Текст книги "Бытовая химия"

Автор книги: Мил Миллингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Обходить что?

– Ну, не видеть явную тупость, как ты на глазах терял клетки мозга, когда она появлялась поблизости, как ты пялился на ее сиськи…

– Я вообще люблю пялиться на сиськи, я пялюсь и на твои сиськи тоже, причем все время.

– Да уж, да уж, – она держала в руках зажигалку и с отсутствующим видом щелкала ею, – но потому что это всего лишь сиськи и они в пределах твоего поля зрения. Ты смотришь на мои сиськи так, как некоторые смотрят футбольные матчи между двумя командами, ни одну из которых они не поддерживают. А за сиськи Фионы ты бы купил билеты на все матчи сезона и майку фаната.

– Ты правда так думаешь? – сказал я, ощущая освобождение.

– Неважно… Это не мое дело, но я рада, что ты прошел через это. Ты даже не мог смотреть на нее к концу этой встречи, видишь, я все замечаю.

– Ну, это вряд ли.

– Тебе явно лучше быть с Сарой, знаешь. Сколько вы уже вместе?

– Пять или шесть лет.

– Вот видишь. У тебя есть хорошенькая женщина, причем шотландка, а такую драгоценность не заслуживает ни один англичанин, и вы счастливы вместе. Ты устроился лучше, чем многие другие.

Фиона, Джорджи и Пол оставили Хью одного в офисе, где он мог предаться хандре, плача над своей книгой и смертностью, и направлялись к тому месту, где стояли Эми и я.

– Если ты собираешься рисковать тем, что имеешь, хотя бы убедись, что ты выбираешь достойный объект. По крайней мере, стоит выбрать того, чья задница не видна из космоса, – о, привет, Фиона!

Фиона проигнорировала Эми с выражением превосходства и неуязвимости на лице. Она ничего никому не сказала, а просто уставилась на меня с улыбкой.

– Ты готова, птичка? – обратился Пол к Эми.

– Конечно, – ответила она.

Я посмотрел на нее, обрадовавшись представившемуся поводу не смотреть на Фиону.

– Пол и я идем вместе обедать, Том. У меня заказан столик в том боснийской ресторанчике, там точно не окажется свободного места в это время суток. Прости, я не знала, что ты придешь. Но мы можем пойти куда-нибудь еще, можно сделать и так, да, Пол?

– Хм, да, конечно, легко.

– Нет, – настоял я, – ничего страшного.

– Почему бы вам с Джорджи не пойти куда-нибудь вместе?

Фиона закашлялась. Я не посмотрел на нее. Что еще более удивительно, я не прибил ее огнетушителем.

– Мы поговорим о делах, – продолжила Эми, – а вы двое можете отпраздновать проделанную работу за обедом. Вы оба это заслужили.

– Да, хорошая мысль, – сказал Пол.

– И я уверена, что Пол заплатит по счету в качестве благодарности.

Казалось, Пол внезапно испытал сердечный приступ, но умудрился тихо вымолвить «да» в знак согласия и направить на Джорджи говорящий взгляд: «Ради бога, Джордж, пожалуйста, пожалуйста, боже ты мой, отведи Тома на скамейку в парке, пусть он обойдется сервелатом и банкой фанты».

– Конечно, – кивнула Джорджи, – что скажешь, Том? – Думаю, она решила делать вид, что ничего не произошло, такова была ее стратегия обращения с Фионой – не показывать виду ни в коем случае.

– Ну… да. Почему бы и нет? – ответил я.

– Тогда я оставлю вас на время обеда, – сказала Фиона. – Мне нужно закончить пару дел.

– А ты не…? – начал Пол, но Эми внезапно его перебила:

– Ты настоящий боец, Фио. Я почти чувствую себя виноватой. Ладно, тогда мы пойдем обжираться.

Фиона стояла и смотрела на меня, пока мы постепенно не исчезли из вида.

