Текст книги "Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– О тебе? – удивился Лёха. Видно было, что подобная мысль даже не посещала его. Он перешёл в наступление: – Чего ты выделываешься? Девочкам жить негде! А у нас два номера. Ёх…

– Не волнуйся, они найдут, с кем и как, даже без тебя, – заверил его Феликс, намекая на те обстоятельства с двумя сотнями заграничных журналистов, которые и так хорошо были известны Лёхе.

– Да ладно… – миролюбиво сказал Лёха. – Чего тебе, жалко? Мы же на них жениться не собираемся.

– Мне не жалко, – ответил Феликс, влезая в белые парусиновые брюки. Он достал носки и светло-кремовые туфли с длинными носами. – Вот и поселил бы их у себя.

– Понимаешь, – замялся Лёха, – моя, Вероника, будет жить со мной.

– А я где? – насмешливо уставился на него Феликс.

Он понял гениальный план друга: проехаться, как обычно, за чужой счёт, обскакать, так сказать, на кривой ножке, и сделать вид, что так и надо.

– Вот я и думаю, где ты будешь жить? – задумчиво спросил Лёха и почесал затылок.

– Я тебя сейчас убью, – пообещал Феликс.

– А как же наша дружба? – Лёха на всякий случай отступил назад.

– Ну ты и фру-у-укт, – удивился Феликс.

– Это ты фрукт, – заверил его Лёха. – Ёх…

– Я фрукт?! – взвился Феликс. – А ты кто тогда?!

– Не переходи на личности, – оскорбился Лёха, но не очень сильно, чтобы иметь пространство для манёвра.

– Я не только перейду на личности, но и укажу тебе и твоим пассиям на дверь! – заверил его Феликс, с угрозой поглядывая на невысокого, но крепкого Лёху Котова.

Драться с ним было крайне сложно. Обычно Лёха ловко подныривал под противника, взваливал его на широкую, как лопата, спину, ну а потом швырял на выбор то ли со ступеней, то ли в окно. Беспроигрышный приём, стоивший некоторым храбрецам сломанных рёбер, если они предпочитали первый вариант. До окон дело, конечно, не доходило, иначе бы Лёхе давно сидеть в тюрьме, потому что приём со спиной у него был отработан до совершенства, а ступени считали многие из оппонентов и мало кто из них возвращался, чтобы продолжить спор.

– А как же я?.. – скромно потупившись, тихо, но чётко спросил Лёха.

– Что ты?.. – вмиг остыл Феликс.

– Как моя личная жизнь? – напомнил Лёха о своих сексуальных правах.

– Ты что, влюбился? – догадался Феликс.

– Тпру-ру-у-у… – как лошадь, придержал его Лёха и с испугом оглянулся на дверь. – Понимаешь, я ещё такой не встречал. Ёх…

Старая песня, подумал Феликс. И каждой он говорит, и каждая ему верит. Находятся же дуры.

– Она что, не знает? – догадался он.

– Не знает, – кивнул Лёха, – женщинам это знать не положено, а то нос задирать будут.

– А чего ты от меня хочешь?

– Пусть её подружка у тебя пока поживёт.

– Что значит «пока»? – насторожился Феликс.

– Ну пока здесь всё не уляжется, – уклончиво ответил Лёха.

– Ладно, – согласился Феликс. – Места всё равно много. А она приставать не будет?

Лёха так на него посмотрел, что Феликс понял: лучше бы он этого не спрашивал. Неизвестно, что Лёха наплёл своим новым знакомым, но план у него был гениальный по своей простоте: честно и открыто поделить блондинок. Только согласия Феликса никто не спросил. Если быть честным, то и спрашивать особенно не следовало бы, потому что в былые времена Феликс с удовольствием воспользовался бы предложением. Но времена были другие и обстоятельства тоже. Так что Лёха сильно ошибся и теперь пожинал плоды своей невнимательности.

Однажды они, будучи в командировке на Кубани, в последний день перед отъездом решили расслабиться. Лёха так и сказал: «Давай сходим к экологически чистым дояркам?» «Давай», – не подумав, согласился Феликс, тем более что экологически чистых доярок был аж целый взвод. В результате их командировка продлилась ровно на то количество дней, сколько им понадобилось, чтобы излечиться от гонореи. Больше Феликс никогда не слушал Лёху. Он перестал быть для него авторитетом в вопросах пола.

