Текст книги "Спящий пробуждается"

Автор книги: Милош Главса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Под защитой Франции

Местный полицейский с изуродованным ртом, в тюрбане, с деревянной саблей на боку и толпа мальчишек в белых лохмотьях. Негроидные лица с пухлыми губами. Ноги обуты в галоши из грязи и пыли. Наш караван входит на главную и единственную площадь Улед Джеллала. Вокруг площади, как и в остальных городках Сахары, крытые, пестро расписанные галереи.

Солнце докучает нам сильнее, чем толпа любопытных. Разгружаем животных и скорее в тень. В городке, по слухам, существует приземистое здание – отель с дешевыми номерами. Вот здорово: бар с холодильником, ванна, на окнах сетка от москитов, постель!

Но происходит что-то непонятное. Нас окружают несколько стражников во главе с уже знакомым нам полицейским и ведут к огромному дому с плоской крышей. Вокруг дома высокие стены, поверх которых протянута колючая проволока.

Над этой громадой из камня и колючей проволоки в знойном, недвижном воздухе развивается красно-бело-синий флаг Франции.

– Но, господа, неужели мы взяты под стражу? Ведь у нас письмо от господина генерального резидента… а вот и разрешение.

Оказывается, вовсе нет. Мы не взяты под стражу.

Мы просто милые гости французского офицера, мсье коменданта.

Комендант Дуэ производит впечатление общительного и интеллигентного человека, пожалуй немного утомленного и нервного.

Он из тех колониальных офицеров, которые исполняют приказания, держа свое мнение при себе.

Он из тех колониальных офицеров, которые отдали часть своей жизни и здоровья этой «африканской Франции».

Он из тех колониальных офицеров, которые высидят в седле верхового верблюда столько же, сколько и за рулем автомобиля, а после двухмесячного отпуска в Париже или Нанси уверенной походкой снова ступят на песок Сахары.

Человек, чье сердце превратилось в высеченный из камня символ Долга.

– Ах, вы спрашиваете, стреляем ли мы во взбунтовавшихся туземцев? Да, мы это делаем, но только из соображений собственной безопасности. Поймите, что мы здесь на войне. Сущность войны заключается не в том, чтобы миндальничать друг с другом.

– Вы убеждены в правильности того, что совершается в Алжире по отношению к местным жителям?

– Дело вот в чем. Свет неосязаем и неощутим, но он реален. Если бы я не верил в единственную абсолютную ценность, во Францию, я не верил бы ни во что, даже в правильность того, что происходит сейчас в Алжире.

Комендант Дуэ раскурил трубку. Луч света, пробившийся в его кабинет сквозь щель в жалюзи, отразился от граней стеклянной пепельницы и заиграл множеством радужных зайчиков. Вентилятор монотонно бормотал свою колыбельную.

– Видите ли, служба в Сахаре имеет свои особенности. Она исчерпывает в нас не только физические силы, но и французский дух. Поэтому вы не должны удивляться, господа, если французские колониальные методы здесь, в Алжире, иногда не соответствуют традиционным представлениям о французской галантности.

– Конечно, конечно, – киваю я головой. – Люди и не поверили бы, как европейские методы в колониальном климате утрачивают свои традиционные качества.

– Вот, вот, – грустно соглашается комендант. – Впрочем, с туземцами после нескольких небольших инцидентов установились очень хорошие отношения. Некоторые из них очень милы. Достойные граждане африканской Франции. Кстати, завтра я еду в гости к шейху Бенгане в область Тольги и Бискры. Приглашаю вас с собой, господа, и надеюсь, что не в ваших интересах отвергнуть мое предложение. По окончании нашей небольшой экскурсии вы сможете воспользоваться ближайшим экспрессом Бискра – Алжир.

Ага. Вот о чем идет речь. Удалить двух «милых» иностранцев из района военной территории Южных областей.

И как можно скорее.

Ну что же, Бискра все равно лежит на нашем пути.

Все ясно.

– Mon commandant, ваше благородное предложение обязывает нас от всего сердца поблагодарить за него.