Было отлично, что у нас появилось свободное время, но я уверен, что для Пола было большим облегчением, что мы отказались от посещения ресторанов и предпочли сэндвичи из супермаркета «Маркс amp; Спенсер» на траве у Трона Артура. Джорджи сама предложила это место, сказав, что – как она слышала – вид Эдинбурга с холма был просто великолепен. У нее и впрямь был особый интерес к видам. Меня они никоим образом не заботили, но ход моих мыслей был таков: если хочется увидеть ситуацию в действии, то лучше сидеть на краю вулкана. Так что мы доехали на такси до подножья, а затем поднялись наверх, вокруг за сотни метров не было ни души, а на Джорджи были шляпа и солнцезащитные очки, так что мы спрятались на самом видном месте Эдинбурга. Конечно, я чуть концы не отдал, мать вашу, пока поднимался на этот чертов холм, но, оказавшись там, я справился с одышкой за десять-пятнадцать минут.

– Знаешь, – сказал я, – ты сделала все правильно.

– Ты уверен?

– Определенно. Ты можешь победить Фиону одним взглядом. Она не посмеет тебя обидеть, ты же Джорджина-мать твою-Най.

– А какого уровня знаменитости удостаиваются присказки «мать твою»? – рассмеялась она.

– Значительного, мать твою, – ответил я, – никто не может тронуть твой звездный тмезис-статус.

– Какой статус?

– Тмезис это когда сложное слово разделяется другим словом.

– Тмезис?

– Тмезис.

– Ты сказал это, просто чтобы показаться умным?

– Разве у меня это не получилось?

– Получилось.

– Фу, слава богу Потому что я не уверен, что это все-таки именно тмезис, когда говорят Джорджина, мать твою, Най. Я думал, ты меня поймаешь на этом.

– На то есть все основания… – Она вытащила ломтик огурца из сэндвича, отправила его в рот и снова стала серьезной.

– Но Фиона может рассказать остальным. Даже если она боится меня и моего страшного тмезиса, она может распустить слух, который дойдет до какого-нибудь репортера.

– Нет. Фиона не станет. Она слишком ассоциирует себя со своей работой: она считает ее главным критерием отличия себя от других людей и вселенной. Распускать информацию, с ее точки зрения, – это непрофессионализм, так что даже если произойдет хоть крохотная утечка информации и люди будут думать, что она как глава отдела паблисити допустила этот промах, она этого не вынесет.

– Тогда она должна притворяться, что ничего не видела?

– О нет. Уверен, что она будет использовать эту информацию, чтобы помучить меня, в качестве палки, которой можно меня потыкать. Фиона всегда делает так, чтобы я знал, что она знает то, что знать ей, на мой взгляд, совсем не надо, но она никому ничего не скажет.

– Понятно… Слава богу. Нам нужно быть осторожнее.

– Ты говоришь это, а в следующую минуту уже щупаешь меня под столом на официальной встрече по обсуждению продаж.

Джорджи улыбнулась своей звездной улыбкой.

– Знаю, знаю. Но я не могла остановиться. Знаешь, как это бывает… сам факт того, что нечто явно несет опасность и совсем не к месту, только подхлестывает события, и противостоять желанию невозможно.

Я начал думать об этом, но быстро переключился на сэндвич. Интересно, кто первым придумал резать сэндвичи по диагонали? Думаю, когда впервые представили эти треугольные кусочки на суд потрясенному миру, они считались сногсшибательными, шокирующими, подрывающими традиции. Наверное, во всех газетах были яростные передовицы, а когда в столовую вносили скандальное блюдо, мужьям приходилось уводить жен в полуобморочном состоянии, пробираясь сквозь хаос, шум и гам. Сегодня, конечно, это знак самой изысканности: треугольные сэндвичи стали совершеннейшей обыденностью. Так же как и брюки, которые появились в респектабельном обществе в качестве возмутительной моды, отсылающей к одеждам французских крестьян-революционеров, уже давно стали нормой. Готов поспорить, что треугольные сэндвичи были когда-то вне закона.

В общем, думаю, все эти мысли в достаточной мере отвлекли меня от того, что говорила Джорджи.

– Так ты свободна в течение дня? – спросил я.

– Дня… и ночи, – ответила она.

– Всей ночи?

– Да. Ты можешь сбежать?

– Сбежать куда?