– Ты что, изменил ориентацию? – испугался Лёха.

– Так быстро это не делается, – парировал Феликс.

– Ну?! – потребовал Лёха, пропуская мимо ушей плоскую шутку.

– Я изменил не только ориентацию, – пошутил Феликс, – но и имя.

– Имя?.. – не понял Лёха и посмотрел на Феликса очень и очень внимательно.

– Слушай, – поменял тему Феликс. – Ты Гринёву не видел?

– Эту рыжую, что ли? – уточнил Лёха, хотя на его морде было написано, что, разумеется, видел, просто обдумывал, как этот факт использовать с пользой для себя.

– Ну? – нетерпеливо переспросил Феликс.

Ему нужно было знать, ошибся он или нет.

– Видел, а как же, – сказал Лёха, – с этим самым… Глебом.

– Сука! – подскочил Феликс.

– Ага! – безоговорочно согласился Лёха и забыл закрыть рот.

Он и представить не мог, что железный Феликс может влюбиться, и в кого? В какую-то рыжую бестию.

– Да не она, а он!

– А-а-а… Ну да, – закивал Лёха. – Ёх…

Собственно, ему было безразлично, отчего страдает его друг, главное было устроить собственное счастье.

– Ну так что?.. – нетерпеливо спросил он.

– Чего?..

– Насчёт блондинки…

– А… пусть живёт, места всё равно много, – великодушно согласился Феликс.

Номер действительно было огромный, аж из четырёх комнат: двух спален, гостиной и кабинета, не считая ванных при каждой спальне. Америка была щедра по части комфорта для своих сотрудников, тем более что гостиничные номера во вновь испеченной республике были смехотворно дешевы.

– Хорошо, – оценил ситуацию Лёха. – Пусть тогда она займёт ту спальню. А-а-а…

– Пусть занимает, – перебил его Феликс. – А как её хоть зовут?

Одной ногой он уже стоял на пороге комнаты и обдумывал, где ему искать вертихвостку Гринёву Ларису Максимильяновну, а попросту – Лорку.

– Мона.

– Мона? – задержался он от удивления.

Лёха в своём стремлении угодить ему не знал, как и поддакнуть.

– Ну да. В честь одинокой звезды, – шмыгнул он носом.

– Мона так Мона, – согласился Феликс, застёгивая рубашку. – Моны мне ещё не попадались.

Он вдруг обнаружил, что не испытывает привычного интереса к девицам. Неужели после Гринёвой я стал импотентом? – испугался он.

– Это точно! – обрадовался Лёха. – Она, кстати, не прочь с тобой познакомиться. Ёх…

Но Феликс его уже не слышал. Он нёсся на крыльях любви в поисках своей отрады Гринёвой.

* * *

Гринёву он нашёл мгновенно. И рыскать не надо было. Достаточно было сунуть нос в бар на сорок восьмом этаже и услышать её искромётный смех.

Она сидела в компании Глеба Исакова и ещё двух незнакомых прощелыг от журналистики с прыщами на шее и с липкими, потными ручками и заразительно смеялась точно так же, как с ним – Феликсом Родионовым. Такое, разумеется, не прощается, такое разрывает сердце напрочь. «Боже мой, что со мной? – удивился он, испытывая страшную муку. – Значит, она со всеми такая, похолодел он, как рыба. А я уже было хвост распушил, а я уже понадеялся на вечную, пламенную любовь».

