Текст книги "Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе"

Автор книги: Мила Нокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 11. О том, что такое Макабр

Теодор отправился проверять силки. Попался лишь облезлый заяц, но Тео был рад и этому улову. Он разделал тушку и, промыв в реке, нанизал кусочки мяса на ветки. Нашел на поляне старое кострище, опустил руку в карман за кремнем, но вытащил иное. На ладони лежала обугленная ветвь.

Тео нахмурился. Последние дни он не переставал думать о случившемся. Произошло столько событий!

Приладив ветки с мясом над костром, Тео сел на бревно, достал дневник и написал:

Я обрыскал Китилу в поисках родителей, опросил нежителей, но тут нет их следов. Они исчезли. Испарились, как тот Спиридон, от которого осталась только шляпа. Наверно, Север видел что-то и принес мне ветвь с обугленного дерева. Огонь настиг отца на подходе к городу, он не успел сюда добраться.

Почему родители скрывали, что они – нежители? Надевали маски, прятались, секретничали, но упорно молчали о том, что они… умерли. И после смерти стали перекидышами. Они никогда не говорили, как это произошло. Ни одного намека. Они лишь рассказали, будто есть такие особые люди, обращающиеся лисами, но, чтобы другие им не завидовали, ибо это редкость, такие полулюди-полуживотные скрываются ото всех в лесу. И что тень превращается в лисью по той же причине. А жить рядом с кладбищем – древняя традиция. Но теперь-то я понял, отчего мы поселились у могильников!

Нежитель по имени Плотник рассказал мне все. Кажется, он жалеет меня. Но притом не верит, что я не умирал. Он называет меня нежителем, как других; что ж, если это их устраивает, да пожалуйста. Хоть бочонком пусть зовут, лишь бы не трогали. Я могу жить здесь на чердаке, и, к счастью, кладбище очень спокойное место – тут не бывает людей из города.

Плотник рассказал, что тех, кто селился в городе, издревле называли городскими жителями. Позже сократили до жителей, а кое-кто, вроде Шнырялы, звал их презрительным прозвищем «живяки». А там, где заканчивалась гряда домов и крыш, где раскинулась земля без дорог и где находились кладбища, поселились те, кто принадлежал миру ночи. Они прозвались нежителями.

Потому-то мы и обитали за курганами. Курганы – древнее кладбище. Отец соблюдал традицию, избегая людей, – потому там стоял наш домик. Такой маленький и неприметный в глубине леса, что про него никто в городе не знал. А кто посещал отца, тому он показывался в черном балахоне и маске, чтобы они не догадались, что знахарь – мертвец.

Но мне-то он мог сказать!

Я бы понял правду! Почему они скрывали? Мне кажется, я и так всегда знал! Чувствовал. Мать сказала на прощание, что они – никто. Я еще тогда это понял!

Рыжий болтал про самоубийцу из города… Значит, это и правда мой отец. А я? Кто же я? С тех пор как в доме произошел пожар, моя тень редко бывает человеческой – она упорно обращается дверью. Наверное, это связано с Макабром.

Странно, почему загорелась комета и Волшебный Кобзарь объявил об Игре именно тогда, когда в моей жизни произошли все эти события… Победитель откроет Дверь и попросит у Смерти исполнить желание. Еще месяц назад я бы сказал, что это сказки. Но как только мне открылся мир нежителей, ничему не удивляюсь.

Отец видел сон, в котором я открывал Дверь, и испугался. Он пошел сюда, чтобы «отдать меня людям». Но сам пропал. И я знаю: его исчезновение связано с Макабром.

Из-за пригорка полились нежные, призрачные звуки. Теодор заложил веткой дневник и поскорей засунул его в карман плаща. На гребне холма зажглось яркое пятно. Оно звякало, бренькало и трепетало. Пятно поднималось над холмом все выше, и Теодор с удивлением опознал в нем гигантскую шляпу. Шляпа поднялась еще немного, и вот показалось лицо хозяина. Волшебный Кобзарь.

– Добрый вечер.

Теодор кивнул.

Кобзарь лукаво приглядывался к костру.

– Как чудно пахнет этот заяц! Как горяч костер! Могу я погреться у него?

Не успел Теодор открыть рот, как Кобзарь перепрыгнул холм и в мгновение ока устроился на бревне, вытянув ноги к пламени.