– Не знаю куда, я просто имею в виду…

– А, понятно. Сбежать от… – я не сказал «Сары». Нодаже молчаливое признание ее существования овеяло нас грустью. Не то чтобы я хотел, чтобы ее вообще не существовало, чтобы ее не было, определенно нет, я же люблю ее. Просто мне было… ну… больно.

Как жестока невидимая поступь Судьбы, как бессердечен Случай, что заставляет нас проходить через эти испытания! Мы живые люди. Мне было больно от испытываемого чувства вины и горечи иначе, чем другому мужчине, глубже и более основательно. Мой разум изнывал, а душа плакала. Я и Джордж, вдвоем, наши чувства – огонь, чье пламя однажды грело и обжигало нас, самые прекрасные эмоции сложным образом сплетались с самыми уродливыми. Мое горло пересохло от головокружительной тоски, я потянулся и поцеловал Джорджи в губы. Она ответила без тени сомнения, и, прильнув друг к другу ртами, мы обнялись и легли на грубую землю. Где-то в вышине небо смотрело на наши радостные и одновременно трагические объятия, спрятав нас на секунду от беспощадных богов.

– Вот дерьмо, – кричал я Саре, прижимая телефонную трубку к одному уху и затыкая пальцем другое, чтобы слышать ее поверх шума машин. – Наверное, мне нечего ныть, Эми никогда не пропускала никаких деталей до этого. Но она пропустила эту, и теперь мне просто необходимо поставить инициалы на исправленных контрактах, потому что агент Джорджины Най не в себе.

– Ну да, конечно, – ответила она, – нужно с этим разобраться. Но помни, что ты мне обещал тот ковер.

– Я вернусь завтра днем.

– Хорошо.

– Прости.

– Ничего страшного, тебя не будет всего сутки.

– Да, но мне не нравится, что я не смог тебя предупредить. Просто мы поняли это только сегодня на встрече.

– Ох, не напрягайся, Том. Ты уезжаешь в Лондон всего на одну ночь, я справлюсь. Черт возьми, я найду тот старый пылесос, возьму в прокате пару фильмов Джона Кузака и проведу жаркий вечерок.

– Конечно, так и сделай.

– Я вообще-то шучу.

– Я знаю… но просто говорю: даже если бы ты не шутила, я бы ничего не имел против. Если я так вот уезжаю на сутки…

– Том? Приди в себя… Ты что, выпил пива за обедом, а? Я знаю, как странно оно на тебя действует. – Она засмеялась.

Господи, каким я был ублюдком.

– Хорошо, хорошо, увидимся завтра, – сказал я.

– Хорошо.

– Люблю тебя.

– Ну, конечно же, боже мой.

Я повесил трубку. Я устроил спектакль из такой простой вещи, как фраза «Я люблю тебя», потому что если бы просто сказал ее, то сгорел от стыда, зная, что Джорджи идет рядом и может услышать мои слова. Нe то чтобы я стеснялся, что она услышит, как я говорю своей девушке о любви в качестве части сценарного плана моей неверности. Наоборот, это совершенно понятно. Хотя когда наблюдают, как ты совершаешь выверенное предательство, все равно становится стыдно, даже если наблюдающий с тобой заодно. Странно, я почувствовал себя пренеприятнейшим образом, потому что мне казалось жестоким говорить Саре, что я люблю ее, когда Джорджи была в двух шагах. Я боялся, что Джорджи может быть больно, если она услышит, как я говорю это Саре. Вот так все сложно. Кое-кто мог бы подумать, что такие заморочки доказывают, что они интересные люди с незаурядной жизнью и будут лелеять этот факт. Но не я. Я всего лишь желал, чтобы все было проще и мне не нужно было бы носить на себе проклятие судьбы – интересную и волнующую историю. Посмотрите на людей, что проходят мимо, как им повезло. Если бы они только знали агонию, которой расплачиваешься за то, что ты такой интересный, они бы поблагодарили звезды за то, что они обыкновенные люди со скучнейшими жизнями. Но, конечно, они и понятия не имели ни о чем. Они не имели представления, кто идет мимо них в этот момент.

