Текст книги "Настоящие мемуары гейши"

Автор книги: Минеко Ивасаки

Соавторы: Рэнд Браун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

24

На следующий день я пошла на репетицию Юкатакай, летних танцев, и жизнь вернулась в свою колею.

Вечером, все еще чувствуя себя слабой и уязвимой, я пошла на запланированную озашики. Когда я поклонилась в знак приветствия, один из гостей, притворяясь пьяным, толкнул меня на пол. Я упала на спину и уже собиралась вскочить, когда он дернул за полы моего кимоно и задрал мне юбку, обнажая ноги и нижнее белье. Затем схватил меня за ногу и потащил по полу, как тряпичную куклу. Все смеялись, даже другие майко и гейко, присутствовавшие в комнате.

Я была ошарашена, но в душе росла ярость. Я мертвенно побледнела. Найдя в себе силы высвободиться, я вскочила на ноги, одернула юбку и побежала прямо в кухню. Выхватив у одной из служанок нож для сашими, я положила его на поднос и вернулась в банкетную комнату.

– Значит так, слушайте меня все, – сказала я. – Никому не двигаться!

– Успокойся, Мине-тян! Я же пошутил. Я не хотел сделать ничего плохого.

Вслед за мной прибежала окасан.

– Остановись, Мине-тян, не делай этого! – закричала она.

Я не обратила на нее внимания. Я была страшно зла и говорила медленно и спокойно.

– Оставайтесь там, где сидите. Я хочу, чтобы вы очень внимательно меня выслушали. Я собираюсь ранить этого джентльмена, могу даже убить. Я хочу, чтобы вы все поняли, как глубоко я оскорблена.

Подойдя к своему противнику, я приставила нож к его горлу.

– Нанеси удар – и он заживет, но потревожь сердце, и рана останется на всю жизнь. Ты ранил мое достоинство, я никогда не испытывала большего позора. Я не забуду того, что здесь сегодня произошло никогда. Ты не заслуживаешь того, чтобы из-за тебя я села в тюрьму, поэтому отпущу тебя. На этот раз. Не вздумай никогда делать что-то подобное.

С этими словами я бросила нож на татами рядом с тем, на котором сидел гость, и, держа, голову прямо, вышла из комнаты.

На следующий день я обедала в школьном кафетерии, когда одна из майко, присутствовавшая прошлым вечером в комнате, подсела ко мне. Она была ненамного старше меня. Девушка рассказала мне, как гейко спланировали все то, что случилось, и подбили на это клиента. Рассказала, как все смеялись, предвкушая, мое унижение. Бедная девочка чувствовала себя ужасно, ей не хотелось участвовать в заговоре, но она не знала, что делать.

Моя холодная ярость не положила конец преследованиям. На самом деле стало только хуже. Враждебность принимала различные формы, весьма жестокие. Так, например, у меня пропадали вещи – веера, зонтики, разные мелочи. Некоторые гейко либо игнорировали меня, либо были грубы со мной. Бывало, что звонившие в окия преднамеренно оставляли мне неправильные адреса для встреч.

Полы кимоно майко подбиты ватином, чтобы оно лучше сидело. Однажды кто-то напихал в этот ватин иголки. После вечеринки, на которой мне искололо все ноги, я грустно вытащила из своего прекрасного кимоно двадцать две иглы. Чем чаще случались такие инциденты, тем сложнее мне становилось доверять кому-нибудь или брать какие-либо подарки. Если я действительно делала ошибку, то наказание всегда оказывалось страшнее преступления. Однажды вечером, когда я пришла в очая, там было темно, и я не видела, кто проходил по коридору мимо меня. Это оказалась окасан, и она рассердилась на меня за то, что я не поприветствовала ее, как положено, запретив мне посещать ее очая на протяжении года.

Я старалась справляться с преследованиями и в конце концов, как мне кажется, даже стала сильнее.

У меня не было ни одного друга моего возраста. Некоторые из старших гейко, сами пользующиеся большим успехом, были добры со мной. Некоторые из них даже хвалили меня.