– Это все, господа, что я могу для вас сделать. Поэтому я и приказал своим людям проводить вас сюда в форт. Исходя из ваших собственных интересов, исходя из вашей безопасности. Если бы вы, вопреки моим предостережениям, захотели оставить форт, в ваше распоряжение поступает лейтенант Леклерк. Иначе я не могу ручаться за вашу личную безопасность. Леклерк кстати покажет вам коллекцию окаменелостей и предметов, найденных при раскопках, собранных здесь в форте. Это остатки древних культур, браслеты, ожерелья из зубов и тому подобное. Во время ужина и после него вы, разумеется, наши гости.

Иными словами: без лейтенанта Леклерка не смейте совать свой чехословацкий нос в наши колониальные дела.

Лейтенант Леклерк с виду милый, симпатичный молодой человек. В отутюженных брюках, в рубашке цвета хаки с короткими рукавами, он двигается с легкостью танцовщицы. Французское остроумие сыплется из него, как искры из рождественского фейерверка. На руке у него элегантный хронометр, комбинированный с компасом. При каждом движении руки движется и воздушный пузырек в маслянистой жидкости под стеклом. Все это позолочено. Ногти тщательно отшлифованы.

Так же отшлифовано и каждое его слово.

Интеллигентный, образованный, знаток древних культур.

И все-таки он активно поддерживает политику силы – последнее слово европейских держав в Африке. Той политики, которая, к сожалению, постоянно углубляет и без того глубокую пропасть между народами Алжира и Франции.

– Как вы относитесь к будущему колониальных режимов в Африке, мсье лейтенант? – пробуем мы уколоть этого франта.

– О ла, ла, что за вопрос? – рассмеялся Леклерк. – Политикой, господа, я принципиально не интересуюсь. Это я предоставляю другим. Я служу здесь, в Джеллале, потому что принес присягу Французской республике. Но вам я могу сказать, что охотнее бродил бы по парижскому Монмартру со своей Vivienne. Красивая девушка, а?

Мы рассматриваем фотографии. Вивьенна, Сюзанна, Ивонна, Одетта. Личики, какие можно видеть в парижском метро между шестью и девятью вечера. У всех ротики в форме сердечка.

– В этом я очень разборчив, господа. Количество не должно идти в ущерб качеству. Это мое политическое кредо, в котором не изменило запятой мое пребывание среди алжирских песков. О, Париж! – закончил наш невольный приятель, и его протяжный вздох был прерван резким ударом кулака по столу.

– В этом вшивом форте единственное развлечение – слушать джаз по радиопрограммам. Мечтать о фонарях на набережной Сены и о прогулках вокруг прудов в Булонском лесу. А здесь надо натирать спину лимонной кислотой против этих милых существ – комаров. Иногда они устраивают настоящие вторжения. Человек должен сыпать во все кушанья атебрин. Какая уж тут политика!

Лишь позднее мы узнали, кем был наш собеседник – убежденный «враг» политики.

Он был агентом местного отделения политической информационной службы.

Финики шейха Бенганы

Песчаной дорогой из Улед Джеллала по направлению на Тольгу и Бискру несся серый открытый автомобиль 3016-AL-16. В автомобиле сидели два французских офицера и два штатских чехословака, чьи лица уже приобрели смуглый оттенок и без применения косметических средств.

Сзади комендант Дуэ с чехословаком номер один. У руля лейтенант Леклерк с чехословаком номер два.

– Шейх Бенгана самый большой производитель фиников в районе Бискры, – говорит французский комендант. – У него семьдесят семь чистокровных арабских коней. Коллекция оружия, японского и восточного фарфора и фаянса, кальянов. Кроме того, пятьдесят две жены. Столько, сколько недель в году.

– Мы увидим его жен?

– Конечно, нет. И постарайтесь не расспрашивать о них. Здесь не Европа, тут семейная жизнь совершенно частное дело, понимаете? Могу вам еще кое-что сообщить: со всеми Бенгана действительно живет. Средний возраст супруг достаточно высок, примерно семнадцать лет. С восточной точки зрения – они взрослые, почтенные женщины, которым уже недалеко и до двадцати.

А вокруг нас только песок. Того и гляди он целиком поглотит шоссе.