Несмотря на то, что я сказал Саре, мы, конечно, были не в Лондоне. Мы были в Батгейте. Батгейт в двадцати милях от Эдинбурга. Вполне возможно, Джорджи и я были единственными людьми за всю историю Британских островов, которые решили провести там ночь неукротимой страсти. Но все логично: полчаса на поезде, а ходят они регулярно. Конечно, вы следуете зову сердца, но все же нужно соизмерять желаемое с действительным.

Мы недолго искали место для ночлега. Я заказал номер на двоих, пока Джорджи пряталась от ненужных глаз. Как только у меня оказался ключ, мы сразу тайком пробрались в комнату (сделав несколько перебежек, проверяя глазами каждый участок, словно шпионы, проникающие в здание). Мы поднялись на второй этаж и влетели в номер, смеясь от напряжения, хлопком закрыли дверь и жадно занялись бурным сексом. После этого приготовили две чашки чая. Благо все для чая было уже в номере, причем совершенно бесплатно.

Джорджи сидела рядом со мной на кровати и, размышляя, дула на чай. Я мечтательно уставился в телевизор. Он был выключен, с прикрепленной сверху антенной, с помощью которой невозможно поймать ни единого канала без помех. Поэтому никто из смертных не может устоять перед соблазном и включает, щелкая кнопками с бесконечной надеждой на чудо. Каким-то образом мои трусы обмотались вокруг антенны. Но еще интереснее было то, что складки трусов на антенне были практически совершенной копией головы Ричарда Никсона в профиль.

– Чем займемся вечером? – спросила Джордж.

Я посмотрел на нее так, как это сделал бы Кэри Грант, по моим понятиям, если бы его спросили об этом в подобной ситуации.

– Не надо на меня косо смотреть, – сказала она, смеясь. – Думаю, в этом можно не сомневаться. Я имею в виду: а чем еще мы займемся?

– А чем бы ты хотела заняться? – спросил я, втайне надеясь, что в ответе будет упоминаться униформа медсестры со всеми резиновыми причиндалами.

– Хмм. Я бы хотела пойти в паб. Выпить в пабе и съесть кебаб по дороге обратно.

– Понятно… – я взвесил это неожиданно экзотичное предложение. – Разве это не рискованно? Вдруг нас увидят вместе в таком публичном месте? Может, лучше остаться здесь и втирать фрукты друг в друга?

– Втирать фрукты друг в друга?

– Ну или что угодно.

– Понимаю. Но мне кажется, нам это удастся. Мы же не будем делать ничего на людях, что может… сам понимаешь. Так что будет не так рискованно. А я спрячу волосы под шляпой, обычно этого вполне достаточно, чтобы меня никто не узнал. Более того, если кто-нибудь спросит, я могу ответить, что просто выгляжу как Джорджина Най, сказав: «Я знаю, люди всегда принимают меня за нее». Я так делаю иногда.

– Да… – кивнул я. Будет очень забавно. Почти как шпионы в оккупированной Франции: притворяться кем-то другим и иметь историю для прикрытия. – Я мог бы сказать, что ты проститутка и как раз используешь ваше сходство в своей работе, знаешь. Мужчины покупают тебя, чтобы они могли представлять себе, что занимаются сексом с Джорджиной Най.

– Нет уж, лучше остановиться на том, что я просто на нее похожа.

– Уговорила.

– Так мы сегодня будем нормальными людьми, да? Выскочим за пивасом, а потом кебабчик, так, дружок?

– О да, не имею ничаво против, куропаточка моя.

– Вот это жуть, твой шотландский акцент просто безумен.

– А тебе-то откуда знать? Ты живешь в Чизвике, черт возьми!

Джорджи засмеялась, потянулась ко мне и укусила за ухо.

– Ой!

Я поставил чашку чая на стол и принялся за месть, покусывая ее в разных местах.

