Текст книги "Меня зовут Сол"

Автор книги: Мик Китсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Они слушали хипповскую музыку из шестидесятых и танцевали в маленьком домике, а Дональд делал вид, что играет на невидимой гитаре.

Дональд просил ее выйти за него замуж, но она сказала, что слишком стара для этого и что ей нравится жить одной. Тогда он сказал, что о них сплетничают, но ей было все равно. Она любила этого человека, но не так, как Макса или Мэтта. Скорее как собачку, которую можно гладить.

Ингрид научилась печь хлеб, купила специальную печь, лепила горшки на гончарном колесе, расписывала их и обжигала. Они получались красивые и блестящие. Она слепила для Дональда статуэтку Селедки – черно-белую, с огромными ушами. Дональд растил для них овощи, и по воскресеньям они ели ростбиф со своими собственными овощами и позволяли Селедке обедать вместе с ними.

Ингрид была врачом и постоянно видела, как люди умирают. Она даже подписывала свидетельства о смерти. Когда умирала женщина, она всегда думала о матери. Она не знала даже, умерла ли мать или сбежала, или ее угнали в Россию.

Когда кто-то умирает, вся его жизненная энергия выходит из тела. Это похоже на невидимое облачко, которое поднимается над человеком. Я его видела, когда Роберт истекал кровью и дергался у меня на кровати. Из него вышло что-то нездешнее, поднялось вверх, и тогда он умер. Остался только окровавленный кусок мяса.

Ингрид сказала, что видела такое много раз. Что это душа, которая возвращается к своей матери. Душа – это такая штука, которая делает тебя живым и определяет твою личность. Ингрид сказала, что у всех живых существ есть душа, и даже у камней и земли. Все души рождаются у Богини, они вибрируют с разной частотой и светятся с разной силой. Количество света зависит от частоты вибрации. Из умирающего человека выходит как раз эта вибрация. Ее можно увидеть и почувствовать, но только тогда, когда она исчезает.

Некоторые души вибрируют так сильно, что они сияют, выходя из тела, а некоторые совсем слабо, и они похожи на слизняков. Роберт был из таких. Душа из него еле выползла.

А у некоторых людей такие яркие души, что они светятся и при жизни. Например, у Пеппы. Иногда по ночам, когда совсем темно, я чувствую идущий от нее свет.

Надеюсь, Богиня послала душу Роберта на хрен.

Несколько лет Ингрид была счастлива с Дональдом и Селедкой, а потом Селедка заболела и умерла, а у Дональда началась депрессия. Однажды он разливал чай на кухне у Ингрид и вдруг схватился за грудь, упал со стула и умер. Ингрид видела, как улетает его душа, пока пыталась снова запустить сердце.

Тогда депрессия началась уже у нее. Она много думала о детстве и о людях, которых знала. Она была уже слишком старая, чтобы работать врачом, и ушла на пенсию. Без Дональда и Селедки ей было одиноко, и она часто уезжала в лес, сидела под деревьями и думала о Богине. Она вспоминала свои хипповские времена, и Клауси, и Ганси. Она вспоминала, как искала маму в развалинах Берлина. Она вспоминала, как Макс ушел от нее, как Штази его арестовала и казнила. Она думала об иммунологии и обо всем, что научилась делать.

И тогда она решила поселиться в лесу. У нее было много денег в банке, она могла бы даже купить дом, но не хотела. Она хотела жить в лесу в шалаше, ловить зверьков для еды и сидеть у костра под звездами. Так она и поступила. Продала все, что у нее было, отдала машину соседям, одежду сдала в благотворительный магазин и купила взамен непромокаемое пальто, несколько шляп, сапоги и нож. Ушла в лес, разбила лагерь и стала в нем жить.

А потом встретила нас.

Глава тринадцатая

Лыжи

Мы с Пеппой поднялись наверх, к озерам, с удочкой, спиннингом и крючками. Ингрид очень устала и сказала, что у нее болит спина – она ногами ломала ветки, чтобы сделать из них сушилку, а для спины это неполезно.

Похолодало. Чем выше мы поднимались, тем гуще становился снег. По краю леса мы добрались до самого хребта и увидели цепочку озер в долине – белых, сверкающих.

