Текст книги "Тигр на завтрак"

Автор книги: Мишель Пессель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

В один субботний день после эпикурейского ужина, на котором они лакомились изысканными блюдами из добытой за неделю дичи, запивая их прекрасным вином, Ленло достал трубки и познакомил Бориса с курением опиума. Сегодня люди, начитавшиеся детективных романов, связывают курение этого наркотика с грязным миром наркоманов и уголовников, и нам трудно представить себе, чтобы это не было так уж аморально. На деле это искаженная картина, ибо просто попробовать закурить трубку с опием из любопытства не причинит большого вреда, если только не сделать курение пагубной привычкой.[7]7
  Современная медицина на основании статистических данных категорически опровергает легкомысленный вывод автора (прим. перев.)


[Закрыть]

Слуга в ливрее передал Ленло пачку высококачественного опиума – подарок короля Камбоджи – и они закурили. Впервые Борис посетил притон курильщиков опиума в Сайгоне, куда зашел для потехи. В Шолоне было много таких притонов, некоторые из которых – грязные и вызывавшие отвращение, другие – почище. Для сайгонской элиты их посещение было любимым ночным развлечением не столько из-за опиума, сколько из-за царившей там атмосферы. Притон, в который друзья привели Бориса, был тускло освещен светом филигранно отделанного светильника из кокосового ореха. В центре помещения стояла кушетка, достаточно большая, чтобы на ней могли разместиться шесть-семь человек. В центре на корточках сидела красивая молодая девушка, готовившая трубки. Вокруг кушетки стояли низенькие стулья и столики. Те, кто не желал курить, сидели там, беседовали и пили разные напитки.

Из дверей притонов, независимо от их градации, доносился сладковатый, таинственный, несколько тошнотворный аромат опиума. Борис с интересом следил, как прелестная девушка занималась сложной, требовавшей большого внимания процедурой набивания трубок. Эта процедура играет первостепенную роль в опиумокурении и сама по себе является искусством. Возле девушки стояли маленькие стеклянные сосуды, содержимое которых напоминало нечто вроде шоколадной массы. Это был опиум, очищенный коагулят сока из маковых зерен. Трубки делают из дерева с длинным мундштуком – плоским, круглым чубуком с очень узкой горловиной.

Девушка готовила трубки, погружая металлическую проволоку в густую пасту, а затем подогревая ее над лампадой. Опиум пузырился от жары, и тогда она смазывала им кончик проволоки. Несколько слоев смазки превращались в конический шарик. Тогда девушка согревала трубку над пламенем и вставляла шарик в чубук. Таким образом, все было готово для курения. Курильщики, лежавшие на кушетке, приподнимались, приближали свои трубки к пламени не для того, чтобы опий сгорел, а чтобы он запузырился, и затем глубоко вдыхали его аромат через мундштук.

Поскольку опий быстро обезвоживает организм, развивается острая жажда, и потому курящим подают китайский чай. Обычно за вечер выкуривают шесть-восемь трубок. Эффект от курения начинает сказываться после второй или третьей трубки. Появляется ощущение необычайной легкости, но если при этом встать на ноги, то начинается головокружение.

Борис испытал все эти ощущения блаженства в Кратие. При этом как бы исчезли все его заботы, а все желания казались осуществленными. Если бы не обостренная ясность в голове, он мог бы подумать, что все это ему просто снится. Он видел, как по доскам пола ползет таракан, и даже слышал шелест его карабканья. В то время как для женщин опий является стимулятором полового влечения, на мужчин он оказывает противоположное действие. Отчасти это редко упоминаемое свойство наркотика является причиной того, что опиумокурением занимаются многие женщины.

До безумия увлеченный охотой на зверя, Борис провел в бушах Индокитая три месяца. Поскольку на мясо там был большой спрос, при отстреле дичи отсутствовали какие-либо ограничения.

