Текст книги "Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018"

Автор книги: Михаил Белозёров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

За окном светало. Белый рассвет заполнял небо. Игорь осторожно поднялся, посмотрел на Божену, которая спала безмятежно, как богиня, укрыл её одеялом и пошёл в соседнюю комнату, чтобы почистить зубы и ополоснуть лицо. На войне самое главное две вещи: помыться и поесть, а стрельба дело десятое, это дело как бы само собой разумеющееся, если ты, конечно, от него не отлыниваешь.

* * *

На рассвете со стороны железнодорожного вокзала приполз танк. Лейтенант Лёва Аргаткин с криком «Наши!» радостно пробежался по шестому этажу, а ещё он выкрикивал свою коронную фразу: «Смерть тараканам!»

– Не спеши поперёд батьки в пекло! – веско заметил майор Севостьянихин, высовывая свой гениальный нос из номера, где спал.

И все поняли: хорошо то, что хорошо кончается, а с танком ещё ничего не кончилось, только началось. Лёва Аргаткин спорить не стал, но по его лицу было видно, что от своего мнения он не отказывается. Танк елозил где-то в районе пятой школы и вот-вот должен был показаться на площади Козлова.

– Андрей Павлович, точно наши, – сказал за него Игорь, который, не дочистив зубы, скатился с седьмого этажа, прихватив автомат, в спешке не надев «бронник».

– Охотно верю, но вначале проверь, – хмуро приказал Севостьянихин, – а потом радуйся! Вот, ей-богу, как малые дети, – развёл он возмущенно руками.

Собственно, он укорял их не за ошибку с танком, а за то, что они испытывают возбуждение от боя, то есть за то, чего майор уже был лишен в силу привычки к опасности. С одной стороны, это было плохо – быстро убить могли, а с другой – на войне только так и можно было не сойти с ума и продолжать воевать изо дня в день, из года в год и терпеть, терпеть, терпеть. Кто такого опыта не получил, тот не поймёт ветерана, тот будет считать его высокомерным и замкнутым. А на самом деле – это всего лишь спасительная форма существования. Чем меньше эмоций, тем больше шансов выжить, иначе психики не хватит. Сгорит психика. Останется одна оболочка. А ведь ещё надо жить, жизнь войной не заканчивается.

– Так точно же наши! – воскликнул Лёва Аргаткин. – Кто ещё?..

Выглядел он чуть оторопело, видно, очень хотелось, чтобы кто-то пришёл на помощь и кончилась эта неопределённость на фоне ещё большей неопределённости со всей страной.

– Проверить надо! – веско сказал Севостьянихин и как в воду глядел.

– Есть проверить! Пошли, – сказал Игорь, полагаясь на чутьё командира.

Лёва Аргаткин, который всё ещё находился в эйфорическом состоянии, безапелляционно заявил, догоняя его на лестнице:

– Коню ясно, что это наши! – он осуждающе покосился наверх, где остался Севостьянихин, который осторожничал и, по мнению Лёвы Аргаткина, был староват для войны. Война для молодых, думал он с возбуждением, а Андрей Павлович, как всегда, перестраховывается. А дух где? Где азарт?

Он совсем забыл свой вчерашний страх и так старался и лез в самые опасные места, что Олег Вепрев, как самый старший после Севостьянихина, порой ему выговаривал: «Спешка нужна при ловле блох. Понял меня?» – «Понял». – «Хочешь вернуться в свой Мурманск?» – «Хочу». – «Ну так воюй осторожней». Лёва Аргаткин, конечно, всё понимал, но удержать себя не мог. Он даже обиделся на Севостьянихина за то, что тот не дал ему поучаствовать в вылазке на крытый рынок, но зато отличился в центральном военном санатории и самолично подбил один из бронетранспортёров, хотя подвиг и приписали Юре Драганову. Просто в хаосе боя трудно было понять, кто же всё-таки отличился. А так как Лёва Аргаткин имел меньше авторитета, чем Юра Драганов, то он благоразумно помалкивал, торжествуя разве что в глубине души и полагая, что на его век ещё хватит и БТРов, и танков, и прочей военной техники. В том же бою, целью которого были безоткатные орудия, были уничтожены миномёты и мины к ним, что значительно уменьшило огневую мощь моджахедов.

