Текст книги "Сорок лет назад (СИ)"

Автор книги: Мирон Володин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

2.1

Солнечные блики неутомимо играли на ободке иллюминатора. Ровно, со свистом, гудели турбины реактивного двигателя. Под крылом расстилалась подернутая легкой рябью бескрайняя голубизна океана. Ее прорезали одинокие суда, как бы застывшие вместе с коротким шлейфом тянущейся за ними белой пены. Впрочем, бесконечность существовала только в воображении. Это был не более чем Манарский залив, разделяющий южный выступ Индийского полуострова и остров Цейлон. Берег появился внезапно, быстро став надвигаться широким фронтом. Сверху казалось, будто его покрывал сплошной зеленый ковер. Самолет дал крен на правое крыло. В иллюминаторах мелькнул крутой излом коломбийского порта с выступающими пирсами и баржами на рейде. Ровный голос стюардессы прозвучал из динамика, на нескольких языках призвав пассажиров занять места и пристегнуть ремни.

Около одиннадцати часов дня по местному времени, когда солнце уже почти достигло зенита, авиалайнер компании «ЛОТ», прибывший рейсом из Варшавы, совершил посадку в аэропорту Катунаяке, расположенном к северу от Коломбо. Ступив на шаткий трап, Максим зажмурился от яркого цейлонского неба, залитой солнечным светом посадочной площадки и блестящей поверхности крыла, отражавшей солнечные лучи. За его плечом висела спортивная сумка, куда он успел спрятать верхнюю одежду. Вдохнув горячий воздух, он подумал, что жарче могло быть разве что в сердце самого ада, похоже на то, что и в тени здесь доходило до тридцати градусов. Ноздри защекотал аромат орхидей, особенно ощутимый в первый момент, когда еще только спускаешься по трапу самолета. Это был до противоположности иной мир. Кажется невероятным, что где-то свирепствует зима и люди замерзают от холода.

– Мистер Шемейко? – внезапно услышал он где-то совсем рядом, но, оглянувшись, так и не понял, кто это спросил.

– Вы – мистер Шемейко? – вежливо повторил невысокий, как они все, человек с типичным лицом индокитайца. Сразу трудно было поверить, чтобы какой-то вьетнамец или таиландец, одетый, к тому же, как сингальский рикша, разговаривал на безупречном английском, без восточного акцента, и это в первый момент сбило Максима с толку. – Я сразу вас узнал. Меня зовут Чан. Так все меня зовут. Ваш дядюшка поручил мне встретить вас.

– Как же вы меня узнали? – еще больше удивился Максим.

– О, это совсем не трудно. Вас нельзя было не узнать. Вы так похожи на своего дядюшку… разумеется, когда он был еще молодым, – Чан легко подхватил сумку, которую Максим на секунду выпустил было из рук. – Прошу вас, следуйте за мной.

На вид ему было лет пятьдесят, а сколько на самом деле – кто знает? Возраст этих выходцев из джунглей с трудом поддается определению. Хотя сумка, весившая семь-восемь килограммов, для него была как перышко. Максим привык считать, что это хилый, тщедушный народ, но, обратив внимание на его крепкие, жилистые руки, понял, насколько был неправ.

Миновав длинный ряд машин, тесно сбившихся на паркинге, они остановились у джипа с открытым верхом, выкрашенного в скромный тускло-песочный цвет, такой окраски не бывало уже лет двадцать. Чан услужливо открыл заднюю дверцу со словами: «пожалуйте сюда, сэр». И когда Максим взобрался на сидение, захлопнул ее за ним, а сам сел за руль. Задним ходом они стали выбираться на автостраду. Скоро встречный поток ветра остудил машину, накалившуюся под тропическим солнцем. Чан покрутил ручкой настройки приемника. Соревнуясь с шумом мотора и свистом ветра, из него полилась музыка: старая, но попрежнему очаровательная мелодия боссановы.

Когда это было? В сороковых? Пятидесятых? Тесные окраинные улочки с их прижавшимимся друг к другу невысокими домами, нависающими балконами, неровной каменной мостовой, полуголыми ребятишками, врассыпную убегающими из-под самых колес, пришлись как нельзя кстати.

