Текст книги "Спящий пробуждается"
Автор книги: Милош Главса
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
У порога неба
– Были ли вы уже у порога неба? – спросил неожиданно доктор М., сотрудник нашего консульства. Тот самый, что сидел с нами на террасе отеля «Алетти».
– Гм, небо, это, должно быть, ужасно далеко, – отвечали мы.
– Вовсе нет. Туда можно добросить камнем.
Да, из Алжира до Тизи Узу действительно можно докинуть камень. Почему бы нам в самом деле не закончить последний день нашего пребывания в Алжире поездкой к обещанному небу?
Серебристо-серый консульский Тудор с аппетитом глотает асфальтовые километры шоссе Алжир – Менервиль – Тизи Узу.
Из Тизи Узу неведомая сила влечет нас вверх, к горным склонам Атласа. Колеса бегут вдоль сухих русел рек, заполненных камнями и багрянцем цветущих олеандров. Внизу, под нами, мелькают заросли олив, ясеней и акаций.
Крохотный автомобиль, будто жук, ползет по крутым склонам.
– Обратили ли вы внимание на ясени внизу? – спрашивает наш друг из консульства. – Ветви у них словно подстрижены. Это сделали кабилы. Листья идут на корм скоту. Чистая работа. Пустить бы их в Прагу, в Стромовку…
Но вот здешняя «Стромовка», наполненная криками нахальных маленьких обезьян – маготов, остается под нами.
Мы карабкаемся к самому «порогу неба». Льстим себя надеждой, что святой Петр с ключами будет дома.
Вот мы и в кабильских горах. Красные цветущие олеандры и фисташки исчезли. Африканская степная трава – галва – занимает здесь почти монопольное положение.
Сколько силы и воли к жизни в стебле африканской травы!
Узким ущельем, напоминающим уличку какого-то фантастического каменного города, мы пробираемся на небольшое плоскогорье, на котором живут люди. Домики из неровных камней, скрепленных глиной. Живая изгородь из колючих кабильских смоковниц.
Выложенный камнями колодец, окруженный каменной же стенкой.
Так как колодец называется «бир» и потому, что здесь во время оно будто бы совершил чудо марабу Зейрам, все это гнездо называется Бир Зейрам. Оно устояло перед римлянами, византийцами, вандалами, турками! Тут не хотят и слышать о европейской цивилизации. Бир Зейрам живет по-своему и все предложения о введении так называемой «высшей культуры» решительно отвергает.
Это плоскогорье кабилы и называют порогом неба. Они понятия не имеют о плоскогорьях Гималаев и Кордильер, и поэтому им кажется, что их Бир Зейрам действительно очень близок к небу. Лежит на самом его пороге…
Но святого Петра с ключом от небесных ворот не оказалось дома. Зато дома Бенбарек Смайл.
Грязный белый бурнус, на голове красная шашия, нечто вроде плоской фески. Небритое лицо с двумя угольками подвижных умных глаз. Доктор М. здоровается с ним, как со старым знакомым. Кабил произносит краткое традиционное приветствие:
– Господин, позволь, чтобы тебе и твоим друзьям я служил молоком своей козы…
Делает он это, вероятно, потому, что его, кабила, живущего в хижине, сложенной из камней, ветер занес когда-то в Чехословакию.
– Это было во время войны. Я работал во Франции и после оккупации Франции Гитлером попал на военный завод в… Брно. Чехи… хороший народ. К хлебу маргарин давали!
Ага, Бенбарек Смайл ел «протекторатский» маргарин и знает Брно. Значит, он нам почти земляк.
Смайл отправляется доить козу.
Мы осматриваем его хозяйство. Смотрите, домашняя мельница: большой каменный круг, закрепленный у земли; вокруг него на примитивном рычаге вращается другой круг. Между обоими каменными дисками насыпаешь зерно и можешь молоть. Электричества не нужно, сэкономишь киловатты.
Здесь экономят все. Даже воду.
Смотрим на большой кувшин из необожженной глины. Из него медленно сочится вода. Таким способом она фильтруется и чистая, без примесей, стекает по каплям в другой сосуд, который помещается под кувшином.
