Текст книги "Мария Медичи"

Автор книги: Мишель Кармона

Памятная свадьба

20 сентября в Ливорно прибывает герцог де Бельгард в сопровождении сорока дворян, составляющих цвет французской знати. Он привез документы, необходимые для заключения брака по доверенности. Папа, который столько сделал для его осуществления, хотел было провести свадебную церемонию сам, но чтобы не откладывать ее, он отправил племянника, кардинала Альдобрандини, от его имени благословить брак во Флоренции.

Кардинал прибыл в столицу Тосканы 4 октября 1600 года. У ворот города его встречал Великий герцог. В свите шли монахи и белое духовенство, за ними – городские герольды, придворные и офицеры великого герцога, сам Великий герцог и кардинал. Далее – пятьдесят всадников, лучники, группа флорентийских дворян, багаж кардинала, еще группа флорентийских дворян, затем шестнадцать прелатов в сопровождении представителей самых благородных фамилий Рима. Заключали шествие пятьдесят дворян из личной охраны Великого герцога. У дверей собора кардинал преклонил колени на ступеньках и поцеловал протянутое ему распятие, после чего вместе со свитой направился во дворец Питти, где его ждал двор Великого герцога.

На следующий день в соборе Флоренции состоялась церемония бракосочетания. Кардинал занял место под золотым балдахином справа от алтаря. Мария Медичи – напротив кардинала рядом с дядей, великим герцогом, под другим балдахином слева от алтаря. Затем Бельгард подвел ее к кардиналу, а Великий герцог стал слева от него. Фердинанд показал доверенность короля Франции, позволяющую от его имени вступить в брак с принцессой Марией. Кардинал показал доверенность папы на проведение брачной церемонии. Два прелата громко огласили оба документа. Затем кардинал услышал «да» от Марии Медичи и Фердинанда и объявил их связанными брачными узами. По всему городу раздавались залпы пушек и стреляли из мушкетов.

Вчерашняя «незнатная невеста для Европы» теперь должна выполнить поставленные перед ней Великим герцогом, Испанией и папой задачи: родить детей Генриху IV, чтобы укрепить католическую партию во Франции и окончательно возвратить королевство в лоно римской апостольской церкви.

В вихре пышных празднеств, сменяющих друг друга, практически незамеченными проходят два события: дают первую в истории музыки оперу – ЭвридикаПери, а герцог Мантуанский, женатый на Элеоноре, сестре Марии Медичи, представляет новой королеве Франции молодого и необыкновенно талантливого художника, которого он принял к себе на службу – Питера Пауля Рубенса. Никто и не подозревает, что через двадцать пять лет он напишет для Марии Медичи знаменитую серию картин, представляющих хронику ее жизни.

Во дворце Питти состоялся грандиозный бал, за которым последовал роскошный и чрезвычайно утонченный ужин. Мясо подавалось выложенным в форме редких животных: слонов, жирафов, крокодилов. С оливковых деревьев свисали яблоки, сливы и самые редкие фрукты. Когда настало время подавать десерт, стол для почетных гостей разделился на две части и между ними как из-под земли появился еще один стол с фруктами и сладостями. Затем исчез и этот стол и на его месте появился другой, сверкающий драгоценными камнями, за ним третий – с фруктами и фонтанчиками по краям, а в это время в зал было выпущено около тысячи птичек. Хор славил добродетели Генриха IV и новой королевы Франции.

Прощай, Тоскана!

13 октября Мария Медичи выехала из Флоренции в Ливорно, где она сядет на корабль, который увезет ее в Марсель. За несколько часов до отъезда прибыл нарочный из Франции с письмом от Генриха: «Женушка, любите меня, и тогда Вы будете счастливейшей из женщин».

Марию сопровождают Великая герцогиня Кристина, государственный секретарь Великого герцога Белизарио Винта, ее личная камеристка Леонора Галигаи и молодой флорентийский дворянин Кончино Кончини, свита в 2000 человек и, конечно же, 350 000 экю приданого.

Мария Медичи навсегда покидает родную Тоскану. Слово флорентиецтак и осталось до сих пор синонимом двуличия и изворотливости. Не зря же во Флоренции родился Макиавелли. История княжества, и особенно захватившей в нем власть семьи Медичи, – это череда интриг, убийств и разврата. Медичи всегда стремились к союзу с Габсбургами – только император, теоретический сюзерен Италии, мог утвердить их титул великих герцогов, который они незаконно присвоили. Даже далекая от политики Мария всегда в глубине души считала Испанию и Австрию правомочными сюзеренами среди других стран Запада.