Проехав окраинами города, они выбрались на магистральное шоссе и понеслись дальше на юг. Вдоль дороги цепью потянулись спрятавшиеся в тени раскидистых пальм коттеджи, небольшие ресторанчики, торговые лавки.

Солнце висело прямо над головой. Не сбавляя скорости, Чан поискал рукой под сидением и, тщательно отряхнув от пыли, протянул Максиму соломенную шляпу с болтающимися обрывками шнурков.

– Прошу вас, наденьте, сэр, – увидев на его лице кислое выражение, он добавил. – Я обещал вашему дядюшке позаботиться о вас. Если же вы этого не сделаете, вас, чего доброго, хватит солнечный удар, и тогда мне останется только уйти в богадельню, так как он мне этого не простит.

Движение по шоссе заблокировала медленно едущая колонна, и они были вынуждены ползти со скоростью шестьдесят километров в час. Дорога пошла вверх, это стало чувствоваться по натужному реву мотора. То слева, то справа мелькали густые каучуковые плантации, заросли бананов, ряды кокосовых пальм. На склонах холмов, опоясанных искусственными террасами, нежно зеленели рисовые поля. Над местностью начали вырастать горные вершины, напоминающие вздыбившихся великанов. Их подножия заботливо укутывала зелень лесов, так, словно они стеснялись наготы.

Изворачиваясь и вихляя, дорога упрямо поднималась в горы. На крутом повороте выросла маленькая буддистская часовенка, стены которой были увешаны пестрыми ленточками и лоскутками материи. Ехавший впереди автофургон резко остановился, с опозданием включив предупредительные огни. Завизжав тормозами, джип едва не влетел в его кузов. Максим по иннерции съехал на край своего сидения.

Темнокожий водитель автофургона молитвенно сложил руки и беззвучно зашевелил губами. Потом из кабины выскочила смуглая девочка и, подбежав к часовенке, нацепила на стену обрывок алого ситца.

– Что они делают? – удивился Максим, не имевший возможности увидеть водителя, зато прекрасно видевший девочку.

– Просят духов гор, чтобы те пропустили их вперед.

– Мы тоже будем просить?

Чан позволил себе пропустить эту реплику мимо ушей.

Пользуясь вынужденной остановкой, Максим попробовал разузнать у него хоть что-нибудь о своем новоявленном родственнике.

– Я думал, что дядюшка живет в Коломбо или где-то поблизости.

Чан развернулся к нему в полоборота.

– Он избегает городской суеты. На людях не показывается и никого даже близко к себе не подпускает, кроме ограниченного числа старых друзей. Из них же только немногие навещают его по разу в неделю, остальные – не чаще одного раза в год. Он ведет замкнутый образ жизни. Вам придется с этим смириться.

– А как же телеграмма, отправленная из Коломбо? Видимо, иногда ему все же приходится бывать в столице?

Но Чан отрицательно покачал головой.

– Никогда. Ваш дядюшка вообще не покидает виллу. Все его дела, в том числе финансовые, веду я. А что до телеграммы, то это я ее отправил от его имени.

– Говорят, он и телефоном не пользуется, – вспомнил Максим.

– Это правда. Два года тому назад ураганом повредило линию, но он запретил восстанавливать обрыв.

– Дядюшка немного со странностями, – вслух подумал Максим.

– И впрямь, очень даже со странностями, – согласился Чан, придав лицу такое серьезное выражение, что Максим больше ни о чем не спросил.

За поворотом движение стало посвободнее. После очередного, резкого, поворота машины вообще исчезли из поля зрения. Их не осталось уже ни спереди, ни сзади. На узком шоссе, пересекающем саванны, они были одни. Грубые злачные травы оказались бы Максиму по плечи. Среди них расли отдельные чахлые деревца и небольшие рощи. Далеко отсюда, внизу, на склонах плоскогорья, видимый, только если взмыть в воздух, угрожающе темнел лесной массив. Там начинались джунгли. Только вблизи речных долин природа принимала более или менее ухоженный вид. Тут ютились деревни, а к деревням примыкали рисовые поля, насаждения джекфрута, манго, аккуратные рощицы кокосовых пальм. Последний отрезок пути пролегал в живописном окружении кустарниковых, огромных папоротниковых зарослей, а возвышавшиеся над ними кроны деревьев нависали над дорогой с обеих сторон, почти сомкнувшись между собой и погружая ее в некий сумрак, прорезаемый тонкими солнечными лучиками, и эти лучики оставляли яркие пятнистые следы по всему асфальту и на кустах.

