Текст книги "Живые книги"

Автор книги: Мила Иванцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Метров через десять дама указала взглядом на вход в пещеру.

«Ça, c'est le passage de la rive droite vers la rive gauche, n'ayez pas peur, suivez– moi!» [11]11
  Это переход с правого берега на левый, не бойтесь, следуйте за мной! (фр.)


[Закрыть]– пригласила она меня следовать с нею по тоннелю, который, по ее словам, вел на левый берег. Я растерялся и пытался объяснить, что это может быть опасно, что она рискует своей жизнью. О моей я уж промолчал… Ответ был странным.

«Pas du tout. Je connais bien ce tunnel, nous l'avons longé même avec les enfants» [12]12
  Отнюдь. Я знаю этот тоннель, мы по нему ходили даже с детьми (фр.).


[Закрыть], – ответила незнакомка, и я устыдился моих опасений, но был удивлен, как такая хрупкая женщина могла бродить таким заброшенным тоннелем, а тем более вместе с доверенными ей детьми банкира?

Я сделал несколько шагов вперед и заметил в глубине прохода свет. Закрепленные метрах в двадцати друг от друга, на стенах горели факелы, пахло уже не прелой листвой, а теплом огня, стены были земляные, глинистые, но довольно высокие и сухие. Полина двигалась вперед в свете факелов и казалась похожей на мираж. Мне захотелось коснуться ее, чтобы убедиться, что она реальна. Но вместо этого я больно ущипнул себя за руку – ничего не изменилось. Через мгновение меня накрыло волной непреодолимого желания, словно кровь закипела во мне и застучала в ушах. Я догнал ее, обхватил руками за талию, повернул к себе и… поцеловал ее в губы. Я сделал бы это, даже если бы это стоило мне жизни. Это было сильнее меня.

– И?… – не удержался Виктор, а Амалия промолчала, только смотрела на рассказчика широко открытыми глазами.

–  Она не дала мне пощечину, не вырывалась и ничего не сказала. Она ответила на поцелуй… Шляпа слетела с моей головы, а ее прическа растрепалась, но нам это вовсе не мешало…

Юрий закрыл глаза, будто снова погрузившись в воспоминание об этом невероятном приключении. Теперь не выдержала Амалия:

– Боюсь даже спрашивать, что было дальше.

Мужчина молчал, все так же сидя с закрытыми глазами. И Читательнице даже на миг показалось, что таким образом он запечатал предательские слезы, чтобы случайно не просочились перед чужими людьми. Затем он вздохнул и продолжил:

–  Какая-то чужая рука грубо тряхнула меня за плечо, и незнакомый голос спросил, не собираюсь ли я ездить по кругу, ведь уже конечная…

– Так это вам приснилось?! – с облегчением вырвалось у Виктора.

Юрий помолчал, потом нерешительно проговорил:

– Не думаю.

– Но как же? Разве это возможно? – удивилась Амалия и немного насторожилась: нет ли, случайно, у этого господина проблем с головой?

– А вы ненароком в ту пятницу ничего не праздновали на работе? – сдержал улыбку реалиста Виктор.

–  Во-первых, я не пью, – даже обиделся такому предположению Юрий, – а во-вторых… я должен рассказать вам продолжение. Хотя вы, конечно, можете держать меня за сумасшедшего. Но если бы это случилось в каком-то другом городе… Однако мистика Киева замечена не мною первым. Да вы и сами, наверное, в курсе, откуда родом булгаковская Маргарита, точнее, ее задумка…

– Неужели вы хотите сказать, что история имела продолжение? – не унимался Виктор.

– Да.

– О! – удивилась Амалия, сложила руки на столе, как прилежная ученица, и приготовилась слушать.

–  Я пришел тогда домой сам не свой. Ведь слишком все было явным, чтобы оказаться просто сном! На следующий день была суббота, я планировал провести ее дома, почитать, посмотреть телевизор, никуда не ехать. Но… дома мне не сиделось, я торопливо съел бутерброд с колбасой, запил чаем и даже не почувствовал вкуса. Меня тянуло из дому, и я снова оказался на конечной.

