412 000 произведений, 108 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Востриков » Как стать богом (СИ) » Текст книги (страница 2)
Как стать богом (СИ)
  • Текст добавлен: 1 июля 2025, 16:01

Текст книги "Как стать богом (СИ)"


Автор книги: Михаил Востриков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Открыть глаза! – гаркает он неожиданно в полный голос, вскидывает свою черную указку и упирается острым жалом её в щеку Вадима пониже левого глаза, – Извольте смотреть глаза в глаза! Это будет серьезный урок, но, зато на всю Вашу оставшуюся жизнь… Лепа, делай раз!

Большеголовый мелкий Лепа освобождает горсть от орешков, вытирает ладонь о штаны и приближается, небрежно брякая челюстями щипчиков. Это блестящие светлые щипчики, специально для орехов – две металлические ручки с зубастыми выемками в том месте, где они скрепляются вместе поперечным стерженьком. Большеголовый мелкий Лепа неуловимым привычным движением ухватывает в эти зубчатые выемки Вадимов мизинец и сжимает рукоятки.

– Такой маленький и такой не-при-ят-ный… – говорит ему Вадим перехваченным голосом.

Лицо его делается серым, и пот вдруг выступает по всему лбу крупными каплями.

– Не паясничать! – приказывает Эраст Бонифатьевич и мгновенно раздражается. – Вам очень больно, а будет еще больнее! Лепа, делай два!

Мелкий Лепа быстро облизывается и ловко перехватывает второй палец.

– Н-ну, ты! – шепчет Вадиму в ухо рыжий Голем-Кешик, наваливаясь на него еще плотнее, – С-стоять!

– Всё! Хватит… – Вадим задыхается, – Хватит, я согласен!

– Нет! – возражает Эраст Бонифатьевич, – Лепа, делай три!

СЮЖЕТ 3/2

На этот раз Вадим кричит! Эраст Бонифатьевич, опасно откинувшись на спинку кресла, наблюдает за ним, играя шариком на ручке черной указки. На лице его проступает выражение брезгливого удовлетворения. Все происходит по хорошо продуманному и не однажды апробированному сюжету. Все совершается правильно. Непослушному человеку вдумчиво, аккуратно, умело и со вкусом давят пальцы, причем, так, чтобы обязательно захватить основания ногтей. Человек кричит. Вероятно, человек уже обмочился. Человеку преподали серьезный урок и человек расплющен и сломлен. Что, собственно, в конечном итоге и требуется: человек в совершенно определенной кондиции. И Эраст Бонифатьеич распоряжается:

– Все! Достаточно… Лепа! Я сказал, достаточно!

И они отступают. Оба. Возвращаются на исходные позиции. Как псы. В свои будки. Псы поганые! Шакалы! Палачи! Вадим смотрит на посиневшие свои пальцы и плачет. Пальцы быстро распухают, синее и багровое прямо на глазах превращается в аспидно-черное.

– Мне очень жаль, – произносит Эраст Бонифатьевич прежним деликатным голосом светского человека. – Однако это было безусловно необходимо. Необходимый урок. Вы никак не желали поверить, насколько все это серьезно, а это очень серьезно!

– Теперь следующее… – он суёт узкую белую ладонь за борт пиджака и извлекает на свет Божий длинный белый конверт.

– Здесь деньги, – говорит он. – Неплохие, между прочим, по нынешним временам. Пять тысяч баксов. Вам. Аванс. Можете взять.

Длинный белый конверт лежит на столе перед Вадимом, и он смотрит на него стеклянными от остановившихся слез глазами. Его сотрясает крупная дрожь.

– Вы меня слышите? – спрашивает Эраст Бонифатьевич, – Эй! Отвечайте, хватит реветь! Или прикажете мне повторить процедуру?

– Слышу, – говорит Вадим, – Деньги. Пять тысяч баксов.

– Очень хорошо. Они – Ваши. Аванс. Аванс не возвращается. Если шестнадцатого декабря победит Интеллигент, Вы получите остальное – еще двадцать тысяч. Если же нет…

– Шестнадцатого декабря никто никого не победит, – говорит Вадим сквозь зубы, – Будет второй тур.

