?

Осматривая рассеченный камень в Кончете, я старался в который уже раз разгадать смысл изображений охотничьих сцен, столь похожих на рисунки, обнаруженные в Иране, на Аравийском полуострове, в Сахаре и по всей Европе. Не являются ли изображенные на этом камне люди с луками родичами европейских художников каменного века?

Я начал уже терять надежду на раскрытие этих тайн. Все больше мне приходилось убеждаться вслед за профессором Туччи, что «невозможно сколько-нибудь точно установить происхождение» изображений горных козлов.

Изыскания не продвигались ни на шаг. Все чаще приходила мысль о том, что мы зря теряем здесь время.

Однажды вечером к нашему костру подсел староста деревни Сунри. Разговор, как обычно, пошел все о тех же горных козлах, и вдруг неожиданно он заявил:

– Если вы так хотите увидеть людей дрок-па, почему же не отправились в Хамелинг?

Я помнил селение Хамелинг, расположенное на западной окраине Заскара, на дороге к перевалу Пенси-ла. В этом селении мне довелось отведать чанга – превосходного ячменного пива. Это было вполне заурядное, окруженное посевами ячменя селение, состоящее из полутора десятков домов. В центре его возвышался традиционный чхортен.

– Говорят, – продолжал староста, – что слово Хамелинг происходит от «Хану-линг».

Я не верил своим ушам.

– Все в округе знают, что там живут дрок-па, – добавил староста.

Дело в том, что Гамахану, или Хану, – это название одного из трех основных селений минаро в верховьях Инда. Я все еще не смел поверить услышанному. К моему удивлению, Нордруп подтвердил слова старосты.

– Почему же ты мне не сказал этого раньше? – спросил я у него. Оказывается, Нордрупу это просто не пришло в голову. По его словам, Хамелинг был не единственным селением дрок-па в Заскаре. Самое крупное из них называлось Гиагам. Был еще небольшой поселок Ремала.

Я решил немедленно отправиться в эти селения.

Утром следующего дня мы собирали вещи для перехода в Гиагам. Я нанял вьючного пони. Мы уложили палатки и пополнили запасы провианта. Мисси оседлала серую лошадь Нордрупа. В Гиагам с нами отправлялся Че-Ванг, улыбчивый, лукавый подросток. Предстоящий переход был для него настоящим приключением. Че-Ванг брался помогать нам в разбивке лагеря и был восхищен возможностью провести несколько дней в обществе столь редких в этих краях чужестранцев. Нас же во всех отношениях устраивала перспектива иметь местного попутчика, который мог рассказать нам что-то новое о здешних обычаях.

Мы начали подъем по западным отрогам Заскара вдоль блестящих ледников. По дороге у меня постоянно вертелась в голове мысль: «Должно быть, это ошибка. В Заскаре нет селений минаро». Мы находились более чем в ста пятидесяти километрах от известных до этого поселений минаро, расположенных по другую сторону большого горного хребта Заскар, в котором самый доступный перевал находится на высоте 5300 метров! К тому же Заскар считался древним пристанищем тибетской культуры. Его жители – типичные монголоиды – были потомками обитателей Тибета. Диалект, на котором они говорят, ближе к диалекту, известному в центральной части Тибета, чем к наречию, распространенному в Ладакхе. Быть может, дрок-па, о которых мне говорили староста Сунри и Нордруп, были не представителями народа минаро, а обычными тибетскими кочевниками, пришедшими с высокогорного плато Рупшу, что к востоку от Заскара? Но эти кочевники, вне всякого сомнения, принадлежали к монголоидной расе…

Я был настроен гораздо скептичнее Франке, который в своей одержимости культурой минаро находил ее следы чуть ли не повсеместно. Однако и он утверждал в своей «Истории Ладакха», что «Заскар никогда не был колонизирован дардами (минаро)».