– Сейчас увидим, – охладил его пыл Игорь.

Он уже давно понял, что Севостьянихин не зря так долго воюет, что война стала для него шестым чувством. Ему тоже показалось странным, что танк всего-навсего один. Если б наши, то колонной, подумал он, на позывные вышли бы, хотя чем чёрт не шутит. Может, один прорвался, может, он покалеченный донельзя. Но ведь стрельбу мы не слышали! А по идее, духи должны палить по нему со всех сторон, или я ничего не понимаю. Может, они ночью ушли, а мы проморгали. Нет, с духами так не бывает. Духи народ тёртый, от своего просто так не отступятся, вера им не позволяет.

Они вбежали на первый этаж как раз вовремя. Олег в бинокль рассматривал площадь, откуда доносился этот непонятный рёв. Покромсанные осколками тополя казались сюрреалистическими существами, застывшими вдоль дороги. Искорёженные остовы машин – следами великанов, а выбитые окна домов – сотами неизвестно каких пчёл.

Моджахеды ещё не стреляли: молились своему богу. Было неестественно тихо, если бы не звуки танка. Гул в голове у Игоря, как ни странно, прошёл сам по себе. Точно контузило, подумал он.

– Давай свой чай, – потребовал он, вспомнив, что не напился ночью.

Утром ресторан выглядел полностью разгромленным: дорогая мебель превратилась в обломки, а материал, которым были задрапированы стены, свисал клочьями. В потолке светились дыры от мин.

– В котелке, – ответил Олег Вепрев, не повернув головы.

Откуда-то сбоку раздались странные звуки, возник Герман Орлов с зубной щёткой во рту:

– Привет! – пробурчал он, и снова раздались эти звуки: Герман Орлов прочищал себе горло. Затем он появился, напяливая на свою большую голову кепи:

– Где-то здесь… – он полез за барную стойку, – «клюква» ^[47]спрятана. Игорёха, бросай чаёвничать, держи, – сунул ему РПГ-7, – побежали. Занимай крайнюю позицию справа, а я налево.

Игорь поперхнулся. Ему почему-то передалось радостное настроение Лёвы Аргаткина да и чайку с лимоном захотелось выпить, но возражать не стал: воевать, так воевать, схватил оружие и переместился в кабинет главного врача, окна из которого выходили на площадь Козлова. Германа Орлова он понял с полуслова: следовало приголубить танк с двух сторон, если он, конечно, окажется чеченским. Но позиция ему не нравилась. Два угловых окна не оставляли никакой защиты, хотя обзор отсюда был хороший, можно сказать, идеальный, но до тех пор, пока тебя не обнаружили. Он покосился на правое окно, которое выходило на общежитие фармацевтической академии, и вспомнил, что в ней сидят свои и, дай бог, тоже с гранатомётами. Но легче ему от этого не стало. Ворчание танка все нарастало и нарастало, казалось, он так и не появится, а уползёт дальше, оставив после себя одну большую загадку. Ну и слава богу, подумал Игорь, ну и хорошо. Ему вдруг захотелось, чтобы этот чёртов танк так и не показался из-за угла, чтобы он растворился, пропал в этом добром весеннем утре. И не будет никакой войны, суеверно решил он, и всё будет хорошо, и они с Боженой уедут в Санкт-Петербург и купят дом в пригороде с видом на Вуоксу.

Лёва Аргаткин занял крайнее левое окно, которое, как и все окна в гостинице, давно лишилось стёкол, поставил на мешки с песком пулемёт и деловито передёрнул затвор. Игорь возражать не стал. Может, и стрелять не придётся, подумал он. А если придётся, то Лёва сам виноват, что таскается следом.

Звук танка стал громче. Игоря начала бить нервная дрожь, он снял предохранитель, взвёл курок и положил палец на спусковой крючок. Наконец из-за пятиэтажки появился ствол с ресивером. И произошло то, чего Игорь больше всего боялся: во-первых, танк оказался чеченским, потому что над башней колыхалась зелёная тряпка, изображающая флаг, а во-вторых, танк, как и положено в условиях боя в городе, не вылез полностью из-за дома, а высунулся едва ли на треть и стал поднимать орудие. Сейчас выстрелит и отскочит, подумал Игорь, наводя сеточку прицела. Пришлось чуть ли не высунуться в окно, показывать всему свету свою башку.