Я сидела на вершине и разглядывала озера через подзорную трубу, которая увеличивала их в четыре раза каждые десять метров. Над озерами парил орел. Казалось, что он завис в воздухе. Перья с кончиками росли из крыльев, как пальцы из руки. В подзорную трубу я видела, как перья подрагивают на ветру.

Пеппа понеслась вниз по склону к первому озеру. Она то прыгала, то плюхалась на задницу и катилась. В черной куртке от «Хелли Хансен» она была похожа на императорского пингвина. Убегая, она как будто становилась все меньше и меньше, но в подзорную трубу я видела, что она ржет и кричит. Хорошо, что я убила Роберта. И жаль, что Мо не видит, как смеется Пеппа.

Я спустилась к ней. Озеро покрылось серым рыхлым льдом с большими белыми пузырями внутри. Пеппа расхаживала по льду, и я крикнула ей быть поосторожнее. Лед трещал и скрипел под ногами. Ходить можно было только по самому краю, и я велела Пеппе не заходить далеко. Мы медленно пошли вдоль берега. Иногда раздавался звук, как будто металлом били о металл, и из-под ног разбегались белые трещины. Для рыбалки такая погода не очень подходит, но мы все равно прошли до края озера. Пеппа набрала камней и пинала их по льду к середине озера. Оно было мелкое, и подо льдом, всего в нескольких дюймах, виднелось дно, покрытое серыми и коричневыми камнями.

Пеппа встала на колени и долго рассматривала камни сквозь лед. Потом села и заскользила вперед, отталкиваясь руками. Несколько раз повернулась. Потом ткнула рукой мне за спину и сказала:

– Там какой-то мужик.

Я развернулась. С другой стороны озера к нам шел человек на лыжах. Он шаркал, раскидывал снег во все стороны и направлялся прямо к нам. Я не знала, что делать, и немедленно запаниковала. Пеппа сидела на льду и щурилась на солнце.

Он подошел ближе, и я увидела, что он молодой, светловолосый, в лыжных очках, голубой куртке, белых ботинках и перчатках. Он тяжело дышал и скалился от усилий, изо рта вылетали облачка пара.

Я не знала, убегать ли нам или нет, но он уже почти поравнялся с нами и явно нас уже увидел. Ну так и какой смысл убегать? Он остановился, поднял очки на лоб, застонал и замотал головой.

– Круто было, – улыбнулся он. – Вы тут как?

Я ничего не ответила. Просто смотрела на него. Пеппа сидела на льду.

Он кивнул на озеро и расстегнул лыжи.

– Что, совсем замерзло? – Тут он увидел камень, к которому я прислонила удочку. – Думаешь, подходящая погода для рыбалки?

Он был англичанин и мажор. Он уже снял лыжи и теперь шел к озеру, продолжая разговаривать, как будто мы знакомы.

– Пришел сюда от самого Глентрула. Заколебался. А мне еще возвращаться, по всем этим камням и наверх лезть.

Пеппа встала и посмотрела на него. Вообще он был симпатичный. Волосы светлые, рыжеватые, пушистые. Глаза большие, а губы пухлые и розовые. Щеки тоже розовые, ресницы темные и длинные. Он вышел на лед, топнул – лед громко треснул, по озеру потянулась трещина.

– Вау! – Он отпрыгнул. – Круто!

Он топнул еще, и от края проделанной им дыры отскочил большой кусок льда. Показалась вода. Он пнул этот обломок к Пеппе и завопил:

– Хоккей!

Пеппа кинула его назад, он проскользил по льду и ткнулся парню в ногу, и он пнул его обратно. Пеппа заулыбалась. Ледышка скользила между ними, сверкая на солнце.

Я отошла к берегу. Они перекидывались куском льда, Пеппа смеялась и кричала, иногда промахиваясь. Этих двоих разделяло метров двадцать. Сначала парень снял очки и положил их на лед, потом стянул одну перчатку и положил ее в двух метрах от очков.

– Смотри, ворота! – крикнул он, и Пеппа заскользила к нему, пиная перед собой ледышку, как футболист. Потом она изо всех сил ударила по ледышке, которая полетела в ворота. Парень потянулся к ней, поскользнулся и упал на живот.

Лед треснул, из трещины полилась вода. Парень пытался встать. Пеппа, которая все еще скользила вперед, попала ногой в воду. Он смеялся, положив обе ладони на лед, и скреб по нему ногами. Пеппа тоже поскользнулась, упала и засмеялась:

– У меня вся задница мокрая!

