Текст книги "Том 4. Проза. Письма."
Автор книги: Михаил Лермонтов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)
31. М. А. Лопухиной
<15 февраля 1838 г. Из Петербурга в Москву>
15 Février.
Je vous écris, chère amie, la veille de m’en aller à Novgorod; j’attendais jusqu’à présent qu’il m’arrivât quelque chose d’agréable pour vous l’annoncer, mais rien n’est venu; et je me décide à vous écrire que je m’ennuie à la mort; les premiers jours de mon arrivée je n’ai fait que courir – des présentations, des visites de cérémonie – vous savez, puis je suis allé chaque jour au spectacle: – il est fort bien c’est vrai, mais j’en suis déjà dégoûté; et puis on me persécute: tous les chers parents! – on ne veut pas que je quitte le service, quoique je l’aurais pu déjà, vu que ces messieurs qui sont passés à la garde avec moi, l’ont déjà quitté. – Enfin je suis passablement découragé, et je désire même quitter Pétersbourg au plus vite, pour aller n’importe où, que ce soit au régiment ou au diable; j’aurai au moins alors un prétexte pour me lamenter, ce qui est une consolation comme une autre.
Ce n’est pas très joli de votre part que vous attendez toujours ma lettre pour m’écrire; on dirait que vous faites la fière; – pour Alexis cela ne m’étonne pas, car il va se marier un de ces jours-ci avec je ne sais plus quelle riche marchande, comme on le dit ici, et je conçois que je ne puis pas espérer d’avoir dans son cœur une place pareille à celle d’une grosse marchande en gros. Il m’avait promis de m’écrire deux jours après mon départ de Moscou, – mais peut-être a-t-il oublié mon adresse, aussi je lui envoie deux:
1) В С.-Петерб<ург>: у Пантелеймоновского моста на Фонтанке, против Летнего сада, в доме Венецкой.
2) В Новгородскую губернию, в первый округ военных поселений в штаб Лейб-гвардии,Гродненского гусарского полка.
Si après cela il ne m’écrit pas, je le maudis lui et sa grosse marchande en gros: je m’applique déjà à composer la formule de ma malédiction. Dieu! Que c’est embarrassant d’avoir des amis qui sont en train de se marier.
En arrivant ici j’ai trouvé un chaos de commérages dans la maison; j’y ai mis de l’ordre autant que possible, quand on a à faire à trois ou quatre femmes qui ne veulent pas entendre raison: pardonnez-moi, si je parle ainsi de votre sesque ou sexe charmant, mais hélas! Si je vous le dis c’est aussi une preuve que je vous crois une exception. – Enfin quand je reviens à la maison, je n’entends que des histoires, des histoires – des plaintes, des reproches, des suppositions, des conclusions, – c’est quelque chose d’odieux, pour moi surtout qui en ai perdu l’habitude au Caucase, où la société des dames est très rare, ou très peu causante (celle des géorgiennes par ex
Je vous prie, chère Marie, écrivez-moi un peu, sacrifiez-vous, – écrivez-moi toujours, et ne faites pas de ces petites cérémonies – vous devez être audessus de cela! – car enfin si quelquefois je tarde à répondre, c’est que vraiment ou je n’ai rien à dire, ou j’ai trop à faire! – deux excuses valables.
J’ai été chez Joukofsky, et lui ai porté Тамбовскую казначейшу qu’il m’avait demandé, et qu’il porta à Wiazemsky pour lire ensemble; cela leur a beauoup plu, – et cela sera inséré au prochain numéro du Современник.
Grand’maman espère que je serai bientôt passé au hussards de Царское Село, mais c’est parce que on le lui a fait espérer, dieu sait avec quel motif – et c’est pour cela qu’elle ne consent pas à ce que je prenne mon congé: quant à moi je n’espère rien du tout.
Pour la conclusion de ma lettre je vous envoie une pièce de vers que j’ai trouvée par hasard dans mes paperasses de voyage, et qui m’a plu assez, vu que je l’ai oublié, – mais cela ne prouve rien du tout.
Молитва странника
Я, матерь божия, ныне с молитвою,
Пред твоим образом, – ярким сиянием, –
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием;
* * *
Не за свою молю душу пустынную,
За́ душу странника в свете безродного: –
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
* * *
Окружи счастием счастья достойную,
Дай ты ей спутников полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную, –
Сердцу незлобному мир упования;
* * *
Срок ли приблизится часу прощальному,
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
Adieu, chère amie – embrassez Alexis, et dites lui que c’est une honte, – et dites le aussi à mademoiselle Marie Lapouchine. –
Lerma.
Перевод
15 февраля.
Пишу вам, милый друг, накануне отъезда в Новгород; я всё поджидал, не случится ли со мною что-нибудь приятное, чтобы сообщить вам, но ничего такого не случилось, и я решаюсь писать вам, что мне смертельно скучно. Первые дни после приезда прошли в непрерывной беготне: представления, парадные визиты – вы знаете; да еще каждый день ездил в театр: он, правда, очень хорош, но мне уже надоел; вдобавок меня преследуют все эти милые родственники! – не хотят, чтобы я бросил службу, хотя я уже мог бы это сделать: ведь те господа, которые вместе со мною поступили в гвардию, теперь уже там не служат. Наконец, я порядком пал духом и хочу даже как можно скорее бросить Петербург и отправиться куда бы то ни было, в полк ли или хоть к черту; тогда по крайней мере у меня будет предлог жаловаться, а это утешение не хуже всякого другого.
С вашей стороны нехорошо, что вы всегда ожидаете моего письма, чтобы писать мне; можно подумать, что вы возгордились; что касается Алексиса, то это не удивительно, потому что на днях он женится, как здесь уверяют, на какой-то богатой купчихе, и понятно, что у меня нет надежды занимать в его сердце такое же место, какое он отводит толстой оптовой купчихе. Он обещался написать мне через два дня после моего отъезда из Москвы; но, может быть, забыл мой адрес, так вот ему два:
1) В С.-Петерб<ург>: у Пантелеймоновского моста на Фонтанке, против Летнего сада, в доме Венецкой.
2) В Новгородскую губернию, в первый округ военных поселений в штаб Лейб-гвардииГродненского гусарского полка.
Если и после этого он мне не напишет, прокляну его и его толстую оптовую купчиху: я уже занят составлением этого проклятия. Боже! Вот беда иметь друзей, которые собираются жениться.
Приехав сюда, я нашел дома целый ворох сплетен; я навел порядок, поскольку это возможно, когда имеешь дело с тремя или четырьмя женщинами, которым ничего не втолкуешь; простите, что я так говорю о вашем прекрасном поле, но увы! Раз я вам это говорю, это как раз доказывает, что вас я считаю исключением. Когда я возвращаюсь домой, я только и слышу, что истории, истории – жалобы, упреки, подозрения, заключения, – это просто несносно, особенно для меня: я отвык от этого на Кавказе, где общество дам – редкость или же они малоразговорчивы (в особенности грузинки: они не говорят по-русски, а я по-грузински).
Прошу вас, милая Мари, пишите мне немножко, пожертвуйте собой – пишите мне всегда, не будьте церемонны – вы должны быть выше этого! Ведь если иногда я и медлю с ответом, это, право, значит, что либо мне нечего сказать, либо у меня слишком много дела – обе причины уважительные.
Я был у Жуковского и отнес ему, по его просьбе, «Тамбовскую казначейшу»; он повез ее Вяземскому, чтобы прочесть вместе; сие им очень понравилось – и сие будет напечатано в ближайшем номере «Современника».
Бабушка надеется, что меня скоро переведут в царскосельские гусары, но дело в том, что ей внушили эту надежду бог знает с какой целью, а она на этом основании не соглашается, чтобы я вышел в отставку; что касается меня, то я ровно ни на что не надеюсь.
В заключение этого письма посылаю вам стихотворение, которое я случайно нашел в моих дорожных бумагах и которое мне даже понравилось именно потому, что я забыл его – впрочем, это ровно ничего не доказывает.
Молитва странника
Я, матерь божия, ныне с молитвою…
Прощайте, милый друг, обнимите Алексиса и скажите, что стыдно ему; скажите то же и m-lle Мари Лопухиной.
Лерма.
32. С. А. Раевскому
<8 июня 1838 г. Из Петербурга или Царского Села в Петрозаводск>
Июня 8 дня.
Любезный друг Святослав,
Твое последнее письмо огорчило меня: ты сам знаешь почему; но я тебя от души прощаю, знаю твои расстроенные нервы. Как мог ты думать, чтоб я шутил твоим спокойствием или говорил такие вещи, чтобы отвязаться. Главное то, что я совсем этого не говорил или пусть говорил, да не про то. Я сказал, что отзыв непокорен к начальствуповредит тебе тогда, когда ты еще здесь сидел под арестом, и что без этого ты, может быть, остался бы здесь.
Я слышал здесь, что ты просился к водам и что просьба препровождена к военному министру; но резолюции не знаю; если ты поедешь, то, пожалуйста, напиши, куда и когда. Я здесь по-прежнему скучаю; как быть? Покойная жизнь для меня хуже. Я говорю покойная,потому что ученье и маневры производят только усталость. Писать не пишу, печатать хлопотно, да и пробовал, но неудачно.
Роман, который мы с тобою начали, затянулся и вряд ли кончится, [201] 201
Лермонтов подразумевал «Княгиню Лиговскую». Некоторые страницы рукописи написаны рукою С. А. Раевского, вероятно, под диктовку Лермонтова. После возвращения из ссылки Лермонтов действительно уже не возобновлял работы над романом. В это время его произведения с трудом проникали в печать. «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» была напечатана только после ходатайства В. А. Жуковского перед министром народного просвещения С. С. Уваровым; при этом вместо фамилии «Лермонтов» было обозначено только «-въ».
[Закрыть]ибо обстоятельства, которые составляли его основу, переменились, а я, знаешь, не могу в этом случае отступить от истины.
Если ты поедешь на Кавказ, то это, я уверен, принесет тебе много пользы физически и нравственно: ты вернешься поэтом, а не экономо-политическим мечтателем, что для души и для тела здоровее. Не знаю, как у вас, а здесь мне после Кавказа всё холодно, когда другим жарко, а уж здоровее того, как я теперь, кажется, быть невозможно. О Юрьеве [202] 202
Николай Дмитриевич Юрьев, родственник Лермонтова и товарищ его по Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. 30 января 1838 г. он был уволен в отставку из лейб-гвардии Драгунского полка в чине штабс-капитана.
[Закрыть]скажу тебе: вообрази, влюбился в актрису, вышел в отставку, живет у Балабина, табак и чай уж в долг не дают и 30.000 долгу, и вон из города не выпускают, – видишь: у всякого свои несчастия.
Прощай, любезный друг, и прошу тебя, будь уверен во мне и думай, что я никогда не скажу и не сделаю ничего тебе огорчительного. Прощай, милый друг, бабушка также к тебе пишет.
М. Лермонтов.
33. А. И. Философову
<Октябрь 1838 г. Царское Село>
Cher o
Ayez pitié de Grand’maman, si ce n’est de moi, et obtenez un jour pour moi car le temps presse…
Je n’ai pas besoin de vous parler de ma reconnaissance et de mon chagrin, car votre cœur me comprendra complètement
Je suis votre tout dévoué
M. Lermontoff.
На обороте:
Его Превосходительству
Милостивому Государю
Алексею Илларионовичу
Философову.
Перевод
Дорогой дядя, осмеливаюсь умолять вас ходатайствовать о моем деле, которое только вы можете уладить, и я уверен, что вы не откажете мне в вашем покровительстве. Бабушка опасно больна, настолько, что не могла даже написать мне об этом; слуга пришел за мною, думая, что я уже освобожден. Я просил у коменданта всего несколько часов, чтобы проведать ее, писал генералу, но так как это зависит от великого князя, то они ничего не могли сделать.
Пожалейте, если не меня, то бабушку, и добейтесь для меня одного дня, ибо время не терпит…
Мне нет необходимости говорить вам о моей признательности и моем горе, так как ваше сердце вполне поймет меня.
Преданный вам всецело
М. Лермонтов.
34. А. М. Верещагиной-Хюгель
<16 ноября 1838 г. Из Петербурга в Париж>
St.-Pétersbourg, Novembre 16/28. Среда.
* * *
Pardonnez
ma paresse, etc., etc.
– Vraiment je n’ai trouvé que ce moyen pour me rappeler à votre souvenir, et obtenir mon pardon; soyez heureuse, et ne m’en voulez pas; demain je commence une énorme lettre pour vous… Ma tante m’arrache la plume… ah!..
M. Lermontoff.
Перевод
С.-Петербург, ноябрь 16/28. Среда
Милая кузина,
Преклоняю
Колена
на этом месте!
как сладостно
быть милостивой!
* * *
Простите
мою лень, и т. п., и т. п.
– Право, я не нашел ничего другого, чтобы напомнить о себе и вымолить прощение; будьте счастливы и не сердитесь на меня; завтра я приступаю к длиннейшему письму к вам… Тетя вырывает у меня перо… ах!..
М. Лермонтов.
35. М. А. Лопухиной
<Конец 1838 г. Из Петербурга в Москву>
Il y a longtemps, chère et bonne amie, que je ne vous ai écrit et que vous ne m’avez donné de nouvelles de votre chère personne et de tous les vôtres; aussi j’ai l’espérance que votre réponse à cette lettre ne se fera pas longtemps attendre: il y a de la fatuité dans cette phrase, direz-vous; mais vous vous tromperez. Je sais que vous êtes persuadée que vos lettres me font un grand plaisir puisque vous employez le silence comme punition; mais je ne mérite pas cette punition car j’ai constamment pensé à vous, preuve: j’ai demandé un semestre d’un an, – refusé, de 28 jours – refusé, de 14 jours – le grand duc a refusé de même; tout ce temps j’ai été dans l’espérance de vous voir; je ferai encore une tentative – dieu veuille qu’elle réussisse. – Il faut vous dire que je suis le plus malheureux des hommes, et vous me croirez quand vous saurez que je vais chaque jour au bal: je suis lancé dans le grand-monde; pendant un mois j’ai été à la mode, on se m’arrachait. C’est franc au moins. – Tout ce monde que j’ai injurié dans mes vers se plait à m’entourer de flatteries; les plus jolies femmes me demandent des vers et s’en vantent comme d’un triomphe. – Néanmoins je m’ennuie. – J’aj demandé d’aller au Caucase – refusé. – On ne veut pas même me laisser tuer. Peut-être, chère amie, ces plaintes ne vous paraîtront-elles pas de bonne foi? – peut-être vous paraîtra-t-il étrange qu’on cherche les plaisirs pour s’ennuyer, qu’on court les salons quand on n’y trouve rien d’intéressant? – eh bien je vous dirai mon motif: vous savez que mon plus grand défaut c’est la vanité et l’amour-propre: il fut un temps où j’ai cherché à être admis dans cette société comme novice, je n’y suis pas parvenu; les portes aristocratiques se sont fermées pour moi: et maintenant j’entre dans cette même société non plus en solliciteur, mais en homme qui a conquis ses droits; j’excite la curiosité; on me recherche, on m’engage partout, sans que je fasse mine de le désirer même; les femmes qui tiennent à avoir un salon remarquable veulent m’avoir, car je suis aussi un lion,oui, moi – votre Michel, bon garçon, auquel vous n’avez jamais cru une crinière. – Convenez que tout cela peut énivrer. Heureusement ma paresse naturelle prend le dessus; et peu à peu je commence à trouver tout cela par trop insupportable: mais cette nouvelle expérience m’a fait du bien, en ce qu’elle m’a donné des armes contre cette société, et si jamais elle me poursuit de ses calomnies (ce qui arrivera) j’aurai du moins les moyens de me venger; car certainement nulle part il n’y a tant de bassesses et de ridicules. Je suis persuadé que vous ne direz à personne mes vanteries, car on me trouverait encore plus ridicule que qui que cela soit, et puis avec vous je parle comme avec ma conscience, et puis c’est si doux de rire sous-cape des choses briguées et enviées par les sots, avec quelqu’un qui, on le sait, est toujors prêt à partager vos sentiments; c’est de vous que je parle, chère amie, je vous le répète, car ce passage est tant soit peu obscur.
Mais vous m’écrirez n’est ce pas? – je suis sûr que vous ne m’avez pas écrit pour quelque raison grave? – êtes-vous malade? Y a-t-il quelqu’un de malade dans la famille? Je le crains. On m’a dit quelque chose de semblable. Dans la semaine prochaine j’attend votre réponse, qui j’espère sera non moins longue que ma lettre, et certainement mieux écrite, car je crains bien que vous ne sachiez déchiffrer ce barbouillage.
Adieu, chère amie, peut-être si dieu veut me récompenser je parviendrai à avoir un semestre, et alors je serai toujours sûr d’une réponse telle-quelle.
Saluez de ma part tous ceux qui ne m’ont pas oublié. – Tout à vous
M. Lermontoff.
Перевод
Давно уж я не писал вам, милый и добрый друг, а вы ничего не сообщали мне ни о вашей дорогой особе, ни о ваших; поэтому надеюсь, что ответа на это письмо долго ждать не придется: это звучит самоуверенно, скажете вы, но ошибетесь. Я знаю, вы убеждены, что ваши письма доставляют мне большое удовольствие, раз вы пользуетесь молчанием как способом наказания; я не заслуживаю этого наказания, потому что постоянно думал о вас; вот доказательство: просил отпуска на полгода – отказали, на 28 дней – отказали, на 14 дней – великий князь и тут отказал; всё это время я надеялся увидеть вас; сделаю еще одну попытку – дай бог, чтоб она удалась. Надо вам сказать, что я самый несчастный человек, и вы поверите мне, когда узнаете, что я каждый день езжу на балы: я пустился в большойсвет; в течение месяца на меня была мода, меня буквально разрывали. Это, по крайней мере, откровенно. Весь этот свет, который я оскорблял в своих стихах, старается осыпать меня лестью; самые хорошенькие женщины выпрашивают у меня стихи и хвастаются ими, как величайшей победой. Тем не менее я скучаю. Просился на Кавказ – отказали.
Не хотят даже, чтобы меня убили. Может быть, эти жалобы покажутся вам, милый друг, неискренними; может быть, вам покажется странным, что я гонюсь за удовольствиями, чтобы скучать, слоняюсь по гостиным, когда я там не нахожу ничего интересного? Ну, так я открою вам свои побуждения: вы знаете, что мой самый большой недостаток – это тщеславие и самолюбие; было время, когда я в качестве новичка искал доступа в это общество; это мне не удалось: двери аристократических салонов были для меня закрыты; а теперь в это же самое общество я вхожу уже не как проситель, а как человек, добившийся своих прав; я возбуждаю любопытство, предо мною заискивают, меня всюду приглашают, а я и вида не подаю, что хочу этого; женщины, желающие, чтобы в их салонах собирались замечательные люди, хотят, чтобы я бывал у них, потому что я ведь тоже лев,да, я, ваш Мишель, добрый малый, у которого вы и не подозревали гривы. Согласитесь, что всё это может опьянить. К счастью, моя природная лень берет верх, и мало-помалу я начинаю находить всё это более чем несносным; но этот новый опыт принес мне пользу, потому что дал мне в руки оружие против этого общества, и если оно когда-нибудь станет преследовать меня клеветой (а это непременно случится), то у меня по крайней мере найдется средство отомстить; нигде ведь нет столько низкого и смешного, как там. Я уверен, что вы никому не расскажете, как я хвастаюсь, а то меня сочтут еще смешнее других; с вами же я говорю как со своей совестью, а потом так приятно исподтишка посмеяться над тем, чего так добиваются и чему так завидуют глупцы, – с человеком, который заведомо всегда готов разделить ваши чувства; я имею в виду вас, милый друг, и повторяю это, ибо это место моего письма несколько неясно.
Но вы мне напишете, не правда ли? Я уверен, что вы не писали мне по какой-нибудь важной причине. Не больны ли вы? Не болен ли кто в семье? Боюсь, что так. Мне говорили что-то в этом роде. На следующей неделе жду вашего ответа и надеюсь, что он будет не короче моего письма и уж, наверно, лучше написан. Боюсь, что не разберете моего маранья.
Прощайте, милый друг; может быть, если богу угодно будет вознаградить меня, я добьюсь отпуска и тогда, во всяком случае, получу какой бы то ни было ответ.
Поклонитесь от меня всем, кто меня не забыл.
Весь ваш
М. Лермонтов.
36. А. А. Лопухину
<Конец февраля – первая половина марта 1839 г. Из Петербурга в Москву>
Милый Алексис.
Я был болен и оттого долго тебе не отвечал и не поздравлял тебя, но верь мне, что я искренно радуюсь твоему счастию и поздравляю тебя и милую твою жену. Ты нашел, кажется, именно ту узкую дорожку, через которую я перепрыгнул и отправился целиком. Ты дошел до цели, а я никогда не дойду: засяду где-нибудь в яме, и поминай как звали, да еще будут ли поминать? Я похож на человека, который хотел отведать от всех блюд разом, сытым не наелся, а получил индижестию, которая, вдобавок, к несчастию, разрешается стихами. Кстати о стихах; я исполнил обещание и написал их твоему наследнику, они самые нравоучительные (a l’usage des enfants). [204] 204
Для детского возраста. (Франц.) – Ред.
[Закрыть]
Ребенка милого рожденье
Приветствует мой запоздалый стих.
Да будет с ним благословенье
Всех ангелов небесных и земных!
Да будет он отца достоин;
Как мать его, прекрасен и любим;
Да будет дух его спокоен,
И в правде тверд, как божий херувим.
Пускай не знает он до срока
Ни мук любви, ни славы жадных дум;
Пускай глядит он без упрека
На ложный блеск и ложный мира шум;
Пускай не ищет он причины
Чужим страстям и радостям своим,
И выйдет он из светской тины
Душою бел и сердцем невредим!
Je désire que le sujet de ces vers ne soit pas un mauvais sujet… [205] 205
Я хотел бы, чтобы предмет этих стихов не стал бы негодником… (непереводимая игра слов; франц.) – Ред.
[Закрыть]
Увы! Каламбур лучше стихов! Ну да всё равно! Если он вышел из пустой головы, то, по крайней мере, стихи из полного сердца. Тот, кто играет словами, не всегда играет чувствами, и ты можешь быть уверен, дорогой Алексис, что я так рад за тебя, что завтра же начну сочинять новую ар<ию> для твоего маленького крикуна.
Напиши, пожалуйста, милый друг, еще тотчас, что у вас делается; я три раза зимой просился в отпуск в Москву к вам, хоть на 14 дней – не пустили! Что, брат, делать! Вышел бы в отставку, да бабушка не хочет – надо же ей чем-нибудь пожертвовать. Признаюсь тебе, я с некоторого времени ужасно упал духом.
……………………………………………………..
