Текст книги "Танец падающих звезд"

Автор книги: Мириам Дубини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Ты просто художник! Что скажешь, Грета? Тебе нравится?

Грета посмотрела на незнакомую женщину, шпионившую за ней с той стороны зеркального стекла. У нее были более светлые волосы, медового цвета. Женщина провела по ним рукой. Приятный запах, подумала Грета. Как от волос Эммы. Легкая волна с левой стороны лица. Очень фривольная. На затылке коротко, чтобы подчеркнуть тонкую линию шеи. Грете это напомнило стебель цветка. С нежными светлыми лепестками. Ромашка. Или подснежник. Она еще раз посмотрела на себя в зеркало и подумала, что она – цветок.

– Да, нравится.

– Если ты счастлива, то и я счастлив, – продекламировал Габриэлло, приложив руку к груди.

Эмма посмотрела на подругу, которая ответила ей взглядом сообщницы. Они едва сдерживались, чтобы не рассмеяться.

– Мама зайдет оплатить счет в четверг. Как всегда.

Дизайнер причесок приподнял брови и сделал легкое движение рукой, будто отгоняя столь вульгарную тему для разговора.

– А ты когда зайдешь, солнце мое? Нам надо сделать примочки. Что-то ты у меня теряешь глянец.

Грустный вздох, материнский взгляд.

– Скоро, Габриэлло, скоро.

– Хочешь, оставайся сейчас? Это недолго. Мы за полчасика все сделаем.

– Сейчас не могу. Мы страшно заняты.

Эмма подмигнула Грете и взяла ее за руку:

– Идем?

Они оставили Габриэлло и его прислужников отмечать успех нового шедевра мастера и выбежали на улицу, готовые к третьему этапу.

Шопинг! «Шопинг» звучит лучше, чем «покупки». Веселее, – затараторила Эмма. – Тут рядом есть магазинчик shabby chic…

– Shabby что?

– Шик! Одно из тех мест, куда моя мама никогда бы не зашла…

Грета взглянула на нее вопросительно:

– То есть?

– То есть это идеальное место для нас.

У Эммы был очень счастливый вид, она излучала заразительную радость. Грета решила отдаться на волю этого веселого ветра и вдохнуть немного свежего воздуха. Они вошли в магазин и оказались в святилище странных нарядов и аксессуаров, которые, казалось, вышли из бабушкиного сундука. И надо признать, бабушка та была натурой весьма эксцентричной. Грета поначалу растерялась, но потом заметила, что некая человеколюбивая продавщица разложила этот ворох тканей и лент в цветовой гамме. От белого до черного, через все оттенки спектра, воспринимаемые человеческим глазом.

Грета окунулась в черный и вздохнула с облегчением. Но Эмма была начеку:

– Да, что и говорить, черный очень идет блондинкам. Но иногда стоит попробовать что-то другое, тебе не кажется?

Не кажется.

– Я бы тебе предложила… – Эмма помедлила, проводя пальцем в обратном направлении и продвигаясь к самому центру радуги, созданной из висевших на плечиках одежд, – изумрудно-зеленый. Он подчеркнет цвет твоих глаз.

– Мне не идет зеленый, – сообщила Грета.

– Смотри, какой комбинезон-шорты! Как будто специально для тебя! В нем будет удобно ездить на велосипеде. Ты можешь даже оставить эти жуткие черные ботинки, но сохранить при этом чуть-чуть женственности.

– Ну правда, Эмма. Я и так уже постригла волосы…

– Просто примерь! – приказала подруга. – Когда ты увидишь себя в нем, ты не захочешь его снимать. Я уверена.

Грета снова сдалась перед напором Эмминого энтузиазма. Послушно пошла в примерочную и задвинула за собой плотную штору. Потом повернулась к зеркалу и увидела шляпу. Серую мужскую шляпу, висевшую над зеркалом. Рядом со своим отражением она вдруг представила фигуру Ансельмо. Он всегда носил такую шляпу. Грета не двигалась. И не дышала. Она не знала, сколько времени так простояла. Потом за ее плечами резко рванули штору:

– Грета! Ты меня слышишь?