Тоскана – всего лишь маленькое княжество, но личное состояние семьи Медичи позволили Тоскане достойно выглядеть в ту эпоху на общем фоне. Это был мир, в котором все покупалось: убеждения, жизнь врага, дружба главы более сильного государства. У Марии Медичи все останется в памяти, когда после смерти Генриха IV она станет регентшей Французского королевства. Если воздействие оказывалось неэффективным, оставался последний довод – убийство. Семья Медичи прославила себя большим количеством такого рода деяний: дядя Пьетро, например, заколол кинжалом жену Элеонору, Паоло Джордано Орсини, герцог Браччано, задушил жену Изабеллу – тетку Марии, о недостойном поведении Изабеллы поведал ее мужу ее же брат – герцог Франческо-Мария I, отец Марии, любовница которого, Бьянка Капелло, ставшая впоследствии его второй женой, стремясь привязать к себе Великого герцога, купила трех еще не родившихся детей у их матерей: двое первых оказались девочками, которых она приказала задушить, а третьего – мальчика – предъявила Великому герцогу как его.

Таким образом, скрытность и отсутствие угрызений совести еще больше, чем знание изящной литературы и живописи, стали тем багажом, с которым Мария Медичи готовилась отправиться во Францию. Становится понятно, почему, рассматривая кандидатуры принцесс вместе с Сюлли, Генрих был особенно сдержан, когда речь зашла о Марии: «Говорят, что у герцога Флорентийского весьма красивая племянница, но она из самых незначительных княжеских домов христианского мира: всего шестьдесят или восемьдесят лет назад ее предки были лишь именитыми горожанами. Она из того же рода, что и королева Екатерина, которая принесла Франции и мне столько несчастий. Я опасаюсь этого брака: боюсь, что он принесет мне, моей семье и государству много зла». Скорее всего, эта встреча проходила в 1598 году. Спустя два года принцесса Тосканская, ставшая королевой Франции, направляется из Ливорно в свою новую страну.

Из Ливорно в Марсель

9 ноября 1600 года новая королева прибыла в Марсель. Марсельцы бесконечно обрадовались прибытию Марии Медичи в их город. На пристани в ее честь были развернуты красные ковры. Мария была несколько разочарована: Генрих ее не встречает. Хотя она знала, что, скорее всего, его не будет, она все-таки надеялась. Затем состоялся грандиозный и бесконечный прием в городской ратуше; балы, пиры, шествия заставили Марию забыть об отсутствии короля.

Великая герцогиня Тосканская официально передала принцессу и ее приданое, после чего отбыла в Ливорно. Белизарио Винта отправится в Лион, чтобы обсудить с королем и его министрами организацию двора королевы и некоторые политические и финансовые проблемы, заботившие Великого герцога Тосканского.

Путешествие в Лион

По дороге в Лион была сделана остановка в Экс-ан-Провансе. 6 ноября 1600 года Марии Медичи представили почти неизвестного поэта Франсуа Малерба. Он подарил государыне Оду на счастливое прибытие королевы во Францию:

 
Народы, наденьте на головы
Венки из всех цветов земли;
Народы, пусть этот прекрасный праздник
Навсегда заставит умолкнуть наши рыдания;
Вот она, прекрасная Мария,
Чудо Этрурии,
Она заставила солнце признаться,
Что во все времена,
С неба, в которое оно поднимается,
Никогда не сходило ничего подобного.
 

В поэме мы найдем поэтическое эхо пожелания забеременеть:

 
Вы родите нам дофина,
И вы сами однажды увидите,
Как всей земли хозяином
Сделают его любовь или оружие.
 

После такой изящной поэтической интермедии королева и ее свита продолжили свой путь в Лион. В дороге не обходится без неприятностей: при переходе вброд Дюранса утонул лакей, несколько знатных особ – среди них был посол Флоренции – потеряли равновесие и их сбило с ног течением. Целый день свита Марии Медичи переправлялась через реку, и в итоге основной багаж остался на южном берегу реки.