Он уже сидел, вытянув ноги.

– И у меня. Я, кстати, Адам. – На него светило яркое солнце, и он мне улыбался. Пеппа встала и подошла к нему поближе. Не успела я ее остановить, как она решительным тоном заявила:

– Я Пеппа. А это моя сестра Сол. Ты англичанин?

Он вытянул руку, она вцепилась в нее и помогла ему встать.

– Да. А ты из Шотландии?

Пеппа отошла поближе ко мне.

– Ну да. У нас как бы каникулы.

Он тоже похлюпал к берегу.

– И у меня. Я с ребятами из университета остановился на другой стороне Глентрула. Нежарко тут у вас.

– Ага. А ты мажор? – спросила Пеппа.

Он нахмурился, но потом снова улыбнулся.

– Ну, не совсем. Я студент. И беговые лыжи люблю. И играть в хоккей на озере с хорошенькими девочками.

Пеппа уже наполовину спряталась за мной и выглядывала у меня из-за спины с улыбочкой. Он напялил очки обратно и посмотрел на меня.

– Правда, она похожа на огонек?

Я ничего не ответила. Я толком не поняла даже, что он имел в виду. У него на лбу были золотые веснушки, а на подбородке росли рыжие волосы – он не побрился. А еще он был широкий, широкоплечий, а руки у него были большие, с длинными тонкими пальцами. Пеппа выскочила вперед и спросила:

– А у тебя девушка есть?

Он засмеялся, вытряхивая воду из перчатки, посмотрел мне в глаза и покачал головой, как будто говоря: «Ох уж эти дети». Пеппа уже стояла прямо перед ним.

– Есть? Она красивая?

Он сгреб ее и стал щекотать. Она завизжала, и он перевернул ее вниз головой. Я просто стояла. Даже когда он ее схватил. Она кричала и смеялась, и тогда он поставил ее на землю, и она прыгнула на него, ткнула его пальцем в грудь и спросила:

– Девушка есть?

– Да.

– Красивая?

– Не такая, как ты.

– А как ее зовут?

– Гермиона.

Пеппа засмеялась и запрыгала.

– Это как в «Гарри Поттере»?

– Ну да.

– А она ведьма?

– Да.

– Врешь!

Он вернулся к лыжам и стал их надевать. Пеппа снова подбежала к нему:

– Ты читал «Похищенного» Роберта Стивенсона?

Он остановился, подумал секунду и сказал:

– Да. Дэви и Алан.

– Ну да. Это я и Сол, – пояснила Пеппа.

– И кто из вас Дэви?

– Я, – ответила Пеппа.

Тогда он заулыбался мне:

– Значит, с Сол нужно поосторожнее? Она умеет драться на мечах?

– Нет, но у нее есть нож, и она хорошо стреляет, и ловит кроликов, и однажды поймала щуку, и умеет строить шалаши и разводить огонь. Мы преступницы. Ты можешь стать парнем Сол. Она уже женщина, у нее месячные начались.

Вот тогда я заговорила. Точнее, заорала. Мне стало жарко, и сердце у меня колотилось, а Пеппа прыгала вокруг и ржала. Адам улыбался и крутил головой. Он посмотрел на меня мягким взглядом и сказал:

– У меня тоже есть сестренка. С ума с ними сойдешь.

Я все еще злилась и ответила просто:

– Ага.

– Снежки! – заорала Пеппа и кинула снежком Адаму в плечо. Он засмеялся, надел очки и поехал прочь.

– Пока, Пеппа! – крикнул он.

Она кинула в него еще снежок и крикнула:

– Пока, Адам!

Он остановился, поднял очки на лоб, оглянулся и сказал:

– Пока, Сол.

Я попрощалась, и он поехал вдоль озера, а потом вверх по склону, к хребту.

– Он прикольный, – сказала Пеппа, – а тебе он понравился?

– Пошли, – буркнула я.

Мы пошли назад прямо по лыжне. Адам становился все меньше и меньше и наконец исчез за холмом.

– А он про нас расскажет? – спросила Пеппа, пока мы медленно возвращались.

– А зачем ты ему сказала наши имена? И что мы преступницы?

– Он никому не скажет. Он милый. И симпатичный.

– Может, и симпатичный, но это вовсе не значит, что он хороший.

– Значит, – возразила Пеппа, – люблю красивых. У него мышцы на руках. Он тебе понравился?

