Текст книги "Дождь прольется вдруг и другие рассказы"

Автор книги: Мишель Фейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Я-ва-ва-ва-ва-Том Круз-я-ва-ва, – говорили вокруг турки.

– Я-ва-ва-ва-Сильвестр Сталлоне.

Кася вернулась в «Кафе Краков» около трех утра, однако дядя еще не спал, что было необычно. О ночных похождениях Каси он никогда не говорил ни слова, не сказал и сейчас, даром что и одежда ее, и кожа сильно отдавали табаком, крепким спиртным и мужскими подмышками.

– Не могу спать, – он взмахнул рукой. На плите булькал в маленькой кастрюльке суп, в пустой корзинке для хлеба неловко пристроилась старая книга в бумажной обложке – скорее всего, дешевый польский Новый Завет, – на разделочной доске лежал журнал, открытый на посвященной О. Дж. Симпсону статье «Sprawozdanie z Ameryki».

– Вот и я не смогла, – нагло соврала Катажина.

– Очень смешно. – Дядя хмыкнул и не то чтобы совсем от нее отвернулся, а просто занялся своими делами – помешивал суп, намазывал масло на ломти хлеба. Кася, двигаясь в одном с ним ритме, наполнила водой кофейник и смахнула со стола овощную кожуру.

– Знаешь, Кася… эта девушка, Зофия, та, что начнет работать со следующей недели… – он примолк, зачерпнул ложку супа, слабо подул на нее, попробовал. – Она может начать, а может и не начать, понимаешь, о чем я? Это не разобьет ее сердце… я хочу сказать, ни на каких каменных скрижалях не написано, что она должна здесь работать.

– Спасибо, дядя. Нет, все нормально. Я действительно хочувернуться в Польшу.

Он покивал, нахмурясь. Снаружи загукала сигнализация какой-то машины.

– Напиши мне, как там, – сказал дядя, необычным для него ясным и сильным голосом. – А то от сестер я только списки товаров, которые продают в магазинах, и получаю… Ты девочка умная. Пиши мне. Про Польшу. Польшу, которую видишь ты.

Кася покраснела – впервые на ее памяти.

– Конечно, – ответила она. – Конечно, напишу, дядя Ярек.

И следом:

– А можно мне немного супа?

Они вместе хлебали суп. В конце концов, противоугонный сигнал умолк, снова воцарилась тишина. Кася попыталась представить себе, как она делится с дядей впечатлениями этой ночи – впечатлениями от сортира в отеле «Дельта», от рук мужчины с концерта «Одухотворенных», уже утратившего имя. В общем, представить это, пожалуй, даже и можно. За словами далеко ходить не пришлось бы.

Миновало еще несколько минут, и вдруг дядя сказал:

– Знаешь, мой отец, брат твоей бабушки, вовсе не был неудачником, каким они его изображают.

– Я о нем ничего не слышала, – отозвалась Кася.

– Он не умел зарабатывать деньги. Собственно, и не хотел. И семья ему этого не простила.

– Ну, не уверена, – произнесла Кася, глядя на дядюшку поверх парящей кружки с кофе.

– Отец был поэтом. Умер в Бухенвальде.

– Я не знала, – сказала Кася, опуская кружку на стол и обнимая ее ладонями. Теперь она слушала дядю внимательно.

– С одной из твоих двоюродных бабок через несколько лет после этого приключился удар, он подпортил ту часть ее мозга, которая не позволяет людям говорить все, что у них на уме. Как-то во время обеда зашел разговор о моем поэте-отце, и она сказала: «Вполне в его духе – помереть в концлагере, о котором за пределами Польши никто и не слышал».

– Не смешно, – сказала Катажина.

– Чего она не сказала, о чем никто из них даже и не поминает никогда, так это того, что мой отец похоронен на «Аллее достойных» варшавского кладбища Повацки. И именно потому, что он писал стихи. Его почтили не за то, что он ботинки или там шапки шил, или строил военные корабли, или… или… суп варил, – а за стихи. – Дядя Ярек вынул из хлебной корзинки старую книжку. – Вот за этистихи.

– Клево, – сказала Кася, глаза у нее загорелись. – Подаришь?