В целом его трофеи составили тринадцать бантенгов, десять буйволов, шесть леопардов, два дымчатых леопарда, бесчисленное количество оленей, шесть тигров и два редко встречающихся серых гаура. Последний из них позднее был определен как представитель почти вымершего вида, но затем было решено, что он являет собой гибрид гаура и буйвола.

Борис упаковал все шкуры крупных трофейных кошек и рога других животных в корзины и отправил их в Сайгон. К сожалению, к этому времени они с Кирой остались совсем без денег и так и не смогли получить свой груз.

Договорившись о том, что их театральные костюмы будут отправлены в Пенанг морем, они взяли напрокат автомашину и выехали через Камбоджу в Пенанг, где им предложили новый ангажемент. Первую остановку они сделали в Ангкоре, где задержались на пять дней. Борис был поражен красотой этого места. Трудно сказать, что его поразило больше – таинственность заброшенного города с удивительными храмами или ритмика каменных изваяний танцоров. Так или иначе, он был просто покорен невероятной красотой и шармом этого городка.

Будучи интересным занятием, охота во Французском Индокитае не способствовала их финансовому благополучию. Они выехали из Ангкора без единого пенса. До Бангкока, а затем до Пенанга они ехали на поезде голодными. От голодной смерти их спас одолживший им денег портье отеля, где они танцевали три недели.

Наконец, они могли уверовать в то, что возвратятся в Европу после выполнения условий еще одного контракта в Калькутте и другого – в Муссури, горном курорте к северу от Дели.

В Пенанге они сели на пароход, отплывавший в Калькутту. В первый же вечер на море Кира в возбужденном состоянии прибежала в их каюту, что-то бормоча о голых монстрах на палубе. Борис поспешил наверх, чтобы посмотреть, что там творится. Его изумленному взору предстала группа каких-то дикарей с копнами длинных волос, одетых в охряно-красные одежды, и нараспев читавших странные молитвы. Морской бриз трепал их платья, обнажая голые ноги и бедра.

Оказалось, что эти странные люди – члены тибетской миссии, побывавшей в Пекине и возвращавшейся в Лхасу после попытки договориться с китайскими властями о возвращении в Тибет Панчен Ламы. Это была первая встреча Бориса с тибетцами, которые показались ему очень странными людьми.

Их каюты находились рядом с каютами Бориса и Киры, и всю ночь тибетцы пели свои гимны, крутили ручные молитвенные колесики, а прислуживавшие на судне мальчишки с раскрытыми от удивления ртами снабжали их чангом – местным пивом, которое они поглощали с энтузиазмом, перемежая возлияния с религиозными песнопениями.

Из Калькутты супруги выехали на гастроли в Муссури, после чего должны были вернуться в Европу. Именно в этом курортном местечке перед самым отъездом Бориса осенило, что он – человек, не имеющий гражданства и, следовательно, лишенный родного дома. Какой смысл им было возвращаться туда, где начались бы те же самые трудности с оформлением виз, из-за которых он был вынужден уехать из Англии четырьмя годами раньше.

В то же время пребывание в Индии давало ему возможность, в конце концов, добиться получения британского паспорта. Он вспомнил и о заинтересовавших его беседах с друзьями в Калькутте об учреждении элегантного клуба, в котором могла бы встречаться элита индийцев и европейцев, проживающих там.

В итоге, Борис передумал и сообщил Кире, что поездка в Европу отменяется, и они немедленно выезжают в Калькутту.