Знаете, может быть, все и получится как нельзя лучше. Быть с Джорджи так чудесно и естественно. Что касается Сары, она знать ничего о нас не знала, к тому же вряд ли они где-нибудь столкнутся. Я могу продолжать жить с Сарой, как и раньше, для меня это важно, потому что я любил ее и не хотел разрушать наши с ней отношения. С Джорджи я бы проводил три ночи в неделю. Все были бы счастливы. К тому же люди только так и поступают, разве нет? Вот расхожая история из книг: мужчина умер, и только после его смерти стало известно, что у него было две семьи в разных частях страны, причем в течение тридцати лет. У меня же ситуация намного проще: мне не нужно прятать Сару от Джорджи, к тому же не нужно ездить такую даль. Господи, сложно себе представить, что что-то может не сложиться в такой ситуации. Почему же я так истязал себя до этого? Если жить по обстоятельствам, все уладится само собой.

* * *

– Можно мне?… – я уже дошел до стадии, когда приходится махать деньгами перед носом проходящего мимо бармена (причем идущего к соседнему столику), но даже это слабо действовало. Бармены поступают так сознательно. Если они видят, что вы с женщиной, они сознательно проходят мимо, предпочитая любой другой столик вашему, чтобы вы выглядели уродом-неудачником. Извращенный способ борьбы за власть. Готов поспорить, что те, кто выбирают работу бармена, любят мучить животных. А женщины не будут вас уважать, если вы не в состоянии заказать напиток у барной стойки. Ну, конечно, некоторые из них делают вид, что это не важно, или даже переводят все в шутку, но глубоко внутри их чувства все равно меняются. Если бы я не заказал пару пива в течение ближайших полутора минут, Джорджи отправилась бы на поиски сексуального удовлетворения куда-нибудь еще, так что было глупо действовать иначе.

– Простите! Как думаете, могу я сделать заказ, пожалуйста?

Кричать на бармена – рискованная затея. Есть шанс, что он ответно не будет обслуживать вас с еще большим рвением, чтобы подчеркнуть свое место в иерархии. И не ждите никакой поддержки от других посетителей, ситуация выглядит совсем наоборот: они будут зыркать на вас и негодовать, надеясь, что бармен заметит их солидарность и выделит среди прочих клиентов. Им наплевать на справедливость, все дело в политике. Если кричать на бармена – дело опасное, то кричать в шотландском баре с английским акцентом – просто безрассудство. Наверное, очевидность этого и сыграла решающую роль в моем случае. Бармен уставился на меня и, заключив, что я, должно быть, просто лунатик, решил не тратить свои изощренные приемы пыток на какого-то сумасшедшего и обслужил меня.

Я по-щегольски развязно подошел к столу с двумя бутылками светлого пива, словно доисторический охотник, возвращающийся к своей женщине со шкурой лося на плечах.

– Спасибо, – сказала Джорджи.

Я слегка улыбнулся в ответ.

Она прикурила сигарету и указала мне на пачку. Я взял одну, и она поднесла мне зажигалку, позволив мне взять ее руки в свои, а мы знаем, насколько вовлеченными оказываются обе стороны при таком действии. Ощущение было замечательным. В пабе с Джорджиной Най и сигаретой. Разве бывает жизнь прекраснее?

– А что ты теперь собираешься делать? – спросил я.

– Волнуешься, что снова начну тебя щупать под столом?

– Нет, то есть это было бы вовсе не плохо, кстати, даже великолепно, но я имел в виду, что ты собираешься делать по работе? Теперь-то книга закончена.

– А, понятно. Ну, всегда есть «Устье», ясное дело, но, говоря уже о долгосрочных планах, я бы мечтала попасть на американский рынок.

– Почему?

– Ну? Потому что он большой.

– Но не такой большой, как Китай.

– Кто хочет быть знаменитым в Китае?

– Интересно. – Я кивнул, изображая научный интерес.

– Что?

– Дело ведь не только в цифрах. Китай – это треть мира, но неважно, что ты знаменита там, потому что это «не та треть».

– Да… Америка – это сказка, верно? Подростком я грезила о Голливуде, думаю, каждый о нем мечтал.

– Я мечтал о Мадонне.

– Ха… а сейчас ты о чем мечтаешь?

– О Мадонне.

– О, как ты вырос!

– Ну, мы сейчас занимаемся совершенно разными вещами. Странно, оба мы выросли и изменились: она стала слишком услужливой.