Стрелять было крайне неудобно: или под башню, обложенную активной бронёй, или между первым и вторым катками – там, где эта броня отсутствовала, но в обоих случаях это не гарантировало успеха. Танк есть танк, танк – это крайне удобная штука, если ею уметь пользоваться и правильно применять. Пока Игорь решал эту задачу, танк выстрелил, целясь куда-то выше первого этажа, должно быть, в склад боеприпасов, но тут правая сторона башни, там где был прожектор, окуталась чёрным дымом. Орлов сработал, вздрогнул Игорь, у него заложило уши, и прежде чем танк спрятался за дом, снова поймал в сеточку прицела просвет между катками и нажал на спусковой крючок. Ему показалось, что граната летит крайне медленно, что чеченский танк уползёт прежде, чем она ударит его, и самого взрыва не видел, потому что моргнул, а потом, схватив автомат, для проформы дал пару очередей в сторону крытого рынка и выбежал вон из кабинета главного врача. Больше здесь делать было нечего, потому что выстрел из РПГ демаскировал позицию, и моджахеды, которые шли за танком, будут последними идиотами, если не обстреляют её при первой же возможности. Позади разочарованно вопрошая: «Куда же ты?» – как банный лист прицепился Лёва Аргаткин.

«Когда ж ты научишься воевать? – с раздражением думал Игорь, прячась за колонну. – Когда?» Ясно же, что пулемётчику надо выбирать позицию в другом месте: правее или левее, сверху или ниже, но в другой комнате, а не рядом с гранатомётчиком, иначе он сразу подвергался обстрелу, и смысл всех его усилий сводился на нет. Огонь пулемёта всегда должен быть неожиданным, как удар клинка, позицию надо менять чаще. Нет, Лёва Аргаткин, как подросток, таскается следом, и хотя копирует все мои приёмы, от этого мало чему учится, разве что преданно глядеть в глаза. Игорь вспомнил слова майора Колентьева Алексея Сергеевича, инструктора по тактике боя в населенном пункте: «Выбор огневых точек это кошмар! – возмущался он. – Поднимите руку, кто из вас хочет погибнуть?!» Погибать никто не хотел. «Учитесь, салаги, учитесь! – кричал он. – Сколько кирпичей пробивает пуля пять сорок пять? Ни одного! А семь шестьдесят два? Поэтому в городе, в лесу и на большом расстоянии эффективнее „тяжёлая“ пуля, а не ваши шпильки». «Шпильками» он называл пулю калибра пять целых и сорок пять сотых миллиметра. Несерьёзная была пуля, но если уж попадала в человека, то калечила всерьёз.

Минут десять духи в отместку поливали гостиницу огнём. Иногда пули рикошетом залетали в ресторан. Рвануло несколько гранат, и наступила тишина. Сверху на подмогу прибежали с десяток бойцов – из тех, чьи командиры сбежали в компании «диких гусей». Не ушли, не испугались, а упёрлись рогом. Молодцы, равнодушно думал Игорь. Для большинства это были первые университеты, потому что мало кто из них был в реальном бою. Они-то, собственно, и рассказали, что танк одним-единственным выстрелом попал в бильярдную, убил троих бойцов и ранил ещё двоих. Что они там делали впятером, было непонятно, хотя судить их глупость было трудно. Случайность, решили все. А арсенал был в соседней комнате. Значит, духи знали о нём. Правда, накануне майор Севостьянихин приказал растащить его по разным местам, чтобы не хранить яйца в одной корзине.

Прибежал, как всегда, одухотворённый боем Герман Орлов и заорал в самое ухо:

– Здорово мы его приложили! Ёпст!

– Ты что, контужен?

– Ага, – признался Герман Орлов, мотая, как пьяница, головой, – своей же гранатой. Комната маленькая оказалась. Ёпст! Говорил себе, не лезь, дядя, в туалеты, не лезь! Гы-гы-гы!!!

