Текст книги "Том 4. Проза. Письма."
Автор книги: Михаил Лермонтов
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 43 страниц)
14. М. А. Лопухиной
<4 августа 1833 г. Из Петербурга в Москву>
S.-Pétersbourg. Le 4-me Août.
Je ne vous ai pas donné de mes nouvelles depuis que nous sommes allés au camp; et vraiment je n’aurais pu y réussir avec toute la bonne volonté possible; imaginez-vous une tente qui a 3 archines en long et en large et 2½ de hauteur, occupée par trois personnes et tout leur bagage, toute leur armure, comme: sabres, carabines, chakos etc., etc. – le temps a été horrible, une pluie qui ne finissait pas faisait, que souvent nous passions 2 jours de suite sans pouvoir sécher nos habits; et pourtant cette vie ne m’a pas tout à fait déplu; vous savez, chère amie, que j’eus toujours un penchant très prononcé pour la pluie et la boue, et maintenant grâce à dieu j’en ai joui complétement.
– Nous sommes rentrés en ville, et bientôt recommencent nos occupations; la seule chose qui me soutient, c’est l’idée que dans un an je suis officier. – Et alors, alors – …bon dieu! Si vous saviez la vie que je me propose de mener!.. Oh, cela sera charmant: d’abord, des bizarreries, des folies de toute espèce, et de la poésie noyée dans du champagne: – je sais vous allez vous recrier; mais hélas, le temps de mes rêves est passé; le temps de croiren’est plus; il me faut des plaisirs matériels, un bonheur palpable, un bonheur qui s’achète avec de l’or, que l’on porte dans sa poche comme une tabatière, un bonheur qui ne fasse que tromper mes sens en laissant mon âme tranquille et inactive!.. Voilà ce qui m’est nécessaire maintenant, et vous vous apercevez, chère amie, que je suis quelque peu changé depuis que nous sommes séparés; quand j’ai vu mes beaux rêves s’enfuir, je me suis dit que ça ne valait pas la peine d’en fabriquer d’autres; il vaut mieux, pensai-je, apprendre à s’en passer; j’essayai; j’avais l’air d’un ivrogne qui peu à peu tâche de se déshabituer du vin; – mes efforts ne furent pas inutiles, et bientôt je ne vis dans le passé qu’un programme d’aventures insignifiantes et fort communes. Mais parlons d’autres choses; – vous me dites que le Prince T. et votre sœur son épouse se trouvent fort contents l’un de l’autre, je n’y ajoute pas une foi entière, car je crois connaître le caractère de tous les deux, et votre sœur ne paraît pas très disposée à la soumission, et il paraît que monsieur n’est pas non plus un agneau! – Je souhaite que ce calme factice dure le plus longtemps possible – mais je ne saurai prédire rien de bon. – Ce n’est pas que je vous trouve un manque de pénétration; mais je crois plutôt, que vous n’avez pas voulu me dire tout ce que vous pensiez; et c’est très naturel; car maintenant si mes suppositions sont vraies, vous n’avez pas même besoin de dire: oui. – Que faites vous à la campagne? Vos voisins sont-ils amusants, aimables, nombreux? Voici des questions qui vous auront l’air d’être faites sans aucune intention sérieuse!
Dans un an, peut-être, je viendrai vous voir; et quels changements ne trouverai-je pas? – me reconnaîtrez-vous, et voudrez-vous le faire? – Et moi, quel rôle jouerai-je? Sera-ce un moment de plaisir, pour vous, ou d’embarras pour nous deux? Car je vous avertis, que je ne suis plus le même, que je ne sens plus, que je ne parle plus de la même manière, et dieu sait ce que je deviendrai encore dans un an; – ma vie jusqu’ici n’a été qu’une suite de désappointements, qui me font rire maintenant, rire de moi et des autres; je n’ai fait qu’effleurer tous les plaisirs, et sans en avoir joui, j’en suis dégoûté.