В Авиньоне Марии был оказан теплый прием. Здесь ее встречали иезуиты, изгнанные из королевства, – ее приезд нес им надежду.

Теперь Мария спешит в Лион, где она встретится с королем. В Валансе она получает письмо от Генриха, где он извещает ее о своем приезде в Лион 9 декабря.

3 декабря 1600 года Мария Медичи торжественно вступает в Лион. У городских ворот ее встречают губернатор и все именитые жители. Дома знати украшены гобеленами и золотым сукном. Вечером город светится от огней и факелов.

Взятием форта св. Екатерины закончилась война в Савойе. Теперь Генрих может ехать в Лион. Вечером 9 декабря он отправляется к коннетаблю де Монморанси и посылает предупредить королеву о своем приезде. Уже около восьми часов вечера.

В это время Мария ужинала в компании дона Антонио (сына, купленного Бьянкой Капелло), своего кузена дона Вирджинио, каноника Баччо Джованнини, посла Флоренции и мадам де Немур, которая рассказывала королеве о французских нравах.

Спрятавшись за спинами обершталмейстера и де Бельгарда, Генрих наблюдает за Марией. Ей сообщают о том, что король здесь. Она тут же встает и удаляется в свои покои.

Тогда Генрих выходит вперед и стучит к ней в дверь, говоря, что он король. Ему открывают, и взволнованная Мария падает к его ногам. Но Генрих подхватывает ее, обнимает, прижимает к себе и покрывает поцелуями ее лицо. После чего просит представить ему присутствующих, Леонору же он целует «по-французски».

Вскоре король заявляет, что хочет пить. Ему подают напитки и собранный наспех ужин. Отведав поданные яства, он галантно заявляет королеве, что своей красотой она превосходит портрет, который ему представили, а кроме того, создается впечатление, что «черты ее свидетельствуют о твердости и мудрости». Рассказывает о войне с герцогом «Несавойским».

Во время всей этой сцены королева, приглашенная за стол короля, наслаждается словами супруга, который выглядит именно так, как она и мечтала, – настоящий солдат, полный величия и достоинства, в кругу подданных, обнаживших перед ним голову.

Ужин закончен. Генрих дает понять Марии, что он устал, и приглашает проследовать в ее спальню. Еще несколько минут с приглашенными, после чего те откланялись и Генрих IV остался с королевой один на один.

На следующий день королева доверительно сообщает мадам де Немур и своему врачу, что «в конечном итоге, все прошло хорошо». Король не скрывает своего удовлетворения. Утром Мария Медичи представила ему Винту, который, в соответствии с протоколом, целует колено Генриха IV, приветствуя от лица Великого герцога и Великой герцогини Тосканских, поздравляет его с победами и просит официальной аудиенции для выполнения своей миссии.

Теперь оставалось провести «настоящую» церемонию вступления в брак, потому что во Флоренции был освящен брак по доверенности. Для этого в Лион приехал кардинал Альдобрандини.

Вот что Винта рассказывает о свадебной церемонии: «В воскресенье, 17 декабря, легат отслужил торжественную мессу. Со всего города собрался народ. В соборе присутствовали великий канцлер со всеми советниками и государственными секретарями, папский нунций, послы Испании, Венеции. Легата сопровождали кардиналы де Жуайез, де Гонди, де Жевр в парадном облачении, расположившиеся на скамье, покрытой коврами, чуть ниже легата, восседавшего под балдахином.

Торжественно явились король и королева. Их кресла стояли под балдахином, напротив алтаря. Король был в очень изящном белом камзоле жениха с вышитым воротничком, пахнущим духами и заколотым золотой брошью с бриллиантами, на голове маленькая изящная шапочка с пером цапли, расшитая драгоценными камнями. Поверх камзола накинут черный бархатный плащ, скрепленный золотыми цепями двух рыцарских орденов – св. Михаила и св. Духа. Король был очень красив, выглядел радостным и благочестивым, что, впрочем, не мешало ему с живостью и любезностью смотреть по сторонам, дабы почтить каждого милостью своего приветствия.

Королева была прекрасна в королевской накидке, на голове корона, украшенная сверкавшими камнями. Лиф ее платья весь кружевной, а само платье расшито золотыми лилиями по фиолетовому бархату. Королева держалась очень скромно, но с большим достоинством, была весела и любезна со всеми. Она общалась с принцами и принцессами очень учтиво, и по всему было видно, что ей привычно одаривать окружающих своей милостью с утонченной приветливостью, не унижая при этом сана.

