Текст книги "Эпоха Пятизонья"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Михаил Белозеров
Эпоха Пятизонья

Всем сталкерам мира посвящается

Глава 1
Колодец времени

Костя его узнал сразу и понял, что Ред Бараско тоже его узнал, только не подал виду. Ред пошел, как зевака, по Большой Бронной, по левой ее стороне, мимо «Макдональдса» с большой желтой буквой «М» на торце здания, мимо чугунных лавочек, мимо фонтанов и голых деревьев, где, казалось, вечно будут толпиться фэны, азартно рассуждающие в пику Зоне на темы патчей, модов, скриншотов и коммуникаторов, туда, где тротуар узок и щербат после зимы, туда, где ветер вырывается со Спиридоновки, как из аэродинамической трубы, где хочется поплотнее застегнуть куртку и нырнуть в какой-нибудь переулок, из которого веет если не прошлым, то, уж конечно, началом этого века.

Возле газетного ларька на углу Сытинского переулка он задержался, взял почитать журнал «Men’s Life», и когда Костя подошел и увидел в отражении знакомые глаза, то понял, что за Бараско следят – еще до того, как сам Бараско подал тайный знак, означающий опасность.

Бараско почти не изменился: только ежик на голове прикрыл кожаной бейсболкой с логотипом «МТС» на затылке, а вечно грязный бинт поменял на красный шейный платок. В остальном Бараско остался прежним, словно они расстались не год с лишним назад, а вчера. Чуть косо поставленные плечи, как у бейсболиста, уголки опущенных губ, словно Бараско всегда был в чем-то виноват, и напряженно-обиженное выражение глаз. В общем, конспиратор из него был аховый и он выделялся в толпе примерно так, как негр среди белокожих москвичей, не потому что был не по сезону загорелым и обветренным, как геолог, а потому что на нем лежала вечная печать сталкера и от этого некуда было деться, как некуда деться от привычки дышать.

Костя купил «Московскую правду» с кричащей передовицей «Кто сорвет невинность с Кремлевской Зоны?», дождался, когда Бараско отойдет метров на тридцать, и двинул по Большой Бронной, которая убегала чуть-чуть вниз, и через квартал ему уже казалось, что он вовсе не в Москве, а совсем в другом городе, где нет башен новостроя, а есть такие вот узенькие тротуары, сосульки под водосточными трубами пяти– и девятиэтажек из прошлого века. Слежку он не заметил до самого последнего момента, даже когда вошел в бар «Патриарший» на углу Богославского, взял светлую «трешку», которую любил с тех пор, как начал пить пиво, и оглянулся, рассчитывая присесть к столику, за которым лицом к входу примостился Бараско.

В баре было сыро, накурено и грохотала музыка.

– Не хотите сыграть? – прокричал бармен и протянул «линейку» – по аналогии со спортивной.

Смысл игры заключался в том, кто в какую из Зон быстрее проникнет: в самую главную – Кремлевскую, Новосибирскую или в ту, что в Сосновом Бору. Ставка на Кремлевскую была самой низкой – сорок. Предпочтение отдавали Сосновому Бору, где якобы уже взломали код защиты. Ставка же на Новосибирскую Зону составляла один и восемьдесят три сотых. Но, похоже, на нее мало ставили, потому что она была далеко – в Сибири и черт знает что там происходит на самом деле. Народ нынче пошел недоверчивый и пугливый, – подумал Костя.

– В следующий раз, – так же громко ответил он, – дай лучше фисташек.

– Следующего раза может и не быть… – с очень таинственным видом предупредил бармен, настойчиво протягивая «линейку».

– Ничего, я подожду… – кивнул Костя, давая понять, что не верит ни в чье бескорыстие.

Тема-то была старая, заезженная, и всем порядком надоела, а бармен втюхивал «линейку», которая никого не интересовала, каждому второму входящему.

Бараско сидел на краю стула так, словно готов был сорваться и бежать. Вот тогда-то Костя и заметил в окне слежку. Их было двое, и между ними существовала связь, потом что они хотя и шли по разным сторонам улицы, но действовали синхронно и выправка у них была солдафонская, а о стрижке вообще даже не стоило говорить – старый армейский полубокс, с головой выдающий их обладателей. Видать, они бросили машину в соседнем переулке, потому что выглядели свежими, как огурчики, и грязная весенняя улица не успела наложить на них отпечаток.