После полутора часов езды автомобиль резко тормозит. Каморка привратника или что-то в этом роде. За стеной сад и роскошная вилла в изящном арабском стиле.

Первым выскочил лейтенант. Щелканье дверок автомашины, запах бензина от перегретого мотора, несколько секунд ожидания. Лейтенант уже звонит у ворот.

– Это Леклерк. Доложи шейху Бенгане. Да живей пошевеливайся!

Невидимый дух-слуга скрылся и в свою очередь кому-то звонил. Через минуту послышалось гортанное:

– Соизволите войти.

Почему бы нет?

Само собой разумеется, меня очень интересовал владелец финиковых плантаций и еще больше – владыка пятидесяти двух жен.

Однако скоро мне пришлось испытать самое большое разочарование дня.

Шейх Бенгана, муж пятидесяти двух жен, оказался старой развалиной. Его бегающие глазки плутовски улыбнулись коменданту. Было ясно, что встретились двое хороших знакомых, понимающих друг друга с полувзгляда.

– Друзья из Чехословакии пришли взглянуть на твои финиковые пальмы, шейх, – представил нас комендант.

– Они такие же желанные гости, как и ты, – двусмысленно улыбнулся Бенгана, эта хитрая лиса. – Финики фирмы Bengana – Dattes-export, или просто Benganex, – экспортный товар, и надеюсь, скоро с ними познакомятся и в вашей Чехословакии. О, конечно, насколько это позволит политическая ситуация. Но я надеюсь, надеюсь. Урожай как раз поспел. Главные покупатели: Швейцария, Италия. Скоро мои финики пойдут и в Исландию.

Как видно, господин Бенгана «трудится», так сказать, в мировом масштабе. Это не мелкий лавочник, во всяком случае в обычном смысле слова.

Потом мы прошли в пальмовый сад. Хитроумная оросительная система. Облицованные цементом каналы полны водой. Всюду доказательства тщательной планировки.

Источник богатства Бенганы – финиковая пальма. Мы узнаем, что отдельные экземпляры имеют от роду 250 лет, но обычно пальма живет лет до 70. Когда она начинает отмирать, ее ствол весной в двух-трех местах подсекают прямо под листьями. Обильно выделяющийся сок стекает в специально подвешенные сосуды. Сок течет недель 10–12. По утрам жидкость переливают в другие сосуды и дают ей перебродить. Получается лагми, пальмовое вино.

Но основное, что дает пальма, это финики.

Десятки девочек и мальчиков, совсем крошечных, карабкаются по шершавым стволам вверх. Маленькие рабочие деревянными крюками срывают гроздья золотисто-желтых плодов. Некоторые плоды розоватые, как коралл. Другие прозрачные, словно сделаны из стекла.

Потом финики поступают на сортировку и сушку. Мотор, вероятно от трехтонного грузовика шевроле, приводит в движение сортировочный конвейер. Что-то вроде намека на машинное производство.

В сортировочной мы убедились, что «финик финику рознь».

Да, здесь было что выбирать!

Вот эти розовато-прозрачные, пахнущие медом, называются «эль шелеби». У них крохотная косточка, они быстро засахариваются и легко прессуются.

«Аджвах» – синеватые, словно покрытые инеем.

С ними конкурирует приторно сладкий «хилвах». Он сладчайший из сладчайших. С этим словом обращаются друг к другу здешние влюбленные. Правда, не установлено, постоянно или только в период самой жаркой влюбленности.

Большой спрос и на финики сорта «балах». Их сушат прямо на деревьях. Затем вместе со стеблем грозди складываются в ящики с надписью «Bengana – Dattes – export».

Если вы особенно изысканный гурман, фирма Бенгана предложит вам «эль-сейхани». Эти финики срывают еще незрелыми и бросают в кипящую воду. Они сохраняют свой канареечно-желтый цвет и легкий горьковатый привкус. После варки и охлаждения «эль-сейхани» нанизывают на бечевку и сушат. Точный технологический рецепт, однако, является секретом фирмы Бенганы.

Вкус ананаса напомнит вам сорт «мискал». Это очень крупный финик с мякотью_г напоминающей густой мед. Он золотисто-прозрачный, словно из стекла.

Именно эти изумительные плоды обрабатываются в сортировочной под литером IX.