Поэтому он, стиснув зубы, сделал вид, что не заметил её компании, а с каменным лицом и деревянной походкой прошествовал в противоположный угол и для начала заказал себе джин с тоником. Любил он этот напиток, не подделку в банке, а настоящий, сборный, из натуральных ингредиентов. Нравился ему горьковатый вкус и чувство легкого опьянения после десятого глотка. И только тогда, когда ощутил, что его медленно, но верно отпускает, набрался смелости и взглянул туда, где сидела она, но, конечно же, её не разглядел – мешала толпа. Зато услышал задорный, серебристый смех, готовый перейти в чистое контральто. В этот самый момент бар инстинктивно замирал и три десятка самцов прикидывали своим умишком, как бы переспать с Гринёвой, но так, чтобы она не заметила. Этого вынести было невозможно. Это было выше его сил – слушать, как она смеётся и как, настораживаясь, все они её слушают, в том числе старая, испитая Мика Ямамото, как будто она понимала, что происходит. «Спокойно, Бонифаций, спокойно, – сказал он сам себе, – забудь о ней!» Он глубоко вздохнул, как перед прыжком с парашютом, хотя никогда не прыгал выше, чем с трёх с половиной метров, да и то с закрытыми глазами. Напьюсь, подумал он, дурея от одних мыслей, напьюсь. И тут же голос второго человека произнёс: «Езжай-ка зарабатывай бабло! Нечего сопли распускать. Пользуйся моментом». Однако он ничего не успел возразить. Возражать против очевидного было глупо и даже опасно ввиду острого рецидива влюблённости.

– А вот кто знает всё! – воскликнул кто-то и больно ударил Феликса по плечу.

Сжав челюсти, Феликс развернулся, чтобы заехать наглецу в пах, но это оказался всё тот же самый Джон Кебич с испанцем Виктором Бергамаско. Однако успокоился: на шикарных брюках Джона Кебича за полторы тысячи долларов расплывалось огромное пятно то ли от кофе, то ли от плохого коньяка. «Не того ли, который я вожу?» – с удовлетворением подумал Феликс.

– Сиди, ты нам нужен! – продолжал кричать Джон Кебич так, чтобы все присутствующие в баре слышали. – Знакомься, Виктор!

– А мы знакомы, – буркнул Феликс, плюхаясь на место, и действительно вспомнил, что два года назад в Мадриде они пропивали гонорар фотографа и устроили борьбу на руках прямо в трактире «Ля Куарда» под пиками монастыря Эскориал, и Феликс, к его огромному удивлению, выиграл не только у Джона Кебича, но и у его друга-фотографа, человека-горы, а точнее, Виктора Бергамаско, который на радостях потащил их к себе в мастерскую на Маласана, похожую на лабиринты, и подарил Феликсу свою картину, которая называлась «Поцелуй в подворотне», а на самом деле картину надо было назвать «Жёлтый переулок под красными крышами». С тех пор она висит у него в квартире над телевизором. Пара-тройка его приятелей, из тех, кто воображал, что разбирается в живописи, возжелали её купить и предлагали хорошую цену, но Феликс не уступал. Благо, в картине было нечто свежее, необычное, что не бывает в ширпотребе ни на Пласа-Майор, ни на Трафальгарской площади в Лондоне, не говоря уже о московских бульварах. А одна девица специально проникла под предлогом любовных утех в квартиру к Феликсу, чтобы только стащить шедевр. Естественно, у неё ничего не вышло, потому что Феликс бдел денно и нощно за драгоценностью и застраховал её на всякий случай на крупную сумму. Странно, что после девицы больше никто не покушался на его «испанский переулок», как говорили в узких кругах, близких к журналистике. Впрочем, это уже стало анекдотом «Феликс Родионов и его картина», который целый год муссировался в курилках газет. Даже сейчас его не забыли.

Джон Кебич поставил на стол бутылку водки и сел так, что стул под ним жалобно скрипнул. Виктор Бергамаско тоже сел, и хотя был больше и грузнее, проделал это легко и даже изящно. Силён он был, это чувствовалось в его медвежьей фигуре. «Как я у него выиграл? – удивился Феликс. – Наверное, он был страшно пьян, а я ещё пьянее». Он уже собрался было встать и уйти, тем более что в углу снова раздался серебристый смех Гринёвой, но Виктор Бергамаско положил ему на плечо тяжёлую руку и, заглядывая в глаза, задал странный вопрос:

– А как ты относишься к нынешнему президенту?

– Франции?

– России, чудак.

Феликс поморщился: знал он эти журналистские штучки, когда тебя ловят на противоречиях, а потом тонко издеваются. Он и не думал, что этот приём распространён на Западе. Плохо, оказывается, он знал Запад, совсем не знал.

Джон Кебич заметил его реакцию и сказал заплетающимся языком:

– Не трогай его, видишь, он обожает своего президента, – его пьяная морда со светлыми неприятными глазами выражала ехидство, он взмахнул рукой и едва не отправил бутылку на пол – если бы не Феликс, который чисто рефлекторно поймал её на лету.