Какая полезная вещь – необожженный кувшин! Фильтр и одновременно устройство для охлаждения.
Все просто и примитивно, как две-три тысячи лет назад.
Корни общественной организации у кабилов уходят в глубь веков. Это своеобразное племя горцев сохранилось, несмотря на то что над его головой промчалось столько бурь. Бури финикийская, римская, византийская, турецкая, французская. Каждая оккупация, правда, несла примесь чужой крови, но никак не отклонение от основ местной общественной и правовой организации. До сегодняшнего дня тут, например, сохраняется родовая демократия: племя делится на небольшие изолированные группы по территориальному признаку. Исполнительная власть в этих группах принадлежит совету сауиджа, законодательная – народному собранию джемаа. Важнейшие вопросы решаются коллективно на народном собрании.
Кабилы настойчиво придерживаются своего традиционного права – кануна. Европейское правосудие встречается здесь с определенными трудностями. К примеру, кабильские кануны не признают в качестве меры наказания лишение свободы. Такая кара свободолюбивому кабилу непонятна. Он знает лишь старинный обычай – отлучение и изгнание. Это объясняет упорство, с каким здесь в горах стремятся сохранить родовую организацию.
Кабил не знает и телесных наказаний. Вот одна из причин, из-за которых здесь так ненавидели турок с их режимом, державшемся при помощи плеток и стражников. Удар, любое насилие служат поводом к кровной мести. И пока кабил не отомстит, он не стрижет ногтей и волос, а лоб натирает смолой.
Если же кровная месть не выполнена подобающим образом, тогда, по представлениям кабилов, на крышу дома садится птица Гама и пронзительно кричит: «Утолите мою жажду!» Она улетает, лишь намочив свой клюв в крови виновного.
Населенная кабилами, территория La Grande Kabylie имеет свои законы – жестокие и кровавые. Но разве законы «цивилизованного мира» менее жестоки и менее кровавы?
Еще одна особенность выделяет кабилов из остального мусульманского мира: положение женщины. Кабилка не носит шаршафа. Она полноправный партнер своего мужа, вероятно потому, что частые войны поставили жительницу гор плечом к плечу с ее мужем, братом, отцом.
Но, возможно, что причина этого лежит гораздо глубже и упирается своими корнями в детство человечества.
На пороге цивилизации мужчина охотился на львов, кабанов, куропаток. Но у него было примитивное оружие, и поэтому результат охоты всегда был делом случая. Женщины же занимались земледелием. Только благодаря их труду все были обеспечены пищей. Отсюда то независимое положение, которое сохранили кабилки до сегодняшнего дня. Возможно, здесь сказалось и влияние христианства. У мусульман кабилов большим уважением пользуется Иисус, пророк Иса. И кабилы знают, что Иса – это «бен М’риам», сын Марии.
– Да, у нас в Бир Зейраме жена полноправный партнер своего мужа, – подтверждает Смайл. – Поэтому мне и в голову не приходит жениться.
Последний путь человека
Тихий вечер в Бир Зейраме. Вместо зеленого аперитива на террасе отеля «Алетти» – козье молоко в хижине Бенбарека Смайла.
Из расположенного неподалеку каменного строения несутся дикие вопли. Кто-то, как безумный, колотит в жестяную банку. Ко всему этому присоединяется рев ослов и собачий лай.
– Хассим… Хассим… – раздается завывающий голос.
– Что случилось? – встревожился один из чехословаков.
Все выглядело так, словно местная противовоздушная оборона объявила учебную воздушную тревогу.
– Не волнуйтесь, – успокаивает нас Смайл, – вчера умер старый еврей Хассим, кожевник. Это лишь объявление о начале похорон. Через минуту вы увидите траурный обряд.
И в самом деле!
Немного погодя у дверей каменного дома Хассима собирается процессия. Центром внимания служит осел, к спине которого привязан ангареб. Это сплетенные из веревок носилки, в них находится тело покойника. За ослом идут седовласая вдова умершего, братья и другие родственники.