Нет, она ничего не слышала.

– Ты… Ты его даже не надела!..

Грета повернулась к Эмме, но видела перед собой только призрак, возникший в зеркале.

– Прости, – сказала она, возвращая ей комбинезон. – Сама видишь, это все бессмысленно.

– Что бессмысленно? Подожди!

Ответа не было. Только пустота. Дырка в центре сердца. И с этим ничего нельзя было поделать. Бессмысленно пытаться заполнить пустоту новой тряпкой или прической.

– Мне надо домой.

– Прямо сейчас? Подожди!

– Я и так ждала слишком долго.

Грета попрощалась и вышла на улицу. Она шла медленно, едва волоча ноги. Он был ей нужен. Как воздух. Запах ветра и дороги. Хотя бы еще один раз. Всего лишь один. Она отвязала Мерлина и направилась в сторону Корвиале. Минут через пятнадцать она может быть в мастерской. Войти. Обнять его. Вдохнуть запах его кожи между подбородком и плечом. Пятнадцать минут. Потом десять. Пять. Минута. Грета выехала на улицу Джентилини с легким сердцем и ощущением безрассудного предчувствия счастья. Когда все теряет смысл, нет смысла бояться. Чтобы переломить судьбу, достаточно нескольких секунд просветленного безумия. А иногда и того меньше: пять ударов по педалям. И потом будет он. Причал его объятий. Конец пути.

Грета подкатила ко входу в мастерскую, но не смогла остановиться.

Она приехала домой страшно голодная. Смела остатки ужина – и не наелась. Ей захотелось пить. Она выпила воды, молока, снова воды, апельсинового сока. Ей чего-то не хватало. Четвертого этапа. Шоколада. Во всей квартире не было и тени шоколадной плитки. Она могла выйти и купить ее. Ни малейшего желания. Ей захотелось спать. Заснуть глубоким, темным, как шоколад, сном и больше никогда не просыпаться. Она бросилась на кровать и ухватилась за подушку. Потом закрыла глаза и вытянула руку. И вдруг нащупала что-то под простыней. Тонкий край конверта. Письмо, которое для нее нашел Ансельмо. Грета совсем забыла о нем. Она поднесла конверт к носу в поисках следа его запаха. Конверт ничем не пах. Она открыла его. Как будто, сделав это, могла на минуту снова оказаться рядом с ним. Она не нашла в конверте человека, которого любила, – она встретилась там с мужчиной, о котором не вспоминала много лет.

Дорогая Грета,

Я так давно тебе не писал. Впрочем, учитывая то, что ты ни разу мне не ответила, я не уверен, что ты прочитала хотя бы одно из моих писем.

По причинам, которые я предпочел бы объяснить тебе лично при встрече, я приезжаю в Рим. Я буду один, и мне бы хотелось увидеть тебя, чтобы рассказать одну историю. Мою историю. И я хотел бы услышать твою. Пожалуйста, ничего не говори маме. Позвони по номеру телефона в конце письма – и я приеду, куда ты скажешь.

Жду не дождусь дня, когда смогу обнять тебя.

Папа

Грета вполголоса произнесла номер телефона, как магическую формулу слишком опасного заклинания. Она не видела своего отца десять лет. Последнее воспоминание о нем – ее третий день рождения. Отец подарил ей белого волка и пообещал, что скоро вернется, а волк пока будет ее охранять.

– Когда ты вернешься? – спросила она.

Он что-то ответил. Она не помнила что именно. Да и какая разница. Все равно это была ложь.

Сначала она считала дни, потом недели, потом месяцы. Потом она перестала считать. И перестала разговаривать с белым волком. Но волк не обижался. Он продолжал смотреть на нее блестящими глазами и охранять ее постель. Как глупо, думала Грета. Волк должен кусаться, а не сидеть тихоней на кровати. Чтобы наказать его, она оторвала ему нос. Но волк не разозлился. Тогда она решила запереть его в самом темном углу шкафа. А потом забыла о нем. Он не напоминал о себе и восемь лет смирно просидел в темноте – без носа, но навострив уши, готовый в любую минуту наброситься на злодеев.