Проезжая мимо Днепровских круч, я внимательно присматривался к кустам и деревьям, покрывавшим их, и к ярким, дрожащим под ветром молодым листьям. События вчерашнего вечера снова прокрутились перед моими глазами, как в кино… И сердце защемило, словно от потери того, чего я не имел. Вскоре я снова оказался на Подоле и пошел гулять по нему неспешно, не так, как обычно шагаю в рабочие дни. Не имея четкого плана прогулки, я свернул в музей одной улицы, мимо которого как раз проходил. Вы не были там? Рекомендую! О, как он интересен! В нем собрано много старинных вещей, предметов быта, документов… Я уже там бывал раньше и зашел не ради информации, а что-то меня завело туда в поисках… эмоциональных впечатлений, скажем так. И хотелось быть подальше от туристов и экскурсоводов, побыть наедине… Я направился в один пустой зал и застыл в дверях…

В дальнем углу я увидел за фортепиано до боли знакомый силуэт… Темное платье с кружевной накидкой, аккуратно собранные на затылке волосы, белые кружевные манжеты, тонкие пальцы на клавишах инструмента…

Сердце заколотилось у меня в груди, пот выступил на лбу – я не знал, что делать. Броситься ли к ней, рассказать, что только и думаю теперь день и ночь о своей Полине, или не двигаться, чтобы это видение не исчезло, как вчера?

– Иии? – впилась в него глазами Амалия.

–  Дородная дама-экскурсовод коснулась сзади моего плеча и попросила пропустить в дверь группу школьников. Что я и сделал. Она выстроила детей слева, а я перестал дышать, ожидая, что Полина сейчас как-то отреагирует на приход гостей, но она не двигалась. Дама рассказывала о богатых горожанах старинного Киева, показывала предметы их быта за стеклами витрин, а у меня мелькнула мысль, что, возможно, моя прелестная незнакомка здесь работает! И именно поэтому по понедельникам не ездит маршруткой – выходной. И рабочий день у нее начинается позже, чем мой… А о банкире с детьми она просто пошутила… Ее образ был настолько органичен стенам этого заведения, казалось, она и сама была из другого века. И вдруг до моего сознания долетели слова экскурсовода: «Вот манекен, изображающий женщину в одежде того времени. Это, дети, не богатая женщина, скорее всего, гувернантка, но имеет образование, умеет играть на фортепиано, наверное, знает французский. А может, и вообще француженка… Вы же знаете, что раньше богатые люди выписывали из-за границы воспитателей своим детям, чтобы те, общаясь, изучали языки…»

Я похолодел и воскликнул: «Как манекен?!» Я бросился от дверей вперед, дети засмеялись, но мне было все равно. Однако я не смог приблизиться к ней и мешком осел на стул неподалеку. Экскурсовод даже заволновалась, не плохо ли мне, а затем повела группу школьников дальше.

Я сидел и смотрел на мою Полину сзади. Боялся подойти и заглянуть в лицо. Сердце угомонилось и стучало так редко и тихо, будто его и не было вовсе. Из соседнего зала доносились детские голоса, а я рассматривал даму за фортепиано с головы до ног, словно касался ее руками. Вдруг…

– Что еще? – заволновался Виктор.

–  Вдруг я увидел, что одна нога пианистки стоит, вытянутая вперед, на педали под инструментом, а вторая немного выглядывает из-под круглого стула и длинной юбки. Вы не поверите, но… На тонкой подошве черных туфель со шнуровкой и на каблучке четко была видна полоска засохшей рыжей глины… Точно такую же я отчистил в то утро со своих ботинок…

Расплачиваясь за столиком с Аней, Виктор попросил вызвать для него такси до Крещатика на четырнадцать тридцать – у него еще были какие-то дела.

Затем, уже возле бара, в его руках снова откуда-то возникла небольшая металлическая трубка, мгновенно превратилась в длинную палочку, кончиком которой он коснулся края первой ступени. Амалия, стоявшая рядом, не решилась поддержать его на лестнице, а только робко оглянулась на девушек за барной стойкой. Те синхронно улыбнулись, а Вера уверенно махнула рукой вслед Виктору, и этот жест, видимо, должен был означать, что этот мужчина и сам неплохо справляется.