Бараско, не глядя на Костю, сорвался, побежал, бросив на ходу то, что Костя прочитал из-за шума по губам:

– За мной!..

Костя поставил кружку на стойку перед удивленным барменом и поспешил вслед за Редом, но все равно потерял его из виду – так быстро тот передвигался – и заметил только, как он мелькнул в дальнем конце кухни на фоне распахнутой двери. А когда выскочил в длинный задний двор, застроенный многочисленными навесами, помостами и лестницами, то увидел, что Бараско стоит посреди, откинув крышку канализационного люка, и машет рукой.

– Привет!.. – обрадовался Костя и расплылся в улыбке.

Ему хотелось так много сказать, да и вообще вспомнить их трагическую «ходку» в Чернобыльскую Зону, полную ужаса и страданий. После таких «ходок» люди на всю жизнь становятся братьями, если не просто хорошими знакомыми. Ред – это единственный человек, которому Костя безоговорочно доверял и которому действительно был рад.

Но Бараско, не слушая его, нервно спросил:

– «Анцитаур» с тобой?! – И, бросив тревожный взгляд на кухонную дверь, полез за пазуху.

Костя кивнул и уже открыл было рот, чтобы напомнить о том, что «анцитаур» внутри него и что Бараско был свидетелем этого чудесного процесса, как Бараско, не слушая его, страшно закричал:

– Сигай! – И что есть силы толкнул Костю в бок.

Костя сделал короткий шаг, всеми силами стараясь не угодить в черный зев люка, получил еще один толчок в спину, с ужасом понял, что сейчас сломает ребра о железный обод, и рухнул, споткнувшись о крышку, но почему-то ничего не сломал и даже не почувствовал удара, а провалился «сквозь», чему даже не успел удивиться. Мимо промелькнули бетонные стены колодца, арматурная лестница, дно с черной, холодной водой. А еще он увидел, как в люк вслед за ним вниз головой сиганул Бараско, заслонив на мгновение белесое московское небо, и услышал крики:

– Стой, сволочь! Стой!

«Бах-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!..» – гремели выстрелы и визжали пули.

* * *

– …Повезло, вам, батенька… – говорил врач, словно пришедший из чеховских рассказов, толстенький, маленький, с короткими пальчиками-сосисками и бородкой клинышком. – Очень повезло… еще бы каких-нибудь два миллиметра, и моменто морэ [1]1
  Моменто морэ – моментальная смерть (лат).


[Закрыть].

Что-то он этими пальчиками очень ловко делал. Что-то очень интересное и захватывающее, как будто ворожил. Косте так захотелось поглядеть, словно в детстве на что-то запретное, что он даже приподнялся и лицезрел целую секунду, а потом его едва не стошнило.

Толстенький, добродушный врач хладнокровно зашивал рану на плече Бараско. Кровью были залиты разорванная рубаха, свитер. Куртка валялась на полу. А еще клочки окровавленной ваты. Много ваты. Какие-то холодные медицинские инструменты с зажатыми в них тампонами – опять же окровавленные. Сгустки крови, как на бойне, и запах, ни с чем не сравнимый – сырой, тошнотворный, легко узнаваемый. Костю выворачивало от него еще в Зоне, еще когда он ходил в молодых сталкерах. Вот и сейчас желудок прыгнул к горлу, а во рту появился горький вкус желчи. Горло само собой издало какие-то сдавленные звуки.

– Во-во… еще один… – услышал он словно издалека добродушный голос врача. – Лерочка…

Оказалось, что ему ассистирует медсестра – естественно, в белом халатике, естественно, в белой шапочке и, естественно, с обалденно стройными ногами и вздернутым носиком.

К стройным ножкам и вздернутым носикам Костя был неравнодушен еще со школы. В этом заключалась его единственная слабость.

Ватка с нашатырем привела его в чувства. Медсестра даже похлопала его по щекам, а ее коленки, такое остренькие и соблазнительные, чуть ли не уткнулись Косте в нос. От неожиданности он закрыл глаза. Блаженный момент, который он попытался продлить как можно дольше.