VII. Ужин с магараджами

То, что произошло с Борисом в Калькутте, уже стало легендой в дни процветания этого города накануне Второй мировой войны. Когда кто-нибудь приезжал в Катманду из Индии, он обязательно вспоминал Бориса и «добрые старые дни» Клуба-300, высокая репутация которого широко распространилась по всему миру. Даже в Париже мне доводилось слышать об этом клубе еще до того, как я узнал, что его учредителем был Борис. Поначалу я предполагал, что это какой-то особый ночной клуб, а позднее в течение длительного времени представлял Бориса, как незаметного метрдотеля в слабо освещенном помещении, следившего за своевременным обслуживанием клиентов, пока на подмостках с привычными экзотическими номерами выступают девушки, от вида которых Дягилев перевернулся бы в гробу. Даже после моей первой встречи с Борисом, отмечая его скромность, я вообразил, что в Клуб-300 посетители спускались по темной, узкой лестнице, как в какой-нибудь парижский ночной клуб, расположенный в полуподвальном помещении.

Мне пришлось переменить свое мнение, когда, к своему удивлению, я обнаружил, что это было весьма уважаемое заведение, размещавшееся в таком же большом здании, как отель Ройэл в Катманду. Чтобы окончательно разобраться в этом, я решил, что мне лучше всего самому съездить в Калькутту, осмотреть здание знаменитого Клуба-300 и на месте собрать информацию о том, каким он был.

В один прекрасный день, когда Борис был особенно загружен делами, а его авантюра с разведением свиней была в самом разгаре, он неуверенно предложил:

– Нам надо как-нибудь вместе слетать в Калькутту.

После трехмесячного пребывания в Катманду это предложение показалось мне тем более привлекательным, что нам с женой до чертиков не хватало самых банальных атрибутов цивилизации. Я скромненько мечтал о пивке (редком напитке в Непале), а Мари-Клер – о покупке массы вещей от шелковых платьев до сумочек, ибо купить товары западного производства в Непале было все равно, что искать герань в пустыне Калахари.

Калькутта показалась мне даже еще более привлекательным местом, куда следовало съездить, когда Борис предложил мне встретиться там с некоторыми из его друзей, включая целый ряд магараджей, чье имя и слава всегда интриговали меня. И настал день, когда у меня появился шанс. В то утро с Мари-Клер и несколькими друзьями мы покидали на машине долину Катманду, направляясь через горы в Калькутту, до которой по прямой линии было около 720 километров.

Учитывая малые размеры и изолированное местоположение Катманду, а также длительный срок нашего пребывания в нем, мысль о том, что мы едем в большой, оживленный город, неописуемо радовала нас. Мы, как дети, предвкушали удовольствие побывать в кино, приобрести литературу и т. д. Несмотря на наши оптимистические ожидания, на деле мы совсем не ведали, что нас ожидает открытие нового Бориса и его нового мира, так же отличающегося от Непала, как балет в Монте-Карло от жизни в Шанхае, или разведение лошадей в Одессе от свиноводства в Ичангу.

Сам Борис должен был присоединиться к нам, прилетев самолетом, когда мы завершим свой сухопутный маршрут по забитым скотом пыльным дорогам Индии. Когда после трех дней пути мы достигли занимающего огромную площадь пригорода Калькутты, наступали сумерки. За четыре года до этого я пережил в этом городе свое первое приключение, которое привело меня в Гималаи. Но тогда у меня не было никакой возможности познакомиться с тем, что мне предстояло узнать теперь.

Я приехал увидеть роскошь и богатство, а обнаружил, что, обладая шестью миллионами жителей, сотни тысяч из которых ютятся на улицах, Калькутта сегодня, несомненно, один из тех городов мира, которые производят самое отталкивающее впечатление. Одновременно это город роскоши и веселья. Больше нигде в мире нет такого контраста между богатством и нищетой. Никакие трущобы мира не могут сравниться с нищетой и грязью Калькутты. Нет слов, чтобы описать адскую атмосферу городских окраин, простирающихся на многие километры через болота и глинистые берега дельт Ганга и Брахмапутры, на которых была основана Калькутта.