Бухгалтерская система Гион Кобу сразу же показывает популярность той или иной гейко в конкретных цифрах. Общая сумма заработанных денег всегда оглашается публично. Я очень быстро попала на вершину списка и занимала первое место в течение шести лет: пять лет, когда я была майко и один год – в качестве гейко. После этого я стала постепенно сокращать свой график работы.

Слово, которое мы использовали для названия общей суммы заработка, – это мизуагэ (не путать с церемонией взросления). Гейко, у которой был самый высокий мизуагэ за предыдущий год, удостаивалась всеобщего признания, а ее имя называли в ежегодной церемонии, проходящей седьмого января в Нёкоба.

С самого начала я старалась посещать огромное количество озашики. В среднем я посещала десять очая за вечер и присутствовала еще на стольких, на скольких было возможно, иногда проводя в доме не более получаса. Для меня не было чем-то необычным зайти на вечеринку на пять, или даже меньше, минут, а потом бежать на следующую встречу.

Поскольку я была популярной, клиенты оплачивали полный час моего времени, даже если я уделяла им всего несколько минут. Таким образом, я собирала намного больше денег, чем действительно зарабатывала. Каждый вечер. Не могу сказать точно, но думаю, что зарабатывала около полумиллиона долларов в год. В шестидесятые годы в Японии это были огромнейшие деньги, намного больше, чем зарабатывали президенты большинства компаний. (Кстати, это еще одна причина, по которой нелепо считать гейко женщиной, оказывающей сексуальные услуги. С таким заработком ей это просто не нужно.)

Однако я долго не воспринимала всерьез свою работу на озашики. Я видела в этом только возможность танцевать и не слишком задумывалась о необходимости заботиться о клиентах. Я считала, что, если сама наслаждаюсь танцем, значит, и другие скорее всего чувствуют себя хорошо, и не делала ничего особого, чтобы развлечь их. Гейко – это другое дело. Мне хотелось добиться их уважения и дружбы, и я старалась ублажить их. Мне хотелось нравиться им, но ничего не срабатывало. Чем популярнее я становилась, тем более враждебным было ко мне отношение других гейко. Большинство из них все время издевались надо мной – от молодых майко до гейко-ветеранов. У меня началась депрессия, а потом меня вдруг осенило.

Поскольку на каждом банкете я проводила буквально несколько минут, оставалось еще много времени, которое должно было быть заполнено другой гейко. Я хотела попытаться организовать компанию сама и решила попросить окасан пригласить конкретную гейко прийти на озашики, для которого я была заказана. Я придумала это по дороге домой из Нёкоба.

– Окасан, – я начала приводить свой план в действие, – сегодня вечером у меня встреча с таким-то и таким-то, я тут подумала, не могли бы вы попросить такую-то и такую-то гейко помочь мне?

Окасан позвонила в нужный окия и передала мою просьбу. Для банкета я заказывала от трех до пяти гейко. Умножьте это на количество банкетов, которые я посещала, и быстренько сложите. Такую работу эти гейко могли вообще не получить, и их благодарность в конечном счете немного уменьшила зависть.

Когда кошельки девушек начали наполняться в результате того, что я вызывала их, они не могли не начать относиться ко мне чуть лучше. Преследований стало меньше. Но это только вдохновляло меня на то, чтобы остаться на вершине. Моя стратегия была безупречна лишь в том случае, если я была лучшей.

Это срабатывало с женщинами, но не с мужчинами. Я должна была научиться защищать себя от них. С женщинами я старалась быть дружелюбной и любезной, с мужчинами я была жесткой.

Однажды я возвращалась от святыни Шимо-гамо, где выступала с новогодними танцами. Было пятое января. Я несла «стрелу демона», талисман, который продают у Синтоистских святынь, чтобы отгонять злых духов. Джентльмен средних лет шел прямо на меня. Проходя рядом со мной, он вдруг повернулся, схватил меня и начал лапать.

