Текст книги "Мария Медичи"

Автор книги: Мишель Кармона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Мрачные предсказания

Генрих IV не предпринимал никаких особых мер предосторожности, считая, что король принадлежит народу, и в том, что касалось его безопасности, полагался на Господа.

Конечно же, он понимал, что не умрет в собственной постели. Слишком многим мешал король Генрих. Даже обращенный в католичество, он вызывал недоверие у Испании, папы и всех тех, кому еще были дороги воспоминания о временах лиги. Апологеты тираноубийства оправдывали осуждение и смерть короля, подозревавшегося в неверности католичеству.

Сплошь и рядом появлялись сочинения и астрологические предсказания о смерти короля в 1610 году на пятьдесят девятом году жизни. В 1609 году испанский теолог Олива в книге, посвященной королю Испании Филиппу III, объявил, что в 1610 году Генрих IV умрет.

В общем, как пишет Мишле, «можно было спокойно предсказывать, что он будет убит. Каждый в это верил, так думал и действовал в соответствии с этим. По сути дела, предсказание отражало реальность, оно предлагало фанатикам идею и укрепляло в исполнении неизбежного – якобы того, что было предписано свыше».

С 1603 года прекратились заговоры против жизни короля, однако в 1609 году смутные времена лиги, казалось, снова вернулись. Иезуиты призывают католиков к оружию и постоянно обвиняют короля в «сговоре» с протестантами. Яснее ясного, зреет новый заговор. Становится известно, что гонец от герцога д’Эпернона – Равальяк, заявил, будто убьет короля. Иезуит отец Алагон – племянник первого министра Испании – поклялся убить короля на охоте.

Генриху IV донесли обо всех приготовлениях. Несмотря на беззаботность, он принял-таки некоторые меры предосторожности и попросил Сюлли приготовить ему апартаменты в Арсенале. Мишле возмущался: «Государь, которого боялась вся Европа, дошел до того, что не спал у себя дома». Всегда очень веселый король все больше мрачнел. К тому же в феврале-марте 1610 года Мария Медичи несколько ночей подряд видела сон, что короля убивают двумя ударами ножа. Генрих ограничился отговоркой, что не стоит верить снам, но кожей чувствовал роковую неизбежность.

Он долго сопротивлялся неоднократным просьбам Марии короновать ее. Единственной выгодой отсюда было укрепление власти Марии Медичи в случае регентства, но даже мысль о регентстве была для короля невыносимой. Он считал, что, согласившись с вероятностью преждевременной смерти, собственноручно выроет себе могилу. Но неожиданно для всех король вдруг согласился на коронацию королевы и даже ускорил ее подготовку. Его отъезд в армию, назначенный на 19 мая, в любом случае заставлял передать гражданскую власть Марии, которая будет править страной в его отсутствие. Поэтому какая разница? Регентство из-за отъезда на войну или регентство в связи с кончиной… После нескольких переносов коронация Марии Медичи была назначена на 13 мая 1610 года.

Коронация Марии Медичи

Для Марии это был, вероятно, один из самых прекрасных дней в ее жизни. «Я хотела бы, чтобы ты присутствовал, – сказала она после смерти короля чрезвычайному послу Великого герцога Тосканского, – потому что это лучше всего могут делать во Франции. Как будто находишься в раю».

До последнего дня король сомневался. Он говорил Сюлли о предчувствиях, что коронация приведет к крови и трауру. Но во время церемонии в Сен-Дени он был странно весел. Можно было подумать, что король смотрит представление.

Торжественность обстановки несколько нарушили неприятные происшествия: перед началом церемонии разбилась плита, закрывавшая вход в королевскую усыпальницу, во время самой церемонии чуть было не упала корона, а в следующую ночь над окнами королевских апартаментов летала и ухала сова.

В эти предзнаменования король вложил и свою лепту. Во время церемонии он взял дофина на руки и сказал, показав присутствующим: «Господа, вот ваш король». Позже вспомнят, что семь или восемь раз он как бы между прочим назвал королеву «Мадам регентша».

Глава VI
НОЖ РАВАЛЬЯКА

Убийство Генриха IV

Генрих IV страшился ночи с 13 на 14 мая 1610 года, которая, по предсказаниям астрологов, была для него крайне опасна.

Всю ночь 13-го он никак не мог успокоиться. 14-го утром его навестил сын Вандом. Он был встревожен. Некий Лабросс предсказал, что Генрих IV сегодня же умрет. Король деланно рассмеялся. Вандом рассказал Марии Медичи о своих опасениях и умолял короля никуда не выходить.