– В этот момент я подался вперед, задев пепельницу, потому что кто-то толкнул меня в спину. Я повернулся, сердито зыркая. За мной стоял мужчина с головой, напоминающей каштановый орех, – твердой, потрепанной и неправильной формы. Его ярко-голубые глаза с трудом фокусировались, и выглядел он как полный идиот, но он явно смотрел прямо на меня. Я не знаю почему. Возможно, ему не понравился мой акцент, или мое поведение, или то, что я был с красивой женщиной: идиотам определенно не требуются разумные причины для того, чтобы выделить вас. В любом случае, я отбросил свою злобу, быстро отвел от него взгляд и посмотрел на часы над стойкой бара, притворяясь, что сверяю время со своими наручными часами, постепенно меняя выражения лица: раздраженный, задумчивый, раздосадованный и наконец-то смирившийся.

– Ну, похоже, вы и Мадонна вполне счастливая пара, – сказала Джордж, когда я повернулся к ней, – а меня ждет серьезная битва в Америке. Мы ездили туда, чтобы прозондировать ситуацию и достать мне хоть крохотную роль, и обстановка там брутальная.

– Да, я…

– Как ты меня только что назвал? – сказал человек с головой из каштана, и рот его напрягся от злобы. Он с грохотом поставил свой стакан на наш столик, и его морда тут же оказалась на расстоянии нескольких миллиметров от моего лица.

Я отпрянул на стуле, чтобы уйти из опасной зоны и смотреть на него, не скашивая глаз.

– Простите? – сказал я.

– О, простите, – передразнил он издевательским женоподобным голосом и скривил губы. – Простите, – повторил он, на этот раз обращаясь к своим дружкам, которые стали чуть позади него. Они все засмеялись, раззявив рты: у них на всех было ровно столько зубов, сколько потребовалось бы коварному дантисту для комплектации одного рта. Человек-каштан повернулся ко мне, его дружки предпочитали стоять чуть поодаль и наблюдать, одним своим существованием понижая коллективный коэффициент интеллекта Шотландии.

– Я сказал… Как ты меня только что назвал?

– Я никак вас не называл, – сказал я. – Я вообще вас не упоминал.

Тип недоверчиво наклонил голову. Он не мог поверить в то, что только что услышал, и торопился предоставить мне любой шанс, чтобы избавиться от сложившегося недопонимания.

– Ты что, считаешь, что я вру?

Не знаю, зачем они это делают? Кому от этого хорошо? Мне? Ему? Зрителям? Никто ведь не верит, что к нему проявили неуважение, почему бы просто не сказать: «Я решил с тобой подраться. Я понимаю, что ты этого не очень хочешь, но меня это мало интересует: я не собираюсь отказываться от своего желания». Нет, они всегда должны пройти через этот идиотский ритуал. Причем ни разу не предпринималось ни единой попытки испробовать новую стратегию: «Ты что, сомневаешься в моей способности произносить гласные звуки?», нет – всегда все заканчивается фразочкой: «Ты что, считаешь, что я вру?» Мое критическое отношение к его банальному представлению не заставило себя ждать, и я инстинктивно закатил глаза, улыбнулся и издал тихий вздох.

«Такой ответ снял напряжение, его мышцы расслабились, он издал мягкий жизнерадостный смешок, а потом уселся с нами за стол, чтобы вместе выпить, С годами он стал одним из моих самых настоящих и верных друзей».

Как было бы здорово, если бы в жизненно важные моменты можно было бы все остановить, пойти домой и изложить на бумаге, что было дальше. В реальности он врезал мне по шее.

К счастью, ему немного мешали окружающие, и ему пришлось чуть согнуться, да и угол был выбран неправильно, так что удар оказался намного слабее, чем он надеялся. Несмотря на это, я издал хлюпающий звук, схватился за горло и парадоксальным образом подумал: «Ну, все могло бы быть намного хуже».

– Эй! – прикрикнула Джорджи через стол на Каштана. – Оставь его в покое! – Она начала вставать.

– Держись подальше, курочка, это касается только меня и твоего парня.

Остальные люди в пабе притихли и наблюдали. Из-за их странного молчания оклик прозвучал намного громче:

– Эй! Прекратите прямо сейчас! – приказал бармен. Фу: кавалерия подоспела. – Вы двое, решите проблему за дверью.