Мы продвигались между заснеженными пиками под звук колокольчиков, которыми была увешана сбруя лошади Мисси. Я начал понимать, насколько длительные переходы благоприятствуют размышлениям. Мне захотелось представить себе, какими были Гималаи тысячи лет назад. Горы Заскара были, конечно, такими же, как и сегодня. Вряд ли существенно изменились климат, флора, фауна. Но какими были в те времена жители Гималаев? Где они жили – в пещерах, в сложенных из камней хижинах или – почему бы и нет? – в настоящих дома х? Почему не представить себе, что древние люди были способны добыть глину и бревна для постройки дома? Мы зачастую мало верим в способности наших предков, забывая, что человек, обладавший художественным восприятием мира (вспомним еще раз о наскальных рисунках), вполне мог использовать свои руки и мозг для решения куда более простых задач. Современная наука не дает оснований считать людей эпохи неолита глупее нас самих. В конце концов, чтобы применять нынешние достижения техники, нужно куда меньше умственных усилий, чем мы привыкли считать. Лично я никогда не считал, что специалисты НАСА [14]14
  НАСА – Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (США). – Примеч. пер.


[Закрыть]по своему развитию стоят выше лингвистов или археологов. Разве люди гуманитарных профессий глупее инженеров? По крайней мере странно оценивать людей каменного века лишь с точки зрения развития техники, не пытаясь проникнуть в их душу, рассматривать их как каких-то сверхобезьян. Это ли не снобизм, свойственный западной культуре? Так, жители викторианской Англии искренне считали ношение обуви основным признаком цивилизованности.

Было около четырех часов пополудни, когда, миновав селение Ремала, мы прибыли в Гиагам. Силы Мисси были на исходе, она жаловалась на боли в коленных суставах. Эти боли вынуждали ее во время переходов практически не покидать седла, а тибетские седла особым удобством не отличаются. Это грубые деревянные сооружения с выступающими отовсюду углами, которые бесполезно прикрывать ковриками или одеялами. Мне чуть ли не половину жизни пришлось провести в седле, однако и я не мог выдержать более нескольких часов конных переходов по здешним горам без того, чтобы не слезть с лошади и немного пройтись, отдыхая.

Есть такая тибетская пословица: «Если лошадь не может донести всадника до вершины холма, то это не лошадь, если мужчина спускается с холма на лошади, то это не мужчина». Но в конце концов Мисси и не была мужчиной…

Мы заранее договорились разбить лагерь в Гиагаме – самом крупном из предполагаемых селений минаро. Вид у строений был весьма обветшалый, а жители с первого взгляда казались мало дружелюбными. Мы решили расположиться выше по склону, за маленьким святилищем, побеленным известью, рядом с несколькими чахлыми ивами, которые Нордруп величал лесом. Нам эти деревца, растущие среди каменистых склонов и заснеженных вершин, доставили немало радости.

Наш лагерь располагался на высоте около 4300 метров. Далеко внизу виднелась похожая отсюда на крошечный ручеек река – приток Заскара, носящий название Дода. Белые домики нижних селений походили на куски сахара, разбросанные по зеленому ковру ячменя. Заскар относится к наиболее высокогорным районам распространения земледелия. Во многих поселках зерновые не успевают созреть до прихода зимы, и ячмень убирают, когда стебли еще не пожелтели.

После установки палаток мы слишком устали, чтобы отправиться в поселок. Я отдыхал, сидя на окружавшей «священный лес» Гиагама стене, и наблюдал за тем, как солнце садится за горные пики. До этого «священные деревья» мне доводилось видеть только в Бутане. Там верят, что деревья служат пристанищем для богов земли. Могла ли существовать какая-нибудь связь между верованиями жителей Бутана и предполагаемых минаро Гиагама?

В тот вечер мне долго не удавалось уснуть. Если здешние жители действительно окажутся представителями народа минаро, то это будет невероятно много значить для моих исследований! Во-первых, этнографическая программа экспедиции начнется гораздо быстрее, чем мы надеялись. И потом это подтвердит предположение, что минаро населяли в прошлом значительно более обширную территорию, чем они занимают сегодня. Если так, то вся история этого народа предстанет в совершенно ином свете.