– Mais ceci est un sujet bien triste que je tâcherai de ne pas ramener une autre fois; lorsque vous serez à Moscou annoncez le moi, chère amie… – je compte sur votre constance; adieu;
M. Ler…
P. S.Mes compliments à ma cousine, si vous lui écrivez, car je suis trop paresseux pour le faire moi-même.
Перевод
С.-Петербург, 4 августа.
Я не подавал о себе вестей с тех пор, как мы отправились в лагерь, да и, право, мне бы это не удалось при всем моем желании. Представьте себе палатку по 3 аршина в длину и ширину и 2½ в вышину, в которой живет три человека со всей поклажей и доспехами, как-то: сабли, карабины, кивера и проч., и проч. Погода была отвратительная из-за нескончаемого дождя, зачастую по два дня сряду мы не могли просушить платье; тем не менее эта жизнь мне отчасти нравилась; вы знаете, милый друг, что у меня всегда было пристрастие к дождю и грязи, и теперь, по милости божьей, я насладился этим вдоволь.
Мы возвратились в город, и скоро снова начинаются наши занятия; одно лишь меня ободряет – мысль, что через год я офицер! И тогда, тогда… боже мой! Если бы вы знали, какую жизнь я намерен вести!.. О, это будет чудесно: во-первых, причуды, шалости всякого рода и поэзия, купающаяся в шампанском; я знаю, вы будете возражать; но, увы, пора моих грез миновала, прошло время, когда я верил;мне нужны чувственные наслаждения, ощутимое счастье, счастье, которое покупают за деньги, счастье, которое носят в кармане как табакерку, счастье, которое обманывает только мои чувства, оставляя душу в покое и бездействии!.. Вот что мне теперь необходимо, и вы видите, милый друг, что с тех пор, как мы расстались, я несколько изменился; как скоро я заметил, что мои прекрасные мечты разлетаются, я сказал себе, что не стоит создавать новые; гораздо лучше, подумал я, научиться жить без них. Я попробовал; я походил на пьяницу, который мало-помалу старается отвыкнуть от вина; мои усилия были не напрасны, и вскоре прошлое представилось мне лишь перечнем незначительных и весьма обыденных похождений. Но поговорим о другом. Вы говорите, что князь Т. и ваша сестра, его супруга, очень довольны друг другом; я не вполне этому верю, потому что, кажется, знаю характер обоих: и ваша сестра не очень-то склонна к покорности, да, по-видимому, и князь тоже не агнец! Я очень хочу, чтобы это искусственное затишье продолжилось как можно долее, но не могу предсказать ничего хорошего. Это не означает, чтоб у вас был недостаток проницательности; скорее, мне сдается, вы не хотели сказать мне всего, что думаете; и это вполне естественно, потому что теперь, если мои предположения верны, вам не придется даже сказать: да. Что вы делаете в деревне? Много ли у вас соседей, любезны ли они, забавны ли? Вот вопросы, в которых, кажется, нельзя увидеть никакого серьезного умысла.
Через год, может быть, я навещу вас, и какие перемены я найду? Узнаете ли вы меня и захотите ли узнать? И какую роль буду играть я? Будет эта встреча минутой радости для вас, или она смутит нас обоих? Ибо, предупреждаю вас, я уже не тот, каким был прежде: и чувствую и говорю иначе, и бог весть что из меня выйдет через год; моя жизнь до сих пор была лишь рядом разочарований, теперь они смешны мне, я смеюсь над собой и над другими; я только вкусил все удовольствия и, не насладившись ими, пресытился.
Но это очень грустный предмет, и я постараюсь в другой раз к нему не возвращаться. Когда вы будете в Москве, дайте мне знать, милый друг… я надеюсь на ваше постоянство; прощайте.
М. Лер…
Р. S.Мой поклон кузине, если будете писать ей, ведь я слишком ленив, чтобы самому сделать это.
15. М. Л. Симанской
<20 февраля 1834 г. В Петербурге>
Ma chère cousine! Je me rends avec extaseà votre aimable invitation, et, certainement je ne manquerai pas de venir féliciter mon oncle d’abord après diner, car – pour mon grand désespoir mon cousin Stolipine est mort avant hier, – et je suis sûr que vous ne trouverez pas mal que je me prive du plaisir de vous voir quelques heures plus tôt, pour aller, remplir un devoir aussi triste qu’indispensable; – à vous pour toute la soirée et toute la vie.