На свой двенадцатый день рождения Грета попросила пару высоких черных ботинок и разрешения выбросить все платья в цветочек, которые мама упорно ей покупала. Ей подарили и ботинки, и разрешение. Складывая свою старую детскую одежду в черный мешок, Грета нашла волка. Он все эти годы сидел в шкафу. Без носа, в темноте. Ей захотелось обнять его. И поцеловать в безносую морду. Но она не сделала ни того, ни другого. Вместо этого она оторвала деревянную пуговицу от старого платья в розовых бутонах и божьих коровках и пришила ее к вытянутой волчьей морде. А потом дала ему имя: Волк.

Грета положила письмо на стол, а Волка себе на грудь. Посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

– Ты готов кусаться?

Четкая граница

Она просто ушла. Ничего не объяснив.

– Опять?

– Мне казалось, нам было так весело. Мы уже поболтали, сделали ей прическу… Она была очень довольна, – вслух размышляла Эмма.

– А шопинг и шоколад? – вмешался любопытный Шагалыч.

Эмма грустно посмотрела на него и покачала головой.

– Но почему? Что случилось?

Она молча пожала плечами. Потом сказала:

– Я надеялась найти ее здесь…

Эмма обвела мастерскую задумчивым взглядом. Лючия и Шагалыч пытались реанимировать его гоночный велосипед. Из глубины комнаты ей навстречу шел Гвидо, он катил за собой кремового цвета «голландца».

– А ты все-таки вернулась! У нас с тобой есть работенка. Помнишь?

– Конечно! Поэтому я и пришла, – солгала Эмма.

– Отлично. За работу!

Выбирать не приходилось. Хозяин веломастерской был упрямее ее. Эмма пыталась заплатить ему, чтобы он немного подремонтировал ее голландский велосипед и вернул ему былую элегантность, но Гвидо наотрез отказался. Единственное правило его мастерской состояло в том, что здесь никто никому ничего не платил. Если ты хочешь получить велосипед, ты должен сам привести его в порядок. В твоем распоряжении есть все необходимые инструменты и помощь других велосипедистов, но работать ты должен сам, своими руками. Это-то как раз Эмме и не нравилось.

– Хорошо, – согласилась она, отложив на время поиски Греты и решив, что позвонит подруге позже. Пока лучше оставить ее в покое. Наверное, ей и в самом деле надо немного побыть одной.

– А перчатки мне полагаются?

Эмме выдали перчатки. Она надела их и помогла Гвидо закрепить велосипед на железной раме из труб и болтов, выполнявшей функцию подставки. Когда они вместе подняли руль до высоты своих плеч, в дверном проеме за спиной мастера возник темный силуэт. Он сделал три решительных шага вперед и приветственно поднял руку.

Гвидо увидел, как глаза Эммы сузились в щелку, а потом широко раскрылись от удивления. Он обернулся. В его мастерскую вошел парень, который всего несколько недель назад разгромил ее. На этот раз он пришел один, без своих напарников, ходивших за ним тенью, и без мотоцикла.

– Тебе чего?

Гвидо сказал это тоном, обозначавшим четкую границу между тем, кто просит, и тем, кто дает. Эмилиано не стал ее нарушать:

– Велосипед.

Хозяин мастерской продолжал наблюдать за ним издалека. Эмилиано не двигался с места. Все остальные замерли в ожидании. Молодой человек понял, что придется просить. Он не привык это делать. От внушительной фигуры Гвидо отделился тонкий силуэт. Рыжий цвет Эмминых волос придал юноше смелости.

– Вы можете мне помочь?

– Можем? – спросил Гвидо, обводя взглядом стоявших рядом ребят.