Хорошая была у Феликса реакция. Это все признавали, особенно женщины в постели.

– Да, люблю, – воинственно ответил он, ставя бутылку на место. – Что здесь плохого?

Однако это не произвело на Виктора Бергамаско никакого впечатления. Смысл начатого разговора заключался в чём-то другом. Феликс понял, что он, конечно же, совсем не знает Виктора Бергамаско да и не мог узнать за те несколько часов, что они общались в Мадриде. Мистер Билл Чишолм хитро устроил месячный круиз по Европе. Хорошее было время, беззаботное, а главное – Феликс ещё не понимал, кого надо опасаться, а кого нет, например этих двух типов, которые явно что-то затеяли. Интересно, он специально подсунул ему Джона Кебича или это вышло случайно: куда бы он ни приезжал, рано или поздно, как привидение, возникал Джон Кебич и начинал просвещать Феликса по части европейского общежития.

– Ладно, – сказал Джон Кебич, – вы здесь выясняйте отношения, а я схожу за стаканами.

– Давай выпьем, – предложил Виктор Бергамаско.

Был он чёрен, как грузин, и небрежная борода подчёркивала его грузность. На шее у него в густой поросли блестела золотая цепь толщиной в палец.

– Что, из горлышка? – удивился Феликс, желая одним махом прекратить непонятный разговор, но у него ничего не вышло.

– Ну да, – Виктор Бергамаско оценивающе посмотрел на Феликса.

Феликс пожалел, что не улизнул раньше, теперь надо было пить водку с этим странным испанцем и слушать, чего умного он скажет.

– Давно я не употреблял из горлышка, – признался Феликс с тем превосходством, когда русский хочет умыть иностранца по части выпивки. – Разве что во времена туманной юности.

В университете считалось шиком выпить бутылку водки на «камчатке», естественно, из горлышка, естественно, заснять на смартфоны и тут же выложить в инете. Но главное было даже не это, главным было не опьянеть на голодный желудок и досидеть до конца лекции, делая вид, что ты слушаешь. Феликс быстро стал чемпионом курса и продержался до предпоследнего семестра. Перед экзаменами этот титул завоевал его приятель – Жека Гейда, да и то лишь потому, что Гейда не пропускал лекции. Так что Бергамаско ничем не мог Феликса удивить.

– Ну… – многообещающе произнёс Виктор Бергамаско, сворачивая крышку на бутылке, как голову курёнку. – Как говорится, вперёд и с песнями!

Проверить хочет, решил Феликс, чего я стою. А стою я очень дорого.

Естественно, бутылка оказалась с дозатором. Пить водку из неё было сущей пыткой. Но храбрый Виктор Бергамаско показал пример. Он надолго присосался к бутылке. Феликс подумал, что так может пить только алкоголик, у которого горят трубы.

– А я думал, – удивился он, – что водку из горла пьют только русские.

– И мы тоже, – фыркнул Виктор Бергамаско, передавая ему бутылку с гримасой отвращения на лице.

В довершение ко всему водка оказалась ещё и тёплой. Ну и гадость, подумал Феликс, повторяя фокус с бутылкой и собственным ртом. К его удивлению, водка оказалась не такой уж противной, а даже наоборот – первые три глотка были приятными и отдавали чистым спиртом и чёрным хлебом, а потом – только одним спиртом. Когда он оторвался от бутылки, посчитав, что проглотил свою дозу, Виктор Бергамаско показал ему большой палец и сказал, сияя белозубой улыбкой:

– Молодец!!! Уважаю!!!

Явился Джон Кебич, сказал: «Гады», и налил водку в стаканы.

– За Россию! – он хлопнул Феликса по плечу, который снова вскочил, чтобы уйти. – Сиди! У нас к тебе дело!

– Какое? – Феликс решил сбежать при любых обстоятельствах, тем более что Гринёва смеялась всё громче и призывнее. Интересно, кто её щекочет? Или она дразнит его?

– Сейчас узнаешь, – заверил его Виктор Бергамаско.

– Меня ждут, – сказал Феликс и подумал о блондинке, которая осталась в номере.