– По-твоему, я кто? – резко ответил Ярек. – Книжная лавка «Харя Кришна»? Каждый клиент получает бесплатно сборник стихов? Думаешь, у меня наверху их целый короб стоит? – крепко сжимая пальцами книгу, он поднес ее к своему лицу, точно зеркало. – Это мойэкземпляр стихотворений Болеслава Шайна.

– Тогда где мне ее искать? – с вызовом спросила Кася.

Ярек снисходительно улыбнулся:

– Зайди в Польше в хороший книжный магазин. Спроси, нет ли у них стихов Болеслава Шайна.

– А если нет?

– Я что, должен объяснять тебе принципы капитализма? Попроси, чтобы они ее заказали. Если с ними ничего не получится, обратись в другой магазин. Рано или поздно, кто-нибудь ее да найдет. Ты даешь деньги, тебе отдают книгу. И может быть, через неделю о ней спрашивает кто-то еще. Так книги и выживают, верно?

– Я просто подумала… при том, что сейчас творится в Польше…

– Ну, это ты выяснишь. И напиши мне. Сестры уверяют, будто в Польше теперь можно и автомобильные телефоны добыть, и «рибоки». А ты расскажешь, что можно добыть в Варшаве из книг Болеслава Шайна.

– Да, но…

– Вот никогда люди не хотят платить за то, что по-настоящему ценное в жизни! – гневно воскликнул Ярек. – Они годами копят деньги на изготовленную поточным методом машину, а вещь уникальную, стихи, написанные неповторимой личностью, им непременно задаром подавай.

– Хорошо-хорошо, я поищу, поищу, – умиротворяюще произнесла Кася. – Как она называется-то?

– А вот это запомнить легко, – Ярек с подчеркнутой небрежностью бросил в мойку суповую чашку и, спохватившись, встал посмотреть, не разбилась ли. – Первая строка польского государственного гимна, – и он пропел, мелодично и точно: «Jeszcze Polska nie zginęła…».

– Еще Польша не погибла, – повторила за ним Кася.

– И вот что еще выводит меня из себя, – сказал Ярек, и его передернуло – так, словно он уселся на электрическую плитку, которую никто не позаботился выключить. – Отец написал это стихотворение, заглавное, за несколько дней до того, как его отправили в Бухенвальд. Он тогда уже сидел под домашним арестом. А сейчас люди читают его и думают, что папа либо был чокнутым, человеком, живущим в сочиненном им мире, либо просто иронизировал.

Этого польского слова Кася не знала, однако решила, что просить у дяди объяснений не стоит.

– И знаешь, это и есть главное, в чем изменился мир, – вздохнул он, выпустив наконец весь пар. – Люди больше не способны представить себе человека, надежды которого простираются за пределы его собственной жизни.

Кася открыла рот, собираясь что-то сказать, но не смогла удержаться и зевнула. И дядя тоже зевнул. И оба рассмеялись.

– Спать пора, – объявил Ярек. – Во всяком случае, мне. Ты, как всегда, вольна поступать по-своему.

– Разбуди меня утром, – ничуть не кривя душой, попросила Кася. – Не оставлять же тебя один на один с Халиной Козловской.

Однако утром дядя Ярек дал ей поспать. Когда она наконец появилась в ресторанчике – принявшая душ, накрашенная и ощущающая легкую тошноту, Халина Козловская успела удалиться, зато появились и уже ели, сделав заказ, двое других завсегдатаев.

– Этот суп высосала из свиной жопы беззубая шлюха, – провозгласил Анджей.

– Заткни хлебало, здесь люди едят.

– Так они и едят дерьмо, высосанное из…

– Они много чегоедят, Анджей, не все жевыбрали суп. Тызаказал его, потому что дешевле в меню ничего нет.

– В прежние дни я мог за такие деньги «Фольксваген» купить.

– Ну, значит, ты покупал свои «Фольксвагены» у нацистов, со скидкой.

– Не заводи меня.

– Лопай суп. Ты пьян. А суп поможет.

– Помог бы, если б в него бухла налили.

– Ну так булочку съешь.

– Она черствая.

– Ничего не черствая. Свежий польский хлеб. Его влажным воздухом, как в «Макдональдсе», не накачивают.