Длинные ленты транспортеров подносят финики к сортировочным чанам. И вот здесь, у благоухающего золотого ручья, в виде баснословных прибылей снова возвращающегося в сокровищницы шейха Бенганы, мы обратили внимание на лица молодых сортировщиц.

Работают они с неимоверным напряжением.

– Красивые девушки, – смотрю я на Леклерка, – и какие прилежные. Дешевая рабочая сила для плантаций, не правда ли?

– Красивые-то, красивые… но знаете: у красивых плодов червивое ядро, – машет рукой Леклерк. – По крайней мере у тридцати пяти процентов этих девушек, еще не успевших стать женщинами, наследственный сифилис. Они будут иметь детей, много детей. И их дети тоже станут наследственными сифилитиками, и снова будут рожать одно поколение сифилитиков за другим. Представьте себе такую цепь? Правда, это нисколько не снижает их ценности как рабочей силы. Пока, конечно, они не ослепнут или не сгниют заживо.

– А французская администрация?

– Проводит некоторые санитарные мероприятия. Правда, она старается не вмешиваться в социальные отношения населения, тем более в отношения между алжирским работодателем и алжирскими рабочими. В алжирском статуте ясно говорится: «всему туземному населению гарантируется экономическая свобода».

Это означает:

Алжирский предприниматель имеет неограниченные возможности затевать различного рода предприятия, зарабатывать и распоряжаться судьбами своих рабочих.

Алжирский рабочий имеет неограниченные возможности не работать и умирать с голоду, часто не достигнув и тридцати лет.

Алжирская женщина имеет неограниченные возможности рожать детей, возможно новое поколение наследственных сифилитиков.

Финики шейха Бенганы имеют горьковатый привкус.

О лошадях и немного о людях

Шейх Бенгана хороший коммерсант.

Он был бы простым лавочником, а не королем фиников, если бы не имел ясного представления о том, что такое коммерция.

Бенгана очень хорошо знает, что основой всякого коммерческого успеха является внешняя представительность.

Поэтому шейх держит много коней и много жен. И вовсе не потому, что в его годы способен пользоваться этими вещами. Но ведь большая конюшня и большой гарем являются на Востоке показателем высокого общественного положения.

Бенгана – феодал, живущий с единственной целью: чувствовать себя большим хозяином. Современные алжирские феодалы, вот такие, как он, владеют несколькими автомобилями, телевизором, личным секретарем, телефоном, проведенным в ванную, холодильником для спиртных напитков и кредитом в алжирском филиале Банка Ротшильда.

Финиковые пальмы, жены, автомобили, телевизор, коллекции оружия, восточной и японской посуды и многие другие вещи являются свидетельством его богатства и власти, свидетельствуют об этом и кони.

Самый благородный конь под солнцем – арабский. Если вы увидите красивого жеребца или кобылу, можете держать пари, что их прапрапрадед был арабской породы.

Арабские кони изумительны. У них ровная линия лба, крупные розоватые ноздри, необычайно стройная шея, высоко посаженный хвост, длинная и нежная грива, порывистые движения. Они умны.

Именно такие кобылы стоят в конюшнях шейха Бенганы.

С особой гордостью водит он гостей по конюшне и любовно называет четвероногих обитателей по имени. Он знает не только их имена, но и родословную – на каждую лошадь заведена тетрадь, где записана ее генеалогия.

Голову даю на отсечение, что господин Бенгана не знает так хорошо своих работников!

Современный феодал Бенгана имеет весьма своеобразное представление о ценности разведения лошадей.

– Вы, вероятно, скажете, что лошадь не такая уж ценность, ведь это не человек. Смешно! Людей можно наделать сколько хочешь. Это докажет любая девчонка на моей плантации. Но попробуйте вырастить благородного, чистокровного коня, как, например, мой Нур!

Бенгана каждый день навещает своих любимцев. Он точно придерживается распорядка дня. Вот неофициальная выписка из этого своеобразного дневника:

5.00 – подъем и гимнастика пальцев и конечностей

5.15–5.45 – ванна и массаж

6.00–7.00 – завтрак: бисквиты в молоке

7.30–8.00 – чтение газет, главным образом биржевых новостей

8.00–9.00 – посещение конюшни

9.00–21.00 – все остальное.