Что до меня лично, то я не променял бы подобное зрелище на все золото мира. Когда месса закончилась, король и королева, рука об руку, опустились на колени перед легатом, прочитавшим над ними молитвы. После чего Их Величества, легат и кардиналы отправились обедать. Обед затянулся до самого ужина, а потом во дворце начались танцы.

Королеве еще три раза доведется надеть корону – во время вступления в Париж, на коронации в Сен-Дени и когда она умрет. Я прошу Господа, чтобы этот последний раз настал после многих лет счастливой жизни. Народу так хочется, чтобы у нее были дети: говорят даже, что она беременна. Король был без короны: ему надлежит надевать ее только два раза – на церемонии миропомазания и коронации и на похоронах».

Праздники и веселье не дали забыть о политике: кардинал Альдобрандини привез мирные предложения герцога Савойского. Был заключен Лионский договор, который положил конец итальянским притязаниям Франции.

21 января Генрих IV уехал из Лиона. Он направился в Фонтенбло, где его ждала Анриетта д’Антраг, решительно настроенная напомнить ему обещание жениться и потребовать объяснений по поводу брака с флорентийкой, которую всегда считала выскочкой. Но упреки и препирательства явно сменились на нечто прямо противоположное, потому что 27 октября 1601 года, ровно через месяц после того, как 27 сентября 1601 года Мария Медичи родила дофина Людовика XIII, Анриетта д’Антраг тоже родила сына.

Генрих IV в 1600 году

В 1600 году Генриху IV исполнилось 47 лет. Сражения и заботы преждевременно посеребрили его бороду и волосы. Даже в порванной, грязной и покрытой пылью дорожной одежде он сохраняет ту величавость, по которой сразу узнаешь в нем короля Франции. Он способен поставить на свое место тех, кто не выказывает ему должного уважения.

Сознавая свой королевский долг, тем не менее признает свои недостатки: «Неудивительно, что воспитанный в распутстве военных лагерей, я приобрел некоторые пороки. Слабости свойственны людям». Но при этом сама мысль, что он позволит им взять верх, возмущает короля: «Я брошу любовниц, собак, замки, празднества и удовольствия, но никогда не упущу ни единой возможности снискать почести и славу и сделаю все, чтобы меня не перестали любить мои подданные, которых я люблю как своих собственных детей».

В глубине души он очень мягок и вежлив, его непринужденность естественна. Самое большое удовольствие – прогуляться по ярмарке Сен-Жермен, поговорить с торговцами. Он обожал ходить в гости и всегда был душой общества. Не боялся, когда в ответ на свои подначки получал отпор, иногда даже грубый. Его чувство юмора было общеизвестно. Однажды пешком со свитой дворян он направлялся в Лувр и встретил женщину, ведшую корову. Он спросил, сколько стоит корова, и женщина назвала цену. Генрих сказал: «Это много, но я вам столько заплачу». Крестьянка кивнула на его разряженную свиту: «Сир, я же вижу, что вы не торговец скотом». На что Генрих с живостью возразил: «Да почему же мне не быть им, кумушка? Вы что, не видите всех этих телят, которые за мной идут?»

У посла Рудольфа II Габсбурга он спросил, есть ли у императора любовницы. «Если они у него и есть, – ответил тот, – император держит это в тайне». Генрих нисколько не смутился: «Правду говорят, что некоторые мужчины имеют так мало достоинств, что вынуждены прятать свои недостатки».

Под постоянной веселостью Генриха скрывалась некоторая меланхолия. Он любил иногда уединиться в кабинете. Сознавая ответственность короля, сказал однажды, что государи «рождаются не для самих себя, а для государств и народов. В этом бурном море у них есть только одно прибежище – могила, и поэтому смерть должна застать их за работой».

Генрих IV – человек образованный. Он очень хорошо знает историю, говорит по-испански и по-итальянски. Любит читать. Когда в 1609 году появляется Астрея,он незамедлительно приходит в восторг и распоряжается читать себе по нескольку страниц во время еды. Он мог бы стать в ряд лучших французских писателей: у него бодрый и импульсивный, иногда поэтический стиль. Государственным делам Генрих посвящает только два часа в день перед утренней мессой. Но министров восхищает глубина его суждений; у него живой и ясный ум, который умеет сразу найти самое лучшее решение в любом запутанном деле.