– На – потрогай – скажешь, она свежая?

– Да съешь ты ее, на хер, и все.

– Иисусе, ты посмотри, какие сиськи у этой шлюшки.

– Чуть больше уважения, джентльмены, прошу вас! – донесся из кухни грозный голос.

Катажина, вздохнув, подошла к столику.

– Что-нибудь еще? – холодно поинтересовалась она.

За два дня до отъезда из Лондона Катажина оттащила чемодан с майками на Ноттинг-Хилл-Гейт, в магазин U Design It. Здесь она, согласно предварительной договоренности, заплатила мужчине-азиату и дала ему точные указания – какой рисунок на какую майку нанести. В набранных по музыкальным магазинам материалах было полным-полно фотографий и эмблем – как и в рекламе, вырезанной из музыкальных журналов. Из Польши она прихватила с собой – на случай, если в Лондоне таких найти не удастся, – лишь пару фотографий: Фила Коллинза и Dire Straits. Дома они пойдут нарасхват, особенно у старичков с деньгами, так что можно будет даже поэкспериментировать с ценами. За «Одухотворенных», Future Sound of London, Трики и прочих запрашивать, наверное, придется поменьше, однако на ее стороне будет их уникальность: эту нишу никто еще заполнить не потрудился. Она даже сможет гарантировать покупателям, что, если те найдут в Польше такие же майки по меньшей цене, им возвратят деньги в двукратном размере. Польские остолопы на этот фокус купятся как миленькие: это же такпо-американски.

Потом она обошла с десяток обменных бюро, выбрала то, где можно было с наибольшей выгодой обратить оставшиеся у нее английские фунты в американские доллары – набивать сумочку злотыми никакой срочности не было. Себе Катажина оставила лишь несколько монет достоинством в фунт каждая, – хватит, чтобы протянуть два оставшихся дня. Билет на подземку до аэропорта, ну, может быть, молочный коктейль в «Макдональдсе»: обо всем остальном позаботятся другие, и здесь, и на том конце. И, словно перелистывая страницы мысленного блокнота, она проверила список вещей, о которых следует помнить: американские доллары, да… черные пластиковые мешки для мусора, да… рулон клейкой ленты для ценников, да… паспорт… гигиенические прокладки… дерьмовое чайное полотенце с надписью «Дом Виндзоров» для мамы… стопка ее записей… ах да, и…

Болеслав Шайна… Jeszcze Polska nie zginęła…

Туннель любви
(пер. С. Ильин)

Внимательно прочитав все написанное на вывеске, я подтвердил, что мне больше восемнадцати, что откровенная нагота не представляется мне оскорбительной, и вступил в «Туннель любви», надеясь получить там работу.

Раньше я, лишившийся работы руководитель отдела рекламы, ни в каких связях с индустрией секса не состоял, хотя кто-то и мог бы сказать, что в моем рекламном ролике, посвященном шариковому дезодоранту, присутствует фаллическое начало. Однако прежняя карьера научила меня искать рыночные бреши, пусть даже самые неприглядные. И я понимал, что если в шоу-бизнес, в ученый мир, на государственную службу и уж на самый худой конец – в политику пытаются пробиться тысячи, быть может, безработных администраторов, то в магазинчиках, где крутят порнофильмы, я вряд ли столкнусь с большой очередью претендентов на рабочее место.

Так или иначе, это был мой последний шанс. Еще до того, как предыдущая моя работа пошла к чертям собачьим, я делал все, что положено: подавал заявления о приеме в другие агентства – от Перта до Пенсильвании, и ничего у меня не вышло. Вот и оказался здесь в надежде понравиться управляющему крупнейшего в Мельбурне заведения, торгующего грехом.

– Итак, что, по-вашему, вы могли бы нам предложить?

Обычный при собеседовании вопрос, заданный человеком, который выглядит так, как обычно выглядит работодатель: одет хорошо, галстука не носит, немного полноват, расторопен, слегка насторожен. Никакие пенисы в его оборудованном дорогим кондиционером кабинете своих некрасивых голов не поднимали, а если пара-другая влагалищ тут и имелась, они, надо полагать, прятались в картотечном шкафчике.