Как следует из приведенного расписания, осмотру коней дается предпочтение перед торговыми делами, докладом секретаря и экономическим анализом цен мирового рынка на финики. Вероятно, потому, что пророк говорил: «Заботьтесь утром о своих кобылах, и бог, великий, всемилостивый, будет покровительствовать в ваших делах днем».

А также, возможно, потому, что кони лучшая тема для воспевания в стихах. Алжирский поэт называет кобылу «той, что с танцующими ногами», о герое говорит, что у него «сердце жеребца». Влюбленных именует «о мой милый благородный конь» (или кобыла, в зависимости от пола). Короче, конь служит предметом наибольшей заботы и любви и воплощением самых благородных качеств.

Но кони в Северной Африке не только предмет увлечения. Арабские ученые создали целую науку о лошадях, их дрессировке и воспитании. Труды этих ученых помещены в толстых, солидных фолиантах. Иппология, наука о лошадях, стала в конце концов достоянием знати. Вероятно, знать потому и отдает столько забот лошадям, что не хочет отдавать их людям.

Скачет несколько жеребцов. Тот или иной их подбор имеет свое особое название в зависимости от сочетания мастей.

На скачках с препятствиями каждый конь именуется по месту, занимаемому им в общей группе. Первый называется «маджид» – «увенчанный славой», второй «бесир» – «видящий», третий «хабиб» – «любимец». Конь, который окажется победителем, называется хозяином просто «друг» – эль шалил.

Вот готовят лошадей к воинственной игре. Через минуту-другую понесутся они с пронзительным ржанием, неся всадников, ощетинившихся оружием. Будет показано, как наездник на полном скаку остановит коня перед самым носом испуганного зрителя. И в этом случае коней перед стартом выстраивают в определенном порядке, словно солдат перед атакой. Короче, жизнью лошадей руководит строгий порядок, организованность, какой часто недостает людям. Ислам, а тем более североафриканский, учит ценить коней, как женщин, колодцы, оружие.

И все это в то время, когда шейхи ездят в автомобилях, а высшие сановники мусульманской церкви свои религиозные паломничества в Каир и Мекку совершают в кабине самолета.

Разве вы не знакомы с жизнью пророка? Его история по существу история коней, которые сопутствовали ему на отдельных этапах его жизни.

Величайший проповедник слова аллаха Магомет купил в молодости коня у племени Бени Фасара. Это была кобылка Сакбах. «А «сакбах» означает «галоп». Да, она не посрамила свое имя. Сакбах всегда была впереди. Пророк верхом на ней мчался во главе своих приверженцев. Он, живой меч божий, на черном огненном дьяволе!

Другая кобыла Магомета была белей только что выпавшего снега. Называлась она Муртаджи. Третья кобыла – золотистая Сабха. Десять верблюдиц дал за нее пророк.

Четвертая кобыла – Жулима, темно-коричневая, шоколадная.

Пятая – Эль-Лахиф, и так далее.

Особое место в лошадиной галерее пророка занимала кобыла Мириах – Ветер Юга. Эту изумительную лошадь Магомет получил при помощи пророчества: его внутренний голос будто бы привел его в пустыню к месту, находящемуся вблизи дороги из Мекки в пустыню Неджд. Там стояла брошенная Мириах – Ветер Юга. Она пять раз спасала пророку жизнь.

Обо всем этом нам сообщили за обедом.

– Ветер Юга не исключение, – рассказывает нам финиковый король. – Я слышал и о других лошадях, которые спасали своего хозяина от гибели. Например, гнедой Мутавали однажды во время дворцового переворота умчал алжирского бея Шайруддина. Гнедой был награжден золотым недоуздком и назначен министром. Конь спас жизнь и раису Саллаху, когда его в 1549 году похитили из крепости враги. Вы напрасно искали бы такие случаи в истории других народов.

Бенгана говорит непререкаемым тоном.

Должен ли я рассказать ему историю о Горимире и его Шемике, о прыжке с вышеградской скалы?

К чему? Еще сочтет за пропаганду.

Времена меняются.

