Текст книги "Брошенная. Развод с предателем (СИ)"

Автор книги: Милана Усманова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 11

Утро после звонка Аркадия Штерна было похоже на утро перед решающим сражением. Воздух в моей маленькой квартире звенел от напряжения. С одной стороны, меня захлестывала иррациональная эйфория, почти детская радость от того, что меня, списанную со счетов, вдруг заметили. С другой сковывал ледяной, панический страх. Страх подвести чьи-то ожидания, боязнь провалиться. Это был шанс, выпадающий раз в жизни, и я страшилась его упустить до дрожи в коленях.

Дарья, похоже, моих опасений не разделяла: она приехала в восемь утра, бодрая, собранная, с блестящими решительностью глазами и двумя стаканчиками отменного свежего кофе. Наша кухня снова превратилась в командный центр.

– Итак, Бетховен, у нас есть несколько часов на подготовку, – сказала она, пододвигая кофе ко мне. – Я всю ночь не спала, собирала информацию. Наш «противник» фигура непростая.

Она развернула свой ноутбук. На экране был открыт профиль какого-то глянцевого журнала со статьей под заголовком: «Аркадий Штерн: человек, который слышит тишину».

– Аркадий Робертович Штерн, – начала Дарья свой брифинг, – пятьдесят два года. Отец – немецкий бизнесмен, мать – балерина из Мариинки. Вырос в Берлине, получил блестящее экономическое образование, в девяностые переехал в Россию и вместо того, чтобы заниматься отцовским бизнесом, открыл свой джаз-клуб. Сначала это было хобби, потом стало делом всей жизни. Он циник, сноб, с безупречным, почти болезненным музыкальным вкусом. Его невозможно разжалобить или впечатлить слезливой историей. Он презирает дилетантство и попсу. Его интересует только одно – эксклюзивный, подлинный талант и то, можно ли на нем заработать. Он не меценат, Аня. Он – ювелир. Он ищет необработанные алмазы, чтобы превратить их в бриллианты и продать втридорога.

Я слушала, и сердце сжималось. Я не чувствовала себя ни алмазом, ни бриллиантом. Я чувствовала себя осколком стекла, случайно блеснувшим на солнце.

– Что же мне делать? – прошептала я.

– Быть собой. Точнее, той собой, которой ты стала, – Дарья посмотрела на меня в упор. – Твоя музыка – это не просто ноты. Это твоя история, твоя боль, твоя сила. Это и есть тот самый «эксклюзивный товар», и за него он непременно захочет заплатить. Ты не будешь пытаться ему понравиться. Ты не будешь просить. Ты ПОЗВОЛИШЬ себя послушать. Ты – событие, на том и будем стоять!

Она встала и подошла к моему скромному гардеробу.

– Теперь образ. Никакой «брони». Никаких траурных цветов. Ты не жертва. Ты – Мадонна.

Она выбрала одно из платьев, купленных нами недавно. Оно было из плотного, струящегося трикотажа, глубокого вишнёвого цвета. Простое, элегантное, не скрывающее мой уже довольно большой живот.

– Вот, – сказала она с удовлетворением. – В этом платье ты не просто беременная женщина. Ты женщина, полная жизни. Творческой и физической. Это образ силы и созидания.

Последний час перед выходом прошел как в тумане. Дарья заставила меня сделать легкий макияж, собрала мои волосы в элегантный низкий узел. Она говорила без умолку, проводя финальный инструктаж, как себя вести, как дышать, как смотреть. Я почти не слышала слов, я просто впитывала её уверенность.

Клуб «Эхо» снаружи выглядел неприметно: старинная дверь без вывески в тихом переулке в центре города. Но когда мы вошли внутрь, я поняла, что попала в другой мир. Здесь не было шума и суеты. Здесь царила тишина, сотканная из приглушенного света, запаха дорогого дерева, натуральной кожи и свежесваренного кофе. Идеальная, выверенная до миллиметра акустика поглощала любые лишние звуки. В центре небольшого зала, на невысокой сцене, освещенной одним лучом прожектора, стоял ОН.

Черный, глянцевый, хищный и прекрасный концертный рояль «Steinway Sons».

Мое сердце замерло. Пятнадцать лет я не прикасалась к такому инструменту. Это было все равно что пилоту, много лет летавшему на кукурузнике, вдруг позволили сесть за штурвал истребителя.