– Хотел бы поработать у вас зазывалой, – ответил я. (Я решил, что это лучше, чем мыть полы в просмотровых кабинках).

– Зазывала у меня есть, – сообщил управляющий.

– Однако вы собираетесь уволить его, – предположил я. – Поскольку внимания на него все равно никто не обращает.

– Верно, – согласился он. – Но что заставляет вас думать, будто вы окажетесь лучше?

– Опыт рекламщика, – ответил я и откинулся в кресле, не обращая внимания на его угрожающий треск. – Большинство зазывал, и ваш в том числе, явным образом лишены опыта продаж. Они стоят у входа и бормочут что-то вроде: «Отличное шоу, отличное шоу, заходите, не стесняйтесь» – такую вот ерунду. Скучно до слез. А работая в рекламе, я понял: чтобы продать продукт, необходимо уверить людей, что лучше его не найти, – собственно говоря, необходимо самому в это поверить.

– То есть вы верите, что наше шоу лучшее в городе?

– Не знаю, я вашего шоу не видел. – И заметив, что грудь управляющего расширилась в недовольном вздохе, прибавил: – И это лишний раз доказывает, что вам нужен зазывала получше, не так ли?

– Хорошо, – ухмыльнувшись, он склонился ко мне над столом. – Может, попробуете убедить меня,что лучше нашего шоу не найти – вот прямо сейчас.

– Ну, – торопливо отозвался я (к этому я готов не был), – не думаю, что у меня получится – пока не дойдет до дела.

– Господи! – закатив глаза, усмехнулся он. – Неужели мне когда-нибудь все-таки встретится человек, не наделенный мышлением проститутки?

Он закруглил нашу беседу, пообещав позвонить, и я ушел, уверенный, что провалился. Однако следом случилось нечто, меня переубедившее. В крикливо разукрашенных дверях «Туннеля любви» торчал зазывала.

– Извините. – Наши глаза на миг встретились, и он отступил, пропуская меня. Я же, сделав несколько шагов по тротуару, сообразил, что направился не в ту сторону, и вернулся назад, – и зазывала тут же произнес, обращаясь ко мне, голосом в равных долях апатичным и безнадежным:

– Заходите, посмотрите шоу, лучшие девочки, лучшие девочки, доставьте себе удовольствие, самое похабное шоу в городе.

Миновав его, я обернулся – и мне стало совершенно ясно: он свято верит, что никогда меня прежде не видел.

Вот тогда я и подумал: работу я получу.

И точно, получил.

Трудиться в «Туннеле любви» я начал четыре дня спустя, успев за это время вскрыть еще два письма с отказами, пришедших из рекламных агентств Торонто и Окленда. Одно из писем содержало объяснения: «Нам уже пришлось сократить штат с двенадцати человек до восьми. Причина проста – знамение времени: никто больше ничего покупать не хочет». За исключением секса, добавил я про себя. Обложки самых ходовых журналов, выставленных в киосках железнодорожной станции, которая находилась неподалеку от нового места моей работы, обещали открыть мне сногсшибательные секреты кинозвезд, посвятить в тайны садомазохизма, усовершенствованного оргазма и секса, который продлится всю ночь. Даже в компьютерных журналах цифровые девицы зазывали читателей в увлекательный мир игровых приставок. Ясно, что я оказался на переднем крае растущей индустрии.

Итак, я получил работу в процветающем бизнесе. Стало быть, единственное, о чем мне сейчас следовало думать, – это как поладить с коллегами.

Что ж, в штате «Туннеля любви» состояли только люди приличные – по крайней мере, сравнительно. Я это к тому, что общение с ними не порождало неодолимого желания как можно скорее помыться, в отличие от общения кое с кем из клиентов рекламного агентства.