M. L.
Перевод
Милая кузина! Я с восторгомпринимаю ваше любезное приглашение и, конечно, не премину явиться с поздравлением к дяде, но после обеда, ибо, к великому моему огорчению, мой кузен Столыпин умер позавчера, и, я уверен, вы не сочтете дурным, что я лишу себя удовольствия видеть вас на несколько часов раньше, чтобы пойти исполнить столь же печальную, сколь и необходимую обязанность; – преданный вам на весь вечер и на всю жизнь.
М. Л.
16. М. Л. Симанской
<1832–1839 г. В Петербурге>
Je vous aime M-lle M. S. [189] 189
Я вас люблю, м-ль М. С. (Франц.). –Тут же нарисованы рукою Лермонтова лук со спущенной стрелой и пронзенное стрелою сердце.
[Закрыть]Своею кровью.
17. М. А. Лопухиной
<23 декабря 1834 г. Из Петербурга в Москву>
S.-Pétersbourg. Le 23 décembre.
Chère amie! – quoi qu’il arrive je ne vous nommerai jamais autrement, car ce serait briser le dernier lien qui m’attache encore au passé – et je ne le voudrais pour rien au monde; car mon avenir quoique brillant à l’oeil, est vide et plat; je dois vous avouer que chaque jour je m’aperçois de plus en plus que je ne serai jamais bon à rien, avec tous mes beaux rêves, et mes mauvais essais dans le chemin de la vie… car: ou l’occasion me manque ou l’audace!.. On me dit: l’occasion arrivera un jour! L’expérience et le temps vous donneront de l’audace!.. Et qui sait, quand tout cela viendra, s’il me restera alors quelque chose de cette âme brûlante et jeune, que dieu m’a donnée fort mal à propos? Si ma volonté ne sera pas épuisée à force de patienter?.. Si enfin je ne serai pas tout à fait désabusé de tout ce qui nous force d’avancer dans l’existence?..
Je commence ainsi ma lettre par une confession,vraiment sans y penser! – Eh bien, qu’elle me serve d’excuse: vous verrez là du moins que si mon caractère est un peu changé, mon cœur ne l’est pas. La vue seule de votre dernière lettre a déjà été pour moi un reproche – bien mérité certainement; mais que pouvais-je vous écrire? – vous parler de moi? – vraiment je suis tellement blasé sur ma personne, que lorsque je me surprends à admirer ma propre pensée, je cherche à me rappeler: où je l’ai lue!.. Et par suite de cela j’en suis venu à ne pas lire, pour ne pas penser!.. Je vais dans le monde maintenant… pour me faire connaître, pour prouver que je suis capable de trouver du plaisir dans la bonne société;– ah!!!.. Je fais la cour, et à la suite d’une déclaration je dis des impertinences: ça m’amuse encore un peu; et quoique cela ne soit pas tout à fait nouveau, du moins cela se voit rarement!.. Vous supposerez qu’on me renvoie après cela tout de bon… eh bien non, tout au contraire… les femmes sont ainsi faites; je commence à avoir de l’aplomb avec elles; rien ne me trouble, ni colère, ni tendresse: je suis toujours empressé et bouillant, avec un cœur assez froid, qui ne bat que dans les grandes occasions: n’est-ce pas, j’ai fait du chemin!.. Et ne croyez pas que ce soit une fanfaronnade: je suis maintenant l’homme le plus modeste – et puis je sais bien que ça ne me donnera pas une couleur favorable à vos yeux; mais je le dis, parce que ce n’est qu’avec vous que j’ose être sincère, ce n’est que vous qui saurez me plaindre sans m’humilier, puisque je m’humilie déjà moi-même; si je ne connaissais votre générosité et votre bon sens je n’aurais pas dit ce que j’ai dit; et peut-être, puisque autrefois vous avez calmé un chagrin bien vif, peut-être, voudrez-vous maintenant chasser par de douces paroles cette froide ironie qui se glisse dans mon âme irrésistiblement, comme l’eau qui entre dans un bateau brisé. Oh! Combien j’aurais voulu vous revoir, vous parler: car c’est l’accent de vos paroles, qui me faisait du bien; vraiment on devrait en écrivant mettre des notes au-dessus des mots; – car maintenant lire une lettre, c’est comme regarder un portrait: point de vie, point de mouvement; l’expression d’une pensée immuable, quelque chose qui sent la mort!..