Нас встретил сам Аркадий Штерн. В жизни он выглядел старше и уставшее, чем на фотографиях. Человек неопределенного возраста, с глубокими морщинами у глаз и пронзительным, всевидящим взглядом голубых до прозрачности глаз. Он был одет в простой, но безупречно скроенный темный костюм.

– Анна Сергеевна и… – он приподнял брови, ожидая ответа.

– Дарья Александровна, мой менеджер, – представила я ему свою подругу.

– Рад встрече, – договорил он и так же, как и мне, пожал руку Даше, а потом вновь посмотрел на меня, скользнул взглядом по моему лицу, по платью, остановился на животе, в его голубых глазах не проступило ни капли удивления, или же любопытства. Была лишь холодная, отстраненная оценка, как у эксперта, осматривающего картину перед аукционом.

– Аркадий Робертович, – взяла инициативу в свои руки Дарья. – Мы ценим ваше и своё время. Анна готова сыграть для вас.

– Прекрасно, – он сделал жест в сторону сцены. – Прошу. Удивите меня, Анна Сергеевна!

Он не стал садиться за столик. Он просто прислонился к колонне в дальнем углу зала, скрестив руки на груди. Весь его вид говорил: «Надеюсь, я не зря всё это затеял под давлением старого друга».

Даша ободряюще сжала мою руку и присела за один из пустующих столиков, закинув ногу на ногу. Расслабленная, уверенная в моём таланте.

А я пошла к сцене. Каждый шаг отдавался гулким эхом в сердце. Я чувствовала себя гладиатором, выходящим на арену Колизея.

Поднялась на сцену. Подошла к роялю. Провела рукой по его лакированной поверхности. Он был живым. Он ждал.

Боже, чего я лишила себя когда-то? Как слепа была моя любовь, затмившая рассудок, и всякое честолюбие.

Села на банкетку, отрегулировала высоту. Положила руки на колени и на несколько секунд закрыла глаза, отключаясь от всего. От страха, от надежды, от присутствия немногочисленных людей в зале. Остались только я, мой ребенок, тихонько толкнувшийся под сердцем, и музыка.

И я заиграла.

Первые аккорды были резкими, диссонирующими. Это был грохот рушащегося мира, звук захлопнувшейся двери, холод ночной скамейки. Музыка была нервной, рваной, полной отчаяния. Я вкладывала в нее весь тот ужас и всю ту боль, что пережила.

Потом ритм изменился. Он стал более жестким, почти маршевым. Это были мои первые шаги. Мои унизительные звонки в поисках работы. Мои поездки на другой конец города. Это была музыка борьбы, упрямой, изматывающей, ежедневной. В ней звучала сталь, которой обрастала моя душа.

И тут в мелодию ворвалась та самая нота. Уродливая, фальшивая нота клеветы из иска Антона. Она прозвучала резко, как пощечина. Я повторила ее несколько раз, давая залу почувствовать всю её мерзость. Но потом я начала окружать её другими звуками. Чистыми, светлыми аккордами – это была поддержка Дарьи, теплота взгляда Дмитрия, смех моей ученицы Лизы. И нота лжи, не исчезнув, перестала доминировать. Она стала лишь горьким контрапунктом, оттеняющим главную тему.

А главная тема набирала силу. Она росла, ширилась. Это была тема моего ребенка. Она звучала как биение его сердца: мощно, чисто, неостановимо. Это была мелодия безусловной любви и яростной защиты. Музыка матери, готовой на всё ради своего дитя.

Финал пронзител само пространство: он не был громким, он был тихим, светлым, полным надежды. Последний аккорд повис в тишине зала и медленно растаял, как снежинка на теплой ладони.

Я сидела, опустив руки на колени, и тяжело дышала. Я была абсолютно пуста. Я отдала всё, что у меня было. Распахнула душу, показала миру всю себя.

Тишина длилась вечность. Я боялась поднять глаза.

Я, наверное, провалилась. Это было слишком лично, слишком откровенно, слишком неформатно…

– Это… – раздался из темноты зала хриплый голос Аркадия. – Это было… по-настоящему. До глубины души… Просто на разрыв.

Я подняла голову. Он больше не стоял у колонны. Он сидел за ближайшим столиком, и его маска цинизма и отстраненности исчезла. Передо мной находился безмерно потрясенный человек.

– Я не слышал ничего подобного за последние лет десять, если не больше, – негромко добавил он, встал и медленно подошёл к сцене. – Что это было, Анна Сергеевна?