Сейчас пойду и завалю её, решил он, назло Гринёвой. Джон Кебич снова хлопнул его по плечу. Феликс стерпел и сел, хотя ему было неприятно.

– За Россию! – сказал Виктор Бергамаско, но как-то странно сказал, с непонятным смыслом.

А Феликс подумал, что привычка не закусывать приводит к дурацким результатам и что он так не пьёт. Но проглотил свою порцию, как воду. Водка по-прежнему была приятной, должно быть, оттого что из противоположного угла всё ещё доносился серебристый смех Гринёвой. Ей, видите ли, было весело. Она развлекалась, а он страдал так, что сводило живот.

– Знаешь, что я тебе скажу, – начал Джон Кебич, размашисто вытирая рот рукой, – вот он со мной спорил, что у вас во главе государства не может быть еврей.

– Какой еврей? – терпеливо уточнил Феликс.

Он уже понял, что они специально его злят.

– Ну как какой? – переспросил Джон Кебич, глядя на него своими неприятными белыми, как простыня, глазами.

Надо было ему в морду всё-таки дать, подумал Феликс. Боялся бы. А так позволяет себе юродствовать, фигляр проклятый.

– Ваш президент, – почти торжествуя, сказал Виктор Бергамаско и цыкнул сквозь зубы.

– Спиридонов, что ли? – с облегчением вздохнул Феликс.

Это была его любимая тема. Он знал о президенте буквально всё. Недаром на каждом углу и в каждом киоске продавалась книга Феликса Родионова «Отец русской демократии». И ему до сих пор за неё не было стыдно, поэтому он мог подписаться под каждым словом, сказанным в ней.

– Ну да, – ухмыляясь, потянулся к бутылке Джон Кебич.

– Это я знаю, – равнодушно ответил Феликс.

Нашли дурака, подумал он. Я вам и не такие байки поведаю.

– Чего ты знаешь?! Чего ты знаешь?! – прервал его Виктор Бергамаско. – Как так получилось, что после такой прививки и снова еврей?

– Какой прививки? – спросил Феликс. – Ах, ну да… – Он вспомнил о том, кто создавал советское государство. – Так это ж было когда? Хотя история склонна повторяться, – добавил он кисло. Поймали они его с синагогой, ничего не скажешь. Маленький плюсик в их копилку.

Разговор стал его забавлять. На какое-то мгновение он даже забыл о Лоре Гринёвой, хотя то и дело слышал её серебристый смех. Что эти два козла могут понимать в нашей русской жизни? Ничего. Ничего они не понимают. Рассуждают штампами и клише. Уроды! Он снова поднялся, чтобы уйти. Серебристый смех Гринёвой заставлял его спасаться бегством.

– Сиди! – хлопнул Джон Кебич его по плечу. – Ты нам нужен!

– Мы хотим, как это по-русски? – сказал Виктор Бергамаско. – Раскрыть тебе глаза.

– Открыть глаза, – с превосходством поправил его Феликс.

– Ага… Ну да, – пьяно кивнул Джон Кебич и, не чокаясь, проглотил свою водку.

Он едва не промахнулся мимо стола, водружая стакан на место.

– Михаил Спиридонов благополучно избежал ежовых объятий государства, – заученным голосом сказал Феликс, – а когда вышел в президенты, то у него было два козыря.

По сути, он цитировал свою книгу, которую помнил наизусть.

– А пятая графа? – спросили они хором, не слушая его.

В этом и заключалась, должно быть, их ловушка, но она не сработала.

– Пятой графы давно уже нет.

– А у народа? – спросили они, торжествуя.

Знали, сволочи, психологию масс.

– А народ купили! – выдал им Феликс чуть-чуть цинично то, что так любят американцы. Они называют это попаданием в «бычий глаз».

– Как? – страшно удивились они.

– Так! – просветил он их.

– Что-то я плохо соображаю, – признался Джон Кебич и налил водки, но уже на донышко, потому что изрядно был пьян.

Феликсу показалось, что они приуныли – не туда пошёл разговор.

– А какие козыри? – спросил Виктор Бергамаско и перевёл на Феликса любопытный взгляд.

Интересно ему стало, что нового может сказать им русский, который и водку из горла может пить, и выворачивается, как угорь.

– Оба фартовые.

– Какие? – ехидно уточнили они хором, чтобы он не тянул кота за одно место.