Значит, не кавалерия: просто кто-то, кто хотел, чтобы меня пришибли чуть левее.

– Давай, – Каштан напирал на меня. – Ты и я. Давай-ка решим все дела на улице… или ты просто педик трусливый?

По сути, я должен был сказать:

«Я останусь на этом самом месте и вызову полицию. Потому что ты просто придурок недоделанный со съехавшими набок мозгами и низкой самооценкой, мне плевать, что думаешь ты или кто-либо в этом пабе. Более того, глупо думать, что мужчины-геи трусливее, а то, что вы оперируете такими понятиями, доказывает лишь то, что вы тупой и недоделанный, возможно, вы говорите так всего лишь, чтобы скрыть свою собственную латентную гомосексуальность, за которую вы себя бичуете, элементарное психологическое замещение».

Но тут была Джордж, поэтому я ответил:

– Пошли, мать твою.

Мой ход мыслей был таков: «Я не могу допустить, чтобы Джорджи распознала мой испуг. Нет, для меня и наших отношений будет всяко лучше, если она увидит, как этот вышибала изобьет меня до смерти».

Джорджи даже крикнула: «Том, не надо…», но я отмахнулся от ее протестов. Это дело чести: вечная мужская тема. Этот гад затеял возню, и пусть он узнает, мать его, что я не какой-то хлюпик, я вполне способен свернуться калачиком и подыхать, пока он систематически ломает мне одну кость за другой и разрывает внутренние органы. Я уверенно встал из-за стола, и оказалось, что он на голову ниже меня ростом. Но я не буду говорить, что в этом-то и была его беда, иначе я тоже впаду в глупый штамп. Но все-таки, наверное, так оно и было, правильно? Я почувствовал долю удовлетворения, понимая, насколько очевидно было происхождение его дурного характера, но знаете… даже странно, как быстро проходит самоудовлетворение, когда вы знаете, что вас вот-вот отпинает кроха-гомосексуалист.

Каштан направлялся с дружками к двери, я следовал за ними. Другие люди в пабе разделились, приняв разные стороны. Я двигался нагло: глаза сощурены, губы сжаты, сосредоточенность на лице. Мне хватало смелости надеяться, что я не зареву до того, как выйду на улицу. Если бы я смог дожить до самой драки и меня бы уложили, тогда я был бы и так в такой заднице, что никто и не заметит мои слезы, так что все будет в порядке.

Вы, наверное, догадались, что мысль о том, что я могу победить, мне даже в голову не приходила. Каштан был ниже меня и не такой уж плотный. Но проблема в том, что я беспомощен. Когда я сжимаю кулак, мне приходится напоминать самому себе, что большой палец нужно убрать внутрь: вот какой я драчун. Если я собираюсь кого-то ударить, то – уверен на сто процентов – обязательно промахнусь, да еще и ботинок мой слетит. Если человек в гневе поворачивает руку, локоть, голову или колено, он обязательно заедет мне по носу.

Но даже моя похоронная уверенность в собственном уничтожении дела не меняла, потому что я не мог допустить, чтобы Джорджи поняла, что я трус. Вот почему я стоял снаружи паба в Батгейте перед мордой тупицы, который так радовался каждой заглянувшей ему в голову мысли, что делал из нее татуировку на плече.

Между нами была пара метров. Толпа наблюдала за нами, а два приятеля Каштана рычали сзади: – Гверррн, задай-ка ему!!!

Мы угрожающе уставились друг на друга. Он чуть сдвинулся влево, словно собирался зайти с фланга, но я повторил его движение. Вот неплохо, все правильно сделал: стоит вспомнить это движение позже, когда меня привезут в больницу. Каштан потоптался еще чуть-чуть и начал наскакивать на меня. На самом деле он не нападал на меня, а всего лишь сделал пару шажков, изобразил атаку, чтобы проверить на вшивость. Я отреагировал уклоняясь, отпрыгнул назад, поднял вверх руки, чтобы отразить удары, и в то же время привел все мышцы тела в состояние полной готовности. Можно так сказать: звучит ничего. Вообще-то чтобы нарисовать картину происходящего, попробуйте представить описанную мною последовательность движений и добавьте ко всему этому пронзительный вопль: «И-и-ик!» Лица наблюдателей исказила легкая усмешка, а рот Каштана расплылся в издевательской маленькой улыбочке. Мне было необходимо вернуть психологическое превосходство, если я собирался оттянуть неизбежную взбучку еще ненадолго.