Днем Генрих не знал, куда себя деть: нерешителен, рассеян, едва выдавливает слова, ходит взад-вперед. После обеда сон к нему не идет. Бьет четыре часа. Гвардеец советует ему прогуляться. Король приказывает запрягать, потому что решает навестить больного Сюлли в Арсенале.

Но вдруг передумывает. Он не решается ехать. «Я не знаю, что со мной, – говорит он королеве, – но я не могу отсюда выйти». Три раза он прощался с Марией Медичи, целуя ее, и три раза возвращался в смятении. Королева попыталась его удержать: «Останьтесь, умоляю вас, вы завтра поговорите с г-ном де Сюлли». Но Генрих ответил, что не заснет, пока не выскажет ему все, что у него на сердце.

Наконец карета выехала из ворот Лувра. Внезапно Генрих опять передумал: он поедет к Сюлли позже; все думают, что он решил навестить дочь финансиста Поле – рыжеволосую ослепительную красавицу, прозванную Львицей: он хотел сделать ее любовницей своего сына Вандома, гомосексуальные наклонности которого крайне огорчали короля.

Погода хорошая, верх кареты открыт. Генрих сидит в глубине, между Монбазоном и герцогом д’Эперноном, он читает письмо. На улице Ферронри карета остановилась – пробка.

От самого Лувра за каретой шел человек. Это был Равальяк. Догнав экипаж, он вскочил на каменную тумбу и ударил Генриха IV ножом.

«Я ранен!», – воскликнул король, подняв руку. Этот жест оказался роковым – Равальяк нанес королю второй удар, поразив его сердце. Генрих IV умер на месте. Д’Эпернон прикрыл его плащом и, крича, что король всего лишь ранен, повернул карету назад в Лувр.

В половине пятого тело Генриха внесли в его небольшую спальню на втором этаже.

В это время мигрень держала Марию Медичи в ее кабинете. С королевой беседовала мадам де Монпансье. Никому не пришло в голову предупредить дам. Услышав шум в соседней комнате – спальне короля, – королева просит мадам де Монпансье выяснить, в чем дело. Та открывает дверь и, немедленно поняв, что происходит, резко захлопывает ее. Понимая, что произошло великое несчастье, королева восклицает: «Мой сын!». Мадам де Монпансье пытается ее удержать, говоря: «Ваш сын жив!» Но Мария грубо отталкивает ее, идет в комнату и видит на постели тело Генриха. Лицо короля стало уже восковым. Мария едва не потеряла сознание.

Мадам де Монпансье вместе с камеристкой с трудом уводят королеву в ее кабинет и хотят уложить в постель. Входит герцог д’Эпернон, падает на колени перед королевой и уверяет, что, возможно, король не умер. К королеве устремляются Бассомпьер, герцог де Гиз и обершталмейстер Бельгард. Все на коленях и по очереди целуют ей руку. Мария рыдает, и нет ничего, что могло бы ее успокоить.

Но надо взять себя в руки. Пришедшие тем временем канцлер Вильруа и Жаннен советуют ей, какие из приказов следует отдать и какие меры принять.

Это одна из версий. Согласно другой, Мария Медичи узнала новость, услышав: «Он убит!», брошенное Кончини. Сен-Симон утверждает, что «всем известно, с каким самообладанием королева и ее приближенные узнали сразившую их роковую весть, сообщенную им столь холодно и по меньшей мере без соблюдения каких бы то ни было приличий».

До девяти часов вечера все будут думать, что король ранен. Д’Эпернон, генерал-полковник от инфантерии, укрепил Лувр и расставил гвардейцев на Новом мосту и на подходах ко Дворцу правосудия. В сопровождении герцога де Гиза он отправляется в парламент. Скоро пробьет час Марии Медичи.

Около шести вечера сообщили маленькому дофину. Теперь он король Людовик XIII. Узнав о смерти отца, малыш заплакал и воскликнул: «Ах, если бы я был там с моей шпагой, его бы не убили!» Мария оставляет его спать в своей спальне. Сын с нею, и все спокойно в потрясенном Париже.

Завтра Мария станет регентшей.