Глава четвертая. Художник каменного века

На следующее утро я проснулся от монотонного бормотания Нордрупа. Он читал молитвы по бережно обернутой в желтый шелковый лоскут маленькой книжечке, которая постоянно была при нем. Религиозное рвение Нордрупа неизменно поражало меня; впрочем, вера его не отличалась чрезмерной суровостью и уважение к религиозным догмам вовсе не входило в противоречие с лукавым нравом нашего спутника. Он зорко подмечал людские слабости, но не спешил осуждать, а мягко посмеивался над ними.

Я был рад, что Мисси и Нордруп быстро нашли общий язык. Мисси не обижалась, когда тот подтрунивал над тем, как она произносила тибетские слова.

Отец Нордрупа был бедняком. После его ранней смерти Нордрупу пришлось самому заботиться о себе, работая на обеспеченных людей из монахов. Перетаскивая на спине их пожитки, бегая за покупками, юноша при этом успевал постигать основы сложной ламаистской религиозной доктрины. Его неиссякаемая энергия проявилась и в ходе нашей экспедиции. Поначалу он никак не мог взять в толк, зачем нам понадобилось изучать события столь глубокой старины, но постепенно и он почувствовал вкус к изысканиям и, подобрав полы сутаны, бегал по горным тропинкам в поисках наскальных рисунков или неутомимо расспрашивал местных стариков и монахов, используя их богатейшую коллективную память.

Именно здесь, в окаменевшем в своем средневековье Заскаре, я начал понимать, что, пожалуй, каменный век не так уж далек от нас, как может показаться. В этой тихой долине, к примеру, не было социальных бурь или экономических потрясений, которые могли бы разорвать изначальную связь времен. И все-таки, что касается прошлого нашего друга Нордрупа, то с чем его нужно связывать – с Востоком или с Западом? Этим вопросом я и задавался, когда меня отвлек от размышлений сам их объект. «Джулай! (Добрый день!) – воскликнул он и добавил со смехом: – Ну-ка вылезай, иди сюда, меме!» «Меме» на местном диалекте значит «дедуля» – так я называл его, когда хотел поддразнить.

Нордруп сразу же занялся приготовлением завтрака. Тут уж мне пришлось окончательно стряхнуть с себя сон и присоединиться к нему. Талант кулинара явно не входил в число достоинств нашего друга. Накануне вечером, когда Мисси слишком устала, чтобы готовить ужин, Нордруп преподнес нам по миске разваренного до кашицеобразного состояния риса, наперченного так, что перехватывало дыхание. Приготовление пищи было последней из его забот – сам он довольствовался горсткой ячменной муки, размешанной в чае с кусочком масла. Сливочное масло было для Нордрупа примерно тем же, чем для нас икра. Его взор оживлялся всякий раз, когда он бережно развязывал кожаный мешочек, где хранился запас этого ценнейшего из продуктов. Мне постоянно приходилось останавливать Нордрупа, когда по доброте душевной он порывался сдобрить маслом и наш чай или какао. В таких случаях Нордруп сокрушенно качал головой и в одиночестве смаковал свой густой, жирный напиток. И сегодня за завтраком мне опять пришлось быть настороже, чтобы помешать нашему другу побаловать нас своим любимым блюдом.

Склонившись над очагом, я чинил карандаш и мысленно набрасывал план действий на день. А включиться в работу мне пришлось очень скоро. Пятеро местных ребятишек появились перед входом в палатку и подняли возню, стараясь заглянуть внутрь и поглядеть на прибывших в поселок чужеземцев. Сразу же бросилось в глаза – и это чрезвычайно меня порадовало, – что черты наших маленьких гостей не носили никаких признаков монголоидной расы (за исключением, может быть, одинаково темных глаз).

Самые смелые мои надежды начали подтверждаться, когда к палаткам подошли двое взрослых жителей поселка. Я завел с ними разговор на тибетском языке, а Нордруп при необходимости уточнял мои слова на заскарском диалекте.

Пока они говорили, я внимательно вглядывался в них. Удлиненный овал лица, прямой костистый нос, глаза слегка миндалевидной формы без кожной складки у внутреннего угла, характерной для большинства монголоидов… Наши гости были одеты в длинные красные халаты из домотканой материи, рукава которых закрывали кисти рук. Талию обхватывал матерчатый красный пояс чуть более яркого оттенка, чем халат.