Начальником нашим был Джордж, человек расчетливый и умный, видели мы его довольно редко. Деннис заведовал кинотеатром и аппаратурой в целом – это был сонного обличил мужчина шестидесяти без малого лет, оживлявшийся только когда из зала доносились раздраженные выкрики: «Фокус!» или когда смотровой автомат какой-нибудь из отдельных кабинок отказывался выключаться, отработав оплаченные монетой шестьдесят секунд. Книжным магазином руководила сорокалетняя Карен – спокойная, сексуальная и чрезвычайно распорядительная женщина, умевшая унижать тех, кого ловили в магазине на краже, до степени невыносимой. Мэнди и Келли выступали между фильмами с эротическими танцами. Время от времени они исполняли и парный номер: сосали с двух концов батон салями, – если, конечно, в наличии имелись и салями, и Мэнди, нередко исчезавшая, отправляясь на поиски героина. При этом Мэнди, когда она хорошо себя чувствовала, была девушкой разговорчивой и дружелюбной; она родилась в деревне, когда-то работала помощницей ветеринара, а самые счастливые ее воспоминания были связаны с наблюдением за просыпающимися после наркоза котами и кошками. Келли, прежде водившая такси, особой многословностью не отличалась. Эндрю прибирался в кабинках – исполнял ту самую работу, с которой я предпочел не связываться; кроме того, он бегал для всех за едой, распаковывал коробки и пытался получить водительские права – в надежде, что сможет стать более полезным.

Поначалу я ближе всего сошелся с Мэнди, мне пришлось по душе приставшее к ее лицу выражение провинциалки, которую город встретил не так благодушно, как она ожидала. Несмотря на то, что Мэнди вот уж два года как танцевала голышом и сосала салями, разговаривала она так, точно была здесь новенькой вроде меня. Заведение, в котором мы с ней трудились, как-то связывалось в ее сознании с карнавалом в Батерсте, куда ее, восьмилетнюю, возили родители.

– На карнавале тоже был такой… такой театрик под названием «Туннель любви». Помнишь его?

– Я никогда в Батерсте не был.

– Я думала, и в Мельбурне такой есть, в «Луна-парке».

– Я и в «Луна-парке» ни разу не был.

– Ты шутишь?.. И я тоже. Смешно, правда? До него же рукой подать, и вообще. Ну, короче, в «Туннель любви» я тогда не пошла – слишком маленькая была, не интересовалась. А вот на «Поезде призраков» прокатилась. Там такие страсти из темноты вылезали. Рожи одна кошмарней другой, лапы волосатые – и повсюду грязища.

Мы взглянули друг другу в лица, потом поозирались по сторонам.

– Над чем это вы там укатываетесь? – рявкнул из своего кабинета Джордж.

Однако в конечном счете я подружился с Карен, женщиной, как вскоре выяснилось, на редкость умной. Сильной ее стороной были аналитические способности, оказавшиеся для меня чрезвычайно полезными, когда я бился над тем, чтобы стать для порнографического шоу не просто зазывалой, но даром божьим. Кое-какой анализ я провел и сам, обдумав все тонкости моей новой работы. На смену белой рубашке и мешковатому темному костюму классического зазывалы пришли «ливайсы», пуловер и модная кожаная куртка – чего ради должен я выглядеть как томящийся в ожидании выпивки гость на греческой свадьбе? Или еще одна проблема: добиться, чтобы меня было слышно на шумной, полной машин улице. Я обзавелся микрофоном и обмотал его ручку лентой так, что он приобрел сходство с фаллосом – дабы привлечь внимание тех, у кого имеется чувство юмора. Текст, который я для себя сочинил, был рассчитан на самых что ни на есть озабоченных мужиков.

– Половые акты на расстоянии вытянутой руки!

– Мы нашли дырку в законе, парни, и можем показать вам такое, что раньше запрещалось!

– Здесь исполняются самые откровенные ваши фантазии, живьем!

– Да, у нас вы встретите женщин, которые делают то, что вам всегда хотелось увидеть!

Но, несмотря на все это, посетителей не прибавилось.

Нет, постоянные клиенты нам не изменили: японские туристы, коммивояжеры, забредавшие время от времени пьянчуги. А вот притока свежей крови – или еще какой из телесных жидкостей – не наблюдалось. На другой стороне улицы стояла у дверей магазина готового платья толстая женщина, уверявшая – чуть слышно, с безысходной монотонностью, – что за ее спиной кроется кладезь возможностей, которые грех упускать. И прохожие один за другим покорно входили в магазин.

– Ну, как идут дела, задавака? – это была Карен, возвращающаяся с обеденного перерыва.