Голова Эммы поднялась и опустилась, прежде чем девушка успела о чем-то подумать. Шагалыч размышлял чуть дольше:

– Мочь-то можем, только я не уверен, что хотим.

Лючия присоединилась к вышесказанному, скрестив на груди пухлые руки.

Эмилиано обвел взглядом всю компанию: это была стена, отделявшая его от нее. Он должен был найти способ перелезть через стену.

– Что мне надо сделать, чтобы…

– Можешь, например, попросить прощения, – перебила его Лючия.

Просить прощения было трудно. Труднее, чем прийти в мастерскую. Даже глаза Эммы не могли ему в этом помочь. Но он должен был перелезть через стену.

– Сегодня я пришел один. Не так, как в тот раз.

На просьбу о прощении это было не похоже. На признание вины тем более. Стена стояла неприступно и смотрела на него выжидающе.

– Мне нужен велосипед…

Напрасные усилия. Восемь глаз уставились в него как пистолеты. Многовато для одного человека. Единственный выход – сдаться.

– В каждом месте есть свои законы. Если вы разрешите мне войти, я приму ваши.

Шагалыч разочарованно фыркнул:

– Бесполезно. Он не в состоянии этого сделать.

– Он просто не в состоянии этого сделать, – эхом отозвалась Лючия. – Неужели так трудно попросить прощения?

Эмма смотрела на Эмилиано молча, от всей души надеясь, что никто не слышит, как сильно бьется ее сердце о грудную клетку. Она чувствовала каждый удар. Ей было больно.

– Он научится, – ответил Лючии Гвидо.

На губах Эмилиано появилась удивленная улыбка. Такая неуловимая, что ее заметила только Эмма.

– Ты можешь выбрать любой велосипед из тех, что здесь видишь. Это пространство принадлежит всем, инструменты принадлежат всем. Если кто-то не знает, что делать, его учит тот, кто знает. Тот, кто не знает, слушается беспрекословно. Вот и все наши правила. Если ты не будешь их соблюдать, ты уйдешь отсюда и не вернешься никогда. Договорились?

Хозяин мастерской давал ему еще один шанс. Такое бывает не часто. Эмилиано принял его как дорогой подарок:

– Договорились.

Эмма почувствовала, как у нее напряглись мышцы. Она готова была броситься ему на шею. Но она просто сделала глубокий вдох и посмотрела на Гвидо. Казалось, у мастера, в отличие от нее, все под контролем. Словно в подтверждение ее мыслей Гвидо спокойно сказал:

– У нас сегодня много дел. Приходи завтра.

Эмилиано расстроился. Зачем приходить завтра? Он пришел сегодня. Он уже здесь. Осталось найти какую-нибудь рухлядь в этой груде металлолома, и он весь вечер проведет с Эммой. Но потом он понял, что это было частью правил. Один учит – другой учится.

– До завтра, – беспрекословно подчинился Эмилиано.

Другие письма. Отец писал, что были другие письма. Грета никогда их не видела.

– Где они? – спросила она у Волка.