Равальяк

Франсуа Равальяк родился в Ангулеме в 1578 или 1579 году. Лакей парламентского советника, он стал позже, как и его отец, ходатаем в суде. На какое-то время он поступил в монастырь фельянов, но бьющая через край религиозная экзальтация, видения, кликушеские, но бессвязные высказывания явились причиной, по какой его через несколько месяцев выставили за ворота. В Ангулеме он слыл человеком странным. Мягкость в поведении резко контрастировала с физиономией висельника. Физически сильный и высокий, крепкого телосложения, с руками молотобойца, жесткими волосами и густой бородой черного цвета с рыжеватым отливом. Лицо аскета с горящими глазами дополняет дьявольский вид. Из-за такой внешности его однажды обвинят в убийстве, через год он выйдет из тюрьмы, с него будут сняты все подозрения, но вскоре снова попадет туда, потому что погрязнет в долгах.

В тюрьме изучает теологию, пишет мистические стихи, его продолжают посещать видения. Он мучительно ищет ответ на вопрос: в каких случаях христианин имеет право убить короля, врага папы?

Вышедший из тюрьмы Равальяк становится местной знаменитостью. Герцог д’Эпернон, губернатор Ангулема, заинтересовался его судьбой и отправил в Париж выступить ходатаем на своем столичном процессе. По дороге он заезжает в замок Мальзерб взять письма у графа д’Антрага. Маркиза де Верней тоже передает ему письма в столицу.

В Париже Равальяк два месяца живет у компаньонки Анриетты, Жаклин д’Эскоман, занимается процессом д’Эпернона, гуляет по городу, ходит в церковь. В 1608 году на улицах обсуждали приезд чрезвычайных посольств из Испании и Голландии, чтобы король рассудил бесконечный конфликт Мадрида и его подданных кальвинистов, восставших против его власти. Некоторые одобряли расположение короля к протестантской Голландии. Другие были возмущены помощью короля Франции, который называет себя католиком в этой нации еретиков, в борьбе против католической Испании.

В церквях бесчинствовали проповедники, осуждая нарушение Нантского эдикта: он запрещал гугенотам проводить богослужения менее чем в пяти лье от Парижа. Но король разрешил построить им свой храм в Шарантоне – у самых ворот Парижа. На протесты парламента король небрежно заметил, что отныне Шарантон находится в пяти лье от столицы. Позже Равальяк скажет, что к покушению на жизнь короля его подтолкнули «слышанные мной проповеди, из которых я узнал причины, по которым надо убивать королей».

В 1609 году Равальяк уже готов убить короля. Но одновременно с этим испытывает некоторые сомнения и угрызения совести. Тем не менее за год до преступления он принял решение выполнить любой ценой миссию, которая ему уготована свыше.

Он следит за поездками короля. Однажды подошел к нему около кладбища Невинноубиенных. На суде он скажет, что в этот день собирался не убивать короля (не был вооружен), а просто спросить, правда ли, что Генрих хочет воевать с папой и гугеноты готовят избиение добрых католиков. Перед тем как совершить убийство короля, он должен был из его уст собственных услышать признание о дурных намерениях.

Позже он хотел было отказаться от своего замысла и снова поступить к фельянам или к иезуитам, но его не приняли. Ближе к Пасхе 1610 года Равальяк возвращается в Ангулем. Но нет мира в душе его. Он чувствует, как невидимая сила отбрасывает его от алтаря. Теперь у него не осталось сомнений: только убийство короля, по воле Господа, вернет его в лоно церкви, и он устремляется в Париж выполнить свою миссию. В апреле его снова одолевают сомнения, возвращают назад в Ангулем. Но увиденное по дороге распятие напоминает ему о долге. Он возвращается в столицу. 14 мая 1610 года около четырех часов пополудни на улице Ферронри Франсуа Равальяк бросился к королю и убил его двумя ударами ножа.

Многие соглашались, что не обошлось без иезуитов, которые еще 200 лет назад провозгласили тезис о законности тираноубийства.

Знамения

Странные знамения сопровождали смерть короля. В своих МемуарахРишелье приводит их с особой скрупулезностью.

14 мая монахиня аббатства святого Павла, около Бовэ, не явилась в трапезную обедать. Ее обнаружили в своей келье, заплаканную, потрясенную видением, предвещавшим неминуемую гибель короля. Во время вечерни видение повторилось: монахиня утверждала, что сию минуту видела короля, убитого ножом.

В тот же день в монастыре капуцинок одна из сестер, вдруг услышав звон колоколов, разрыдалась и сказала подбежавшим к ней монахиням, что колокола предвещают смерть короля. Все увидели, что монастырский колокол действительно звонил сам по себе.