Гости подтвердили, что на левом берегу Доды действительно было три поселения минаро и что в два новых поселка на правом берегу реки стекались жители, которым не хватало свободной земли на левом. Их предки обосновались здесь, в долине, выйдя из поселений минаро на реке Инд, но это было, по словам гостей, сотни лет назад.

Указав на впечатляющие развалины на склоне хребта над поселком, они сообщили, что когда-то это была их крепость. Гости не помнили имен своих прежних предводителей. «У минаро уже не было тогда царей», – объяснили они. Когда-то у них был вождь, отличавшийся немалой жестокостью, его звали Гиялпо Понг Хан, что в переводе означает царь Ослиное Копыто. У него была тяжелая рука, и от нее пострадал не один минаро. В конце концов, не чая избавиться от тирана, минаро разожгли огромный костер и, усевшись вокруг, пригласили вождя присоединиться к ним. Когда царь Ослиное Копыто сел у огня, кто-то воскликнул: «Смотрите, кто идет!» Вождь обернулся – и был брошен в пламя. На следующее утро люди нашли в пепле обугленные кости, похожие на останки осла, – лишнее подтверждение того, что вождь и в самом деле был животным. Впрочем, сказали мне, это легенда. Как случай цареубийства, она, естественно, явление особое, но отражает и нечто типичное, а именно чрезвычайно смелый образ мышления народа минаро (в этом мне еще предстояло убедиться).

Каждый год, на 21-й день 11-го месяца, в память описанного выше события жители Гиагама разводят огромные костры у дверей своих домов и усаживаются вокруг них. Этот день знаменует для них окончание старого года и начало нового.

Один из моих собеседников подтвердил, что жители Гиагама – родственники обитателей поселка Гамахану. Оттуда и вышли местные жители пятнадцать поколений назад в поисках новых мест охоты на горного козла. Так здесь и появились три поселка – сначала Хамелинг, затем Гиагам и, наконец, Ремала, первая деревушка, если идти вниз по долине.

Весьма немногие из опрошенных прямо говорили, что помнят язык минаро, но постепенно нам удалось выяснить, что все взрослые владеют этим диалектом. Он является архаической формой языка шина.

Во время одного из моих нескончаемых опросов Мисси тихонько вышла из палатки. Через несколько часов она вернулась чрезвычайно возбужденная.

– Здесь видимо-невидимо изображений горных козлов! Я сделала несколько десятков кадров, а там еще очень много рисунков.

После полудня, миновав «священную рощу», мы начали карабкаться по гигантской каменистой осыпи, спускавшейся до самого русла реки. Большинство местных поселков были построены в нижней части подобных осыпей. Между глыбами этого застывшего камнепада Мисси привела меня к месту, где находились десятки крупных осколков породы, на гладкой коричневатой поверхности которых нанесено множество изображений. Самым распространенным было изображение горного козла, но встречались и сцены охоты, а также, как нам показалось, батальные сцены: люди, вооруженные луками и другим оружием, определить которое было сложно. На некоторых глыбах умещалось до пятидесяти изображений горного козла. Иногда камни с этими изображениями носили очертания чхортена, как бы олицетворяя то, что буддизм взял-таки верх над древним культом. Точно так же и в Европе можно встретить эту живую эволюцию символов культа в виде крестов, вырезанных на поверхности менгиров.

Я был восхищен и крайне заинтересован находкой. Поражало не столько количество обнаруженных рисунков, сколько то, что некоторые из них, очевидно, были сделаны совсем недавно. По дороге в лагерь я обнаружил неподалеку от нашего «священного леса» еще несколько камней с изображениями. За «лесом» же возвышались два прямоугольных алтаря, составленные из положенных друг на друга камней. По-видимому, они предназначались богам земли. И еще удивительная находка: в ограду, окружавшую «рощу», был вмурован расколотый камень, подобный тому, что мы видели в Кончете.