Первый козырь, который Спиридонов разыграл виртуозно, к величайшей радости Феликса, заключался в том, что все доходы от нефти и газа он направил на социальные выплаты. Сумма, конечно, получалась смехотворная, всего-то от трех с половиной до пяти тысяч рублей на каждого человека, включая младенцев. Однако… желание пожить на халяву перевесило здравый смысл. Население оказалось диким, как бабуины на плантации кукурузы, – все сожрать, ничего не оставить. Населению было наплевать на здравый смысл и государство, населению хотелось жить радостно и счастливо, желательно сейчас, а не завтра. К счастью, весь мир давно уже так жил, а время обещаний кончилось. Пришло время расплаты, и Владимир Трофимов попался на этом.

Об этом Феликс и сообщил, опустив, разумеется, о диком народонаселении и государстве. В последний момент в нём взыграл патриотизм, и нечего было расшаркиваться перед иностранцами, хотя, пожалуй, от одного из них зависела его карьера. Недаром Джон Кебич таскался за ним по Европе и, должно быть, строчил отчёты в Лэнгли мистеру Биллу Чишолму. Подлые они все, решил Феликс, ужас, какие подлые, нагибают нашего брата журналиста почём зря.

Но они почему-то хотели от него не этого. Разумеется, его реакция их забавляла, но на уме у них было ещё что-то, чего он не улавливал.

– Ну и что? – хмыкнул Джон Кебич, и Феликсу показалось, что он подмигнул Виктору Бергамаско. – Это мы знаем. А что ещё?

– Финансовый ресурс, – уверенно сказал Феликс.

Джон Кебич цыкнул зубом и сказал:

– Херня!

– Почему это? – обиделся Феликс и приготовился дать ему в зубы или в выступающую, как галоша, челюсть. Хорошая, кстати, мишень для кулака.

– Ты не всё знаешь, – заверил его Виктор Бергамаско, цедя водку, как молоко.

Феликс так не умел. Его передергивало, словно он вливал в себя кипяток. Не хватало закуски: красной икры и чёрного хлеба с маслом.

– Чего я могу не знать? – уточнил Феликс, он сунул было в рот костяшку большого пальца, но передумал. Спокойно, Бонифаций, спокойно, сказал он сам себе.

Джон Кебич принялся рассуждать:

– Россия не может сравниться с той же самой Норвегией, где населения с гулькин нос. А Спиридонов сразу же честно предупредил, что государство не может просто так, за здорово живёшь, раздать деньги, значит, должны возрасти налоги как минимум в пять раз.

– Ну? – сказал Феликс. – Вот видишь! Всё честно.

Всё-таки они его раззадорили, он кинул очередной бонус в свою копилку тщеславия.

– Но ведь каждый думал, что сумеет обмануть государство, – заключил Виктор Бергамаско, хотя это не было главным.

Главное заключалось в чём-то другом. Феликс ещё не понял, куда клонят эти два забулдыги, и все-таки незаметно для себя погрыз многострадальный палец. Сомневался он, а это было плохо.

– Сумеет, – согласился Феликс, не вынимая палец изо рта.

Он и сам делал это весьма виртуозно, но, естественно, не кричал на каждом углу, что обманывает государство. Государство большое, не обеднеет, рассуждал не он один.

– Второй козырь заключался в том, что все свои двадцать миллиардов Михаил Спиридонов кинул в предвыборную гонку. Такие деньги у Владимира Трофимова, конечно же, были. Но он не мог сравниться со Спиридоновым в плане железной пропаганды, – всё это Феликс произнёс менторским тоном.

