Текст книги "Настоящие мемуары гейши"

Автор книги: Минеко Ивасаки

Соавторы: Рэнд Браун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

21

Когда мне исполнилось пятнадцать, я начала сожалеть о том, что не изучала общеобразовательные предметы. Я не понимала, почему они не изучаются в Нёкоба. Больше всего меня волновало то, что нас не учили английскому и французскому языкам. Мы были подготовлены к тому, чтобы развлекать мировых лидеров, однако нам не давали главного, что помогало бы нам общаться с ними. Это казалось совершенно необъяснимым.

Вскоре после того как я стала майко, я пошла в Кабукай и пожаловалась на то, что мне не хватает изучения иностранных языков. Мне ответили, что я могу брать частные уроки, что я и сделала. Однако я все равно не могла понять, почему иностранные языки не изучаются официально. Будучи новичком в Кабукай, я действительно получила необычное образование, которое невозможно получить в каком-либо другом месте. Я встречалась с огромным количеством прекрасных и образованных людей, некоторые из которых стали моими настоящими друзьями.

Интеллектуально я развивалась очень быстро, а вот мои географические познания оставались довольно скудными. Я редко выходила за пределы соседних улиц. Мама Масако защищала меня так, как защищала бы тетушка Оима. Гион Кобу лежит к востоку от реки Камо, центральной артерии Киото. Центр Киото, по совместительству и коммерческий центр города, располагается на другом берегу реки. Мне не позволено было пересекать реку самой до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать. Я имела право выходить туда только с компаньонкой.

Мои клиенты были своего рода билетами во внешний мир. Они стали моими настоящими учителями. Однажды меня вызвали на озашики в очая Томиё к одному из постоянных патронов, дизайнеру костюмов для театра Но, Каё Вакаматцу. Господин Вакаматцу был известен как поклонник гейко.

Я приготовилась войти, поставила на поднос флягу с сакэ, открыла дверь и сказала: «Оокини», что вообще-то означает «спасибо», но мы используем это слово в качестве «прошу прощения».

Внутри уже вовсю началась вечеринка. Семь или восемь моих онесан уже сидели в комнате.

– Ты неправильно открыла дверь, – сказала мне одна из них.

– Извините, – ответила я.

Я закрыла дверь и попробовала еще раз. Никто не пожаловался. Я снова сказала: «Оокини» – и вошла в комнату.

– Ты неправильно вошла в комнату, – снова сказали мне.

– Ты неправильно держишь поднос.

– Ты неправильно держишь флягу с сакэ. Я растерялась, с трудом стараясь сохранить самообладание, снова вышла в коридор и попыталась начать все сначала.

Окасан Томиё поманила меня в сторону.

– Мине-тян, – спросила она, – что происходит?

– Мои онесан дают мне инструкции, как правильно себя вести, – ответила я.

Я знала, что они обходились со мной жестоко. Мне хотелось увидеть, насколько далеко они зайдут, прежде чем вмешается окасан или сам гость.

– Послушай, они же просто издеваются над тобой. Иди в комнату и не обращай на них внимания.

В этот раз никто не произнес ни слова.

Господин Вакаматцу вежливо попросил меня принести ему кисточку и чернильный камень. Я так и сделала. Он попросил меня приготовить чернила, и я осторожно размешала кусочек чернильного камня с водой. Когда чернила были готовы, я обмакнула в них кисточку и протянула господину Вакаматцу.

Тогда он попросил главную в группе гейко, назовем ее С, встать напротив него.

На С. было надето белое кимоно, украшенное рисунком сосен. Мистер Вакаматцу поднял кисточку, посмотрел на девушку и сказал:

– Вы все позорно издевались над Минеко, и на тебя я возлагаю за это личную ответственность.

Он водил кисточкой по ее кимоно, оставляя на белой ткани черные разводы.

– А теперь уходите отсюда все. Ни одну из вас я больше не хочу видеть.

Все гейко покинули комнату. Окасан услышала взволнованные голоса и сразу же прибежала в комнату.

– Ва-сан, – обратилась она к гостю, – во имя всего святого, что случилось?

– Я не собираюсь мириться с такой ненавистью, – ответил он, – пожалуйста, больше никогда не присылайте мне ни одну из этих девушек.

– Конечно, Ва-сан, как пожелаете.

