Текст книги "Герой нашего времени (изд. 1962г.)"
Автор книги: Михаил Лермонтов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Анализу образа Печорина посвящена пятая глава труда Овсянико-Куликовского «История русской интеллигенции». Отдельные правильные наблюдения и верные мысли (об общности психологии Печорина и передовых представителей русской интеллигенции 30-х годов) обесцениваются субъективно идеалистической общей концепцией этой книги. На вопрос «кто виноват?» в том, что лишние люди становятся таковыми, либеральный критик отвечает: «…отсутствие культуры и умственной традиции, в силу чего даровитый человек не получает надлежащей выдержки в труде…».197
Несмотря на фразы о «социальном самочувствии», психологическая критика Овсянико-Куликовского уводила читателей от реальных противоречий, раскрытых в лермонтовском романе, и в этом отношении смыкалась с рассуждениями Мережковского.
Демократические традиции в оценке творчества Лермонтова в начале XX в. получили развитие в книге П. А. Кропоткина. Находясь много лет в эмиграции, он прочел небольшой курс лекций по русской литературе, опираясь, как это указано им в предисловии, на труды Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева, а также современных ему литературных критиков-народников.
Кропоткин дал характеристику «Героя нашего времени» в духе революционно-демократической критики. Он подчеркнул прогрессивный смысл лермонтовского пессимизма, связанного с «могущественным протестом против всего низменного в жизни»: «Печорин – смелый, умный, предприимчивый человек, относящийся с холодным презрением ко всему окружающему. Он, несомненно, незаурядный человек и стоит выше пушкинского Онегина; но он прежде всего – эгоист, расточающий свои блестящие способности во всякого рода безумных приключениях, всегда так или иначе имеющих подкладкой любовь… Таковы были герои нашего времени, и мы должны признать, что в данном случае мы имеем дело не с карикатурой. В обществе, свободном от материальных забот (в эпоху Николая I, при крепостном праве) и не принимающем никакого участия в политической жизни страны, талантливые люди, не находя исхода своим силам, часто бросались в омут приключений, подобно Печорину».198
Взгляды Кропоткина не были новым словом в оценке лермонтовского романа. Однако самый факт издания «Истории русской литературы», опирающейся на передовые традиции русской критики, был весьма своевременным. Не случайно эта книга была напечатана в издательстве товарищества «Знание», руководимом М. Горьким.
8
Новый этап в изучении Лермонтова и его романа открывает Г. В. Плеханов, обосновавший с марксистских позиций необходимость исторического подхода к изучению творчества Лермонтова.
В статье «Столетие со дня рождения Белинского» (1911 г.) Плеханов писал: «Искусство обязано своим происхождением общественному человеку, а этот последний изменяется вместе с развитием общества. Стало быть, понять данное художественное произведение значит не только понять его основную идею, но и выяснить себе, почему идея эта интересует людей – хотя, быть может, и немногих людей, – данного времени». Плеханов выясняет исторические обстоятельства, при которых возникли стихотворения «Бородино» и «Дума»: «Для разрешения этого вопроса надо будет вспомнить, что Лермонтов родился в октябре 1814 г. и что, следовательно, ему пришлось провести свою юность в таком обществе, которое было совершенно подавлено реакцией, очень усилившейся после неудачи известного движения декабристов…».199
В подготовительных работах о Белинском Плеханов отмечал, что в статье «Герой нашего времени», «несмотря на все рассуждения, историческоезначение Печорина не понято. Характер Печорина объясняется с точки зрения личной психологии… Печорин страдает оттого, что еще не примирился с действительностью. Оно и так, да не так. Ему примириться с действительностью было то же самое, что Александру Македонскому сделаться канцелярским писцом».200 Таким образом, Плеханов углубил критику этой статьи, предпринятую в свое время Чернышевским.