Родных умершего можно отличить с первого взгляда. Голова у них обмотана куском грязноватой ткани. Родственники с жалобными, протяжными воплями бьют по голове ладонями. Вдова покойника вымазала лицо грязью и посыпала его дорожной пылью. Все хором причитают, словно по указке невидимого дирижера.
«Иа Хассим… Иа Хассим…»
Чтобы лучше видеть, мы подходим ближе и слышим причитания:
«Такова судьба».
«Господь утешит тебя, брат».
«Счастлив Хассим, он будет жить вечно».
«Завидуйте Хассиму, он смотрит в лицо господу».
Дарбука и другие местные музыкальные инструменты выводят однообразную, постоянно повторяющуюся мелодию. Звучание струн сопровождает каждое значительное событие в жизни кабила.
Так же однообразны постоянно повторяющиеся причитания. Гнусавые и лживые голоса воспевают деяния старого Хассима:
«Его уста имели лишь один язык».
«Его гири всегда были верными».
«Его ладонь была всегда раскрыта».
«Его душа жаждала справедливости».
В последний раз нестройный, разноголосый хор захлебывается в надгробном вопле, и похоронная процессия отправляется в путь. На спине у осла раскачивается ангареб с телом Хассима.
Жители Бир Зейрама собрались со всего плоскогорья. И по мере того как процессия продвигалась вперед, каждый старался хоть несколько шагов пройти рядом с покойником, держась за носилки.
Вдруг – что это?
Как будто из другого мира донесся звон колокола. Тонкий, чистый металлический звук. Мы поворачиваем головы. Пытаемся определить, откуда раздается этот звук, здесь, в центре мусульманского мира, наполненного кровной местью.
Ага, на краю селения, посреди колючих смоковниц, на крутом склоне горы, расположена небольшая часовенка – памятник христианскому миссионеру, который жил здесь в 1852–1867 годах.
Очевидно, благодаря ему чистый звон христианского колокола сопровождает сегодня старика еврея на мусульманское кладбище.
Разве не сказал сам пророк, что и христиане и евреи попадут в рай, если они жили согласно их вере и если тела их были после смерти омыты? И разве он потом не сказал, что вечно будут питаться падалью те, чьи уста признают святой ислам, но в сердцах которых нет бога?
Да, умер человек. Неважно, какого цвета была у него кожа, взывал ли он к Иисусу, Моисею или Мухаммеду. Здесь, под кабильским небосводом, у порога неба, мы тоже скорбим по поводу смерти человека. Растроганный, стоит у гроба покойника и весь Бир Зейрам.
«Прими к себе своего покорного слугу Хассима бен Нафи ибн Муссали, который, устав после скитаний по каменистым тропинкам, спускается в вечнозеленую долину. О ты, свет небес и аль-баки, вечный!»
Мы отправились к тому месту, откуда раздавался голос колокола. Небольшая колокольня, на звонке надпись:
ANA-L-HAKK
В переводе это означает: «Я есмь правда».
Каменные стены, красные цветы олеандров и колючая ограда из смоковниц выглядят притихшими на ярком фоне оранжевого алжирского заката. Виднеющиеся на горизонте женщины с сосудами на голове кажутся нереальными, словно фигуры в театре теней. Грустно, но все так торжественно и просто в Бир Зейраме, на пороге неба.
Когда капризничала свеча
Разумеется, я имею в виду запальную свечу автомобильного мотора. Но начну по порядку.
– Значит, завтра вы собираетесь выехать из Алжира. Но, господа, ведь это будет тринадцатое! – предупредил нас лифтер, облаченный в белую, обшитую золотыми галунами ливрею служащих отеля «Алетти». Один из тех, что переняли у своих хозяев и тон, и манеру держать себя, чтобы завтра же не вылететь на мостовую.
Был вечер накануне отъезда.