– Василий Аркадиевич, ему плохо… – растерянно сообщила медсестра, призывая врача к решительным действиям.

– Бросьте его, Лерочка, бросьте… – сказал врач, даже не взглянув. – Мне ваша помощь нужнее.

– Да ему дурно!

– Ему дурно прежде всего от ваших ножек…

– Какой вы все-таки… Василий Аркадиевич!.. – вспыхнула медсестра и бросила Костю умирать в одиночестве.

– Какой, мое золотце?.. Какой?.. – наигранно вздохнул Василий Аркадиевич. – Таких, как я, теперь уже нет. Был бы я помоложе, я бы за вами приударил.

– Вот еще! – капризно отозвалась медсестра.

– Лучше дайте мне зажим с иглой. И кровь уберите. Приготовьте три кубика старого доброго ампициллина и физраствор. Хорошо бы ему кровь перелить. У вас какая группа, батенька?..

Костя заставил себя подняться и, держась за стенку обеими руками, отойти в угол, где на табуретке стоял эмалированный бак с надписью «Питьевая вода». Желудок все еще прыгал, как резиновый мячик, горло было перехвачено спазмом. Вода оказалась теплой, а край кружки пах каким-то знакомым лекарством, похожим на губную помаду.

– Василий Аркадиевич… – заступилась медсестра за Костю, – он и так плохой… – В ее голосе послышались жалобные нотки.

Стоит ли меня жалеть? – думал Костя, как о постороннем. Не стоит – во мне «анцитаур» сидит. К тому же я спортсмен, бегаю по утрам и это как ее… штангу толкаю… едва не женился… вот…

Насчет «едва не женился» он, кажется, ляпнул вслух, потому что поймал удивленный взгляд хорошенькой медсестры. Дурак, подумал он. Все умные люди держат язык за зубами, особенно насчет женитьбы.

– Ничего-ничего… – добродушно произнес врач. – От пары стаканов крови от него не убудет. Так какая, говорите, у вас группа?

– Три бэ плюс… – ответил Костя, плохо понимая, что это значит.

– За-ме-ча-тель-но… – философски произнес врач. – Вашему другу несказанно повезло.

Костя хотел сказать, что друзья так не поступают – не швыряют в колодцы вниз головой и, вообще, не подставляют под удар, но вместо этого едва не поперхнулся, потому что Лера, ловко толкая его в грудь, уложила на жесткую тахту, застеленную белой простыней, а в ногах – клеенкой, и принялась колдовать с его правой рукой. Пальцы у Леры были очень и очень ласковыми. Век бы так лежать, подумал Костя и окончательно расслабился, словно попал в чернобыльский бар «Сто рентген». Бывают еще приятные девушки, думал он, ощущая тепло ее тела. Потом, когда после дежурной фразы «Работайте кулачком» эти самые ласковые пальчики вонзили ему в вену толстую иглу, он понял, что его подло обманули. От огорчения он закрыл глаза и принялся читать стихи Бродского: «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» – естественно, не вслух, а то Лера с такими ловкими руками окончательно запрезирает меня, думал он. Несколько раз он чувствовал, как она подходит и смотрит на него. Один раз он даже произнес:

– Со мной все нормально…

Но глаз не открыл, чтобы опять не грохнуться в обморок, потому что по прозрачным трубкам циркулировала кровь, переливаясь в пластиковый пакет, а из него – в вену Реду Бараско.

Он потерял счет времени и даже умудрился поспать. Ему приснилась какая-то фантасмагория с беготней и стремительным падением в пропасть – все то, что подсознательно волновало его в связи с последними новостями из Зоны. Новости были плохими. Кремлевская Зона расширялась, она достигла Бульварного кольца. Горожане в панике покидали город. На улицах и площадях лежали трупы. Их пожирали чудовища, похожие на циркули. Костя знал, что все равно не умрет. Он ловко убегал от чудовищ, прятался в пустых квартирах, искал хоть какое-нибудь оружие. А эти монстры, как крысы, все лезли и лезли из Зоны, а ему было так страшно, что он во сне закричал, хотя в реальности получился всего лишь стон. Внезапно Лера взяла его за руку (он учуял ее духи), провела с ней какую-то манипуляцию и сказала, как показалось ему, весьма деловым тоном:

– Сожмите в локте и полежите пять минут.