Он посмотрел на нее пластмассовыми глазами. Грета увидела в них ответ. Она вскочила с кровати, уложила волка на подушку и вышла из комнаты. Перед закрытой дверью, ведущей в спальню матери, остановилась и набрала в легкие побольше воздуха. Грета обычно не входила в эту комнату и надеялась, что мать отвечает ей любезностью на любезность. Но на этот раз все было по-другому. Она имела право знать. Грета бесшумно опустила ручку, приоткрыла дверь и постояла на пороге, изучая обстановку. Неубранная кровать с розовыми в цветочек простынями, большое зеркало на комоде, уставленном кремами, косметикой и лаками всех цветов и оттенков. Кресло, заваленное одеждой. Приоткрытые дверцы темного шкафа. Грета приняла это за приглашение. Она распахнула створки и начала разведывать этот таинственный материк. Ей попадались вещи, которые она знала, вещи, которых она никогда не видела на матери, и вещи, которые она никогда бы не хотела на ней увидеть. Писем среди них не было. Удостоверившись, что она не оставила никаких следов вероломного набега, Грета принялась за исследование комода под зеркалом. Она нашла то, что ожидала найти, включая дюжину мешочков-ароматизаторов для белья «Весенняя свежесть». Сморщив нос, она задвинула последний ящик и попыталась собраться с мыслями. Тумбочки, книжные полки, этажерка. Пусто. Писем нет. Грета заглянула под кровать и проинспектировала десятки обувных коробок. Потом рухнула на постель и постаралась успокоиться. Уставившись в потолок, она стала представлять себе лицо своего отца. Она не могла вспомнить, каким он был. В детстве она иногда просила мать описать его. Та каждый раз выдерживала небольшую паузу, словно собиралась с мыслями, потом повторяла затверженную скороговорку: высокий, бородатый, глаза черные, волосы светлые. Светлые, как у Греты. Впрочем, этого мать не говорила никогда.

Грета водила глазами по стенам, и ее взгляд остановился на большой раме, висящей над кроватью. В раме была фотография матери с маленькой Гретой на руках. С того места, на котором она лежала, снимка не было видно, но она его прекрасно помнила: семейный портрет на фоне парка. Семья состояла из двух особей женского пола и четырех уток с красными клювами – в тон губам ее матери. Массивная рама провела четкую границу между прошлым и настоящим, между мгновением, запечатленным много лет назад, и стеной в сегодняшней комнате. В этом крошечном расстоянии Грета разглядела посторонний предмет, едва выступавший из-под резного дерева вокруг снимка. Не вставая с кровати, она просунула руку за раму и почувствовала под пальцами стопку бумажных листов. Грета потянула один.

Конверт с письмом для нее.

Она поднялась на колени, молясь, чтобы письмо оказалось не единственным. Все письма в стопке были для нее. Они хранились за фотографией много лет. Грета пересчитала конверты. Почти сто. В некоторых были поздравления с Рождеством и почтовые открытки. Все подписаны отцом. Буквы ее имени были выведены тонкой, ускользающей линией. Она узнала в ней себя. Он не забыл ее.

Грета собрала письма и направилась в свою комнату, обернувшись на пороге, чтобы убедиться, что оставляет все в том виде, в котором нашла. Никаких следов интервенции, все вещи на своих местах. Какая досада! Ей хотелось разгромить комнату матери, наказав ее за то, что она столько лет прятала от нее целое состояние.

Дорогая Грета, Моя маленькая Грета, Здравствуй, Грета! Ей приятно было думать, что отец столько раз выводил ее имя. Может, он тоже пытался представить ее себе. Иногда. И тоже не мог, как не смогла сегодня она.

Грета решила пощадить комнату матери и заняться более важным делом. Она открыла свой шкаф и достала из него рюкзак. Сунула туда пару черных футболок и штанов, немного денег, которые смогла найти в квартире, и Волка. Потом по привычке подошла к Мерлину, положила руки на руль и вздрогнула. Ансельмо снова возник из ниоткуда, как в примерочной магазина. Она увидела, как он едет рядом с ней, светлый и счастливый, сотканный из вещества, из которого состоят сны. Он не смотрел на нее. Его глаза были устремлены в небо. Грега отскочила от велосипеда, как будто рама вдруг раскалилась и ее обожгла.

– Ты сегодня останешься дома, – сказала она Мерлину.

Махнула ему рукой, стерла слезу со щеки и быстро спустилась по лестнице вниз, туда, где призрак Ансельмо таял, уходя от нее все дальше… Почувствовав, что его не догнать, она поняла, что готова тронуться в путь. Пункт назначения был написан на конвертах, в которых отец присылал ей письма. Площадь в Неаполе со старинным названием.

Грета сунула в карман толстовки ключи от квартиры и вышла из подъезда, громко хлопнув дверью.

Глупость

У каждого из нас есть свой ветер.