– Не все люди представляют собой мешок с предрассудками, mon ami, – заявил Божек. – Если вы всегда так ненавидите цифру тринадцать, то не решитесь в 2013 году и носа высунуть из дома в страхе, что межпланетный корабль упадет вам на голову. Я не говорю уже о прошлом, когда – обратите только внимание! – был 1313 год. Для меня тринадцать достаточно счастливая цифра. Я живу в доме номер 13, и как раз недавно я в тринадцатый раз серьезно влюбился.
Эти доводы заставили нас примириться с таким крупным психологическим препятствием к нашей поездке. И так как мы не верим ни в «тринадцать», ни в «черную кошку», ни в магию, черную, белую, серую или в клеточку, мы решили отправиться именно завтра, 13 сентября.
Когда я говорю «мы», я имею в виду пару, которую образуют два чехословака, смотрящие на мир не через стекла очков. Божек и я. Божека, агента фирмы «Богемский хрусталь» и корреспондента жаждущих экзотики газет, интересуют и репортаж, и коммерция. Меня, кроме того, – быт, нравы и правовые нормы на юге Алжира, у жителей каменистой или песчаной пустыни.
– Наш драндулет готов, можно идти укладываться, – сообщил Божек вечером, накануне ожидаемого с такими опасениями тринадцатого.
Божек – шофер и капитан, я – помощник шофера, управляющий финансами и одновременно фоторепортер. Приготовленные вещи по системе плановой неорганизованности в беспорядке навалены в чемоданы. Точнее сказать, в чемоданчики. Возможно, кто-либо из вас отправился бы в горячие пески вокруг Гардаи или Уаргли, скажем, с удочкой для ловли рыбы или нагруженным теплой одеждой. Мы тоже возьмем все это с собой, когда поедем в Лухачевицы во время своего отпуска.
«Наше снаряжение должно быть простым, легким и целесообразным».
Таков лозунг дня. Это наша генеральная линия. Мозг лихорадочно работает. Моторы, скрытые где-то в машинном отделении нашей нервной системы, ревут на полных оборотах. Приступаем к проверке целесообразности каждого предмета.
– Послушай, нужно ли брать с собой спиртовку?
– Ты прав, это лишнее. Яйца мы съедим сырыми или испечем их в горячем песке!
– Вычеркнуть!
И вот, наконец, кроме личных вещей и консервов, нашими спутниками становятся компас, походная аптечка, в которой хранятся стеклянные трубочки с хинином, неальгилом и атебрином. Последним мы будем пользоваться как профилактическим средством против малярии. Ведь малярию, эту злую бабу, не обнаружишь, пока она безжалостной рукой не схватит тебя за горло, не заглянет тебе в глаза и не швырнет тебя оземь. Так случается и со всеми остальными неприятными вещами на свете.
Важная мелочь, о которой нельзя забывать: сыворотка в ампуле и шприц. Это набор, к помощи которого необходимо прибегнуть при укусе змеи или песчаного скорпиона. Такие вещи ведь не берут с собой, когда отправляются на воскресную прогулку, на экскурсию в Сарку или, скажем, на быстрицкую плотину.
Потом бинт, термометр, борный раствор.
Карта № 152 из путеводителя Мишелина, фотоаппарат «Роллейфлекс» с экспонометром.
Грамматика арабского языка для французов и разговорник. На последних страницах словарик наиболее часто употребляемых слов: кхобз – хлеб, лех’ам – мясо, шераб – вино, к’ахуат – кофе, мельх – соль…
Дымчатые очки против солнца, портативная пишущая машинка с запасной лентой, конверты «Авиа».
Раствор лимонной кислоты и диметилфталата против комаров, распространителей малярии. Мазь против солнечных ожогов, «ambre antisolaire» за 670 франков.
Проспекты о Чехословакии и брошюра о нашем стекле. Стеклянные безделушки, которые мы вместе с автомобилем оставим у мсье Малокка в Лагуате.
И, наконец, походная фляга и козий мех для воды.
Эти предметы будут нашими молчаливыми спутниками в течение тридцати дней.
Ага, не забыть бы еще одно наиважнейшее дорожное лекарство – бутылочку коньяку с тремя звездочками. Наверняка, этого лекарства хватит совсем ненадолго.