– Неважно, неважно… – говорит Эраст Бонифатьевич нетерпеливо, – Мы не формалисты. И Вы прекрасно понимаете, что нам от Вас надо. Будет Интеллигент в губернаторах – будут Вам еще двадцать тысяч. Не будет Интеллигента – у Вас возникнут, наоборот, большие неприятности. Теперь, Вы имеете некоторое представление, какие именно это будут неприятности.

Вадим молчит, прижав к груди правую больную руку левой здоровой. Его всё еще трясёт. Он больше не плачет, но по виду его совершенно нельзя понять, в уме ли он или в болезненном ступоре – согнувшийся в дурацком складном кресле трясущийся потный бледный человек. Эраст Бонифатьевич поднимается:

– Всё. Вы предупреждены. Счетчик пошел. Начинайте работать. У Вас не так уж много времени, чтобы повернуть Вашу газовую трубу большого диаметра – всего-то каких-нибудь пять месяцев, даже меньше. Как известно, – он поучающе поднимает длинный бледный палец, – Даже малое усилие может сдвинуть гору, если в распоряжении имеется достаточно времени. Так что приступайте-ка лучше прямо сейчас…

– Если нет трения… – шепчет Вадим, не глядя на него.

– Что? Ах, да. Конечно. Но это уж Ваши проблемы. Засим, желаю здравствовать. Будьте здоровы. Он поворачивается и идёт было, но вновь останавливается:

– На случай, если Вы решите бежать в Америку или там, вообще, погеройствовать, – у Вас есть мама, и мы точно знаем, что Вы её очень любите… – лицо его брезгливо корчится, – Терпеть не могу такого, вот, низкопробного шантажа… но, ведь, с Вами, с поганцами, иначе, никак нельзя.

Он снова было собирается уходить и снова задерживается:

– В качестве ответной любезности за аванс, – говорит он, приятно улыбаясь, – Не подскажете, кого нынче поставят на ФСБ?

– Нет, – говорит Вадим. – Не подскажу.

– Почему, так? Обиделись? Зря. Ничего ведь личного: дело, специфический такой бизнес, и боле ничего.

– Понимаю, – говорит Вадим, глядя ему в лицо, – Ценю…

Говорить ему трудно и он произносит слова с особой старательностью, как человек, который сам себя не слышит:

– … Однако, любезность оказать не способен. Я знаю, чего хотят миллионы, но я представления не имею, чего хочет дюжина начальников.

– Ах, вот, так, оказывается⁈ Ну, да. Естественно. Тогда – всего наилучшего. Желаю успехов. И он идёт прочь, больше уже не оборачиваясь, помахивая черной тросточкой-указкой. Элегантный, прямой, весь в сером, уверенный, надежно защищенный и дьявольски довольный собой. Мелкий Лепа уже поспешает следом, не прощаясь, на ходу засовывая в карман свои ореховые щипчики, такой маленький и такой… не-при-ят-ный!

СЮЖЕТ 3/3

А вот Кешик задерживается. Поначалу он делает несколько шагов вдогонку начальству, но едва Эраст Бонифатьевич скрывается за кухонной палаткой, он останавливается, поворачивает к Вадиму своё рыжее лицо, вдруг исказившееся, как от внезапного налета зубной боли, и не размахиваясь, мягкой толстой лапой бьёт Вадима по щеке так, что тот моментально валится навзничь вместе с креслом и остаётся лежать с белыми закатившимися глазами. Кешик несколько секунд смотрит на него, потом еще несколько – на узкий белый конверт, оставшийся на столе без присмотра, потом, снова на Вадима.

– С-сука с-саная… – сипит он едва слышно, быстро засовывает конверт к себе в карман, поворачивается и, тяжело бухая толстыми ногами, скачет догонять своих.

Некоторое время Вадим лежит, как упал, на спине, нелепо растопырив ноги и раздавив собою сложившееся после падения кресло. Потом, в глазах его появляется цвет и смысл, он начинает, хоть, как-то дышать и пытается повернуться набок, опираясь на локоть больной руки. Поворачивается. Освобождается от зацепившегося кресла. Ползёт. Встать он даже и не пытается.

Он ползёт на локтях и коленях, постанывая, задыхаясь, глядя только вперед, на два ведра с нарзаном из близкого источника, поставленные им с утра под тент хозяйственной палатки. Доползает. Кое-как садится и, оскалившись заранее, погружает больную руку в ближайшее ведро.