Шайруддина спас гнедой, за что был назначен министром.

Бенгану и ему подобных, настоящих бичей алжирского народа, ничто не спасет. Никакое чудо, никакая кобыла. Даже если бы ее назначили премьер-министром.

6. Спящий пробуждается

Танки на улицах Бискры

Избитое изречение гласит, что не жил тот, кто не побывал в Бискре.

Бискра, город на краю Сахары, ворота к северному европеизированному побережью Алжира. Город развлечений, игорных домов, кофеен и танцевальных залов. Место паломничества отнюдь не для тех, кто предается богоугодным размышлениям. Сюда приезжают, чтобы встряхнуться и забыть о повседневных заботах.

Бискра служит магической приманкой для кочевника, который много недель скитается по пустыне, а потом появляется посреди темных уличек старинных кварталов, чтобы «вкусить жизнь». Здесь есть девушки Улед Найла.

Что там писал Абу Абдаллах Омар бен Мухамед в своей книге «Благоухающий сад сновидений»? «Хвала аллаху, который вложил мужскую радость в тело женщин и женскую радость в тело мужчин. Богатые и бедные, все без исключения, подвержены слабости искать любовь…»

До глубокой ночи звучат дарбуки в туземных танцевальных заведениях, так же как в европейском квартале допоздна горят матовые лампы бара «Сахара». Вблизи гостиниц утомленно мерцают красные лампы дансингов, где вы сможете увидеть «подлинные» берберийские танцы.

Так выглядит Бискра – прожигательница жизни. Нечто вроде миниатюрного Парижа, стоящего одной ногой еще в песке, а другой – уже на асфальте европейской цивилизации.

Но есть не только Бискра прожигательница жизни. В последние годы, после второй мировой войны, появилась новая Бискра, Бискра-воительница.

Однажды вечером мы искали эту Бискру-воительницу в темном двухэтажном доме с плоской крышей южного стиля. Винтовая лестница привела нас к двери с молотком и вывеской, на которой было написано:

„VOIX OUVRIÈRE“

региональная редакция города Бискры.

Время работы от 5 до 7 и от 19 до 22 ч.

Как? Рабочие часы в такое необычное время?

Мы вдыхаем затхлый воздух филиала редакции газеты Voix Ouvrière, что означает «Голос рабочего». Она является местным органом CGTA, алжирской конфедерации труда.

Профсоюзных деятелей и их газеты можно найти повсюду, какого бы цвета ни была у них кожа. Везде, где живут и работают люди труда!

Потому что везде есть множество людей, которые создают богатства этого мира и за свой труд хотят получать справедливое вознаграждение.

– Лафид – редактор, основной корреспондент, корректор, администратор и служащий – все в одном лице, – представляется нам подвижной араб.

Дешевый европейский костюм массового пошива сидит на нем мешковато. На голове шашия, плоская феска, красного цвета. Она резко контрастирует с курчавыми, черными, как вороново крыло, волосами. Орлиный нос и тонкие губы оставлены ему в наследство теми, кто никогда и не^помышлял о редакторстве.

– Сегодня, к примеру, я собирался приготовить материал о деятельности стачечных комитетов здешних железнодорожников, а потом вымыть два уж чересчур запылившихся окна, – рассказывает Лафид. – Видите ли, я хожу в редакцию только после работы – я ведь работаю в гараже Гранье. Счетоводом. Когда я правлю статьи или цифры, я думаю, как исправить жизнь, чтобы она стала лучше. Редакторство мне почти ничего не дает. Разве только неприятности с местными властями. Ведь газету мы выпускаем исключительно на средства рабочих. Поэтому у нас нет даже уборщицы. Редактор сам прибирает помещение, моет пол. Вот только освещение было бы поярче. Эти мои глаза!

Мы просматриваем оттиски последних номеров:

2000 алжирских рабочих объявили забастовки.

Компания Бори проводит снижение заработной платы.

Новые контингенты резервистов прибывают в Алжир.

Полиция в Константине опять стреляла в бастующих.

Похороны жертв демонстрации против колониализма и голода.

Батна: пятеро убитых, одиннадцать раненых.

Такова хроника последних дней и недель.