Этот случай произвел на меня большое впечатление. Я чувствовала одновременно и грусть, и радость. Грустила, потому что мои онесан так издевались надо мной, и опасалась, что в будущем мне еще не раз предстоит пройти через такое. Но я была поражена добротой Ва-сан, и это заставляло меня не чувствовать себя одинокой. Он не только заметил то, что я оказалась в неудобном положении, но и по-своему защитил меня. Ва-сан был прекрасным человеком. На следующий день он прислал С. три кимоно и парчовый оби. Этот поступок покорил мое сердце навсегда. Он стал одним из самых любимых моих клиентов (гохиики), а я – одной из самых любимых его манко.

Какое-то время спустя я разговаривала с двумя другими девушками, которые тоже часто проводили с ним время:

– Ва-сан так хорошо к нам относится, – сказала я. – Может, и мы сделаем что-нибудь для него? Может, купим ему подарок?

– Хорошая идея, – согласились девочки, – но что мы ему купим?

– Хм-м-м...

Мы все задумались, но тут мне в голову пришла одна мысль.

– Я знаю, – заявила я.

– Что ты придумала?

– Увидите. Просто доверьтесь мне, хорошо? На следующий день после уроков мы втроем поймали такси и попросили отвезти нас в магазин на углу Хигашиодзи Нидзё. Как только мы вошли в магазин, мои подружки захихикали: это был магазин париков. Ва-сан был абсолютно лысым, и я думала, что парик в качестве подарка будет для него как раз кстати. Мы долго, все время смеясь, перебирали товар, пока наконец не выбрали светлый, но мы не могли представить, куда Ва-сан будет втыкать булавки, удерживающие парик.

Вскоре он пригласил нас на озашики. Мы торжественно внесли подарок и положили перед ним, затем традиционно поклонились, и одна из моих подруг произнесла маленькую речь.

– Ва-сан, большое спасибо за вашу доброту. Мы принесли кое-что, чтобы выразить нашу благодарность. Пожалуйста, примите подарок в знак уважения к нам.

– Ну что вы. Не стоило этого делать!

Он развернул упаковку и достал большую массу волос. Он не понял, что это, но когда поднял подарок в руке, то догадался и нацепил парик. Улыбаясь, он спросил:

– Ну как?

– Вы прекрасно выглядите, – хором ответили мы. – Просто замечательно!

Мы принесли ему зеркало. Посреди этого гвалта в комнату заглянул один из гостей Ва-сан.

– Что происходит? – спросил он. – Сегодня тут просто необычно оживленно.

– Добро пожаловать, господин О., – сказал Ва-сан, – проходите и присоединяйтесь к вечеринке. Ну, как я выгляжу?

Мы посмотрели на господина О. Его парик исчез! Никто из нас не мог отвести глаз от его головы. Он положил руку на голову, инстинктивно прикрыв макушку газетой, которая была у него в руке, и быстренько побежал вниз по ступенькам. Вернулся он двадцать минут спустя.

– Это был сюрприз, – сказал гость, – я потерял его на выходе из гостиницы «Мияко».

Его парик вернулся на место, но был изрядно помят.

На следующий вечер Ва-сан заказал меня снова. С ним пришли его жена и дети. Его жена оказалась довольно экспансивной женщиной.

– Большое спасибо за роскошный подарок, который вы сделали моему мужу, – сказала она. – Он давно уже не был в таком хорошем настроении.

– Я бы хотел подарить тебе что-нибудь взамен, – бодро сказал Ва-сан. – Не хочешь ли ты прийти к нам как-нибудь вечером?

Я была удивлена тому, что маленький подарок вызвал столько эмоций.

Что касается карюкаи, то одним из заблуждений является мнение, что там обслуживаются исключительно мужчины. Это не так. Женщины тоже организовывают озашики и приходят в качестве гостей.

Конечно, большинство посетителей – мужчины, но мы нередко знакомимся с их семьями. Мои клиенты часто приводили с собой жен и детей, чтобы посетить очая или посмотреть мое выступление на сцене. Как правило, женам нравится Мияко Одори и они часто приглашали меня к себе домой по торжественным случаям или на Новый год. Так, муж может находиться на озашики по делам бизнеса в одной комнате, в то время как его жена с подругами может смеяться в другой. Обычно я заканчивала обслуживать джентльменов так быстро, как только позволял этикет, и радостно спешила в другую комнату, чтобы присоединиться к женщинам.