– Нет.

– А вот и понравился. Ты вся красная.

– Пеппа, заткнись.

Я не люблю ее затыкать, но иногда приходится. Она считает, что все вокруг смешно, и никогда не бывает серьезной. Нельзя же доставать людей только потому, что тебе смешно. Но ей всего десять лет. Вообще жизнь серьезная штука, и нужно постоянно строить планы, но Пеппа этого пока не понимает. Она была еще слишком маленькая и многого из того, что творилось дома, не запомнила. К тому же я от нее многое скрывала. Она не видела Мо совсем пьяную и не видела, как Роберт ее бьет или как он приходит ко мне по ночам. Но иногда приходится просто действовать, решать, что хорошо, а что плохо, и приводить свою жизнь в порядок. Например, обустраивать лагерь, если ты живешь в лесу. Если лагерь чистый, удобный и продуманный, ты выживешь и твой моральный настрой будет лучше.

С холма мы видели следы лыж Адама – он уехал от нас и нашего леса туда, где пустошь переходит в широкую долину, а потом снова поднимается вверх, к Магна Бра. Уже темнело, темно-розовое солнце повисло прямо над соснами. Я решила, что волноваться из-за Адама нет смысла. В любом случае, он знает, где мы живем, а найти лагерь Ингрид невозможно.

Ингрид уже развела костер и приготовила хлеб и суп, но у нее все еще болела спина, так что после чая она села передо мной на длинное бревно, и я долго растирала ей спину внизу, где было больно. Потом она приняла ибупрофен, а я приложила ей к спине горячий камень в полотенце. После этого она отправила меня набрать снег и положить ей на спину. Кожа у нее на спине была гладкая и пахла, как сосна. После снега я снова приложила горячий камень. Она сказала, что так можно освободить защемленные нервы и заставить кровь циркулировать.

– Я старая, и кровь у меня теперь медленная, – объяснила она.

Я еще раз растерла ей спину, и она сказала:

– Спасибо. У тебя легкие руки.

Стало реально холодно, так что мы завернулись в одеяла, а Пеппа надела кроличью шапку. Мы говорили о Мо. Ингрид сказала, что нужно забрать ее пораньше, пока ей не стало хуже. Я тоже так думала. Когда она пробудет в приюте четыре недели, ее выгонят. Пеппа сказала, что мы должны построить ей шалаш, и мы решили заняться этим завтра, а послезавтра поехать за ней.

Глава четырнадцатая

Машина

Ночью мы совсем замерзли. В конце концов я вытащила из костра камень, завернула его в полотенце и положила между нами. Камень помог. Утром я проснулась, раздула костер, приготовила кашу и чай, а потом пошла нарезать жердей для шалаша Мо.

Работа была тяжелая, так что Ингрид мы позволили остаться в постели, пока сами искали жерди и носили камни, чтобы сделать лежанку. Мне пришлось набрать очень много еловых лап, потому что стенки шалаша должны были быть толстыми – брезента у нас больше не было. Я целый день таскала эти лапы, а потом мы с Пеппой выкладывали ими стенки шалаша. Снова пошел снег, который дополнительно защитил новый шалаш от холода. Шалаш для Мо мы поставили рядом с очагом, на берегу реки, выходом к нашему шалашу. Теперь, когда три шалаша стояли вокруг костра, лагерь стал походить на индейское поселение. Пеппа вымела из шалаша снег и листья, мы застелили пол ровным слоем еловых веток и сделали стол из плоских камней. Ингрид дала нам одеял. Пеппа подвесила над входом звездочку из перьев и ленточек, очень милую. Сам вход мы завесили толстой зеленой тканью, которая была у Ингрид, а внутрь поставили свечек из березовой коры и корзинку, в которую можно было класть всякие мелочи. На кровать мы еще положили пару шарфов Ингрид, чтобы было покрасивее.

Спина у Ингрид болела весь день, но она сказала, что боль пройдет, если она отдохнет. Мы ели рис и фасоль с хлебом и пили чай с сахаром. Я начала волноваться, думая, как Мо будет жить с нами.

Когда мы встали утром, Ингрид сказала, что спина больше не болит, но ходила она все еще медленно. Она вытащила из ящика отвертку, кусок медной проволоки и маленький молоточек и сунула их в карман пальто. Шляпу она не надела, зато перетянула волосы шарфом.

Я взяла рюкзак, куда положила карты, компас, нож и подзорную трубу.

Мы поели каши, выпили чаю, а потом включили два налобных фонарика и пошли к дороге. Еще даже не рассвело. Идти вниз было скользко, зато мы увидели барсука, который направлялся в свою нору в маленькой лесистой долинке.

Мы вышли к самому гаражу и «Литл шефу» и, держась в тени деревьев, дошли до парковки. Мы с Пеппой остались в лесу. Ингрид сказала:

– Нужно найти старую машину. Новую я не заведу. Только старую, типа «фольксвагена» или «вольво».

И она пошла на парковку. Там стояли машины, в гараже и «Литл шефе» горел свет, но парковку оттуда было не видно. Мы смотрели, как Ингрид бродит среди машин. Иногда она наклонялась и всматривалась в бампер или капот. Потом она прошлась мимо крайнего ряда автомобилей, присела, встала и махнула нам. Она улыбалась и подняла вверх оба больших пальца.

Мы бежали к ней, когда я услышала тихий удар и гудение. Ингрид разбила окно своим молоточком, и рядом с машиной валялись осколки стекла. Она что-то сделала с замком и открыла переднюю дверь, а потом распахнула заднюю и велела нам садиться.

Она копалась под рулем, и мы слышали какие-то странные звуки, и Ингрид шептала что-то по-немецки. Мы с Пеппой сидели на заднем сиденье – широком, обитом красной кожей. Машина была старая и красивая, покрашенная серебряной краской, с мягкой гладкой кожаной обивкой в салоне. Сзади лежали два клетчатых пледа, и Пеппа немедленно вцепилась в один из них. Я выглядывала из окна, следила, чтобы никто не пришел.

– Ага! – вдруг сказала Ингрид, и я услышала, что машина завелась. Ингрид села за руль и хлопнула дверцей.

– Gut! У нас есть тачка.

– Ура! – воскликнула Пеппа. – Поехали за Мо.

Ингрид тыкала во все подряд. Включились фары.

– Handbremse…^[9] – бормотала она, – ага…

Мы двинулись задним ходом, и она дернула что-то еще, и мы поехали вперед мимо «Литл шефа» и выбрались на дорогу.

Машина была огромная, в ней приятно пахло, дверцы были отделаны полированным деревом, а в сиденья вделаны маленькие столики. Я перелезла вперед, к Ингрид, и увидела длинный серебристый капот и серебряного ангела с раскинутыми крыльями, который как будто летел вперед.

– Крутая машина, Ингрид.

– «Роллс-ройс». Восьмидесятый год. Очень хорошая машина. Автомат. Вот только ремней безопасности нет, так что надо поосторожнее. Поеду медленно.

Пеппа поерзала по заднему сиденью, плотнее завернулась в плед и завопила:

– Круто как! Мо понравится!

Пока мы выезжали с парковки, я вытащила карту и теперь следила по указателям, куда мы едем. Я посчитала, что до нужного поворота примерно двадцать две мили. Ингрид казалась очень веселой. Ветер из разбитого окна трепал ей волосы.

Других машин на дороге почти не было. Только пара грузовиков проехала навстречу. Снега становилось все меньше, но асфальт сверкал от мороза. В одном месте грузовик посыпа́л дорогу песком, и нам пришлось его объезжать.

По моим расчетам, у нас должно было уйти примерно двадцать пять минут на дорогу до деревни Киллаган и поворота на Эбби. Я следила за знаками и наслаждалась чувством полета – так мягко шла машина. За нами кто-то ехал, потом обогнал нас.

– Gut, – сказала Ингрид, – это не полиция.

Проехало еще две машины, и это тоже оказалась не полиция. Скоро мы были уже близко. Я увидела указатель, что мы въезжаем в Киллаган. Ингрид повернула, и мы поехали по длинной прямой дороге, обсаженной деревьями. Нам нужно было свернуть еще раз, не доезжая до деревни. Вокруг все заросло лесом. Мы заметили поворот, но это была совсем узкая тропинка. Мы медленно поехали по ней, перевалили через горбатый мостик. Тропинка все время извивалась, а машина у нас была огромная, так что Ингрид ехала очень медленно. Уже стало светло, и все вокруг побелело от изморози.