Мы проехали мимо фабрик с дымными трубами. Фабрики предстали перед нами как райские оазисы, т. к. их относительная опрятность резко контрастирует с хижинами, которые лепятся у их стен. Но нет ничего печальнее, чем фабричный двор, заросший пальмовыми деревьями, или нескончаемые дороги, пролегающие через горы грязи, пыли и нищеты, надвинувшейся на город, известный как второй в империи, «город дворцов» и крупнейший мегаполис Дальнего Востока.

По сторонам узких улиц проходят канавы, играющие роль открытых канализационных стоков города, на бровках которых сидят и лежат практически голые, скорчившиеся, вечно голодные люди, превратившиеся в самые настоящие скелеты. Калькутта – это карикатура на современный мегаполис со своими омерзительными ландшафтами, представленными заводами, складами, трущобами и грязью.

Миллионы изголодавшихся крестьян хлынули в Калькутту из Бенгалии в наивной надежде достать в городе еду, которой не могли получить, работая на рисовых полях. Несмотря на массовую гибель от эпидемических заболеваний, ежегодно все новые и новые тысячи крестьян проходят через цементный ад калькуттских улиц, сталкиваясь с быками, коровами, волами и такими невиданными чудовищами, как двухэтажные автобусы. Наблюдающему эту картину прохожему приходится пересмотреть привычные стандарты и переоценить свои представления о человечестве, достоинстве и призвании человека.

Основанная Ист-Индской компанией в 1690 г. в качестве торгового поста, Калькутта вскоре превратилась в крупный процветающий центр торговли и промышленности Индии. Город расположен на глинистых берегах реки Хугли, являющейся одним из многочисленных разветвленных рукавов великой дельты.

По обманчивому руслу реки знаменитые лоцманы, хорошо знающие Хугли, ежегодно проводят тысячи судов мимо вероломных рифов и между песчаных берегов в Калькутту, таким образом, поддерживая биение железного пульса деловой жизни и промышленности города.

В прежние времена на берегах Хугли можно было наблюдать кровавые оргии человеческих жертвоприношений. Сотни индусов приносили себя в жертву крокодилам. Как писал один из свидетелей этого ужасного зрелища, «они заходили в реку и ожидали, пока свирепые животные приблизятся и утащат их в воду».

Сегодня берега Хугли пестрят складскими помещениями, доками и кранами. К северу же от города можно видеть широкие каменные лестницы, ведущие от огромных дворцов к берегу сумрачной реки, по которой плывут большие, изогнутые в виде полумесяца баржи, с десятью гребцами.

Гигантский стальной мост Хора пропускает суда к сердцу города. Здесь развалюхи уступают место цементным постройкам, у стен которых спят бесчисленные попрошайки, обернутые в грязные тряпки, являющиеся их единственным имуществом.

Все калькуттские дома, кроме тех, которые постоянно ремонтируются, быстро приобретают облезлый вид из-за влажного климата. Влага менее, чем за год разъедает даже самую стойкую краску, самую прочную штукатурку. Ибо в качестве еще одного «благословения» климат здесь исключительно неблагоприятный – невыносимо жаркий и влажный практически круглый год, если не считать краткого «зимнего» периода облегчения, когда температура редко опускается ниже тридцати градусов. Летом жизнь в городе замирает. Правительство Бенгалии и многие семьи чиновников выезжают на прохладный горный курорт Дарджилинг, расположенный на высоте 2,5 км у подножия Канченджанги в Гималаях.

В качестве реакции на жуткий климат и страшную нищету в городе англичане использовали свои быстро накопленные богатства для того, чтобы купаться здесь в роскоши, и потому Калькутта, «город дворцов», может заслуженно похвастаться самыми грандиозными резиденциями во всей Индии. В самом центре города находится майдан, огромное, поросшее травой поле диаметром около пяти километров. С одной стороны к нему примыкают прекрасные проспекты, по сторонам которых возвышаются величественные особняки, клубы и отели.