– Ничто не остановит энерджайзер… – говорит он в пространство и обмякает, прислушиваясь к своей боли, к своему отчаянию, к опустошенности внутри себя, и к бессильной ненависти, слыша мрачное бархатное взрыкивание роскошного Jeep Grand Cherokee, неторопливо разворачивающегося где-то там, за палаткой.

И вдруг….

СЮЖЕТ ¾

Ненависть перестаёт быть бессильной и начинает совершать активные манипуляции с Вадимом! Говорят, что ненависть плохой советчик, вот, она ничего и не советует, а действует! Конечно, все эти манипуляции совершает сам Вадим, но, ему кажется, что всё это делает его ненависть. Для начала, она полностью заполняет и отгораживает сознание Вадима от всего другого кроваво-красной пеленой и заменяет собою боль и отчаяние. Практически, мгновенно, ненависть становится главным чувством Вадима! Затем, она сворачивается… и, вот, Вадим уже смотрит на отъезжающий автомобиль в невесть откуда взявшуюся у него в руках трубу. И это не огромная газовая труба большого диаметра и длины. На вид, это более чем скромная пластиковая дренажная труба глубокого терракотового, почти кровавого, цвета, с диаметром 90 мм, длиной полтора метра и с небольшим фланцем. 10 ₽ 22 коп. в любом строительном магазине.

Автомобиль начинает движение. Он уже на бугристой дороге. В дренажную трубу его отлично видно.

– Вам не туда! – говорит Вадим и слегка поворачивает трубу влево.

Поворачивать трубу легко. Прочный тонкий пластик – очень лёгкий материал.

– Равнодействующая одной, моей воли… – бормочет Вадим, – Вот и вторая инициация, фактическая! Спасибо Вам за неё, Эраст Бонифатьевич! Думаете, за 25 тысяч баксов и пытки купили себе губернатора⁈ Глупцы! Шакалы! Бандиты! Привыкли у слабых отнимать безнаказанно! И даже аванс дали, который тут же, сами и скоммуниздили. Ну-ну! Пришли бы… попросили… Мне же всё равно было, кого там выбирают в декабре! Я – за никого! Может и помог бы, по дружбе с Сенсеем, бесплатно. Если он говорит, могу… значит могу! Сейчас, я уже и сам это вижу, что, могу! Только не знаю, как. Но, теперь мне уже не всё равно! Это каким же долбоящером нужно быть, чтобы ехать через всю страну запугивать и пытать человека-бога, по Вашим же словам, способного делать будущее… Вот я Вам его сейчас и сделаю…

– А что Сенсей⁈ – продолжает рассуждать Вадим, при этом, внимательно следя за автомобилем с его мучителями, медленно движущимся по дороге, – Конечно, у него к нам несколько пренебрежительное и потребительское отношение…. Как у Демиурга, который нас для чего-то создал… и забыл, для чего… Но, я же не знаю точно, при каких обстоятельствах он отдал меня на растерзание и пытки этим гражданам. Пока не знаю! Но, теперь я точно знаю, что нужно, чтобы стать человеком-богом! Это не трудно, если имеешь инициированные Сэнсеем сверхспособности. Плюс, три чёрных раздувшихся пальца, раздавленные щипчиками для орехов. Всего-то!

СЮЖЕТ ⅗

… И на его глазах, Jeep Grand Cherokee с пятью негодяями внутри резко заваливается влево и вращаясь в движении, летит по насыпи вниз, в пропасть. Это, под его левым передним колесом, объезжающим очередную яму, неожиданно осыпается край дорожного полотна. Просто, его давно не трамбовали. Плюс дожди…

– СТОП! – командует Вадим и автомобиль прекращает быстрый вращающийся полет, на полпути к реке зацепившись передним мостом за какое-то кривое дерево, неизвестно как выживающее на круче. Ствол дерева качается, из последних сил удерживая на себе автомобиль.

– Не убивать! – командует трубе Вадим, – Сдохнут, кто же мне тогда заплатит за работу⁈ А так, месяца три – четыре в больнице… Три! Никак не меньше… С такими травмами и переломами долго лежат. Все же, непристёгнутые были, поди… Выйдут из больницы и бегом, со мною передоговариваться, ещё успеют.