– Это… моя жизнь, – тихо ответила я.

Он смотрел на меня долго, изучающее.

– Я хочу, чтобы эта музыка звучала в моем клубе, – сказал он, и его голос потерял свою прежнюю холодность. – Я предлагаю вам стать резидентом «Эха». Два вечера в неделю. Среда и суббота. Двадцать пять тысяч за выступление.

Двадцать пять тысяч. За один вечер. Сумма казалась мне заоблачной, почти нереальной. Я открыла было рот, чтобы сказать «да», чтобы закричать «да» от восторга, но тут в игру вступила Дарья.

Она плавно подошла к сцене, встав между мной и Аркадием.

– Аркадий Робертович, двадцать пять тысяч – это хорошая отправная точка для обсуждения, – ее голос был спокойным и деловым. – Мы благодарны за столь высокую оценку таланта Анны. Но давайте будем честны. Мы говорим не о кавер-исполнителе для фона. Мы говорим о композиторе с дипломом консерватории, с уникальным авторским материалом, который вы сами только что назвали «на разрыв».

Я смотрела на нее во все глаза. Что она делает?! Он же может передумать!

Аркадий Штерн скрестил руки на груди, и в его усталых глазах впервые за вечер мелькнул огонек азарта. Он встретил достойного противника.

– Вы хороший менеджер, я ценю ваш напор. Но это ее дебют. В широких кругах Анну Сергеевну никто не знает.

– Именно поэтому первый гонорар так важен, – парировала Дарья, не моргнув глазом. – Он задает планку. Артист такого уровня создает репутацию заведению. Люди будут приходить именно на нее, на ее историю, на ее музыку. Мы считаем, что справедливая стартовая цена за выступление такого класса – сорок тысяч.

Я чуть не подавилась воздухом. Сорок! Она сошла с ума!

Аркадий усмехнулся, качнув головой.

– Сорок – это слишком смело для начала. Но ваш аргумент о ценности артиста я принимаю. Я готов предложить тридцать пять тысяч. Это мой финальный ответ по базовой ставке. И я хочу, чтобы вы знали – я делаю это не из-за вашего напора, а из-за музыки Анны.

Дарья выдержала паузу, словно обдумывая, и наконец кивнула:

– Отлично, по рукам. Теперь, когда мы договорились о ставке, давайте обсудим остальные детали: процент от сборов, возможность профессиональной записи живого концерта на базе вашего клуба и, разумеется, PR-поддержка со стороны «Эха». Анна Левицкая – новое имя, и ей нужна правильная информационная поддержка.

Даша назвала мою девичью фамилию, за что я благодарно ей улыбнулась. Как-то не подумала об этой маленькой, но очень важной для меня детали – мне не хотелось представляться фамилией своего бывшего мужа.

Я внимательно слушала Дарью и Аркадия, но мало что понимала: упоминались какие-то числа, проценты, эксклюзивные права, райдеры. Я молча наблюдала за этим диалогом, как за теннисным матчем. Моя подруга только что, за пять минут, легко и изящно увеличила мой будущий доход почти в полтора раза. Я впервые видела её в её профессиональной стихии и понимала, что без неё, без её веры и её хватки, я бы так и осталась сидеть на своей кухне, оплакивая свою разрушенную жизнь.

Мы вышли из клуба через час. С устной договоренностью на тридцать пять тысяч рублей за вечер, плюс процент от билетов и обещанием получить драфт контракта на почту утром.

В такси по дороге домой я молчала, все еще не в силах поверить в случившееся. Дарья тоже молчала, но я чувствовала, как она вся вибрирует от сдержанного торжества.

– Десять тысяч, – прошептала я, когда мы подъезжали к моему дому. – Ты отвоевала десять тысяч сверху. Просто так.

– Не просто так, – поправила она. – А за твой талант. Ты сделала главное – твоя музыка все решила. Я лишь помогла правильно всё упаковать.

Она не пошла ко мне, сказав, что мне нужно отдохнуть. Но уже через полчаса, когда я, переодевшись в домашнюю одежду, сидела на своем новом диване, на почту пришло письмо. Тема: «Драфт контракта. Анна Левицкая».

Я открыла его на ноутбуке. Официальный бланк клуба «Эхо». Пункты, подпункты, цифры. И в графе «гонорар» стояла та самая, отвоеванная Дарьей сумма. Это всё не приснилось мне, это всё произошло со мной в реальности.