Амалия пожала плечами и пошла вслед за слепым, осознавая нелогичность ситуации, особенно когда Виктор спустился по ступенькам ко входной двери, открыл ее и отступил в сторону, пропуская даму.

Машины еще не было, они стояли в тени у кафе и не спешили прощаться. Вокруг шевелился напоенный солнцем город, в пыли ссорились за кусочек веревки воробьи, бомжеватого вида лохматый и пыльный старик тяжело хромал от рынка, словно «сам в себе», равнодушный к другим проявлениям жизни вокруг. Амалия задержала взгляд на нем, вздохнула и сказала:

– Чудной этот Юрий… Так разволновался, рассказывая, удивил меня не на шутку, а когда позвонили с работы, его будто подменили – мгновенно замкнулся, словно застегнулся на все пуговицы, извинился и исчез.

– Да. Не без того… Может, еще и пожалеет о своей откровенности, – не очень весело улыбнулся Виктор, механически постукивая палочкой по краю тротуара.

– Почему же?… А что вы думаете о его рассказе? И о нем самом? Он действительно пережил эти мистические события, эти волнения, или придумал все?

– Ради кофе с запеканкой? – хмыкнул Виктор, будто угадав мысли Амалии.

– С чизкейком, пардон! – улыбнулась она.

– Да один черт – сырник, запеканка, ленивый вареник! Сладкое и из творога! Писательница должна была бы догадаться, что одинокого мужчину манит далеко не название, когда речь идет о еде! Ведь дома ж никто этим не накормит! Вот бы такую акцию начал ресторан украинской кухни, здесь неподалеку, я бы и сам ходил туда рассказывать басни за обед!

Амалия даже растерялась от такого заявления и о ее «статусе», и о сущности одинокого мужчины… Она не поняла, была ли это шутка или действительно вырвалось что-то неожиданное для нее из глубины мужской непонятной души. Воспользовавшись тем, что Виктор ее не видит, а как бы смотрит вдаль мимо (таким был поворот его головы), прошлась взглядом по нему с головы до ног и обратно с мыслью, как этот немолодой, но стройный и опрятный человек существует сам-один в непростом даже для зрячих мире. А что у него нет жены, Амалии было понятно и без слов – у женщин обычно срабатывает интуиция, особенно у тех, кто находится в поиске пары. Хотя сейчас она никого и ничего не искала.

Разговор на этом споткнулся, и оба почувствовали некую неловкость. Но вдруг прямо возле пары, стоявшей на краю тротуара, притормозило такси. Виктор развернулся лицом четко к Амалии и протянул ей на прощание руку. Она осторожно пожала ее, снова пытаясь просочиться взглядом через темные стекла его очков, чтобы увидеть глаза, потому что его улыбка показалась ей исключительно «для приличия».

9

Этот день для Женьки был не таким, как другие. Последний день из трех ее выходных ознаменовался переездом в новое жилище. Конечно, «жилище» – это несколько громко сказано, когда речь идет о переселении в арендованную комнату в двухкомнатном «хруще» к старушке хозяйке, но смысл все-таки был в смене места жительства. То есть места, где она будет ночевать, вскакивать утром и откуда убегать на работу, а возвращаться поздно вечером. На выходных она иногда будет валяться там в постели хоть до обеда, и чтобы никто при этом не вмешивался в ее жизнь. За это стоило заплатить тысячу гривен в месяц и пережить тот еще скандал дома.

Конечно, ей было жаль маму, которая теперь оставалась одна с ее вторым, не слишком предсказуемым, мужем, но… Но мама нашла его сама, когда Женьке едва исполнилось четырнадцать, и это после двух лет «кастинга» и через три года после развода с отцом. Папаша «растворился» в своей жизни и не навязывался ни с воспитанием, ни с алиментами. Мать год ходила, как зомби, а потом неожиданно расцвела.

Так бывает, когда вдруг кто-то странный влюбляется в тебя против всякой логики и, ослепленный этим чувством, какое-то время видит в тебе богиню. Сначала «богине» это кажется невероятным, странным и даже смешным, а затем… Затем спина ее выпрямляется, голова гордо поднимается, взгляд обретает уверенность и сексуальность, меняется даже походка и… И теперь на зажженный одним огонь начинают слетаться другие – погреться. Те, которые обходили «богиню» десятой дорогой, когда она, депрессивная, зализывала раны после развода, страдала, изверившись во всем на свете, ничего не излучала, а наоборот, неосознанно засасывала чужую энергию, компенсируя изрядную потерю собственной. А кому ты, действительно, была нужна такая?

Поэтому после первого чудака, влюбленного в совсем еще не старую маму, появились и другие «волонтеры». Она сначала растерялась, а потом, видимо, в отместку отцу, начала «кастинг». Первый – романтически настроенный сосед Василий Прокофьевич, научный сотрудник музея – на это обиделся и бороться за даму сердца не стал. А после недолгого отбора кандидатов на место возле «богини» в их квартире бросил якорь таксист Жора, который букетов не дарил, стихов не читал, не вздыхал и не просил руки, а был конкретным и практичным бывшим советским прапорщиком. Руки у него были золотые, характер хозяйственный, но неуравновешенный, настроение его прыгало от куража до гнева со всеми последствиями. Очень скоро он уже чувствовал себя в их квартирке из полутора комнат как дома, то есть – мужиком ответственным, кормильцем, посему – с правом голоса. Причем это право принадлежало только ему. Кроме склонности к дедовщине в быту, Жора был еще и ревнив, потому что имел предысторию с первой женой. Поэтому мама была предупреждена, а музейный сосед получил разок по ребрам – для профилактики, «чтобы не вздумали держать за дурака».

Такая расстановка фигур держалась почти шесть лет. Мама уже выглядела не «богиней», а давно замужней женщиной с кучей хлопот, но все же с крепким плечом в хозяйстве и мужней зарплатой в бюджете. Правда, Жора, хотя и таксовал, но со временем начал выпивать, характер его портился, а чем старше становилась Женька, тем чаще она ловила на себе его неоднозначные взгляды за спиной матери и слышала скользкие шутки-намеки, после которых, чтоб не врезать ему чем придется, девушка исчезала из дому до поздней ночи.

Мать нервничала из-за ее дворовых компаний, и не зря, потому что только чудо удержало дочку от скользкой дорожки, на которую стали иные соседские дети, топтавшиеся теплыми вечерами во дворах-подворотнях, а зимой по подъездам их спального района. Жора тоже ругался, предрекал падчерице тюрьму-колонию-наркодиспансер, а еще иногда в недобрых шутках вспоминал Окружную дорогу, где «и деньги платят, и паспорт не спрашивают».

От этих слов у Женьки будто шерсть становилась дыбом, и она снова пыталась пореже пересекаться в общем пространстве с отчимом, которого мама побаивалась и возражать ему не смела.

Последние годы Женькина жизнь шла словно в трех параллельных коридорах – домашнем, рабочем и дворовом. Счастье еще, что работа нашлась неплохая. Закончив после обычной школы школу парикмахеров, а заодно и курс маникюра, Женька приглядывала и подыскивала себе место, как вдруг ей предложили должность администратора в небольшом салоне на три кресла и с уголком для маникюра-педикюра. Сначала речь шла о временной работе вместо женщины, сломавшей ногу, а затем девушка прижилась там и понравилась хозяйке заведения своей опрятностью, ответственностью, сообразительностью и умением налаживать контакт с клиентами и с персоналом.

Женька работала в парикмахерской в режиме «3 на 3» – то есть три дня были загружены работой с восьми утра до восьми вечера, а потом ее сменяла напарница, и девушка получала передышку в три дня, которые заполняла по своему усмотрению. Иногда ее приглашали домой подстричь кого-то из знакомых и сделать укладку, возможно, покрасить… Бывало, вооружалась специальным чемоданчиком с инструментами и отправлялась делать кому-то маникюр на дому, но больше всего любила редкие приглашения на раннее утро – делать прическу взволнованной невесте. Эта работа приносила и деньги, и расширение девичьего кругозора. Ой, чего, было, не наслушаешься от невесты и ее подружек в последние часы перед тем, как придут жених с друзьями предлагать за нее «выкуп» и вскоре занесет она свою ножку над рушником!

Довольные клиентки передавали Женькин телефон друг другу, и девушка всегда имела свой небольшой приработок. Правда, в парикмахерской у нее не со всеми сложились идеальные отношения, но она и не надеялась, что такое вообще бывает – за ее недолгий век идеального вокруг было мало.

Женька нашла через газету объявлений эту комнату, сходила на просмотр, договорилась с хозяйкой и решила съхать из дому, когда никого не будет. Вещи она упаковала заранее, а накануне пережила разборки с матерью. Поэтому, когда сегодня выставила к порогу две большие клетчатые сумки и оглянулась на отгороженный для нее еще отцом угол квадратной прихожей, осознала, что он опустел. Этот домик ее детства, похожий на маленькое купе без окна, словно упрекал своей пустотой. Разве что настенная полка с книгами и несколько рядов маленьких сувениров вдоль них остались на виду. Подаренные когда-то мягкие игрушки еще вчера пошли одна за другой в картонную коробку под кроватью, тоже молча упрекая и напоминая каждая свою историю. Только рыжий плюшевый мишка, неожиданный подарок от мамы на восемнадцатилетие, отправлялся с нею в новую взрослую жизнь, упакованный вместе с одеждой и косметикой.

Женька вздохнула, стиснула зубы, сдержала предательские слезы прощания с детством, каким бы оно ни было, взволнованная от неуверенности в будущем, от тревоги перед последствиями перемен, которые сама себе устроила, но жить, как раньше, уже нельзя было. А кроме того, у нее задерживались месячные и были причины нервничать еще и из-за этого.

На лестнице за дверью ждал Илья, который давно уж поглядывал на нее неравнодушным глазом, а после той вечерней грозы с поцелуями, видимо, решил, что из этого что-то получится. Женька же все еще не определилась, потому что парень этот был не совсем таким, как другие «на районе», хотя и росли все вместе. Пожалуй, только он один из всех был ребенком из приличной семьи, где родители не разводились, не «сидели», не пили, не дрались, его не обижали, а наоборот – относились по-человечески, платили за обучение и всячески поддерживали. Почти идеальная картинка! И почему такому парню не хватало именно ее, Женьки?!

Но вчерашнее предложение помочь с переездом было принято, Илья подхватил обе сумки, Женька повесила еще одну через плечо, заперла дверь, и они вошли в лифт.

– Не передумала? – спросил ее Илья.

– Нет.

– Не будешь жалеть?

– Жизнь покажет. Но все равно вряд ли вернусь. По крайней мере, жить. Буду ходить к маме. На блины, – улыбнулась она и тряхнула волосами.

Илья наклонился, уперся лбом в ее макушку и замер. Мог бы – обнял ее, маленькую… Так захотелось вдруг защитить ее от всяких невзгод… Но руки его были заняты сумками, и он сделал, что сделал, прошептав при этом:

– Не переживай. Все разрулится. Я что-нибудь придумаю.

– Ой! – сердито тряхнула головой Женька. – Еще ты мне начни! Придумает он! Не трогай меня сегодня! И без тебя…

– Не трогаю, – вздохнул Илья.

У подъезда стояло такси. Парень двинулся к нему.

– Ты бы еще контейнер заказал! – прошипела от неожиданности Женька, но не стала ругать его на глазах у любопытных бабушек и молодых мамаш с детьми, которые топтались неподалеку, а уверенным шагом направилась к машине.

– Садись, не бурчи уж, не на скутере же тебя перевозить? – Илья забросил сумки в багажник и открыл перед девушкой дверь.

Скутер с недавних пор у него действительно был, правда, не очень годился для грузовых перевозок.