Вечером мы продолжили беседы при свечах в самой большой из наших палаток. Не оставалось более никаких сомнений, что мы находились в чрезвычайно старом поселении народа минаро. Народа, совершенно отличного от прочих обитателей Заскара, говорившего на своем диалекте и сохранившего – вскоре мы в этом убедимся – древние обычаи и обряды своих соплеменников из долины Инда. Единственное существенное различие заключалось в одежде. Мужчины здесь носили обычные для Заскара длинные шерстяные халаты, а самой характерной деталью женских туалетов был так называемый перак – головной убор, столь же странный, сколь и примечательный. Перак – это что-то вроде кожаной шапочки, расшитой бирюзой и жемчугом, с двумя каракулевыми наушниками. Такие шапочки составляют все приданое здешних девушек.

Я знал, что девушки народа минаро из поселков Дах, Гамахану и Гаркунд не носили перак, предпочитая ему некое подобие фригийского колпака со складкой наверху, который украшался булавками, монетами, лентами и засушенными цветами. Головной же убор заскарских девушек весьма напоминал головные уборы жителей Ладакха, а также аналогичные уборы калашей, живущих в пакистанском округе Читрал.

Мои расспросы относительно происхождения изображений горного козла поначалу не дали никакого результата.

– Кто знает… – отвечали мне.

Однако опыт исследований в Гималаях меня уже кое-чему научил. По всей видимости, мои новые знакомые просто предпочитали не упоминать о своих древних обычаях в присутствии Нордрупа (все-таки монах). Хотя люди минаро в Заскаре утверждали, что привержены буддизму, эта приверженность казалась не абсолютной. Если среди прочих жителей долины в каждой семье было как минимум по одному-два монаха, то на весь поселок Хамелинг монахов было всего двое, двое было в поселке Ремала и лишь один в Гиагаме. Пять монахов на сорок семей – маловато для этого края монастырей.

Мало-помалу, по мере того как мне удавалось завоевать доверие наиболее знающих жителей поселка, круг моих представлений начал расширяться.

Оказывается, традиционным верховным божеством у жителей Хамелинга, Гиагама и Ремалы считается бог Бабалашен (что значит, если дословно перевести это имя с тибетского, Отец Большая Гора). Считается, что обитает Бабалашен на самой высокой горе по другую сторону долины. Ему был посвящен один из алтарей за «священной рощей». Все это вполне укладывалось в рамки «религии людей» и не отличалось от древних верований Тибета. Но я узнал также, что второй алтарь был посвящен божеству по имени Аби-Лхамо (Богиня-бабушка), известной также под именем Му-Ширингмен («му», или «мун», на языке минаро значит «фея»).

Жители поселка объяснили мне, что охота на горных козлов всегда была основным занятием минаро. Первой колонией в долине был, как мне объяснили, не Гиагам, а Хамелинг, в окрестностях которого находятся пещеры, где обитали предки современных минаро. Услышав это, я насторожился. А мои собеседники все с тем же спокойствием пояснили, что до появления лука и стрел их предки охотились на горных козлов, загоняя их к краю обрывов, откуда животные падали и разбивались. Чтобы справиться с этой нелегкой задачей, люди сооружали особые ловушки. Не веря своим ушам, я попросил повторить объяснение.

– Да, это было до лука. Нужно было, чтобы козлы падали со скалы. Для этого люди делали ловушки с вращающимися лопастями-площадками. Спасаясь от охотников, козлы добегали до края обрыва, наступали на деревянную площадку, а она под их тяжестью поворачивалась. Козлы падали с обрыва. «Конечно, это было очень, очень давно», – заключил мой собеседник.

Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. Правильно ли я понял? «Очень давно»! Но ведь лук и стрелы были известны, например, скифам уже три тысячи лет назад! Все-таки какая-то здесь ошибка. Даже коллективная память не может хранить события столь большой давности. Европейская наука всегда полагала, что до появления лука человек охотился с помощью топоров, дубин и копий, а ловушки появились позднее. Да, древние охотники могли загнать на край утеса медведя или какого-то другого зверя, но горный козел! Чтобы это ловкое и быстрое животное упало со скалы, несомненно, необходимо было остроумное изобретение вроде только что описанного лопастного барабана. Все-таки не верилось. В конце концов откуда в этой безлесной местности взять достаточно дерева для сооружения такой ловушки? Хотя, кто знает, всегда ли эта местность была безлесной?