Я прикоснулась к своему животу. Мой малыш толкнулся в ответ, как будто разделяя мою радость. Теперь у нас было не просто будущее. У нас была надежда на прекрасное будущее. У меня была не просто работа. У меня была сцена, достойный доход и шанс вернуть себе имя. Путь к успеху официально начался.

Глава 12

Утро после встречи с Аркадием Штерном было наполнено запахом кофе и зимней прохлады, залетавшей в квартиру из приоткрытого окна. Эйфория предыдущего вечера никуда не делась, она просто улеглась, превратившись в тихое тепло внутри. Дарья, мой бессменный стратег, уже сидела на кухне с распечатанным драфтом контракта и маркером в руке.

– Так, Бетховен, слушай сюда, – сказала она, пододвигая ко мне чашку с чаем. – Сейчас я переведу тебе с юридического на человеческий, чтобы ты понимала, под чем подписываешься.

Она начала методично разбирать документ. Пункт за пунктом. Эксклюзивные права на исполнение авторских композиций в пределах города означало, что я не могу играть свою музыку в других заведениях без согласования. Условия расторжения: если любая из сторон нарушит договор, есть месяц на исправление ситуации. Форс-мажоры стандартные оговорки на случай чрезвычайных обстоятельств.

– Гонорар – тридцать пять тысяч за выступление плюс десять процентов от выручки бара в твои вечера, – продолжала Дарья, водя маркером по строчкам. – Это честно. Плюс студийная запись за счёт клуба и пиар-поддержка. Аркадий не жадничает.

Я слушала вполуха, доверяя ей полностью, сама же неотрывно смотрела на одну-единственную строчку в документе: «Артист, именуемый в дальнейшем "Анна Ветрова", выступающая под сценическим псевдонимом "Анна Левицкая…»

Анна Левицкая. Моё настоящее имя, с ним я родилась и выросла, окончила консерваторию. Имя, почти забытое за пятнадцать лет, проведённых в тени фамилии мужа. За эти годы я настолько привыкла быть просто «женой Антона», что собственная фамилия звучала для меня почти как чужая.

– Всё чисто, – вынесла вердикт Дарья, отложив бумаги. – Аркадий, при всём своём цинизме, играет честно. Контракт хороший, справедливый. Можешь подписывать.

Подписание договора стало неким ритуалом перерождения. Я взяла ручку и медленно, с нажимом вывела свою подпись на последней странице. Сейчас этот росчерк показался мне более важным, чем тот, что я когда-то поставила в ЗАГСе. Тот отдал мою жизнь в чужие руки. Этот возвращал её мне.

– Отлично, – сказала Дарья, аккуратно складывая документы. – А теперь – следующий шаг. Едем в банк.

– Зачем? – не поняла я.

– Открывать тебе собственный профессиональный счёт. Артистка должна иметь свой банковский счёт, а не пользоваться общим семейным.

В тот же день она потащила меня в отделение банка. Я, все еще не веря в реальность происходящего, сидела в удобном кресле перед милой девушкой-консультантом в строгом костюме.

По документам я всё ещё была Ветрова, поэтому пришлось пока с этим фактом смириться и открыть счет на эту фамилию.

Подготовка к дебюту закрутилась с бешеной скоростью. Дарья была в своей стихии – она превратилась в настоящего PR-менеджера, и я видела, с каким профессиональным азартом подруга берется за дело.

– Первое правило шоу-бизнеса, – объясняла она мне, листая контакты в телефоне, – образ решает всё. Людям мало услышать хорошую музыку. Они должны увидеть артиста. Почувствовать историю. Ты не просто пианистка, Аня. Ты явление!

Она организовала профессиональную фотосессию. Фотограф оказался молодым парнем лет двадцати пяти с горящими глазами и копной вьющихся волос. Его звали Максимом, и он сразу произвел на меня впечатление человека, живущего искусством.

– Мы не будем делать стандартную «музыкантскую» съемку за роялем, – объяснил он, устанавливая оборудование в арендованной студии. – Это банально. Нам нужно показать вас, прошедшую все испытания, и ставшую в итоге победительницей. Силу, которая не кричит о себе, она просто есть. И всегда была с вами, просто дремала, но теперь очнулась.