Я вытащила бамбуковую стрелу и вонзила ее в запястье мужчины. Я воткнула ее так сильно, как только могла. Нахал попытался высвободить руку, но я держала ее изо всех сил, вгоняя стрелу все глубже. Я холодно посмотрела на него и сказала:

– Вот что, уважаемый, у нас есть два выхода. Мы можем пойти в полицию, или прямо здесь вы поклянетесь, что никогда в жизни ни с кем вы так не поступите. Это зависит от вас. Ну, так что будем делать?

Он ответил немедленно, голос его звучал плаксиво.

– Я обещаю: больше никогда так не сделаю. Пожалуйста, отпустите меня.

– Я хочу, чтобы вы смотрели на шрам каждый раз, когда захотите причинить кому-нибудь вред, и останавливались.

В другой раз мы с Юрико прогуливались по улице Ханамикоджи. Краем глаза я заметила троих мужчин, приближающихся к нам. Они выглядели пьяными. У меня появилось плохое предчувствие, но прежде чем я что-либо предприняла, один из них схватил меня и закрутил мне руки за спину. Двое других стали приближаться к Юрико, и я крикнула ей, чтобы та убегала. Подруга увернулась и скрылась за поворотом.

В это время парень, который держал меня, наклонился и стал лизать мне шею. Это было отвратительно.

– Что за глупости! Разве не знаешь, какие теперь женщины? Ты бы поостерегся, – сказала я и приготовилась бежать. Он расслабился, а я схватила его левую руку и впилась в нее зубами. Насильник закричал и отскочил от меня. Из руки сочилась кровь. Двое других смотрели на меня полными удивления глазами. Наглецы сбежали.

Мои губы были покрыты кровью. Я была в двух шагах от окия, когда группа самодовольных молодых людей, явно пытающихся произвести впечатление на своих спутниц, обступила меня. Они искоса смотрели на меня и хихикали. А потом начали прикасаться ко мне. Один из прутьев корзинки, которую я несла, был сломан, и я выломала его до конца. Держа его перед собой в свободной руке, я направила его на атакующих.

– Думаете, вы крутые, да? – закричала я. – Грязные недоноски!

Потом я стала тыкать острым концом прута, целясь в лицо самому агрессивному. Они отступили и забежали в какой-то дом.

В другой раз ко мне пристал какой-то мужчина на углу улиц Шинбаши и Ханамикоджи. Я достала один из своих окобо и бросила в него. Я попала прямо в цель.

Однажды, когда я шла из одного очая в другой, какой-то пьяный бросил мне за воротник зажженую сигарету. Я не могла достать ее, и заставила его самого ее вытащить. Это было действительно больно. Я поторопилась домой и сняла кимоно. Посмотрев в зеркало, я увидела огромный вздувшийся пузырь у себя на шее. Я взяла иголку и проколола его, чтобы вытекла подкожная жидкость, потом загримировала ожог косметикой, чтобы не было видно. Я успела на свою следующую встречу вовремя. Но с меня было достаточно, и я стала передвигаться исключительно на такси, даже если встреча происходила в двух шагах от дома.

Однако я сталкивалась с проблемами и внутри очая, не только вне их. Большая часть наших клиентов – действительно джентльмены, но в корзинке всегда найдется хотя бы одно гнилое яблоко.

Был один человек, приходивший в Гион Кобу почти каждый вечер и заказывавший озашики. У него была плохая репутация, и я старалась по возможности избегать его. Как-то я стояла рядом с кухней и ждала, когда разогреют сакэ, когда ко мне подошел этот человек и стал лапать меня за грудь.

– Ну, где там ваши сосочки, Мине-тян? Вот здесь?

Я не знаю, как другие девочки выходили из ситуации, если он проделывал с ними такое, но я точно не собиралась с этим мириться.