… И автомобиль медленно встаёт боком, прямо на ровную намытую дождевыми потоками площадку рядом с вырванным с корнем деревом. Такое его новое положение придаёт автомобилю неплохую устойчивость. Но оттуда никто не выходит. Снизу, от селения на реке, уже скачет на своём коне Магомет и бегут жители. Все они видели удивительный «полёт шмеля» в исполнении роскошного Jeep Grand Cherokee. Повезло гражданам бандитам, не долетели они до реки.

Вот, из автомобиля уже вытаскивают и укладывают на одеяла недвижных людей. Все они без сознания. Все пятеро. Кровь на разбитых лицах и затылках, неестественно торчащие – вывернутые и переломанные конечности. Пополам сломанная тросточка-указка Эраста Бонифатьевича. Голем-Кешик, кажется, свернул себе шею и вряд ли выживет. Не беда… он платить всё равно бы не стал.

СЮЖЕТ 3/6

– Что это у нас происходит⁈ – слышит Вадим сзади себя встревоженный голос Командора и фырканье нашей экспедиционной лошади.

О-о-о, уже приехал⁈

Кровь отливает от головы. Красная пелена с глаз и дренажная труба из рук куда-то исчезают… Ненависть притупляется и до поры обездвиживается. Чувства возвращаются.

– Да, это… питерские… туристы… заблудились. Колесом край дороги зацепили, а он осыпался. Немудрено… сколько уж лет не ремонтировали.

– Я поеду… помогу местным, – тихо говорит Командор, трогая лошадь за поводья и явно намереваясь повторить путь Магомета вниз, прямо по насыпи. Он всё понял.

– Помоги, конечно…. У толстого в кармане белый пакет с деньгами. В нём 5 тысяч баксов. Забери. Ему уже не нужны. Поделим. Мы их честно заработали…

И это крайнее, что говорит Вадим, буквально, сражённый на месте внезапно пришедшей свинцовой усталостью. И ещё, он видит удивлённые глаза Командора, каждый по маленькому чайному блюдцу…

Спать!

* * *

Ведро с нарзаном

Jeep Grand Cherokee в пропасти

Лирическое отступление №1. «Дед Вадима Христофорова»

Семён Иванович Шейков, «Сима», 1915 г.р. Настоящий герой, вся грудь в орденах и медалях! Артиллерист, зенитчик, защищал ленинградское небо в Пулково. С двумя тяжелейшими контузиями, но выжил. И он как-то под рюмку рассказал Вадиму вот такую историю про жизнь и смерть на войне. Историю, которую вряд ли когда-нибудь опубликуют:

В сентябре 41-го его, 26-летнего лейтенанта и молодого коммуниста, послали с секретным пакетом из его зенитной части в Пулково в Главный штаб, что на Дворцовой площади. Ещё ходили трамваи…

И, вот, приехал ранним утром Сима на том трамвае на Невский проспект. Народу – тьма. Хотя фрицы уже и Бадаевские склады разбомбили, да и так постреливали, но кабаки ещё работали. Ну и зашёл Сима в какой-то подвальчик, время-то есть. Взял сто граммов водочки, то-сё… А там девушка симпатичная, одна сидит.

Дед Сима в кабачке на Невском, 1941 год

– Давай, – говорит, – солдатик, за Победу!

Ну и дали они с ней! Чего уж там она ему подлила… В общем, очнулся вечером лейтенант Шейков в какой-то грязной ленинградской подворотне. Без сапог, без пистолета, без документов и без… секретного пакета из части.

Босиком пришел Сима на Дворцовую. Не мог иначе – коммунист же… Умирать пришёл, ясное дело, виноват, а время военное. Его сразу в конвойную, мол, сиди и жди расстрела. А по тем временам стреляли ещё не сразу, проводили что-то вродедознания, и бумаги оформляли. Пришёл дознаватель, пожилой майор, пишет бумагу:

– Фамилия? Имя? Отчество? Где родился?

Хоп!

– Так ты что, Ивана Шейкова сын⁈ – кричит, – Да мы же с твоим батей всю Гражданскую прошли, я же дядя Николай! Он же тебе про меня рассказывать должен был⁈

– Рассказывал, товарищ майор, много рассказывал, – блеет Сима, – и как вы потом учительствовали вместе в Псковском уезде…

– Да как же ты так, Семён⁈

И короче… Отмазал этот дядя Коля деда, другие сапоги дал, бумагу какую-то с печатью и пинком в часть, дальше воевать. Судьба!