– Ах, чудный костерок, чудный! Кстати, я слышал, как ты играл утром.

– Вот как?

– Хотя на самом деле играл не ты.

– Неужели?

– Многие действия, которые мы совершаем, кажутся нам собственными. Это далеко не так. Нашими руками и глазами правят высшие силы. Единственное, что в нашей власти, – сердце. Если оно у тебя есть.

– Вот уж не уверен.

– Поверь, сердце – великая вещь. Жаль, что порой мы им не дорожим. Какой прок от бессердечного человека? – воскликнул Кобзарь. – Все равно что речка, покрытая льдом. Из нее не напиться.

Заяц подрумянился, издавая восхитительный аромат. Хоть добыча была неважная – кожа да кости, но после голодовки и такое блюдо покажется царским. Теодору не хотелось приниматься за ужин в присутствии чужака. Он не любил наблюдателей. И все же прогнать непрошеного гостя почему-то не мог.

– Угощайтесь.

Кобзарь издал хищный клекот и оторвал заячью ножку. Под пристальным взглядом Теодора, брызгая соком и обжигаясь, он принялся уплетать мясо.

– Благодарю! Ох какой восхитительный ужин! Все-таки у тебя есть сердце, хоть ты этого не признаешь. Не поверишь, юноша, уже лет сто ни крошки во рту не было!

– Так это правда? Вы продали душу Смерти?

Кобзарь таинственно ухмыльнулся, щуря то один глаз, то другой. Глаза его мерцали, будто две звезды в небе, одна – голубая, другая – зеленая.

Одежда в отсветах костра сверкала причудливыми украшениями. Теодор с недоумением разглядывал прицепленные к рукавам и полам куртки Кобзаря ложки, серьги, разукрашенные свистульки, зеркальца, серебряные ленты, переливающуюся мишуру и обломанную ручку от шарманки – всю в узорах и росписи. С плеч музыканта на ленточках свисали кораллы, стеклянные трубочки и искусственные глаза, сделанные из хрусталя с вкраплениями бирюзы.

А сколько было пуговиц! Их пришивали явно не для дела: они поблескивали в самых неожиданных местах – на локтях, груди и даже в подмышках. Маленькие и большие, круглые и квадратные, стеклянные и металлические, а одна была в виде пунцовой ракушки размером с блюдце.

Шляпу на голове Кобзаря, казалось, украсили перья всех птиц, которые есть на свете. Когда музыкант двигался, перья колыхались, подобно разноцветным волнам, из стороны в сторону.

Вообще достаточно было малейшего движения – и слышался перезвон и перестук. Все эти бирюльки говорили каждая на свой лад: вилочка издавала «звяк!», стальная пружинка – «бреньк!», пуговицы – «дзыньк-дзыньк-дзыньк», им басом вторила подкова – «бумц!».

Кобзарь обглодал заячью косточку. Из накладного кармана на животе он вытянул красную нитку и подвязал кость к шляпе, пополнив коллекцию бесчисленных странных штуковин.

– Да, я потерял сердце! – Кобзарь наклонился поближе, и кость ткнулась Теодору в нос. – Но и ты кое-что потерял, так, парень? Вон, в уголке глаза, что за тень? А в складке между бровей? О, я умею читать такие письмена! Ты лишился многого!

– Ну и что?

– Что? – Музыкант засмеялся. – Да так, ничего… Скажи, ты уже задумался о том, чтобы сыграть в Великую Игру?

– В Макабр?

Волшебный Кобзарь кивнул.

– То есть это все правда? Игральные кости, ставки, сама Смерть. Она существует?

Кобзарь посмотрел на Тео как на умалишенного.

– Ну разумеется, нет. Разумеется, не существует. Ни разу, никто, никогда не видывал Смерти и не слыхивал о таком. Никто с ней не встречался. Ты спрашиваешь, существует ли Смерть? Если не веришь в нее, мальчик, ты вообще уверен, что существуешь сам? – Кобзарь расхохотался.

Теодор не видел ничего смешного.

– Нет ничего реальнее, чем Смерть. Кстати, ведь ты ее видел. Я все знаю, юноша, потому что я знаю Истину, – хмыкнул Кобзарь. – Ты уже с ней встречался. Было как-то раз…

Теодор вздрогнул. Кобзарь смотрел на него пристально, и в разноцветных глазах, казалось, отражался весь мир. Тео уставился в зрачки странного собеседника, но ему почудилось, будто он смотрит в глаза себе – перепуганному, лежащему у забора за штабелем досок – и смотрит… смотрит… снова на самого себя?