Прямо рядом с кухней была алтарная комната, и я увидела там набор деревянных дощечек, лежащих на подушечке. Эти дощечки используются для отбивания ритма во время чтения сутр и сами по себе довольно тяжелые. Я вошла в комнату, взяла одну дощечку и повернулась к этому мерзкому мужчине. Наверное, я выглядела угрожающе, потому что он вдруг побежал по коридору, а я за ним. Он выскочил в садик, и я, босиком, следом.

Я гоняла его вверх и вниз по ступенькам очая, совершенно не заботясь о том, что могут подумать другие гости. В конце концов я поймала его опять возле кухни.

– Получай! – закричала я и со всей силы опустила дощечку ему на голову.

Самое интересное, что вскоре этот человек полностью облысел.

25

Мне не нужны были цифры, чтобы утверждать, что я стала самой успешной и популярной майко в Гион Кобу. Достаточно было только посмотреть на мой график. Он был заполнен на полтора года вперед.

График был настолько плотным, что любой потенциальный клиент должен был предварительно сообщить о заказе за месяц до встречи, и, несмотря на то что я всегда оставляла немного свободного времени для экстренных случаев, чаще всего и оно оказывалось занятым на неделю вперед. Если у меня действительно появлялось несколько свободных минут в вечернем графике, то я сама заполняла их по дороге из Нёкоба, обещая пять минут одному, пять – другому. Пока я обедала, Кунико записывала время всех этих встреч в мою бухгалтерскую книгу.

Вообще-то все мое время было куплено на целых пять лет, на протяжении которых я была майко. Я работала семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году, с пятнадцати лет и до двадцати одного года. Я ни разу не брала выходной. И работала даже по субботам и воскресеньям. В предновогоднюю ночь, в новогоднюю ночь и в следующую тоже.

Я была единственным человеком в Ивасаки окия и, насколько мне известно, во всем Гион Кобу, кто ни разу не взял выходной. По крайней мере, это было лучше, чем вообще не работать.

Я не очень хорошо понимала, что в действительности означает «веселиться». Иногда, когда у меня появлялись несколько свободных часов, я ходила гулять с друзьями, но терпеть не могла находиться на публике.

Как только я переступала порог помещения, то становилась «Минеко из Гион Кобу». Куда бы я ни шла, меня осаждали поклонники, и я вынуждена была вести себя соответственно. Я всегда была «на работе». Если кто-то хотел меня сфотографировать, я разрешала, если кто-то просил автограф – давала. И так до бесконечности.

Я боялась, что если не буду вести себя все время как профессиональная майко, то просто развалюсь. По правде говоря, мне было гораздо уютнее дома, наедине с собой, можно было думать о своем, читать книги или слушать музыку. Только так я могла действительно расслабиться. Трудно представить себе жизнь в мире, где все – друзья, сестры и даже мать – твои конкуренты. Меня это выбивало из колеи. Я не умела отличать друга от противника, я не знала, кому можно доверять, а кому – нет. Естественно, что психологическое давление и постоянное напряжение грозили рано или поздно сказаться на моем здоровье. Так оно и случилось. Периодически я страдала от приступов бессонницы, раздражительности и замкнутости.

У меня появились опасения, что, если ничего не изменится, я могу серьезно заболеть. Так что я решила побольше веселиться. Я купила кучу записей юморесок и каждый день слушала их. Я придумала собственные маленькие игры и играла в них на озашики. Я представляла, что банкетный зал был игровой площадкой, а я прихожу туда, чтобы повеселиться.

Это и в самом деле помогло. Мое самочувствие стало лучше и я смогла наконец уделять больше внимания тому, что в действительности происходило в комнате. Танцам и другим видам искусства можно научиться, но это не научит тебя проводить озашики. Для этого тоже требуются способности и опыт, приобретаемый годами.

Каждый озашики отличается от всех прочих, даже если он проходит в одном и том же очая. О статусе гостя может рассказать даже то, как убрана комната. Насколько ценный свиток висит в токонома. Какие тарелки расставлены на столе. И откуда доставлена пища. Опытная гейко схватывает эти нюансы на лету, сразу, как только переступает порог комнаты, и соответственно выстраивает свое поведение. Эстетическое воспитание, полученное мной от родителей, помогло мне изначально сделать шаг в правильном направлении.