Главная транспортная артерия города – Чоуринги, на которой расположены Гранд отель и знаменитый ресторан Фирпо, а также степенный, величественный Бенгальский клуб, гигантское здание которого по великолепию соперничает с резиденцией губернатора.

К северу от майдана пролегает дорожка одного из красивейших в мире ипподромов с тенистым участком для выгула лошадей и солидно устроенными трибунами. Скачки являются здесь самым популярным спортом. Ипподром принадлежит конноспортивному клубу Калькутты. Сооружения ипподрома мало уступают своим аналогам в Жокейном клубе Парижа или в английском Аскоте. Соревнования рысаков лучших пород проводятся здесь практически круглый год. Специальная муссонная дорожка приспособлена для того, чтобы выдержать ливни муссонных периодов.

С ростом территории и значения Калькутты появлялись все более роскошные резиденции, оазисы зеленых лужаек и цветников, окруженных высокими стенами, у ворот которых по стойке смирно стоят швейцары в ливреях. Самым изысканным районом является Элипор, расположенный за беговой дорожкой ипподрома. Там, по соседству с богатыми купцами и высокими чиновниками, проживали раджи и магараджи. В имперской Калькутте деньги легко доставались иностранцам. В течение долгих лет все европейцы за сравнительно короткое время могли с гарантией нажить приличные состояния.

Хотя сам город велик, его светское общество было достаточно узким, и все придерживались давно выработанного порядка. Центром общественной жизни были клубы и вечеринки, устраивавшиеся в частных резиденциях. Местом встреч служил ипподром. Рысаков держали не только самые богатые люди. Даже молодые стажеры, занятые в крупных фирмах города, в партнерстве с друзьями могли позволить себе держать одну-две лошади.

В социальной иерархии важным фактором были не только деньги, но и членство в приличном клубе. Чтобы принадлежать к избранному социальному слою и иметь доступ к его изысканным вечеринкам, встречам на ипподроме и клубной жизни, надо было быть англичанином или просто европейцем.

Зима в Калькутте – лучшее время года. В этот сезон сюда приезжал вице-король Индии, и в его честь устраивался пышный прием «дурбар», на который прибывали все правители восточной части Индии. Магараджи со всеми регалиями, сопровождаемые адъютантами, придавали таким приемам особую пышность и торжественность. Калькутта была крупнейшим городом британской империи после Лондона.

Даже сегодня этот город является настоящим памятником колониализму. На майдане располагаются многочисленные скульптуры, напоминающие о былом величии империи. Среди них – статуи сэра Джона Лоуренса, «спасителя Пенджаба», Кэннинга, который, по словам одного автора книги, «вел империю через бурные волны мятежей к спокойным водам материального и морального прогресса».

Мемориал Виктории, огромное, спорное в плане архитектурной красоты, сооружение из белого мрамора, нечто вроде гибрида между Тадж Махалом и парижским Сент-Луи дез Инвалид, придает городу оттенок барокко. Недалеко от него высится собор святого Павла, построенный в нео-готическом стиле. Это сооружение страдает от сезона муссонов и близости к пальмам, но, тем не менее, вызывает ностальгические чувства.

Между этими монументами бродит священный скот в поисках «добавки» к своему регулярному рациону зелени и фруктов, которые они тащат с лотков торговцев.

Несмотря на колониальный характер города, до независимости не столько гражданские служащие, сколько «барра сахибы» («большие белые господа»), т. е. крупные магнаты делового мира метрополии искали в этой роскоши забвения от местных климатических трудностей.

Будучи не более веселым и космополитичным городом, чем, к примеру, Шанхай, Калькутта отличалась от других городов Индии большей изысканностью и живостью. Она быстро стала центром развлечений и роскоши, прославившимся на всем Востоке.

Еще в 1750 г. авторы публикаций критиковали калькуттских женщин за пренебрежение танцами, «которые не допускаются из-за климатических условий». Зато конные скачки здесь давно получили популярность, а калькуттская лотерея, предшественник ирландского тотализатора, уже много лет выплачивает удачливым игрокам самые высокие в мире призовые.