Часто я знала всю семью клиента. Иногда они заказывали озашики для воссоединения семьи, особенно ближе к Новому году. Дедушка мог заказать озашики для новорожденного внука, и, пока гордые родители наслаждались друг другом, мы – гейко – соперничали между собой, кто будет держать ребенка. Иногда мы шутили, что очая был похож на семейный ресторан высокого класса.

Как я уже говорила раньше, культура карюкаи способствует длительным отношениям и основывается на конфиденциальности и доверии. Отношения, которые складываются между очая, постоянными клиентами и их любимыми гейко могут быть очень прочными.

То, что происходит на озашики, может быть оторвано от реального мира, но отношения, которые развиваются внутри него, очень реальны. Я была очень молода, когда начала работать, и с годами у меня появились очень близкие отношения со многими постоянными клиентами и их семьями.

Я хорошо запоминала даты и приобрела известность благодаря тому, что помнила все дни рождения своих клиентов, дни рождения их жен и годовщины свадеб. На каком-то этапе я помнила все торжественные даты почти сотни своих лучших гостей и всегда дарила им маленькие подарочки или передавала подарки для их жен, если они сами забывали о важной дате.

22

Прежде чем упомянуть о некоторых трудностях, с которыми я столкнулась, будучи майко, я хочу рассказать о хорошем. На своем пути я встречала много прекрасных людей, но двое из них особенно мне дороги.

Прежде всего я хочу поведать вам о выдающемся философе и эстете докторе Тетцузо Танигава. Вскоре после моего дебюта мне посчастливилось попасть на озашики, где доктор Танигава был гостем.

– Я не был в Гион Кобу уже пятьдесят лет, – странным образом поприветствовал меня он.

Я думала, гость шутит. Он не выглядел настолько старым, чтобы это могло оказаться правдой, но когда я поговорила с ним и хозяином вечеринки, то поняла, что доктору Танигаве далеко за семьдесят.

Когда я впервые встретилась с ним, то не знала, насколько важной персоной он является. Было ясно, что доктор очень эрудированный человек, но он не был снобом. Кроме того, у него были прекрасные манеры, располагающие к беседе. Я что-то спросила у гостя. Он выслушал мой вопрос с неподдельным интересом и несколько минут раздумывал, прежде чем ответить. Его ответ был понятным и исчерпывающим. Тут же я задала новый вопрос и снова получила серьезный, разумный ответ. Мне это понравилось.

Уже пора было идти на другую встречу, но мне не хотелось. Я выскользнула из комнаты на минуту и попросила окасан сказать всем, что я плохо себя чувствую и отменить следующую встречу. Я никогда раньше так не поступала.

Я вернулась на озашики, и мы продолжили разговаривать. Когда доктор Танигава собрался уходить, я сказала ему, что получила огромное удовольствие от знакомства и надеюсь снова его увидеть.

– Мне очень понравилась наша беседа, – ответил он, – я думаю, что вы – восхитительная молодая женщина. Можете считать меня своим поклонником, фаном. Мне нужно присутствовать на нескольких симпозиумах здесь, в городе, но я постараюсь нанести вам визит еще раз. Подумайте над вопросами, которые хотите мне задать.

– Это будет легко, – сказала я, – пожалуйста, возвращайтесь как только сможете.

– Я надеюсь, а пока позвольте откланяться.

Доктор Танигава использовал английское слово «фан», очень модное в то время. Вообще-то у меня было довольно много фан-клубов, даже среди майко и гейко в других карюкаи в Киото и среди гейш по всей стране. (Майко существуют только в Киото).

Доктор Танигава оказался верен своему слову и немного позже вернулся в очая.

Во время следующего разговора я задала ему несколько вопросов о нем самом. Он откровенно отвечал на них, и я много узнала о его солидной карьере.

Оказалось, что доктор Танигава был на год старше моего отца. Долгие годы он изучал философию и эстетику в университетах Японии, включая и Институт искусств в Киото, где также учился мой отец. Вдобавок доктор Танигава был директором Национальных музеев в Нара, в Киото и в Токио. Неудивительно, что он знал так много обо всем! Танигава был членом элиты Японской академии искусств и отцом поэта Шунтаро Танигавы, настолько знаменитого, что даже я знала, кто он такой.

Я спросила у доктора Танигавы о его академическом образовании. Он рассказал мне, что решил учиться в Киото вместо Токио, т. к. хотел заниматься у великого философа Китаро Нишида. Он любил Киото и Гион Кобу и хорошо знал их, благодаря проведенным здесь студенческим годам.