В день убийства юная пастушка из Патэ (между Шатодуном и Орлеаном) пасла овец, как вдруг услышала голос, возвестивший ей, что в это мгновение убили короля. 14-летняя девочка даже не знала, какой такой король. Позже она приняла монашеский сан и стала настоятельницей монастыря госпитальерок в Париже.

Разумеется, видения никак не доказывали наличия заговора. Просвещенные люди той эпохи, и среди них Ришелье, толковали их как знамения, ниспосланные Провидением.

Прево из Питивье

В несколько ином свете видится дело прево из Питивье. В день убийства короля он наблюдал партию игры в мяч и после особенно удачного удара сказал с видом человека, который многое знает: «Сегодня последует удар получше». Позже он спросил, который час, и громко объявил: «Осталось недолго, если уже не свершилось».

Когда стало известно о смерти короля, люди, слышавшие эти слова, углядели связь между событием, потрясшим королевство, и высказываниями прево. Об этом донесли канцлеру, который его арестовал и заключил в парижскую тюрьму. Наутро прево был найден в своей камере повешенным на шнурке, перекинутом через балку. Далее выяснилось, что у прево было два сына иезуита, а сам он был связан с цирюльником д’Антрага и маркизы де Верней.

Мертвые не говорят. Более серьезными оказались разоблачения Жаклин д’Эскоман, в результате которых возникло подозрение в возможном участии Марии Медичи в заговоре с целью убийства короля, ее мужа.

Компромат на королеву?

Знала ли Мария о заговоре против Генриха IV? Если да, какова ее роль – стороннего наблюдателя или активного участника? Некоторые не колеблясь сразу же начали подозревать Марию Медичи.

Сюлли утверждает, будто летом 1609 года Генрих говорил ему, что «Кончини ведет переговоры с Испанией, Пасситея, приставленная Кончини к королеве, заставляет ее короноваться, а он прекрасно понимает их планы, которые увенчаются успехом только в случае его смерти, и, наконец, он совершенно точно знает, что его убьют».

8 мая 1616 года королева-мать и юный Людовик XIII подписывают с бунтующими принцами Лоденский мир, в одной из статей которого предусматривается пересмотр дела о смерти Генриха IV. Это доказывает, что, во-первых, проведенное в 1610 году следствие считалось неудовлетворительным, а во-вторых, потребовалась гражданская война, чтобы заставить Марию Медичи возбудить пересмотр этого дела. Кого она хотела прикрыть? Были ли у нее личные причины для беспокойства? Но дело так и не было возбуждено.

В мае 1617 года на процессе Леоноры Галигаи среди прочих судьи внезапно начали задавать ей вопросы о смерти короля. Знала ли она о заговоре против Генриха IV? Не желала ли она и ее муж смерти короля? Защита Леоноры была весьма ловкой, и судьи многого не добились. Но раз спустя семь лет после убийства в ближайшем окружении королевы искали нити, которые могли бы привести к настоящим преступникам, то это значит, что огромное подозрение пало на саму Марию.

В более поздние времена самый большой вклад в развитие этой точки зрения внес Мишле, не любивший Марию Медичи. Два с половиной века спустя он описывал эту эпоху со страстной ненавистью по отношению к итало-испанской ультрамонтанской партии, в которой главным действующим лицом считал Марию – нечто вроде Троянского коня при Генрихе IV. Когда речь шла о женщинах, король Генрих терял обычную ясность суждений. Поэтому почти всего можно было добиться через его жену: возвращения иезуитов, франко-испанских браков, предательства германских князей-протестантов, безусловного возврата Франции в лоно церкви.

Убийство Генриха становилось выгодно, прежде всего, Испании, папе и Марии, которую объявили регентшей.

В «странной смерти Генриха IV» следовало бы вести два следствия по делу Равальяка и Марии Медичи.