В статье «Литературные взгляды Белинского» (1897 г.) Плеханов отметил противоречивый характер статьи Белинского о «Герое нашего времени»: «Белинский категорически заявляет там, что искусство нашего века есть воспроизведение разумной действительности. У него выходит, что Печорин страдает только потому, что еще не примирился с этой действительностью… Впоследствии, совершенно перейдя на диалектическую точку зрения, он лучше понял общественноезначение лермонтовского творчества, но на художественнуюего сторону он продолжал смотреть так же, как смотрел и прежде».201
Изучая историю литературы и общественной мысли «с точки зрения взаимных отношений и взаимного влияния общественных классов», Плеханов в статье «А. И. Герцен и крепостное право» (1911 г.) высказывает мысль «о роли крепостной передней» в деле нравственного развития тех «представителей „отрицательного“ направления нашей общественной мысли, которые происходили из дворянской среды». «Укажу на Лермонтова, – пишет Плеханов, —… не это ли тесное общение забросило в его душу первыесемена того „отрицательного“ настроения, которое впоследствии так своеобразно развилось, – вернее было бы сказать: так своеобразно недоразвилось, – в ней?».202
Плеханов считал, что в отличие от Герцена и Белинского свободолюбивые идеи Лермонтова не получили развития вследствие одиночества поэта, отсутствия кружка единомышленников: «В его поэзии преобладает нота индивидуального протеста гордой и независимой личности против пошлой общественной среды».203
В подготовительных работах к этому труду Плеханов писал: «Пример Лермонтова… К чему бы привело, если бы все были таковы? К тому, чем стал Лермонтов или Печорин. „Одиночество в кругу зверей вредно“».204 Стремление Плеханова объяснить творчество Лермонтова отражением народных интересов и настроений было безусловно плодотворным. Однако Плеханов ограничивал это воздействие «крепостной передней», не учитывал всей глубины влияния народной жизни на писателя.
Недостатки подхода Плеханова к истории литературы и творчеству Лермонтова в большей мере проявились в его характеристике Пушкина, Лермонтова, Тургенева как бытописателей дворянских гнезд, не выступающих против основ господствующего строя, а лишь критикующих его отрицательные стороны.
В речи, посвященной 25-летию со дня смерти Н. А. Некрасова (изданной отдельной брошюрой за границей в 1903 г. и вошедшей в 1905 г. в сборник Плеханова «За двадцать лет») Плеханов говорил: «Поэзия и вся изящная литература предшествовавшей общественной эпохи была у нас преимущественно поэзией высшего дворянского сословия…
Что такое Евгений Онегин? Образованный русский дворянин „в гарольдовом плаще“. Что такое Печорин? Тоже образованный дворянин и в том же плаще, только на другой лад скроенном…».
«Дворянская точка зрения» Пушкина, Лермонтова и Толстого, по мнению Плеханова, заключалась не в защите сословных привилегий («Совсем нет! Эти люди были по-своему очень добры и гуманны, а угнетение крестьян дворянами резко осуждалось – иногда, по крайней мере, – некоторыми из них»), а в том, что они изображали дворянский быт «не со своей отрицательной стороны, – т. е. не с той стороны, с которой обнаружилось бы противоречие интересов дворянства с интересами крестьянства. <…> Отношения этих людей к подчиненному им сословию или совсем обходились или изображались одной-двумя чертами. «…Мы совсем не знаем, например, как относился к своим крестьянам Печорин».205
Отношение к Лермонтову, как писателю «высшего дворянского сословия», указание на то, что Лермонтов обошел в «Герое нашего времени» крестьянский вопрос, – все эти суждения, органически вытекающие из историко-литературной концепции Плеханова, объективно приводили к неправильной оценке значения дворянских писателей в развитии русского революционно-освободительного движения. Только на основе ленинского учения о трех периодах в развитии русского революционно-освободительного движения, ленинской теории отражения стало возможным глубокое марксистское освещение творчества Лермонтова и его романа.
Традиции революционных демократов и Плеханова в их оценке Лермонтова были развиты в лекциях М. Горького по истории русской литературы, прочитанных им в 1909 г. в партийной школе на острове Капри.