Костя открыл глаза. Бараско рядом не было, как, впрочем, и врача. Даже Лера куда-то делась. Он сел, прижимая к телу затекшую руку, и стал натягивать на нее рукав рубашки, потому что в комнате было прохладно.

– Ред… – негромко позвал он и прислушался.

Было тихо, как в погребе. Костя ожидал, что Ред вот-вот появится в одном из двух входов, но никто даже не откликнулся.

Костя разжал руку. Посмотрел на большую красную точку на локтевом сгибе, которая уже не кровоточила. Поискал, куда бы бросить ватку, бросил ее в коробку на полу у входной двери. Натянул свитер, подхватил толстую джинсовую куртку и в нетерпении заглянул вначале в правую распахнутую дверь. За дверью была большая операционная с шестиглазым фонарем над белым эмалированным столом. Не обнаружив там никого, подошел к левой двери, осторожно нажал на нее и нос к носу столкнулся с входящей Лерой. Чары были разрушены: в реальности она оказалась не такой, как он ожидал, – еще красивей и обаятельней. А очень красивых женщин Костя не любил. Он их боялся. Был у него такой порок. Особенно запоминающимися у Леры были глаза – карие, глубокие, как омут с голубоватой поволокой, как у месячных щенков, – и волосы! Волос было так много, темно-каштановых колечек, блестящих, упругих, что они не убирались под шапочку.

– А где мой друг? – спросил он, чтобы только прийти в себя.

– Вашему другу еще надо полежать, – ответила Лера тем деловым тоном, который так смущал Костю. – Его отвезли в пятую палату. Три дня он пробудет у нас. Рана слишком глубокая.

– А раньше нельзя? – спросил Костя.

– Раньше не получится, – улыбнулась Лера. – А вы, правда, сталкер?

– Сталкер, – промямлил Костя в надежде, что медсестра переменит тему.

Ему почему-то было стыдно за то, что он не устроен в жизни, и мается до сих пор, как с похмелья, и никак не может решиться на что-то серьезное ни с женщинами, ни с работой, которая ему не нравилась, а главное – он не знает, что делать со своей душой.

– А друг ваш – черный сталкер? – не отставала медсестра.

– Черный, – сдержанно кивнул Костя, – чернее не бывает.

– Здо́рово! – чуть-чуть наивно воскликнула красивая медсестра.

Костя с подозрением посмотрел на ее – шутит что ли? Но медсестра восторгалась вполне искренне. Ну вот еще одна сумасшедшая, подумал Костя, дались ей эти черные сталкеры. Чему радуется, не пойму. Куда же мне идти? – он поглядел в сумерки за окном, чтобы сориентироваться, в какой части города находится, и понял, что на Пречистенке, потому что узнал пилоны Крымского моста. Эко нас занесло, подумал он, но без восхищения Редом, особенно его способностями к перемещению в пространстве. Еще в Зоне ЧАЭС Костя отвык удивляться хабару, которым владел Бараско.

– Вначале вам нужно принять вот это… – уверенно сказала Лера и протянула Косте стакан с жидкостью.

– Что это? – Он осторожно понюхал.

В стакане был спирт.

– Обязательно?

– Обязательно.

– Медицинский?

– Медицинский, – улыбнулась Лера и вмиг снова сделалась безумно красивой.

Ага, вот в чем секрет, сообразил Костя, отводя взгляд, – в ее искристой улыбке. А еще в запахе. Пахла она умопомрачительно. Ни одна из его знакомых, даже Ирка Пономарева, так не пахла. С Иркой Костя расстался. Это был неоспоримый факт и отдельная история. Когда он вернулся из Чернобыльской Зоны, оказалось, что Ирка сделала себе тату на лобке и пирсинг на языке. Она вообще старалась быть суперсовременной. Тату на лобке в виде лилии он еще мог ей простить, но когда она поведала, для чего вставила себе в язык этот «гвоздик» (для минета, естественно), он понял, что это уже слишком. Чувственный мир его интересовал постольку, поскольку он существует, но не более. И расстался он с ней не без сожаления именно из-за этого самого «гвоздика». И снова его величество – великое одиночество – то, от чего бессознательно Костя убегал всю жизнь, вернулось к нему. Хуже всего, подумал он, то, что никто из моих приятельниц не искал моей дружбы. Секс, любовь, развлечение, деньги – пожалуйста, но только не дружба. Сбылось предсказание Реда Бараско: все сталкеры одиночки. И я стал одиночкой. Медсестра вот понравилась. А что толку? – думал Костя, заранее тоскуя. И так у него здорово получалось, что он сам себе был не рад.

– Пейте, пейте, и сразу пойдем закусывать.

– А что, положено? – Он посмотрел на нее пристально, с любопытством. Какая же ты там, внутри?

Она нравилась ему все больше. Но внутренний голос говорил ему, что очень красивые женщины недоступны. Слишком много вокруг них крутится мужчин более успешных, чем я. Когда об этом задумываешься, перестаешь действовать. У кого круче машина, у кого толще кошелек, а кто просто нагл. У меня нет ни того, ни другого, ни третьего. Наверное, я просто сталкер.

– Положено, – ответила она, выходя из кабинета со странной улыбкой на ярких губах.

Казалось, она все поняла. В глазах ее промелькнули чертики. Совсем как у Ирки, решил он и разозлился на себя за то, что не сумел скрыть свои чувства.

– Вы прямо инквизитор. – Костя одним махом проглотил спирт, не почувствовав вкуса, только через мгновение в желудке поселился теплый комок, и поспешил за медсестрой.

Его накормили в больничной столовой: настоящая жирная солянка с кусочком лимона, с двумя черными маслинами, две толстенные отбивные с кровью, картофельное пюре и салат, политый деревенским подсолнечным маслом. Костя еще удивился: откуда ранней весной грунтовые помидоры и огурцы? В обычной больнице так не кормят. В обычной больнице кормят тощими кашами. А потом ему дали еще большой, высокий стакан гранатового сока и необычайно свежее пирожное.

После обильной еды ему сделалось так жарко и так захотелось спать, что он завалился в ординаторской на кушетке.

Разбудил его Бараско. Он стоял над ним, тыкал в него пистолетом, у которого был зловещий черный зрачок, и твердил:

– Держи, вставай, держи, вставай!

Может, и наоборот. Костя спросонья не разобрал, а только увидел, что Бараско одет не по-больничному – в чужую кожаную куртку-реглан и что правая рука у него на перевязи из черного с красным опять-таки чужого галстука.

– Что случилось?! – спросил Костя, вскакивая и путаясь в пледе.

Оказывается, Лера его укрыла, пока он дремал. Где-то в глубине души, правда, теплилась надежда, что это все еще продолжение сна, а не реальность, но, увы, Ред Бараско был самым что ни на есть настоящим.

– Уходить надо! – В голосе Бараско прозвучал скрытый упрек. – Тебе твой «анцитаур» ничего не подсказывает?

Костя хотел сказать, что «анцитаур» вот уже год как молчит, но Бараско и слушать его не захотел, словно знал наперед все доводы, а крепко встряхнул левой рукой за плечо, поморщился и сказал:

– Соберись, считай, что мы в Зоне!

– В какой?

– Какая разница? В нашей, в вашей, в ихней – в какой еще?! – насмешливо ответил Бараско так, словно все было решено.

На самом деле разница была: Чернобыльская Зона – это одно, Крым – это другое, а Москва – это третье. И все они разные, как Зона в Новосибирске или под Санкт-Петербургом. У каждой своя специфика. Говорят, что в Крымской преобладала мистика, но добрая, хотя там сам черт ногу сломит из-за ее многоликости, а в Новосибирской попроще – только «сталтехи» и «механоиды». В Сосновом же Бору – вовсе небезобидные и бесхозные «дроны», приходящие из четвертого измерения. «Дроны» – отдельное природное явление. Их использовали в качестве оружия, но их надо было уметь приручать. Многие сталкеры погибли, не имея навыков дрессуры. Все это мгновенно пронеслось у Кости в голове. Не то чтобы он специально интересовался Зонами, но информацию в Интернете почитывал, боясь ощутить в себе патологическую тягу хотя бы к одной из них – то, что предсказывал Бараско еще в Чернобыле. Он потряс головой и понял, что дело серьезное, очень серьезное. Бараско просто так пугать не будет. Бараско – солидный сталкер.