Обвинение строится на показаниях Жаклин д’Эскоман, приютившей Равальяка в Париже. Узнав из его откровений о намерениях убить короля, она попыталась немедленно предупредить Марию Медичи лично, но все ее попытки оказались неудачными (королева согласилась ее принять, но вдруг уехала из Парижа), потом через иезуита – духовника короля, потом через Маргариту де Валуа. Последняя говорила с королевой и герцогом д’Эперноном. Когда д’Эскоман начала обвинять Анриетту д’Антраг и герцога д’Эпернона в организации заговора против короля, ее арестовали и препроводили в Консьержери, где немедленно допросили. Она обвинила Анриетту д’Антраг в убийстве прево из Питивье, потом доказала, что маркиза принимала убийцу короля у себя в замке Мальзерб, встречалась с герцогом д’Эперноном, из замка Мальзерб шли письма в Испанию, наконец, герцог лично знал Равальяка и давал ему поручения. Но дама так и не смогла показать записку, в которой Анриетта просила ее приютить Равальяка в Париже. Поэтому мнения разделились и сторонники герцога подвергли заявления д’Эскоман осмеянию. В середине 1611 года вынесен приговор: д’Эскоман приговорили к пожизненному заключению, несмотря на давление со стороны герцога д’Эпернона, который добивался вынесения смертного приговора за лжесвидетельство. В 1618 году после убийства Кончини Люинь перевел даму из тюрьмы в монастырь, где она и умерла.

Через некоторое время после этих событий Анриетта д’Антраг появилась при дворе, где Мария Медичи приняла ее весьма милостиво. В 1618 году дело д’Эскоман сгорело во время пожара во Дворце правосудия, а в 1622-м дочь Анриетты д’Антраг вышла замуж за сына герцога д’Эпернона: церемония бракосочетания происходила в присутствии Марии Медичи.

Доказывает ли это, что Мария действительно была замешана в заговоре герцога д’Эпернона и Анриетты д’Антраг? Даже враждебно настроенный по отношению к ней Сен-Симон не осмеливается этого утверждать и высказывает весьма осторожное сомнение: «Говорили, что Мария Медичи, в своей яростной ревности подталкиваемая Кончини, дошла до союза с мстительной любовницей, причем обе они находились под испанским влиянием, а Генрих IV стал их жертвой».

Суд и казнь Равальяка

Д’Эпернон приказал не убивать Равальяка, а арестовать и препроводить в особняк Реца. Но пленник оказался слишком болтлив, и его перевели в Консьержери. Во время следствия допросы чередовались с пытками испанским сапогом. Собственно, все было ясно, но следовало лишь установить, были ли у него сообщники или подстрекатели иностранцы. Равальяк твердил, что действовал в одиночку. После вынесения смертного приговора его в телеге для перевозки мусора должны были доставить к месту казни – на Гревскую площадь (ныне площадь городской ратуши).

Сначала убийца короля со свечой в руке был отведен в собор Парижской богоматери для публичного покаяния. На Гревской площади в присутствии огромной, враждебно настроенной толпы его привязали к решетке, серой сожгли кисть, в которой он держал нож, затем рвали тело калеными щипцами: только тогда он застонал. Потом в раны залили кипящую смесь воска, серы и свинца. Под радостные вопли толпы Равальяк вдруг осознал роковую ошибку своего деяния: «Я от всего сердца раскаиваюсь в своем поступке. Я был совершенно уверен, что моя жертва будет с благодарностью принята народом, а он предлагает лошадей, чтобы меня разорвать». Равальяк просил отпущения грехов. Потом его привязали к лошадям для четвертования. По окончании казни толпа завладела частями тела преступника, их разрубили на куски и сожгли.

Провозглашение регентства

У Генриха IV были намерения учредить Регентский совет под председательством Марии Медичи, но его убили и никакого решения принято не было. В таких неопределенных обстоятельствах все зависело от решимости окружения королевы. Главную роль здесь сыграл герцог д’Эпернон. Он и герцог де Гиз обеспечили порядок в городе, а затем д’Эпернон выступил в парламенте: он заявил советникам, что король неоднократно высказывал намерение доверить регентство своей жене, отправляясь на войну. Его заявление одобрил председатель парламента д’Арлэ, и тут же был составлен указ, по которому регентство во Франции до совершеннолетия короля передавалось Марии Медичи, королеве-матери.

На следующий день 15 мая 1610 года маленький Людовик XIII был разбужен в половине седьмого утра, отведен к мессе, а затем в парламент. Он ехал верхом на маленькой белой кобыле в сопровождении принцев, герцогов, епископов и дворян. Огромная толпа приветствовала его криками: «Да здравствует король!» В большом зале монастыря августинцев его ждали 124 советника, представлявших все палаты парламента.