– J’etais à Царское Селоlorsque Alexis est arrivé; quand j’en ai reçu la nouvelle, je suis devenu presque fou de joie; je me suis surpris discourant avec moi-même, riant, me serrant les mains l’une l’autre; je suis retourné en un moment à mes joies passées, j’ai sauté deux années terribles, enfin…
Je l’ai trouvé bien changé, votre frère, il est gros, comme j’étais alors, il est rose, – mais toujours sérieux, pausé; pourtant nous avons ri comme des fous la soirée de notre entrevue, – et dieu sait de quoi?
Dites moi, j’ai cru remarquer qu’il a du tendre pour m-lle Catherine Souchkoff… est-ce que vous le savez? – les oncles de mamselle auraient bien voulu les marier!.. Dieu préserve!.. Cette femme est une chauve souris, dont les ailes s’accrochent à tout ce qu’ils rencontrent! – il y eut un temps où elle me plaisait, maintenant elle me force presque de lui faire la cour… mais, je ne sais, il y a quelque chose, dans ses manières, dans sa voix, quelque chose de dur, de saccadé, de brisé, qui repousse; tout en cherchant à lui plaire on trouve du plaisir à la compromettre, de la voir s’embarrasser dans ses propres filets.
Ecrivez-moi de grâce, chère amie, maintenant que tous nos différens sont réglés, que vous n’avez plus à vous plaindre de moi, car je pense avoir été assez sincère, assez soumis dans cette lettre pour vous faire oublier mon crime de lèse-amitié!..
Je voudrais bien vous revoir encore: au fond de ce désir, pardonnez, il gît une pensée égoïste, c’est que, près de vous, je me retrouverais moi-même, tel que j’étais autrefois, confiant, riche d’amour et de dévouement, riche enfin de tous les biens que les hommes ne peuvent nous ôter, et que dieu m’a ôté, lui! – Adieu, adieu – je voudrais continuer mais je ne puis.
M. Lerma.
– P. S.Mes compliments à tous ceux auxquels vous jugerez convenable de les faire pour moi… adieu encore.
Перевод
С.-Петербург, 23 декабря.
Милый друг! Что бы ни случилось, я никогда не назову вас иначе; это значило бы порвать последние нити, еще связывающие меня с прошлым, а этого я не хотел бы ни за что на свете, так как моя будущность, блистательная на первый взгляд, в сущности пуста и заурядна. Должен вам признаться, с каждым днем я всё больше убеждаюсь, что из меня вовек не получится ничего путного со всеми моими прекрасными мечтаниями и ложными шагами на жизненном пути… ибо недостает то удачи, то смелости!.. Мне говорят, что случай когда-нибудь представится, а смелость приобретается временем и опытностью!.. А кто знает, когда всё это будет, сберегу ли я в себе хоть частицу молодой и пламенной души, которой столь некстати одарил меня бог? Не иссякнет ли моя воля от долготерпения?.. И, наконец, не разочаруюсь ли я окончательно во всем том, что движет вперед нашу жизнь?
