Текст книги "Марго"

Автор книги: Михаил Витковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава четвертая: первый успех – реалити-шоу, вторая попытка самоубийства

Ну и взяли меня. (Этот, в дредах, видать, вынес решение. Потом некоторое время мы рядом жили в большом доме, и спасибо тебе, Роби, за все, потому что теперь я могу объявить, что сам Роби Лещинский, непревзойденный мастер в поедании суши, был моим верным другом и приятелем.) Немножко придирались, что я в панельном доме не жил, но я говорю им: зато в бараке жил. Решающим оказалось то, умею ли я по-силезски говорить, а я им: йо, йо, йо! (Потом биографы будут страшно путаться, потому что в обороте были две информации: одна, что я из Рудки под Сувалками, а вторая, что я из Силезии, что сын рабочего, шахтера, в любом случае из Польши Z.)

Те, что смеялись надо мной в коридоре, чувак с чувихой из Варшавы, все в «Н&М’ах», в «Zara», ece из «Green Coffee», смеялись, что я деревня, а теперь мордочки у них поосунулись, как мне жаль, что их надежды не оправдались, обратно в «Между Нами» сплетничать и кофе пить! Золотая рыбка существует и сегодня подается в виде гриля, суши, копченой или живой из воды! Но не вам.

Вот так я и превратился из простого остановкера в Вальдека Мандаринку, которого мои знакомые из Рудки могут надыбать виртуально через Цифровой Польсат, на которого все девчонки из Рудки могут рукодельничать до упаду на остановке, где я буду смотреть из-за стекла, рекламируя сити лайты[84]84
  От англ. city lights – здесь: богемная столичная жизнь.


[Закрыть].

Ну и приземлился я в доме «За стеклом», без пасты, без тряпок, без курева (все было запрещено), через все эти шлюзы, окружающие дом, с микропортом на заднице перелез. Только мне микропорт навесили – сразу почувствовал себя в своей стихии. Я уже знал, что мое место там. Сначала надо было миновать первый шлюз, где тебя шмонают и отбирают мобильник. Ничего нельзя было иметь – ни острого, вообще ничего. Второй шлюз – визажистка ваточкой лоб и нос поправляет, а какая-то азиатская тетка – так та еще и волосы утюжком. Третий шлюз – это территория вокруг дома, посыпанная песком, искусственный синий свет люминисцентных ламп на больших палках, как на стадионе, а значит, это моя игра. Потом ворота, вставляю магнитную карточку, открываю, и мне в глаза бросается холодный свет, камеры. Искусственный пруд, искусственная в нем вода… Я почувствовал себя как Алиса в Зазеркалье. Иду. Втягиваю живот. Со всех сторон меня снимают. Спотыкаюсь о кабели. А сердце так обалденно у меня бьется, что, если этот микропорт усиливает, то звукооператоры наверняка глохнут. Я впервые понял: когда тебя снимают со всех сторон, то ты растешь в своих глазах, растешь, становишься более важным, твои зубы становятся белее, твои волосы медийнее, твои глаза – тема сплетен на порталах. Я рос с каждой секундой и уже испугался, что в двери не влезу.

Все новое: новый дом, новая мусорная урна, новый тостер, новые деревья, ничего старше года, в поле, на целине вдруг в одночасье поставлено, лужайки в рулонах привезены и на земле разложены. И, наконец, вижу одну телку, которая скучает и которую я знаю по прошлым передачам. Сценаристы переодели меня в эдакого простачка, слегка хипхопового: штаны типа висят, бейсболка типа козырьком назад – всё фирма, так они представляют себе остановкеров. А настоящие остановкеры за такой прикид полжизни бы отдали. А еще мне велели зубы отбелить, так что вообще – привет с остановки! А уж как я натерпелся с этими зубами, болит охренительно.

Сидел я в этом самом домике несколько недель – скука смертная. Человек практически сломан. Никто не был самим собой, каждый пытался что-то доказывать. Сценаристы мне постоянно говорили через суфлера, что рейтинг передачи падает, мой тоже.