Море пряталось чуть ниже, где-то там, за этой непроходимой стеной. Но никакие лесные чащи уже не скрыли бы его присутствие. Его свежестью проникался воздух. Иногда шоссе приближалось к нему настолько, что в просветах, оставленных листвой, мелькала его голубоватая дымка, практически сливающаяся с небом.

* * *

К шоссе под углом примыкала изъезженная проселочная дорога, затвердевший глинозем сохранил глубокие борозды от колес. Последние километры оказались самыми трудными. Джип немилосердно швыряло на ухабах, но, вихляя, он продолжал упрямо двигаться вперед.

Совершенно неожиданно она кончилась у решетчатых ворот, выросших вслед за еще одним, на этот раз уж точно последним поворотом. Окруженная лесом, от них отходила высокая кирпичная стена.

Чан вышел из машины, чтобы открыть ворота.

Аллея, по которой они медленно проезжали, была выложена каменными плитами и с обеих сторон обсажена ровно подстриженными кустарниками, густые ветви которых не позволяли ничего сквозь них разглядеть. Максим рассчитывал увидеть дом перед собой, однако тот неожиданно показался слева. Построенный, скорее всего, еще английскими колонизаторами, старый, но уютно выглядевший коттедж, он был увит дикорастущей лианой, которая настолько освоилась, что смело заглядывала по крайней мере в половину окон. Две стройные пальмы раскинули свои ветви над покатой черепичной крышей. Большая клумба пестрела пурпурно-красными, ярко-желтыми и нежно-голубыми лепестками орхидей, размещенных в мозаичном порядке. Джип совершил полуоборот вокруг клумбы и остановился у крыльца, через козырек которого перекинула свои длиннющие стебли все та же захватническая лиана.

Из-за кустов тут же с визгом вывалилось какое-то грязно-коричневое чудовище в половину человеческого роста и стало на радостях вытанцовывать вокруг джипа, хватаясь за дверцы. Насколько Максим разбирался в животных, это был молодой шимпанзе.

– Дэн! Дэн, хватит! – прикрикнул на него Чан, стараясь открыть дверцу, в которую прочно вцепилась обезьяна. – Дэн, я к кому обращаюсь? Ты мне надоел! Прочь! Пошел прочь! Убирайся!

Наконец шимпанзе сделал ему поблажку. Чан вышел из машины, обошел ее сзади и открыл дверцу со стороны Максима.

– Приехали, сэр. Не бойтесь, – кивнул он на обезьяну. – Его зовут Президент, а если коротко, то – Дэн. Он вас не тронет, он безобидный.

Чан предупредительно распахнул дверь, ведущую вовнутрь дома, и сделал шаг в сторону, пропуская его вперед. Едва переступив порог, Максим ощутил легкую дрожь в коленях. При одной мысли, что сейчас должно произойти, ему хотелось развернуться и долго-долго бежать без оглядки.

Холл показался ему чересчур просторным, темноватым и прохладным. Как и все те комнаты, в которые они вдвоем заглядывали. Но дядюшки нигде не было. Тогда Чан открыл дверь с противоположной стороны от входа. Через небольшой коридорчик она выводила на открытую террасу.

Тут Максим ахнул. Сомневаясь, верить или нет своим глазам, он застыл прямо на пороге. В каких-нибудь ста метрах перед ним лежал Индийский океан. Ступенчатая аллея, обсаженная экзотическими растениями, спускалась прямо к морю. Внизу полоса зеленеющей травы и ухоженных кустов вдруг обрывалась и переходила в золотистый, избалованный солнечными лучами песок. Любовно его облизывая, волны белой пеной тихо накатывали на берег, и, отступив, оставляли за собой приглаженную ровную кромку. Несколько невысоких пальм заслоняли морской пейзаж. Ветер лениво теребил их великолепные крона.