Он поднимается решительно, раздувает легкие

паруса желаний, увлекает сердце поверх барьеров.

Иногда его трудно узнать.

Но тот, кому удается почувствовать его,

свободно парит над горизонтом собственных

возможностей.

Эмма села на парту, на пустовавшую сторону Греты, и закинула одна на другую свои длинные ноги.

– Она ответила тебе?

– Нет.

– Дурной знак, – забеспокоилась Лючия. – Что будем делать?

– Спросим у Ансельмо, – не раздумывая, ответила Эмма.

– Но они расстались. Я думаю, он ничего не знает.

– А я так не думаю.

– У тебя есть его телефон?

– Нет, но мы можем сегодня после школы зайти в мастерскую и поговорить с ним.

На щеках Эммы вспыхнул предательский румянец.

– Что с тобой?

– А что?

– Ты вся покраснела…

– Я? Вроде бы нет, – стала оправдываться Эмма, быстро совладав с собой.

Предательский румянец. При одной мысли о возможности зайти в мастерскую ее охватывало странное волнение. Эмилиано должен был вернуться туда сегодня, чтобы выбрать себе велосипед. Эмма представила, как Грета со своим обычным сарказмом убеждает ее: зря ты надеешься, я его знаю, он не придет, он никогда не сдерживает обещания, таким, как он, нельзя доверять. Грета не пришла в школу – и все равно была рядом. Как человек, ставший частью тебя. Эмма не видела ее всего несколько часов и уже соскучилась.

– Нам надо ее найти. У меня такое чувство, что она делает какую-то глупость.

– Что она может сделать? – встревожилась Лючия.

– Не знаю. Снова сбежать, например.

– Точно. Сколько я ее знаю, она только это и делает, – согласилась Лючия. – Разница лишь в том, что обычно она злилась и поэтому сбегала, а сейчас она какая-то… грустная.

Эмма кивнула, соскользнула с парты и посмотрела на небо за окном:

– Грустные девушки становятся опасны.

Ансельмо пересек маленький двор, отделявший склад от мастерской, и вставил ключ в замочную скважину железной двери. Три оборота, щелчок – и он внутри. Полки, полные потерянных посланий, ждали курьера с терпением деревьев в лесу, переживших время и его козни. Ансельмо прислонился спиной к стене и скользнул на землю. Посылки, письма, открытки, всевозможные предметы самого разного предназначения следили за ним с железных стеллажей. Никакого свечения. Никаких полосок. Сегодня судьба решила подождать. Все замерло. Только его мысли беспорядочно метались, подталкивая слова из одной части черепа в другую в хаосе молчаливых вопросов, на которые никто не мог бы ответить. Где она, что делает, о чем думает, вспоминает ли о нем?

Ансельмо услышал из мастерской голос Эммы. Потом Лючии. Они искали его. Он сделал огромное усилие, чтобы подняться. Снова это ощущение свинцовой тяжести в ногах. Увидеть подруг Греты – все равно что увидеть часть ее. Он не был готов к этому.

– Ханс! – позвал Шагалыч.

Выхода нет. Надо идти.

– Привет! Как дела? – спросил Ансельмо, натягивая на лицо лучшую из своих улыбок.

Ее оказалось недостаточно. Да и подруги, похоже, были не очень рады его видеть. Точнее, они совсем не были рады – они были печальны и встревоженны.

– Хорошо. Только… – Эмма посмотрела вокруг, словно хотела убедиться, что их никто не слышит. – Мы не можем найти Грету. Она со вчерашнего вечера не отвечает на звонки, а сегодня не пришла в школу. Она пропала. Мы не знали, что делать, и подумали: может, ты…

Слова сыпались слишком часто.

– Подожди, – перебил ее Ансельмо, – что значит «пропала»?

– Значит, что мы не знаем, где она, – объяснила Лючия.

– Вы звонили ее матери?

– Мы подумали, что пока не стоит этого делать.

В самом деле, плохая идея.