– У тебя, Вальдек, тоже падает. Сделай ресет, сделай рестарт, вбрифуйся, иначе ты перестанешь быть ин-чардж. Надо что-то сделать, к примеру, поиметь какую-нибудь девицу под душем…

Не мог я, к сожалению, пронести свою любимую пасту на эту территорию.

И еще: в одиннадцать вечера каждый должен был уже лежать у себя в койке, микропорт выключить и аккуратненько положить на ночной столик (если плохо положишь – штраф десять тысяч!) и делать вид, что спит. А если, допустим, ночью отлить захочется, пожалуйста, иди отливай, только снова включай микропорт. Сценаристы голосом Большого Брата желали нам спокойной ночи, и свет автоматически выключался, ни дать, ни взять «Полет над гнездом кукушки». Тогда нас теряли из виду, и в нас пробуждалось безумие. Все друг с другом факались, пронесенные сигареты курили, а уж как орали!

Наконец я придумал: когда все заснут, вскрою себе вены под камерой – в сортире, например, или в ванной, там камеры всегда работали. Даже если они этого не станут показывать, то уж в Интернете на YouTube наверняка можно будет скачать… а может, и на фильмец у наших сценаристов «накапает». Рассчитывал на их пресыщенность, потому что уже и не знали, что делать, уж и гея ввели в игру, но даже ему не удалось расшевелить народ.

В ванной, они ведь хотели острых сцен из ванной. Короче, оделся я поприличнее, причесался, припудрился, элегантным движением руки разбил стакан и – вжик! – по жилам. Риска никакого не было, потому что меня тотчас бы откачали, сценаристы по ста мониторам в аппаратной это видели. Но, должно быть, все им было до фени, потому что не спешили они с помощью, должно быть, ждали, чтобы шокирующего материала набралось побольше, даже пришлось сказать им в микропорт: «Да небось уж хватит, пацаны!»

Мне резко поплохело. Потом, помню, вбежала Лаура и заголосила: «Бли-и-и-н! Вальдек покоцался, в жмурки сыграл, блин! Я отсюда сматываюсь! Всех нас так кончат! Сами в своем блокзаебастере играйте!» Одно только и успел подумать: вот выпустят меня, на следующий же день вокруг соберутся журналисты всего мира и я смогу спокойно начать петь. Подумал и потерял сознание.

Не было больше преград для моей карьеры. Откачали меня. Дом закрыли, ликвидировали, всех его жителей передали под наблюдение психологов. Это было где-то в поле, на пустыре, in the middle of nowhere[85]85
  In the middle of nowhere – здесь: в центре Польши (англ.). «В Польше, то есть нигде» – так обозначено место действия драмы «Убю-король» (1896) французского писателя Альфреда Жарри (1873–1907).


[Закрыть], но перед ним стояли толпы, как на стадионе перед решающим матчем. Подъехала за мной тачка, новенькая, только из салона, я приспустил стекло, и они все вкладывали персты свои в разверзшееся пространство, дабы прикоснуться ко мне. Не is alive[86]86
  Он жив (англ.).


[Закрыть]! Жив их любимый Вальдек Мандаринка, а в Интернете написали, что умер, что он гей и из-за любви к какому-то там Петреку вскрыл себе вены. На Пудельке[87]87
  Пуделек – pudelek.pl – социальный интернет-портал.


[Закрыть] дали опровержение. Охранники стерегли, чтобы меня толпа не растерзала, а шофер Крушина все давил на клаксон, чтобы дали проехать. Толпа не желала расступаться, как это в свое время сделало Красное море, а наше море замерзло, и мы попали в ледовый плен.

Глава пятая: интриги и новые замыслы

Ладно. Теперь самое время закурить и как можно быстрее обдумать, как все это использовать, чтобы не просыпалось песком сквозь пальцы, чтобы пар не ушел в свисток. Петь – не петь, это уже вопрос не первостепенной важности, хороший импресарио как-нибудь все устроит, но прежде всего у меня самого что-то должно постоянно происходить. Я должен или разводиться, или сходиться, или оставаться геем, или умирать. Такого шума, как в эти три дня, мне хватит, и если в эти три дня, да под этот шумок я не сделаю собственную программу на телевидении или не запою, то потом будет совсем трудно. Поэтому я и сказал шоферу: в Варшаву, в «Между Нами», улица Брацка. Вся рука в бинтах, на которые я разные рекламы понавешал, потому что с самого утра мне звонили и к размещению рекламы на медийной руке склоняли, например, логотип «Nike’a», за что пообещали кроссовки, массу других приятных вещей, ну и бабло. Я рукав куртки подвернул, вхожу в «Между». Достаю мобилу, календарь и жду звонка от импресарио. Наконец он позвонил, приехал на такси, и мы сразу решаем, что надо ковать железо пока горячо. И тут все закрутилось!