У Германа Орлова было так много здоровья, что он его не копил, как скряга, а тратил безмерно и не жалея усилий.

– Я, честно говоря, не понял, я или ты? – спросил Игорь. – У меня не было никаких шансов, а ты первый стрелял.

– А я тоже не понял, кто из нас, – радостно излагал свои мысли Герман Орлов.

– Скорее всего оба, – подытожил Олег Вепрев таким тоном, что обоим стало ясно: не ко времени они затеяли радостный спор, абсолютно не ко времени. Ну, подбили, ну, хорошо, одним танком больше, одним меньше, какая, по сути, разница. – Вопрос в том, где духи танк взяли?

– Если в Будённовске, то дело дрянь, – высказался Герман Орлов и добавил многозначительно: – Ёпст!

Ясно было, что одно накладывается на другое, что если уж армию тормознули, то на это есть очень веские причины. Только никто этих причин не понимает. Не укладывалось в голове, как её ни чеши, не было такого раньше в русской армии, чтобы свои не пришли на помощь.

– Тогда нам этой помощи не дождаться, – тоскливо заметил Лёва Аргаткин, высказывая тем самым за всех если не страхи, то, по крайней мере, здравые опасения, – смерть тараканам…

– Я вот что думаю, – сказал Олег Вепрев, кисло морщась, – сейчас атаку отобьём и разведку будем делать.

– Нельзя разведку, – серьёзно напомнил Лёва Аргаткин.

– Это почему? – с вызовом спросил Олег Вепрев.

Он не то чтобы презирал Лёву Аргаткина, он за него боялся, порой подстраховывал, поэтому мнение Лёвы Аргаткина для него не существовало. Не сделался ещё Лёва Аргаткин боевым офицером. Допускал просчёты и мелкие ошибки. Учиться ему ещё и учиться. Правда, он старается, из кожи лезет. Только это его и прощало.

– Правильно, – согласился Игорь. – Боевики сейчас подошли к нам в надежде на танк, а если мы попрём, то наверняка столкнёмся с ними.

– Ладно, – неожиданно согласился Олег Вепрев, – подождать, так подождать. Меня интересует вопрос, сколько ждать? – насмешливо спросил он у Лёвы Аргаткина.

– Хотя бы с час, но надо наблюдение вести.

Ясно было, что Лёва Аргаткин хорошо вызубрил учебник по тактике боя в городах.

– Молодец! – кисло похвалил его Олег Вепрев. – Вот ты, таракан, и будешь вести. Определишь направление движения.

– Есть определить, – ответил Лёва Аргаткин, плохо скрывая радость, а то, что его назвали тараканом, его нисколько не покоробило.

Опять полетел тополиный пух, похожий на снег в Питере. Моджахеды сгоряча попытались было подойти со стороны Машука, но потеряли как минимум пятерых и отползли на склоны горы зализывать раны. Без поддержки миномётов они были беспомощны. А ворваться на первый этаж под шумок атаки не умели. Для этого надо было иметь специальные штурмовые группы, которые создают лавину огня на ограниченном участке и подавляют сопротивление, а потом в ход идут гранаты. Со стороны же крытого рынка никто не стрелял, со стороны крытого рынка набегал дым, и ничего не было видно. Под его прикрытием пара гранатомётчиков приблизилась к гостинице, он их положил прежде, чем они успели выстрелить.

– Психуют, – сказал по «локалке» Герман Орлов, разглядывая в бинокль танк.

Игорю тоже интересно стало. Он вернулся в кабинет главного врача и рассмотрел дело рук своих. Защитный кожух гусениц вывернуло, как бумагу, и между катками виднелось аккуратное отверстие. Неплохо, подумал он, выходит, что я попал со стороны водителя, но вначале Герман ударил в башню. Чего гадать-то, думал он, какое попадание оказалось смертельным? Может быть, оба. Всё равно нам ордена не полагаются, разве что один на двоих.

Танк горел. Видно, кто-то из экипажа успел открыть люк, и дым чёрным столбом, как свечка, поднимался в небо.

Затем их с Орловым вызвал Севостьянихин, который спустился со своего наблюдательного шестого этажа, чтобы скоординировать действия. Вместо себя он оставил Юру Драганова и Котлярова Семёна.