В тени одной из пальм стоял небольшой столик с парой плетеных кресел. В одном из них лицом к морю кто-то сидел неподвижно, как будто уснув.

Чан подошел и остановился перед ним. Максим не расслышал, сказал он что-нибудь или нет. Затем он наклонился, помогая сидящему встать на ноги. Дрожащей рукой тот вцепился в его плечо. С трудом поднявшись с кресла, человек развернулся к Максиму лицом. Перед тем, как сделать первый шаг, он, тем не менее, отказался от поддержки Чана. Они начали медленно сближаться.

Ему было где-то за шестьдесят. Ухоженные волосы с глубокой проседью, фотогеничное лицо, умный, твердый взгляд, при этом он высоко держал голову, что называется, с привычным достоинством, и белый смокинг, несколько неожиданный в цейлонских джунглях, он носил так естественно, как если бы только что ушел с заседания клуба.

Они замерли, когда их разделяло лишь несколько шагов. Дядюшка осторожно, как бы с недоверием присматривался к племяннику, но Максим видел, как постепенно теплеет его взгляд, беспокойство уходит, а на смену приходит радостное воодушевление.

– Петр… – в конце концов решился прознести старик. – О, Петр! Ты!.. Я тебя узнал!

На его глаза неожиданно навернулись слезы. Он вдруг раскрыл объятия, и Максим, жутко смущенный, был вынужден припасть к его груди. От дядюшки исходил приятный запах изысканного одеколона.

– Петр! – избавившись от слез, не переставал повторять дядюшка, он то отрывал его от себя, чтобы посмотреть ему в лицо, словно хотел в чем-то убедиться, то снова крепко прижимал к себе. – Наконец-то! Долго же я тебя искал! Ты здесь! Просто не верится!..

Чан со скромным удовлетворением наблюдал за ними со стороны.

– Чан, друг мой, – сказал, оглянувшись, дядюшка, – видишь, я все-таки нашел его!

– Да, сэр, – Чан, про которого вдруг вспомнили, впервые оскалил два неполных ряда кривых, пожелтевших зубов, делавших его улыбку вполне безобразной. – Я, как только его увидел, сразу же сказал себе, что это он!

– Мистер Пул, разрешите подавать… – с аллеи прозвучал тонкий голос, но девушка смущенно замолчала, как только поняла, что тут происходит. – Ах, простите, я не знала…

– Аша! – торжественно позвал дядюшка, выпустив Максима из объятий, но продолжая опираться на его плечо. – Подойди-ка сюда. Позволь тебе представить сына моего покойного брата, моего дорогого племянника. Как видишь, мне удалось его разыскать и уговорить приехать к нам… Петр! Познакомься, это Аша. Я взял ее в дом горничной. Скромная девушка. Думаю, ты сам скоро в этом убедишься… Ну, с Чаном ты уже знаком. Вообще-то его полное имя… – он наморщил лоб. – Ох уж эти вьетнамцы! Знаешь, оно такое путанное, что за эти годы я так и не научился его выговаривать. Это я придумал называть его просто Чан. Хорошо звучит, не правда ли? Тебе следует знать: кроме того, что он мой слуга, он еще и мой давний друг. Как говорят у нас с тобой на родине, мы с ним не один пуд соли вместе съели. Так-то!.. Но об этом – после. Ты ведь только что с дороги. Успеем еще наговориться. Ступай лучше за Чаном, он покажет, где можно умыться и принять душ. Только не задерживайся. Аша тем временем накроет на стол. Возвращайся прямо на террасу.

Проходя мимо Аши, Максим успел окинуть ее изучающим взглядом, так же, как, впрочем, и она его. На вид ей было лет семнадцать – восемнадцать. Волосы у нее были длинные и темные – но не черные, как у местных женщин, а только темно-каштановые, и кожа более светлая. На ней было легкое европейское платьице, прикрытое передником, и дешевые стеклянные бусы, огибающие загорелую шею. Она выглядела так же, как дети европейских переселенцев. И только в чертах лица сохранилось что-то от сингалов. Безусловно, она была очень красива. Правда, это уже не был европейский тип красоты. Скорее, это была красота тропиков. Максим был поражен. Что такой милашке делать в этой глуши?