Я сначала чувствовала себя ужасно неловко перед камерой. Позировать было непривычно, и я понимала, что выгляжу скованно. Но Максим был терпелив.

– Не пытайтесь понравиться, – наставлял он мягко. – Просто будьте собой, думайте о своей музыке. О том, что она для вас значит. И о нём, – он кивнул на мой живот, выпиравший под свободной блузкой.

И я расслабилась. Я думала о своём творчестве, о том пути, который прошла. О своем малыше, растущем внутри меня. О том, что я больше не та выброшенная на мусорку за ненадобностью женщина, какой была несколько месяцев назад.

На фотографиях, полученных через два дня, была не испуганная и растоптанная Анька. На них была красавица Анна, спокойная, сильная, с глубоким, осмысленным взглядом и легкой, едва заметной улыбкой. В глазах этой женщины читалась история, и эта история была прекрасна.

– Просто Мадонна, – довольно сказала Дарья, разглядывая снимки. – Именно такой образ нам и нужен.

На следующий день подруга показала мне макет цифровой афиши, созданной дизайнером по её заданию. На одном из лучших моих черно-белых портретов, где я смотрела в камеру спокойно и прямо, элегантным шрифтом вывели:

«АННА ЛЕВИЦКАЯ

ДЕБЮТ

КЛУБ “ЭХО”

15 февраля, 20:00»

Я смотрела на свое имя, напечатанное этими красивыми буквами, и чувствовала, как к глазам подступают слезы. Анна Левицкая. Не «жена банковского служащего», не «та тихая женщина из квартиры 34». Анна Левицкая – пианистка, композитор, артист.

Это всё происходило на самом деле.

– Завтра запускаю в соцсетях, – сказала Дарья. – К вечеру половина города будет знать о твоём дебюте.

На фоне этой приятной суматохи звонок от Дмитрия был как глоток свежего воздуха среди удушающей атмосферы суеты большого города.

– Анна Сергеевна? Здравствуйте. Не отвлекаю? – его голос звучал, как всегда, спокойно и тепло.

– Дмитрий Андреевич, здравствуйте. Нет, что вы. Как дела?

– Все хорошо, спасибо. Я просто хотел узнать, как вы себя чувствуете. Игорь мне всё рассказал. Как прошел ваш визит к Аркадию?

Я улыбнулась, слыша искреннюю заботу в его голосе и интерес.

– Все прошло… невероятно, – я не смогла скрыть радости в голосе, рассказывая ему о предложении от хозяина «Эхо», о контракте, о предстоящем дебюте.

Его реакция была такой искренней, такой чистой. Ни тени зависти, ни капли скепсиса, ни попытки принизить мои достижения или найти в них подвох:

– Анна, это потрясающе! Я так рад за вас! – в его голосе слышалось неподдельное воодушевление. – Я ни на секунду не сомневался, что ваш талант должен быть услышан. Это абсолютно заслуженно. Я буду болеть за вас.

– Вы придете? – спросила я импульсивно.

– Конечно! Сейчас же попрошу Игоря зарезервировать нам столик. Думаю и он со своей супругой захотят вас поддержать.

Этот короткий разговор значил для меня очень много. В моей жизни теперь было два полюса. С одной стороны Дарья, мой двигатель, мой стратег, женщина, толкающая меня вперед к победам, не позволяющая расслабиться или усомниться. С другой Дмитрий, тихая гавань, человек, просто радующийся за меня, ничего не требующий взамен, не пытающийся меня изменить или направить туда, куда ему бы хотелось.

***

Интерлюдия

Антон сидел в своем кабинете и тупо глядел на экран монитора. Цифры в отчетах расплывались перед глазами, работа стопорилась. После той встречи у юристов его жизнь пошла под откос. Он подал встречный иск, как и планировал, но его собственный адвокат высказался предельно ясно: дело дрянное.

– Антон Валерьевич, – заявил пожилой юрист, перелистывая документы, – обвинение жены в измене без единого доказательства выглядит как попытка очернить оппонента. Судьи этого не любят. А учитывая, что женщина беременна и находится в уязвимом положении, суд будет изначально на её стороне.

– Но я же не обязан содержать чужого ребенка! – возразил Антон.

– ДНК-тест, скорее всего, подтвердит ваше отцовство, – холодно ответил адвокат. – И тогда вы будете выглядеть не просто как мужчина, бросивший беременную жену, а как лжец и клеветник. Это серьезно подорвет вашу позицию. И репутацию.