Первое, что сказала хозяйка, пожилая и одинокая Ольга Яковлевна, прозвучало так:

– Только никаких парней! – Она загородила собою проход, увидев за спиной квартирантки высокого юношу с двумя сумками в руках. – Мы же договаривались?! Никаких парней! Сын позволил мне сдавать комнату, но никакого борделя здесь не допустит, хоть и живет отдельно.

– Да-да, Ольга Яковлевна! Это Илья, мой двоюродный брат, он просто помог мне перевезти вещи, не переживайте. Мы поставим в комнату и пойдем.

– Поставь в коридоре, мы сами разберемся! – сказала хозяйка Илье, указывая худой рукой на пол у стены.

Илья переступил порог, поставил сумки и сделал шаг назад.

– Жень, я подожду на улице!

– Ага, я скоро, – махнула ему Женька и потащила одну сумку в конец коридора, в комнату, где собиралась начинать самостоятельную жизнь.

– Не обижайся, – примирительно сказала хозяйка, – но у меня был прецедент, едва избавилась от того борделя. Такие здесь кавалеры ходили, что я боялась из своей комнаты нос высунуть! Вызывала сына, чтобы разобрался с ними…

– Понимаю, – сказала Женька, толкая дверь.

– Вот ключ. Твоя территория закрывается. Чтобы не думала, что я буду шарить в твоих вещах или просто совать свой нос. – Она протянула на исчерченной линиями жизни старческой ладони небольшой желтенький ключик.

– Было бы в чем тут шарить! – хмыкнула Женька, но оценила подход хозяйки к вопросу приватности.

– Ну, обживайся. С питанием решай сама, я почти не готовлю, старая уже, есть не хочется, перебиваюсь тем-сем. Ты молодая, тебе силы нужны. Но я тебе сдала комнату – и на этом мои услуги заканчиваются. Поняла?

– Конечно! Я и не собиралась у вас столоваться, не волнуйтесь!

– Ну и хорошо, – вздохнула старушка и побрела в свою комнату.

– Ольга Яковлевна! А ключи от входной двери? – вскрикнула ей вслед Женька.

– И чего так кричать? Я не глухая! – оглянулась она. – Вон, в дверях торчат, вынь, и будут твои.

– У меня есть идея! – улыбнулся Женьке Илья, когда та вышла из подъезда.

– Ну? – не слишком весело отреагировала девушка.

– Поехали кататься на кораблике? Посмотри, какая погода! Типа, откроем сезон. Отпразднуем начало твоей самостоятельной жизни, – заглянул он в глаза Женьке.

– На кораблике? – на мгновение заколебалась она и посмотрела в небо, а затем в ту сторону, где за старыми домами, за промзоной и за домами новыми был Днепр, она это и знала, и чувствовала нутром.

– Угу. Дождя сегодня не будет. А если и будет – то тоже ничего, – двусмысленно улыбнулся Илья.

– Нет. Не поеду! – твердо сказала Женька, и даже сама удивилась, почему отказалась, ведь прогулка по Днепру была бы настоящим праздником. Но Илья… Не хотела она привязываться к этому парню общими воспоминаниями об удовольствии «на двоих», не была еще уверена в себе, боялась, что чем больше воспоминаний о совместном хорошем, тем труднее будет «рубить канаты».

– Почему? – удивился парень.

– Без «почему». Просто так. Не могу. Не хочу. Тебя не касается!

– Ну, пойдем где-то пива выпьем? Или кофе? Угощаю пирожными! – улыбнулся Илья.

– Кофе? С пирожными? – на мгновение задумалась Женька, и что-то неуловимое мелькнуло в ее глазах. – Да! Кофе! Но без тебя. Извини, я совсем забыла, мне надо крутонутися в одно место. По делу. Извини. Спасибо, что помог!

Женька поднялась на цыпочки и чмокнула Илью в щеку – как делали на прощание все в той дворовой компании, которая была для них общей.

Илья вздохнул и развел руками.

– Пообещай, что в другой раз…

– Ага! И кораблик, и кофе, и пирожные, да-да, и все капризы! – уже удаляясь от него упругой походкой, кивала и махала рукой девушка.