А с другой стороны, он сам, если он хоть что-то в этом понимал, вызвал в ней ничуть не меньший интерес. Едва они поравнялись, она вдруг испуганно опустила глаза, как кто-то, кто боится это обнаружить.

Чан показал ему его комнату и душевую. Максим с наслаждением подставил себя граду холодной воды. Встреча с Ашей оставила после себя приятное ощущение того, что все не настолько уж плохо. Конечно, при других обстоятельствах было бы кстати пожить тут некоторое время. Море, песок, пальмы и даже дядюшка… с приятным запахом одеколона. Он неожиданно поймал себя на том, что без всякого подтекста назвал его дядюшкой. «Баритон», кажется, был прав, утверждая, что скоро он к этому привыкнет.

Последнее упоминание на какое-то время снова лишило его оптимизма. Ну что за удовольствие находиться в объятиях кого-то, чья любовь предназначена мертвецу! А вдруг дядюшка каким-то образом догадается? От одной этой мысли «мурашки» поползли у него по спине. Максим попробовал себя успокоить. «Баритон» уверял, что дядюшка совершенно не знал своего племянника. Нужно этим воспользоваться. Главное сейчас, это – бдительность. Ему нельзя расслабляться.

2.2

Дядюшка сидел за столом и в ожидании племянника попивал небольшими глотками манговый сок из граненого стакана. Стол был накрыт на две персоны. Как только Максим появился в дверях, дядюшка пригласил его к себе приветливым кивком головы. Для него было приготовлено место напротив.

На террасе было намного теплее, чем внутри дома, хотя и повевал легкий ветерок. После освежающего душа прогретый воздух особенно приятен. Волосы у Максима были еще мокрыми, он их старательно пригладил. Рукава рубашки закатал до локтей и застегнул одной пуговицей меньше. Он бы еще с удовольствием явился босиком, но что на это скажет его дядюшка в белом смокинге!

Тот словно читал его мысли.

– Располагайся и чувствуй себя, как дома.

Здесь дядюшка заговорил на русском, как бы радуясь возможности показать, что ничего не забыл. Что касается Максима, то с одной стороны, английский частенько заводил его в тупик, он недостаточно свободно владел этим языком. Но с другой, это всегда был шанс выбраться из щекотливой ситуации, он мог сослаться на незнание языка, чтобы затянуть ответ, или даже взять назад неосторожно сорвавшиеся слова, простодушно заявив: «ах, неужели я так сказал, ну, тогда извините, я думал, это звучит иначе». С переходом на русский такой возможности уже не будет.

Минутой спустя дядюшка предлагал ему отведать омаров, выловленных у здешних берегов, и запить прохладным белым вином, только что поднятым наверх из винного погреба.

– Сегодня поистине знаменательный день! Я хочу выпить за тебя, Петр. Твое здоровье!

Они чокнулись. Дядюшка продолжал говорить, жестикулируя вилкой.

– Последний раз мы виделись с твоим отцом в сорок третьем. Тогда мы были еще детьми. Винницкую область оккупировали немцы. Нас силой отправляли на работу в Германию. Брат не хотел ехать, он прятался. Я тоже не хотел ехать, тоже прятался, но меня нашли и силой втолкнули в кузов грузовика, а спустя час я уже был в товарном вагоне поезда, мчащего на запад. От семьи у меня остались одни воспоминания. И еще фотография, мы с братом – потом я тебе ее покажу. После войны я очутился во Франции, два года за ничтожное жалованье плавал на кораблях, пока не высадился на цейлонском берегу, соблазнившись слухами о только что открытых сапфировых россыпях. К сожалению, разбогатеть мне удавалось пока лишь в мечтах, но о возврате на родину не могло быть и речи. Именно там я познакомился с Чаном. Это он уговорил меня отправиться на север Индии, чтобы присоединиться к ловцам гюрз. В то время их яд высоко ценился, и за каждую змею платили хорошие деньги.

– Так вы были змееловом? – ужаснулся Максим.