Уселись так, чтобы следить за обстановкой на площади Козлова, но одновременно были защищены кухонными простенками, весьма тонкими и ненадёжными.

– Что-то происходит, – озабоченно сказал Севостьянихин.

Игорь покрылся холодным потом: с него было достаточно одной новости, вторую он сегодня не переварит. Вторая из области страхов, но заподозрить в панике майора было трудно, легче было луну с неба достать.

– А что конкретно? – спросил он, поглядывая через окно на площадь Козлова.

Чехи огорчились и больше не лезли, предпочитая вяло постреливать издали. «Пум!» – коротко били СВД. «Трук-трук-трук», – трещали АКМы, но вразнобой, от отчаяния, что ли. Не было в стрельбе единого порыва.

– Какая-то разноголосица в эфире, – сказал Севостьянихин, не обращая внимания на стрельбу. – Вроде как в армии что-то происходит.

Его гениальный нос кивнул в знак согласия, но ясности в дело не внёс. Разве что огорчился сверх меры.

– А что там может происходить? – удивился Герман Орлов.

Он привык, что армия – это стабильность и мощь, что в ней всё продумано от «а» до «я» и нет силы, способной изменить этот порядок.

– Чего спрашивать! – кисло поморщился Олег Вепрев. – И так ясно, что если бы была команда, то из Будённовска сюда час, ну, от силы два часа хода, даже если надо сбивать по заслону на каждом километре. Пару танков, и все дела.

Он был прав, потому что на открытой местности танки – это сила, в отличие от города, где их легко жгут.

– Ёпст! – выругался Герман Орлов. – Предательство!

– Ещё какое! – согласился Севостьянихин так, словно речь шла о ливерных пирожках. – Наши же и глушат.

– Недаром мне сегодня сон приснился, – сказал Герман Орлов, – что меня отправили домой в мешке для трупов.

– Типун тебе на язык! – зло сказал Олег Вепрев, недослушав сон Германа Орлова, и снова кисло поморщился, будто закусил коньяк лимонной долькой, что ни при каких обстоятельствах делать нельзя, ибо лимон перебивает букет. Дурная эта привычка пришла от царя Николашки, который по-другому не умел пить коньяк, потому что не любил его до отвращения.

– Такое ощущение, что переворот, – осторожно произнёс Севостьянихин.

На этот раз его нос тоже был осторожен в смысле высказывания. Сообщишь подчинённым что-то не то, а они примут как руководство к действию. Ну а с другой стороны, молчать тоже нельзя – оперативность снижается, боевой дух падает из-за неопределённости, уж лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

– Давно пора! – обрадовался Лёва Аргаткин и аж подпрыгнул, не смея, однако, в присутствии майора произнести свою коронную присказку «Смерть тараканам!».

Но на него никто не обратил внимания – есть дела поважнее, чем мнение зелёного лейтенанта.

– Но это ещё не всё, – сказал Севостьянихин.

– Ёпст! – снова выругался Герман Орлов, и все обратились в слух.

– Похоже, и в Генеральном шатание, – сказал Севостьянихин и сам себе не поверил.

Страшные это были слова. Нехорошие были слова. Попахивало от них большими бедами. А какими – никто ещё не представлял себе, так, в общих чертах, со времён Гражданской восемнадцатого года, а значит, никто этих бед не помнил. Но тогда обстановку раскачали до такого крена, что никто никого не слушал, что брат пошёл на брата. А сейчас? Сейчас никто не пойдёт, понимали все, скинем предательское начальство, дадим чичам под зад коленкой, а Америка сама отвалится, как пиявка.

– Ёпст! – выругался Герман Орлов. – Довели страну!

– Так, может, и президента?..

– Чего «президента»? – ядовито спросил Олег Вепрев, потому что ожидал от Лёвы Аргаткина очередной глупости.

– Ну того… – не стушевался Лёва Аргаткин.

– А чего? – обрадовался Герман Орлов. – Было бы неплохо. Трофимова вернём. Он армию любит.