Смыв накопившуюся во время нашего путешествия грязь, мы с Мари-Клер пошли в итальянский кафе-ресторан Фирпо на Чоуринги. Наряду с учрежденным Борисом Клубом-300 это заведение останется символом той быстро исчезающей эры.

Выходящий на авеню первый этаж Фирпо оформлен по типу первоклассных кафе Рима и Венеции. Мраморные колонны, поддерживающие позолоченные потолки, бесконечно отражаются в венецианских зеркалах, искрящихся зайчиками от серебряных приборов, расставленных на многочисленных столиках. С одной стороны в больших стеклянных лотках выставлены шоколад, пирожные и конфеты, слава о которых в дни вице-королей широко распространилась по миру. Независимо от того, находились ли члены королевской семьи или искушенные магараджи вблизи или за тысячи километров от Калькутты на территории Индии, на их столах всегда были наборы шоколада от Фирпо, которые за большие деньги пересылались по железной дороге в запечатанных коробках и грузились так аккуратно, словно были сделаны из золота.

В ожидании Бориса мы компенсировали вынужденную диету в Катманду, вкусив некоторые из многочисленных сортов мороженого, которое также прославило итальянских шеф-поваров этого ресторана.

В тот вечер Борис так и не появился. Я не был особенно удивлен этим, т. к. он никогда не отличался пунктуальностью. Даже в отеле Ройэл он редко появлялся в оговоренное заранее время. Теперь, когда он, вероятно, находился в сотнях километров от нас, я был уверен, что он уже не приедет. Не было сомнения, что случилось что-то непредвиденное, например, пожар в отеле, или, что более вероятно, неожиданно к нему приехал какой-нибудь старинный друг из Китая или Одессы.

На следующий день в обеденное время я вновь направился в ресторан Фирпо и по красному ковру поднялся на второй этаж.

– Вы не знаете, приехал ли г-н Лисаневич? – испытующе спросил я метрдотеля.

Он окинул меня бесстрастным взглядом.

– Г-н Лисаневич из Катманду, – пояснил я.

– Так вы имеет в виду г-на Бориса! А что, вы ждете его?

– Да.

В ту же минуту метрдотель быстро прошел через отделанную хрусталем дверь в большой обеденный зал. Там, за обедом сидело не менее сотни нарядно одетых людей, многие из которых были в летах. Их обслуживали официанты в тюрбанах, из-за чего казалось, что в этом мраморном зале, с его хрустальными люстрами напоминавшем венецианский дворец, проходит бал-маскарад.

Стоя у двери, я ожидал, что метрдотель вернется вместе с Борисом. Но, к моему удивлению, он поспешно вернулся с управляющим и целой группой людей, и не успел я узнать, в чем дело, как мне пришлось пожимать десятки рук и провести небольшую пресс-конференцию.

Все в один голос спрашивали меня, когда приезжает Борис и где он остановится. Словом, поднялась целая буча, что свидетельствовало о невероятной его популярности, которую нисколько не притупило уединение Бориса в Катманду.

А минут десять спустя я был спасен от дальнейших объяснений самим Борисом, появившимся, когда я вел оживленную беседу с его друзьями в баре. Все мы были приличествующим образом одеты в темные костюмы с галстуками и маленькими глотками попивали бренди, когда с триумфом появился он в пестрой походной безрукавке, которая выглядела, по меньшей мере, странно, тысячекратно отражаясь в солидных зеркалах ресторана. Так прибыл Борис.

Я заметил в нем еще кое-что, резко контрастировавшее с поведением присутствовавших. Среди них были чайные плантаторы из Ассама, горько жаловавшиеся на нынешнее катастрофическое положение индийской экономики, менеджеры крупных фирм, отчаянно пытавшиеся вывезти свои капиталы из Индии, продать свои огромные виллы в Элипоре и вернуться «на родину» в Англию.