– Ну и молодец! – похвалил Бараско. – Идем!

Косте страшно захотелось попрощаться с красавицей Лерой, но он быстро взял себя в руки, тем более что Бараско уже стоял в дверях ординаторской и к чему-то прислушивался. Вряд ли на его месте Бараско обратил бы внимание на женщин. Косте стало стыдно за свои необузданные порывы. У Реда особый нюх на всякого рода опасности. Он сделал два кошачьих шага, и Костя поспешил следом, копируя его движения. В старой Чернобыльской Зоне не особенно расходишься городским шагом.

В коридоре было тихо и сумрачно, как бывает тихо и сумрачно ночью в больнице. Красавица медсестра спала за столом, уронив голову на учебник по серологии. Должно быть, учится на медицинском, с удовлетворением решил Костя. Ее каштановые волосы выбились из-под шапочки и двумя колечками лежали на щеке. Костя не удержался, наклонился и поцеловал Леру в эти самые кудряшки, вдохнув мимоходом их пьянящий запах.

Лера встрепенулась, смущенно поправила шапочку и, еще до конца не понимая, что происходит, произнесла:

– Куда же вы?!

– С-с-с… – приложил Бараско палец к губам, приоткрывая дверь и выглядывая наружу.

– Но вам еще надо лежать… у вас же рана не закрылась… – растерянно произнесла Лера, поднимаясь и направляясь следом за Костей.

От нее пахну́ло теплом и уютом. И вообще, ему показалось, что он знает ее давным-давно, сто лет, и это ощущение у него было впервые. Ни к кому из своих знакомых женщин он не испытывал такого странного чувства.

– Мы вернемся, – пообещал Ред, бесшумно, как кошка, выскакивая на лестничную клетку.

– Я вернусь… – сказал Костя, виновато протискиваясь мимо Леры.

– Швы через три дня снимете сами, – догадалась она сообщить. – Разрежете по центру и выдерните, но обязательно обработайте…

От ее запаха у Кости закружилась голова. Еще мгновение, и он остался бы, но Бараско зашипел, как раскаленный утюг:

– Не отставай!..

И ему пришлось уйти. Напоследок он глянул: у Леры были стройные, словно точеные, ножки. «Все, я пропал!» – подумал он. Надо было у нее хоть телефон взять, но Бараско силой притащил его за рукав на первый этаж, мимо терапевтического отделения, к двери, которая была закрыта на обычную швабру. Бараско вышиб швабру, и они очутились на промозглой улице.

Шел мокрый снег, который тут же таял. Зеленая трава торчала жалко и обреченно. С крыш лило, из водосточных труб хлестало, сосульки, ослабленные теплом, норовили свалиться на голову. Но, похоже, Реда совершенно ничего не заботило.

– Оружие приведи в боевую готовность!

– Что?.. – Костя все еще пребывал в грезах.

– Я говорю, сделай так, чтобы пистолет стрелял.

– А… ну да… – произнес Костя, передернул затвор и проверил предохранитель.

Бараско уже свернул на асфальт вдоль стены и, оставляя черные следы, побежал в предрассветных сумерках, как больничное приведение. Костя замешкался. Само собой подразумевалось, что он должен был побежать следом, но обстоятельства, связанные с медсестрой, словно подменили его – будто они и не бегали с Редом в Чернобыльской Зоне целый сезон. Кстати, подумал Костя, я так и не спросил его, что он заказал у Шара желаний. Вдруг вечную жизнь? Тогда ему нечего беспокоиться.

За набережной, в реке дрожали огни города. Мост освещали прожекторы. Из-за голых черных деревьев и больничной ограды возник яркий свет машин, и только тогда Костя словно очнулся и побежал туда, где пропал Бараско, то и дело скользя на мокрой траве и боясь в довершение ко всему грохнуться на спину. Бараско безуспешно возился с амбарным замком и ругался матом.

– Дай-ка мне.

Костя сунул в карман куртки оружие, отстранил Реда и одним ударом тяжелого камня вырвал с мясом дужку замка.

Со стороны ворот уже мелькали фонари и бежали люди в черном, разбрызгивая весеннюю грязь.

– Так, говоришь, «анцитаур» при тебе? – ехидно спросил Ред, распахивая дверь подвала и даже не утруждая себя закрыть ее. Он взглянул на Костю так, что тому сделалось физически плохо. – Где твой чертов «анцитаур»? – спросил он, идя впереди и расшвыривая по коридору ногами лопаты, грабли и метлы. – Без «анцитаура» ты мне не нужен.

– Почему? – с обидой в голосе спросил Костя.

– Потому! – отрезал Бараско. – Ты думаешь, любят за красивые глазки? Не-е-ет. – Лицо его стало дергаться, как у паралитика, глаза вылупились и смотрели прямо в душу. – Ну, где «анцитаур»? Где?!

– Да во мне! – в отчаянии выкрикнул Костя в это разъяренное лицо.

– Ладно, верю… – сразу вдруг остыл Бараско, – но, извини, проверю… я и сам слышал, что наиболее активно он действует только в Зоне. Сегодня же пойдем туда.

– Ну… пойдем… – покорно откликнулся Костя.

Он только хотел спросить как, если это никому не удавалось. Его вдруг охватила апатия. Пропало желание куда-либо идти и что-либо делать, а главное – общаться с Редом Бараско. Знаешь что, – хотелось сказать ему, – иди ты к черту, великий черный сталкер! Проваливай! Мы больше не друзья! Но, естественно, ничего он не сказал – глупо дразнить Реда, когда ты сам не разобрался с самой главной Зоной страны.

Наверху уже кричали:

– Выходи с поднятыми руками, сохраним жизнь!

– Идиоты! – выругался Бараско и показал на древний канцелярский шкаф, забитый толстыми папками. – Отодвинь!

«П-ш-ш-ш…» – в коридор бросили дымовую гранату. Помещение стало быстро наполняться дымом.

Костя с перепугу опрокинул шкаф на пол. За ним темнела глубокая ниша со скамейкой вдоль стены.

– Ныряй и садись! – приказал Бараско, вытаскивая из кармана бурый хабар маскировки.

– А?.. – испуганно спросил Костя, совсем некстати доставая пистолет.

– Они нас не увидят. А это убери. Ну и молодец…

* * *

Бараско приказал:

– Сядь и не рыпайся!

Как только Бараско уселся, внутри зажегся свет. Но, сколько Костя ни крутил головой, он так и не обнаружил ни лампочки, ни другого источника света.

– Слушай… – забеспокоился он, – но ведь нас обнаружат!

– Не обнаружат, – спокойно ответил Бараско, усаживаясь рядом и закуривая сигарету. – Ну как они нас обнаружат, если у меня артефакт типа «невидимка» с вариантом типа три дэ?

– Что, есть и такое?

– Сейчас все есть, – равнодушным голосом сообщил Бараско. – Ты только не бзди.

– Фу-у-у… – выдавил из себя Костя. – С тобой не соскучишься. Не мог раньше предупредить?

– А я что? Я и предупреждаю, – равнодушно сообщил Бараско.

Действительно, дым шашки в нишу не попадал. А когда поредел и в подвал ворвались полицейские с оперативниками в гражданском – все в противогазах, все при оружии, Костя слегка опешил: они действительно не замечали ни нишу, ни свет внутри, ни их двоих, мирно сидящих на лавочке. Хотелось высунуть руку и помахать им всем.

– Ну и где?.. Где они? – спросил, судя по всему, старший группы.

Костя узнал в нем генерала Эдуарда Берлинского, начальника ГСБЗ [2]2
  ГСБЗ – Государственная служба безопасности Зоны.


[Закрыть]. Государственная служба безопасности Зоны была создана исключительно ради самой Зоны. Она пришла на смену государственной службе сталкеров «Бета» и занималась примерно тем же, но еще и устраняла конкурентов. В ГСБЗ служила одна молодежь, которая презирала настоящих сталкеров, а черных люто ненавидела, потому что не понимала их романтических идеалов и стремления познать неведомое, потому что черные сталкеры были поставлены вне закона и любой желающий мог убить любого черного сталкера, и за это ему ничего не было бы. Да и не знали они ничего толком о сталкерах. Сталкеры считались деклассированными элементами, особенно черные. В Москве сталкеров извели в течение года. Кто-то из простых сталкеров залег на дно, кто-то перестал ходить в Зоны, «перекрасился», упростился до уровня обычной городской жизни, пошел работать. И только в компании своих, за стаканом горькой, вспоминал былые деньки и плакал горючими слезами, тоскуя о той, вольной и опасной жизни. Но черных сталкеров переделать было невозможно, как невозможно было переделать мир. Поэтому большинство из них предпочитало жить в Зонах. Самой тяжелой считалась Московская Зона, потому что она была самой молодой и неизученной. На периферии было проще: в Крыму и на Украине Зоны вообще никто не охранял. Почему не загребли Костю, он и сам не знал. Вероятно, посчитали, что он попал в Зону ЧАЭС случайно и сталкером не стал.

– Товарищ генерал, точно сюда заскочили! Да все видели! И следы вели…

– Следы!.. – в сердцах воскликнул генерал. – Все тщательно обыскать! Хотя… чего искать?! И так все ясно…

– Ну, а теперь давай поговорим, – повернулся Бараско к Косте.

Костя словно впервые увидел его. Словно и не было того, другого Бараско, вечно тоскующего и ищущего истину жизни. Теперь перед ним сидел прагматик – желчный и злой. И не было Реду никакого дела до того, как они однажды умирали в Чернобыльской Зоне, но почему-то не умерли. Реда теперь это не интересовало, и разговаривать он об этом не хотел, словно все кануло в вечность, испарилось, пропало. Да и было ли вообще? Что я знаю, собственно, о нем? – подумал Костя. То, что он из прошлого? Это я помню. Хорошо помню. Но не знаю этого прошлого. То, что он полжизни бродил в Зоне с фашистами и сумел вырваться из зацикленного времени? Это факт. Неоспоримый факт. То, что адаптировался к настоящему? Это тоже факт! И даже очень и очень бесспорный. И то, что вытащил меня из Чернобыльской Зоны, – тоже факт, только этого факта я не помню. Забыл.

– Знаешь, почему я ушел из больницы?

– Догадываюсь, – ответил Костя.

– Не потому, что у меня есть какой-нибудь волшебный артефакт. Просто я подсчитал, сколько надо времени, чтобы нас вычислить.

– Поздравляю, – ответил Костя. – Минута в минуту.

– Ты не должен на меня обижаться. Дело превыше всего.

– Какое дело?

– А сам не догадался?..

– Да чего там! Ясно, что речь пойдет о Зоне. – Костя мотнул головой туда, где, в его представлении, находился Кремль.

– Да… к сожалению… приходится, – вздохнул Бараско. – Вот и мы кому-то стали нужны. Теперь нам за наши знания и умения деньги будут платить.

– А ты не думаешь, что моя судьба может быть короткой, что «анцитаур» не будет меня беречь?

– Нет, камень судьбы дает человеку долголетие. У тебя есть все шансы прожит лет до ста. Поэтому я и спрашиваю: «анцитаур» в тебе?

– Вот заладил! Ты же помнишь!

– Столько воды утекло. Меня послали тебя найти. Вырвали, можно сказать, из дома, из Крымской Зоны. Там сейчас сирень цветет. – На мгновение лицо Реда стало прежним – добрым и счастливым, как тогда, в Чернобыльской Зоне.

– А если я не захочу? – спросил Костя. – Если у меня работа, семья?

– Нет у тебя семьи. Я узнал. Была некая Ирина Пономарева, по которой ты сох между делом в Чернобыле. Потом ты с ней расстался. Девицы у тебя задерживаются не больше чем на два месяца. Они тебя боятся, особенно по ночам, потому что ты кричишь во сне. Кошмары тебе снятся. Друзей тоже нет. Есть родители в Кузбассе. За медсестренкой готов приударить. Вот и вся твоя жизнь. Ах да, забыл – еще работа. Но ты на ней не горишь. Предпочитаешь ездить в командировки, отлыниваешь от общественной нагрузки. Ну?.. – Он наклонился и требовательно посмотрел на него.

– Да… – невольно сознался Костя, – я помню, ты предсказывал мне такое будущее. Признаюсь, оно во многом совпало.