Горький подчеркнул в творчестве Лермонтова действенное начало, «жадное желание дела, активного вмешательства в жизнь», раскрыл прогрессивное общественное значение пессимизма Лермонтова.206 В лекциях Горького, посвященных Лермонтову, центральное место занимает анализ образа Печорина, его сравнение с Лермонтовым.
Сопоставляя беседу Печорина и Вернера со стихотворением «И скучно и грустно», Горький писал: «И снова мы видим полное совпадение чувств и мысли автора с чувствами и мыслью его героя. Нам важно знать, что Онегин – портрет Пушкина, а Печорин – Лермонтова…».207
Вместе с тем Горький считает, что в «Герое нашего времени» между автором и героем уже нет полного слияния: «Печорин был для него слишком узок; следуя правде жизни, поэт не мог наделить своего героя всем, что носил в своей душе, а если б он сделал это – Печорин был бы неправдив.
Иначе говоря, Лермонтов был и шире и глубже своего героя; Пушкин еще любуется Онегиным, Лермонтов уже относится к своему герою полуравнодушно. Печорин близок ему, поскольку в Лермонтове есть черты пессимизма, но пессимизм Лермонтова – действенное чувство, в этом пессимизме ясно звучит презрение к современности и отрицание ее, жажда борьбы и тоска и отчаяние от сознания одиночества, от сознания бессилия. Его пессимизм весь направлен на светское общество».208
Возвращаясь к характеристике Печорина, Горький отметил, что «Печорину и Онегину чужды так называемые социальные вопросы, они живут узко-личной жизнью, они оба сильные, хорошо одаренные люди и поэтому не находят себе места в обществе».
Во взглядах Горького на дворянскую литературу и творчество Лермонтова отразилась плехановская концепция, развитая в цитированной выше речи Плеханова о Некрасове. Образы Онегина и Печорина Горький связывал с «дворянской самокритикой». «Каким образом дети крепостников дошли до поклонения рабам отцов своих и своим: одним словом, посмотрим, как барин изображал сам себя в литературе».209 Так формулировал свою задачу Горький, характеризуя роман Лермонтова.
9
Положение о типичности Печорина для своего времени, выдвинутое Белинским, получило глубокое конкретно-историческое осмысление лишь в советском литературоведении. Образ центрального героя романа в лучших из новейших работ о Лермонтове стал рассматриваться во всей его сложности и противоречивости как отражение важнейших противоречии-русской действительности 30-х годов XIX в.
Значительный вклад в изучение «Героя нашего времени» внес крупнейший советский лермонтовед Б. М. Эйхенбаум, обращавшийся к проблематике и текстам этого романа на протяжении многих лет. Уже в ранней его работе «Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки» (Л., 1924) «Герой нашего времени» рассматривается как «синтез» тех исканий в области новой повествовательной формы, которые были так «характерны для русской беллетристики тридцатых годов». Большой фактический материал, тщательно собранный и оригинально освещенный в этой книге Б. М. Эйхенбаума, получил еще более широкое и новое освещение в позднейших работах исследователя.
В обстоятельнейших комментариях Б. М. Эйхенбаума к «Герою нашего времени» (сочинения Лермонтова в изданиях Academia, т. V, 1937; Гослитиздата, т. IV, 1940; Академии наук СССР, т. VI, 1957) впервые была критически освещена творческая история романа, изучены его тексты, установлена его окончательная редакция. Художественная форма романа Лермонтова анализировалась в этих комментариях в тесной связи с его идейным содержанием. Под этим же углом зрения охарактеризован был «Герой нашего времени» и в исследовании Б. М. Эйхенбаума «Литературная позиция Лермонтова» («Литературное наследство», т. 43-44, 1941). Одной из основных частей этой работы являлось установление живых и непосредственных связей романа с программными стихотворениями Лермонтова 1837-1839 гг.
Обращая внимание на лермонтовскую оценку Печорина, заключенную, по словам самого поэта, в названии его книги, Б. М. Эйхенбаум писал: – «Заглавие, действительно, звучит иронично, и иначе его нельзя понять: „Вот каковы герои нашеговремени!“ Это заглавие заставляет вспомнить, строки „Бородина“, на которые обратил внимание Белинский: „Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя: богатыри – не вы!“ Однако ирония этого заглавия обращена, конечно, не против самой личности героя, а против „нашего времени“, это ирония „Думы“ и „Поэта“. Именно так следует понимать уклончивый ответ автора предисловия: „Не знаю“. Это значит: „Да, злая ирония, но направленная не на Печорина самого по себе, а на вас, читатель, и на всю современность“».210
Вопрос об общественно-политическом значении романа с особенной остротой был поставлен и разрешен Б. М. Эйхенбаумом в статье о «Герое нашего времени», печатающейся в настоящем издании.211
Глава о «Герое нашего времени» в книге Л. Я. Гинзбург «Творческий путь Лермонтова» (Л., 1940) характеризовала роман как важнейший этап на пути Лермонтова от романтизма к реализму, как произведение, в котором ярко объективировался трагический образ протестующего героя, носителя философии своей эпохи.
В 1940 г. вышла в свет книга С. Н. Дурылина «„Герой нашего времени“ М. Ю. Лермонтова». Несмотря на то, что работа эта была построена как «учебное пособие», она и сейчас не утратила значения, даже для специалистов, как лучший реальный комментарий к роману Лермонтова.
Плодотворное влияние на изучение «Героя нашего времени» оказала статья Н. И. Мордовченко «Лермонтов и русская критика 40-х годов»,212 опубликованная в лермонтовском томе «Литературного наследства» (т. 43-44). Взгляды Белинского здесь впервые рассматривались в их историческом развитии, с учетом их политической направленности и литературно-эстетической значимости.
Новый и весьма плодотворный подход к изучению особенностей стиля и композиции «Героя нашего времени» заключался в статье В. В. Виноградова «Стиль прозы Лермонтова» («Литературное наследство», т. 43-44). Характеризуя словесно-художественную структуру романа, специфику его стиля и языка персонажей, В. В. Виноградов показал, как стиль «Героя нашего времени» связан с развитием национального литературного языка и с становлением реализма в русской литературе конца 30-х – начала 40-х годов.
В юбилейном томе «Литературного наследства» была напечатана и статья Б. В. Томашевского «Проза Лермонтова и западноевропейские литературные традиции». В отличие от дореволюционных компаративистских трудов213 «Герой нашего времени» рассматривался советским исследователем как явление русской национальной литературы и в то же время как факт литературы мировой.
Место «Героя нашего времени» в истории русской художественной прозы правильно показано было в 1947 г. в статье А. Г. Цейтлина «Из истории русского общественно-психологического романа» («Историко-литературный сборник», М., 1947).
Итоги изучения «Героя нашего времени» наиболее полно подведены в богатой оригинальными наблюдениями книге Е. Н. Михайловой «Проза Лермонтова» (М., 1957). В том же году появилась статья С. А. Бах «Работа М. Ю. Лермонтова над языком романа „Герой нашего времени“ («Ученые записки Саратовского государственного университета», т. LVI, 1957, стр. 83-98).
Из работ, посвященных частным проблемам творческой истории «Героя нашего времени», особенно значительны исследования Д. Д. Благого «Лермонтов и Пушкин (проблема историко-литературной преемственности)», Н. И. Бронштейн «Доктор Майер» и И. Л. Андроникова «Лермонтов в Грузии в 1837 году». В первом из них дано развернутое сопоставление «Евгения Онегина» с «Героем нашего времени»;214 во втором на основании тонкого анализа документальных и мемуарных материалов пересмотрен вопрос о прототипе доктора Вернера – Н. В. Майере, человеке лично близком Лермонтову, Сатину, Огареву и многим декабристам;215 в книге И. Л. Андроникова впервые введены были в научный оборот интереснейшие сведения о кавказских впечатлениях Лермонтова, получивших отражение в его романе.216
В общих и специальных курсах истории русской литературы, вышедших в последние годы, заслуживают внимания страницы о «Герое нашего времени» в главах о творчестве Лермонтова, написанных В. А. Мануйловым, А. Н. Соколовым и Б. В. Нейманом.217
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ О «ГЕРОЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
Вот книга, которой суждено никогда не стариться, потому что при самом рождении ее она была вспрыснута живою водою поэзии! Эта старая книга всегда будет нова. В. Г. Белинский
С. Т. Аксаков
Я прочел Лермонтова «Героя нашего времени» в связи и нахожу в нем большое достоинство. Живо помню слова Ваши, что Лермонтов-прозаик будет выше Лермонтова-стихотворца.
Из письма С. Т. Аксакова к Н. В. Гоголю (1840 г.) – С. Т. Аксаков. Собрание сочинений, т. 3. М., Гослитиздат, 1956, стр. 191-192.
В. К. Кюхельбекер
В последние дни прочел я… «Героя нашего времени» <…> Лермонтова роман – создание мощной души: эпизод «Мери» особенно хорош в художественном отношении; Грушницкому цены нет, – такая истина в этом лице; хорош в своем роде и доктор; и против женщин нечего говорить… а всё-таки! Всё-таки жаль, что Лермонтов истратил свой талант на изображение такого существа, каков его гадкий Печорин.
«Дневник В. К. Кюхельбекера» (запись от августа 1843 г.). Редакция, введение и примечания В. Н. Орлова и С. И. Хмельницкого. Л., 1929, стр. 290.
Н. В. Гоголь
Никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханною прозою. Тут видно больше углубленья в действительность жизни – готовился будущий великий живописец русского быта…
Н. В. Гоголь. В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность («Выбранные места из переписки с друзьями», 1846 г.) – Полное собрание сочинений, т. 8. М. – Л., Изд-во АН СССР, 1952, стр. 402.
И. А. Гончаров
…Чацкий, как личность, несравненно выше и умнее Онегина и Лермонтовского Печорина. Он искренний и горячий деятель, а те – паразиты, изумительно начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего века. Ими заканчивается их время, а Чацкий начинает новый век – и в этом все его значение и весь «ум».
И Онегин, и Печорин оказались неспособны к делу, к активной роли, хотя оба смутно понимали, что около них все истлело. Они были даже «озлоблены», носили в себе и «недовольство» и бродили как тени с «тоскующею ленью». Но презирая пустоту жизни, праздное барство, они поддавались ему и не подумали ни бороться с ним, ни бежать окончательно. Недовольство и озлобление не мешали <…> Печорину блестеть интересной скукой и мыкать свою лень и озлобление между княжной Мэри и Бэлой, а потом рисоваться равнодушием к ним перед тупым Максимом Максимычем: это равнодушие считалось квинтэссенцией дон-жуанства. Оба томились, задыхались в своей среде, и не знали, чего хотеть…
И. А. Гончаров. «Мильон терзаний». (Критический этюд)», 1872 г. – Собрание сочинений И. А. Гончарова, т. VIII, М., 1955, стр. 13-14.
И. С. Тургенев
…Из Пушкина целиком выработался Лермонтов, та же сжатость, точность и простота. Но у Лермонтова кое-где проглядывает рисовка, он как будто красуется <…>. В «Княжне Мэри» есть точно отголосок французской манеры. За то какая прелесть «Тамань»!
А. Л<уканина>. Мое знакомство с – Тургеневым. Записи 1878-1883 гг. – «Северный вестник 1887, № 2, стр. 54.
Л. Н. Толстой
…Лев Николаевич перевел как-то разговор на значение и роль формы в искусстве:
– Я думаю, что каждый большой художник должен создавать и свои формы. Если содержание художественных произведений может быть бесконечно разнообразным, то также – и их форма. Как-то в Париже мы с Тургеневым вернулись домой из театра и говорили об этом, и он совершенно согласился со мной. Мы с ним припоминали все лучшее в русской литературе, и оказалось, что в этих произведениях форма совершенно оригинальная. Не говоря уже о Пушкине, возьмем «Мертвые души» Гоголя. Что это? Ни роман, ни повесть. Нечто совершенно оригинальное. Потом «Записки охотника», – лучшее, что Тургенев написал. Достоевского «Мертвый дом», потом, грешный человек – «Детство», «Былое и думы» Герцена, «Герой нашего времени»…
А. Б. Гольденвейзер. Вблизи Толстого (Запись от 28 июля 1902 г.). М., Гослитиздат, 1959, стр. 116. Об «очень большом» впечатлении, произведенном на него в юности романом Лермонтова, особенно «главою „Тамань“», Л. Н. Толстой писал 25 октября 1891 г. М. М. Ледерле. В сб.: «Л. Н. Толстой о литературе». М., Гослитиздат, 1955, стр. 259.
А. П. Чехов
…Может быть, я и не прав, но лермонтовская «Тамань» и пушкинская «Капитанская дочка», не говоря уж о прозе других поэтов, прямо доказывают тесное родство сочного русского стиха с изящной прозой.
Письмо к Я. П. Полонскому 18 января 1888 г. – А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем, т. 14. М., Гослитиздат, 1949, стр. 18.
…Больше всего, А<нтон> П<авлович> хвалил язык Лермонтова. «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова, – говорил он не раз. – Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, по предложениям, по частям предложения… Так бы и учился писать».
С. Н. Щукин. Из воспоминаний об А. П. Чехове. В сб. «Чехов в воспоминаниях современников». М., Гослитиздат, 1960, стр. 462.
<Чехов> любил разговоры о литературе. Говоря о ней, часто восхищался Мопассаном, Флобером, Толстым. Особенно часто он говорил именно о них да еще о «Тамани» Лермонтова.
Не могу понять, – говорил он, – как мог он, будучи мальчиком, сделать это! Вот бы написать такую вещь да еще водевиль хороший, тогда бы и умереть можно!
И. А. Бунин. Чехов. В сб.: «Чехов в воспоминаниях современников». М., Гослитиздат, 1960, стр. 514.
…Да не-ет! – отмахиваясь от меня, как от табачного дыма, сердился Чехов. – Вы совсем не то цените в Горьком, что надо. А у него действительно есть прекрасные вещи. «На плотах», например. Помните? Плывут в тумане… ночью… по Волге… Чудесный рассказ! Во всей нашей литературе я знаю только еще один такой, это «Тамань» Лермонтова…
А. Серебров (Тихонов). О Чехове. В сб. «Чехов в воспоминаниях современников». М., Гослитиздат, 1960, стр. 650.
«Где тонко, там и рвется» написано в те времена, когда на лучших писателях было еще сильно заметно влияние Байрона и Лермонтова с его Печориным; Горский ведь тот же Печорин. Жидковатый и пошловатый, но всё же Печорин.
Письмо к О. Л. Книппер 24 марта 1903 г. – А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем, т. 20. М., Гослитиздат, 1951, стр. 77.
А. Н. Толстой
…Лермонтов-прозаик – это чудо, это то, к чему мы сейчас, через сто лет, должны стремиться, должны изучать лермонтовскую прозу, должны воспринимать ее как истоки великой русской прозаической литературы.
…Лермонтов в «Герое нашего времени», в пяти повестях: «Бэла», «Максим Максимыч», «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист», связанных единым внутренним сюжетом – раскрытием образа Печорина, героя времени, продукта страшной эпохи, опустошенного, жестокого, ненужного человека, со скукой проходящего среди величественной природы и простых, прекрасных, чистых сердцем людей, – Лермонтов в пяти этих повестях раскрывает перед нами совершенство реального, мудрого, высокого по стилю и восхитительно благоуханного искусства.
Читаешь и чувствуешь: здесь всё – не больше и не меньше того, что нужно и как можно сказать. Это глубоко и человечно. Эту прозу мог создать только русский язык, вызванный гением к высшему творчеству. Из этой прозы – и Тургенев, и Гончаров, и Достоевский, и Лев Толстой, и Чехов. Вся великая река русского романа растекается из этого прозрачного источника, зачатого на снежных вершинах Кавказа.
Речь на торжественном заседании памяти М. Ю. Лермонтова (15 октября 1939). – А. П. Толстой. Полное собрание сочинений, т. 13. М., Гослитиздат, 1949, стр. 427-428.
Н. С. Тихонов
И сейчас, когда прошло почти сто лет с тех пор, как были написаны и «Мцыри» и «Герой нашего времени», мы не можем без внутренней тревоги читать стихи и прозу этого юноши – «странствующего офицера, да еще с подорожной по казенной надобности».
Чудо, с которым мы соприкасаемся, в это время состоит в том, что простота их внешнего покрова скрывает так много смысла, за которым открываются для каждого какие-то его собственные глубочайшие, неповторимые ощущения, что невозможно не быть ими пораженным.
В чем тайна этой прозы, которую Чехов предлагал изучать, как разбирают в школах, – по предложениям, по частям предложения?
В чем тайна этого стиха, неровного по исполнению и по вдохновению, но всегда насыщенного лихорадочным огнем, энергией исступленного холода? Так блестели правдой боя зловещие клинки во мраке валерикского леса.
«Правда всегда была моей святыней» – однажды пылко написал Лермонтов среди строк официального документа.
И он хотел совместить в одной правде поэта, современника, гражданина, прозаика, обвинителя и обвиняемого, приняв на себя вину за «бедный век» и «горькую поэзию». Видения фантастического мира были на службе у реалиста, и каждодневная жизнь стала черновиком повести такой реальной, что изображенная в стихах очередная битва стала мучительной поэмой…
Не будем забывать, что всё время мы имеем дело с юношей, и мрачный Печорин, ставший нарицательным демоном поколений, в пору своего романа имеет всего двадцать пять лет, а Грушницкий всего двадцать один год, а княжне Мери не больше девятнадцати.
Стихийные силы протеста жили, как в вулкане, в широкоплечем и негодующем человеке, и невероятная приподнятость его ощущений была естественна.
Век не тот! Живи он в наш эпический, грозный, гремящий над всем миром век, – он бы нашел себе тему по плечу, он, вызывавший к жизни богатырей, увидел бы их воочию, порождённых великой советской действительностью…
Проза его благоуханна, как сказал Гоголь. Основные элементы ее живы и посейчас, и сейчас русская речь, став еще богаче и гибче, может дать новеллы, родственные «Тамани» по прозрачности и легкости, почти колдовской лиричности, где снова пройдет ночное море, гроза, девушка и новый путешественник, в положениях, не повторяющих бессмертные страницы короткого лермонтовского рассказа.
Н. С. Тихонов. Заметки писателя. В сб.: М. Ю. Лермонтов в русской критике. М., Гослитиздат, 1955, стр. 280-282.
БИБЛИОГРАФИЯ ПЕРЕВОДОВ РОМАНА «ГЕРОИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ» НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ
Библиография составлена на основе фондов Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Библиотеки Академии наук СССР, Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина, Всесоюзной государственной библиотеки иностранной литературы, Фундаментальной библиотеки общественных наук Академии наук СССР, с учетом специальных библиографий, посвященных переводам произведений русских писателей на иностранные языки, а также национальных библиографий и материалов, сообщенных национальными библиотеками некоторых зарубежных стран.
При работе над библиографией составитель стремился к возможной полноте в учете переводов, независимо от того, вышли ли они в виде книги или были опубликованы в периодических изданиях.
Б. Л. Кандель
Албанский язык
Nje hero i коЬёэ эопё. Е рёгк-theu: Sotir Caci. Игапё, N(^rmarrja shteterore e boti-nieve, 1955. 240 1.
Mihail Lermontovi (1814-1841) – c. 3-10.
Перевод сделан с французского издания «Un heros de notre temps». Moscou, 1947.
Английский язык
Sketches of Russian life in the Caucasus. By a Russe, many years resident amongst the various mountain tribes. [Transl. from the Russian]. London, Ingram, Cook and Co., 1863. 315 p. («The illustrated family novellist», № 2).
Вольный перевод романа «Герой нашего времени» с изменением имен; «Тамань» не переведена.
The hero of our days. From the Russian by Theresa Pulszky. London, Hudgson, [1854]. 232 p. («The parlour library». Vol. 112).
Preface – p. 5-7. «Фаталист» не переведен.
A hero of our own times. From the Russian. Now first transl. into English. London, Bogue, 1854. 231 p., ill.
Brief notice of Michael Lermontof – p. 1-3.
Первое полное издание романа.
A hero of our time. Transl. from the Russian with life and introd. by R. 1. Lipmann. London, Ward and Downey, 1886. XXVIII, 272 p.
«Фаталист» не переведен.
A hero of our time. Transl. from the Russian by R. I. Lipmann. London, Vizetelly, [1887]. XXVIII, 272 p.
Life of M. U. Lermontoff – p. VII-XXVIII.
«Фаталист» не переведен.
Taman. – В кн.: Tales from the Russian. Dubrovsky by Pushkin. New years eve by Gregorowitch. Taman by Lermontoff. London, The Railway and general automatic library, [1891], p. 212-251.
Russian reader. Lermontof s Modern hero, with English translation and biographical sketch by Ivan Nestor Schnurmann. Cambridge, Univ. (press, 1899. XX, 403 p.
Biographical sketch – p. IX-XX.
Параллельно русский текст и английский перевод. «Фаталист» не переведен, Maxim Maximich. – В кн.: Wiener L. Anthology of Russian literature. Т. 2, part 2. London – N. Y., 1903, p. 157-164.
Рассказ дан с сокращениями.
The heart of a Russian. Transl. from the Russian by J. H. Wisdom and Marr Murray. London, Herbert and Daniel, 1912. VII, 335 p.
The heart of a Russian. Transl. from the Russian by J. H. Wisdom and Marr Murray. London – N. Y. – Toronto, Hodder and Stoughton, [1916]. [VII], 335 p.
The duel. Excerpt from The hero of our own time. Transl. by T. Pulszky. – В кн.: A Russian anthology in English. Ed. by С. E. B. Roberts. N. Y., 1917, p. 124-137.
A traveling episode. – В кн.: Little Russian masterpieces. Chosen and transl. from the original Russian by Z. A. Ragozin, with an introd. and biographical notes by S. N. Syromiatnikoff. Vol. 1. N. Y., Putnam, 1920, p..165-198.
Отрывок из «Героя нашего времени».
A hero of our time. Transl. by J. H. Wisdom and Marr Murray. N. Y., Knopf, 1924. 265 p.
Перепечатка издания «The heart of a Russian». London, 1912.
A hero of nowadays. Transl. by John Swinnerton Phillimore. London, Nelson, 1924.
Taman. – В кн.: Chamot A. Selected Russian short stories. Chosen and transl. by A. E. Chamot. London, 1925-1928, p. 84-97.
A hero of our time. Transl. by Reginald Merton. With a foreword by D. S. Mirsky. London, Allan, 1928. 247 p.
Fatalist. Story. Transl. by G. A. Miloradowitch. – В кн.: «Golden book magazin». Vol. 8. N. Y., 1928, p. 491-493.
A hero of our own times. Transl. by Eden and Cedar Paul from the Russian for the Lermontoff centenary. London, Allen and Unwin, 1940. 283 p.
Bela. Transl. from the Russian by Z. Shoenberg and J. Domb. London, Harrap, 1945. 124 p.