Я сразу выступил в рекламе нержавеющих ножей в плане, что если чего себе вскрывать-резать, то уж лучше этими ножами, такие они острые. Потом мы поехали на одну такую фирму по вопросу собственного ток-шоу. Потом на пресс-конференцию. Потом – к мэйджорсам[88]88
  От англ. majors – заправилы; здесь: крупнейшие фирмы звукозаписи в Польше.


[Закрыть] на подписание договора по вопросу диска «I can’t dance». Потом на обед в суши-бар «Рисовые Поля», где мной, не умеющим есть палочками, все восхищались: ах, какой милашка органичненький, рыбу ловит, а есть ее не умеет, ну просто остановкер прямо с остановки! А Лещинский мне предложил мороженое из зеленого чая и японское сливовое вино. И тогда я понял, что шампанское из «Лидля» отодвигается в неопределенное будущее.

Глава шестая: эксклюзивная сессия для журнала «Viva!»

Сразу сессия для «Viva!», должны были снимать на остановке, у меня дома. Боже мой! В такой грязи! Я объясняю этой милой женщине, что живу я далеко, что у меня беспорядок, а здесь – высший свет, на соседней странице будет материал о квартире известной модели. Мой быт для показа не годится. Нет, ничего, щебечет она в трубку, поскольку мы нашли самые модные лофты. Лифты? Лофты, это такие оставшиеся после фабрик здания, которые теперь переделывают в модные галереи искусства. Яга Хупало & Томас Вольфф устроили там парикмахерский салон, то на Бураковской, на бывшей кружевной фабрике нашли для меня пустой зал с ржавыми лампами дневного света и обшарпанной кушеткой на колесиках. Я? Да ни за что! Что люди скажут? Что я в больнице живу? Рафал Милях приедет, поснимает, он тоже по-силезски говорит, и вы обязательно найдете с ним общий язык, тем временем в «Между Нами» будет совещание по вопросам костюма и прически. Да, да, вы правы, волосы – самое важное. А мы это, пане Вальдечку, прекрасно знаем, сами это и придумали задолго до вас. Томас Вольфф милейший человек, и такую очаровашку сделает из вашей головки, пальчики оближешь. Потом мы прошвырнулись по разным дорогим шоу-румам (те же магазины, только получше) на Гроховскую, посреди пражской[89]89
  Здесь: правобережный варшавский район Прага.


[Закрыть] грязи эти магазины получше вырастают, как фиалки на, с позволения сказать, говне, но и они надавали напрокат разных вещей, «DeSquarted» и так далее. Потом в «Сефору» – подбирать к цвету моего лица цвет подкладки, чтобы гармонировало. Потом со стилистками снова на кофе, и всегда – в «Между Нами».

Легко сказать, но пусть тот, кто не знает Варшавы, попадет на Бураковскую, на кружевную фабрику, если даже таксист не знал, где это. Скажу прямо: разочаровало меня это место. Какое-то занюханное, пролетарское. Для меня трэнди это вовсе не когда с потолка свисает голая лампочка, тем более дневного света. Должно быть по крайней мере как в дискотеке «Замковая» в Сувалках, где волшебное настроение создают красные огоньки, где висят картины в золотых рамах… В парикмахерской «Парикмахерская» в Сувалках все покрашено, побелено, а лампочка – под абажуром, красиво. А тут написали «туалет гигиенический», ну кто так пишет?