Когда бы я ни узнавала о предстоящем визите доктора Танигавы, я отменяла все другие встречи, чтобы иметь возможность побыть в его компании. Мы подружились, и наша дружба продолжалась до самой его смерти в начале девяностых годов. Я не воспринимала свои встречи с ним как «работу», мне казалось, я просто беру уроки у своего любимого профессора.

Я беспощадно засыпала его вопросами, а он продолжал серьезно отвечать на них, всегда понятно и всегда очень четко. Доктор Танигава научил меня думать. Он никогда не навязывал мне свое мнение, однако приводил доводы, чтобы я сама могла задуматься над тем или иным вопросом. Мы бесконечно разговаривали об искусстве и эстетике. Будучи человеком искусства, я хотела научиться узнавать красоту во всех ее проявлениях.

– Как надо смотреть на произведение искусства? – спрашивала я.

– Тебе нужно видеть то, что ты видишь, и чувствовать то, что ты чувствуешь, – последовал лаконичный ответ.

– Значит, красота только в глазах наблюдателя?

– Нет, Минеко, красота универсальна. Существует абсолютный принцип, который объясняет возникновение и исчезновение любого феномена. Это то, что мы называем кармой. Оно неизменно и дает рост универсальным ценностям, таким как мораль или красота.

Это учение стало основной концепцией моей личной философии.

Однажды доктор Танигава ужинал с руководителем издательства, и этот джентльмен завел разговор об эстетике, используя множество сложных слов.

– Как я могу оценить произведение искусства так, чтобы люди думали, что я профессионал? – спросил он у доктора Танигавы.

– Вы должны только видеть то, что вы видите, и чувствовать то, что чувствуете, – удивил меня доктор Танигава, дав точно такой же ответ, как когда-то и мне.

Я не могла поверить в это. Я, пятнадцатилетняя девчонка-недоучка, получила от доктора Танигавы тот же ответ, что и руководитель большого издательства.

Я была растрогана.

«Он действительно очень хороший человек», – подумала я.

Доктор Танигава научил меня находить правду, заглядывая внутрь себя. Думаю, это самый Ценный подарок, который я когда-либо получала. Я очень его любила.

В марте 1987 года доктор Танигава издал новую книгу, под названием «Сомнения в девяносто лет». Я поехала в гостиницу «Окура» в Токио, чтобы вместе с сотней его друзей присутствовать на праздновании выхода в свет книги. Я была польщена, оказавшись включенной в этот список.

– У вас действительно до сих пор есть сомнения? – спросила я. – Даже в таком возрасте?

– Есть вещи, в которых мы никогда не можем быть уверены, – ответил он, – даже если проживем сто лет. Это доказывает, что мы люди.

В последние годы его жизни я часто навещала доктора дома, если появлялась возможность. Однажды у меня было веселое настроение и я сделала вид, что хочу украсть древнеегипетскую золотую мушку из его коллекции.

– Каждый экспонат моей коллекции, – сказал он, – уже обещан музею. Все это должно быть выставлено, чтобы любой мог увидеть. Может, они смогут научить нас, что нужно говорить об искусстве и культуре, так что, пожалуйста, верни на место немедленно.

Чтобы как-то загладить свою оплошность, я купила шкатулку для амулета, который сделала своими руками. Снаружи шкатулка была из китайской айвы, а внутри – выстелена аметистовым шелком. Доктор Танигава был очень доволен подарком и с тех пор хранил амулет только в шкатулке.

Другим человеком, который произвел на меня сильное впечатление, стал доктор Хидеки Юкава. Доктор Юкава был профессором физики в университете Киото. В 1949 году он стал лауреатом Нобелевской премии в области физики. Этот человек тоже серьезно отвечал на все мои вопросы.

После употребления сакэ доктор Юкава впадал в сонливое состояние. Однажды он уснул, и мне пришлось его разбудить.

– Проснитесь, доктор Юкава, сейчас не время для сна.

Взгляд его был мутным, лицо скривилось.

– Чего ты хочешь? Дай мне поспать.

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне о физике. Что это такое? Расскажите, пожалуйста, что вы должны были сделать, чтобы выиграть этот большой приз. Я имею в виду Нобелевскую премию.