Где-то две мили мы тащились по тропинке, а потом повернули направо и покатили вдоль полей. От дороги их отделяли каменные оградки. Чуть дальше мы увидели деревянную вывеску «Медицинский центр Эбби».

Там же стояли каменные воротные столбы и начиналась дорожка, ведущая в лес. Ингрид остановила машину и сказала:

– Спрячем тачку и пойдем пешком.

Мы проехали немного подальше и нашли ровное местечко в кустах. Ингрид поставила машину туда, прямо в кусты.

– Наберите веток, – велела она.

Снаружи было холодно и тихо, только вороны каркали.

– Идите давайте.

Мы с Пеппой пошли в лес искать ветки. Я нашла огромную сухую буковую ветку с бурыми листьями на ней. Добычу мы свалили в кучу перед машиной. Пеппа еще набрала папоротника и прикрыла серебристые бамперы. Мы старались бегать побыстрее, таскали ветки и отламывали от буковой коряги куски поменьше.

Ингрид вышла на дорогу, посмотрела и оценила нашу работу:

– Неплохо, но на снегу остались следы.

И правда, шины оставили на асфальте две полосы. Ингрид потерла их ногой.

– Ничего, скоро это все растает.

Я велела Пеппе достать из машины пледы, а сама взяла рюкзак. Мы вернулись к воротам и пошли к приюту по тропинке. Скоро мы наткнулись на стену примерно в полтора метра высотой. Пеппа просто залезла на нее и спрыгнула с другой стороны, но Ингрид мне пришлось помогать. Мы с ней неуклюже слезли вниз и оказались в лесочке. Между деревьев виднелась большая лужайка с колодцем посередине, а за ней дом. Дом был старый, с островерхой крышей и маленькими башенками, почти как замок. Крыша поросла мхом. Крыльцо было каменное, огромное, а в некоторых окнах горел свет. Перед домом стояли четыре машины.

Мы вышли из леса, обошли дом и увидели новую террасу с раздвижными дверями, столами и стульями. Такие обычно около пабов ставят.

– Вот сюда они и ходят курить, – прошептала Ингрид.

Мы расстелили плед и сели под деревом. Кусты с большими зелеными листьями загораживали нас, а мы видели веранду и двери. Пеппа завернулась во второй плед. Мы сидели и смотрели.

Солнце поднялось выше, и теперь на лужайке лежал большой треугольник света. Мы молчали. Примерно через час свет в окнах стал гаснуть, а в комнате перед террасой его, наоборот, зажгли. Двери открылись и вышли двое мужиков. Мелкий парень в кожаной куртке и другой, большой мужик в клетчатом. Последний держал в руке чашку с чаем. Они сели на скамейку и закурили. Потом вышла страшно жирная тетка, поговорила с ними и ушла обратно. Мужики докурили и тоже вернулись в дом.

Снова стало тихо. Мы ждали. Прошел, наверное, час, когда вышли две женщины и встали во дворе. Они смотрели на деревья, говорили о чем-то и обнимались. Я ничего не услышала из-за большого расстояния. У одной были длинные темные волосы, а у другой, в сером пальто, светлые и очень короткие. Они поговорили, а потом та, которая в пальто, вышла с террасы на улицу. Обернулась и сказала что-то темноволосой. Изо рта у нее вырывались маленькие облачка пара. Темноволосая женщина достала пачку табака и свернула самокрутку. Протянула той, что в пальто, которая все это время что-то говорила, махала руками и иногда разводила их, как будто показывала, какую огромную рыбу поймала. Она взяла самокрутку, прикурила и пошла на лужайку глазеть на деревья. Темноволосая осталась на террасе. Она разговаривала сама с собой и качала головой. Потом вышел высокий худой бородатый мужчина, прислонился к стене, что-то сказал темноволосой женщине, указал на дом и сам туда ушел.

Женщина на лужайке стояла и курила, а другая кричала ей что-то. Голос я слышала, а слова нет. Потом кричащая развернулась и ушла в дом, как будто разозлилась. Женщина на лужайке постояла, посмотрела на деревья, а потом повернулась и взглянула в нашу сторону.

– Это же Мо, – прошептала Пеппа.

Я достала подзорную трубу. Это и правда оказалась Мо. Она подстриглась совсем коротко и покрасилась, но это была она. Я разглядела огромные сиськи под пальто, которое доставало почти до земли. Она разглядывала лес, как будто искала нас. Пеппа хотела встать, но я ее удержала.