В разговоре с ними постоянно слышалось напоминание о «славных прежних днях», и меня удивило, что представители индийской элиты больше всех критиковали нынешнее правительство и жалели о прошлом Калькутты. Сначала я не мог понять причины этих жалоб, т. к. Калькутта казалась такой большой и современной по сравнению с Катманду, а жизнь в ней была гораздо роскошнее, чем в Европе, по крайней мере, для немногих избранных.

Но, приглядевшись к городу поближе, я заметил, что все его учреждения понемногу приходят в упадок. Город дворцов превращается в город призраков. Те, кто здесь остался, казались удрученными. И среди этих людей лишь Борис выделялся динамичностью и энтузиазмом. Он выглядел лет на десять моложе всех окружающих лиц его возраста и никогда не ныл о прошлых днях.

Тут же в ресторане Борис договорился о том, чтобы нам выдали билеты на послеполуденные скачки. Таким образом, мы получили возможность посетить аристократический королевский конноспортивный клуб. Все это было сделано без затруднений, т. к. и секретарь и президент клуба были близкими друзьями Бориса.

В черном лимузине секретаря клуба мы проехали через майдан к большим кованым чугунным воротам клуба. В нем сохранялся дух величия Калькутты периода ее расцвета. В судейской ложе ипподрома все приветствовали Бориса как старинного друга, которого им крайне недоставало. Нам разъяснили программу скачек и, просматривая список владельцев рысаков, я с удивлением обнаружил, что среди них часто встречались фамилия премьер-министра Бутана Джигме Дорджи и фамилии многочисленных магараджей.

На трибунах пестрели нарядные сари и элегантные платья от ведущих парижских кутюрье. Я с удовольствием отметил, что моя приятельница Тесла Дорджи, супруга бутанского премьер-министра, превосходила всех прочих дам своим длинным, весьма современным и элегантным платьем из тибетского шелка.

И все же в атмосфере, царившей на ипподроме, было ощущение какой-то ностальгии, и я легко мог представить себе еще более поразительное значение, которое имели такие ассамблеи в те дни, когда магараджи еще были во главе штатов размером в небольшие европейские государства. Как кто-то довольно вульгарно заметил: «Теперь мы даже не можем ввозить лошадей из Англии! Это же, как вы понимаете, связано с иностранной валютой!».

Конечно, это было не единственной и не самой обоснованной жалобой из тех, что я слышал, но в ней ясно прослеживалась тоска о том пике роскоши, который верхние слои калькуттского общества знавали в те дни, когда эти же самые и многие другие люди с энтузиазмом корпели в Клубе-300 над каталогами породистых рысаков, лучших из которых они приобретали в Ирландии и Англии, откуда их везли за тридевять земель по морю ради развлечения новых владельцев на скачках по выходным дням.

Теперь, когда вместе с Борисом я обходил места былых достопримечательностей города, те дни ушли в Лету.

* * *

Это произошло более тридцати лет назад, в 1934 г. в то время, когда у Бориса и Киры был первый ангажемент в столице Бенгалии. Тогда Борис впервые упомяянул в разговоре с видным представителем «сливок» калькуттского общества Алленом Локартом (позднее ставшим сэром Алленом Локартом), что его удивляет тот факт, что во втором по значению городе британской империи нет приличного места, куда можно было бы пойти после двух часов дня, когда в учреждениях заканчивается работа.

– А почему бы вам не попытаться учредить такой клуб? – предложил Локарт.