Профессор не смеялся надо мной. Усевшись, он терпеливо и детально отвечал на мои вопросы (правда, я не уверена, что многое поняла).

23

К сожалению, не все первые встречи в очая были приятными или поучительными. Однажды меня пригласили на очередной озашики. Мне сказали, что хозяин вечеринки очень интересовался моим присутствием, у меня появилось нехорошее предчувствие. И конечно же, меня ждали неприятности. Гейко, некая К., уже была на месте и, как всегда, была пьяна.

В Гион Кобу было принято, что после входа на озашики гейко первым делом должна поклониться своим старшим сестрам и только потом – клиенту. Я поклонилась мисс К. и вежливо ее поприветствовала.

– Добрый вечер, онесан, – сказала я и повернулась поклониться клиенту.

– Очень приятно снова тебя видеть, – ответил он.

Я подняла глаза и узнала в нем одного из тех мужчин, которые присутствовали на том позорном банкете, когда я побежала смотреть на кукол.

Это случилось всего несколько недель назад, но с тех пор произошло так много событий, что, казалось, минула вечность.

– Мне кажется, прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз. Большое спасибо за приглашение.

– Давно? Что давно? О чем ты говоришь, – нечленораздельно выговаривая слова, вмешалась мисс К.

– Извините? – я не понимала, чего она от меня хочет.

– Кстати, раз уж заговорили, что там с твоей онесан? В чем дело? Она даже и танцовщица-то не особо хорошая. Почему она всегда ведет себя так, будто лучше всех остальных?

– Прошу прощения, если она чем-то оскорбила вас.

Мисс К. выдохнула сигаретный дым, и вокруг нее поплыло облако.

– Ты извиняешься? И что это значит? Твои извинения ничего не меняют.

– Может, мне зайти поговорить с вами завтра?

Мне было неудобно, и я заметила, что клиент выглядит очень недовольным, а нам платят не за это.

– Так-так, мисс К., – он попытался взять ситуацию под контроль, – я пришел сюда развлекаться. Давайте сменим тему.

Но девушка отказалась.

– Нет, – сказала она, – извините. Я хочу помочь Минеко. Я не хочу, чтобы она стала такой, как ее ужасная онесан.

– Я уверен, этого никогда не случится, – снова попытался урезонить ее клиент.

– Да что вам об этом известно? Почему бы вам просто не заткнуться?

Клиент был оскорблен. Он повысил голос.

– Мисс К., – грозно произнес он, – как вы смеете со мной так разговаривать?

Единственное, что казалось мне действенным в этой ужасной ситуации, это продолжать извиняться за Яэко.

– Онесан, я обещаю немедленно поговорить об этом с Яэко и сказать ей, как вы сердитесь. Мы очень сожалеем, что оскорбили вас.

Девушка посмотрела на меня так, будто видела впервые.

– Что с тобой такое? Разве ты не видишь, что я курю?

– Да, конечно. Извините, я принесу вам пепельницу.

Я собиралась встать, но мисс К. положила руку мне на плечо.

– Нет, не надо. Здесь уже есть одна. Дай мне на минуту руку.

Я думала, что она стряхнет мне туда пепел. Вместо этого она взяла меня за левую руку и затушила сигарету о мою ладонь. Она крепко держала меня за руку, так что я не могла отдернуть ее. Клиент пришел в ужас и позвал окасан. Мисс К. отказывалась выпустить мою руку.

Я помнила, как тетушка Оима много раз говорила мне, что настоящая гейко должна оставаться спокойной в любой ситуации.

«Это похоже на испытание духа, – подумала я, – если я стану думать, что пепел горячий, он и будет горячим. Если же я подумаю, что ничего не случилось, то, значит, ничего не случилось. Сосредоточься».

Пока окасан суетилась около дверей, мисс К. раздавила окурок о мою ладонь и выпустила руку. Возможно, это покажется преувеличением, но так оно и было.

– Спасибо, – сказала я, не зная, как еще можно отреагировать, – завтра я зайду к вам.

– Хорошо, – ответила она, – а сейчас, думаю, мне пора.

Она была слишком пьяна, чтобы устоять на ногах. Окасан наполовину вывела ее, наполовину выволокла ее из комнаты. Извинившись, я пошла на кухню за кусочком льда. Сильно прижав его к руке, я вернулась в комнату и снова поприветствовала клиента, словно ничего не произошло.

– Я прошу прощения за тот случай с куклами, – поклонилась я.