В высокогорном поселке Хамелинг живут минаро.

Размышляя над всеми этими загадками, я уже начал склоняться к тому, что рассказанное мне было лишь плодом фантазии. Однако примерно то же самое позднее мне предстояло слышать многократно и в более подробном изложении от минаро долины Инда. Единственным отличием в рассказах было то, что, по словам некоторых моих собеседников, вместо вращающегося барабана с лопастями могла использоваться закрепленная деревянная площадка, стоящая в неустойчивом равновесии на трех камнях. Когда животное запрыгивало на нее, площадка опрокидывалась, сваливая козла в пропасть, после чего занимала исходное положение. Трудно представить, чтобы столько не знакомых друг с другом людей решили вдруг так одинаково пофантазировать.

Меня уже перестали удивлять получаемые сведения. Мало того, что нам точно удалось определить принадлежность жителей Гиагама, Ремалы и Хамелинга, а также поселков Бакартсе и Марутсе, расположенных на другом берегу реки, к народности минаро, нам посчастливилось продвинуться вперед в поисках истоков этого народа, традиции которого, похоже, следовало отнести к глубокой древности.

Мне удалось выяснить, что, за исключением Бакартсе и Марутсе, которые выплачивали по десять рупий в год Рингдомскому монастырю, поселки минаро в отличие от прочих населенных пунктов долины не высылали людей на обработку монастырских земель и не были обложены налогом в пользу монастырей. Отношение буддийских монахов к селениям минаро было, таким образом, совершенно особым. Как давно существуют эти привилегии? Ответ на этот вопрос должен помочь выяснению, кто же был коренным населением Заскара и кто пришлым – минаро или тибетцы. Впрочем, по словам одного старика монаха, самым древним поселением долины традиционно считается Хамелинг.

Продолжив в дальнейшем свои расспросы относительно места горных козлов в верованиях минаро, я узнал, что все эти благородные животные, как считалось, подчинялись однорогому вожаку – единорогу! В то же время дикие стада этих животных во главе с вожаком принадлежали Царице фей Му-Ширингмен и Бабалашену. Охотники, чтобы им сопутствовала удача, должны были заручиться благожелательным отношением Царицы фей. Для этого, как мне объяснили, перед тем как отправляться на охоту, необходимо было пройти обряд очищения, окурив тело дымом от можжевеловых веток. Этот благовонный дым, по мнению людей минаро, имел свойство очищать как тело, так и душу. Отметим, что, согласно преданиям, прежде здешние высокогорья были покрыты зарослями можжевельника, и это, несомненно, имеет реальную основу. Еще и сегодня в совершенно безлесных и безводных уголках Заскара и Ладакха можно встретить столетние можжевеловые стволы, каким-то чудом уцелевшие на этой каменистой земле.

Прошедшие очищение при помощи можжевелового дыма охотники, чтобы завоевать благосклонность Царицы фей, в ночь перед охотой не должны были прикасаться к женам. Группа охотников удалялась на ночь в отдельный дом, принеся перед этим на алтарь Бабалашена фигурки козла, сделанные из сливочного масла и ячменной муки.

– Масло, разумеется, из козьего молока, – уточнил один из моих собеседников.

Снова упоминание об этом странном табу народа минаро! Как и у минаро, живущих на берегах Инда, у минаро Заскара корова считалась нечистым животным. Ее мясо и молоко в пищу не употребляются. Минаро должны даже проходить обряд очищения, если прикоснутся к корове или яку, когда занимают их у соседей другой народности для обработки полей. Для минаро корова – самое нечистое из всех созданий, и это удивительное табу запрещает даже носить одежду из ячьей шерсти и обувь из кожи яков и коров. Подошвы башмаков у минаро сделаны из козьей кожи. Нельзя также растапливать очаг ячьими кизяками, что, надо отметить, создает немало трудностей – ведь речь идет об основном виде топлива в этой местности.