Однако и это не удивило их. На митингах Спиридонову ехидно кричали: «Расстанься со своими миллиардами! Сделай наконец что-нибудь путное!» И тогда он сотворил то, что от него никто не ожидал: он построил новый микрорайон «Подольский», за которым, однако, в народе твердо закрепилось название «Спиридоновский», или «Спиридонка». Ему также хватило денег, чтобы перекрасить пару городов на севере в ярко-малиновый цвет. Американская краска оказалась такой стойкой, что и через двадцать лет дома должны были выглядеть как новенькие. Фирма-изготовитель гарантировала. С тех пор эти города любили фотографировать на календари и обложки журналов. Спиридонов продал все свои активы, в том числе и команду из НБА «Нью-Джерси Нетс». А на волне отрицания «Макдоналдс» вложил также пару миллиардов в народные дома. Конечно, народ это оценил и говорил: «Айда в спиридоновские харчевни, ушицы отведаем, а какие там расстегаи!» Правда, нашлись и такие, которые кричали: «Нас не купишь за краюху жидовского хлеба!» И должно быть, в такие моменты Михаил Спиридонов горько жалел о своей щедрости. Но на кону был такой куш, с помощью которого можно было с лихвой «отбить» свои деньги назад. И произошло чудо, народ ему поверил, и Михаил Спиридонов стал президентом. По крайней мере, так думал Феликс. Такая у него была картина мироздания в голове.

А Владимиру Трофимову не помог, как принято говорить, даже административный ресурс. Во втором туре он проиграл выборы на величину погрешности. Но этого оказалось достаточно, чтобы Михаил Спиридонов обошёл его.

– Ха! Чудак ты! – воскликнул Джон Кебич и в очередной раз хлопнул Феликса по плечу.

На этот раз Феликс сильно поморщился. Кто любит, когда тебя трескают по плечу?

– Да… чудак… – подтвердил Виктор Бергамаско, разливая остатки водки. – Думаешь, этого было достаточно?

– Думаю, да, – смело ответил Феликс.

– Каких-то несчастных двадцать миллиардов?

Феликс вдруг почувствовал, что над ним посмеялись, а ещё он почувствовал, что опьянел. Надо закусывать по-русски, подумал он, а не пить по-иностранному.

– Вы мне надоели! – сказал он, поднимаясь.

– Куда ты? – удивился Джон Кебич. – Мы тебе главного не сообщили.

– Да?.. – Феликс внимательно поглядел на них.

Джон Кебич двоился. Его рыжая шевелюра почему-то закрывала половину бара. Белые-белые глаза плыли, как две таблетки аспирина. Виктор Бергамаско со своей пудовой цепью на волосатой груди казался цыганским медведем. А серебристый смех Гринёвой – гласом сирены. Феликса качнуло, и он схватился за стол. Стены кабака едва не сложились гармошкой.

– Сейчас за водкой сбегаю, – сообщил Виктор Бергамаско. – У кого есть «чечеши»?

– На, – Джон Кебич выгреб из кармана мятый комок денег и сунул в огромную лапу Виктора Бергамаско.

И Феликс понял, что пьянка приняла необратимую форму скотства. Он вспомнил, как газеты всего мира пестрели заголовками: «Цена вопроса 20 миллиардов долларов». Ему сделалось смешно, действительно, двадцать миллиардов – это на удивление мало. Возникла маленькая несостыковка: за такую сумму Россию не купишь, она слишком большая. Подавишься. Он глупо хихикнул и уселся назад в небольшой растерянности. Заронили-таки они в него семена сомнений. Неужели Владимир Трофимов не мог наскрести двадцать миллиардов? Да запросто. Одной левой. Честно говоря, Феликс иногда об этом задумывался, но как-то несерьёзно. О чём думать, если Мишка Спиридонов в Кремле? Дело сделано. Пыль выборов и страстей улеглась. Впереди «новая свобода» и «военный отдел». От этого кружилась голова и хотелось петь патриотические песни о реке Волге, о Карелии и о проливе Лаперуза, да мало ли ещё о чём.

– Молодец! – похвалил Джон Кебич и снова хлопнул его по плечу.

Странно, но Феликсу это уже не было противно, хотя они выпили совсем ничего, должно быть, сказались вчерашняя пьянка, Гринёва, нервотрёпка на границе и общая изношенность организма.

– Я тебе так скажу, – начал Джон Кебич, глядя на него всё теми же до неприличия светлыми глазами, – вы… русские ещё очень наивная нация и ничего не понимаете. – Он смешно икнул и, если бы Феликс не придержал его за плечо, съехал бы на пол, размахивая руками, как аист крыльями.

На него уже настороженно оглядывались, хотя, разумеется, привыкли к выходкам Джона Кебича, который был звездой журналистского мира.

– Ну да… – ехидно согласился Феликс и подумал, что у него так и чешутся кулаки, а почему, непонятно.