– И змееловом тоже. Тогда, потеряв надежду найти сапфир, который был бы назван моим именем, я был готов на все. И, должен признаться, это положило начало моему будущему бизнесу. Я и сейчас держу у себя террариум… Правда, теперь это только дань прошлому, ничего общего с бизнесом.

– Террариум? – упавшим голосом повторил Максим. – Здесь?

– Невысокий павильон справа от входа, – не успев заметить его испуга, пояснил дядюшка. – Ты не мог его видеть, когда подъезжал, потому что со стороны главной аллеи он закрыт кустарниками. Но если пройти сквозь их ряд, то он окажется прямо перед тобой. Завтра Чан познакомит тебя с ним.

– Завтра? – Максим внезапно почувствовал себя словно на краю пропасти. – Но я ведь никуда не тороплюсь!

На этот раз дядюшка заметил и успокоительно сказал:

– Ну что ты! Тебе нечего бояться! Это абсолютно безопасно. Каждый день Чан берет у них яд.

У Максима был предлог уйти от опасных разговоров.

– Простите, дядюшка. Однако в то время вы не пытались разыскать моего отца?

– Ну, ты же знаешь, связи с заграницей у вас тогда не слишком поощрялись. К тому же, если честно, я и сам не был уверен в том, что хочу этого. Твой отец, мой брат для меня как бы оставался в далеком прошлом. И я не знал, хочу ли воскресить это прошлое. К сожалению, мы все так устроены, что пока впереди еще брезжит свет, назад никто из нас не оборачивается. Надеюсь, ты не станешь меня в этом упрекать.

– Да что вы, дядюшка! Я совсем не это имел ввиду.

Тот воткнул вилку в салат.

– Я ничего не знал о вас. Отец не говорил о том, что у него был брат, – схитрил Максим.

– Понимаю, – кивнул дядюшка, безоговорочно принимая сторону брата. – Ведь я тоже никак не старался напомнить о себе. Жаль, что после войны нам так и не судилось встретиться. Но зато, хвала Богу, я нашел тебя! – он через стол тепло коснулся руки Максима. – Надеюсь, тебе у нас тоже понравится.

Максим обвел вокруг себя заблестевшими глазами.

– Считайте, что уже понравилось! Этот дом, эти пальмы, это море… Тут просто великолепно! Наверно, я попал в рай.

– Вот и замечательно, – заявил дядюшка с очевидным удовольствием. – Можно сказать, мы уже поладили. Кстати, ты не ошибся. По преданию, на этом месте и в самом деле когда-то был рай. Говорят, будто этот остров Бог создал для Адама и Евы. Отсюда пошел весь род человеческий!

Их беседу поневоле прервала Аша, скромно остановившись за спиной Максима и дожидаясь, когда дядюшка обратит на нее внимание.

– Что тебе, Аша? – мягко спросил тот.

– Извините, мистер Пул. Я пришла спросить, можно ли подавать десерт.

– Ах, Аша! Ты отлично справляешься. Молодой человек просто очарован твоей кухней. Верно, Петр?

– О да, все было очень вкусно, – поспешно подтвердил Максим.

– Вот видишь. А десерт можно подавать.

Аша зарумянилась и подкатила тележку, чтобы убрать со стола.

– Она полукровка, – продолжая подбадривать ее глазами, дядюшка снова перешел на русский. – Отца не помнит. Мать недавно умерла от малярии. Я забрал ее у родственников, едва не отправивших ее зарабатывать на улицу. До чертиков надоели эти цветные рожи! Хотелось по крайней мере в собственном доме иметь кого-то с белой кожей, хотя бы и полукровку. Неважно, что она обошлась мне значительно дороже.

– Обошлась?

– Еще бы! Я заплатил за нее триста тысяч рупий. Иначе эти люди пустились бы кричать на всех углах, будто я похитил у них бедную девочку, чтобы сделать из нее наложницу! Чуть что, сразу: проклятые европейцы! Они знали, что я могу заплатить, и поэтому стали на дыбы. Пришлось успокоить их совесть.

– Но ведь это же варварство!