Он понял, что приближается к такому же, как он, Теодору, сделал шаг, другой – и внезапно вокруг посыпались осколки стекла. Он моргнул, и видение исчезло. Глаза Кобзаря снова были двумя разноцветными звездами, один – зеленый, другой – голубой.

Теодор вспомнил тот момент. Он лежал у забора, когда отец лечил девочку в доме, а потом увидел жуткую собаку, которая глядела в темное окно, словно чего-то ждала. Отец выпрыгнул, а собака исчезла. Значит, то была сама…

– …Смерть, – кивнул Кобзарь, поняв, что Теодор вспомнил. – О да! Смерть не выбирает игроков просто так, мальчик. Ничего просто так не происходит. На ее игроках есть особое… – Кобзарь задумался, подбирая слово, а потом завершил: – Клеймо.

Музыкант скользнул взглядом по шраму Теодора. Тео заметил это, тряхнул головой – и волосы упали на щеку. Он не хотел, чтобы хоть кто-то глазел на крест.

– Клеймо?

– Именно. – Кобзарь почесал затылок, звеня бубенчиками. – Клеймо. В Макабре участвуют те, кто потерял все… Разве нет? Кто еще не побоится глянуть ей в глаза? Нет, лишь потерявший все поборется с самой Смертью, поставив на кон единственное, что осталось, просто потому, что терять больше нечего. Тебе есть что терять?

Тео задумался. Он уставился на кабаньи сапоги, к которым пристали соломинки. Накануне он прокрался на сеновал крестьянина и за ночь перетаскал к себе на чердак четверть кучи. Солома согревала, но Теодор все равно замерзал, особенно под утро, да и чердак не стал уютней. Был ли у него дом? Нет. Деньги? Нет. Семья? Теодор не мог дать утвердительный ответ. Он лишился всего.

Кобзарь понимающе улыбнулся:

– А есть что-то, что ты хочешь получить?

Теодору даже не пришлось притворяться, музыкант все равно прочел ответ по глазам.

– Только тот, для кого выигрыш важнее жизни, поставит на кон… Впрочем, я говорю слишком много. Смерть лишает человека всего. Так она выбирает игрока в Макабр.

– Я – игрок?

Кобзарь пожал плечами.

– Для кого выигрыш важнее жизни… – повторил Теодор, и его озарила догадка: – Жизнь! Это и есть ставка. Я разгадал часть вашей загадки!

Кобзарь довольно расхохотался:

– Надо же, ты первый! Видишь – вот и ответ на твой вопрос.

– Что же, я могу потерять жизнь, участвуя в Макабре?

Музыкант развел руками.

– Ну, или в следующую секунду, когда тебе на голову свалится кирпич. Не забывай о Смерти, мальчик, но и не жди. Просто живи.

– Мой отец говорил иначе: «Если не встретишь Смерть как друга, она встретит тебя как палач».

– Он был мудрым человеком, – согласился Кобзарь. – Люди играют со Смертью в жизнь, – впрочем, они никогда не выходят победителями. Обыграть ее можно только в Макабр. Смерть обожает игры. Но она так редко веселится! И у нее бывает день рождения – подумать только – раз в сто лет! А то и реже. Представь, именно тебе повезло, что на твой – прости, если оскорблю, – крохотный век выпал тот момент, когда прилетела комета и Смерть устроила Макабр! Надо же, какой ты счастливчик! Многие бы тебе позавидовали, но, к сожалению, не могут: они умерли, не дождавшись Макабра. Именно ты – везунчик, который, если захочет, сможет сыграть с ней…

– По ее правилам?

– Вот еще! По своим, – хохотнул Волшебный Кобзарь («дзиньк-бреньк-бумц!»). – Может, у меня нет сердца, но я точно свободен, мальчик! Как сказал мой старинный друг, известный философ Мишель Монтень: «Кто научился умирать, тот разучился быть рабом»! И спасибо за ужин. Впервые за множество лет кто-то дал мне нечто, ничего не потребовав взамен. Разве не это зовется дружбой? Я отплачу тем же. Смерть наложила на меня обет молчания о Макабре. Но я ведь свободен – и могу поведать тебе то, что поймешь лишь только ты…

Музыкант подхватил инструмент, бережно завернутый в ткань, и взобрался на холм. На вершине он оглянулся.