Все давно чувствовали, что страна балансирует на грани переворота – чего в России отродясь после декабристов не бывало. Армию быстренько приструнили, отдав министра обороны и три десятка генералов Генерального штаба под суд. Тех же, кто остался в округах, наклонили так, что они, бедные, имя собственное забыли и сидели тише воды, ниже травы, словно шёлковые, боясь слово пикнуть. На кону стояли выслуга, чины и льготы. Терять было нечего только младшим офицерам, которым при нынешнем безденежье ничего не светило: ни клятвенно обещанные новым президентом квартиры, ни звания, ни повышение денежного довольствия. Хорошо бы нынешнее сохранить и долги забрать. Так кто же тебе их вернёт? Найдут предлог, чтобы заныкать и обвести вокруг пальца.

– Всё это, конечно, хорошо, – сказал Севостьянихин. – Только вы не забывайте, что крови много прольётся.

– Чьей? Генеральской? – с ухмылкой спросил Герман Орлов.

– Среди генералов тоже хорошие люди есть, – веско заметил Севостьянихин.

Все подумали о командире бригады – генерал-полковнике Косматове Борисе Павловиче, который сидел в Будённовске. От него теперь всё зависело, ну и не в меньшей степени от полковника Ермакова из штаба объединённой группы. Только последний молчал, непонятно почему.

– Ну всё, ребята, попали, как кур в ощип, – задумчиво сказал Игорь, не слушая спора.

Ему вдруг открылась вся картина происходящего. Пока они здесь воевали, там где-то, в столице, в округах и бригадах, происходило что-то значительное, судьбоносное для страны, и борются там две силы: исконно русская, былинная, древняя, подлинно народная, и легкомысленная, поверхностная, пришедшая из-за бугра, как мода на туфли, – как приходили поляки или шведы, а теперь пиндосы во всей своей красе и наглости. И пока они друг друга не поборют, никто о Кавказе и думать не будет, потому что Кавказ – это далеко, и он может подождать. Значит, придётся выпутываться самим. Эта мысль укрепила его в том, что они делают всё верно: не дают чичам передохнуть и уйти дальше в Россию.

– Не перевелись в России герои, – уверенно сказал Олег Вепрев, и физиономия у него сделалась, как у былинного героя, в смысле одухотворенности.

– Что значит «не перевелись»? – наивно спросил Лёва Аргаткин, и его травмированный глаз стал непроизвольно дёргаться.

– А то, что, похоже, переворот происходит, – сказал Олег Вепрев за всех, – или уже произошёл.

– Не-е-е… не может быть, – Игорь вопросительно уставился на Севостьянихина, словно хотел получить у него ответ, – не похоже…

– Очень даже похоже, – кивнул Севостьянихин, – естественно, напрямую ничего не говорят, поэтому и связь глушат, чтобы никто на помощь не пришёл.

Нос Севостьянихина был спокоен и умиротворён, как «синяк» с похмелья, то есть не выражал никаких эмоций, кроме сиюминутной реакции на разговоры о перевороте. Но это было не в счёт, словно его обладатель руководил не боем, а изготовлением, например, гранитных плит, и надо было просто-напросто смотаться на другой конец города во имя производственной необходимости и уладить кое-какие мелочи, как то: дать, например, по шапке какому-то разгильдяю-кладовщику и забрать эти самые плиты.

– Ну да… – подумав, согласился Олег Вепрев, – кто же об этом сообщает. Но почему о нас забыли?

– Так ясно же, – воскликнул Лёва Аргаткин, – идёт война с собственной армией, а моджахеды вроде пятой колонны.

– Ёпст! Докатились! – в сердцах воскликнул Герман Орлов и даже заскрипел зубами. – Плакала моя квартира в Питере!

– Не ссы, – сказал Олег Вепрев, – прорвёмся. Трофимова на власть поставим.

– Ага… – иронично согласился Герман Орлов, потому что свергать или разрушать легче, а вернуть на прежнее место всегда труднее.

Лейтенант Лёва Аргаткин ничего не сказал. Он был счастлив тем, что его впервые восприняли серьёзно.

– А что Кисловодск?

– Кисловодск молчит.

– Ёпст! – ещё более трагично произнёс Герман Орлов.