Мы обязаны уметь управлять встречей и развлечениями. Нравится гостю смотреть на танцы или участвовать в остроумной беседе – мы должны это знать и запоминать все его личные предпочтения, чтобы обслужить каждого подобающим образом.

Очая используются не только для развлечений. Их также используют для политических и деловых встреч. Озашики предоставляет изолированные помещения, в которых беседовать удобно и, как всем известно, будет сохранена секретность.

Тетушка Оима рассказывала мне, что в нашей прическе много предметов с острыми концами, чтобы мы могли использовать их для защиты своих клиентов от нападения. А кораллы, которые мы носим, предназначаются для того, чтобы проверять безопасность сакэ: они разрушаются, если соприкасаются с ядом.

Иногда лучшим, что может предоставить гейко, будет слиться со стеной и стать невидимой. Если нужно, гейко сядет у дверей и даст гостю знак, если кто-то станет приближаться к комнате. Или, если попросят, будет сообщать всем пришедшим, что гость просил не беспокоить его.

Одна из специфических должностей в чайных домах – это разогреватель сакэ, или оканбан. Оканбан наполняет флягу сакэ и кладет ее в горшок с кипящей водой, чтобы подогреть. Казалось бы, что сложного? Дело в том, что каждый гость любит сакэ разной температуры. Оканбан умеет высчитать, до скольких градусов нужно нагреть сакэ, чтобы оно остыло до нужной температуры, пока его несут из кухни в комнату. Это настоящий подвиг. Мне нравилось ходить разогревать сакэ, потому что я любила оканбан. Они всегда знали много интересного.

Как я уже упоминала ранее, чайные дома часто поддерживают отношения с лучшими клиентами на протяжении поколений. Иногда, дабы укрепить дружественные отношения, в качестве временных работников нанимают детей этих клиентов. Одной из популярнейших должностей являйся оканбан.

Например, молодой человек, начинающий учиться в колледже в Киото, может наняться на эту работу по рекомендации отца, поддерживающего чайный дом финансово. В таком случае выигрывают все. Молодой человек изучает структуру очая изнутри и видит, сколько усилий вкладывается даже в самый простой озашики, а также знакомится с местными майко и гейко. Отец помогает сыну научиться жить по сложным законам мира взрослых, а очая приобретает потенциального клиента.

Я продолжала посвящать много времени урокам танцев. Теперь, когда я была профессиональной танцовщицей, то чувствовала наконец какой-то прогресс. Так что я испытала шок, получив свое второе отомэ.

Это произошло во время репетиций для Юка-такай, летних танцев, в которых принимают участие гейко Гион Кобу. Мне было семнадцать лет. Мы репетировали групповой эпизод. Внезапно старшая учительница остановила всех, назвала мое имя и приказала покинуть сцену. Я не могла в это поверить. Ошиблась девушка, танцевавшая рядом со мной, а я не допускала ошибок.

Я нашла маму Масако.

– Все, хватит, – закричала я, – я ухожу! Я опять получила отомэ, и на этот раз я не делала никаких ошибок!

– Хорошо, – не меняясь в лице, ответила мама Масако, – давай. Я имею в виду, что раз ты все делала правильно, то какое они имеют право унижать тебя перед другими? Бедняжка.

Она смутила меня, словно видела меня насквозь. Она знала, что я всегда делаю все наперекор ее словам.

– Я действительно так считаю, мама, – сказала я, – и хочу уйти.

– Что ж, на это есть основания. Я бы тоже так поступила на твоем месте.

– Да, но если я уйду, то «потеряю лицо». Может, надо не обращать внимания и продолжать? Я не знаю...

– Ну, есть и другая альтернатива... – начала мама Масако, но тут в комнату вошла Яэко.

Она явно подслушивала наш разговор.

– Ну, Минеко, на этот раз все. Ты всех нас опозорила.

Сестра имела в виду, что мой позор запятнает всех гейко в этом окия.