Несколько дней спустя в Фирпо, где выступал Борис, он встретился с одним из калькуттских богачей Дж. К. Махиндрой, служившим менеджером по сбыту крупнейшей фирмы Тата, бывшей торгово-промышленным гигантом Индии. Ее владельцем и главой был знаменитый парс из Бомбея г-н Дж. Р. Д. Тата, мультимиллионер, чье огромное состояние складывалось из дивидендов, получаемых в таких отраслях, как авиаперевозки, металлургическая промышленность и разнообразная торговля. Ему-то и еще одному богатому джентльмену д-ру Рао Борис предложил учредить клуб для европейской и индийской элиты. Эта идея воплотилась в жизнь после возвращения Бориса из Китая.

В 1936 г. Борис приехал на уик-энд в Калькутту из Муссури. Его мать прислала ему письмо из Франции (где жила с сыном Александром после эмиграции из России в 1928 г.), в котором настоятельно просила его встретиться с дальним родственником семьи Джоном Уолфордом. Г-н Уолфорд, давно живший в Калькутте, был директором имевшей высокую репутацию пароходной фирмы «Блэкер и Ко».

В итоге, приехав в субботу в Калькутту, Борис направился на ипподром, где и встретился с Джоном Уолфордом, который представил его ряду представителей городской элиты. Они обсудили вопрос об учреждении клуба. Уолфорд договорился с Дж. К. Махиндрой встретиться за ужином у Фирпо в тот же вечер. После скачек Уолфорд подвез Бориса в отель Грейт Истерн, где нашему герою пришлось одеть «черный галстук», без которого нельзя было обойтись в такого рода делах.

Выходя из такси, Борис умудрился прищемить дверцей руку. От боли он не успел даже застонать, как водитель, заметив, что дверца приоткрыта, попытался захлопнуть ее, вторично больно защемив Борису пальцы.

Таким образом, рождение Клуба-300 в тот вечер было в прямом смысле болезненным, т. к. обсуждая свой план с Дж. К. Махиндрой, Борис держал свои пораненные пальцы в стакане со льдом, который прятал под столом.

Тем не менее, по-видимому, обсуждение было плодотворным. Махиндра увлекся идеей Бориса и предположил, что при содействии друзей сумеет найти поддержку такому предприятию, которое многим показалось бы глупым, т. к. речь шла не об учреждении еще одного европейского клуба, которых в городе и так хватало, а смешанного индо-британского.

В Калькутте в то время было больше клубов, чем в любом другом городе региона. Если в Англии функционировало множество частных клубов, то в Индии и британских колониях их было еще больше. Известный историк Г. У. Форрест отмечает, что в Индии «англичане, к сожалению, подражают роскошному стилю жизни знати империи моголов, и эта роскошь и великолепие стали рассматриваться как необходимость».

В числе самых знаменитых был Бенгальский клуб, элегантное заведение на Чоуринги. Членство в клубе дозволялось только «барра сахибам» (белым господам). Рациональный и традиционалистский, этот клуб никогда не позволял женщинам вторгаться в его степенную обитель, а когда по случаю его столетнего юбилея женщин все же пригласили, группа старейших его членов выбыла из клуба, с омерзением отнесясь к тому, что их святилище будет осквернено слабым полом. Это было заведение, предназначенное только для белых, и не могло быть и речи о допуске индийцев, какими бы богатыми и влиятельными они не были.

Что касается королевского конноспортивного клуба, куда Борис сводил нас, то это было также сегрегированное учреждение. Будучи одним из богатейших, он получал значительные средства, имея процент от контрольного пакета акций ипподрома. До появления ирландских тотализаторов клуб играл в лотерею на Дерби, и пулька тотализатора калькуттского клуба составляла несколько сотен тысяч английских фунтов. Получая по десять процентов со всех ставок, конноспортивный клуб накопил весьма приличные средства.

Имелся также Сатедэй-клуб для молодых людей из крупного купечества. Отбор членов клуба был очень скрупулезным, и в членстве категорически отказывали не только индийцам (об этом не могло быть и речи), но и мелким торговцам любой расы. В то время крупное купечество и мелкие торговцы составляли четко определенные слои в многослойном «пироге», составлявшем калькуттское общество.