– Я ничего не могу изменить. Потому что меня никто не слышит, кроме тех, которым не помочь. Очень грустно оставаться немым, когда есть голос. Очень. Живи, мальчик, пока у тебя есть время. Еще Эпикур говаривал: «Не бойся смерти: пока ты жив – ее нет, когда она придет, тебя не будет».

Кобзарь скинул ткань с инструмента, и от кобзы словно повеял ветер, странная энергия всколыхнула воздух окрест. Едва Кобзарь дотронулся рукой до дерева, оно тихо зазвучало, как нечаянно задетая струна. Едва слышно оно издавало звук, похожий на тихое сердцебиение.

Кобзарь помрачнел. Он решительно поднял руку и, сомкнув веки, заиграл. Струны выдавали такую мелодию, что у Теодора шевелились волосы на голове. Музыка пробирала до глубины души. Он никогда не слыхал ничего подобного. Природа вокруг замерла, свет померк. Все, что осталось, – бесконечное, глубокое чувство. Оно захлестнуло темной волной и застыло. Теодор будто очутился на дне моря. Вокруг воцарились тьма, холод и пустота.

И в этой безумной игре он услышал – или ему почудилось? – хруст снега под лисьими лапами. Кто-то бежал по насту, спускаясь с холма ближе и ближе, как вдруг – грохот грома и треск горящих сучьев. Он услышал вскрик, и порыв ветра закружил его с немыслимой скоростью, а после стих. В пугающей тишине раздался едва различимый стук по стволу дерева. А где-то далеко со скрипом прикрыли незримую дверь…

Когда Теодор открыл глаза, Кобзарь уже исчез. Но Теодор понял, о чем хотел поведать музыкант. Так же ясно, как и то, что выбора не осталось, что другого пути нет: для того чтобы открыть Дверь и вернуть из того мира семью, Тео должен сыграть в смертельную игру, проходящую раз в вечность. Должен сыграть в Макабр.

Глава 12. О том, что сторожат тени

Тео проснулся от звуков кобзы. По кладбищу шествовал Глашатай Смерти и будил всех, кто посапывал под могильными камнями.

– Вставайте скорей! Посмотрите на небо! Час Макабра настал.

Тео выглянул с чердака, растирая поясницу. Ну и больно же спать на гвоздях! Он посмотрел на звезды и нахмурился. Комета явно приблизилась. Теодор спустился вниз, нежители выползали один за другим, как весенние мухи после спячки.

– Кто разбудил в такую рань?

Кобзарь прыгнул на пригорок и заявил:

– Итак, дорогие нежители! Начинается отбор на Игру! С сегодняшнего дня все желающие будут искать то, с помощью чего можно играть. «Кости игральные – это потери»! Когда все игральные кости окажутся разобраны, у кометы появится второй хвост – это сигнал к первому туру Макабра. Ваша задача: обнаружить нужное место, разгадать загадку… ну и, конечно же, найти саму кость.

Нежители разом загудели, а Шныряла выкрикнула:

– Эй, а где ее искать?

– Уважаемая, – терпеливо улыбнулся Кобзарь, – неужто вы не слышали мое стихотворение? Быть может, у вас проблема с памятью? Тогда вам и вовсе тут не место. У вас есть вся нужная информация.

– Мда, ну и стишок… Стихоплетство, ей-богу, – проворчала Шныряла. – Какой дурень его сочинил?

По красным щекам и яростному взгляду, который Кобзарь метнул в Шнырялу, Теодор понял, кто автор.

Музыкант поклонился, качнув пестрой шляпой, и над кладбищем раздался лихой звон. Кобзарь громко хлопнул в ладоши и крикнул:

– Да начнется Макабр!

Тео шел по холму и повторял строки Кобзаря: «Кости игральные – это потери. Ставка – что вы потерять не хотели б. Противник – стихия, что в каждом из вас, его отгадай в обозначенный час!» Часть отгадки он уже знал: ставка в игре – жизнь. Оставалось узнать, где добыть игральные кости. Ну а о противнике он даже думать не хотел. Ему предстоит с кем-то сразиться? Тео представил морды кровожадных монстров. Нет, об этом думать не стоит. А вот первую строку он, кажется, тоже разгадал. «Кости игральные – это потери». Его главная потеря произошла там, где исчезли родители, так что стоило начать поиск игральной кости с обугленного боярышника.