Гость был очень мил, но атмосфера в комнате стала слегка мрачноватой. К счастью, чуть позже окасан привела несколько опытных гейко, и они умело принялись оживлять вечеринку.

А я вынесла для себя два важных решения: 1) Всегда проявляй уважение к старшим сестрам; 2) Никогда не конфликтуй и не веди себя грубо при клиентах.

Мне необходимо было показать мисс К., что меня не испугал ее ужасный поступок. На следующий день, проявив инициативу, я отправилась нанести ей визит. Моя рука была перевязана и сильно болела, но я сделала вид, что ее вины в этом не было.

– Онесан, – сказала я, – я прошу прощения за вчерашнее.

– Хорошо. Что у тебя с рукой?

– О, я такая неуклюжая. Я не смотрела, куда иду, и упала. Это не страшно. Мне хочется поблагодарить вас за все советы, которые вы дали мне вчера вечером. Я обязательно прислушаюсь к ним и постараюсь поступать так в будущем.

– Да, конечно, – она была просто убита и поражена тем, что я сознательно веду себя так, будто ничего не случилось. – Не хочешь ли чашечку чая?

– Это очень мило с вашей стороны, но мне действительно надо идти. Я еще не закончила занятия. До свидания.

Я одержала верх. Она больше никогда меня не трогала.

Среди превратностей начала карьеры, кроме постоянного общения с трудными людьми, я должна еще особо отметить жесткие требования графика, который включал дневные уроки, вечерние озашики и регулярные публичные выступления.

Возьмем мои первые полгода. Пятнадцатого февраля я начала подготовку к Мияко Одори. Двадцать шестого марта – стала майко. Мияко Одори открылся первого апреля, семь дней спустя, и проходил целый месяц. Затем я танцевала на нескольких специализированных представлениях в Новом театре Кабукиза в Осаке весь май. После чего я сразу же приступала к репетициям для представлений Роккагай в июне.

Я не могла дождаться этого. Роккагай обозначает «пять карюкаи», это единственное время в году, когда все карюкаи Киото объединяются и делают совместное представление, показывающее различные стили наших танцев. (Раньше в Киото существовало шесть карюкаи, теперь осталось только пять, так как Шимабара больше не действует.

Я ждала встречи с другими девушками и хотела пережить чувство сопричастности, но вскоре была разочарована. Во всем этом чувствовалась плохо замаскированная конкуренция. Порядок, по которому карюкаи появляются в программе, фактически определен. Гион Кобу сохранял ежегодную привилегию выступать первым, так что это сокращало борьбу, но все равно было неприятно смотреть на бесчисленные конфликты. Они навсегда уничтожили мои фантазии о «большой счастливой семье».

Я быстро становилась самой популярной майко в Киото, что означало множество приглашений на озашики в очая в других карюкаи, вне Гион Кобу. Их владельцы очень хотели видеть меня, и, если приглашение было достаточно важным, мама Масако принимала его. Посещения других карюкаи не казались мне странными: я наивно полагала, что все, что хорошо для бизнеса, хорошо для тех, кто принимает в этом участие.

Однако в Гион Кобу не все разделяли мое мнение. Другие майко и гейко думали, что я внедряюсь в чужие карюкаи, и одна из них даже вкрадчиво спросила:

– Так ты из какого карюкаи? Фотографировать майко – любимое занятие туристов и папарацци в Киото. Я была часто окружена фотографами, когда переходила от одной работы к другой. Однажды я поехала на вокзал, чтобы сесть на поезд в Токио. Мое лицо было везде. В киосках продавались сумки, рекламирующие Киото, с моей фотографией на них. Никогда раньше я не видела этот снимок и не давала разрешения использовать его в коммерческих целях. Я разозлилась, на следующий день я ворвалась в Кабукаи.

– Как смеет кто-то использовать мою фотографию без моего разрешения? – я требовала ответа.

Мне исполнилось пятнадцать, но человек за столом разговаривал со мной так, будто мне было четыре года.

– Так-так, Мине-тян, – не волнуйся, твоя хорошенькая головка помогает в наших взрослых делах. Считай, что это – цена за известность.

Не стоит говорить, что я не была удовлетворена его ответом. Я вернулась обратно после уроков и до тех пор приставала к кому-то, пока мне не позволили поговорить с директором, но это оказалось ненамного лучше. Тот только повторил мне, что ничего страшного не случилось.