Самое, наверное, большое удовольствие для него – физические упражнения. Война была важным событием в его жизни, когда же установился мир, он заполнил время охотой и ездой верхом. Из всех французских королей Генрих IV лучше всех знал собственное королевство, проехав его вдоль и поперек. Охота и поездки верхом стали для него как бы продолжением боевой юности. Он не обращал внимания на усталость, был способен спать где угодно и когда угодно, что восхищало Сюлли: «Он бодрствовал и спал, когда хотел, и столько, сколько сам того хотел».

С возрастом здоровье этого неутомимого человека значительно расшаталось. Чревоугодие повлекло за собой приступы подагры, впервые проявившейся в 1602-м. Вскоре его мучения стали невыносимы. В 1605 году Генрих писал Сюлли, что боли настолько сильны, что «если даже речь пойдет о том, что я потеряю половину моего государства, то все равно не буду способен выслушать до конца и принять мало-мальски разумное решение».

Нечистоплотность короля вошла в историю. Часто из соображений экономии он ходил в порванной одежде, нимало не заботясь о чистоте тела: терпеть не мог стричься, как, впрочем, и мыть голову. Эту черту Людовик XIII унаследовал от своего отца, в связи с чем установилась мода на длинные волосы. Поэтому нет ничего удивительного, что от короля дурно пахло. Его любовница Анриетта д’Антраг не раз говорила ему в лицо, что от него «воняет падалью». У него ужасно пахло под мышками. По этому поводу даже шутили. Агриппа д’Обинье как-то сказал: «Настоящего дворянина находят по запаху». Приближенные короля утверждали, что в этом отношении Генрих IV действительно был первым дворянином королевства.

Мария Медичи, задыхаясь от запаха, начнет усиленно пользоваться духами, которые если не уничтожат его, то хотя бы несколько смягчат.

В остальном же Генрих IV – добрый отец, дружелюбный, легкий в общении человек, очень деликатный, нежный, внимательный. Его бурная жизнь оставила на нем свой отпечаток, но он был снисходителен, как человек, который многое пережил. Он любил жизнь, женщин, людей. К несчастью для него самого и Марии Медичи, их характеры были абсолютно не схожи. Принцесса Тосканская в свои 27 лет видела только ограниченный мир дворца Питти, своих камеристок, компаньонок, ее больше интересовали сплетни, разговоры о нарядах и драгоценностях, чем стремление развивать свой ум или обогащать себя опытом повседневной жизни. Конечно, Генрих IV далек от ходячей добродетели. Дамский угодник, он слитком часто попадался в ловушки собственных страстей. Однако к другим был снисходителен. Так почему же он не имеет права на подобную привилегию?

Для новоиспеченной французской королевы общение с королем-всадником, быстрым в любви, ветреным по своей природе, оказалось делом очень трудным. В королевских противоречиях, как в зеркале, отразилось положение Франции 1600 года, которую Мария Медичи открывала для себя с некоторым удивлением.

Франция в 1600 году

Строгая нравственность не являлась отличительной чертой Генриха IV и его двора. Вскоре Мария Медичи разделила точку зрения нунция при дворе французского короля: Франция – это «настоящий бордель». Не будем придираться к словам. Диалог Бассомпьера и герцога де Вандома, например, не содержит ничего необычного: «Вы, наверное, примете сторону де Гиза, раз уж вы е… его сестру?» – осведомился герцог. Ответ Бассомпьера: «Ничего подобного, я е… всех ваших теток, но это не значит, что я стал вас любить».

То был грубый мир солдат, который отводил слишком мало времени на словесные прелюдии к любви. Им постоянно угрожала опасность – будь то внезапная смерть по неизвестным причинам, болезнь, с которой врачи пытались справиться только кровопусканием и слабительным, опасность быть убитым на парижских улицах, где каждое утро подбирали до пятнадцати трупов, или, наконец, угроза от вездесущего непознаваемого.