Зеркало, в котором отражаются судорожные попытки колониализма, пытающегося зубами и когтями удержать свои прежние владения!

– Не думайте, что в борьбе с колониализмом принимаем участие только мы, алжирцы, – говорит Лафид. – На нашей стороне стоят десятки тысяч французов и других европейцев. Все они ассимилировались здесь и считают себя тоже алжирцами. Но и многие из неассимилировавшихся осуждают насилие. Здесь, в Бискре, работает на железной дороге и автомеханических мастерских много французов, которые вместе с нами борются за улучшение условий труда. Мы учимся у них…

– А французские солдаты, которых полно везде?

– Даже многие из них идут с нами. Хотя бы внутренне. Ведь наша борьба направлена не против французского народа. Во время последней демонстрации на углу улицы Гхамра стоял танк. Представьте себе, мимо него непрерывной чередой шли толпы демонстрантов. Впереди – национальные флаги. Наши люди протягивали руки к танку и до хрипоты кричали: Да здравствует независимый Алжир! Долой империалистов!.. И тогда произошло нечто неожиданное.

– Танк открыл по вас стрельбу?

– Совсем нет. Приоткрылась крышка танковой башни, из нее высунулась рука танкиста и приветственно помахала нам. Толпа на мгновение остановилась, словно натолкнувшись на невидимое препятствие. Три-четыре секунды стояла гробовая тишина. Потом, как удар грома, послышались крики, протяжные, несмолкающие крики. Знаете, что они кричали? Приветствовали французский народ. Ту, подлинно великую Францию, которую и я люблю и никогда не перестану любить.

Лафид начал говорить спокойнее. Житель Востока, он любит мягкость рассудительного жеста. Во время разговора с нами он подчеркивал свои мысли жестикуляцией, выделял драматическую линию, чтобы затем взорваться патетическим признанием.

– Пойдемте погуляем по улицам, – предложил он через некоторое время. – Редакционная коллегия постановила отложить уборку редакции на неопределенное время. Мы живем в такое примечательное время. Что из того, что сегодня вечером не будут вымыты два окна, если не исключено, что завтра они вылетят от взрыва гранаты?

По оживленной, европейского типа улице мы направляемся к городскому парку. На углу стоит стальное чудовище, башенное орудие направлено в окно секретариата CGTA.

Что произойдет в ближайшем будущем? Танк откроет огонь? Или из его люка высунется рука и дружески помашет людям!

Мы входим в парк. Аромат цветов смешивается с запахами асфальта и бензина. Величественные финиковые пальмы образуют над аллеей свод из длинных веерообразных листьев. Вокруг древесных стволов обвиваются пурпурнобагровые бархатные колокольчики – разновидность европейского плюща. Золотисто-оранжевые гроздья стрелиций. Заросли гладиолусов, фиолетовых, розовых, желтых.

Легко одетые люди, алжирцы и европейцы, сидят на скамейках, прислушиваются к журчанию фонтана. Точно так же оживляют парк жители Парижа, Монпелье, Палермо, Копенгагена, Праги или Бомбея. Жалко, что через некоторое время их покой будет немилосердно прерван. С 23 часов на улицах оставаться запрещается.

Лафид и мы вдыхаем дурманящую мозаику запахов этого цветущего вечера. Парк в Бискре на пороге восхитительной южной осени! Здесь даже зимой температура не опускается ниже 10 градусов тепла. Возможно, что когда-нибудь, в эпоху ракет, мы будем ездить сюда на зимние каникулы.

– Куда вы едете этой зимой? – спросит тогда фрау X., сидящая у телевизионного телефона где-нибудь в Берлине.

– Хотели покататься на лыжах по Луне, но у мужа насморк, и мы летим в Бискру, – ответит по телефону ее приятельница из Цюриха или Праги.

Наши души полны оптимизма и ощущения покоя. Мы дышим опьяняющим ароматом цветов… пока шумный продавец газет не нарушает тишину этого изумительного вечера.

– «Голос рабочего»! «Голос рабочего»! Свежий номер… – кричит разносчик, разрушая вечернюю идиллию.

– Забастовка железнодорожников. Волнения в Сетифу. Еще шесть убитых в Константине.