Гадом был Джон Кебич, а ещё начётником и простофилей, ничего не понимающим в русской жизни, но пробующим учить других. Впрочем, мистер Билл Чишолм тоже любил учить, и эта черта иностранцев страшно не нравилась Феликсу. Чего они к нам все пристали, думал он. Самые умные, что ли?

Явился Виктор Бергамаско с водкой и закуской: нарезкой из какой-то вонючей рыбы.

– Рыба к пиву, – со знанием дела сообщил Джон Кебич.

– Пожалуйста! – и Виктор Бергамаско водрузил на стол баклажку «Невского» номер три.

Феликс фыркнул: пьянка походила на обычное русской застолье в каком-нибудь второсортном кабаке на Пречистенке.

– Пиво с водкой страшное дело, – со знанием сообщил Джон Кебич, но возражать не стал, когда Виктор Бергамаско открыл баклажку.

– Так почему всё-таки ничего не понимаем? – напомнил Феликс, задела его тема.

Мешать пиво и водку он не собирался. Это уже был русский экстрим. А на сегодня с Феликса экстрима было достаточно. Он так и подумал: «Баста, пить буду только водку, а то умру молодым».

– Почему? – как показалось ему, ехидно переспросил Джон Кебич. – Почему? – уточнил он у Виктора Бергамаско.

И оказалось, что Виктор Бергамаско абсолютно трезв, трезв также и Джон Кебич, хотя всё ещё норовил упасть со стула, а пьян один Феликс. Не может быть, подумал он, ворочая мыслями, как рулевой килем, я мало выпил, и ему всё ещё хотелось заехать Джону Кебичу в челюсть. Владела им эта несусветная страсть. Однако он сдержался. Драться было некультурно, драться было дико, это он хорошо помнил какой-то частью мозга, в которой жил второй человек и который периодически напоминал: «Плюнь на всё, в том числе и на прекраснейшую Гринёву, езжай зарабатывай бабло, потом война начнётся, то да сё, упустишь такой шанс».

Виктор Бергамаско долил в пиво водку, они чокнулись. Джон Кебич вытер губы точно так же, как вытирают их русские после третьего стакана водки, то есть размашисто и неряшливо, и поведал со всей той откровенностью, которая должна была сразить наповал:

– А если мы тебе дадим такой материал, который дискредитирует вашего президента?

– Как?! – поперхнулся Феликс.

Прежде чем лезть за платком и вытирать пену с лица, он махнул на Джона Кебича, как на заигравшуюся кошку. У него как-то в голове не укладывалось, что находятся люди, ненавидящие Михаила Спиридонова. Вот оно что, вот почему они ко мне прицепились, сообразил он, а всё потому, что я написал о нём книгу, а Спиридонов полюбил меня как сына, и он закашлялся от растерянности – не пошло пиво, вернее, попало не в то горло.

– Ну ты же самый-самый?.. – спросил Джон Кебич, не скрывая ехидства.

– Да, я самый-самый, – согласился Феликс и не узнал своего голоса.

Голос у него стал сиплым и тусклым. Да, он был самый-самый: самый модный, самый умный и самый удачливый. У него было будущее, и это будущее было связано с Америкой, потому что «военный отдел» – это всего лишь ступенька в длинной-длинной карьере. Удачный ход – предмет вожделения конкурентов. А теперь что? Он почувствовал угрозу своему гениальному плану, и угроза проистекала от этих двух типов.

– Ладно, чего там! – хлопнул его по плечу Джон Кебич. – Покажи ему, – сказал он Виктору Бергамаско.

Виктор Бергамаско достал из кармана сложенный вдвое листок бумаги и протянул Феликсу. Феликс с пренебрежением развернул его и прочитал. С первого раза он не понял и прочитал ещё раз, а потом сказал:

– Ерунда какая-то…

– Читай, читай дальше, – сказал Джон Кебич.

– Провокация, – не поверил Феликс и бросил листок на стол.

Кто-то из любопытствующих соседей потянул шею. Виктор Бергамаско ловко накрыл листок пятернёй. Единственное, что могли разглядеть конкуренты – слово Wikileaks и «абсолютно секретно» по-английски. Но даже этого было достаточно, чтобы Александр Гольдфарбах из журнала «Wired» весело сказал: