Текст книги "Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе"

Автор книги: Мила Нокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Теодор не мог скрыть усмешки. Ему почему-то нравился Ворона. Может, оттого, что тогда не стал кричать вместе со всеми и поддержал карлика. По-видимому, они с Плотником были друзьями. И уж во всяком случае, Ворона не тыкал ножом, как Шныряла. Теодор даже почувствовал удовлетворение, когда увидел, как злится девушка, пытаясь откопать из-под обломков свои вещи. Однако Теодор подавил смех. Он тоже когда-то стоял на руинах своего дома и потому отлично знал, что чувствует Шныряла.

Тео встал, охая, – несмотря на толстые кабаньи сапоги, нога болела от железных челюстей… И только сейчас Тео понял: Шныряла нарочно столкнула его в капкан! Видимо, понаставила ловушек вокруг дома и отлично знала, что подставляет Тео! Теодор разозлился. Он знал, что другим на него плевать, и этот случай лишнее тому подтверждение.

«Я никогда не прощу людей и не доверюсь им…»

Шныряла, ругаясь, ходила вокруг обломков своего жилища, но теперь Теодор не чувствовал ничего, кроме злости.

Он оглянулся: туман колыхался белыми волнами, ветер раскачивал ветви. Тео показалось, что темнота в кустах как-то по-особому густа. Он вспомнил о тенях и решил поскорее убраться.

Теперь Тео знал, какая стихия настигла его отца и что значилось в загадке на обугленном дереве. Цветок, который нельзя понюхать и сорвать, который не пьет воды. Он знал, что это за цветок, который действительно только и может что убивать. Стихия, поглотившая отца.

Огонь.

И кто-то уже побывал на том месте, раз кубик не нашелся. Теодор понял это и сжал кулаки от гнева. Кто-то украл его игральную кость! И если Тео узнает, кто это сделал…

Впрочем, гораздо быстрее просто добыть себе новую. Человек в маске забрал кость с места исчезновения Спиридона. Ворона завладел костью там, где потерялся Плотник. Оставалось одно место: лавка молочника.

Глава 13. О том, кто такой мэр Китилы

Мартовские сумерки наступили рано. Одна за другой зажигались звезды. На севере, где заканчивался город и начиналось мрачное кладбище, замерцала Большая Медведица.

Жена молочника любовалась кометой в окне. Это была дородная и решительная тетушка. Она многие годы стойко переносила брюзжание мужа, отвечая ему тем же. Впрочем, их обоих такая жизнь более чем устраивала.

К вечеру посетителей стало меньше, но тетушка не спешила уходить из лавки. Кто-то мог заскочить по пути с работы за сметаной к ужину. Так и есть: в дверь постучали.

Молочница встрепенулась и поправила букли на голове.

– Входите! – елейным голоском пригласила она, хотя в обычное время ее голос напоминал рявканье медведя.

Тишина.

«Дети, что ли? – нахмурившись, подумала тетушка. – Вечно им не сидится по домам. Маленькие негодяи!»

За годы увлекательной ругани и брюзжания ей с мужем некогда было обзавестись наследниками.

Тук-тук-тук!

– Что за непонятливый посетитель! – проворчала молочница, радостно отметив, что изобрела новую сварливую интонацию. Она распахнула дверь, начала высказывать все, что накипело за день, но застыла в недоумении: на пороге никого не было.

Она повертела головой по сторонам. Ничего похожего на сверкающие пятки шалунов, пустившихся в бегство. Даже прохожих нет.

– Странное дело, – пробормотала женщина и закрыла дверь.

Едва она зашла за прилавок, как постучали снова, еще громче, чем прежде. Тетушка схватила веник, выскочила на улицу… Никого!

– Эй, кто здесь? Что за дурацкие шутки? Я требую, чтобы вы немедленно прекратили!

Никто не ответил. Только зажглась новая звезда в небе да ветер тоскливо прошелестел ветвями.

Молочница, ворча, вернулась за прилавок, не выпуская из рук веника, замерла и приготовилась.

Стук не заставил долго ждать.

Тетушка рванула к двери, зацепив на бегу бутыль с молоком и пустое ведро. Ведро просто грохнулось на пол, а бутыль разбилась, обдав белыми брызгами прилавок, дверь и саму молочницу.

– А-а-а!

На пороге снова было пусто.

Взмыленная, доведенная до бешенства жена молочника в бессилье рухнула на стул возле окна и гневно уставилась на улицу.

Тук-тук!

– Все, с меня хватит!

Она выскочила наружу и перевернула табличку на двери: «ЗАКРЫТО».

Тук-тук!

Молочница отыскала в кладовке вату и заткнула ею уши. Затем, схватив тряпку, она яростно бросилась протирать залитый молоком пол.

* * *

Извор, в окрестностях которого вырос Теодор, был маленьким, тихим и очень аккуратным. Даже новые одноэтажные домики на окраинах строили с обязательными большими верандами, а ставни украшали деревенским узором из аистов и виноградных листьев. Петухи в маленьких двориках будили поутру округу. Дома же в Китиле представляли собой строения с двумя-тремя этажами. Окна закрывались на ночь ставнями. Особенно те, что у реки. Крыши были черепичные, коричневые. Металлические кованые фонари освещали маленькие пятачки площадей.

Теодор стоял у слухового окошка старого дома, вздрагивая от каждого удара колокола. За окном стемнело, тени крались по кладбищенской земле и блуждали по городу. В холодных весенних сумерках звон разносился далеко. Даже за городом серебристый гул металла слышался очень отчетливо. Тео зажимал уши, но каждый удар молнией проходил сквозь тело и замирал где-то в дальнем уголке души. Дискомфорт от ударов был почти физически ощутим. Наконец звонарь дернул язычок колокола в последний раз – и все стихло.

– Фух! – выдохнул Теодор. – Фу-ух!

Кладбище погрузилось в спасительную тишину. Тео сжал кулаки. «Ох уж эти людские привычки! – фыркнул он яростно. – Да, это тебе не лес, где вокруг одни животные и птицы!»

Он покачал головой. Близость города его смущала и пугала. Теодор привык жить в лесу. Конечно, его родной Извор был неподалеку – упирался в самые курганы, – но хотя Тео рылся на помойках, чтобы найти себе одежду, или порой устраивал козни какому-нибудь крестьянину, который его чем-то взбесил, в основном он избегал людей.

Как и родители. Ведь они были нежителями.

Тео вспомнил дом и тяжко вздохнул. Как бы он хотел вернуться! И тяжело было напоминать себе, что это невозможно. Он жаждал вернуть прежнюю жизнь, прежнее окружение, тех, кто его любил, но теперь он должен был сражаться за существование в одиночку. Он один. Будет ли всегда так одиноко?

Вопрос не требовал ответа.

Теодор оглядел угрюмое чердачное помещение. Доски с соломой – лежак. Пыль, паутина и потолочные балки. Тео почувствовал себя более одиноким, чем ржавый гвоздь, вбитый в стену. Он остался совсем-совсем один. Тем не менее Теодор решил бороться. Ему не оставалось ничего другого.

Напившись воды из колонки, которую поставили на кладбище, чтобы посетители могли поливать цветы, Тео принялся за скудный завтрак. Затем потуже затянул ремень, запахнул плащ и пошел в Китилу, намереваясь найти лавку исчезнувшего молочника.

Едва Тео приблизился к городу, как почувствовал, что в животе растет ком. Он вступил на первую улицу и замер – дальше начиналась каменная дорога, ведущая между темными домами и под мрачными арками.

Теодор чуял дух людского быта. Он прислонился к забору – в дальнем конце улицы прошел человек. Тео передернулся. Всего в нескольких метрах от него распахнулась дверь. Стала видна ярко освещенная комната, посреди которой стоял стол. Потянуло чем-то ароматным, пряным. Послышался смех. Хозяйка выставила на порог помои и застыла в проеме.

– Кто тут?

Тео отступил глубже в тень. Он знал, его увидеть невозможно.

Женщина пожала плечами, пнула кота, который сделал попытку прошмыгнуть в дом, и дверь захлопнулась. Свет исчез. Тео остался наедине с холодом и ночным мраком.

На миг ему захотелось пройти по двору, открыть дверь, снова увидеть теплый желтый свет. Но он тут же спохватился: «Что за мысли в твоей голове, дурень? Это такой же мерзкий городской домишко, как и тысячи других. Они едят, пьют и смеются, ты видел это десятки раз. Их привычки смехотворны. Ты не с ними. Так было и будет всегда».