– Так, мужики, а теперь слушайте меня внимательно, – сказал Севостьянихин, открывая планшет с картой города. – Обмозгуем план в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, как бы сказал прокурор. – И его знаменитый нос заострился и стал похожим на стилет.

* * *

Срочно призвали Алексея Ногинского по кличке Ролик. Герман Орлов сделал уморительную физиономию. Игорь тоже настороженно потянул воздух. Олег Вепрев натянул маску безразличия. Что уж там Лёва Аргаткин подумал, никого не интересовало. Но от Ролика пахло порохом, а ещё дымом, гарью и тушёнкой, ну и потом, разумеется. Без пота на войне не обходится. Отмылся Ролик хлоркой и дегтярным мылом. Так хорошо отмылся, что если не знать, что он полдня просидел в отхожем месте, то и не догадаешься.

– Вот здесь есть проход по канализации, – показал Алексей Ногинский, сверкая железным зубом, как долотом.

Лёва Аргаткин сделал круглые глаза, хотел схохмить в том смысле, что Алексею Ногинскому теперь не привыкать лазать по отхожим местам, но вовремя прикусил язык не только потому, что можно было заработать на орехи от самого Ногинского, но и потому, что Олег Вепрев так посмотрел на него, что шутка завязла в горле. Уж подобный фокус ему точно не спустили бы, потому что в глазах и Севостьянихина, и Игоря Габелого, да и всех остальных Алексей Ногинский по кличке Ролик был героем, который не дал убить себя и спас своих людей. А уж каким способом – это солдатская смекалка, а она всегда хороша, если в живых остаёшься. На том стояли и стоять будем, мимолётно подумал Игорь и отвлёкся.

– Покажи точнее, – приказал Севостьянихин.

– Да на карте этой линии нет. Она начинается в подвале и выходит как раз под банком «Аваль» на улицу Мира.

Карта у Севостьянихина была хитрой. Он её сам дорисовывал ещё год назад в штабе бригады, как знал, что в Пятигорске воевать придётся. Вот теперь его смекалистость и пригодилась. Только почему-то именно эту линейку канализаций не нарисовал. И это его смущало. Но не верить Ролику было нельзя. Раз говорит, значит, так и есть.

– А дальше? – хитро спросил Севостьянихин, имея на лице самое серьёзное выражение и делая вид, что не замечает шумок, прокатившийся среди подчинённых.

– А дальше я не ходил, – признался Алексей Ногинский и покраснел.

Честным был Алексей Ногинский, и ему всегда казалось, что он не всё хорошее совершил в этой жизни.

Я бы так не смог, подумал Игорь: из полымя да в огонь, мне бы духу не хватило. Он поймал себя на мысли, что «оглядывается». До этого никогда не «оглядывался», а теперь «оглядывается» и стал вести себя осторожнее, потому что у него появилась Божена, и он, получается, за неё в ответе. Это, конечно, ещё не означало трусость, но надо было держать нос по ветру и осознанно не поддаваться всяким слабостям.

– А почему не доложил?

– Виноват, не успел, – ещё пуще покраснел Алексей Ногинский, и хотя ему было не привыкать к невзгодам судьбы, под пристальным взглядом майора Севостьянихина он окончательно стушевался.

Ясно было, что такого рода информация крайне важна, и извинить старшего прапорщика мог только его предыдущий подвиг. Бывает так, человек пережил смертельную опасность и всё ещё живёт в ней, думает о ней и поэтому заторможен. Такого человека можно простить, но не больше одного раза, потому что надо делать дело, а не переживать по всяким пустякам, пусть и смертельно опасным.

– Впредь… – сказал Севостьянихин, кивая своим гениальным носом и сверля Алексея Ногинского пристальным взглядом.

– Так точно, товарищ майор, – заверил его Алексей Ногинский, – впредь не повторится.

– Смотри мне… – погрозил Севостьянихин, – люблю я тебя, чертяку, но голову самолично оторву.

– Есть «самолично», – согласился Алексей Ногинский, вздыхая радостно, как школьник, которого простили за мелкую провинность.

– Ну что ж… – сказал Севостьянихин, – раз ты разведал, то покажешь дорогу. Понял? – спросил Севостьянихин у Игоря.

– Так точно, понял, – кивнул Игорь.