– Но что случилось? В смысле, я имею в виду – она что-то сделала, что-то сказала? Когда вы видели ее в последний раз?

Эмма поняла, что ему Грета тоже не звонила и что у Ансельмо нет никакого желания объяснять им причину ее молчания. Он выглядел очень испуганным. Эмма никогда не видела у него таких глаз – недоверчивых, полных страха. Как будто он знал ответ, но очень боялся его услышать.

– Мы были с ней в магазине, – начала Эмма и рассказала, как Грета отказалась примерять одежду и как у нее внезапно изменилось настроение. – Она сказала, что идет домой. Я просила ее подождать, а она ответила, что и так ждала слишком долго.

Зрачки Ансельмо быстро двигались из стороны в сторону: он пытался восстановить общую картину в путаных арабесках событий и вписать в нее Грету. Потом зрачки вдруг замерли, уставившись в пустоту. Предположения и сомнения вылились в уверенность.

– Я иду к ней домой.

Ансельмо сел на велосипед и вылетел из мастерской.

– А мы? – спросила Лючия растерянно.

Эмма не ответила.

– Мы ведь сказали ему, что лучше пока ничего не говорить ее матери.

Снова молчание.

– Эмма, мне кажется, это глупо! Мы должны его остановить!

Эмма смотрела вслед Ансельмо, удалявшемуся по прямой на крыльях своего ветра. Того, что поднимается решительно и уносит тебя туда, куда ты должен идти, даже когда ты сам не знаешь, куда ты должен идти.

– Нет. Мы будем ждать здесь.

Грета прочитала письмо. Других объяснений не было, но понять это мог только он. Так всегда бывает. Как только кто-то получает сообщение, запускается обратный отсчет. Судьба начинает отмерять свои шаги быстрее, находит верный курс в хаосе и движется в этом направлении, срезая повороты, чтобы вовремя явиться в место своего совершения. Ансельмо слышал тиканье секунд, пульсировавших в его мышцах, и надеялся, что он не опоздает. Через несколько мгновений его велосипед остановился у дома Греты. Он позвонил в домофон. Никто не ответил. Позвонил еще раз. Никого. Он опоздал. Грета пошла своей дорогой и оставила его позади. Казалось бы, самым большим счастьем для любого посланника должна быть уверенность, что доставленное им сообщение приведет того, кто его получит, к горизонтам надежды, спокойствия и всему тому хорошему, о чем пишут в поздравлениях к Новому году. Ансельмо же разрывался от злости. Он бросил на землю велосипед и поднял голову к облакам, чтобы высказать свои претензии небу. Гордому и безразличному. Слишком высокому, слишком далекому.

– Простите, можно пройти? – услышал Ансельмо за спиной.

Это была Серена, мать Греты.

– Нет.

– Что, простите?

– Я хотел сказать, я… – Ансельмо помедлил, глядя в изумленные глаза Серены, – я друг вашей дочери.

Серена улыбнулась. Должно быть, это тот самый парень, что вот уже несколько недель кружит вокруг ее девочки. Она заметила, что Грета стала резче в последние дни, и подумала, что они поссорились, но раз он здесь, значит, все наладилось.

– Ой, я так рада с тобой познакомиться! Проходи. Грета, наверное, уже вернулась. Если, конечно, не решила снова мотаться на своем велосипеде весь вечер. Вечно она с этим велосипедом! Да ты, наверное, лучше меня это знаешь. – Серена перестала тараторить и подмигнула Ансельмо.

Он такого не ожидал. Ему показалось это совершенно неуместным. Но он решил, что лучше всего сделать то, что она говорит.

– Да я и сам с большим удовольствием катаюсь… – Ансельмо поднял велосипед с земли и сжал руками руль.

– Не оставляй его здесь. Его надо поднять наверх. Правда, у нас лифт сломан.

Серена снова улыбнулась, но уже без энтузиазма.

– Я не надолго.

– Что ты, что ты! Грета будет рада сюрпризу. Это ведь сюрприз, да?