Вечер перед отъездом в пустынные просторы Юга мы посвящаем цивилизации. Радио Алжира передает оперу Бизе «Кармен». Потом посещение кинотеатра «Колизей». Американский кинофильм «Моя жена ищет друзей». Приключения миссис Бесси, жены американского офицера, служащего на одной из военных баз в Тихом океане.
За два часа, пока продолжается киносеанс, мы знакомимся с тихоокеанским раем, офицерским клубом на острове Таонги и с обстановкой спальни миссис Бесси. В кинотеатре «Колизей» превосходное воздушное охлаждение, поэтому нам совсем не хочется выходить наружу и отправляться в душный гараж.
Однако все же необходимо взглянуть на наш «летающий ящик», как мы называем свой старенький рено. Нужно прочистить карбюратор, разобрать его, отрегулировать расход горючего. Поплавок упрямится. Туго входящую иглу поплавка мы даем заточить.
Ко всему этому, черт побери, еще капризничает свеча, зачистка контактов не помогает.
– Что-то с изоляцией, – констатирует Божек, потный, измазанный и злой.
Действительно, прекрасен «последний вечер в белом городе!» Но, увы, элегические вздохи нам не помогут. Свечу надо сменить.
Нашим «техническим советником» во всех этих хлопотах является Пьер, безработный автомеханик из Нейи, близ Парижа. Дельный парень. Но тогда почему он в Алжире?
– Честное слово, мне безразлично, где скитаться без работы, там или тут.
Если тут кому-нибудь что-то безразлично, он употребляет выражение «c’est kif-kif» из арабско-парижского жаргона. Пьеру все равно, будет ли он множить ряды безработных в Алжире или в Париже. Ему это «kif-kif».
На улицах появились фиолетовые и ядовито зеленые огни неоновых реклам ночных заведений «Болеро» и «Радуга». Это зрелище чисто европейское. И тут же, перед отелем «Алетти», на европейском бульваре вы встречаетесь с Востоком: над асфальтовым тротуаром возвышается пальма с широкой перистой кроной. Нет, это не декорация к фильму «Белые ночи Алжира». Это настоящая пальма, огороженная кованой мавританской решеткой. Под пальмой спит вечным сном какой-то мусульманский святой – марабу. Словно его совершенно не интересуют гудзоны, кадиллаки и шевроле, элегантно скользящие по асфальту бульвара.
В роскошных, сверкающих автомобилях развалились отнюдь не неудачники из предместий и порта. Это счастливцы, которых судьба вознесла на высшие ступени общественной лестницы. Те, у которых в сейфах лежат акции компаний Union des Mines Colomb Béchar, Cie Borgne, Mines d’Ouenza и т. п. Еще бы, ведь пора ехать ужинать, сыграть партию-другую в карты или кости с друзьями, либо отправиться в клуб на вечерний коктейль.
…Взгляните-ка только, – сплюнул автомеханик из Нейи, склонившийся над нашим радиатором. Он не слишком любит тех, кто ездит на вечерний коктейль, в то время как сам не уверен, будет ли сыт завтра. И через две-три секунды.
– Когда-нибудь мы с ними поговорим!
2. Среди песков
Алжир позади
На следующий день в 5.45 утра старенький рено промчался вдоль бульвара Бюго. По асфальту бульвара двумя рядами тянется цепочка автомобилей. При виде их охлаждающих вентилей у заднего колеса и шин сверхвысокого давления у нас от зависти перехватывает дыхание.
– Божек, а ведь отсюда весной 1947 года двинулись в путь к Ливии и Египту инженеры Ганзелка и Зикмунд.
– Послушай, дружище, мы двое, никому не известные, и вот без поддержки со стороны нашей национализированной промышленности идем по таким славным следам. Здорово, а? Теперь о маршруте. Направление на Таблат и Сиди Айса. До Бу Саады 250 километров. Будет хорошо, если мы доберемся туда к вечеру. Или, как здесь говорят, к вечерней молитве.
Пока нас еще освежают остатки утреннего холодка.