– Хуже, чем у нее, – и я указал на зазывалу одежного магазина, как раз в этот миг умолкшую и потупившуюся, словно ей стало неловко за энтузиазм своих покупателей.

– Вот чего я не понимаю, – сказал я.

Карен улыбнулась, полные губы ее разделились, показав странно большие резцы. Встречая ее при свете дня, я всякий раз дивился тому, до чего же она настоящая – морщинки в углах глаз, мягкие волосы, стежки на швах жакета.

– Да, конечно, в этот магазин люди заходят все время, – согласилась Карен. – Но они и выходятиз него все время, пробыв там примерно тридцать секунд. Вот и весь секрет.

– То есть?

– Ты входишь в одежный магазин, – пустилась в объяснения Карен, – оглядываешься, возможно, берешь с прилавка рубашку и тут же кладешь ее обратно, и, если не видишь ничего, что тебе нравится, просто уходишь. Плевое дело. А с заведениями вроде нашего все обстоит по-другому. Человек, решивший заглянуть в него, знает, что ему придется так или иначе заплатить. Я имею в виду – знает, что подумают, увидев, как он входит туда, люди на улице: «Глянь-ка, этот подонок завалился в секс-шоп». А оказавшись внутри, он знает, что думают все вокруг. «Глянь-ка на этого неудачника, стоять у него стоит, а вставить некому – да и откуда у такого урода баба возьмется?» Потом он выходит, и уже другие прохожие думают: «Глянь-ка, этот подонок был в секс-шопе – интересно, что он там делал? Дрочил, не иначе!» Ты же не думаешь, что человек согласится пройти через это, совсем ничего взамен не получив? Да ни в коем разе!! Он собирается потратить кучу денег – посмотреть грязный фильм, может быть, стриптиз, купить журналы, – сделать хоть что-то,способное оправдать его приход сюда. И все мужчины, которых ты зазываешь, понимаютэто. Потому и не заходят.

– Так что же мне делать?

– То же, что делают проститутки. Заглядывать им в глаза.

– И все?

– И все.

Тут я наконец заметил, что и она, разговаривая со мной, смотрит мне прямо в глаза, и понял, что нахожу ее все более привлекательной.

Впрочем, просто так, на слово, я ей не поверил и потому решил поинтересоваться мнением Мэнди, которая зарабатывала на жизнь не только эротическими танцами, но и проституцией.

– Ну да, правильно, – сказала она. – Стоит мужику посмотреть тебе в глаза, и он твой, девять из десяти. И не потому, что он тебя хорошо разглядел, – иногда совсем наоборот. Просто, если вы заглянули друг другу в глаза, между вами словно что-то уже произошло. Ну, отношения какие-то завязались, понимаешь? После этого ему трудно отвести взгляд в сторону – получается, что он тебя отвергает, да еще и оскорбительно, словно вы с ним давно женаты и устроили на людях скандал или еще что, и женщина вроде как вправе сорваться, заплакать, наброситься на него с кулаками и прочее. Странно, но это срабатывает. По телефону, ты уж мне поверь, все иначе. По телефону они хотят получить подробности, как будто ты какая-нибудь подержанная машина. Мне попадались мужики, пытавшиеся точно выяснить, насколько у меня тугая попа – можно подумать, я обязана ради них измерения проводить. Но я знаю точно, если я столкнусь с одним из них на улице и смогу заглянуть ему в глаза, он просто спросит о цене, после чего поплетется за мной, как ягненок.

На следующий день я, выйдя с Карен перекусить, повторил ей услышанное от Мэнди. Я надеялся, что кошмарная еда, которую подавали в кафе, сблизит меня и Карен, – ну вот и сказал ей, что она, похоже, была права.

– Конечно, права, – подтвердила Карен, отводя ото рта прядь волос, словно она опасалась съесть и их заодно со своим блюдом, что, впрочем, лишь улучшило бы его вкус.

– Вопрос в том, – продолжал я, – как это использовать в моейработе? Я же мужчина и клиенты тоже.