– Схожу за ней, – прошептала она.

– Нет, подожди.

– Я могу, – вызвалась Ингрид.

Но Мо отвернулась, выкинула окурок и вернулась в дом.

– Это была она, – сказала я. – У нее новая прическа.

– И новое пальто. Мужское, – добавила Пеппа.

Обычно Мо не носила такие пальто. Она выбирала обтягивающие кожаные или джинсовые курточки, надевала юбки и высокие каблуки. А волосы… У нее были такие красивые длинные темные волосы, а стали совсем короткие и желтые.

– Она похожа на Найла из «Уан дайрекшен», – прошептала Пеппа, – она что, мальчиком прикидывается?

Ингрид поднялась на колени и произнесла:

– У меня спина болит. Извините, мне придется встать.

Она медленно поднялась, отошла поглубже в лес, потянулась, потерла спину.

Я смотрела на дверь, но никто не выходил. Пеппа сидела, скрестив ноги и закутавшись в плед. Ингрид вообще легла на спину и вытянула руки за голову. Солнце стояло прямо над садом, и от травы шел пар. Снова стало совсем тихо, разве что иногда каркали вороны или щебетали мелкие птицы. Ингрид перевернулась, встала на четвереньки и разминала спину, коротко дыша. Пеппа прислонилась ко мне. Я подумала, что она так заснет. А я сидела и смотрела на дверь через подзорную трубу.

Тени деревьев стали длиннее. Судя по солнцу, мы прождали часа четыре. Дверь наконец открылась, и появилась та женщина, с которой Мо выходила курить, а еще высокий тощий мужик, и еще один, седой и стриженый, во флиске. Они все закурили и сели на скамейку. Я слышала, что они смеются. Тощий мужик встал и замахал руками, как будто что-то остальным рассказывал. Все ржали. Потом я услышала, что приехала машина, и напряглась: а вдруг полиция? Пеппа тоже ее услышала.

– Я посмотрю, – сказала она и поползла в сторону, откуда можно было увидеть лужайку перед домом. Ингрид сидела, закрыв глаза и подтянув колени к подбородку. Мы услышали, как Пеппа ломится через кусты, и через полминуты она доползла до нас и сказала:

– Там приехал белый фургон с какими-то коробками.

Трое, сидевшие на скамейке, встали, видимо собираясь вернуться в дом. И тут снова вышла Мо, и они с ней заговорили. Мо качала головой и зажимала рот руками. Мы следили за ней. Вот бы остальные ушли, а она осталась. Но она даже закуривать не стала и скоро ушла в дом вместе с ними.

– Сол, это тупо, – сказала Пеппа, – пошли ее заберем.

– Нет. Там есть другие люди. Они увидят нас, позвонят в полицию, и нас всех загребут.

Ингрид подползла к нам, обняла нас и произнесла:

– Она еще выйдет. Не волнуйтесь. Просто подождите немного. А если не выйдет, я схожу за ней. Меня никто не знает. Я скажу ей, что я врач, что вы тут, и она пойдет со мной.

Пока она говорила, Мо снова вышла из дома с пачкой табака и стала крутить себе сигаретку. Пеппа вскочила – я не успела ее схватить, – выбежала на лужайку и понеслась к Мо.

– Мо! Это мы!

Я встала. Мо открыла рот и протянула руки, Пеппа напрыгнула на нее, и они чуть не упали. Мо кричала и цеплялась за Пеппу, а потом Пеппа потянула ее за руку к нам. Я вышла из-за дерева, и Мо увидела меня. Я ей помахала, и она громко вскрикнула, а Пеппа все тянула ее вперед. Я побежала к ней, и она крепко обняла меня и заплакала.

– Сол… – прошептала Мо.

Мы отвели ее к своему убежищу. Она дрожала и покачивалась, как будто собиралась отрубиться.

– Ты же поедешь с нами? – говорила Пеппа. – Мы живем в лесу с Ингрид, и ты можешь поехать с нами, мы тебе даже шалаш построили…

– Что? – спросила Мо. – Нет, я не могу. Я…

А потом она увидела Ингрид, и та подошла к ней и взяла ее лицо в ладони.

– Мы тебя спасли. Поехали с нами, мы за тобой присмотрим.