– А кто говорит, что нет? Разве мы не находимся среди варваров? А еще болтают о расовой дискриминации! Но что было делать? Такую, как она, найти совсем не просто. Чан раскопал ее в джунглях Матары. Половину побережья пришлось перевернуть, прежде чем он ее там нашел. Чан – безупречный слуга. На него вполне можно положиться, хоть он и вьетнамец. Он единственный цветной, которого я терплю.

– Мне кажется, Аша довольна тем, что вы забрали ее сюда?

– А почему бы тебе не спросить об этом у нее самой? Она славная девушка. Другие в ее возрасте уже все на свете перепробовали. Она же будто несорванный цветок. Я не удивлюсь, если вдруг узнаю, что она еще девушка. Боюсь даже представить, что ожидало бы ее там, у этих мерзавцев…

Аша, ни слова не понимавшая из того, о чем они говорили, продолжала наивно улыбаться уголками губ. Максим бросил на нее быстрый взгляд и смущенно опустил глаза. Убирая локти со стола, он нечаянно опрокинул бокал, остатки вина ручейком потекли на пол. Дядюшка замахал на него руками.

– Не стоит беспокоиться! Оставь это Аше, она уберет. А мы тем временем лучше пройдемся, – предложил он, вставая из-за стола.

Максим поспешил придти ему на помощь.

– Еще один вопрос, дядюшка, – сказал он, ступая рядом по песку, тогда как дядюшкина рука опиралась о его плечо.

– Да, Петр?

– Почему вас называют мистером Пулом?

– О, это имя я взял себе в тот день, когда мной впервые заинтересовалась пресса, – охотно ответил старик. – Помню, ко мне подошел один местный газетчик. Он тогда спросил: «Как тебя зовут, парень?». Не знаю, почему, но я вдруг испугался, что это может быть полицейский, у меня были причины недолюбливать полицейских, поэтому я и выпалил: «Джонатан Пул». Так звали инженера с приисков, которого, как я слышал, убили во время последних беспорядков. Наутро мой снимок появился в газете с подписью: «Джонатан Пул», – дядюшка прочертил указательным пальцем воздух, да так и остался стоять, задумчиво вглядываясь куда-то в пространство, его глаза продолжали видеть то, что уже давно перестало существовать.

* * *

Библиотека одновременно служила дядюшке рабочим кабинетом, судя по тому, что, кроме шкафов с книгами, в ней находился огромный канцелярский стол, на котором стоял телефонный аппарат, впрочем, не работающий, и лежали одна на другой несколько толстых папок. По ковру была расставлена мягкая мебель, и кроме того, монитор, подсоединенный к видеомагнитофону. О его назначении Максим узнал чуть позже. Примечательно, что в доме вообще не было ни телевизора, ни радио. Слухи об отшельническом образе жизни дядюшки оправдывали себя.

Фотография, о которой тот упоминал за обедом, стояла в рамке между двумя стеклышками прямо на его письменном столе. Это был очень старый снимок небольших размеров, неважного качества, но, судя по тому, как бережно дядюшка его хранил, видимо, он был ему слишком дорог.

На нем с трогательной нежностью прижимались друг к дружке двое одинаково одетых близнецов, только один, растянув рот до ушей, улыбался в объектив, а второй с самым серьезным выражением смотрел куда-то вдаль. Обоим было лет по двенадцать. Фоном служил раскинувшийся внизу город. Очевидно, снимали с какой-то высокой точки. Максим сразу его узнал: это была Винница сороковых годов.

Смотрят, будто с картинки, подумал он. И, как видно, очень любят друг друга.

К лацкану куртки каждого из них было приколото по значку с изображением самолета. Дядюшка разжал ладонь: в ней лежал точно такой же, выпущенный когда-то в Виннице – в честь известного земляка, создателя первого в мире самолета.

Максим задумчиво повертел его так и этак, прежде чем вернуть дядюшке. Второй, должно быть, перешел от отца к настоящему Петру Шемейко. Неожиданно для самого себя, так, словно на его месте был кто-то другой, он сказал деревянным голосом:

– Да. Такой же был у отца. Я помню.

Дядюшка быстро посмотрел ему в глаза. Максим испугался: вдруг он сморозил какую-то чепуху? Но тут на дядюшкином лице промелькнуло подобие теплой улыбки. Он незаметно вздохнул с облегчением.