На счетчике нашего автомобиля А18114 скачет цифра за цифрой, как дрессированные обезьянки на манеже.
У Эль Арбы развилка дороги и табличка с надписью «Авиационная база 362 Буфарик». Нет, спасибо. Там нам делать нечего!
Алжирские склоны дышат плодородием. На них догорает жаркое алжирское лето. Мы направляемся снизу вверх, к вершинам. Снизу вверх ползет и ртуть нашего термометра.
Между Эль Арбой и Сакамоди ремонтируют дорогу. Крутой подъем: 200, 400, 740 метров. Колышущийся раскаленный воздух дрожит над радиатором. У нас в жилах словно расплавленный свинец – такими тяжелыми кажутся собственные руки. По виску медленно стекает капелька пота, за ней другая.
Кажется, что дорожные рабочие так жару не ощущают. Они загорелые и худые, как сушеная исландская треска. Непредвиденное препятствие: на одном участке укатывают проезжую часть. Сопение дизеля. Оно заглушается бренчанием буксирных цепей и ревом пневматического перфоратора. Камень и металл. И свою волю им навязывает человек.
Маршрут путешествия по Алжиру Милоша Главсы
Раздражает запах гравийной пыли и дегтя. Явление такое же распространенное, как где-нибудь у нас в Чехословакии, к примеру на шоссе Прага – Бенешов, перед Сазавой…
Останавливаемся только «на одну сигарету», хотя мы и убежденные противники курения. Предлог для разговора. Рабочие меряют нас метром недоверия. Только услышав, что мы из Чехословакии, становятся приветливее.
– Tchécoslovaquie… Oui, Zatopek…[3]3
Чехословакия… Да, Затопек…
[Закрыть]
Название нашей страны – это не такое слово, которое им ничего бы не говорило. Здесь работают по большей части алжирцы, но среди них немало французов и итальянцев.
– Сколько зарабатываете в неделю? – спрашиваем мы пожилого француза с птичьим лицом.
– Землекоп – 7500 алжирских франков в неделю. В месяц получается 30 000 алжирских франков, разумеется при полной занятости. Из этого платим за еду 13 500 франков. Работаем шесть часов. А там вон наша лавка.
Да, в пятнадцати метрах от дороги возвышается барак. Крыша из гофрированной жести. В другом бараке, стоящем метрах в тридцати от лавки, живут и спят сорок человек. При лавке процветает также важное «культурно-просветительное» учреждение, которое называют здесь «салоном радости». В этом публичном доме «работает» неопрятная мадам со своими девушками. Можете вы представить себе культурную жизнь в такой вот барачной колонии? Карты, дешевое вино, берберка и ее дочки. Хозяин, видно, «заботится» о полном удовлетворении потребностей своих рабочих. Недельная плата за питание 3375 франков и за посещение общественного салона 500 франков вычитаются авансом из заработка. Если же что-либо окажется в лавке разбитым «при обмене мнениями», попросту во время драки, вычет делается после.
«К счастью», здесь не существуют такие вычеты из заработной платы, как, например, на социальное или больничное страхование.
– Но у нас есть взаимопомощь, – объясняет нам человек с птичьим личиком. – Каждый, кто хочет иметь пособие на случай болезни или увечья, вносит деньги в страховой фонд. Три казначея выбираются всеми рабочими и контролируются профсоюзной организацией. Хозяин не имеет к этому никакого отношения.
– Извините, – не отстаем мы, – еще один вопрос. У вас интеллигентный вид и, по всей вероятности, вы образованный человек. Почему же вы ремонтируете шоссе в этой раскаленной печи? Разве это ваша первоначальная профессия?
– Ну где там, – неестественно хихикнул он. – Видите ли, одни находятся наверху, другие – внизу. Перед войной я имел в Тунисе, в Матеуре, недалеко от Бизерты, собственное торговое дело. Циновки, галва и так далее. Война все уничтожила. Потом я работал в фирме Brignaud et Brignaud – оптовая торговля сеном. Очень солидная, известная фирма. Там я был доверенным, у меня есть опыт в этой области. Но в один прекрасный день старику захотелось взять на работу новоиспеченного зятя. Меня выбросили на мостовую как мальчишку, а я слишком стар для того, чтобы начать сначала. Если бы иметь компаньона с деньгами… Но где там! C’est la vie, такова жизнь. Это должно было случиться, потому что так хотел шеф.