Я решил плюнуть на землю.

Это довольно серьезный шаг, верно? Плевок показывает, что вы физически крепкий малый и неутомимы. Атлеты плюются перед тем, как подойти к снаряду. Футболисты плюются после того, как пропустили гол. Каштан увидит, что его оппонент имеет привычку плеваться, определенно забеспокоится и не будет столь уверенным в своей затее. Так что, приковав к нему взгляд, я сплюнул в сторону, извергнув убедительный взрыв слюней. Но из-за страха губы мои стали словно резиновыми, а слюни – вязкими. Вместо того чтобы упасть на землю, как мужская пуля, возможно даже разрывая асфальт, липкий комок, хлюпнув, сорвался с губ, еле отлепился ото рта и опустился мне на куртку, дезориентированный гравитацией и собственной эластичностью. Я посмотрел на слюну, туда же уставились и все присутствующие. Мне оставалось только одно. Я напоказ стер ее краем ладони, точнее, размазал прямо по верхней части куртки.

– Да, – произнес я негромко, – верно думаете, я сам на себя харкнул. Я и есть Кайзер Соза.

По Каштану нельзя было сказать, что мое представление придало ему желания вмазать мне, но выглядел он глубоко пораженным. По крайней мере, оно заставило его остановиться, так что жест мой оказался вполне успешен. Может быть, я смогу выиграть еще время, напустив лужу. Вполне привлекательная идея, если учесть, что это и так могло легко произойти.

Именно тогда, как говорят в детских книжках, именно тогда раздался чудесный звук. Темень ночи была разрезана ревом полицейской машины, который был столь прекрасно близок, сирена была включена всего на мгновение, как объявление того, что они уже в пути. Я не видел машину, но звук шел из-за Каштана, что скоро подтвердилось: люди, стоящие вокруг нас, начали смотреть в ту сторону и что-то нашептывать. Толпа начала расползаться, Каштан пыхтел сквозь зубы, а я прошипел: «Черт», выдохнув это достаточно громко, чтобы представить всем свою раздраженность и расстройство. Язык тела Каштана быстро изменился: он сменил драчливую позу на расслабленную манеру «просто наблюдателя» и начал неспешным прогулочным шагом идти ко мне, уходя от приближающейся полиции. Я стоял на месте, спрятав руки в карманы, и делал вид, что не замечаю его, как поступают шпионы в кино, когда встречаются в парке. Он прошел мимо меня, не говоря ни слова. Но, проходя мимо, он все-таки воспользовался случаем вмазать мне по носу, причем довольно сильно.

Знаете, бывает, вы получаете увечье, но происходит это столь внезапно и неожиданно, что вы ничего не чувствуете? Так вот, на этот раз все оказалось по-другому. Потому что было очень, мать вашу, больно. «Эргх!» – просипел я, падая на колени и отбивая их. Будучи в полной уверенности, что голова моя расколота пополам, я прижал руки к лицу. Прошло несколько секунд, и изначальная боль от удара постепенно уходила, но за ней пришла другая боль, еще более неприятная. Она пульсировала, извивалась и металась под кожей лица, она обжигала меня жаром, потом становилась ледяной и снова горячей. Я стиснул лицо еще сильнее в надежде, что она уйдет. «Черт! Черт! Черт… Боже мой. Мать твою. Сволочь. Черт. Сволочь. Сволочь… Черт. Чертов… Сволочь. Черт-черт-черт-черт-черт…»

Я почувствовал руку на плече.

– Вы в порядке, сэр?

Я открыл один глаз и посмотрел на склонившегося надо мной полицейского.

– Да, я в порядке, спасибо, – ответил я.

Надо было сказать: «Нет, он ударил меня. Причем очень сильно. И безо всякой причины» – и указать на Каштана, который беззаботным прогулочным шагом удалялся по улице со своими дружками.