Антон вышел из кабинета юриста мрачнее тучи. Его план мщения рассыпался на глазах, а Анна где-то там жила своей жизнью, и он ничего не мог с этим поделать. Это бесило его до белого каления.

В этот момент на его рабочем столе пиликнул телефон. Сообщение от Сергея Горохова, старого институтского приятеля.

«Антоха, смотри, это не твоя бывшая? Вот это дааа!!!»

К сообщению была прикреплена ссылка на страницу клуба «Эхо» в Instagram. Антон открыл ее машинально, не ожидая увидеть что-то интересное.

И замер.

На него с экрана смотрела она. Его Аня. Но это была не та тихая, домашняя Аня в выцветшем платье и с усталыми глазами. Это была какая-то незнакомая, красивая, уверенная в себе женщина в элегантной блузке, с профессиональным макияжем и укладкой. Она смотрела в камеру спокойно и прямо, и в её взгляде читалась внутренняя сила, о существовании которой он и не подозревал.

А под фото стояли слова, от которых у него перехватило дыхание:

«АННА ЛЕВИЦКАЯ. ДЕБЮТ»

Левицкая. Она взяла свою девичью фамилию. Она стёрла его из своей жизни. Вычеркнула. Будто пятнадцать лет их брака ничего не значили! Будто он вообще не существовал!

Ниже шла приписка: «15 февраля в “Эхе” состоится дебют талантливой пианистки и композитора Анны Левицкой. Билеты уже в продаже».

В «Эхе»! В том самом клубе, куда он сам не раз пытался попасть, чтобы произвести впечатление на деловых партнёров. В том элитном заведении, куда водили только «своих». И его бывшая жена, та самая «клуша», неспособная дышать без его подсказки, – не только выжила, но и стала артисткой. И выступает под своим именем. Своим, а не его!

Антона захлестнула волна черной, нарциссической ярости. Это было хуже, чем простое предательство. Это было публичное унижение. Она не просто выжила, расцвела. Она стала кем-то значимым. И делала это у всех на виду, под своим собственным именем, стирая его из своей истории.

Люди увидят эту афишу. Коллеги, друзья, знакомые. Все поймут, что его «тихая жена-домохозяйка» оказалась намного интереснее и талантливее, чем он о ней говорил. Что проблема была не в ней, а в нём. Что он просто не сумел разглядеть в ней личность. Талант.

Антон схватил телефон и набрал номер адвоката.

– Алло! Слушайте меня внимательно! – прорычал он в трубку, даже не поздоровавшись. – Мне плевать на ваши «но» и «однако». Найдите способ поставить её на место! Психиатрическая экспертиза, признание недееспособной, лишение родительских прав по факту неадекватного поведения, что угодно! Она не должна получить ни копейки алиментов! И она не получит этого ребенка!

– Антон Валерьевич, успокойтесь, – попытался остудить его пыл юрист. – На каком основании психиатрическая экспертиза? Ваша супруга работает, зарабатывает деньги, ведет нормальный образ жизни…

– Она выступает в клубах! Беременная! Это ненормально!

– Это её профессия. Музыкант имеет право работать по специальности.

– Тогда найдите что-нибудь другое! За такие деньги найдите!

Он швырнул смартфон на стол и откинулся в кресле. Руки тряслись от злости. Анна не имела права быть счастливой. Не имела права быть успешной. Он её подобрал, нищую пианистку, вчерашнюю студентку, провинциалку, дал ей пищу и кров, а теперь он её и уничтожит.

Из-за неё Ева его бросила…

Вечером друзья позвали его развеяться.

– Тоха, ты в последнее время мрачный какой-то, хотя, чего это я? Развод ведь дело такое… нервотрепательное… – хмыкнул Серёга, сделал большой глоток холодного пива и, довольно цыкнув, добавил: – Давай сходим куда-нибудь. В “Эхо”, например, – и многозначительно поиграл бровями. – Поглядим на твою бывшую, вдруг слухи о её великом таланте, о котором даже мы, твои друганы, не знали, приукрашены? Не отказывайся, билеты я уже взял, пришлось, правда, поднапрячься, чтобы их достать.

Антон, уже изрядно выпивший и злой, взял, да и согласился. Он должен был увидеть это своими глазами. Убедиться, что весь этот пиар блеф, а его бывшая жена по-прежнему та же неуверенная в себе домашняя мышка.