Чтобы защитить себя от сглаза, задобрить судьбу или просто добиться расположения красавицы, использовались всевозможные приворотные зелья, но если они оказывались неэффективными, то всегда оставалась в запасе возможность вступить в сделку с дьяволом. За колдовство наказывали сплошь и рядом, и нужно быть только таким еретиком, как Генрих IV, чтобы для развлечения устроить маскарад ведьм. Большим успехом пользуются труды знаменитых демонологов, и даже будущий кардинал де Берюй написал трактат о формах одержимости и подсчитал воплощения сатаны. Отрицать реальность существования дьявола было так же невозможно, как отрицать существование Бога: и тот и другой были одинаково неприкосновенны.

Ореол святости окружал особу короля Франции. Он не просто человек, такой как все, – ему нет равных даже среди других государей. По своей божественной природе и через миропомазание, которое происходит в день коронации, он получает сверхъестественные способности, лечить золотушных, например. Он больше, чем священнослужитель, он посланник Господа на земле. Его воля – это воплощение воли Божьей во французском королевстве. Когда он открывал рот, все замолкали. Нельзя найти лучшего объединяющего начала для нации, чем король, которому не сидится на месте. Он появляется в самых отдаленных провинциях и делает для объединения французов больше, чем все речи и трактаты вместе взятые.

В то время интеллектуалы развивали идею родины, избранности французов: все более сильным становилось осознание принадлежности к нации, непохожей на все остальные. Но слишком много мешало этому.

Прежде всего, языковая разобщенность: половина подданных короля говорили на местных диалектах. Нормативная французская речь после принятия Франциском I в 1539 году эдикта Вилле-Котре ограничивались только судебными актами.

Кроме того, большие расстояния: новости доставлялись со скоростью движения всадника, то есть 10–15 лье в день. Почтовое дело при Генрихе IV, конечно, развивалось, но отправить письмо из Парижа в Мадрид составляло примерно то же самое, что бросить бутылку в море с тонущего корабля. Французы, по большей части, никогда не удалялись от своей деревни дальше, чем на расстояние двух лье.

Как видите, нет ничего удивительного в том, что все слои французского общества живут обособленно, цепляясь за особые права и привилегии, установленные в каждой общности: жители города – большого или малого, ремесленники, не говоря уже о дворянстве или духовенстве.

Королевство состоит из по очереди присоединившихся провинций. Шесть «областей штатов» (провинций) – Бургундия, Дофине, Прованс, Лангедок, Бретань и Нормандия – сохранили собственные органы управления. Они сами определяют размер налогов в королевскую казну или даже решают вопросы, затрагивающие политические интересы провинции: так, в 1599 год штаты Лангедока решали, признавать или не признавать Генриха IV законным королем.

Во всех провинциях существуют парламентские ассамблеи, политико-административное назначение которых состоит в рассмотрении королевских эдиктов. Они имеют право изменить их или не принять.

Высший государственный орган – Генеральные штаты – представляет всю страну в соответствии с тремя традиционными сословиями: духовенство, дворянство, третье сословие. Их собирают каждый раз, когда речь идет о будущем страны или кризисе общественных финансов.

Монархия постоянно пытается найти новые средства для нужд армии, дипломатии, выплаты субсидий иностранным государям, чтобы заручиться их поддержкой и дружбой. Деньги нужны для содержания двора и выплаты пенсий дворянам. Их требуют восстановление страны, опустошенной тридцатью годами войны, выплата долгов, сельское хозяйство и финансовая система. Не говоря уже о «модернизации» государства: строительстве каналов и дорог, развитии мануфактурного дела.

Король вправе рассчитывать на преданность своей администрации. Должности покупаются и смогут передаваться по наследству в случае выплаты ежегодного налога.

Но феодальные отношения и мышление до сих пор живы: для дворянства король прежде всего сюзерен, а уже потом суверен. Королю приходится постоянно проявлять политическую смекалку и вести переговоры со своими вассалами, вместо того чтобы приказывать и объявлять свою волю. Монарх выносит решения на голосование Королевского совета, даже если последнее слово остается за ним.

Политический строй при Генрихе IV – система далеко не централизованная и монархическая. Здесь все продается: прямые налоги с провинциями и казначеями, косвенные налоги с финансистами, которые их получают от имени короля. Торг ведется с дворянами, чтобы удержать их в подчинении суверену, мятежниками, чтобы добиться их повиновения, вельможами, чтобы умерить их аппетиты, со всеми – а таких очень много, – у кого есть привилегии. Торг, искусство компромисса доведены до совершенства.