Обладатель птичьего личика по всем правилам представляется нам: мсье Лефевр. Мы прощаемся с человеком, который сменил кресло доверенного фирмы на мотыгу. Ведь так хотел шеф!
* * *
За окном автомобиля, будто в калейдоскопе, мелькает ленточка горной речушки Зеруа. Дома-кубики, словно выбелены солнцем. Бир Рабалю, Омаль, Сиди Аисса и Айн-ель-Хаджель. Последнее селение имеет особенно своеобразный арабский облик. Европейские домики французов-переселенцев остались где-то за Омалем. Здесь преобладают вылепленные из глины мазанки с плоскими крышами. Воинские части французских резервистов в форме цвета хаки поднимают густую пыль тяжелыми, окованными железом ботинками.
Показались новые действующие лица: кричащие жестикулирующие арабы, на этот раз уже подлинные жители внутренних районов страны. На головах закутанных женщин плетенки с овощами и фруктами или глиняные кувшины. В корзинах финики, гранаты, мята. Скот гонят прямо посередине улицы.
Неподалеку от дороги уселся туземный брадобрей. Бедный клиент! Сколько пыли он наглотается, прежде чем «парикмахер» исцарапает ему голову бритвой!
Дамам нравится не только сладкая ложь, но и сладкий соус из сахара и кокосовой мучицы. В этом мы убедились и здесь, в Айн Хаджеле. Представительницы женского пола окружили ларек, где продают кокосовые сладости и медовый рахат. Они так энергично толкаются, что прилавку угрожает серьезная опасность. Владелец лавки не может никак решить, кого же отгонять пальмовой ветвью от прилавка. Может быть, рои золотисто-зеленых мух, а может быть – тараторящих клиенток.
Повсюду ссоры из-за места впереди. И любопытнее всего, что никого это на самом деле не интересует. Никто здесь никуда не спешит, никто не опаздывает ни в театр, ни на собрание, ни на трамвай. Это лишь невинные словесные стычки. Лишь упражнение для голосовых связок и языка.
Времени достаточно на все. Разве аллах, щедрый, милосердный, не дал каждым суткам двадцать четыре часа?
Перед Бу Саадой опять ремонтируют дорогу.
Табличка:
Из-под шлема стекает едкий пот. Нужно вытереть лоб и выпить глоток неподслащенного чая.
Буквы CSR, выведенные пальцем на слое пыли, покрывающей крыло нашего «летающего ящика», вызывают провокационный вопрос:
– Вы чехи? Значит, вы из Богемии. Так мы с вами когда-то были земляками.
Наблюдающий за рабочими жирный стражник оказывается бывшим судетским немцем из Либерца. Правда, он говорит не «Либерец», а «Рейхенберг».
– Я уже здесь вроде привык, – объясняет он, – но мне все же не хватает нашего пива «рейхенбергского».
Несколько замечаний о судьбе бывших сограждан Рейха, о их тоске по либерецкому пиву и о новом вермахте, что вырастает в одной из частей Германии.
– А куда направляются господа? – дипломатически спрашивает судетский стражник.
– Вообще говоря, не так уж далеко, – смеемся мы. – Из Алжира в Алжир. Рекорд медленной езды.
Нажимаем акселератор, и наш «летающий ящик» бренча несется дальше по разрытой дороге. На пустынной каменистой поверхности появляется золотистый налет: видны полосы мелкого, принесенного ветром песка. Красновато-охровый песок сигнализирует о близости Сахары.
Но мы еще долго думаем о людях, которые копошатся на шоссе под палящим солнцем. Ведь многие из них европейцы!
Эти не жиреют на мозолях алжирского народа.
Вместе с ним они строят дорогу, по которой пройдет будущее Африки.