Итак, я начинаю письмо исповедью,право, без умысла! Пусть же она послужит мне оправданием: вы увидите, по крайней мере, что если мой характер несколько изменился, сердце осталось то же. Один вид последнего письма вашего явился мне упреком, конечно вполне заслуженным. Но о чем я мог вам писать? Говорить вам о себе? Право, я так надоел сам себе, что, когда я ловлю себя на том, что восхищаюсь собственными мыслями, я стараюсь припомнить, где я их вычитал!.. И вследствие этого я дошел до того, что перестал читать, чтобы не мыслить! Я теперь бываю в свете… для того, чтобы меня узнали и чтобы доказать, что я способен находить удовольствие в хорошем обществе;ах!!! Я ухаживаю и вслед за объяснением в любви говорю дерзости; это еще забавляет меня немного, и хотя это не совсем ново, но по крайней мере встречается не часто!.. Вы подумаете, что за это меня гонят прочь… о нет, совсем напротив… женщины уж так созданы, у меня появляется смелость в отношениях с ними; ничто меня не волнует – ни гнев, ни нежность; я всегда настойчив и горяч, но сердце мое довольно холодно и способно забиться только в исключительных случаях: не правда ли, я далеко пошел!.. И не думайте, что это бахвальство: я теперь скромнейший человек и притом хорошо знаю, что этим ничего не выиграю в ваших глазах; я говорю так, потому что только с вами решаюсь быть искренним; вы одна меня сумеете пожалеть, не унижая, ведь я сам себя унижаю; если бы я не знал вашего великодушия и вашего здравого смысла, то не сказал бы того, что сказал; и, может быть, оттого что вы когда-то облегчили мне сильное горе, возможно и теперь вы пожелаете разогнать ласковыми словами холодную иронию, которая неудержимо прокрадывается мне в душу, как вода просачивается в разбитое судно! О! Как я хотел бы вас снова увидеть, говорить с вами: мне был бы благотворен самый звук вашей речи; право, следовало бы в письмах ставить ноты над словами; ведь теперь читать письмо то же, что глядеть на портрет: ни жизни, ни движения; выражение застывшей мысли, что-то отзывающееся смертью!..
Я был в Царском Селе,когда приехал Алексис; узнав о том, я едва не сошел с ума от радости: я поймал себя на том, что разговаривал сам с собою, смеялся, потирал руки; вмиг возвратился я к прошедшим радостям, двух ужасных лет как не бывало, наконец…
На мой взгляд, ваш брат очень переменился, он толст, как я когда-то был, румян, но всегда серьезен и солиден; и всё же мы хохотали как сумасшедшие в вечер нашей встречи – и бог знает над чем?
Послушайте, мне показалось, будто он чувствует нежность к m-lle Катерине Сушковой… известно ли вам это? Дядюшки этой девицы хотели бы их повенчать!.. Сохрани боже!.. Эта женщина – летучая мышь, крылья которой цепляются за всё встречное! Было время, когда она мне нравилась; теперь она почти принуждает меня ухаживать за ней… но, не знаю, есть что-то в ее манерах, в ее голосе жесткое, отрывистое, надломанное, что отталкивает; стараясь ей нравиться, находишь удовольствие компрометировать ее, видеть ее запутавшейся в собственных сетях.
Пишите мне, ради бога, милый друг, теперь, когда все наши недоразумения улажены и у вас больше нет повода жаловаться на меня; полагаю, что в этом письме я был достаточно искренен и предан вам, и вы забудете мой проступок против нашей дружбы.
Мне очень хотелось бы увидеть вас опять; в основе этого желания, прощу простить меня, покоится эгоистическая мысль, что возле вас я вновь мог бы обрести самого себя таким, каким я был когда-то, – доверчивым, полным любви и преданности, одаренным всеми благами, которых люди не в силах отнять и которые отнял у меня бог! Прощайте, прощайте, – хотел бы продолжать письмо, но не могу.
М. Лерма.
Р. S.Поклоны всем, кому сочтете уместным передать их от меня… еще раз прощайте.
18. А. М. Верещагиной
<Весна 1835 г. Из Петербурга в Москву>
Ma chère cousine!