Одно только ему не нравилось: улица Мира была центральной, и стало быть, боевиков там наверняка немерено, но возражать не стал, сообразил, что перспектива незаметно миновать открытое пространство от гостиницы «Пятигорск» почти до железнодорожного вокзала перевесила все остальные доводы. А как известно из первоисточников, железнодорожная станция и телеграф, то есть связь, – это классика захвата власти в отдельно взятом городе. А с другой стороны, без разведданных Алексея Ногинского шли бы вслепую. Так что в любом случае палка о двух концах.

– Дальше по обстоятельствам. Продвигайтесь вот по этому кварталу. Там «китайская стена» почти что до планетария. Взрывчатки побольше возьмите. Общее направление – штаб.

– Хорошо бы там чехов не было, – высказал надежду Герман Орлов, но ему никто не поверил.

Вообще Герман Орлов имел свойство высказываться о проблемах, которые волновали исключительно всех. Неопределенность с боевиками смущала.

– Думаю, что там их нет, – сказал Севостьянихин.

– Согласен, – кивнул Олег Вепрев, – они же к нам прижались. А мы у них в тылу окажемся.

– Хорошо бы так, – согласился Игорь, поддержав тем самым позицию Германа Орлова.

Но это были уже детали.

– Ну а теперь наметим пути отступления, – сказал Севостьянихин и раскрыл разворот карты.

* * *

Войсковые куртки решили снять, а «бронники», наоборот, оставить. Многие духи бегали в «бронниках». Вместо касок и кепи головы повязали зелёными косынками. Один Игорь, руководствуясь каким-то странным чувством, куртку оставил. Мало ли что, подумал он, вдруг к вечеру не вернёмся, спать тепло будет.

– Да, – вдруг вспомнил Севостьянихин и достал из кармана кусок синей ткани. – Сделайте повязки.

Игорь хотел было на секунду улизнуть, чтобы повидаться с Боженой, но прибежал, как всегда, взволнованный Лёва Аргаткин и, запинаясь от волнения, сообщил, что с запада слышна стрельба и что боевики уходят в ту сторону.

– Слава богу, – сказал Севостьянихин, но по его тону всем стало ясно, не верит он, что пришла помощь, потому что Будённовск находится совсем в другом месте, разве что из Майкопа или Краснодара ударили, но тогда бы духи бежали без оглядки, только пятки сверкали.

– Да, согласен, – сказал Игорь, – здесь что-то не то.

И, конечно же, не простился с Боженой, хотя, возможно, это было и к лучшему: если убьют, то она запомнит его веселым, без того душевного надрыва, когда люди прощаются навсегда.

Раньше он жил одним днём, а теперь думал о будущем, но ещё не понял, хорошо это или плохо. Для исхода дела это не имело никакого значения.

– Ставим дымы и идём, – безапелляционно заявил Олег Вепрев.

– Давай, – помедлив, согласился Севостьянихин и почему-то пристально посмотрел на Игоря, но ничего не сказал.

И Игорь понял: если бы приказал остаться, то я бы, конечно, не остался, подумал он. Взвесил Севостьянихин «за» и «против», о Божене подумал в первую очередь, о том, что будет завтра, какая кому судьба выпадет, и приказать не посмел. Нельзя приказывать в таких делах. Это дело сугубо личное, хотя в армии ты не принадлежишь самому себе, в армии ты принадлежишь армии, но умираешь в одиночестве. Противоречие, однако, подумал Игорь и больше не стал забивать себе голову всякими умозаключениями, которые в реальности не играли никакой роли.

– Чего улыбаешься? – спросил Севостьянихин, поглядывая на часы.

Как всегда перед разведкой, время тянулось как резина.

– Да так, – ответил Игорь и пожал плечами в знак того, что ничего серьёзного.

– Ладно, будет вам весело, – предупредил Севостьянихин, но больше ничего не добавил.

Глупо было что-либо добавлять, а сентиментальностей никто не любил.

– Да мы всё понимаем, – встрял, как всегда, ни к селу ни к городу Лёва Аргаткин.

На него никто не обратил внимания. Мало того, Олег Вепрев хмыкнул в кулак и занялся дымовой гранатой.