Так продолжалось годами.

Я никогда не позволяла своему растущему недовольству вмешиваться в то, что мне было нужно сделать. В середине июня закончились представления Роккагай, и к тому времени я оказалась совершенно разбита. Мне нужно было приступать к репетициям для Юкатакай, летних танцев, устраиваемых школой Иноуэ, но мое тело не справлялось с такими нагрузками, и в конце концов я слегла.

У меня был острый приступ аппендицита, и меня должны были прооперировать. Пришлось оставаться в больнице десять дней. Кунико неотлучно сидела при мне, хотя первые четыре дня я все время спала и совсем ничего о них не помню.

Позже Кунико рассказывала мне, что и во сне я отрабатывала свой график. «Мне нужно в шесть быть в Итирикитей, а потом в семь отправиться к Томиё», – повторяла я во сне.

Наконец я проснулась.

Меня пришел проведать главный врач и поинтересовался, как обстоит дело с газами.

– Газами?

– Да. Они пока еще не выходили?

– Выходили? Откуда?

– Я имею в виду пускать ветры. Вы пукали?

– Извините, – с негодованием сказала я, – я такими вещами не занимаюсь.

Затем я спросила у Кунико, не заметила ля она чего-нибудь, но та сказала, что ничего не слышала. Доктор в любом случае решил все записывать.

Мама Масако так же пришла навестить меня.

– Как ты себя чувствуешь? – добродушно спросила она. А потом с ехидной ухмылочкой добавила: – Знаешь, тебе нельзя сейчас смеяться, потому что у тебя швы и будет очень больно.

Она положила руку на голову и состроила смешную рожу.

– Нравится? – спросила она. – А вот эта?

Вся эта демонстрация была настолько ей несвойственна, что я рассмеялась так, что не могла остановиться. Мне было больно, и по лицу катились слезы.

– Пожалуйста, перестань, – просила я.

– Обычно ты спишь, когда я прихожу, и мне скучно, а сейчас весело. Я обязательно приду еще.

– Вовсе не обязательно, – сказала я, – и передай всем, чтобы перестали посылать мне столько цветов.

В комнате было так много букетов, что трудно стало дышать. Мне это очень надоело. Мама убедила моих друзей принести мне мангу – толстую книгу комиксов, которую японские подростки обычно проглатывают, как печенье.

Самым лучшим в больнице было то, что я могла проводить целые дни, читая мангу: дома у меня никогда и ни на что не хватало времени. Я просто расслабилась: читала, смеялась, болела.

Все десять дней, которые я пробыла в больнице, я надеялась, что смогу выписаться на день раньше положенного. Мне уже много лет хотелось почувствовать, что такое очаохику, и вот теперь у меня была возможность. Окия уже распространил объявления о том, что эти десять Дней я недоступна и никакие заказы приниматься не будут. Это давало мне шанс попробовать очаохику.

К вечеру гейко всегда одевается в традиционную для работы одежду, даже если по графику у нее нет встреч. Благодаря этому она может немедленно собраться, если поступит срочный вызов. Термин «очаохику» используется тогда, когда гейко должна одеться, но ей некуда пойти. Другими словами, магазин открыт, а покупателей нет.

У меня были заполнены все вечера, с тех пор как я начала работу, и ни разу не было возможности испытать очаохику. Я думала, что хотя бы раз это тоже нужно попробовать. Для начала я приняла ванну.

Я чувствовала себя великолепно в нашей прекрасной ванной, после больничной.

Заклеив шрам, чтобы он не промок, я спокойно блаженствовала.

Члены семьи и Кунико были единственными людьми, которым позволялось принимать ванну в окия. Все остальные ходили в городские общественные ванны, что было нормой в те времена. Мало кто в Японии имел собственную. Насладившись купанием, я отправилась к парикмахеру.

– Я думал, вы не работаете до завтра, – сказал он.

– Это правда, – но мне хочется попробовать, что такое очаохику.

Он с любопытством посмотрел на меня, но сделал то, что я просила. Потом я попросила прийти Суэхирою. Тот не понял, в чем дело, но сделал все, как я просила. Когда все было готово, я села и принялась ждать. Но ничего не произошло, конечно, ведь все думали, что я была в больнице. Зато я узнала кое-что очень важное. Мне не понравилось быть праздной. Просто сидеть оказалось ужасным. «Намного легче быть занятой», – подумала я.