Je me suis décidé de vous payer une dette que vous n’avez pas eu le bonté de réclamer, et j’espère que cette générosité de ma part touchera votre cœur devenu si dur pour moi depuis quelque temps; je ne demande en récompense que quelques gouttes d’encre et deux ou trois traits de plume pour m’annoncer que je ne suis pas encore tout à fait banni de votre souvenir; – autrement je serai forcé de chercher des consolations ailleurs (car ici aussi j’ai des cousines) – et la femme la moins aimante (c’est connu) n’aime pas beaucoup qu’on cherche des consolations loin d’elle. – Et puis si vous perséverez encore dans votre silence, je puis bientôt arriver à Moscou – et alors ma vengeance n’aura plus de bornes; en fait de guerre (vous savez) on ménage la garnison qui a capitulé, mais la ville prise d’assaut est sans pitié abandonnée à la fureur des vainqueurs.
Après cette bravade à la hussard, je me jette à vos pieds pour implorer ma grâce en attendant que vous le fassiez à mon égard.
Les préliminaires finis, je commence à vous raconter ce qui m’est arrivé pendant ce temps, comme on fait en se revoyant après une longue séparation.
Alexis a pu vous dire quelque chose sur ma manière de vivre, mais rien d’intéressant si ce n’est le commencement de mes amourettes avec M-lle Souchkoff, dont la fin est bien plus intéressante et plus drôle. Si j’ai commencé par lui faire la cour, ce n’était pas un reflet du passé – avant c’était une occasion de m’occuper, et puis lorsque nous fûmes de bonne intelligence, ça devint un calcul: – voilà comment. – J’ai vu en entrant dans le monde que chacun avait son piédestal: une fortune, un nom, un titre, une faveur… j’ai vu que si j’arrivais à occuper de moi une personne, les autres s’occuperont de moi insensiblement, par curiosité avant, par rivalité après.
– La demoiselle S. – voulant m’attraper(mot technique), j’ai compris qu’elle se comprometterait pour moi facilement; – aussi je l’ai compromise autant qu’il était possible, sans me compromettre avec, la traitant publiquement comme à moi, lui faisant sentir qu’il n’y a que ce moyen pour me soumettre… Lorsque j’ai vu que ça m’a réussi, mais qu’un pas de plus me perdait, je tente un coup de main. Avant je devins plus froid aux yeux du monde, et plus tendre avec elle pour faire voir que je ne l’aimais plus, et qu’elle m’adore (ce qui est faux au fond); et lorsqu’elle commença à s’en apercevoir et voulut secouer le joug, je l’abandonnai le premier publiquement, je devins dur et impertinent, moqueur et froid avec elle devant le monde, je fis la cour à d’autres et leur racontais (en secret) la partie, favorable à moi, de cette histoire. – Ellefut si confondue de cette conduite inattendue – que d’abord elle ne sut que faire et se résigna – ce qui fit parler et me donna l’air d’avoir fait une conquête entière; puis elle se réveilla – et commença à me gronder partout – mais je l’avais prévenue – et sa haine parut à ses amies (ou ennemies) de l’amour piqué. – Puis elle tenta de me ramener par une feinte tristesse et en disant à toutes mes connaissances intimes qu’elle m’aimait – je ne revins pas – et profitai de tout habilement. Je ne puis vous dire combien tout ça m’a servi – ça serait trop long, et ça regarde des personnes que vous ne connaissez pas. Mais voici la partie plaisante de l’histoire: quand je vis qu’il fallait rompre avec elle aux yeux du monde et pourtant lui paraître fidèle en tête-à-tête, je trouvai vite un moyen charmant; – j’écrivis une lettre anonyme: «M-lle: je suis un homme qui vous connait et que vous ne connaissez pas, etc… je vous avertis de prendre garde à ce jeune homme: M. L. – il vous séduira – etc… voilà les preuves (des bêtises) etc…»une lettre sur 4 pages!.. Je fis tomber adroitement la lettre dans les mains de la tante; orage et tonnerre dans la maison. – Le lendemain j’y vais de grand matin pour que en tout cas je ne sois pas reçu. – Le soir à un bal, je m’en étonne en le racontant à mademoiselle; mad
Enfin vous voyez que je me suis bien vengé des larmes que les coquetteries de m-lle S. m’ont fait verser il y a 5 ans; oh! Mais c’est que nos comptes ne sont pas encore réglés: elle a fait souffrir le cœur d’un enfant, et moi je n’ai fait que torturer l’amour propre d’une vieille coquette, qui peut-être est encore plus… mais néanmoins, ce que je gagne c’est qu’elle m’a servi à quelque chose! – oh c’est que je suis bien changé; c’est que, je ne sais pas comment ça se fait, mais chaque jour donne une nouvelle teinte à mon caractère et à ma manière de voir! – ça devait arriver, je le savais toujours… mais je ne croyais pas que cela arrivât si vite. Oh, chère cousine, il faut vous l’avouer, la cause de ce que je ne vous écrivais plus, à vous et à M-lle Marie, c’est la crainte que vous ne remarquiez par mes lettres que je ne suis presque plus digne de votre amitié… car à vous deux je ne puis pas cacher la vérité, à vous qui avez été les confidentes de mes rêves de jeunesse, si beaux – surtout dans le souvenir.