Тео выбрался из укрытия, но крался еще осторожней, чем прежде. Тенью он скользил по каемке ночи, и никто его не замечал.

Он шел по тихим улочкам, если попадались прохожие – прятался. Из окон долетали разговоры, порой – песни, музыка. Где-то под стрехами выл холодный, колючий ветер, вдали перекликались собаки. Мало-помалу Тео добрался до центра Китилы.

Он вышел на пятачок, к которому сходилось несколько улиц. «Улица Роз», – прочел Тео на вывеске. Здесь начинался ряд магазинов: над одной дверью висел деревянный сапог, над другой виднелись огромные ножницы, еще откуда-то тянуло выпечкой, – значит, булочная тоже поблизости.

«Молочная лавка» – гласила вывеска в конце улицы. Тео подошел ближе. Около магазина росло чахлое сливовое деревце. Теодор осмотрел ствол, но не увидел ничего похожего на буквы. Оставалось одно. Тео огляделся – вокруг никого, подпрыгнул, вцепился в сук и подтянулся. Теперь, сидя в кроне, можно было спокойно осмотреть каждый сантиметр коры, не пропуская пальцами ни трещинки.

– Ах, вот ты где прячешься, негодяй! – донесся возмущенный клекот.

Под деревом возникла тетка с багровым лицом, ноздри ее носа-картофелины были раздуты и трепетали. Едва Тео успел сообразить, что к чему, как тетка швырнула веник прямо ему в лицо.

– Гаденыш! Как ты смеешь донимать приличных людей! Я сейчас полицию позову! – завопила она. – Бедная женщина осталась одна, без мужа, и теперь можно ее изводить несносными выходками? Я тебе покажу, бесячье отродье! А ну спускайся, паршивец!

Тетушка перехватила половую тряпку, которую держала в левой руке, но не успела прицелиться, как Тео очутился на земле. Мгновение – и он был таков.

– Хам! – рявкнула тетушка. Она еще постояла, ожидая, что обидчик вернется, но напрасно – площадь опустела.

Тогда она развернулась и гордо зашагала к лавке, довольная собой. Через минуту молочница, погасив свет, захлопнула ставни, затем вышла на крыльцо, навесила на дверь огромный замок и удалилась в темноту, напевая под нос. В былые времена она преуспела в метании веника по движущейся мишени, которой обычно оказывался муж-молочник, и теперь была довольна тем, что сохранила полезный навык.

Все это время Тео прятался в тени, терпеливо ожидая, когда женщина наконец исчезнет. Щека еще зудела от удара веником, и Тео трясло от ярости. Но когда он увидел закрытые ставни, тут же позабыл о гневе – его охватило тревожное, щекотливое чувство, которое бывает, когда вот-вот узнаешь чей-то секрет.

Шаги тетушки стихли в проулке, и Тео приблизился к лавке.

– Вот оно что… – пробормотал он.

Деревянный ставень, прежде лишенный узоров (молочник отказался тратиться на такую бесполезную вещь, как резные ставни), теперь покрывала сеть полосок. Линии, вырезанные на дереве, складывались в буквы:

 
Много меня – пропал бы мир,
Мало меня – пропал бы мир.
 

«Что за…» – нахмурился Тео и оглянулся на звук шагов. Он едва успел спрятаться за углом, как увидел человека, от вида которого ему стало не по себе.

Этот человек был выше всех, кого видел Теодор. Кроме того, мужчина был одет в черное с ног до головы, будто соблюдал вековой траур. Он шагал уверенно, и его начищенные ботинки блестели в свете фонарей.

Незнакомец подошел к лавке молочника и остановился. Теодор даже зажмурился – столь сильно было ощущение, что его обнаружат. Подождав немного, Тео осторожно выглянул из-за угла и увидел, что мужчина что-то ищет на земле. И вдруг – Теодор это тоже увидал! – под ногами горожанина сверкнула какая-то искра. Мужчина наклонился, поднял с земли пульсирующую зеленым звездочку, повертел в руках и положил ее в карман. И тотчас над его головой раздался гром, а с неба хлынула вода. Мужчина удивленно воззрился на небеса. Только что ведь было чистое небо, а тут – дождь? Подняв повыше воротник, человек заторопился прочь. Но дождь не отставал – туча двинулась следом за горожанином, словно приклеилась.

Теодора озарило. Если игральная кость Вороны принадлежала земле, то кость незнакомца означала… стихию воды! Не зря туча поползла за ним вслед! «Меня много – пропал бы мир, меня мало – пропал бы мир». О чем здесь говорится, если не о воде?

Теодор и не думал упускать странного горожанина из виду. Он желал узнать, кто этот новый игрок. Тем более что он – не нежитель. Игрок из Китилы!

Тео крадучись проследовал за мужчиной до самой церкви. Служба там не шла, но на ступеньках сидел какой-то попрошайка. Едва бродяга увидел горожанина, на его лице тут же отразилось удивление, смешанное с благоговением.

– Господин мэр! Подайте!

Он протянул руку, склонив голову, и мужчина извлек из кармана мелкую монету. Рассыпавшись в благодарностях, бродяга упрятал деньги за пазуху, но, когда мэр поднялся по лестнице, долго смотрел ему вслед – и Теодор был готов поклясться, что в этом взгляде не было ничего, кроме страха.

Теперь Теодор знал еще одного игрока. Им стал ни много ни мало сам мэр Китилы. Живой горожанин. Которого боялись все до единого нежители, даже Шныряла. Впрочем, Теодор не мог их осуждать. Ощущение, которое он испытал от одного взгляда на мэра, нельзя было назвать ничем иным, как страхом.

Глава 14. О том, как исчезают люди

Жена молочника остановилась у дома, подозрительно вглядываясь в крыльцо. Между ступенек что-то блеснуло. Женщина наклонилась, и ее рот превратился в буковку «О». Пухлыми пальцами она вытащила из трещинки небольшой камешек. Очутившись на ладони, самоцвет вспыхнул зеленым и, точно упавшая с неба звезда, разогнал темноту.

Женщина зашла в дом, поднялась в свою квартиру на втором этаже и присела на банкетку в прихожей. Она смотрела на камушек и не могла наглядеться. Он казался ей каким-то сказочным сияющим чудом.

В дверь постучали.

Тетушка насторожилась, но открыла. На пороге стояла соседка.

– Кума! Соль дома закончилась, поделись, а? Тесто замесила на пирожки, а сготовить не могу.

– Сейчас, ладно уж… – бубня что-то в духе «свое надо иметь» и «недотепы», молочница принесла кубышку. – Вот, бери. Да только возврати сразу, самой надо.

Соседка исчезла, а тетушка поспешно переоделась в домашнее, плюхнулась на кровать и принялась разглядывать камушек. Свет она не зажигала: в темноте самоцвет горел сам по себе, еще ярче, чем в сумерках.

– Дивное диво, – прошептала женщина.

Вновь кто-то постучал.

Тетушка запихнула кубик в карман халата.

– Покоя не дают! Бестолочи! – выругавшись, женщина открыла дверь, однако никого не обнаружила. – Да что ж сегодня творится!

Стук возобновился. Тихий, но уверенный. Тук-тук-тук. Затем – тишина. И снова: тук-тук-тук.

Звук шел не от двери, а откуда-то из глубины квартиры. Молочница прошла в комнату и выглянула в окно. Там никого не оказалось, только качало ветвями старое абрикосовое дерево. Одна веточка жалобно скреблась о стекло.

– Мерзкое растение! – рассердилась женщина. – Никчемная деревяшка! – Она принесла ножницы, открыла окно и обрезала ветку. – Так-то лучше!

Но едва она сделала несколько шагов вглубь комнаты, как снова послышалось негромкое «тук-тук-тук». Сердце в груди тетушки оборвалось. Она медленно повернулась – за стеклом чернела темнота. Ничего больше.

«Это просто несносный мальчишка, – сказала она себе. – Просто маленький негодяй, которому не сидится на месте. Он выследил меня от лавки до дома. Я выловлю его за ухо и притащу родителям, а после его посадят под замок и отхлещут розгами. Я прослежу, чтобы его родители так и сделали! Это отобьет охоту донимать приличных людей».

Вооружившись веником, жена молочника отперла дверь и, шлепая домашними туфлями, спустилась по лестнице. Она слышала, как открывает дверь своей квартиры соседка, но сейчас было важнее поймать мерзопакостного оборванца. Тетушка притаилась за дверью. Совсем рядом, в каком-то метре от нее, внезапно раздался стук.

– Ах ты дрянь! – громыхнула женщина и выпрыгнула из укрытия.

Соседка удивленно застыла, обнаружив дверь в квартиру открытой.

– Эй, кума, я соль возвращаю. Ты где?

В комнатах оказалось пусто. Неожиданно с улицы донесся испуганный женский вопль, и женщина схватилась за сердце, а потом бросилась вниз. Добежав до последней ступеньки, она боязливо высунула нос из-за двери и огляделась. На улице никого не было. Только густой туман, клубящийся во мраке, и домашняя туфля на крыльце.

* * *

О мэре Китилы ходили слухи не слишком приятные, большей частью – настороженные и опасливые. Кое-кто звал его «живой мертвец». Чушь, конечно, однако было в наследнике древнего рода Вангели что-то этакое… холодное, пугающее. Он говорил редко, но каждое слово его падало обломком льда на булыжную мостовую.

Сейчас мэр сидел в своем кабинете в высоком кресле и вертел в пальцах загадочный камень. Этот камень он обнаружил, придя на место исчезновения молочника. Ходили какие-то слухи про это преступление, и он решил проверить… Не зря. Вангели выключил свет. Так и есть! Кубик светился сам по себе, словно впитал сияние светлячков. Без сомнения, эта игральная кость была чем-то невероятным. Даже волшебным. Впрочем, мэр относился к категории людей, которые не верят в волшебство. Даже тот факт, что, когда он положил кубик в карман, на его голову внезапно пролился дождь и туча преследовала его по всему городу, нисколько не удивил Вангели. Любой другой человек воскликнул бы: «Бог мой! Это ведь волшебство!» Но мэр – нет.

Вангели сжал в пальцах находку и поглядел на портрет мальчика лет пяти. В золоченой рамке, на темно-зеленом фоне, румяный малыш улыбался и сжимал в руке деревянную игрушку. Александру Вангели прищурился. В дверь постучали.

– Войдите.

Дверь беззвучно отворилась, и вошел начальник полиции. Он был точь-в-точь старый пес: лохматый вихор надо лбом, седые бакенбарды и глаза, смелые и неожиданно ясные для человека в возрасте.

– Здравствуйте, капитан.

Мэр встал и учтиво протянул руку. Пожимая ее, начальник полиции про себя отметил, что ладонь мэра не теплее дверной ручки.

– Еще один случай. Женщина средних лет, жена молочника, первого пропавшего. Соседка говорит, видела ее буквально за несколько минут до исчезновения. Та была не на шутку взволнована.

– Враги?

– Весь подъезд. Как обычно! – усмехнулся капитан.

По лицу мэра не проскользнуло даже тени улыбки. Он редко улыбался, и уж точно не при полицейских.

– Недоброжелатели семьи. Быть может.

Начальник полиции пошевелил усами.

– Маловероятно. На месте похищения кое-что обнаружено… Вам лучше увидеть это самому. Это дает все основания считать, что преступление совершено необычным способом.

– Необычным? – Тон мэра слегка изменился. – И кто же, по-вашему, его совершил?

Начальник полиции сжал губы и посуровел. То, что он должен сказать, – худшая новость за последние десять лет. Он знал об отношении мэра к таким вещам. Вангели потеряет покой. Мэра не видели злым, однако сквозь его нечеловеческую бесчувственность проступали пугающие черты, если ему сказать что-то подобное. Начальник полиции сквозь зубы произнес:

– Они.

Зрачки мэра на мгновенье стали огромными, будто в глазах распахнулись две черные дыры.

* * *

Тео проснулся в сумерках, услышав далекие звуки волшебной кобзы. Музыкант играл где-то у реки, и грустная, тонкая мелодия плыла по воздуху над кладбищем и холмами. Тео ощутил запах чего-то нового, раскрыл дверцу чердака и понял: ветер был совсем теплым.

Это невероятно. Ведь только начало марта. Очередное волшебство Макабра? Смерть решила устроить теплые весенние каникулы! Но действительно – никогда прежде весна не приходила так быстро.

За день солнце пригрело так, что тут и там виднелась молодая зеленая травка. В небе загорались звезды, а где-то у горизонта мерцала комета. Хвост за ней был совсем большим, и даже горожане уже заметили небесное явление. Они выходили по вечерам глазеть на удивительную комету, и это Теодору совсем не нравилось – лишние свидетели его поисков игральных костей были ни к чему.

Тео решил перекусить по-быстрому и отправиться на разведку. Он все еще не нашел игральной кости, а время шло – что, если остальные растащат и ему ничего не достанется? Тео взял дневник и пролистал страницы. На последних почерк был корявым – Теодор был занят поисками и записывал все впопыхах. Он старался не приближаться к местам прежних похищений – по слухам и шепоткам нежителей он понял, что тени по-прежнему там. Они сторожили эти места, и Теодор отнюдь не горел желанием вновь с ними встретиться.

Но он должен найти свою игральную кость! Теодор по-быстрому набросал:

Стихии и их игроки:

Ворона – «земля».

Человек в маске – «огонь».

Мэр Китилы – «вода».

Игрок Х – «огонь».

Теодор задумался. Игрок Икс – так он назвал того, кто забрал игральную кость с места исчезновения отца. Тео так и не узнал, кем он был.

Теодор принялся тушить костер. Сапоги из кабаньей кожи, единственное напоминание об отце, выдерживали огонь. Тео растоптал угольки, и тут один подскочил в воздух и упал на дневник. Страница вспыхнула.

– Эй!

Тео, обжигаясь, захлопал ладонями по книжке и затушил пламя.

– Да что за чертовщина происходит? – возмутился он и замер прислушиваясь.

Выглянув в окно, он увидел Ворону. Тот изрыгал страшные ругательства, пытаясь высвободить ногу из ямы. Около одной могилы земля провалилась, и альбинос увяз по самые колени. Наконец, вымазанный в грязи, Ворона выбрался наружу. Когда Тео спустился и подошел, парень блеснул на него красными глазами.

– Прелесть! Теперь я и шагу не могу ступить, чтобы не провалиться по колено, не ощутить за шиворотом ком земли или не хлопнуться в грязь. Значит, вот как проявляется действие стихии? С детства ненавижу землю! В меня постоянно кидали комьями! Впрочем, я не один такой везучий. Тут в городе прошел ливень. На одной-единственной площади, как тебе? Да еще хлестал так, будто туда ринулись все тучи мира. Сдается мне, это еще один участник… Узнать бы, кто он.

– Ты знаешь кого-то еще из игроков?

Ворона почесал нос, и на белой коже осталось пятно грязи. Он глянул на Теодора.

– Знаю. Есть один… Если ты о нем узнаешь, тебе это явно не понравится.

– Я хочу узнать, – сказал Теодор. – А взамен скажу, кто тот игрок, за которым гнался дождь.

– Обмен, стало быть?

Ворона покачал головой и взгромоздился на надгробие. Бужору Болдуряну явно не понравилось бы, что его эпитафия «Покойся с миром, верный друг!» была мигом измазана грязью.

– Что ж… На днях у одного жителя сорвало крышу с оранжереи. Закрутился такой ветрюган, что вымело все цветы. А они были диковинные – орхидеи, лианы. Как ты понимаешь, смерч в городе – нечто из ряда вон, как говорят. Сдается мне, там бушевала стихия воздуха. Крыша поднялась в небо и приземлилась ровнехонько на старое поместье, где проживает Алхимик.

– Алхимик? Это кто такой?

– Титу Константин, он входит в Пятерку Совета, которую возглавляет мэр; ну, а ты уж слыхал, что Пятерка некогда устроила расправу на кладбище. Они единственные знают о нежителях. Впрочем, сейчас думают, что всех отсюда вымели.

– Ты про облаву? – Теодор взобрался на другой камень, без надписи.

Ворона сделал паузу, видя, что Теодор мало что понимает.

– У Вангели когда-то умер ребенок, – со вздохом принялся объяснять он. – И какой-то нежитель был к тому причастен. Мы так и не выяснили кто. И мэр Вангели тогда прознал про кладбище. Устроил облаву, страшнее не придумаешь! Что тут было! Половина удрала в другие места, а некоторые так и вовсе исчезли. Говорят, мэр их словил и что-то с ними жуткое сделал… А ведь заметить нежителя – не говоря уж о том, чтобы изловить, – это никому, считай, неподвластно! Так устроен мир – живые с мертвыми не пересекаются. Однако Вангели это удалось! С тех пор мэр сам не свой, глаз с кладбища не спускает. Мы затаились как могли, и мэр считает, что уничтожил всех. Но если он узнает, что кладбище по-прежнему населено, – Пятерка придет снова и уничтожит всех до единого. Потому что мэр до глубины души – если она у него есть – ненавидит нежителей и мечтает стереть с лица земли. Каждого и собственноручно.

Теодору стало не по себе. Получается, если бы Вангели его увидел – точно бы узнал. С таким лицом, как у Тео, привлечь внимание ничего не стоит.

– Получается, что игрок – горожанин? Тот, у которого сорвало крышу с оранжереи? И кто он?

– В том-то и проблема! – Ворона устало постучал пальцами по покосившемуся кресту, на котором его рука выделялась белым пятном. – Этот Цепеняг тоже входит в Совет.

Теодор чуть не задохнулся, вспомнив все как мерзкий сон, который видел в детстве и пытался забыть.

– Чучельник?!

– Чего ты глаза-то вытаращил? Ну, Чучельник.

– Откуда он здесь взялся?

– Переехал несколько лет назад. Ты его знаешь? А знаешь, что он делает чучела не только из зверюшек, но и… – тут Ворона приблизился и зашептал: – из нежителей?

Тео вспомнил голову с косыми глазами. Получеловек-полуживотное. И лапа перекидыша. Не зря отец предупреждал его держаться от Чучельника подальше. Цыган убивал нежителей и делал из них чучела.

– Цыган по фамилии Цепеняг, – убито проговорил Теодор. – Да, я его знаю.

– Так что теперь в нашей теплой компании завелся живячок, который, если увидит хоть одного нежителя, сдаст нас Пятерке Совета и самому мэру.

– Два живяка, – устало проговорил Теодор.

– Что? – Ворона ошарашенно уставился на него.

– Я знаю второго игрока, и тебе это не понравится…

– Второй игрок – тоже горожанин?! – вскричал Ворона. – Кто?

Альбинос сжал кулаки и огляделся, будто ожидая, что сейчас вылезет человек с удавкой.

– Мэр.

По тому фонтану из грязи, который Ворона поднял, когда свалился с надгробия, Теодор понял: эта новость была худшей из всех.

Титу Константин по прозвищу Алхимик жил на окраине Китилы. Дом его напоминал черный зуб – старый, гнилой, шаткий. Он стоял здесь с незапамятных времен и успел обрасти легендами. Алхимик прибыл в город много лет назад и поселился в Черном Зубе, отмахнувшись от суеверных толков, как от мух. Он жил уединенно, но активно участвовал в городских собраниях, жизни Китилы и водил знакомство с гробовщиками.

Тео и Ворона поднялись на всхолмье, откуда открылся потрясающий вид на другую половину города и поле. Теодор вдруг увидел огонек далеко на холме. Он прищурился – огоньков стало несколько, и они поползли вверх, словно какая-то процессия.

– Что это? – Он указал на холм.

– А-а, – кивнул Ворона, – руины смотровой башни. Там время от времени появляются загадочные огоньки. «Мертвые все еще держат дозор», – говорят пастухи, которые выгоняют отары на поле. Они убеждены, что призраки следят за трактом, чтобы охранять город. Алхимик, думаю, поселился здесь по той же причине: следит за кладбищем. Вон там, видишь? – Ворона указал на стеклянное здание поодаль. – Оранжерея Чучельника. Ишь, устроились рядышком – как пара сапог.

Они стояли среди деревьев, глядя на луну, отражавшуюся в темных окнах Черного Зуба. На темной улочке показался старик, который быстро шел по направлению к старому дому. Теодор удивился, насколько энергичны его движения, будто маленький мальчик надел взрослый костюм. Ворона потянул за собой Теодора и залег в перелеске. Старик приостановился, будто поджидая кого-то. Теодор огляделся. Со стороны дороги шагал рослый паренек.

– Это Корнел. Его племянничек. Гнусный, мерзкий, прыщавый… – Ворона зашипел, брызжа слюной, так что разобрать ругательство оказалось невозможно.

Корнел нес что-то длинное и темное. Луна вышла из-за туч, и Теодор увидел, что парень тащит за хвост дохлую кошку.

Алхимик подошел к Черному Зубу, но вдруг налетел сильный порыв ветра. С головы старика сорвало шляпу, он бросился за ней, и ветер потащил его по дороге, словно маленький аэростат, только ноги волочились по земле.

– Помогите! – закричал старик.

Корнел вскрикнул, кошка полетела в кусты, и племянник ринулся за дядюшкой. Ветер крепчал, и ноги Алхимика уже оторвались от земли. Еще чуть-чуть – и его унесло бы в небо. Корнел вцепился в старика и опустил того на землю. Ветер, крутя шляпу помчался дальше.

– Уф! – донесся тяжелый вздох. – Дядюшка, ты уверен, что это хорошая затея? Тебя уже третий раз сдувает.

Алхимик поднялся с колен и принялся деловито собирать камни. Он напихал булыжники в брюки, в карманы пиджака и даже немножко за пазуху, а после, чуть подумав, сыпанул горсть гальки в отвороты сапог.

– Все! Теперь не утащит! – заявил Алхимик. – А если что, буду передвигаться, держась за железную тележку.

– Мне кажется, это дурная затея. Тебе лучше выкинуть эту кость. Тот чудак в дурацкой шляпе, по-моему, наболтал какой-то чуши! Не верь ему. Он просто хочет содрать с тебя денег.

– Корнел, – старичок вытащил из куста дохлую кошку, – я давно читал про Макабр в записях алхимиков – это правда. Кобзарь не лгал. Я получу вечную жизнь! Он сказал, там можно набрать живой воды! Дело решено – я играю. Ты бы лучше помог. Может, и тебе достанется!

Корнел подпрыгнул, по-видимому обрадованный идеей перехватить частичку бессмертия от дядюшки, и все трое, включая дохлую кошку, скрылись в доме. Некоторое время спустя мансарда осветилась, и оттуда начали доноситься странные звуки, будто воет какое-то придушенное животное. Изредка кто-то вскрикивал. Потом – тишина. И снова вой.

Теодор с Вороной переглянулись.

– Значит, не просто так крыша упала на его дом! И Чучельник, и Алхимик – оба игроки!

– Да-а… – протянул Теодор. – Вот так поворот.

Они подождали до полуночи. Свет погас, в доме стало тихо. Теодор и Ворона посидели еще немного, но ничего не происходило. Видимо, хозяева отправились на покой.

– Это необычно, – задумался Ворона. – Чаще свет горит чуть ли не до утра, Алхимик много работает именно по ночам. А днем спит. К счастью.

– К счастью?

– Я, – кисло сказал Ворона, – тоже днем сплю.

Альбинос вздохнул и полез сквозь кусты. Тео подумал и отправился следом. Они зашагали к кладбищу. Делить дорогу было неловко. Одно дело – следить сообща. Но вместе прогуливаться под луной для таких одиночек – это что-то из ряда вон выходящее.

– Алхимик… чем он занимается?

– Я бы тоже хотел знать. Полагаю, тем же, чем и остальные алхимики.

– И многих ты знаешь?

– Некоторых, – туманно ответил Ворона.

– Хм.

– Ты наверняка слышал, что алхимики ищут секрет вечной жизни? Они суют нос в подлунный мир, и хотя большинство остается без носов, самые пронырливые узнают то, что смертным ослам знать не надо. Я давно наблюдаю за Алхимиком. Он хорошо скрывается. Но кое-что упускает, – Ворона усмехнулся, – как и любой из города. Алхимик кое-что хранит в тайне даже от Пятерки Совета.

– Что, например?

– Похищение трупов.

Теодор шумно выдохнул. Они молчали до следующего холма, где оба остановились. Тео исподтишка рассматривал Ворону. Хотя его нос был небольшим, в лунном свете он отбрасывал просто гигантскую тень. Теодору почудилось, в глубине тени что-то движется, вроде как очертание птицы… А может, просто иллюзия.

– Итак, вот и участники Макабра: Чучельник, Алхимик, мэр, Маска и я.