Сюрприз. Только Ансельмо сомневался, что Серена будет все так же улыбаться, когда они войдут в дом и она обнаружит, что Греты нет.

– А где же цветы? Для сюрприза нужны цветы! Ты разве не знал? – Серена весело рассмеялась. – Шучу я, шучу. Не делай такое лицо. Проходи!

Она повела его по ступенькам наверх, продолжая шутить и тараторить без умолку. Потом открыла дверь квартиры:

– Грета, к тебе… Ой, прости, я даже не спросила, как тебя зовут.

– Ансельмо.

Серена громко произнесла его имя и повторила имя своей дочери. Ей никто не ответил.

– Странно, ее нет.

Она постучала в дверь Гретиной комнаты, потом робко открыла ее. Велосипед стоял у батареи.

– Здесь что-то не так, – сказала Серена, разговаривая сама с собой.

Ансельмо тихо подошел ближе:

– Мне кажется, Грета ушла.

– Что? Куда?

– Не знаю, – он пытался придать своему голосу спокойную естественность, – но я уверен, что это из-за письма.

– Какого письма?

– Письма, которое я нашел на улице. На конверте был ваш адрес и имя Греты.

Серена изменилась в лице. Она все еще улыбалась, но улыбка была нервной и неуверенной.

– Точнее, не нашел, мне дал его старик, который живет здесь недалеко. В хижине на лугу за этим домом.

– Кто?! Какой старик?

– Кажется, его зовут Таццина.

– А почему у него было письмо для Греты?

– Я не знаю, может, его почтальон потерял… Не знаю.

Серена поднесла руки к губам и широко раскрыла глаза. Улыбка исчезла. Ее сменила горькая морщина на лбу.

– Подожди меня здесь.

Она бросилась в свою комнату и закрыла за собой дверь. Сунула руку за раму. Писем не было. Грета нашла их. Серена вышла из комнаты и накинулась на Ансельмо:

– Почему ты не отдал это письмо мне?!

– Но там было имя вашей дочери, – попытался объяснить он.

Бесполезно. Серена потеряла над собой контроль:

– Что ты себе позволяешь?! Как ты смеешь?! Ты ничего не понимаешь, ты не можешь понять… это наши семейные дела…

– Простите, я не знал.

– Не знал он! Конечно, ты не знал! Что ты можешь знать?! Ты даже не представляешь, что ты наделал!

– Нет, не представляю. Но если вы объясните, что произошло, я пойму и смогу вам помочь.

– Не сможешь.

– А я думаю, смогу…

– Слушай, иди домой, – прервала его Серена. – Нет, правда. Так будет лучше для вас обоих.

Так не будет лучше ни для кого. Он должен стоять на своем.

– Греты сегодня не было в школе, она не берет трубку со вчерашнего вечера, я переживаю за нее.

– А я не переживаю, по-твоему? – снова набросилась на него Серена.

Ансельмо увидел ее полные слез глаза и понял, что она сейчас чувствует.

– Я знаю Грету, я знаю, она сложный человек. Вам, наверное, было очень трудно растить ее одной. Но теперь вы не одна. Я здесь. И я никуда не уйду.

Серена открыла рот, снова собираясь протестовать, но передумала. Она тихо всхлипнула. Потом проглотила слезы и обвинения и сделала глубокий вдох:

– Ты знаешь, кто написал это письмо?

– Нет.

– Ее отец.

Ансельмо почувствовал пустоту в грудной клетке, и ему показалось, что он сейчас задохнется.

– Она ушла к нему.

– Это невозможно. То есть я хочу сказать, Маурицио живет в Неаполе.

– Значит, она поехала в Неаполь. Села на поезд и поехала в Неаполь.

Серена снова заглянула в Гретину комнату. Увидела велосипед дочери и поняла, что Ансельмо прав.

– Какая глупость! Правда, это очень глупо. Она об этом пожалеет, – подытожила Серена.

Ансельмо ее больше не слушал. Он слушал свой ветер.

– Я поеду за ней.