Здесь же его мать в глубоком трауре, черная вуаль скрывает лицо. Когда Людовик XIII поднимается на возвышение, она опускается перед ним в реверансе: отныне он – король. Мальчик садится на трон. Ступенькой ниже располагаются принцы крови: Копти и шестилетний герцог д’Энгиен, сын графа Суассона. Отсутствие в Париже принцев Суассона и Конде облегчило провозглашение регентства, но потом очень тяжело скажется на правлении Марин Медичи и спокойствии в королевстве. Еще ниже сидят герцоги Гиз, Монбазон, Сюлли и коннетабль Монморанси, в самом низу – маршалы Франции.

Первой взяла слово Мария Медичи. Ее речь кратка и тщательно продумана: «Господу было угодно призвать к себе нашего доброго короля. Я привела к вам короля, моего сына, чтобы просить вас заботиться о нем, как велит вам ваша обязанность и ваш долг по отношению к Памяти его отца и стране. Я желаю, чтобы в своих делах, он следовал вашим добрым советам и предостережениям, которые я прошу вас ему давать в согласии с вашей совестью».

Теперь настала очередь Людовика XIII. Он произносит несколько фраз, которые его наставник де Сувре заставил выучить по приказу Марии: «Господу было угодно призвать к себе нашего государя и отца. Мы пришли сюда по совету королевы, нашей матери, чтобы всем вам сказать, что в ведении всех наших дел мы желаем следовать вашим добрым советам, надеясь, что Господь милостиво разрешит нам воспользоваться примером нашего государя и отца. Мы просим высказывать ваши мнения и сразу же вынести решение по поводу того, что мы поручили изложить г-ну канцлеру». Королю только восемь с половиной лет, это его первое появление на публике и он несколько запинается и мямлит. Присутствующие без особого к нему почтения начинают болтать и постепенно шум заглушает голос маленького короля.

Тишина восстанавливается, когда слово берет канцлер Сильери: он излагает причины, по которым регентство передается Марии Медичи, и просит парламент утвердить вынесенный накануне указ.

Затем д’Арлэ произносит панегирик в честь Генриха IV и Марии Медичи и в заключение говорит о необходимости передачи регентства Марии. Последним слово берет главный адвокат Сервен: он напоминает об указе, составленном в парламенте накануне вечером, предлагает его утвердить и разослать по всем округам.

Затем на трибуну возвращается канцлер и начинается голосование: начиная с маленького Людовика XIII, каждый сообщает ему свое решение. Присутствующие единодушно утверждают указ о регентстве: «Король доверяет своей матери королевство, чтобы она заботилась о его воспитании и столе и руководила делами королевства, пока он является несовершеннолетним».

Королевство пребывает в опасности, в монастыре августинцев царит тревожная атмосфера. Происходит единение герцога д’Эпернона и Сюлли, которые были в ссоре, герцога де Майенна и маршала де Бриссака, которые не разговаривали со времени вступления Генриха IV в Париж в 1594 году. Герцог де Гиз торжественно дает клятву верности королю и государству.

Председатель парламента д’Арлэ, поблагодарив присутствующих и поздравив Людовика XIII и королеву-регентшу, объявил заседание закрытым.

Мария Медичи возвратилась в Лувр, где парижане проходили перед телом Генриха IV, а маленького короля отвели в собор Парижской богоматери. По пути и в самом соборе многотысячная толпа горожан, ремесленников и бедноты приветствовала Людовика криками: «Да здравствует король!». После печали, в которую повергла народ весть о смерти Генриха IV, французы приободрились, объединившись вокруг живого маленького короля, символизирующего стабильность монархии.

За хрупким символом стоит Мария. У нее развязаны руки. Теперь она регентша и может править. Для нее настал момент невиданного торжества: какой реванш после стольких унижений от маркизы де Верней, публичных оскорблений от грубияна Сюлли! Теперь она подчинит себе Францию. Впереди ее ожидает почти семь лет практически безраздельного правления.

С помощью бывших министров своего мужа – Вильруа, Сильери и Жаннена – Мария Медичи уже взяла в свои руки бразды правления. Ко всеобщему удивлению, жизнь шла как обычно. Правительство работает, дело, начатое королем, продолжается как ни в чем не бывало, заканчиваются приготовления к военному походу в Клеве и Жюлье. С самых первых мгновений Мария Медичи правит так, что никто ни в чем не может ее упрекнуть.

Действительно, по мнению многих, она не слишком взволнованна после внезапной гибели Генриха IV. Современник замечает, что в день, когда тело короля выносили из Лувра для захоронения в Сен-Дени, Мария, наблюдавшая из окна за похоронной процессией, не была особенно печальна.