Тот дядя Коля умер в 70-х, и вся семья Вадима с тех пор ухаживает за его могилкой, молится за него, он деда спас и стал всем как родной. И Сима молился Богу, причём, всю жизнь. Вадим его спросил, мол, как так, офицер, коммунист… А дед на него посмотрел как на недоумка и сказал:

– А в окопах атеистов не было!

После войны Сима, пока мог ходить, работал военруком в соседней школе и дожил до 79 лет. Когда его отпели, морщины разгладились, и все увидели в гробу того самого молодого лейтенанта… А выносили гроб из Храма, звонарь дал в колокола и стая голубей сорвалась с высокой колокольни в голубое небо. Свечкой!

Салют тебе, герой-артиллерист, спи спокойно!

Сцена 4. Юрий Георгиевич Костомаров

СЮЖЕТ 4/1

Декабрь. Второй понедельник. Санкт-Петербург

Ночью, вдруг, в городе разражается оттепель – всё течёт, капает, стучит по железным карнизам. С внезапным грохотом обрушиваются подтаявшие ледяные пробки, проваливаются в многоэтажные жестяные колодцы водосточных труб.

Всю ночь он ворочается, просыпается и снова с трудом засыпает, слушает сквозь тяжелую дрему, как Жанка торопливо и неразборчиво говорит кому-то нечто совсем вроде бы несвязное, но, при этом, как ни странно, очень искреннее и беспримесно чистое – точно ручеек журчит среди зелени. В результате выспаться не получается: он поднимается в чертову рань, еще семи нет, с больной головой и злой как собака.

А день, между прочим, предстоит тяжелый: три контакта, причем все время с разными объектами и, при этом, один контакт, вообще, наружный.

СЮЖЕТ 4/2

Для начала, как и условлено, за пятнадцать минут до девяти он приходит на угол Малой Бассейной и Люблинской, где на доме с незапамятных времен мелом написано печатными буквами «Зюганов, спаси Россию!».

Рис.4/2. Юрий « Полиграф» Костомаров

Без одной минуты девять (немец паршивый, педантичный) на углу образовывается Работодатель – в обширном английском плаще до пят и с титаническим зонтом тоже английского происхождения. Он занимает позицию в шаге от Юрия, грамотно расположившись к нему спиной (мокрым блестящим горбом зонта), и дожидается клиента, который, видимо, ни немец, ни педант, а потому, опаздывает, как и полагается нормальному русскому человеку мужского пола, если свиданка не сулит ему ничего особенно хорошего или такого уж совсем плохого. Не проходит, однако, и пяти минут, как выясняется, что клиент еще вдобавок и не мужчина вовсе.

СЮЖЕТ 4/3

Юрий отвлекается на статью о коррупции в органах милиции, а когда вновь возвращается к реальности, на Работодателя уже наседает статная, яркая особа в коричневом кожаном пальто и с огромными красными пушистыми волосами, красиво усеянными водяной пылью. В руках у нее мощный оранжевый ридикюль, и говорит она, хотя и шепотом, но необычайно напористо и энергично. Весь вид ее вызывает в памяти полузабытое ныне понятие «Бой-Баба», равно как и любимую Работодателем по этому поводу формулу: «Конь с яйцами».

Рис.4/3. Бой-Баба

Поскольку особа всячески старается сохранить приватность, слышно ее, особенно поначалу – плохо. Но шепот ее громоподобен, да и не умеет она шептаться – она из тех, кто провозглашает свое мнение во всеуслышание и на страх врагу – резко и зычно. Поэтому, Юрий довольно быстро оказывается в курсе дела, тем более что Работодатель под напором коричневого пальто вынужден все время пятиться (чтобы не оказаться растоптанным под копытами) и вскорости упирается своим мокрым зонтом в плечо Юрию, так что и тому тоже приходится отступить-подвинуться, сохраняя, впрочем, дистанцию достаточной слышимости.