Et pourtant à me voir maintenant on dirait que je suis rajeuni de 3 ans, tellement j’ai l’air heureux et insouciant, content de moi-même et de l’univers entier; ce contraste entre l’âme et l’extérieur ne vous paraît-il pas étrange? –
Je ne saurais vous dire combien le départ de grand’maman m’afflige, – la perspective de me voir tout-à-fait seul la première fois de ma vie m’effraye; dans toute cette grande ville il ne restera pas un être qui s’interesse véritablement à moi…
Mais assez parler de ma triste personne – causons de vous et de Moscou. On m’a dit que vous avez beaucoup embelli, et c’est M-me Ouglitzki qui l’a dit; en ce cas seulement je suis sûr qu’elle n’a pas menti, car elle est trop femme pour cela: elle dit encore que la femme de son frère est charmante… en ceci je ne la crois pas tout-à-fait, car elle a intérêt de mentir… ce qui est drôle c’est qu’elle veut se faire malheureuse à tout prix, pour attirer les condoléances de tout le monde, – tandis que je suis sûr qu’il n’y a pas au monde une femme qui soit moins à plaindre… à 32 ans avoir ce caractère d’enfant, et s’imaginer encore faire des passions!.. – et après cela se plaindre? – Elle m’a annoncé encore que mademoiselle Barbe allait se marier avec M. Bachmétieff; je ne sais pas si je dois trop lui croire – mais en tout cas je souhaite à M-lle Barbe de vivre en paix conjugale jusqu’au célébrement de sa noce d’argent, –et même plus, si jusque-là elle n’en est pas encore dégoûtée!..
Maintenant voici mes nouvelles, Наталья Алексеевна с чады и домочадцы s’en va aux pays étrangers!!! Pouah!.. Elle va donner là bas une fameuse idée de nos dames russes!..
Dites à Alexis que sa passion M-lle Ladigenski devient de jour en jour plus formidable!.. Je lui conseille aussi d’engraisser encore pour que le contraste ne soit pas si frappant. Je ne sais pas si la manière de vous ennuyer est la meilleure pour obtenir ma grâce; ma huitième page va finir et je craindrais d’en commencer une dixième… ainsi donc, chère et cruelle cousine, adieu, et si vraiment vous m’avez remis dans votre faveur, faites le moi savoir, par une lettre de votre domestique, – car je n’ose pas compter sur un billet de votre main.
Adieu donc, j’ai l’honneur d’être ce qu’on met au bas d’une lettre…
votre très humble
M. Lermantoff.
P. S.Mes respects je vous pris à mes tantes, cousines, et cousins, et connaissances…
Перевод
Милая кузина!