Мо дрожала и говорила:

– Куда мы? – А мы тянули ее к дороге. Она была как будто слепая и не видела, куда шла, так что приходилось крепко держать ее за руку и тащить.

– Пошли, недалеко осталось.

Мы дошли уже до самой стены, когда я услышала крик:

– Клэр! Клэр!

Мы перетащили ее через стену, и я побежала вперед, чтобы стряхнуть ветки с машины. Ингрид снова покопалась под рулем и потыкала туда проволокой, а Пеппа подтащила к машине Мо.

– Это же «роллс-ройс», – сказала она.

– Ага, – гордо отозвалась Пеппа, – мы его угнали.

Я открыла заднюю дверцу и уложила Мо на пол, куда обычно ноги ставят. Пеппа накрыла ее пледом и села на сиденье. Ингрид орала на машину по-немецки, но тут машина завелась.

Ингрид быстро рванула по дорожке. Я сидела спереди и оглядывалась: не гонятся ли за нами. Мы немного проехали вперед, потом развернулись, еще раз проехали мимо входа в приют и понеслись прочь. На поворотах машину заносило.

– Мо, сиди там, и тебя никто не увидит, – уговаривала Пеппа.

Выехав на дорогу, Ингрид немного сбросила скорость. Уже темнело, но за нами никто не гнался. Повернув направо, на трассу, мы поехали довольно медленно. Мо села. Она была в шоке, плакала, смеялась и обнимала Пеппу.

– Я думала, вы умерли, – сказала она и заревела.

Короткая стрижка ей шла. Она покрасилась в блондинку и стала очень хорошенькая и совсем молодая. Глаза были ясные, хотя она плакала. Я сидела спереди и смотрела на нее.

– Куда вы делись? – спросила она.

– Мы убежали и жили в лесу, – объяснила я. – А потом встретили Ингрид.

– Она немка, – добавила Пеппа. – Она научила меня, как будет задница по-немецки, и это почти так же, как по-шотландски.

– Вас все ищут… Я думала, вы погибли. И копы так считают. Они думают, вас кто-то украл.

– Никто нас не крал, – обиделась я. – Мы сами убежали и спрятались в лесу.

Мо наклонилась вперед, погладила меня по голове и произнесла:

– Сол, прости меня.

И снова заплакала.

– Мо, мне совсем не жалко, что я убила Роберта.

Мо еще сильнее заплакала.

Мы уже почти доехали до «Литл шефа», и я спросила у Ингрид, что мы собираемся делать с машиной.

– Бросим ее. Где-нибудь тут, на обочине. Я оставлю в ней деньги за разбитое окно и бензин.

– Куда мы едем? – спросила Мо. – Меня ждут в приюте.

– Мо, ты будешь жить с нами в лесу, – объяснила Пеппа. – У нас там лагерь, а по ночам мы жжем костер, это очень круто.

– Тебе нельзя пить, – добавила я.

– Я не пью, Сол. Я завязала. И развязывать не стану. – Она еще немного поплакала. – Что происходит вообще?

– Мо, а у тебя есть курить? – спросила Пеппа.

– Самокрутки.

– Дай одну.

– Нет, Пеппа, – засмеялась она.

– Нет, Пеппа, – сказала я.

– Я и сама курить бросаю, – поведала Мо.

Где-то в полумиле от «Литл шефа» мы свернули на обочину. Рядом никого не было. Ингрид вытащила свою проволоку, машина остановилась, фары погасли. Было уже темно. Ингрид вынула из кармана блокнот, вырвала из него страницу и написала: «Спасибо за машину. Прилагаю деньги за разбитое окно», завернула в записку пачку десяток и положила ее на переднее сиденье.

– Я оставила сотню, – пояснила она, – стекла для таких машин жутко дорогие.

Пледы мы бросили внутри. Ингрид с одним фонариком пошла впереди, я, со вторым, сзади. Мы перелезли через стену, перешли поле и углубились в лес. На Мо были конверсы – в них ходить удобно, не то что на каблуках, которые она всегда носила, пока работала стриптизершей. Она отлично держалась, только иногда говорила: «Страшно!» – и смеялась. Мы немного поднялись по склону – внизу виднелись витрины «Литл шефа». Потом мы нашли тропинку, ведущую к долине с рекой. Никто не говорил ни слова, мы просто шли вперед. Под ногами скрипел снег и трещали сучки. Месяц давал немного света, и звезды уже вышли, очень яркие.