– А это неважно, – пробормотала набившая полный рот Карен. – Как только они останавливаются и заглядывают тебе в глаза, между вами уже возникают отношения. И если они уходят, то практически дают тебе право бежать за ними по улице с криками: «Что с тобой? Разве мы не друзья? Почему ты так со мной поступаешь?» – ну и так далее.

– Картина пугающая.

– Ты шутишь? А как же настоящиедрузья? Или настоящиесупруги?

Я вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, насколько она серьезна. Похоже, более чем. Собственно говоря, она вдруг разозлилась – и, судя по всему, на меня.

– Знаешь, что думаю я? – поинтересовалась она, наклоняясь над тарелкой со своей недоеденной дрянью и впиваясь в меня взглядом сузившихся глаз. – Я думаю, что вся реклама – дерьмо.

– О, тут я согласен, – я улыбнулся, надеясь, что это меня спасет, но нет, не спасло.

– Реклама, – с нажимом продолжала Карен, – это трусливый, жеманный и жульнический метод продаж. Куча дрочил в деловых костюмах заседает в советах директоров и выдумывает идиотские теории. Никто из них никогда не выходит в реальный мир, чтобы вцепиться в человека и сказать ему: «А ну, купи вот это!» Кишка тонка. Вы присуждаете друг другу премии, а в том, что такое искусство убеждения, не смыслите ни аза.

– Ну, не знаю, Карен, – ответил я, тоже начиная заводиться. – Зато знаю, что моя реклама «Софтсана» дала этим гигиеническим прокладкам от четырех до пяти тысяч новых покупательниц в год и так быстро, что всего через шесть недель после ее выхода мы получили от компании «Софт…»

–  Херня! – воскликнула Карен уже настолько громко, что привлекла к нам внимание других посетителей кафе. – Давай попробуй продать гигиеническую прокладку мне,вот прямо здесь! Ну, валяй: я же женщина – что может быть проще!

– Потише, Карен, – прошипел я, сердито прихлопнув ладонями по столу между нами – словно в надежде волшебным образом загнать джинна обратно в бутылку. – Нас же люди слышат!

– Ну и что! Разве ты не для того и обзавелся этим твоим похожим на хер микрофоном?!

Напуганный ее вспышкой, я попытался неприметно смыться из кафе, однако у Карен еще имелись в запасе сюрпризы. Вцепившись в мою руку (перепуган я был все же не настолько, чтоб не заметить, как тонка и нежна, как ошеломляюще женственнаее ладонь), она потащила меня по улице к какому-то уже выбранному ею мысленно месту.

– Позволь кое-что показать тебе, мистер Рекламист, – говорила она на ходу. – Мистер Завуалированный-черт-подери-увещеватель. Позволь мнепреподать тебенебольшой урок увещевания.

Она привела меня к букинистическому магазину, перед которым всегда возвышались на тротуаре корзины с ничего или почти ничего не стоящими книгами. На некоторых из корзин значилось: «1 доллар» или «2 доллара», а на стоявшей дальше всех от входа: «БЕСПЛАТНО». Карен покопалась в ней, отобрала десяток книг и вошла в магазин.

– Извините, – обратилась она к стоявшей за прилавком сказочного обличия девушке. На носу у девушки сидели очки, пряди светлых волос были убраны за уши. – Я хочу предложить несколько книг. Вы ведь, надеюсь, книги покупаете?

– Ну, – ответила девушка, – смотря какие.

– О, мои в отличном состоянии, – сообщила Карен и вдруг вытянула шею, чтобы получше вглядеться в девушку. – Боже, какой на вас свитерок милый. Сами связали?

– Спасибо, – девушка порозовела, посмотрела себе на грудь, а затем – в ожидающие, яркие и теплые глаза Карен. – Нет, вы знаете, я его на благотворительной распродаже купила.

– Да что вы? Вот это я называю везением. Знаете, ведь это настоящее искусство – выглядеть привлекательной, не тратя кучу денег. А где эта распродажа?

К этому времени книги уже лежали на прилавке, как и сложенные ладони Карен, успевшей сократить расстояние, отделявшее ее от новой приятельницы.

– Ну, – девушка поколебалась, – это в Ричмонде, такой небольшой магазин между вьетнамскими продуктовыми. У них там много чего есть. Джинсы, нисколько не хуже новых, и всего по пять-шесть долларов.