Я решил уплатить вам долг, который вы не соблаговолили с меня требовать, и надеюсь, что мое великодушие тронет ваше сердце, с некоторых пор ставшее таким жестким ко мне. Я не прошу другого вознаграждения, кроме нескольких капель чернил и двух или трех штрихов пера, которые известили бы меня, что я еще не совершенно изгнан из вашей памяти; иначе мне придется искать утешения у других (ибо и здесь у меня есть кузины), а как бы мало женщина ни любила (это известно), она не очень-то любит, чтобы искали утешения вдали от нее. Затем, если вы будете еще упорствовать в своем молчании, я могу вскоре прибыть в Москву – и тогда мое мщение не будет иметь границ. На войне (вы знаете) щадят сдавшийся гарнизон, но город, взятый приступом, без сожаления предают ярости победителей.
После этой гусарской бравады я падаю к вашим ногам, чтобы вымолить себе прощение, в ожидании, что вы мне его даруете.
После этого вступления я начинаю рассказ о том, что со мною случилось за это время, как это делают при свидании после долгой разлуки.
Алексис мог рассказать вам кое-что о моем образе жизни, но ничего интересного, разве что о начале моих приключений с m-lle Сушковой, конец которых несравненно интереснее и забавнее. Если я начал ухаживать за нею, то это не было отблеском прошлого – вначале это было для меня просто развлечение, а затем, когда мы поняли друг друга, стало расчетом: и вот каким образом. Вступая в свет, я увидел, что у каждого был какой-нибудь пьедестал: богатство, имя, титул, покровительство… я увидел, что если мне удастся занять собою одно лицо, другие незаметно тоже займутся мною, сначала из любопытства, потом из соперничества.
Я понял, что m-lle С., желая изловить меня(техническое выражение), легко скомпрометирует себя ради меня; потому я ее и скомпрометировал, насколько было возможно, не скомпрометировав самого себя: я обращался с нею в обществе так, как если бы она была мне близка, давая ей чувствовать, что только таким образом она может покорить меня… Когда я заметил, что мне это удалось, но что еще один шаг меня погубит, я прибегнул к маневру. Прежде всего в свете я стал более холоден с ней, а наедине более нежным, чтобы показать, что я ее более не люблю, а что она меня обожает (в сущности, это неправда); когда она стала замечать это и пыталась сбросить ярмо, я в обществе первый покинул ее, я стал жесток и дерзок, насмешлив и холоден с ней, я ухаживал за другими и рассказывал им (по секрету) выгодную для меня сторону этой истории. Онатак была поражена неожиданностью моего поведения, что сначала не знала, что делать, и смирилась, а это подало повод к разговорам и придало мне вид человека, одержавшего полную победу; затем она очнулась и стала везде бранить меня, но я ее предупредил, и ненависть ее показалась ее друзьям (или врагам) уязвленною любовью. Затем она попыталась вновь вернуть меня напускною печалью, рассказывала всем близким моим знакомым, что любит меня, – я не вернулся к ней, а искусно всем этим воспользовался. Не могу сказать вам, как всё это пригодилось мне, – это было бы слишком долго и касается людей, которых вы не знаете. Но вот смешная сторона истории: когда я увидал, что в глазах света надо порвать с нею, а с глазу на глаз все-таки еще казаться ей верным, я живо нашел чудесный способ – я написал анонимное письмо: «M-lle, я человек, знающий вас, но вам неизвестный и т. д… предупреждаю вас, берегитесь этого молодого человека: М. Л. Он вас соблазнит и т. д… вот доказательства (разный вздор) и т. д…»Письмо на четырех страницах! Я искусно направил это письмо так, что оно попало в руки тетки; в доме гром и молния. На другой день еду туда рано утром, чтобы, во всяком случае, не быть принятым. Вечером на балу я с удивлением рассказываю ей это; она сообщает мне ужасную и непонятную новость, и мы делаем разные предположения – я всё отношу насчет тайных врагов, которых нет; наконец, она говорит мне, что ее родные запрещают ей разговаривать и танцевать со мною, – я в отчаянии, но остерегаюсь нарушить запрещение дядюшек и тетки. Так шло это трогательное приключение, которое, конечно, даст вам обо мне весьма лестное мнение. Впрочем, женщина всегда прощает зло, которое мы причиняем другой женщине (афоризмы Ларошфуко).Теперь я не пишу романов – я их делаю.