А обстоятельства дела таковы, что клиента, оказывается, сегодня ночью прихватывает радикулит. Встаёт он это, часов в пять, по малой нужде, тут его и крючит… да так, что из сортира до дивана приходится его, бедолагу, на руках нести («Буквально!») и теперь он не способен передвигаться не то что как люди, но даже и на костылях. (А костыли припасены у них в доме заранее, с незапамятных времен, и именно для таких вот случаев!) Пришлось сделать даже инъекцию диклофенака, и теперь он спит. Так что не подумайте: ни о каком манкировании своими обязательствами речи не идет, а идет речь только лишь и исключительно о неблагоприятном сочетании обстоятельств и, можно сказать, о несчастном случае…

…И они шепчутся задавленными голосами уже по второму кругу. Когда все это кончается (яркая, статная особа удаляется так же внезапно, как и налетает: сорвавшись с места, штурмом взяв подошедшую «четверку» и затоптав по дороге какую-то зазевавшуюся старуху), Работодатель, не скрывая огромного своего облегчения, переводит дух и, поглядев небрежно вправо-влево, двигается (походкой фланера) вверх по М. Бассейной в направлении станции метро. Выждав положенные по конспирации две минуты, Юрий двигается за ним (походкой совслужащего, опаздывающего на работу). В подземном переходе они воссоединяются:

– А почему, собственно, шепотом? – спрашивает Юрий (вспомнив старый анекдот про генеральский автомобиль на правительственной трассе).

– Пива холодного после бани хватимши… – сипло и немедленно ответствует Работодатель, вспомнив, надо полагать, тот же самый анекдот. Представления не имею, что он ей там наплёл такого, что ее на конспирацию потянуло… А вообще-то странная какая-то история, должен тебе признаться.

– Радикулит, видите ли, у нас возникает в самый ответст… – и оборвав себя таким вот образом, буквально, на полуслове, Работодатель замолкает, глубоко задумавшись.

Юрий тоже пробует обдумать происшедшее, но у него ничего интересного не получается. Он не отличается способностями к дедукции, индукции и всякой прочей формальной логике. Он обычно видит только суть вещей, совершенно при этом не понимая подоплеки. Он любит Жанку! Жанка любит его, он точно знает. Что ещё надо для счастья?

СЮЖЕТ 4/4

Самому Юрию проблема видится сейчас только одна и совсем другая. Работодатель скуп, как двадцать четыре Плюшкина. Заплатит он теперь за несостоявшийся сеанс или же уклонится? На вполне законных, между прочим, основаниях:

«За что платить, если не за что платить?»

И получается (после применения дедукции и индукции), что двадцать гринов, в скобках – баксов, только что накрылись медным тазом – старым, дырявым и с прозеленью. И с длинной гладкой ручкой притом – для удобства накрывания… Он пытается вспомнить, сколько у него осталось в последний раз на книжке, но вспомнить не может. Вспоминает только, что немного. То ли сто черно-зеленых, то ли двести…

И в этом есть проблема. Именно, проблема!

Чему нас учит модная наука «маркетинг»? Проблема, это то, что не решается самостоятельно ни при каких условиях, силёнок не хватает… и нужно искать специалиста. За деньги, естественно. Всё остальное – это несделанная работа… Внимание, вопрос – сколько же ему надо сделать той работы, что бы купить Жанке модное кожаное пальто, и им вместе – свою квартиру? Небольшую, такую, но, уютную однокомнатную квартиру… всего-то, пятнадцать тысяч баксов, он приценивался.

Некоторое время они идут молча, огибая ажурную ограду парка, чтобы попасть на автостоянку, где у Работодателя мокнет под дождем машина «Нива», мрачная и грязная, словно тягач в разгар осеннего наступления. Они грузятся и все окна в машине тотчас запотевают до полной непрозрачности.

– Я одного не понимаю, – объявляет, вдруг, Работодатель, который к этому моменту уже протирает наиболее важные стеклянные поверхности и теперь чистил от грязи отвратительно скрипящими «дворниками» ветровое стекло,

– Я не понимаю, зачем надо так затейливо и очевидно врать?

– А кто это тебе, бедненькому, врет? – спрашивает Юрий, тотчас профессионально насторожившись.

– Да, бабель эта красноволосая… Ну, сказала бы, что простудился, мол. Или что, на службу срочно вызвали… А то – «радикулит», «костыли», «инъекция»… Какая там еще инъекция – от прострела?

Юрий смотрит на него с подозрением. Проверяет, что ли? «Тестирует» (как он любит выражаться)? А, ведь, непохоже! Работодатель скуп, но, справедлив. Призрак «хрустящего Джексона», вдруг, снова брезжит в пространстве возбудившегося воображения.