– Это не твое дело, Яэко, – грубо оборвала ее мама Масако, – выйди отсюда.

Губы Яэко сложились в некое подобие ухмылки.

– Очень даже мое. Ее плохое поведение позорит и меня.

– Яэко, не будь смешной, – категорично сказала мама, – не могла бы ты выйти отсюда?

– Вы меня выгоняете?

– Это касается только Минеко и меня. Я хочу, чтобы ты не лезла не в свое дело.

– Хорошо, будь по-твоему. Мне очень жаль, что я вас потревожила. Извини, что тронула твою Драгоценную Минеко.

Яэко вылетела из комнаты, но ее слова запали мне в душу. Может, я и правда была такой плохой, что мне стоило уйти?

– Извини, мама, мне правда жаль, – сказала я, – но, может быть, лучше уйти?

– Что бы ты ни решила, я приму это, – ответила она.

– А что, если Яэко права? И это бросит тень на весь окия?

– Ну, это не такая уж важная причина. Ты сама сказала это несколько минут назад. Ты можешь полностью «утратить лицо», если уйдешь. На твоем месте, я бы поговорила со старшей учительницей. Может быть, ей есть что сказать. Думаю, она не хочет твоего ухода.

– Ты так думаешь? – спросила я. – Спасибо, мама. Так я и поступлю.

Мама Масако позвонила маме Сакагучи, и та сразу же приехала на машине.

Как всегда, наша делегация села напротив их делегации. Все поклонились.

Я ожидала, что мама Сакагучи докажет мою невиновность.

– Госпожа Айко, – начала она, – должна признаться, что очень благодарна вам за то, что вы поругали Минеко. Это то, что ей требуется, чтобы стать настоящей танцовщицей. От ее имени я смиренно прошу вас позволить Минеко продолжать учиться под вашим руководством.

И делегация семьи Ивасаки снова поклонилась. Мое сердце колотилось в груди, и я никак не могла понять, что же происходит. Потом меня осенило. Старшая учительница снова испытала меня. Использовала отомэ, чтобы подтолкнуть меня вперед. Она хотела, чтобы я осознала, что самым важным было продолжать танцевать.

Один выговор ничего не значил в свете того, что можно было достичь или того, что я могла потерять. Мое высокомерие и чувство превосходства не имели права на существование. В этот момент что-то изменилось, и я увидела картину целиком. Я почувствовала ответственность за то, что делала. Я стала танцовщицей.

Не знаю, что сказала мама Масако маме Сакагучи, когда позвонила ей, но своим красноречивым смирением мама Сакагучи также преподала мне урок. Она показывала мне, как действуют в различных ситуациях профессионалы – не импульсивно, а с выгодой для обеих сторон. Конечно, я видела множество примеров и раньше, но только тогда действительно все поняла. Я была горда тем, как профессионально мама Сакагучи разрешила ситуацию. Старшая учительница сделала мне выговор, но настоящий урок я получила у мамы Сакагучи.

Мне еще предстояло пройти долгий путь, прежде чем я повзрослею, но я знала, что, когда это случится, я хочу быть такой же, как эти женщины. Старшая учительница поблагодарила маму за приезд и, в сопровождении остальных, проводила ее к выходу, чтобы попрощаться.

Перед тем как сесть в машину, мама Сакагучи наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

– Мине-тян, работай прилежно.

– Да, я обещаю.

Вернувшись домой, я собрала у себя в комнате все зеркала, которые нашла в окия, и расставила их около стен так, чтобы видеть себя со всех сторон. И начала танцевать. С того момента я занималась, как сумасшедшая. Я переодевалась в одежду для танцев, как только возвращалась в окия по ночам, и занималась до тех пор, пока глаза не начинали слипаться. Иногда я спала всего по часу в сутки.

Я относилась к себе настолько критично, насколько могла. Старалась проанализировать каждый аспект своих движений, усовершенствовать каждый жест. Но чего-то не хватало. Элемента экспрессивности. Я долго думала об этом. В чем же дело? И поняла: проблема была эмоциональной, а не физической.

Вся беда была в том, что я никогда не влюблялась. В моем танце не хватало глубоких чувств, которые могут прийти только после получения романтического опыта. Как я могу изобразить настоящую любовь, если я ее сама никогда не испытывала?

Осознание проблемы меня напугало, потому что, когда бы я ни думала о физической любви, я всегда вспоминала своего племянника, пытавшегося меня изнасиловать, и меня охватывал холод. Я боялась, что со мной что-то не так. Что я настолько уничтожена, что никогда уже не смогу завести нормальные отношения. Однако это было не единственным препятствием, стоящим между мной и интимной жизнью. Было что-то еще. Более глубокое и коварное.

Я не любила людей. Не любила ни тогда, когда была маленькой, ни сейчас. Мое отвращение к людям мешало мне как в профессиональной, так и личной жизни. Это было самым большим моим недостатком, учитывая, что я стала манко. У меня не было выбора – я должна была делать вид, что мне нравятся все.

Я сама себе казалась странной – молодая женщина, так много работавшая, чтобы доставить всем удовольствие, и совершенно не желавшая подпускать кого-либо слишком близко.

Отношения полов – это всегда немного мистика, это смущает многих подростков, но у меня возникла настоящая проблема. Я так мало знала о мужчинах и мальчиках, что даже не представляла, как изображать любовь и теплоту. Мне необходимо было демонстрировать всем дружелюбие, но, если я оказывалась слишком любезной, клиент мог ошибочно предположить, что я в нем заинтересована. Мне это было не нужно. С годами я научилась держаться золотой середины: доставить мужчине удовольствие и в то же время не подпустить его близко. Но вначале, когда я еще не знала как себя вести, я наделала много ошибок.

Однажды клиент, очень богатый молодой человек, сказал мне следующее:

– Я уезжаю учиться за границу. И хочу, чтобы ты поехала со мной. Возражения есть?

Я была в шоке. Он объявил о своих планах так, будто все уже было решено. Я не знала, что сказать.

Мужчины, знакомые с Гион Кобу, понимают неписаные правила и редко их нарушают. Но иногда некоторые наивные клиенты, как тот паренек, неправильно истолковывали мою доброту. У меня не оставалось выбора, кроме как говорить с ним начистоту. Объяснять, что я всего лишь выполняла свою работу и, несмотря на то, что он мне нравится, я не хотела создать впечатление, что хочу поддерживать с ним иные отношения.

В другой раз молодой клиент принес мне дорогую куклу со своей родины. Он так хотел сделать мне подарок, что не мог дождаться следующего озашики, принес ее в окия и постучался в дверь.

Это было абсолютным нарушением этикета, но мне стало жаль его. Я была поражена тем, что он оказался настолько наивным, решив, что имеет право прийти ко мне домой. Однако я постаралась быть вежливой.

– Большое спасибо, – сказала я, – но я не очень люблю кукол. Пожалуйста, подарите ее кому-нибудь другому, кто обрадуется этому подарку.

Вскоре среди моих постоянных клиентов распространилась сплетня, что я терпеть не могу кукол.

Однажды я была в Токио по делам, когда мой клиент привел меня в очень дорогой фирменный магазин.

– Заказывай все, что захочешь, – сказал он. Я редко принимала подарки от клиентов, так что отказалась и сказала, что мне нравится просто смотреть вокруг. Увидев часы, которые мне понравились, я нечаянно пробормотала себе под нос: «Красивые часы». На следующий день он передал эти часы мне в гостиницу. Я немедленно вернула их. Это стало мне хорошим уроком: никогда нельзя терять самоконтроль.

Все эти инциденты случились, когда мне было пятнадцать-шестнадцать лет, и являются доказательством моей незрелости и неопытности. Они показывали, сколькому еще мне надо было учиться.

Иногда моя наивность приводила к настоящим трагедиям.