– Вы шутите! Непременно туда загляну. Мне новая одежда позарез нужна! А то на меня совсем уже ничего не лезет. Знаете, я ведь недавно ребенка потеряла, и у меня такая депрессия началась. Все ем, ем, ем. Представляете, как едят впавшие в депрессию люди?

– Я… ну да, конечно. Так вот, насчет этих книг… – девушка перебирала их, краснея под пылающим взглядом Карен.

– Понимаете, я подумала, может, купить пару джинсов, которые придутся мне впору? Ведь это так важно. А то я недавно полезла в платяной шкаф, посмотрела, что ношу, и чуть не расплакалась.

– Да, это ужасно, – поморщилась девушка. – Однако ваши книги… Да… Они нам не подойдут.

Лицо Карен вдруг потускнело, почти неприметно, но страшно.

– Не подойдут? – точно эхо, повторила она.

– Мне так жаль, – девушка поежилась, – но они не… они устарели. По-моему, у нас даже есть несколько таких – в корзине на улице, бесплатные.

– Вы хотите сказать, что не купите ни одной? – Карен на шаг отступила от прилавка, впрочем, на шаг совсем маленький. Теперь она походила на человека, услышавшего, что у него рак и, увы, неизлечимый.

– Может быть, вы попробуете отнести их куда-нибудь еще? – взмолилась девушка.

– Нет-нет, я не могу, – ответила Карен. – Мне и к вам-то зайти едва-едва храбрости хватило. Я… я просто не могу сейчас переносить людскую грубость. Нет-нет, вы-тобыли очень милы, но… если мне придется… о Господи… – Карен тяжело вздохнула и раздвинула в отважной улыбке губы. – Ну, может, вы хоть что-нибудькупите? А остальные я отдам так.

– Да я, на самом деле, хотела… – девушка, похоже, нашла путь к спасению. – На самом деле, я хотела сказать, что, возможно, в каком-то другом месте вы получили бы за них больше. Я могу предложить только по доллару за штуку… ну, может быть, три вот за эту.

– О, так это замечательно, правда. Как раз то, что мне нужно.

На чем все и закончилось.

При возвращении в «Туннель любви» Карен выглядела куда более спокойной. Дурное настроение ее подсластилось своего рода вызывающим юмором, и она все поглядывала на меня, словно озабоченная тем, что мне, быть может, несколько не по себе.

– Ну, как тебе это понравилось?

– Не очень, – признался я. – Все походило… не знаю… на попрошайничество… или на изнасилование.

– И правильно! Насильник – это всего лишь обозлившийся попрошайка!

Я обдумывал ее слова, стоя на входе в «Туннель любви» и стараясь взглянуть в глаза миру как таковому. То, что сказала Карен, было таким отработанно спорным, таким изящно претенциозным – и таким шаблонным.

Возможно, она могла бы – при ее-то уме – сделать отличную карьеру в рекламе. Я попытался вообразить ее в этом мире, однако понял – нет, не получится. При всей тонкости ее ума, Карен годилась не столько для того, чтобы убеждать людей в том, будто им что-то нравится, сколько для того, чтобы убеждать их в обратном. А это уже не реклама, это литературная критика.

– Ты училась в университете? – спросил я, когда нам снова представился случай поговорить.

– Разумеется, и даже закончила его, – она усмехнулась, вытаскивая из коробки журналы и отделяя оральные от анальных. Вторник был днем, когда к нам приходили новые партии товара: свежайшие порнографические издания со всех концов света. Даже покупатели, которые затруднились бы отыскать Данию на карте, знали, что самые глянцевые влагалища поступают именно из этой страны.

– Тогда что ты делаешь в магазине порнографической литературы?

– А я ни на что другое не гожусь.

– Ой, ну брось.

– Одно время я работала заместительницей заведующей в феминистском книжном магазине – составляла заказы, следила за ассортиментом, расставляла книги по полкам, что ни назовите, я делала все. Заведующая лишь собирала деньги да сплетничала с покупательницами. Потом начался спад, магазин перестал приносить доход, я попала под увольнение, единственная, кстати, вот и оказалась здесь.