Дядюшка, правда, помалкивал. Тогда Максим показал на снимок:

– Который из них мой отец?

– Бьюсь об заклад, что ты не узнаешь, – уклончиво ответил дядюшка. – Мы были так похожи, – он еще раз изучающе взглянул Максиму в лицо. – В тебе тоже что-то есть от твоего отца.

– И от вас, дядюшка?

* * *

Сумерки поглотили кроны деревьев, обрисовав только верхний, изрезанный, край. Обширный парк, переходящий затем в первозданный лес, быстро погружался в темноту. Одни пальмы гордо выделялись на фоне бледного неба с хаотичной россыпью звезд. Океан напоминал о себе разве что ленивым шипением прибоя.

Большая волна лизнула носки его туфель. Максим поднялся во весь рост, размял затекшие ноги, отряхнулся от налипших песчинок и, увязая по щиколотки в песке, раскачивающейся походкой побрел к дому.

Внизу, справа от выхода на террасу, светилось окно. Это была комната Чана. Над ней находилась спальня дядюшки, но там было темно. Зато полоса света пробивалась левее, сквозь неплотно зашторенное окно второго этажа. Присмотревшись повнимательнее, он заметил свет также и в соседнем окне. И в следующем… Что в этих комнатах? Ему пока не удалось побывать в том крыле. Короткий коридор в несколько шагов, начинавшийся тут же у лестничной клетки, заканчивался одной единственной дверью, которая вела куда-то вглубь. Несколько раз он пытался в нее войти, но она все время оказывалась запертой. Аше нечего там делать, ее комната была в правом торце коттеджа, если смотреть со стороны моря, как сейчас. Все нижнее правое крыло занимали подсобные помещения и комнаты для прислуги. Максим зашел за угол. Вот и ее окно, в нем горел свет. Следовательно, наверху, в той комнате мог находиться только дядюшка. Правда, что он там делал, было совершенно неясно.

Максим задержался под окном Аши. Пожалуй, он и сам не знал, с какой целью. Занавески были задернуты, иногда ее тень перемещалась на них, то появлялась, то снова исчезала. Постояв без дела около минуты, он отправился дальше и, обогнув дом, вошел в него через парадный вход.

Он занимал комнату в противоположном конце от комнаты Аши. Нельзя сказать, чтоб она была слишком просторной. Кровать, письменный стол, один стул и шкаф для одежды – вот, собственно, все, что в ней находилось. При всей скромности обстановки тут было довольно мило. Отведенная ему комната была угловая. Одно окно выходило на море, другое, полузакрытое ветками лианы, смотрело на террариум. Желтый свет пронизывал его стеклянную крышу и рассеивался где-то внутри, не достигнув пола. Максим с отвращением зашторил второе.

Он походил по комнате, заглядывая во все углы, а когда осматривать было уже нечего, от скуки завалился на кровать прямо в одежде, подложив руки под голову. Время для сна еще не наступило. Он мог продолжать бездельничать, поддаваясь гнетущим сомнениям, а мог… Мог ли он попытаться их разрешить?

Что-то не давало ему покоя. Терзало, мучило. Но вот незадача: он никак не мог понять, что именно. Знал только, что возникло это в результате событий сегодняшнего дня, его общения с дядюшкой. Однако, прогоняя в уме все их разговоры, он только зря терял время.

Впрочем, его мучения долго не продолжались. В какой-то момент он расслышал пробивающийся сквозь тишину слабый, но все же достаточно отчетливый монотонный гул, по характеру напоминающий гудение моторов стартующего самолета. Прислушавшись, он догадался, что звук исходит откуда-то сверху. Точно, это было над ним – то самое крыло, в котором он видел свет. Очевидно, дядюшка еще там.

Максим вышел из своей комнаты и стал нерешительно подниматься по скрипучей лестнице. Он оказался прав, загадочный источник шума становился все ближе.

Вплотную подойдя к двери, он опасливо нажал на ручку. Дверь подалась. За ней оказалась следующая дверь, которая так же легко открылась, как и первая. Стараясь усмирить взволнованно бьющееся сердце, он переступил порог.