В первый Новый год после того, как я стала манко, меня пригласили на Хатцугама (первая чайная церемония года) в Чайной школе Урасен-ке, главном оплоте традиций в Японии. Считалось честью быть приглашенной туда, и я прекрасно держалась перед группой посетителей, в составе которой оказалось много видных людей.

Гейко изучает чайную церемонию, чтобы постичь грациозность и изящество, но мы также должны быть готовы проводить церемонию на публике, в период Мияко Одори.

В театре Кабурэндзё есть огромная чайная комната, вмещающая до трехсот человек. В назначенный день гейко проводит церемонию пять раз (перед каждым представлением пятнадцатиминутный перерыв) и обслуживает до полутора тысяч гостей. Сама она готовит чай только для двух человек, приглашенных в качестве почетных гостей. Остальные двести девяносто восемь человек обслуживаются служанками, готовящими чай в приемной. Каждая гейко должна изучать чайную церемонию, поэтому и существуют тесные связи между Чайной школой Урасенке и Гион Кобу.

На хатцугама мы сидели длинным рядом по периметру большой комнаты, и один из посетителей начал от гостя к гостю передавать весьма оригинальную чашку, похожую на шарик для гольфа или на гриб. Ни в коем случае нельзя было пропустить чашку, следовало выпить все, что в ней было. «Как весело!» – подумала я и, когда чашка дошла до меня, одним глотком осушила ее.

Это оказалось ужасно. Я никогда не пробовала ничего столь отвратительного. Казалось, меня сейчас вырвет. Наверное, мое лицо отразило мои чувства, потому что госпожа Кайоко Сен, жена предыдущего директора Чайной школы Урасенке, всегда хорошо ко мне относившаяся, рассмеялась и сказала:

– Что случилось, Мине-тян? Тебе не нравится сакэ?

САКЭ? Поначалу я скривилась, а потом запаниковала. Я нарушила закон! О господи, а что, если меня арестуют? Отец внушил мне такой страх перед законом, что я была в ужасе от совершенного преступления. Но что было делать? Чашка снова вернулась ко мне, и, казалось, никто и не думает о том, что это неправильно. Мне не хотелось устраивать сцену перед этими важными людьми, так что я задержала дыхание и снова проглотила все, что в ней было. До конца вечеринки я выпила еще очень много сакэ.

Почувствовав себя странно, я постаралась как следует протанцевать свои танцы. Вечером я посетила обычное количество банкетов и прошла через все нормально. Но как только я вернулась домой и вошла в вестибюль окия, я упала. Все обитатели окия засуетились, помогли мне раздеться и уложили на футон.

На следующий день я проснулась в шесть утра, как всегда, и меня тут же окутало невообразимое чувство стыда и ненависти к себе. «Что я наделала прошлой ночью?» – подумала я, ибо не помнила ничего, что происходило после того, как ушла из чайной школы, не помнила ничего об озашики, на которых была вечером.

Мне захотелось уползти куда-нибудь и умереть, но мне нужно было вставать и идти на урок. Я не только нарушила закон, но и позорно себя вела. Для меня этого оказалось многовато. Мне не хотелось никого видеть.

Я заставила себя пойти на урок. Я занималась со старшей учительницей, но была уверена, что все смотрят на меня и хихикают. Я чувствовала себя не в своей тарелке, попросила освобождения от остальных занятий и вернулась в окия. Пройдя в свою комнату, я сразу же залезла в шкаф. Там я повторяла, как мантру: «Мне так жаль. Простите меня. Я больше так не буду».

Я уже очень давно не приближалась к шкафу, но тогда просидела в нем целый день. В конце концов я вылезла оттуда, когда пришло время одеваться на работу.

Тогда я последний раз позволила себе побыть в убежище своего детства. Больше я никогда так не поступала.

Я часто думаю о том, почему я тогда так жестко к себе относилась. Наверное, это было связано с моим отцом. С постоянным ощущением собственного одиночества. Я свято верила в то, что самодисциплина дает ответы на все вопросы и подсказывает выход из любой ситуации.