На разной высоте в этой якобы моей квартире (а в действительности в фабричной развалюхе) поставили какие-то пробирки, а в них и ирис, и лилия, и увядшая роза, на старом столе ботинок и бутылка черного «Johnny Walker’a». А должна бы там быть, по моему разумению, конская подкова, которая у меня в гербе, и паста для подков. Ну, да уж ладно, видать, так у них выглядит быт, которого не было у меня в реалити-шоу, не будет его и в «Viva!». А остановка моя стала подваршавской, потому что снимали мы ее в Анине, ну, так уж выглядит варшавское фотографирование Польши X, Y, Z. Всё для всего снимают в Варшаве, поэтому обычный человек в провинции считает, что именно так выглядит вся Польша, что такие красные трамваи ездят в Быдгощи и в Ольштыне, во Вроцлаве и в Шчебжешине.

Слишком красивая получилась. Вынесли решение и культурненько расписали остановочку нецензурщиной, семечками заплевали, расписание живописно содрали, рекламу сити лайтов позавесили объявлениями о продаже живых кур («продаю несушку в хорошем состоянии»), что мы типа в польской деревне, только кто бы таким красивым, с вавилонами, под старину почерком в деревне писал? А рядом стилистки все в наколках, с зелеными ирокезами, всё что-то во мне подкрашивали. Добро пожаловать в деревню.

Стилистки спрашивают: глазки закапать не желаете? Я спрашиваю: я что, у врача? Нет, это чтобы белки не были с красными прожилками. А, ну тогда конечно, закапать. Рафал Милях приехал на велосипеде с клеткой, набитой живыми курями (что потом сыграло свою знаменательную роль), вручил ее мне и фоток нащелкал, где я голый, на обшарпанной остановке, точно на помойке, а холодно, где я с курицей в объятьях, где я так засыпан мандаринами, что только задница и голова наружу. Йо, йо, йо – по-силезски подбивал меня на более тесное сотрудничество, а я, поскольку он мне тоже сразу понравился, ему тоже – йо, йо, йо – отвечал. В смысле из-под этой кожуры апельсиновой, а может, и мандариновой.

Боже! С пяти утра до двенадцати ночи вкалывал я в этой Варшаве, такси «Грошик» только и возило меня из одного места в другое, с одной сессии на другую. Мои волосы уже не казались мне моими волосами, мои руки, хоть и были моими, но все же известные по биллбордам, глаза мои, а (все же) этого известного господина, которого можно было встретить повсюду в городе, в киосках… В программе, шедшей в прямом эфире, я в студии из-под стола сам послал эсэмэску с вопросом к себе, приписав: «Люблю Вальдека! Илона из Освенцима». Мир вертелся, как на карусели! Дода[90]90
  Дода (Дорота Рабчевская, р. 1984) – популярная исполнительница, на сцене с 2000 г.


[Закрыть] дала мне пощечину на представлении, что в итоге вышло мне на пользу, потому что все приняли мою сторону. Какие-то левацкие девки из «Le Madame» хотели, чтобы я подписался под разными петициями, против всего, что свято, но мой импресарио мне запретил. Я все нажимал на то, чтобы поскорее начать петь. Но прежде, чем это произошло, вышла «Viva!», и медийный проект «курица» попал в яблочко. Мой менеджер немедленно послал в деревню под Пясечно за пятью такими же и отправил меня в «Утопию» с курицей в руках, как Пэрис Хилтон ходит с собачкой. Еще этой курице надо было что-то дать, чтобы во время представления она как бы непроизвольно в нужный момент снесла розовое яйцо, но у бедняжки случился запор, о чем потом писали в газетах.

Я ввел новую моду, потому что после меня уже кто-то заявился с петухом, а как только его увидели, так все члены жюри телешоу превратили студию в зоопарк: одна певичка со змеей пришла, вторая – вся в черном с черным котярой на плече, а еще одна с ящерицей, а та, что должна быть всегда лучше всех и в центре внимания – с розовым хамелеоном на розовом поводке. Вся варшавская богема обшарила зоомагазины, в которые до сих пор, может, только робкие школьники, любители рыбок гупи, заглядывали.

Глава седьмая, в которой появляется хоть и Стареющая, но Элегантно Стареющая Звезда

Вдруг – др-р-р! Звонит телефон, знакомая мелодия, хеллоу, могу я с Вальди Бакарди, это… О боже! Очень Известная Стареющая Звезда, имени которой я здесь не назову, но та самая, что на остановке в Рудке агитировала за потребление чрезмерных количеств «Киндер-Буэно». Она единственная сохранила лицо и не перекинулась с собачек на рептилий и птицу. Говорят, видели даже таких, кто утку на поводке выгуливал. К себе в гости сегодня вечером меня пригласила на проростки и соевое молоко, на всевозможные зеленые чаи. Ну как не пойти, если я ее еще в ремеслухе слушал?! Звоню, пожалуйста, такси на фамилию Есёнка, да, Есёнка. На когда? Да на сейчас! На через двадцать минут годится? Годится. Угол Иерусалимских Аллей и Кручей, у цветочного магазина «Тюльпан».

Сажусь в такси «Грошик», еду на Ломянки. Таксист сообразил:

– Вам, стало быть, к резиденции Очень Важной, Но Элегантно Стареющей Звезды? Да? Вы как бы тоже такой… Вальди! Это ты? Ох, Вальди! Я ж самого Вальди вез! Блин, подпиши мне здесь, Вальди дорогой, что я тебя вез и к кому!! – Достал мобильник и стал фоткать меня в своем такси, с собой, с выражением лица типа «посмотрите, кого я вожу!». – Подпиши мне здесь, боже, золотую карточку постоянного клиен…

Резиденция очень культурненькая, современная, ассиметрично в разных местах повыгнутая, с садом. Звоню. Она открывает. Но, видать, с утра должна была сидеть в ванне, в соевом молоке и в проростках. На голове только что сделанная прическа, тонкий макияж, тонкий аромат, крема вклепаны везде, где надо, похудела, зато грудь и губы – наоборот – накачаны. «Вальди! – кричит. – Вальди, входи дорогой!» Уводит меня в сад под зонтик. Боже, как же меня все вдруг полюбили, а еще вчера хромой пес рядом со мной не пернул бы. Самолет пролетает над Ломянками, фонтан из шланга брызжет во все стороны, собачки носятся и нежно так покусывают, но поскольку несильно, то я и не протестую. Как-то не по себе мне в такой роскоши; я, можно сказать, прямо из кузницы, а она тут вносит фарфор делюкс, зеленый чай (невкусный) в черном металлическом чайничке, подает салат из креветок, а я, точно бедный родственник из провинции, чувствую потребность поковырять в носу, чешется, да и вообще знаю, что там, внутри носа, у меня большая сухая козявка, которая колышется при дыхании, точно калитка при входе в ковбойский салун. А еще елдан у меня в штанах страшно искривился, а поправить неудобно. А все потому, что слишком тесные джинсы, лучшие изо всех моих, только ведь с тряпками дело такое: чем они хуже, тем удобнее в носке. Стало быть, спрашиваю, где туалет. Пять было этих туалетов, блин, скандинавский дизайн, с подсветкой и с фонтаном, Банда Ольсена или Олафсена все это спроектировала. Всё, что нужно, сделал, козявку… короче, избавился от нее, свой прибор номер один сориентировал, как мне нравится, головкой вверх, под мышками понюхал, все ли в порядке, на всякий случай звездным дезодорантом в шаре марки «АА» себе прыснул, глаза перед зеркалом кокетливо прищурил – ну и назад, к Звезде. Что-то мне подсказывало, что это скорее она, сегодня уже довольно passé[91]91
  Здесь: потасканная (фр.).


[Закрыть], имеет виды на меня, чем я на нее. В конце концов, это я сейчас на топе. Ее рейтинг падает, диски не расходятся, увядание, песни больше не попадают в ритм времени, и только в ареале ретро, на концертах мастодонтов ее еще как-то воспринимают. И давай мне рассказывать, плакаться, как ты, Вальди, знаешь, в Варшаве, в этом Вавилоне, где бабы всем заправляют, надо быть очень осторожным, следить за тем, что ты говоришь, потому что здесь каждый для каждого бывшая жена, бывший сын или муж разведенный, у каждого психоаналитик или психиатр, каждого давным-давно рассорившийся или уже пятьдесят раз помирившийся друг, сообщающиеся сосуды, раз скажешь – и все знают. Если скажешь плохо про А, то сразу все его бывшие матери-жены-любовницы и сосуды, с ними сообщающиеся, становятся за или против, примерно половина на половину. Только про тех, кто достиг самого большого успеха, можно говорить, сколько хочешь, потому что им все завидуют и все их ненавидят. Я теперь только животных люблю, только им доверяю, как Виолета[92]92
  Виолета Виллас (р. 1938) – звезда польской эстрады 1960-х гг.


[Закрыть], а люди нас подвели! В природе, в пророщенных семенах ищу я теперь исцеления. Как хотела бы я, Вальди, прикоснуться к тебе волшебной палочкой и превратить тебя в маленькую беленькую собачку и носить тебя с собой везде, я бы тебе все потихоньку объяснила, все показала. Кто с кем, почему и за сколько, до седьмого колена. Я бы доставала тебя из золотой сумочки и шептала тебе: вон та зараза уже разлагается, но на телевидении еще много может сказать этой и этой, потому что питается только проростками и медийной спермой медийных боссов. А там – дантист, который всегда за нее заступится, потому что сначала сделал ей отбеливание, а потом имплантанты в Констанчине, а вон тот, доктор Котт, известный психотерапевт, знает обо всех ее проблемах с медикаментами. К этой старухе обратись обязательно, потому что она – дочка этого и жена того, в Нью-Йорке живет и здесь, в Варшаве, а в Сопоте у нее хорошие связи и с бургомистром путается… Ты хочешь петь, Вальди? В тебе есть такая дикая потенция польской деревни, что аж страшно становится, столько энергии, ты – вулкан, вулкан, Вальди, честно, когда ты на остановке стоял и плевался. Ты ждал? Ты меня ждал? Прямо от коней мальчик, ох, Вальди! Есть в тебе какой-то порыв, топот, я чувствую в тебе галоп, ты пахнешь конским седлом, табаком и травой, ох! Моя жизнь была пустой без тебя, она состояла в том, что раз в два года бывает в Ополе концерт мастодонтов, после которого мне нечем заняться, кроме как втирать в себя кремы и делать подтяжки, так что главным образом мои горизонты сузились до косметики и, признайся сам, что два года для того, чтобы придумать себе платье на один вечер – слегка многовато. А может, вместо меня они Сосницкую[93]93
  Сосницкая Здислава (р. 1945) – популярная в 1970-е-1980-е гг. польская эстрадная исполнительница, на фестивале песни в Ополе получила Гран-при в 1998 г.


[Закрыть] пригласят через два года? И тогда у меня на это платье четыре года… Я богата. Но одинока и несчастна. Как в золотой клетке. А так приходится даже для фирм петь; если фирма богатая и устраивает курсы переподготовки или десятилетие своей деятельности хочет отметить, а на новых звезд денег не хватает, она берет старых… В Миланувке, в Дзялдове, или для Опочнинского Кафеля должна петь, украшать! Страшное дело, Вальди! Для Окон и Дверей, для Тротуарной Плитки, для комбината ритуальных услуг «Смертэкс» пою, чуть ли не за котлету… А потом меня спрашивают:

– Сколько стоит автограф?

– Как это? Автограф? Бесплатно!

– А тогда пять автографов попрошу. «Для девушек сбоку».

Написала. Для девушек сбоку. Пять раз.

Опять кто-то:

– «Для девушек сбоку».

– С какого такого боку?

– Ну, из Бюро Обслуживания Клиентов.

И это я, которая пела для Терека, которую в Москве цветами завалили, брильянты от могильщиков нашей системы, в США от настоящих могильщиков, которая пела вместе с Аллой Пугачевой, с Юрием Шатуновым, с Геленой Вондрачковой, с Жанной Бичевской, боже! На Кубу летала. На Карибском море загорала, а теперь для Оптовой Базы Лампадок…

Заплакала она горько над своим положением, а слезы капали на ее грудь, высокую и пышную…

Тут как бы сама собой слегка сползла у нее с плеча бретелька, а у меня кутак снова искривился, снова влез в брючину и стал выпрямляться.

– Могу ли я, Вальди, задать тебе необязательный, но прямой вопрос? Ты – гей? Ты не обязан отвечать, Вальди…