Тео вышел за город и побрел лугом мимо реки. Он поднимался выше и выше по тропинке, пока не увидел то самое дерево. Нежители говорили, в него ударила молния. Значит, здесь исчез отец. Огонь настиг его и маму. Это – первая в череде потерь.

Теодор обошел боярышник кругом. На пустом холме гудел ветер. Недолго думая Тео взобрался на дерево и понял, что прав. Он увидел то, чего не было в прошлый раз: почти у самой верхушки по стволу шли едва заметные буквы. Надпись трудно читалась на черном угле, и Тео провел пальцем по выемкам:

 
Нельзя понюхать и сорвать
Цветок, что любит убивать,
Он если выпьет – то умрет,
Но знай: тебя везде найдет.
 

На ладони осталась сажа. Что-то высекло буквы на стволе после того, как он ушел. Тео спрыгнул и огляделся. Стало быть, это действительно место потери, и здесь должна быть спрятана игральная кость. Когда-то Тео играл в кости с отцом, у них были замечательные кубики, вырезанные из дерева. Летом, когда темнело поздно, они сидели за столом, развлекаясь игрой. Ставкой назначали домашние дела – кому сегодня носить воду или колоть дрова. Обычно выигрывал отец, и тогда Тео приходилось, кряхтя от досады, крутить ручку колодца.

Тео провел полночи, рыская вокруг дерева, но безрезультатно. Наконец он устало привалился к стволу, обдумывая положение дел. В Китиле произошло три похищения: его родителей, Спиридона и городского молочника. Значит, на каждом месте происшествия Смерть оставила игральную кость.

Кто еще будет участвовать? Тео прикрыл глаза и вспомнил лица присутствующих, когда Кобзарь говорил об исполнении желания. Он мог поклясться, что лицо Шнырялы озарилось ликованием. Она уж точно сунет свой длинный нос в игру! Кажется, за то ее так и прозвали – девчонка действительно везде шныряла и лезла не в свое дело. Вот проныра!

Вздохнув, Тео решил разжечь костер и погреться. Здесь, на вершине, дул ветер. Едва Тео стукнул кремнем, вспыхнувшие искры подскочили и впились в волосы.

– Черт!

Ну вот! Неужто теперь огонь будет преследовать и его? Тео прихлопнул огонек ладонью и поморщился от резкого запаха паленого. Он достал нож и срезал обугленный локон.

С гор подул холодный ветер, деревья заволновались, зашептались. Птицы замерли под стрехами, животные забились глубже в норы. Комета дрогнула в вышине. По льду, еще сковывавшему реку, летела поземка, и в маленьких смерчах чудились страшные тени и таинственные огоньки. С гор пополз туман, подкрадываясь к городу гигантским белым привидением. Тео поежился.

Он посмотрел с холма на погост. Дальние могилы одна за другой исчезали в подобной савану мути. Теодор вдохнул ледяной воздух с кладбища и передернул плечами. Его внезапно пробрала жуть. Тео слышал только стенания ветра, но ему казалось, будто кто-то очень далекий и тихий его зовет. Будто голос из ушедших веков, зов из-под земли, нечто дальнее и неуловимое взывало к нему. Теодор напрягся.

Туман заволок кладбище и подобрался к холму, зыбкими пальцами щупая темноту. Костерок у ног вспыхнул в последний раз и погас. Тео смотрел на тлеющие угли. Вдруг кучка теплого пепла подернулась изморозью и начала обледеневать буквально на глазах. «Что за чертовщина?» – Тео, нахмурившись, смотрел, как черные угольки покрываются сеткой белых трещин. Три секунды назад они были горячие, теперь – куски льда. Теодор почувствовал спиной чужой взгляд и обернулся.

На другом конце холма стояла тень. Луна вышла из-за туч и осветила вершину. Невесть откуда – то ли с небес, то ли из-под холма – послышался далекий, леденящий душу нарастающий вой. Позади тени из тумана выросла призрачная белая рука и указала на костер зыбким пальцем. Теодора обуял ужас.

Он глянул под ноги и увидел изморозь на штанах. Сапоги сверкали, одетые в ледяной саркофаг. Теодор понял, что не чувствует ступней. Он хотел побежать, но не сдвинулся с места. Изморозь поднималась выше, преодолела колени и выбелила низ плаща. Луна скрылась, вой стих, и Теодор, собрав последние силы, бросился прочь. Ноги подломились, и он скатился с холма в туманный океан. У подножия Теодор поднялся – черный силуэт на вершине повернул к нему голову.

Тео кинулся бежать на негнущихся, онемевших ногах. Он падал, вскакивал, снова падал и вновь бежал.

Из тумана выплыл другой холм. На его гребне всколыхнулась темнота и собралась в темный силуэт. Теодор метнулся в сторону и, тяжело дыша, выбежал к лесной опушке. Деревья, как великаны, расступились в молочной мути, открывая извилистую тропу. Тео обернулся – вершина холма была пуста. Он рванулся к заброшенному дому, но с размаху налетел на кого-то и растянулся на земле.

– Ай!

Кто-то худой плюхнулся рядом и взвизгнул:

– Я тебе глотку вырву!

Со стонами и охами тело поднялось, и Тео увидел узкую мордашку с острым носом, искаженную злобой.

– Снова ты, балбесина? От кого драпаешь?

– Не твое собачье дело, Шныряла.

Девушка, сузив глаза, негромко зарычала.

– Убирайся отсюда, – добавил Теодор. – И не глазей на меня.

– Сам проваливай, блохастый!

На ее лбу вздувалась шишка.

– Ты мне голову пробил своей безмозглой башкой! Чтоб ты к Змею провалился!

– Что у вас тут за тень на холмах?

Девушка нахмурилась:

– О чем ты?

– За мной гналась какая-то тень.

Шныряла вздрогнула, пригляделась к нему и втянула носом воздух, а затем повернула лицо к холму, где он видел силуэт.

– Вон там? – тихо спросила девушка.

Теодор кивнул. Он огляделся. Под ногами темнела тропинка, убегавшая вглубь леса, остальное скрывал туман. Неподалеку высился дом, на чердаке которого он спал. Тео сразу узнал могильный камень, за которым прятался во время первой встречи с нежителями. Это же место исчезновения Спиридона!

– Значит, ты разгадала загадку и выслеживала? – понял Теодор. Верно, ведь игральные кости должны появиться на месте потерь. Там, где были потеряны люди. Значит, Шныряла – тоже игрок. Впрочем, Тео и не сомневался. Интересно, какое у нее заветное желание? – Искала кость, чтобы сыграть в Макабр. Вот оно что. Хочешь исполнить заветное желание?

– А сам? – фыркнула Шныряла. – Небось папашу ищешь?

Теодор сжал кулаки. Девушка хмыкнула.

– Я все слышала. Думаешь, ты один такой, кому нечего терять? Здесь всем нечего терять. Только вот желаний не осталось. Им ничего не хочется. Лишь храпеть под надгробиями. Ну, эпитафию обновить кто задумает. А вот у некоторых заветное желание есть. Например, у меня. Так что проваливай, это мое место, и я найду игральную кость! Я выиграю в Макабр, и мое желание исполнится! Понял?

Теодор не собирался сдаваться так быстро. Но едва он поднялся на ноги, послышался перестук копыт. Они обернулись – и вовремя.

У тропинки стоял мертвый корявый древний вяз-исполин. Под его раскинувшимися ветвями возникла лошадь, и Теодор был готов поклясться, что она приземлилась сверху именно в ту секунду, когда он обернулся. С седла спрыгнул всадник в черном плаще и поглядел на Тео и Шнырялу. Тео увидел, что его лицо скрывает черная маска. Прямо как та, что носил отец.

Человек в маске осмотрел землю под соседним с вязом деревом, наклонился и поднял какой-то предмет. В его пальцах вспыхнула искра, но не погасла, а так и замерцала легким зеленоватым светом, будто светлячок. Мужчина спрятал ее в перчатке, вскочил на лошадь, вытянул из сумки какую-то палку и подпалил ее. Он швырнул вспыхнувший факел в ветки вяза, где тот и застрял. Огонь, треща, перекинулся на сухое дерево и ярко осветил лицо всадника – черную ткань, где не было даже прорезей для глаз.

– Эй! – вскрикнула Шныряла, но было поздно.

Все произошло за пару секунд: всадник натянул поводья, лошадь оттолкнулась задними ногами и поднялась в воздух, перебирая копытами, словно по земле. Всадник пронесся над головами Тео и Шнырялы, взметнув их волосы порывом ветра, и исчез в черном небе.

Кажется, прошел целый час, пока к Тео и девушке наконец не вернулся дар речи.

– Что за… – выдохнула Шныряла. – Что за черт? Он что, ускакал по воздуху? Или мне приснилось? – И внезапно завопила, топая ногами: – Да нет! Паршивец! Игрок! Он нашел кость, увел из-под носа… тот светящийся камень! Это все из-за тебя, если бы твоя паленая морда тут не нарисовалась… – Она угрожающе двинулась к Теодору. – Ты меня отвлек, блохастый!

– Кто из нас блохастый, так это не я, – ответил Теодор, мрачно косясь на ее шкуру.

– Ты! Ты! – Девушка злобно заплевалась. – Вот еще раз попадись мне на пути!

– Подожди… Если он взял игральную кость, здесь, наверное, должно быть что-то… Загадка.

Теодор отстранил Шнырялу, гневно топающую ногами, и подошел к вязу. Хотя дерево объял огонь и в небо поднялся гигантский черный столб дыма, Теодор все же увидел буквы, идущие по широкому стволу.

Шныряла тоже заметила надпись, задрала голову и прочла:

– «Деревья, дом и плоть сожрет, он тень твою – и ту убьет». «Тень убьет»? «Плоть сожрет»?

– Тень…

Теодор вспомнил своего жуткого преследователя и вздрогнул. Он огляделся, а Шныряла не переставала болтать:

– «Сожрет – убьет»… М-да, с рифмой тут, прямо скажем, не ахти!

– Это… твоя тень? – Теодор не слушал девушку. Он глядел на пятно мрака позади собеседницы, которое походило на человеческую фигуру.

Шныряла стояла спиной к луне, и ее тень лежала прямо у нее под ногами. Но та, что позади… была чужая, без хозяина…

Откуда-то с холма донеслось тихое завывание, будто чья-то душа звала далекую весну. Клич этот был печален и полон безнадежной тоски, и на мгновение мир вокруг Теодора потемнел, превратился в черно-белое полотно. От внезапно нахлынувшего ощущения бездонного горя ему захотелось лечь и уснуть.

Шныряла обернулась и вздрогнула: бесхозная тень медленно поднялась и выпрямилась в полный рост. Протянув руки, она стала приближаться, словно моля о помощи или желая обнять длинными темными руками.

– Это не моя тень! Черт! – вскрикнула девушка и в мгновение ока пронеслась мимо Теодора к лесу.

Теодор тоже не стал дожидаться жутких объятий тени и кинулся прочь. Вой с холма нарастал, вливаясь за шиворот струйкой ледяной воды. В сизом тумане Теодор смутно видел девушку и бежал за ней, не разбирая дороги. Когда они добежали до леса, Тео нагнал Шнырялу, а темный силуэт преследовал их по пятам.

– Прочь! – рявкнула Шныряла и пихнула Тео в бок.

Теодор оступился, полетел в кусты и в следующий миг вскрикнул от боли. Он хотел встать, но не тут-то было: его ногу крепко зажало в капкане! Тео поднял голову и в нескольких метрах от себя увидел огромную тень, надвигающуюся на него с распростертыми руками.

Вот тень всколыхнулась сгустком тьмы, преодолевая кусты. Тео вцепился в железные дуги, но те так заржавели, что разжать никак не получалось. Он подвывал от боли, потом зарычал от натуги – и, когда тень уже нависла над Теодором, протянув к нему руки, капкан раскрылся. Теодор швырнул тяжелую железяку прямо в голову тени, прыгнул в колючие заросли и, вскрикнув, покатился куда-то вниз по склону в море тумана.

Мир завертелся, будто в калейдоскопе. По пути Теодор увлек за собой какой-то меховой мешок и наконец во что-то врезался и остановился.

Голова кружилась. Тео с трудом приподнялся и увидел, что очутился в низине. Где-то высоко проступали очертания холмов, склоны яра густо поросли чертополохом и ольшаником, а прямо перед его носом лежали два тела.

– Совсем обнаглел? А ну убирайся из моей лощины! – Лицо Шнырялы, побелевшее от ярости, не предвещало ничего хорошего.

Затем с охами повернулся белобрысый красноглазый Ворона.

– Свихнулись? – простонал альбинос. – Чуть не раздавили, Змей бы вас побрал!

– Это он! – ощерилась девушка на Теодора.

– Это она, – буркнул Теодор.

– Оба! – рявкнул Ворона.

– А ты чего здесь делаешь? Это мой дом! – зарычала Шныряла. – Вынюхиваешь, Ворона? А ну пошел к черту!

– Вынюхивать – по твоей части, зверятина. – И тут Ворона добавил голосом, в котором совсем не было радости: – Может, нюх у тебя и собачий, да только ушами кое-что прохлопала. Я забрел сюда потому, что поговаривают, будто кто-то снова пропал. Так и есть. Плотник исчез. Будто испарился.

Тео и Шныряла огляделись. На земле валялась доска, усеянная гвоздями, и Теодор ее узнал. Карлик, который в первый день на кладбище успокоил толпу и спросил имя Теодора, никогда не расставался с этой доской. Тео помнил, что старик был главным среди нежителей, и именно он настоял на том, чтобы Теодор остался. Плотник ему нравился… Значит, он тоже исчез…

Ворона кивнул на дерево, и они увидели слова, пересекающие ствол на уровне колен:

 
Она богаче всех, и в ней
Тот мрак, где даже нет теней.
Мудрец, глупец, богач и ткач –
Она для всех один палач.
 

– Теней, – повторила Шныряла. – Вот оно что!

Девушка оглянулась на холм, но тот был пуст. Тень, гнавшаяся за ними от места исчезновения Спиридона, пропала, будто ее не было. Теодор перехватил взгляд Шнырялы, девушка вспыхнула и сплюнула:

– Прочь с моей стоянки!

Ворона гадко ухмыльнулся:

– Погавкай тут еще.

Он поднялся на ноги и осторожно раскрыл ладонь. Там лежал светящийся кубик.

– Это и есть игральная кость? – прошептал Тео.

Шныряла фыркнула и потянулась к ладони альбиноса, но тот быстро сжал пальцы.

– Даже не мечтай! Это – мое!

Дразнясь, Ворона подкинул и поймал кубик, сверкнувший зеленой искоркой в темноте, запихнул себе в карман и ухмыльнулся.

– Ну вот! Стало быть, я игрок. А ты – неудачница, которая ничего не нашла. Угадал?

Теодор подал голос:

– Я был на месте двух похищений. И в обоих появились эти… тени. Без хозяев. Они тянутся к тебе, когда подходишь. Словно хотят прогнать. За нами увязалась одна от того места, где пропал Спиридон.

Ворона прищурился:

– Тень без хозяина, говоришь? Тогда и здесь должна быть…

Они огляделись. Лес вокруг покрывал туман, который собрался в лощине плотной пеленой. Дул ветер, было зябко и сыро, а высоко в небе мерцала комета.

– Надо убираться, – рассудил Ворона. – А что за загадка на дереве? О чем она? «Мудрец, глупец, богач и ткач – она для всех один палач».

– Это стихия, – отозвался Теодор. – Волшебный Кобзарь говорил, что у каждого должна быть ставка, игральная кость и противник. И противником является…

– Стихия! Ну, так все просто! – рассмеялся Ворона. – Какой дурак сочиняет эти рифмовочки? Ну прям как в детстве. В ней нет теней, и она для всех палач. Когда-то в детстве мне загадывали такое: мол, и самых богатых, и самых бедных в итоге приютит лишь одно – земля…

Едва он сказал это, как с обрыва послышался грохот. Огромный валун сорвался с выступа, откуда только что свалились Теодор и Шныряла, и покатился по склону. Подскакивая и выворачивая комья земли, он врезался в сплетение шиповника. Следом с шуршанием сползла земля и засыпала обломки какой-то халупы.

Шныряла издала вопль, полный ужаса, который перерос в ругательства, да такие крепкие, что Теодор поежился. Ворона зашелся в хохоте:

– Твоя халупа? Надо ж! У зверюшки развалилась будка!

Он вскочил на пригорок.

– Значит, моя стихия – земля! Теодор, спасибо, что помог отгадать. В качестве благодарности советую убраться подальше, эта сейчас будет злобствовать. А ты – апорт! – Он кинул в Шнырялу палкой и со смехом скрылся за холмом.

– Очень смешно, – заскрежетала зубами девушка. – Да я вас… Пшел прочь!