– Она тебе не соврала ни слова, – говорит он по возможности веско.

– То есть? – Работодатель поворачивается к нему всем телом и смотрит на Юрия едкими светло-зелеными глазами.

– То есть, всё, что было тебе сказано, всё правда.

– Ручаешься?

– Ну.

– Точно?

– Ну! – говорит Юрий с напором и как бы для вящей убедительности решается тут же и ввернуть, – Зря ты мне, что ли, деньги платишь⁈

Работодатель мотает малиновым лицом:

– Нет. Уж надеюсь, браток, что не зря… Но, и удивляться тебе при этом тоже не устаю. Ей-Богу. Ладно, поехали!

СЮЖЕТ ⅘

И они едут. Катят, хрюкая двигателем, по чёрному, мокрому проспекту Героев Шипки, освещенному оранжевыми фонарями, сквозь безнадежный сеющий дождь пополам с туманом, опасно, с выездом на встречную полосу, обгоняя гигантские грузовики и бесконечной длины трейлеры дальнобойщиков, а потом поворачивают направо (по чистому «желтому» и из левого ряда) и сразу же ныряют в тоннель под площадью Свободы.

Рис.⅘. Работодатель и Юрий в «Ниве»

Молча доезжают они до своей родной Елабужской, молча выгружаются, молча заходят в подъезд. Охранник Володя, сидящий за столиком у входа в АО «Интеллект», делает им приветственно ручкой, они молча и дружно ему кивают. Перед дверью в офис задерживаются и наконец издают некий звук: Работодатель с неразборчивым шипеньем поправляет снова сбившуюся на сторону, временную, от руки писанную (Юрием) табличку ЧАСТНОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНСТВО «ПОИСК-СТЕЛЛС», после чего вступают в приемную.

Здесь светло и, слава Богу, тепло. Секретарша Мириам Соломоновна говорит по телефону и, увидев их, делает строгие глаза и длинным черно-багровым ногтем тыкает в Работодателя.

– … Да, он уже пришел, минуточку… – говорит она в трубку и, прикрыв микрофон ладонью, сообщает: – Это, Кугушев. Очень недоволен, звонит сегодня второй раз.

Работодатель тотчас же проходит к себе в контору, а Юрий раздевается и размещает мокрое пальто на вешалке.

– Кофе будете? – спрашивает его Мириам Соломоновна.

Рис.⅘-1. Мириам Соломоновна

Она уже на подхвате – полная фигура ее выражает стремительную готовность сей же час обслужить: кофе, чай, рюмка бренди, сигаретка «Винтер», распечатать файл, найти ссылку, сгоношить бутерброд, дозвониться до ремонтной службы, вызвать ментов, сделать инъекцию, заштопать дырку в кармане, вправить вывих – она все умеет и никогда ни от чего не отказывается.

Она – клад. Ей пятьдесят шесть лет, дети ее отираются не то в Израиле, не то в Штатах, муж пребывает в длительных бегах, она свободна и скучает.

– Спасибо, – говорит Юрий и тут же добавляет, предвидя новый вопрос, – Спасибо, нет!

– У нас клиент сейчас, – объясняет он, хотя ничего объяснять не требуется – Мириам Соломоновна не нуждается ни в каких объяснениях. Она вполне самодостаточна – эта белая рубенсовская женщина с антрацитовыми волосами Гекаты.

– Почту разбирать будете? – спрашивает она, протягивая ему желтокожую папочку с аккуратно завязанными тесемками.

– Пожалуй… – он принимает папку; ищет, что бы такое ей, гекатоволосой, сказать приветливое, дружелюбное что-нибудь, теплое, и говорит (вполне по-американски), – Прекрасно смотритесь сегодня, Мириам Соломоновна!

Она улыбается блестящими губами.

– Это из-за дрянной погоды, – объясняет она. – Повышенная влажность мне идет, как Вы могли уже не раз заметить.

Это неправда (он чувствует характерный «Толчок в душу», как он это про себя называет, у медиков же это называется сердечная экстрасистола), и улыбка у него в ответ на ее неправду получается фальшивой, хотя, казалось бы, ну, какое ему дело до этой маленькой, бытовой, бескорыстной, исключительно для гладкости разговора кривды?

– Пойду плодотворно трудиться, – говорит он, поспешно закругляясь, – Чего и Вам от души желаю.

В конторе Работодатель все еще разговаривает по телефону.

СЮЖЕТ 4/6

Юрий не слушает его, а проходит прямо к своему рабочему месту, усаживается, откладывает в сторону желтую папку с почтой и принимается настраивать аппаратуру. Включает компьютер, проверяет магнитофон, проверяет сигнальную кнопку – всё вроде бы O’Kей: магнитофон пишет и считывает, кнопка нажимается легко и бесшумно, оставляя в пальце приятное ощущение шарика от пинг-понга, но, сигнальная лампочка на столе у босса срабатывает так, что красноватый блик ее можно при специальном старании заметить на подошве Работодателя, находящейся сейчас примерно там, где в момент делового контакта должна находиться работодателева физиономия.

Вообще говоря, это неудачное решение – с сигнальной лампочкой. Клиент может заметить этот отблеск и насторожиться, или удивиться, или даже заинтересоваться, а это совершенно ни к чему. Но, ничего другого они придумать не могут, все другие способы сигнализации оказываются либо сложными, либо малонадежными, а опыт показывает, что клиенту, как правило, не до того, чтобы следить за таинственными красноватыми отблесками на загадочном малиновом лице Великого Сыщика.

– Надо табличку на двери закрепить как следует, – распоряжается Работодатель. Он уже вешает трубку и теперь распутывает себя, хрустя суставами, – Займись.

– Ладно, – говорит Юрий. – Сейчас?

– Как только, так сразу. А сейчас, уже три минуты одиннадцатого. Клиент на носу.

– Опоздает, – говорит Юрий уверенно, – Такие всегда опаздывают.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Работодатель с любопытством. – Ты ж его даже и не видел еще.

– По голосу. Такие всегда опаздывают.

– Какие?

– Ну… – Юрий затрудняется, – Неуверенно-мямлистые. Ни шаткие, ни валкие…

– Слушай, может быть, у тебя еще и такой талант имеет быть…?

Юрий ответить не успевает, потому что строго-казенный голос Мириам Соломоновны из селектора на столе объявляет:

– Павел Петрович, здесь господин Епанчин. Ему назначено на одиннадцать.

Работодатель корчит Юрию рожу, означающую что-то вроде «хрен тебе, а не талант», и бархатно произносит в микрофон:

– Просите, пожалуйста!

Сцена 5. Тельман Иванович Епанчин

СЮЖЕТ 5/1

Господин Епанчин (Тельман Иванович, 68 лет, вдовец, пенсионер бывшего союзного значения, бывший штатный чиновник Общества филателистов Российской Федерации, известный филателист, старинный и заслуженный консультант компетентных органов, проживающий по адресу-телефон… факс… без вредных привычек, без политических убеждений, состоит в разводе, жена проживает в Москве, сын – астрофизик, живет отдельно, работает в ГАИШе… и тэ дэ, и тэ пе, и пр.) оказывается сереньким маленьким пыльным человечком с разрозненными золотыми зубами и с быстрыми мышиными глазками на морщинистом лице Акакия Акакиевича Башмачкина.

Рис.5/1. Епанчин Тельман Иванович

Входит и здоровается без всякого достоинства, быстро-быстро потирая озябшие сизые ручонки, подшмыгивая серым носиком (не граф де ля Фер, нет, совсем не граф, и даже не канцлер Сегье, а скорее уж господин Бонасье, но заметно съежившийся от старости и аскетического при советской власти образа жизни). Чинно присаживается в предложенное кресло, скрытно, но внимательно оглядывается и тотчас же затевает маленькую склоку насчет Юрия, присутствие коего кажется ему, естественно, необязательным и даже излишним.

СЮЖЕТ 5/2

– У меня, знаете ли, дело чрезвыча-а-айно деликатное, чрезвычайно…

– Разумеется, дорогой ТЕльман Иванович! За другие мы ведь здесь и не беремся…

– ТельмАн, – поправляет его клиент, голосом раздраженным и даже капризным. – Меня зовут ТельмАн Иванович, с Вашего позволения.

– Прошу прощенья. И в любом случае вы можете рассчитывать у нас на полную и абсолютную конфиденциальность.

– Да-да, это я понимаю… Фрол Кузьмич мне Вас именно так и аттестовал…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю